Алиса. Рабство в Сети Воронина Елизавета

— О! А чего же не позвонила до сих пор? Не дали? И не дадут! А когда дадут, то все, кого ты считаешь сейчас друзьями и защитниками, скажут: выпутывайся сама. Была бы другая тема, а тут же дети пострадали. За тех, кто обижает детишек, даже в нашем бардаке не вписываются.

Слушая девчонку, которая моложе ее на десять лет, Валентина с ужасом поняла: проститутка говорит чистую правду. Она, посторонний человек, прямым текстом, без всяких недомолвок, озвучила то, на что намекал несколько дней назад лысоватый прокурор в казенном кабинете. Госпожу Ворон привезли сюда, чтобы, пользуясь фактически безвыходным положением, в котором она оказалась, начать медленный и уверенный процесс получения с нее денег. Ей наглядно демонстрируют, что будет, если она упрется, начнет бороться, требовать справедливости и адвоката.

Их третьей соседкой по камере оказалась дородная тетка лет за сорок, которая если и вмешивалась в разговор, то лишь за тем, чтобы без видимой причины обругать обеих. Кто она такая и в чем провинилась — Жанне было очевидно все равно, а Валентина спрашивать не решилась. Особо неприятные часы пережила, когда молодую сокамерницу в субботу ближе к обеду вызвали и пришлось терпеть общество грубой бабищи. Как назло, тетка, по большей части дремавшая в углу широких сплошных нар, на время, пока Жанны не было, проявила неожиданную активность, заговорив с Валентиной на совершенно непонятные ей темы, к тому же требуя поддержания разговора. Госпоже Ворон, дабы не прогневать сокамерницу, пришлось изображать внимательную, благодарную слушательницу и односложно отвечать, имитируя подобие диалога. О чем пыталась побеседовать с ней та жуткая женщина, Валентина не могла понять даже при большом желании. И старалась вообще не думать о ней, не вслушиваться в слова, не искать смысла.

Когда вернулась Жанна, госпожа Ворон не скрывала радости и облегчения. Девушка без тени смущения объяснила: кто-то вспомнил, что в КПЗ сидит проститутка, вот и выдернули девочку в сауну, где сегодня отдыхали несколько местных милиционеров. Пришлось обслуживать их бесплатно — это называется «субботник», хорошо хоть не насиловали, как иногда случалось. Наоборот, даже смыла с себя тюремную липкость, к тому же позволили взять с квартиры смену белья, покормили, дали с собой продуктов. Подобный порядок вещей ужаснул Валентину — вдруг увидела себя на месте Жанны. Кто озаботится тем, что она не продается, кому какое дело, кто сидит у них в плену. Захотят совершить насилие — никто и ничто не помешает.

Есть не хотелось. Но Валентина, таки поддавшись на уговоры и доводы молодой соседки, заставила себя проглотить несколько бутербродов. Следующий после этого день, воскресенье, прошел словно в тумане: от духоты и вони камеры кружилась голова, учащалось биение сердца, позванивало в ушах, постукивало в висках. Несколько раз за день она отключалась, забываясь на час-полтора. Она измучилась, устала от всего, изошла противным липким потом и к утру понедельника призналась самой себе: уж лучше бы пытали, подвешивали на дыбу, примеряли «испанский сапог», жгли каленым железом, в конце концов просто били. Ведь так она сможет хотя бы перед собой оправдаться, почему сдалась, прекратила борьбу и согласилась на все условия. А в том, что эти условия будут озвучены и ее заставят продавать дом с машиной, Валентина уже не сомневалась, она готовилась их принимать. Сил для борьбы к утру понедельника не оставалось, средств подавно. Как мало, оказывается, нужно времени и приложенных усилий, чтобы сломать ее, раздавить, растоптать, уничтожить как личность…

Но поворот событий, случившийся тем утром, заставил Валентину поверить если не в справедливость, то в чудеса. Впрочем, о существовании высшей справедливости, Божье го промысла, Провидения тоже не стоило забывать.

Когда ее привели из опостылевшей камеры в скучный кабинет, там уже был милицейский следователь, присутствовавший при задержании. Вместе с ним Валентину Ворон ожидал знакомый плешивый прокурорский и, во что она отказалась сперва верить, моложавый адвокат, облаченный, несмотря на жаркую погоду, в костюм. Даже при галстуке. Все трое поздоровались. Затем вежливо предложили стул и — бутылку холодной минеральной воды. Валентина, наплевав на условности, жадно выпила «Боржоми» прямо из горлышка. Взглянула на собравшихся, ожидая услышать хоть что-нибудь. Но присутствующие молчали, и очень скоро молодая женщина поняла, в чем дело: они ждали появления начальника милиции.

Полковник Петр Самчук, которого Валентина знала только заочно, стремительно вошел в кабинет. Ей показалось, начальник распахнул дверь ударом ноги. Однако закрыл ее осторожно, старательно, прижал плотнее, словно убеждаясь: посторонние сюда не зайдут. Немного подумав, Самчук повернул на два оборота торчащий изнутри ключ, только после этого заметно успокоился, встал перед пленницей , протянул руку.

— Уважаемая Валентина Павловна! — проговорил он торжественно. — От лица присутствующих, как руководитель управления МВД города Луцка, как старший по званию, как офицер, и просто от себя лично приношу вам извинения в связи с тем, что вам пришлось пережить. Если вы думаете, что во всем случившемся есть наша вина, вы совершенно правы. У вас есть все основания так думать. Мы действительно виноваты, не во всем разобрались. Вернее, — полковник махнул рукой, — ни в чем мы и не разбирались, если совсем уж честно и откровенно. Виновные будут строго наказаны. Хотя со своей стороны мы все и, особенно, я очень надеемся на понимание с вашей стороны.

— Я-то что… — Валентина окончательно растерялась, перестав что-либо понимать. — Чем я могу? Что я могу?

— Просьба войти в положение, в ситуацию. Понять, почему так все вышло. Это же дети, наши дети, Валентина Павловна. Я вообще так понимаю, мужчины, — взгляд скользнул по присутствующим, — что чужих детей не бывает. Родительские эмоции, детские обиды, слезы… Они ведь все на что-то надеялись, поверили вам. Вы человек известный. Я уверен: родной город еще будет гордиться вами. Чего там: уже гордимся, не бросили нас, вернулись, искренне хотите помогать… Всем вашим начинаниям, конечно же, обеспечат, как говорится, зеленый коридор…

— Спасибо, конечно, — осторожно проговорила Валентина, имея все основания опасаться подвоха. — Я понимаю все.

— И зла не держите?

— На кого? На заплаканных детей, обманутых кем-то матерей? Искали крайнего, ясное дело. На их месте… В общем, как бы там все ни пошло, я на них не обижаюсь.

— А на нас? Здесь собрались мужчины, все готовы извиниться.

— Промолчу пока. И не надо просить прощения по приказу. Надеюсь, меня вы поняли.

