Пепел звезд Гайворонская Елена

«Я должен вытащить ее. Даже если она виновна. Я сделаю это. Ради себя.»

Вечеринка у Натали выдалась на редкость скучной. Одна половина гостей была чопорна, вторая – бестактна. И, в довершение ко всему, к Аде прицепился какой-то субтильный человечек с шизофреническим взглядом, назвавшийся поэтом и принявшийся долго и нудно бубнить о превосходстве еврейской нации над остальными.

– Вы со мной согласны? – вопрошал он, встряхивая нечесанной гривой над Адиным коктейлем.

– Нет, – резко ответила она, – все это человечество проходило не так давно. Всего полвека назад. В нацистской Германии.

– Как вы можете сравнивать?! – оскорбленно взвился собеседник, словно ему наступили «шпилькой» на голый палец.

– А почему нет? По-моему, все идеи превосходства одних людей над другими порочны в корне. И потому не выдерживают проверки Историей.

– Вы не гордитесь тем, что вы – еврейка?

– Гордиться можно наукой, культурой, тем, что тысячелетиями создавали поколения людей. Когда я слушаю Вивальди, меня менее всего интересует, кто он по национальности. А как можно гордиться, что ты родился у тех или иных отца с матерью, а не у других? Так же глупо, как кичиться своей внешностью:

вот мои ручки, ножки, глазки… Где в этом моя заслуга? Вот когда я добьюсь чего-то в жизни такого, о чем не стыдно будет сказать – это сделала я, Ада Беркер, – тогда и гордиться стану. Сейчас, извините, пока нечем.

Ада спокойно поставила свой бокал и под негодующее шипение оскорбленного поэта проследовала к выходу. Она решила удалиться по-английски.

– Здорово вы его, – услышала она за спиной негромкий обволакивающий голос.

Ада обернулась.

Мужчина лет тридцати, чуть полноватый, круглолицый улыбался дружелюбно и обаятельно, демонстрируя идеальные ровные, белые зубы. – Позвольте заметить – я с вами полностью согласен.

– Рада за вас, – сухо сказала Ада, твердо решив больше не поддаваться на мужские чары.

Словно не замечая хмурого лица девушки, мужчина, продолжая улыбаться, протянул мягкую теплую ладонь:

– Борис Эдельман. Еврей – по отцу, русский – по матери, космополит – по убеждениям. Программист. Живу и работаю в Штатах. Приехал в отпуск, к Новому году, навестить мать.

«Мы знакомы минуту, а я скоро узнаю, что он предпочитает на завтрак и какого цвета его зубная щетка,» – подумала Ада, но почему-то без особого раздражения. Уж больно по-детски непосредственно держался этот парень.

Вслух произнесла:

– Ада. Было приятно познакомиться, но, к сожалению, мне пора.

– Как, вы уже уходите? – на его живом лице отразилось искреннее неподдельное огорчение. – В таком случае, я вас провожу.

– Это вовсе ни к чему… – попыталась отделаться от него Ада, но новый знакомый, сделав энергичный жест рукой, безапелляционно заявил:

– И не возражайте. Это бесполезно. Моя мама говорит, что я упрям, как осел. И если уж мне взбрело в голову вас проводить – то так тому и быть. Россия – не та страна, где молодая красивая девушка может ходить одна по темным улицам.

– Вообще-то, – заметила Ада, – я довольно долго живу в этой стране и частенько возвращаюсь домой вечером. Но ваша мама абсолютно права в отношении вас.

– Уверен, вы нашли бы общий язык, – он снова улыбнулся, настолько обаятельно и располагающе, что Ада невольно улыбнулась в ответ. И тотчас мысленно выругала себя за это. Неужто жизнь так ничему ее и не научила? Она вновь сдвинула брови, решив казаться неприступнее Китайской стены.

– Где ваше пальтишко?

– Вот оно, – она ткнула в соболя от Нины Риччи, краем глаза наблюдая за реакцией. Но программист, судя по всему, не был силен в мехах. Спокойно произнеся: «Красивое», он галантно накинул шубку Аде на плечи, распахнул дверь.

– А вы, Ада, чем занимаетесь, если не секрет?

Ада внимательно поглядела на спутника, стараясь уловить хотя бы малейший намек на фальшь. Но, похоже, тот и вправду не знал, кто она.