— Ладно, — полковник Самчук пожал плечами. — Сейчас вы измените свое мнение. Мы с вами еще сможем стать друзьями. Будем вспоминать все, что было сегодня, не как странный и неприятный сон, а как анекдот. Поучительный для всех нас, но — анекдот.

— Вот как? Знаете, мне было совсем не смешно. Мне и сейчас не смешно.

— Согласен, забавного мало, — согласился Самчук, вновь покосившись на присутствующих, — он явно определил всем троим роль статистов либо же зрителей. — Вы трепали себе нервы, мучились чувством чужой вины, в конце концов, провели не самые приятные в вашей жизни выходные. Искренне желаю вам больше не попадать в камеру никогда.

— Спасибо.

— На здоровье. Однако забавное у нас здесь в другом: совсем неожиданно убеждаешься лишний раз, как тесен мир и как нашу жизнь определяют случайности.

— Вы философ, Петр…

— Вообще-то, Михайлович, но можно и без отчества.

— А меня все-таки лучше по отчеству величайте. — Валентина сама не поняла, зачем так сказала, почему именно эта фраза у нее вырвалась.

— Да на здоровье! Сам не люблю панибратства. Было бы предложено… Хотя у меня есть ощущение, что мы подружимся.

— Мы не враги. Против вас лично я ничего не имею, Петр Михайлович.

— Против кого имеете? — живо спросил полковник. — Гущук вам насолил, который заяву написал? Или вот следователь наш, сильно наручниками ущипнул, синяк оставил?

— Ни на кого я зла не держу, — вздохнула Валентина. — Могу расписку написать.

— Расписку не надо. А вот заявление — напишете. Не прошу вас — вы сами захотите его составить, когда узнае те, в чем дело и как нам всем повезло. Вот, господин Бельский, адвокат, поможет его составить. Он согласился представлять ваши интересы в суде.

— Мои интересы? — теперь Валентина вообще отказывалась что-либо понимать.

— Как пострадавшей стороны. Вы ведь потерпевшая во всей этой истории? Перенесли стресс, и не один. Убытки, моральный ущерб. Я говорю о вас, как директоре агентства «Глянец». Вы ведь пытались работать с теми жуликами не как частное лицо, верно?

— Значит, с жуликами… То есть мне уже верят?

— Поздравляю! — полковник Самчук несколько раз хлопнул в ладоши. — Вам не просто верят, Валентина Павловна! Вы теперь — одна из ключевых фигур. Услуги адвоката вам оплачивает старый ваш знакомый, Гущук! Я ему первому позвонил, сам, лично! Он только новости услышал, сразу, без моей подсказки, как мужчина, согласился свою кляузу на вас забрать, при мне порвал, у меня в кабинете! И сам же предложил нанять сильного юриста. Хоть и понедельник, вроде как совещания у всех. Но я кое-кому уже успел перезвонить. Такая картинка складывается занятная… Короче говоря, если вовремя и грамотно в это дело зайти, там у них, у гавриков наших… ваших… в общем, там наличность конфисковали и опечатали. Достаточно много. Деньги можно вернуть, не все, конечно. Тот же Гущук, например, готов забыть о своих четырех тысячах, еще больше потратить, только бы они гарантированно сели…

— Постойте! — выкрикнула Валентина, отчаянно пытаясь прервать словесный поток и внести в происходящее окончательную ясность. — Петр Михайлович… Люди добрые… Вы говорите о том, о чем уже знаете! Я вот вас слушаю, но не понимаю совсем ничего! Где это — «там» конфисковали? Какую наличность? Что можно вернуть? Как? Может, не конец истории мне расскажите, а начало?

— Разумно, — впервые за все время подал голос адвокат и не удержался: — Тем более что это я поднял тревогу… Или не тревогу, как правильно назвать…

— Ладно, все сейчас захотят стать героями, — ухмыльнулся Самчук. — Ну не буду больше держать вас в неведении, Валентина Павловна. Тем более все случившееся в первую голову вас касается. Значит, в субботу дело было. Информация быстро ушла, залетела в Интернет. Там ее внимательный господин Бельский и прочитал. Сначала Гущуку позвонил, своему нанимателю…

— Подождите, — вклинилась Валентина. — Я верно поняла: местный владелец маршруток нанял против меня вас, господин адвокат? Это вы должны были меня разорить?

Тот отмолчался, и молодая женщина смекнула: она угадала, попала в самое яблочко.

— Так интересно вам или нет? — вопрос полковника прозвучал сухо.

— Аж распирает.

— Тогда не надо перебивать. После будете разбираться, кто кому был врагом, а стал лучшим другом. Короче говоря, в городе Житомире киевская фирма с красивым названием «Алиса» объявила однодневный, как это называется, кастинг. Искали фотогеничных детей для съемок в рекламе молочной продукции одной очень известной торговой марки. Собирали желающих, опять же, через Интернет, но без особого размаха и пафоса. Пришли какие-то родители с детьми, человек, может, шестьдесят, может, чуть больше. И одна родительница в самый разгар всего действа показала удостоверение сотрудника милиции. Коллеги были на низком старте. Сотрудница пришла со своим ребенком, мальчишкой тринадцатилетним. Понял пацан что-то или нет — понятия не имею, да и неважно. Маски-шоу не устраивали, просто взяли под микитки, проводили до машины. Всем пришедшим объявили: кина не будет, электричество кончилось, в таком духе. А в милиции задержанных опознала специально приехавшая из Киева гражданка, одна из тех, кого так же, как и наших детишек, надули в столице и развели на деньги. Оказалось, те, кто именует себя в городе Житомире фирмой «Алиса», в городе Киеве называли себя агентством « Dreams». И дурили народ в куда больших масштабах. Что-то хотите спросить?

— Да. Как на них вышли?

— И это выяснили. В общих чертах получается вот что. Как вы наверняка догадались, по четыре тысячи гривен выложили жуликам не только наши женщины. Киевские мамы тоже тряхнули кошельками. Конечно же, не все подряд, так же как и здешние. Однако вы сами утверждаете: только в тот же день, что и вы, явилось около сотни желающих. А чесали эти «дримзы» три дня, на секундочку! Урожай — около двухсот тысяч гривен, и это включая взносы ваших подопечных, Валентина Павловна. Только киевских никто в группы не организовывал! Живут они в разных районах. Между собой практически незнакомы, очень редко встречались те, кто знал друг друга раньше. Они тоже ничего не получили, тоже поняли, что попались на приманку, кое-кто пошел в милицию. Буду откровенен, не у всех приняли подобные заявления. И я коллег понимаю: состава преступления нет, никто ни у кого не отнимал деньги силой. Связываться неохота. Только потерпевших по одному делу даже для столицы оказалось слишком много. Значит, первая волна пошла. Пока понятно все?

— Вполне, спасибо, — кивнула Валентина. — Дальше как?

— Дальше, Валентина Павловна, вмешалось то обстоятельство, что в вашем Киеве настоящих киевлян-то не так уж и много. У одной из потерпевших мамаш в Житомире осталась старшая сестра. Та от обиды позвонила ей и пожаловалась на жизнь. Согласилась, что дура, что сама виновата, что никто никогда никого не найдет, и на том разговор окончился. А у той сестры — соседка, с которой они дружат семьями. У соседки — дочка интересующего нас возраста. И вот эта самая соседка возьми вскоре после того разговора да и скажи подружке про редкую удачу — выгодное предложение снять ребенка в рекламе. Весь Житомир по телевизору увидит! Не говоря уже обо всей стране! Тут подруга насторожилась, недавно совсем похожее слышала. Предупредила соседку по дружбе. У той — брат мужа в милиции работает! Вот скажите, разве не анекдот? Анекдот или нет, а, мужчины?

Те, к кому обращался полковник, отмолчались. А Валентина ответила ему в тон:

— Не анекдот.

— Как по мне — забавно. Только так все в жизни и бывает. Ладно, остальное — дело техники. Деверь напряг своих киевских знакомых, те запустили коня: точно, есть такое дело, приносили заявления с описанием похожих схем. Надо все проверить, провести разведку боем. Тут на сцену и вышла залегендированная сотрудница с сыном. С ней поговорили тет-а-тет, и, как она вычислила, подобные собеседования проводились с каждым. Всем втирали одно и то же: ваш ребенок просто супер, но без подборки фотографий и видеоклипа — никуда. Такое стоит денег, зато — гарантия. Там, правда, меньшую сумму озвучивали. Но как раз это роли не играло. Житомирские коллеги получили, пусть и достаточно окольным путем, оперативную информацию и успешно все провернули. Вот так.

Полковник Самчук громко выдохнул, переводя дыхание, будто окончил тяжелую и неблагодарную физическую работу. После чего шагнул в сторону, становясь так, чтобы видеть не только Валентину Ворон, но и остальных собравшихся.

— Наверняка есть вопросы, — произнес он. — Лучше, чтобы в дальнейшем сохранялась полная ясность. Кучеренко, Иван Сергеевич, ты что-то хотел спросить?

Лысоватый прокурорский следователь кашлянул.

— Не так чтобы очень…

— Тебе разве все понятно? — полковник нахмурился. — Я вообще сделал всю работу сам, все выяснил лично, потратил кучу времени! А вы все услышали эту историю в полном объеме только вот сейчас, и даже спросить не о чем? Мужчины, ситуация неприятная! Уважаемый человек, женщина, молодая и красивая, провела по милости аферистов три ночи в вонючей камере! И теперь мы должны максимально прояснить для себя эту ситуацию! Здесь и сейчас!

— Я думала, аферисты к моей ночевке в камере не имеют отношения, — заметила госпожа Ворон.

— А кто имеет? Назовите имена, фамилии, разберемся и оперативно накажем.

Валентина выдержала прямой взгляд начальника милиции.

— Раз вы так уверены, что аферисты запугивали меня, что они надевали на меня наручники…

— Кто вас запугивал? Конкретно — фамилии, звания, должности. Все ваши заявления рассмотрим, всех виновных выпорем. Да так, что сидеть не смогут. Ну, я вас слушаю.

Она посмотрела на лысоватого Кучеренко.

— Не запугивал меня никто, — произнесла негромко, но отчетливо. — В моем положении все иначе воспринимается. Острее.

— Хорошо, что вы это понимаете, — с довольным видом кивнул Самчук. — Поймете, значит, и наручники. У сотрудников милиции работа такая. Если кого-то задерживают, на него надевают наручники. Вы же не обижаетесь на медсестру, которая делает вам уколы? А она ведь вас колет иглой, Валентина Павловна. Это если не больно, то неприятно — да. Или вот хирург: надо сделать операцию, вырезать дрянь из кишечника — он разрезает людям животы, оставляя шрамы на всю жизнь. Они не всегда украшают мужчину, тем более — женщину. Так что , оставляем претензию по поводу наручников?

— Нет, — отрезала Валентина.

— Выходит, во всех ваших неприятностях, пережитых за последнюю неделю, виноваты жулики! — полковник говорил так, словно вывод был очевиден и не поймет этого только дремучий дурак. — У вас появляется шанс их наказать. Пострадавшие родители напишут заявления. Правоохранительные органы возбудят дело. Следователь возьмет у вас объяснения. А потом вы поедете в Киев вместе с адвокатом, составите и подадите исковое заявление, будете представлять потерпевших. Как из этого всего можно со временем получить назад хотя бы часть денег — пускай вас не заботит. Такими темами озадачиваться будут юристы, я тоже подключусь. Там, где гроши, всегда необходимо личное вмешательство… Ты уже созрел что-то спросить, Кучеренко?

— Да, есть неясный момент, — сказал лысоватый. — В Житомире субчиков этих заловили, когда они предлагали сотруднице милиции заплатить за видео и фотографии. Как можно доказать, что жулики не собирались ничего такого делать, просто кидали доверчивых родителей? Они же вполне могли заявить: а мы, мол, и не обещали так называемое портфолио прямо сейчас! Не меняли товар на деньги! Есть все телефоны, контакты, даже договоры, все официально. Доказательная база имеется?

— Уже имеется, Кучеренко, — ответил полковник. — Ты, между прочим, правильно спросил. Гоп-компанию задержали до установления. И как я выяснил, все задержанные хором, в один голос, примерно так и кричали: ни с кого денег не требовали, все по согласию, фотографии надо еще сделать, видео — смонтировать, такое разное. Еще и суббота, сами знаете, как у нас любят по субботам работать. Только не забывай, и вы все тоже имейте в виду: реализация готовилась не день в день. Ждали гостей как минимум с утра пятницы. Киев находился на низком старте. Задержанных быстро сфотографировали, идентифицировали, портреты передали в столицу по электронной почте. Там, на месте, уже ждали специальные люди в компании киевских потерпевших. Те сразу опознали всю компанию, «дримзы» эти не меняли свой основной состав. Вот им и предъявили обвинение меньше чем через час после задержания. После этого наши друзья могли сколько угодно втирать, что собирались выполнить взятые на себя обязательства. Киевский эпизод перевешивал, теперь там активно устанавливают потерпевших. Мы со своей стороны столице помогаем. Еще вопросы будут?

Не стесняйтесь, мужчины. Есть неясности?

— Работы для всех будет много, — вздохнул милицейский следователь. — А потом дела в любом случае в Киев передавать.

— Поработаешь, — усмехнулся Самчук. — Зато с уважаемой Валентиной Павловной у нас теперь дружба навек, правильно?

— Да уж, с вами лучше дружить, Петр Михайлович, — согласилась госпожа Ворон, вымучив улыбку.

Валентина договорилась с адвокатом на этот же день, предложив встретиться позже.