Невольно Ада ощутила крохотный укол самолюбия.

– Преподаю вокал в музыкальной школе, – сказала она неожиданно для себя.

– Правда! – радостно воскликнул Борис. – Значит, вы хорошо поете?! А мне медведь на ухо наступил. Моя машина – там. То есть она не совсем моя, а моей мамы, потому что моя осталась в Кливленде. – Он широким жестом указал на старенький «Москвич». – Знаете, я давно хочу купить ей другую, но мама к ней привыкла, и – ни в какую. Все же это лучше, чем трястись на метро.

– Разумеется, – согласилась Ада. – Спасибо, что проводили.

Она нажала на пульт сигнализации, и «Феррари» с готовностью свистнул в ответ. Рот провожатого открылся так широко, точно он собирался запихнуть туда целый Биг Мак.

– О! Это ваша машина?! – Он резво обежал вокруг. – Что, после кризиса учителя стали СТОЛЬКО зарабатывать?! Или… это машина вашего мужа?

Его изумление и огорчение были настолько неподдельными, что Ада рассмеялась.

– Я не замужем. Никому не рассказывайте, – она заговорщицки подмигнула, – по вечерам я подрабатываю на Тверской. Девушкой. Но это тайна. Смотрите, не проболтайтесь. Желаю приятно провести вечер.

Она быстро села в автомобиль, вставила ключ в зажигание.

– Погодите! – Борис забарабанил по стеклу.

– Ну что вам еще?

– Разве вы не оставите мне никакой надежды?!

Если бы она повстречала его до Ника, возможно все сложилось бы иначе. Но теперь она была сыта мужчинами по горло. Сперва нужно разобраться в себе самой. Потом, когда-нибудь…

Ей отчего-то стало грустно. Но, нажав кнопку стеклоподъемника, она решительно отсекла себя от внешнего мира и от этого человека. В зеркальце Ада увидела, что парень прыгнул в «Москвич». Наивный! Усмехнувшись, она вдавила педаль, и через секунду высотка на Котельнической сделалась далекой, как Америка.

Борис проводил красную молнию восхищенным взглядом и, присвистнув, произнес мечтательно:

– Какая женщина!

Сотовый Маслова по-прежнему не отвечал.

– Может, что случилось? – предположила Лена накануне.

Но Юлька тотчас отогнала эту мысль. «Вечно Ленка пытается всех оправдать. И всем помочь. Оттого и влипла. Послала бы этого Крылова… А Маслов – козел.»

В этом году маман гуляла в «Праге». Юлька с трудом втиснула свой кабриолетик в ряд величавых иномарок – поздравить Ксению Величко собрался весь цвет российской номенклатуры. Надушенный метрдотель любезно осведомился о наличии у Юльки приглашения на торжество.

– Позовите хозяйку вечера, – мрачно сказала Юлька. – Я ее дочь. Хотя уверена, меня нет в списках.

Метрдотель расплылся в приторной улыбке, сделав приветственный жест в сторону зала.

От Юлькиных глаз не ускользнуло, что за прошедший год маман сделала очередную подтяжку.

«Скоро мы будем выглядеть одинаково», – кисло подумала девушка.

– Юлия! Что ты здесь делаешь? Какой приятный сюрприз!

В маман пропала неплохая актриса – тонюсенькие ниточки-брови приветливо приподнялись, заиграли ямочки в уголках чувственно-изогнутых губ. И все же она фальшивила. Недоставало школы Станиславского. Маман могла обмануть кого угодно, только не дочь. Потому что Юлька тоже в совершенстве овладела основной наукой семейства Величко – лицемерием.

– С днем рождения, мамочка. Тебе, как всегда, сорок?

Юлька протянула затянутую в искрящуюся фольгу коробку, перехваченную кокетливым бантом, чмокая именинницу в благоухающую чем-то новеньким и свежим щечку.

– Спасибо, но, право, не стоило… – Продолжая улыбаться, маман переминалась с ноги на ногу, кося по сторонам синими глазами. Прежде они были карими. И не так блестели. Видно, контактные линзы. Как у Маринки.

– Мне можно войти?

– О! – синие глаза округлились. – Ты уверена, что тебе не будет скучно?

– Посмотрим.

– Ксения, дорогая, почему ты не приглашаешь Юлию к нам?