Сначала не терпелось привести себя в порядок и даже вздремнуть — ночи в камере проходили тревожно, воздуха не хватало, спать в таких условиях невозможно. Одежду и даже белье, которые были на ней там , Валентина решила не стирать, а сразу выбросить. Долго стояла под душем, затем, несмотря на жаркую погоду и отсутствие в доме кондиционера, закуталась в махровый халат, отключила телефон, таки прихватила пару часиков глубокого сна. После, облачившись в деловой брючный костюм, госпожа Ворон поехала в контору к адвокату, чтобы обсудить план дельнейших действий. Ей очень хотелось засадить Игоря Олеговича, Инну и всю, как сказал полковник Самчук, гоп-компанию так надолго, насколько позволит действующий Уголовный кодекс. И если она сможет принять в процессе деятельное участие, то сочтет такую возможность подарком судьбы.

Однако адвокат начал разговор с другого. Для чего-то сперва убрав звук на своем телефоне, а зтем вовсе выключив трубку, он, стараясь смотреть куда угодно, только не на сидевшую напротив Валентину, спросил:

— Вы вряд ли в курсе про Жанну?

— Про Жанну?

— Девушка с вами в камере сидела. Жанна. Проститутка, так ведь?

— Допустим…

— Кошмарила вас, небось. Не оставляла никакой надежды на справедливость. Подводила к тому, что лучше не бороться, а сдаться. Было дело?

— Мы разговаривали. Ничего странного и подозрительного в этом нет… Я не так чуть-чуть воспринимала ее слова…

— Нам с вами плотно и успешно работать, Валентина Павловна. Себя не обманывайте. Она ведь давила на вас, эта Жанна. Обрабатывала по-своему. Вы не замечали ничего, но борьбу продолжать не собирались. Готовы были сломаться, так ведь?

Адвокат читал мысли, с которыми госпожа Ворон проснулась сегодня в душной и грязной камере предварительного заключения. Наверняка…

— Наверняка вам лестно будет услышать: так и есть.

— Жанну к вам подсадили, — адвокат по-прежнему избегал взгляда собеседницы. — Следователь постарался, его, как говорится, креатура. Но начальник милиции знал. И одобрил.

— Зачем им всем нужно было меня раздавить? — поинтересовалась Валентина. — И не только им… Вы вон тоже против меня…

— Мне деньги платили. Меня наняли, Валентина Павловна. Тогда — для одного. Теперь — для другого. Вчера я был против вас. Сегодня — за вас. А вот милиция… Она у нас не частная. Так поступают не только с вами. Если разобраться, с вашего дела тоже прибыток небольшой. Но милиция, прокуратура, суд… Особенно милиция, Валентина Павловна. Это — шакалы. Подбирают все, не брезгуют мелочами, плохо лежит — сожрали. Может быть, на вашем печальном примере тот же Самчук кого-то собирался поучить. Мое дело — предупредить: теперь, после всего, вам придется дружить с начальником милиции.

— Я не собиралась записывать его во враги.

— Одно дело — держаться от милиции на разумном расстоянии. И совсем другое — поддерживать деловые отношения. У вас уже не выйдет соблюдать нейтралитет. Чем бы вы ни надумали заняться в родном городе, начальник УМВД непременно захочет отыскать в роде вашей деятельности свой личный интерес. Пускай даже очень маленький. Говорю вам: между милицией и шакалами разницы нет никакой. И не только в Луцке. Масштаб разгула зависит от масштаба города. Или другого населенного пункта. Все, я вас предупредил. Избежать это можно только одним способом — уехать. Другого способа нет.

Валентина откинулась на спинку стула.

— Скажите, а… гм… а вот вы сейчас меня не обрабатываете случайно по чьему-то заказу? Я должна поверить всему услышанному и бояться полковника Самчука до конца дней своих или его, как вариант? Допустим, Жанну ко мне подсадили. Готова поверить, что и другую соседку, грубую толстую тетку, тоже подослали. Почему же я должна быть уверена, что не подослали вас? Чем докажете, что не прессуете меня, не обрабатываете психологически? Попала в жернова, по полной программе, или как?

— Не верьте, — адвокат облокотился о стол, теперь уже мог смотреть в лицо собеседнице. — Вас никто не заставляет. Точно так же никто не заставлял мамочек платить тысячи гривен шарлатанам. Любой разговор, любое предложение зиждется на доверии. Полном, частичном — не имеет значения. Не хотите приобщиться к наказанию жуликов — никто вас силой заставлять не станет. Но вы ведь хотите, так?

Валентина призналась себе: за короткий промежуток времени этот адвокат уже дважды прочитал и озвучил ее мысли.

— Допустим. Зачем же вы меня предупреждаете?

— Чтобы вы знали, с кем имеете дело. Не обольщались на счет полковника Самчука и других деятелей, которые активно напрашиваются к вам в друзья. Они при первой же возможности утопят.

— Почему я должна давать им такую возможность? Я не собираюсь заниматься ничем противозаконным.

За эти дни поумнела крепко. Впредь буду вести себя очень осторожно, в сомнительные авантюры не влипать. У меня даже нет общих интересов с милейшим Петром Михайловичем!

— Вам это только кажется, — вздохнул адвокат. — За возможность работать без проблем я регулярно плачу не только налоги в казну. Начальник милиции получает небольшие подарки. Не коробки конфет и не бутылки с коньяком, сами понимаете. Здесь, в городе, у милицейского руководства множество мелких ручейков обогащения. Если вы захотите развернуть какое-то дело, вам таки проще дружить с Самчуком. И хватит, тема никогда не исчерпается. Я сказал — вы услышали.

Давайте работать.

Луцк. Октябрь 2010 года

Они все-таки один раз прервали разговор — когда подъехал Юранд и, как и договаривались, перевез всю компанию домой к Ольге Жуковской. Присутствие мужчины подействовало на Алису странным образом. Девушка втянула голову в плечи, стала отвечать односложно, а вскоре вообще закрылась, замкнулась, и обе женщины всерьез обеспокоились, как бы та не отказалась продолжать разговор.

Отправить коллегу совсем Агнешка Збых не рискнула, все-таки партнер должен чувствовать: он нужен, помогает, не лишний, его используют в командировке не только как шофера. Но на всякий случай полячка попросила товарища войти в положение и пока не маячить, поскучать немного в одной из любезно предоставленных Ольгой комнат. Если Юранд и обиделся, то не подал виду. Прихватив детектив в мягкой обложке, прочитанный примерно на треть, он удалился, предоставив женщинам продолжать свой импровизированный девичник. Как только мужчина лишил их компанию своего общества, Алиса опять оживилась.

Пока девушка рассказывала грустную историю своего знакомства с Валентиной Ворон, хозяйка дома, Ольга Жуковская, слушая ее, одновременно вошла в Интернет со своего ноутбука. Она провела родителям беспроводной, оплачивала его, и эти огромные, по мнению мамы, но совсем незначительные, как не без оснований считала Оля, расходы позволяли работать, находясь на солидном удалении от Киева. Родители же, как ни старалась дочка, с компьютером и Всемирной паутиной крепко дружить не спешили. Отец еще так-сяк освоил, но от матери какого бы то ни было прогресса Ольга даже, честно говоря, устала ждать.