Даже Антуан, и тот, похоже, был ей больше рад. Годы не брали его, как и маман. Все тот же респектабельный парижский буржуа – элегантный, лощёный, с небольшим брюшком, аккуратно подстриженными висками, ровной ниткой бархатистых усов над полной губой.

– Жюли… Какая стала красавица! Рад тебя видеть, дорогая.

– Взаимно.

Юлька мрачно подумала, что с прошлой их встречи она, вероятно, стала лучше выглядеть. Последние года три они общались исключительно по телефону и только по делу – после того, как Жюли вышла из наркологической клиники.

В зале кондиционеры работали, как звери. Маман куталась в шиншилловую горжетку, бросая на дочь обеспокоенные взгляды. Она была права – тусовка скучнейшая. Бесконечные разговоры о политике, недвижимости, болезнях и диетах. В довершение ко всему какой-то господин с лоснящимися щеками, весь провонявший чем-то сладким а-ля «Кензо», крайне бесцеремонно принялся интересоваться, сколько Юльке лет и не снималась ли она в кино.

– Двадцать, – ответила она, отхлебнув «Колы», – и в кино я не снимаюсь. Принципиально.

И тотчас поймала благодарный взгляд маман.

Юлька посидела немного и решила, что, наверно, пора смываться. Она и впрямь была здесь чужой. И ни рев оркестра, ни шик стола, ни звон бокалов не могли развеять хмурых облаков ее раздумий. Маслов исчез. И сколько бы Юлька не повторяла себе: «Наплевать», не могла заглушить какой-то одинокой струны своей души, спрятанной где-то глубоко внутри, вздыхающей о том, что вместе с бесшабашным парнем, ушло, в который раз нечто очень важное из ее жизни.

«В самом деле, зачем ему капризная избалованная девка, которая никогда не сможет родить ребенка…»

При всей его эгоистичной испорченности Маслов, Юлька видела, питал слабость к детям. Хоть и твердил, что они лишь мешают нормально жить… Они лгали друг другу и самим себе. Так не могло долго продолжаться. Хорошо, что закончилось теперь, а не после… Нет, хватит, довольно мрачных мыслей! Здесь не слишком-то повеселишься. Надо смываться.

– Давай потанцуем, Жюли!

Антуан. Что же, нет причин отказать, отчим все-таки. И, кажется, слегка набрался. Ей тоже не мешает пропустить еще рюмочку…

Они закружились под эротичную мелодию старого добро Джо Дассена.

– Ты потрясающе выглядишь, Жюли, просто потрясающе… – он шептал в самое ухо, обдавая жаркой смесью запаха Сен-Лорановского парфюма и «Мартеля» лохматой выдержки.

Не сразу Юлька поняла, что повлажневшая ладонь отчима переместилась с ее талии значительно ниже. А вторая, придерживавшая в танце Юлькино запястье, медленно, но верно касается обнаженной ложбинки между плечом и стянутой шелком грудью.

– Жюли, – зашептал он неприятно-хриплым голосом, полностью перейдя на французский, – тебе нужен настоящий мужчина, который берег бы тебя, заботился, содержал, не требуя ничего…

Юлька остолбенела. Хлопала, как дура, глазами, не в состоянии вымолвить ни слова. Полуоткрыв рот, как кукла, произносящая: «Ма-ма».

– Я приеду к тебе, Жюли, – прохрипел Антуан, – сегодня вечером… Проси все, что хочешь, радость моя…

Антуан… Помогший ей с разводом… Оплативший дорогую клинику… Даже родной папочка отвернулся от дочери-наркоманки, снявшейся в порно за дозу героина… Она всегда думала о нем как о самом приличном, порядочном мужчине, которого встречала когда-либо. Даже втайне завидовала маман, тому, какой ей достался внимательный заботливый муж… Кажется, Антуан был единственным, кто ей сочувствовал, даже, когда Юлька сама себя презирала. Неужели пришла пора расплаты?

Он такой же, как все. Ничем не лучше.

– Свинья! – завопила Юлька визгливо, по-бабьи, – убери вонючие лапы, скотина!

Как назло, именно в тот момент музыка стихла. Десятки пар разгоряченных жадных до сплетен глаз уставились на них с разных концов зала.

– Что происходит? – подскочила взволнованная маман. Даже густой слой тонального крема не скрывал проступивших красных пятен.