Выбрав момент, когда Алиса замолчала, то ли закончив часть своей истории, то ли просто решив передохнуть, Жуковская сказала:

— А ведь правда, такое было.

— Вы думали, я вам лапшу вешаю? — с ноткой обиды в голосе протянула девушка.

— Боже упаси! Мне просто захотелось проверить, насколько ты точна. Думаю, ты понимаешь, Агнешка ведь занята серьезной работой. Я, кстати, тоже не особо готова тратить свое время на что-то не вполне соответствующее действительности.

— Зачем бы я, по-вашему, стала врать?

— Алиса, я просто проверила, хорошо? Договорились? Без какой-либо причины, ничего не подозревая. Задала поисковой системе вопрос, получила ответ. Случай имел место быть, дело вообще закрыли окончательно только летом прошлого года. На суде — десятки свидетелей. Агентство «Глянец» упоминается, фамилия Ворон фигурирует два раза. Но и только.

— Что вы хотели? Наша мама Валя там играла не последнюю роль. Но и, как говорят, далеко не первую скрипку.

— Ладно. Детали все это, — сказала Агнешка. — У меня другой вопрос сейчас, пока ты рассказывала, возник. Ты так излагаешь, как будто знаешь все тонкости и нюансы. Только я вот о чем… Уж если ваша Валентина Ворон не играла там одну из главных ролей, то ты, извини, лишь глупая девчонка, решившая помочь сестре и отдавшая свои деньги. Кстати, тебе вернули?

— Мне как раз нет.

— Обидно? — спросила Жуковская.

— До сих пор не знаю, — Алиса пожала плечами, печально посмотрела на пачку сигарет, помня, что Ольга просила в доме не курить, вздохнула: — Про те дела… Я и не утверждаю, что все было именно так. Часть мне поведала мама Валя. Мы же продолжали общаться, она тогда активно шла на контакт. Заговорили про деньги, не раз и не два возвращались к ним… Понимаете… Как бы объяснить… Если честно, то да, обида была. Однако же эти четыре тысячи я все равно не собиралась тратить на себя именно тогда. И не слишком надеялась, что они ко мне вообще вернутся. Думала-думала и решила: считай, обокрали. Залез в дом вор, нашел тайник и вынес.

— Неплохой психологический тренинг, кстати, — заметила Агнешка. — Молодец!

— Вот, — продолжила Алиса. — Значит, мы так тогда беседовали с Валентиной… Павловной, долго и обо всем. Она и пожаловалась на свою судьбу, тоже ведь влипла. Рассказала про свои бессмысленные поиски следов агентства, про следователя, про тюрьму… Про все, короче. Может, она чего привирала. Может, я поняла по-своему, сейчас что-то могу исказить. То есть у меня нет гарантий, что все вели себя так и говорили те слова, которые я тут и теперь повторяю.

— Об этом не беспокойся, — успокоила Агнешка. — Мы ведь договорились: не только шифруем тебя, но также меняем имена и фамилии некоторых фигурантов дела. Никто не сможет подавать в суд за клевету. Надо ведь сперва доказать, что персонаж, который не понравился, списан именно с того, кто обиделся на авторов. Вряд ли кто-то захочет тратить время на подобные занятия. Невыгодно, себе дороже.

— Для нас важнее, Алиса, что события, о которых ты нам повествуешь, вполне могли развиваться именно так, — подхватила Ольга. — Если хочешь знать мое мнение, пока что лично я не услышала ничего такого, чего не могло произойти, и того, о чем участники событий не могли бы говорить именно подобным образом.

— Рада, что соответствую, — без тени радости, без намека на улыбку ответила девушка. — Вы заглядываете в Интернет. Что пишут, чем все закончилось?

— Организаторов так называемого агентства «Dreams» судили по статье сто девяностой. Обвинили в мошенничестве, совершенном организованной группой. К тому же за Игорем Шеховским, называвшим себя руководителем фирмы, числилась масса грешков помельче, хотя также в сфере мошенничества. Афера с «Dreams» перевесила мелочь, ему дали семь лет. Остальным — по пять.

— Так много? — вскинула брови Агнешка.

— А в Польше что, мошенникам меньше дают? — поинтересовалась Ольга.

— Надо будет узнать, — с серьезным видом сказала полячка. — Нет, не подумайте, dziewczyny [6] , я не возмущаюсь. Просто никогда не задумывалась над тем, какое наказание несут те, кто не убивает, не калечит и не насилует. Если совсем честно, мне до сегодняшнего дня казалось: их вообще никто никогда не наказывает, они выходят сухими из воды.

— Как видишь, иногда справедливость все-таки торжествует, — заметила Жуковская, пощелкала мышью, пробежалась глазами по очередному тексту, появившемуся на мониторе. — Ага, вот еще нашла. Пишут, кое-кто из группы пошел на активное сотрудничество со следствием. Этим дали условные сроки. Думаю, подельники специально валили Шеховского. Даже на год… Тьфу, какой год — даже на день никому не хочется за решетку!

— Дело прошлое, — отмахнулась Агнешка, заметно утрачивая интерес к афере. — Занятно, во многом показательно. Но нас, как ты, Алиса, понимаешь, раскрытие афер в Украине интересует постольку поскольку. Пока что мы не приблизились к цели нашей встречи.

— Мне кажется — наоборот, — возразила Ольга. — Я, например, теперь лучше поняла, какие мотивы двигали Валентиной Ворон.

— А я вот не поняла! — тут же отреагировала Алиса. — Послушайте, не знаю, что вы хотите услышать… Что все остальные, кому адресован этот наш разговор, захотят для себя найти… Только познакомились мы с мамой Валей, считайте, два года назад. Плотно общаться по… гм… работе начали всего-то в прошлом году. Не скажу, что хорошо ее знала. Никто, кроме самой Валентины Павловны, не знает ее лучше…

— Так можно о любом человеке сказать, — заметила Агнешка.

— Признайся: так оно и есть! — сказала Ольга.

— Согласна, — кивнула полячка. — Так что же Валентина? Мы все время отвлекаемся …

Жуковская опустила крышку ноутбука. Теперь Алиса сидела под перекрестным взглядом двух пар внимательных глаз.

— Валентина, — повторила девушка. — Ва-лен-ти-на… Мне кажется, все вокруг думают, даже уверены, что она кого-то из нас заставляла заниматься тем, что мы делали. Интересно, как люди себе это видят? Идет по улице девушка, я, допустим. Иду, значит, я, никого не трогаю, думаю о своем, строю радужные планы на будущее. Принца прекрасного на белом джипе представляю. Тут скрип тормозов, подлетает зловещий черный автомобиль, из него выскакивают три звероподобных бандита, хватают меня, засовывают в багажник, увозят за темные леса. Потом держат в подвале, куда каждый день приходит Валентина Ворон, затянутая в черную кожу, и пытает меня электрошокером, лупит хлыстом, грозит изуродовать милое личико, если не соглашусь работать на нее и продавать себя за деньги. После чего я, продержавшись несколько дней, в конце концов сдаюсь — и погружаюсь в еще больший ад разврата и порока. Так вот, ничего подобного не было. Очень скучно все происходило, просто и неинтересно. Мама Валя говорила своим девушкам, чем можно заняться, и девушки, то есть мы, соглашались либо сразу, либо на следующее утро, переспав с этим предложением ночь. Никто не краснел, не возмущался: дескать, как вам не стыдно, как вы можете именно мне такие вещи предлагать… Отказов Валентина Павловна практически не получала, насколько я помню и знаю.

— Создается впечатление, что девушки с самого начала были готовы к подобным предложениям, — заметила Агнешка. — Ты сама думала о чем-то таком?

— А вы? — резко парировала Алиса. — Вы видели себя в маленькой комнате на диване перед объективом камеры? Ваши планы на будущее с рождения были связаны с тем, чтобы выполнять приказы козлов по ту строну компьютерного монитора? Брать себя за соски, медленно стаскивать трусики, поворачиваться задом, ласкать свое тело так, как им хочется, даже использовать для этого всякие специальные игрушки, не всегда мягкие? Познакомьте меня с девчонкой, которая спит и видит себя именно на такой вот работе, мечтает о такой вот жизни?

Она замолчала, тяжело дыша. Воцарилась неловкая пауза.

— Прости, — проговорила наконец Агнешка. — Извини. Я должна была вести себя деликатнее. Больше такого не повторится.

— Ладно, чего уж. Можете не выбирать выражений.

— Мне хотелось бы закончить мысль, — осторожно вмешалась Ольга. — О мотивах, двигавших Валентиной Ворон. Мне кажется, она изначально стала строить свое дело так, чтобы в поле ее зрения попадали девушки, которые наверняка не откажутся от подобных предложений. Есть ведь разные типы людей. Одним такое претит, другие готовы хорошо подумать, третьи не видят в подобном заработке ничего особенного. Даже, извини, Алиса, еще раз, могут удивиться, если этого им не предложат сразу. Валентина Ворон получила жесткий урок, обжегшись на истории с агентством «Dreams». И усвоила его. Потому дальше, как я склонна думать, вчерашняя модель пошла по пути наименьшего сопротивления. Если она просто занимается модельным бизнесом, рано или поздно может снова влипнуть в историю. Либо прогореть, как имела возможность наблюдать на примерах своих киевских знакомых. Здесь же изначально предполагается прикрытие на многих уровнях. Срастив модельный бизнес с секс-индустрией и порнобизнесом, Валентина такое прикрытие получала. К тому же, возможно, был еще один момент. Здесь уже звучало, что Валентина Павловна не обладала или, скажем так, обладала, но не в полной мере качеством, которое называется «креативность мышления». Оно помогло бы не скатиться до банального бюро сексуальных услуг, как это удалось той же Нонне Серебряной. Амбиции есть, реализовать сложно, даже невозможно. Вот Валентина и пошла по пути наименьшего сопротивления. Мне кажется, я права.

Алиса снова вздохнула.

— Так, может, вы сами дальше продолжите?

— Я только пробую обосновать ее поведение, решение… — Ольга Жуковская в который раз почувствовала свою слабость перед девушкой, которая была почти в два раза младше ее.

— А я вот как раз этим голову себе не забивала! — заявила Алиса. — Хотите совсем честно? Можете морщить свои носы, но сначала, первое время, это даже нравилось… Нет, не так — это забавляло. Развлекало, отвлекало, думайте, что хотите. Знаете чем? Честностью. Оксана Мороз, пани Сана, как она с первой же встречи просила себя называть, не обманывала, не плела паучьих сетей. Каждая из нас знала, чего она хочет. Ну а мама Валя увидела в этом свою выгоду. Правда, сначала они чуть друг друга не разорвали…

— В каком смысле? — оживилась Агнешка.

— В переносном. Ладно, сами сейчас все поймете. А происходило это так…

Часть третья Польский капкан

Луцк. Осень 2009 года

Алиса не считала себя обязанной ни агентству «Глянец», ни лично Ворон Валентине Павловне, его родительнице, создательнице, маме Вале. За прошедший год девушка почувствовала, что достаточно повзрослела и поумнела, чтобы перестать верить в благие намерения женщины, решившей принять некое участие в ее судьбе. Оценив происходившее, она нашла простой и четкий ответ на вопрос, зачем нужна Валентине Ворон и ее «Глянцу».

На самом деле это вчерашняя модель, а нынче хозяйка «Глянца» считала себя обязанной своей юной подопечной.

Общаться с девушкой Валентине было комфортно. И она этого не скрывала: ведь только так, проявляя участие к Алисе, к ней лично, госпожа Ворон разом оправдывала всю прочую свою деятельность. Получается, девушка из бедной семьи, которую владелица модельного агентства приблизила к себе, стала для нее самой кем-то, а точнее, чем-о вроде индульгенции на отпущение грехов. А в том, что женщина, которую все девчата уже по сложившейся привычке называли между собой «мама Валя», давно не без греха и «Глянец» не приют для непризнанных талантов, Алиса давно убедилась.

К чести самой владелицы, Валентина не слишком скрывала это, не изображала святую невинность и лишь слегка пряталась за глянцевым фасадом. Подобная приоткрытость плодоносила даже скорее и чаще, чем строгое и чопорное «Серебро». Все, чего касалась рука Валентины Ворон, носило привлекательный оттенок порочного и потому запретного, загадочного, желанного.

…Прошлой осенью, когда проблемы госпожи Ворон окончательно утряслись, она сама позвонила Алисе, узнала о ближайших планах девушки, услышала: «Закончить школу», ответила: «Скучно». Когда она пригласила Алису к себе в только что открывшийся офис, там уже нетерпеливо ожидали встречи пятнадцать девушек ее возраста. Лишь некоторые выглядели старше, пусть даже не на много. Но, как успела выяснить Алиса, «старушками» считали себя те, кому исполнилось двадцать или чуть перевалило за этот возраст. Этих выдавала косметика. То ли девчонки хотели казаться ярче, то ли свежее, то ли еще что-то не подвластное разумению Алисы: какую бы цель они ни ставили перед собой, боевой раскраски для ее достижения не жалели.