«Твой муж подонок, сволочь, он лапал меня! Хотел стать моим любовником!» Каково услышать это на пятидесятилетии?

Юлька молчала, глядя на переносицу маман с сетью мелких морщинок.

Взгляд Антуана был невинно-оскорбленным.

– Ксени, – прошептал он, наклонившись к розовому ушку маман, – по-моему, твоя дочь… м-м слегка не в себе. Я боюсь, не принялась ли она за старое… Понимаешь, о чем я?

– Дорогая, – улыбнувшись ослепительно-тревожно, обнимая Юльку за плечи, маман медленно, но решительно двигалась в сторону выхода. – Я думаю, нам лучше встретиться в другой раз. Как-нибудь, заскочу к тебе, поболтаем… Где-нибудь, после праздников, на Новый год мы с Антуаном едем в Альпы, покататься на лыжах… Ах, так трудно поддерживать форму после сорока… Какая ты счастливая, что еще не понимаешь этого!

– Да, – эхом повторила Юлька, – я счастливая.

– Юлия, – неожиданно мать заговорила в повелительном наклонении, – я надеюсь, Антуан ошибается, решив, будто ты… ну знаешь, о чем я…

– Не волнуйся, со мной все в порядке.

– Ну, слава Богу, – маман вздохнула с заметным облегчением. – Тогда это еще можно было понять, выкидыш, операция, все такое… Хотя до сих пор в голове не укладывается, как можно было связаться с наркотиками! – Маман томно завела синие глаза. – Ведь у тебя было столько родных, готовых протянуть руку помощи…

– Да, ну и где же все они были? – резко сказала Юлька, высвобождаясь из цепких объятий матери. – Когда Пьер избивал меня, а полиция была не его стороне, потому что он называл меня русской шлюхой, вышедшей за него ради денег. Когда валялась в Красном Кресте, и сами врачи не знали, выживу я или нет. После диагноза о возможном бесплодии Пьер, подав на развод, вытряхнул меня с вещами на улицу.

Куда мне было идти? Я не могла вернуться в Россию, Пьер сжег мой паспорт. Где ты была, мамочка? Я звонила тебе, звонила отцу… Может, нужно было бить в набат? Прости, я сломалась. Зато теперь моих сил хватит на всех. Мне никто не нужен. Мне на все наплевать.

– Ну, знаешь! – оскорбленно взвилась маман. – В чем ты меня обвиняешь?! Не я выбирала тебе мужей! Мне никогда не нравился ни тот, первый… А Пьер казался таким приличным… Ты же знаешь, у меня слабое здоровье, я поправляла его в Швейцарской клинике… («делала очередную подтяжку» – механически подумала Юлька.) Мне и в голову не могло прийти, что вы с Пьером затеете… И вообще, этот разговор не к месту и не ко времени! Ты решила испортить мне прием? Большое спасибо. У тебя проблемы, нужно, чтобы они появились и у других – это всегда было девизом твоей жизни, Юлия!

– Просто одно мое существование на свете – твоя самая большая проблема, мамочка. Спасибо за чай и торт. Увидимся. Как-нибудь. В Новом году.

Юлька нырнула в кабриолетик.

– Ты не хочешь извиниться?! – крикнула маман. Юлька догадывалась, что руки Ксении чешутся надавать дочери хороших оплеух. Обе женщины были слишком похожи. Только Ксения, все же, была леди…

– Извини, мамочка, – Юлька подарила матери одну из самых своих чарующих улыбок, сводящих с ума поклонников мисс «Вечная молодость».

Маленький кабриолетик, фыркнув, вписался в броуновское движение вечернего московского шоссе.

Глава 4

«Он сейчас придет! Боже мой! Не верится, что после стольких лет…»

Лена заметалась по квартире, совершая какие-то бесцельные движения, поправляя и расставляя на места разбросанные после обыска книги, вазочки, картинки… Вбегала в комнату и тотчас забывала, зачем, уходила в другую, пока не остановилась, как вкопанная, перед зеркалом.

– Господи, на кого я похожа! Бледная немочь с лихорадочным блеском в глазах!

Дрожащими непослушными пальцами размазывала тональный крем, подводила ресницы… Она, которая безо всякого стеснения общалась с известнейшими людьми от индустрии Мировой Моды…Но это было другое. А теперь она – пламя на ветру, готовое в мгновение разгореться или погаснуть…

Что надеть?! Эксклюзивные, с кучей нулей на ценниках, платья расшвыривались как ненужный хлам.