И все же в тот день Алиса поймала себя на мысли, что госпожа Ворон поступила с ней не очень хорошо. Позвонила, пригласила, а тут — вон сколько таких, как она. С каждой, небось, Валентина тоже пообщалась лично. Объявлений, приглашающих луцких девушек на кастинг от имени агентства «Глянец», Алиса не видела. Оно и понятно. Недавняя громкая история — пускай сама Валентина вышла из нее достойно и даже на короткое время стала героиней, бросившей вызов аферистам, — все еще тянулась за ней и упомянутым названием длинным темным шлейфом. Менять же вывеску госпожа Ворон вряд ли собиралась — тогда уж и хозяина нужно сменить, так или иначе подобная деятельность станет ассоциироваться с ней персонально. В конце концов, есть определенный кураж в том, чтобы продолжать идти по выбранному пути, пусть он и начался для идущего не слишком гладко.

Когда к девушкам вышла Валентина, броская, стильная, сдержанная, буржуазная, в сопровождении помощницы, словно сошедшей с журнальной картинки, — это явление впечатлило. Некоторые из девушек даже встали, одна так вообще не сдержалась — несколько раз хлопнула в ладоши. Но поддержки не получила, смутилась и повела себя еще хуже: скукожилась, втянула голову в плечи, моментально утратив всякий вид.

— Меня зовут Валентина Павловна, — представилась хозяйка офиса, обведя присутствующих быстрым взглядом и лишь чуть-чуть задержав его на Алисе. — С каждой из вас я знакомилась лично. Тем не менее это первая наша встреча в таком составе. Потому познакомимся уже со всеми теперь официально. Вы пришли сюда, чтобы стать моделями, верно?

Ответом было молчание.

— Значит, верно, — госпожа Ворон одарила девушек открытой улыбкой, подобные она много лет изображала перед объективами фотоаппаратов и видеокамер. — Давайте сразу определимся: здесь у нас только те, кому уже есть полных восемнадцать. Исключения возможны лишь в том случае, когда я общалась предварительно с родителями. В любом случае мои ближайшие планы распространяются на девушек в возрасте не моложе семнадцати.

Устроившись на рабочем месте, кивком пригласив помощницу сесть на стул рядом с собой, Валентина поставила локти на стол, переплела пальцы рук перед собой. Губы продолжали улыбаться. Глаза оставались холодными.

— Себя прошу в дальнейшем называть Валентиной, без отчества. Так удобнее. Если у нас все получится и мы станем одной дружной семьей, обращаться друг к другу по именам для членов большой семьи вполне нормально. Не называете же вы дома каждый свою маму по имени-отчеству.

Девушки отреагировали вежливым смешком.

— Сразу к делу, — госпожа Ворон хрустнула сплетенными пальцами. — Буду честна с вами, девочки, — не все останутся. Пока что меня устраивают анкетные и внешние данные любой из вас. А именно: каждая в разное время участвовала в конкурсах красоты. Пусть даже в масштабе своей школы или другого учебного заведения, пусть организовывались и проводились действа дилетантами, не суть важно. Главное — у вас есть некий опыт. И его вы сможете развивать, пополнять, закреплять, укреплять и так далее. Судя по тому, что вы все здесь, такое желание есть. Верно?

— Верно, — ответил нестройный хор голосов.

— Отлично. Значит, попробуем работать. И сразу первая приятная новость: вы все прошли кастинг. Для тех, кто будет приходить сюда после вас, подобной лафы уже не предусмотрено. Отбор я планирую в дальнейшем жесткий и достаточно серьезный. Кстати, это касается уже и вас. Так что можете сами решать, какая это новость — приятная или не очень. Спрашивайте, девочки. Вижу по глазам — вопросы есть.

Алиса перехватила взгляд Валентины. Первая мысль — речь именно о ней. Но тут же поняла: госпожа Ворон смотрит на девушку, сидевшую рядом, справа от нее. Та смутилась, заметила, что все увидели это, и растерялась еще больше.

— Не стесняйся, — подбодрила хозяйка. — Ну, ты Катя Рокитнюк, правильно?

— Да, — пискнула та в ответ.

— Так что ты хочешь спросить, Катя?

— Что с нами будут делать?

Оказалось, пискнула она не от смущения. У нее голос такой, тонкий, дискант в чистом виде. Это придало и без того глупенькому вопросу еще больший комический эффект, и девушки не сдержались — прыснули от смеха. Валентина же подарила покрасневшей Кате добрую материнскую улыбку.

— С вами, дорогуша, ничего страшного делать не собираются. Может, ты не так хотела вопрос поставить? Вероятно, собиралась спросить, что вы будете здесь делать?

— Да, — снова пискнула Катя Рокитнюк. — Мы что должны делать?

— Работать, — охотно ответила госпожа Ворон. — Наше модельное агентство… как бы вам правильно объяснить… В общем, не знаю, чего вы ожидаете, но «Глянец» не ориентирован на демонстрацию разной одежды. Дефилировать по подиуму под музыку, участвовать в сезонах моды вроде «Волынь-2009» и так далее лично я не настроена. Перед вами ставятся задачи, соответствующие названию нашего агентства. А именно стать лицами глянца. То есть фотомоделями. После того как Бог сподобил изобретателей на фотошоп, работа может показаться несложной: мол, то, чего каждую из вас лишила природа, можно дорисовать с помощью компьютерных программ. На самом деле компьютер не добавит каждой ничего, только подчеркнет то, что не всегда удается разглядеть невооруженным взглядом. И чем естественнее вы будете себя вести перед объективом, тем больше шансов продолжить карьерный рост. Здесь, кстати, и начнется здоровая конкуренция между вами. Потому работать придется не только на износ, но и навылет. Понимаете, о чем я?

— Нет, — совершенно искренне ответили невпопад несколько девушек.

— Конечно же, сразу вникнуть сложно. Постараюсь объяснить, девочки. Если совсем уж коротко, то… считайте нашу сегодняшнюю встречу, так сказать, кастингом постфактум. Начнется естественный отбор, и тут уже я ничего не смогу сделать. Кто не выдержит, не будет соответствовать — извините, но придется попрощаться.

— А потом? — вырвалось у девушки, сидевшей ближе всех к рабочему столу хозяйки.

Это почему-то вновь вызвало всплеск смеха. Подождав, пока девушки успокоятся, Валентина поучительным тоном проговорила:

— Между прочим, вы зря здесь все смеетесь. Вера… ты ведь Вера, Демиденко? Так вот, Верочка Демиденко права. Если мы с кем-то попрощаемся, я искренне буду жалеть об этом. И винить себя. Значит, чему-то не научила, в чем-то не убедила, где-то не помогла. Но хочу сразу предупредить и одновременно успокоить: «потом» есть у каждой из вас. Жизнь не заканчивается. Наоборот, только начинается. Где бы вы себя ни пытались после «Глянца» найти и реализовать, кое-какой если не профессиональный, то жизненный опыт у вас будет. Я хочу научить вас, девочки, в первую очередь трудиться. Наука, скажу вам, не лишняя, кем бы вы после ни решили работать. А современная молодая женщина должна, просто обязана работать! Мы ведь не можем себе позволить от кого-то зависеть? От какого-нибудь позднего ребенка с пивным пузиком, который лежит на диване, смотрит свой футбол, пьет пиво и отрыгивает.