Слишком вычурное. Слишком откровенное. Это – ничего, но красное. Ему не нравилось, когда она в красном. Он любил изумрудный. Цвет спелой листвы. Но она не носит его больше. С тех пор, как они расстались. Сперва – не могла. Затем убедила себя, что лучше красный или черный. И еще белый? Может быть, белый? Куда ей сейчас белый… И «Диориссимо» у нее тоже нет. Он любил этот запах. Говорил, что ее кожа пахнет жасмином… С тех пор она не выносит жасмин.

Надо надеть черное, из последней коллекции Шанель. Оно выгодно оттенит белизну кожи, неповторимый жемчужный оттенок волос…

Как она может думать об этом сейчас! Когда Олег мертв. И она, похоже, главный подозреваемый. А она мажется и перетряхивает платья, как последняя дрянь, бесчувственная, эгоистичная…

Она упала на диван, закрыв лицо руками. Платья так и остались висеть на вешалках в шкафу.

ОНА. Совсем не изменилась. Та же жасминовой нежности кожа. Те же глаза цвета спелой майской листвы. Та же улыбка, застенчивая, немного растерянная. Головка, чуть склоненная набок в водопаде волос, густых и невесомых, как вечерний туман… Он ожидал, что она станет другой – капризно-надменной, стервозно-распущенной, в прозрачном дорогом платье, с крикливым макияжем на подувядшем лице…

А перед ним – девушка из душного мая. В потертых джинсиках и светлом джемпере. С опущенными ресницами и горящими щеками, и длинными тонкими пальцами без намека на кольца, теребящими деревянную заколку, выпавшую из непослушной пряди…

Вот она вскинула огромные зеленые глазищи, и у Дмитрия глухо ухнуло сердце.

– Здравствуй.

– Здравствуй. Проходи, пожалуйста.

– Спасибо.

– Ты… совсем не изменился… – ее голос прерывисто срывался.

– Только волосы малость поредели, – он неловко улыбнулся, чтобы преодолеть смущение, проводя рукой по голове.

– Я тоже не помолодела, – она улыбнулась вслед, снова опустив глаза.

«Как она хороша… По-прежнему. Чертовски. До боли в легких. Желанна, как никто… Если бы…»

«Я ужасно выгляжу… Что он сейчас думает обо мне? Почему мы должны были ТАК встретиться?

Захлопнуть дверь. И стать счастливой. Хоть на одну ночь. На час… Если бы…»

«Трык!» – Заколка переломилась пополам.

– Есть хочешь?

– Нет, спасибо. Если можно, только кофе.

– Кофе. Хорошо.

«Мы разговариваем как чужие. Мы и есть чужие.»

– У тебя красивая квартира. Второй этаж. По-прежнему боишься высоты?

«Помнит».

– Да, я всегда была трусихой. А ты где живешь?

– Купил «однушку» недалеко от работы. Мне много не надо.

– Ты не женат?

«Какое тебе дело?»

– Нет. И никогда не был. А ты… была замужем?

– Нет. Никогда. Ты извини, что я тебя побеспокоила. Может, и не стоило…

– Послушай, – он протянул руку через маленький квадратный столик, накрыл сверху Ленину. Она прерывисто вздохнула, кусая пересохшие губы. – Я вытащу тебя. Но ты должна рассказать мне чистую правду. Даже если ты виновна. Только правду. Понимаешь?

– Я не виновна, Дима, – она облизнула полуоткрывшиеся губы. – Ты должен мне верить. Иначе все не имеет смысла. Я никогда не убивала.

Ее пальцы под его ладонью дрогнули. Они были прохладны, но быстро согревались от жара его руки.

«Я хочу тебя.»

«Я хочу тебя.»

«Я люблю тебя. Всегда любил.»

«Я тоже всегда любила тебя. Одного.»

– Хорошо, – сказал Дмитрий, убирая руку, доставая диктофон и маленький блокнот, – тогда начнем…

Полутемный кабак с многообещающим названием «Расслабуха», куда Вован привел Марину был, несомненно, злачным местом. На небольшой сцене полуголые перезрелые девицы изображали варьете.

За бильярдными столами коротали время крепкие бритоголовые ребята. «Мартель», тут, конечно, не пользовали, но официантка в прозрачной юбочке принесла вполне сносный бренди «Наполеон».

Вован предпочел «Столичную».

– За встречу, – провозгласил он, опрокидывая рюмаху в глотку, поведя носом.

Марина пригубила бренди, надкусила лимон.

– Давно вышел?

– Пару лет.

– Чем занимаешься?

– Бизнесом, – он захохотал, – в некотором роде. Помогаю кое-кому дела улаживать. Дипломатия своего рода. – Он побил кулаком о кулак и довольно улыбнувшись, похлопал Марину по плечу.

– Ты-то как? Тачка, гляжу, крутая. Твоя?

– Работаю гримером в модельном агентстве. Теперь модно называть «визажист». Закончила медицинский.

– Ну? Я всегда знал, что ты девка с головой. Мужика, небось, крутого подцепила? «Мерс»-то он купил?

Марина поморщилась.

– Никого я не подцепила. Я не замужем. У меня, действительно, есть мужчина. Нам хорошо вместе. Пока. Что будет дальше, не знает никто.

– Это точно, – шумно вздохнул Вован. – А помнишь… – взгляд его сделался мечтательным, насколько это могло быть возможным, – десяток годков назад… Нам ведь тоже было неплохо вдвоем, а? Знаешь, я часто думал о тебе, Мара. – Он налил себе еще и залпом выпил. – Вернуть бы те деньки. Как ты, Мара?

Марина покачала головой.

– Это невозможно, Вован.

Он снова огорченно шмыгнул носом и потянулся за бутылкой.

– Мне хватит.

– Ну вот! – рука с бутылкой зависла над столом. – Может, ты еще и девственницей стала?

Она невольно рассмеялась грубоватой шутке, на миг вернувшей ее во времена тяжелой, но, подчас, такой тихой, бесшабашной юности.

– Ладно, давай по одной.

Он неожиданно стал серьезным, даже сосредоточенным, насколько вообще могла сосредоточиться груда мускулов, прозванная Вованом.

– Ты что, любишь этого мужика?

Марина аж поперхнулась.

– Что?! Какого мужика?

– С которым живешь.

– Вован… – она погладила гиганта по стриженой голове. – Ты стал лириком? Стихов, случайно, не пишешь?

– Ладно издеваться, – буркнул он, вгрызаясь в бифштекс.

Марина закурила. Некоторое время сидели молча.

Вован снова наполнил свою рюмку. Алкоголь совершенно его не брал, лишь глаза едва заметно поблескивали.

– Скоро подгонят твою тачку. Хочу, что б ты знала – я никогда не думал ломать твою жизнь. Потому и не искал тебя. Хоть и не забывал. Встретил, вот, и вижу – нам не по пути… Не одного поля мы ягоды, Мара. И все же… он достал пухлое портмоне, вытащил визитку. – Здесь мой номер. Если когда-нибудь тебе понадобится помощь надежного друга – можешь на меня рассчитывать. И всегда найдешь меня в этом баре.

– Спасибо, Вован, – сказала Марина, думая о том, что вряд ли она захочет еще одной встречи с прошлым.

При подъезде к дому, она вынула карточку со скупыми реквизитами: «Владимир Полуянов. Тел…», опустила стекло и, скомкав, бросила визитку на поживу алчному вьюжистому декабрьскому ветру.

«Жизнь, как бы отвратительна порой она ни была, продолжается. И это прекрасно».

Юлька сама не знала, откуда взяла эту присказку. Как и не понимала, какого черта она делает в этой полутемной крутящейся клетке – Золотом зале «Седьмого неба». Она никогда не любила Останкино.

Впрочем, не все ли равно, если и здесь нашелся любимый «Хеннесси», хоть всего пятилетний, но его было можно пить, и курить длинные дамские сигарки и вспоминать с горестной усмешкой на красивых губах прелести своего звездного бытия.

Первая рюмочка за первого мужа. Первую любовь. Омут с головой. Красавчик-одноклассник, спортсмен, гитарист, душа компании… Безмерное счастье. Лопнувшее через месяц. С треском. Как проколотая покрышка. Обожаемый муж в супружеской постели с лучшей подругой жены.

«Ты просто девчонка. Ничего не смыслишь в сексе. Женщина должна уметь ублажать мужчину…»

Одинокие скитания по ночному городу. Слезы и сопли. И добрый дядечка, всю ночь обучавший глупую студентку искусству любви. Потом – однокурсник. И его друг. И их приятель. Парень из двора. Сосед по даче. Таксист, пара случайных знакомых…

Через месяц она вернулась к мужу. На одну ночь. Но теперь она преподавала старую добрую науку, которую, к сожалению, не проходят на школьных уроках.

Она победила. Муж в ногах валялся, вымаливая прощение. Но она оставила на память использованный презерватив и след на щеке от мыска новенькой туфельки, приобретенной на «чеки» в «Березке». Был когда-то такой магазин…

Уже после развода поняла, что «залетела». От кого? Не знала. Счет шел на «десятки». Аборт. Банально.

Вторая рюмочка за второго мужа. Пьер Буше. Изысканный француз. Галантный кавалер. Мечта о возвращении утраченного Эдема. Для него она была готова надеть пояс верности. Но ему было нужно совсем другое.

С ним она впервые услыхала хруст собственных костей, когда ломают пальцы. Узнала, как темнеет в глазах от наброшенной на шею удавки.

«Тебе должно быть больно, Жюли. Так ты искупишь свои грехи. Шлюха. Русская потаскушка…!»

Почему она молчала, не шла в полицию, почему?! Потому что была дурой. Русских женщин любят. Больше никто не позволяет так себя унижать, никто не терпит так долго, будь то Вася, Джон или Пьер…

Он обрадовался, узнав о ее беременности. И она тоже. Думала, ребенок все изменит. Все так думают. И почти все ошибаются. Ее ребенок не успел родиться. Он был уже мертв, когда из нее извлекали окровавленные куски мяса, называемые выкидышем. Хорошо, что он был мертв. Иначе, как бы он смог вынести эту боль, когда разрывают на части? Ведь это Юльке давали наркоз, а ему – нет…

«– Мадам, как это произошло? Вы должны дать показания в полиции.

– Я упала с лестницы.»

Она, действительно, тогда упала с проклятой лестницы. Но после того как Пьер… Почему она не рассказала об этом? Дура, круглая идиотка.

Сколько грязи он вылил на нее в суде при разводе… Хватило бы засыпать Сену…

За кого пить третью? За добрых людей, вовремя протянувших руку помощи. В ладони которой был зажат героин. Возможность забвения. На час. На день. А потом – новая боль. Как аборт без наркоза.

Где тогда была маман? Где-то между Россией и не Россией, Антуаном и черт знает кем еще, между явью и небылью… Где угодно. Но только не там, где Юлька. Они, как те прямые из геометрии Лобачевского, всегда существовали в различных плоскостях. И потому не могли пересечься. Как, впрочем, и с отцом. Доченька потребовалась ему лишь теперь. Супермодель. Мисс «Вечная молодость». Это звучит гордо. Это красиво. «Сделать людям красиво» – прямая обязанность народного посланника. А просто Юлька, хорошистка с огромным бантом, Юлька-студентка, Юлька – невеста, Юлька – неудачница… Не прикалывает.

Все-таки она выпьет за папочку. В конце концов, не будь его – не появилась бы на этот не слишком совершенный свет.

И последняя, самая полная – за Маслова. Где тебя носит сейчас, Шурик? По каким странствиям и весям, морям-океанам? Быть может, ты уже добрался и до звезд? А ведь у тебя была своя «звезда». И она любила тебя. По-настоящему. Как умела. И, если бы встретились сейчас, просто сказала, без надрыва и упреков: «Будь счастлив!»

Страницы: «« ... 910111213141516 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«…Был ранний вечер, тени от предметов медленно наползали на поверхность письменного стола. Только ко...
Во все времена среди тысяч обычных людей едва ли можно было отыскать хотя бы одного человека, облада...
Во все времена среди тысяч обычных людей едва ли можно было отыскать хотя бы одного человека, облада...
Яркий самобытный талант, предельная искренность, высокий романтизм отличают избранные стихотворения ...
Эксцентрическая одноактная пьеса-фарс Дарио Фо «Свободная пара» – о положении женщин в современном м...
Ольга Козлова-Борисова всю жизнь испытывает особую тягу ко всему, что с любовью создано Господом. Пе...