Девушки опять засмеялись. Теперь уже, как заметила Алиса, все чувствовали себя уверенно. Впрямь как дома.

И это общее ощущение передалось и ей.

— Теперь так, — Валентина расплела пальцы, легонько хлопнула в ладоши. — Уже есть договор с рядом частных предпринимателей нашего города. Модели агентства «Глянец», то есть вы, будут готовить календарь на следующий, две тысячи десятый год. Двенадцать месяцев — двенадцать фирм. Каждый месяц — страницу календаря, оплачивает отдельный заказчик. Наша задача — стать лицом конкретного заказчика, конкретной фирмы. Задействованы будут все, в сюжете может быть и две модели, и даже больше. Мы должны создать такие образы, чтобы как минимум год определенный месяц и та или иная фирма прямо ассоциировалась с каким-либо лицом. Например, у нас за городом есть спортивно-оздоровительный комплекс «Энергия». Там — фитнес-клуб, сауна, тренажерный зал и прочее. Значит, девушки, которые будут сниматься в интерьерах комплекса, должны выглядеть постоянными его посетительницами. Нужны не фарфоровые личики, а уверенные в себе лица современных девушек, следящих за собой, умеющих сочетать работу и релакс и в то же время дающих надежду: именно такими обязательно станут те, кто придет в «Энергию» покупать абонемент. Мне объяснять дальше? Или сразу начнем работать?

Конечно же, общее желание было начать трудиться прямо сейчас, и Валентина Ворон препятствий этому не чинила. Более того, всячески поощряла подопечных, поэтому девчонки с завидным энтузиазмом взялись за дело. Но, как потом отметила Алиса, мысленно употребив новое для себя слово «парадокс», именно стремительное, с низкого старта включение в систему модельного бизнеса быстрее, чем при иных обстоятельствах, помогло девушке понять: она здесь не приживется.

Вот почему Алиса не чувствовала себя обязанной той, кого уже по привычке именовала мамой Валей. Ни хозяйка «Глянца», никто другой, кого та стремительно для обычно неспешного Луцка ввела в свой небольшой бизнес, не приложил усилий для того, чтобы девушка нашла себя здесь и не сделала шаг на одну ступеньку вниз по лестнице будущего…

Ей совсем недавно исполнилось восемнадцать. Алиса подозревала, что в таком возрасте ее сверстницы либо переоценивают свои возможности как женщины, либо, наоборот, недооценивают себя. Сама девушка, как ей казалось, больше тяготела ко второму варианту. Дома Алисе редко удавалось остаться наедине, одиночество в последнее время она вообще почитала за счастье, подарок судьбы, Божью благодать.

Правда, когда провалила экзамены, с этим стало чуть полегче. Мать с самого утра уходила на базар, где стояла шесть дней в неделю, кроме понедельника, получая от хозяина контейнера с некрасивой женской обувью деньги — процент от реализации. Ассортимент, которым она торговала, поражал убогостью и безвкусием даже в наше время, когда народ перестал покупать что попало, активно используя возможность выбирать. Но мама, чья зарплата прямо зависела от проданного за день, все же имела что-то благодаря резиновым и войлочным тапочкам.

Прочую обувь хозяин периодически объявлял акционной. На сладкие слова «акция» и «скидка» покупались сельские жительницы средних лет, ведь больше эта очевидная обувная дрянь никого не привлекала. Алиса однажды не удержалась, спросила у матери, где хозяин берет такой ужас, летящий на крыльях ночи. В ответ мама лишь пожала плечами, невольно покосившись на свою обувку: на ногах носила то же, чем торговала, добрый хозяин позволял иногда заплатить всего половину суммы или вообще мог подарить пару на выбор. Но что касается тапочек всех размеров, расцветок и калибров, то здесь товар пользовался активным спросом. Дело в том, что тапки регулярно поставлял хозяину на лоток некий част ник, клепавший их чуть ли не с помощью конторского клея, войлока, кусков пластмассы и резины.

Подобная домашняя обувка брала вызывающей простотой и не менее вызывающей дешевизной. С маминых слов, тапки брали чаще всего постоянные покупатели. Их ценили за одноразовость: уже через три недели, максимум месяц, новинка приходила в негодность, и ее не жалко было выбрасывать: чашка кофе в любом из центральных городских кафетериев стоила либо столько же, либо чуть дороже. Потому людям, особенно живущим в частном секторе, не жаль было «убивать» такие тапки. Ведь если заплатишь дороже, становишься рабом не только тапочек — вещей как таковых. Дешевая обувка, которая приходила в негодность после пятого или, если повезет, десятого использования, выполняла очень важную социальную функцию: избавляла людей от рабства, отучивала дрожать над каждым порванным носком или чулком, приучала к мысли, что все вокруг на самом деле не более чем мусор. Вот так люди покупали заведомое барахло, а мама Алисы имела с этого от семидесяти до ста двадцати гривен в день.

На жизнь не жаловалась — это не имело смысла. Не получив даже законченного среднего образования, мама сперва работала в родном колхозе. После, выскочив замуж, перебралась в город, где устроилась рабочей на насосный завод. Отец сначала просто пил, потом бросил семью и продолжал пить, после («Неожиданно даже для самого себя», — подумала Алиса) бросил пить, перебрался подальше от города, в одно из отдаленных сел, женился там, и однажды его, трезвого, сбила машина, когда ехал ночью на велосипеде. Мама же держалась за официальное рабочее место до последнего, даже когда не платили. Но переместилась на базар после того, как пошли ничем не подкрепленные слухи: завод якобы выкупили и новый владелец хочет, чтобы у всех работников, включая уборщицу, было высшее техническое образование. Кто пустил такую «утку», ни мама, ни тем более Алиса представления не имели. Только мать сочла это даже большим издевательством, чем невыплата заработной платы, и уволилась.

Работу на базаре сыскала на удивление легко — плохой обувью никто торговать не хотел. Новый хозяин официальным трудоустройством решил отчасти компенсировать женщине мизерный заработок. И мама, так и не поняв до конца, какую же роль теперь в стране играет стаж и наличие трудовой книжки, все же решила: пусть хотя бы так, хоть какая-то легализация. Конечно же, Алисе и ее младшему брату рано постаревшая женщина не желала подобной жизни и судьбы.

Итак, об одиночестве. Еще этой весной девушка ходила в школу, после забирала младшего братика Кольку, кормила его, делала с ним уроки и фактически заменяла мать, а летом проводила с мальчишкой все каникулы, чтобы не предоставлять парня самому себе. Вместе они собирали березовый сок, лесные ягоды, и это давало семье некоторое финансовое подспорье. С началом нового учебного года братик уходил в школу, мать — торговать тапочками, Алиса же оставалась дома наедине с собой. Потому могла раздеться до трусиков, а когда и наголо, встать перед старым трюмо, посмотреть на себя в полный рост в зеркало, оценить свои физические данные и сделать в полной тишине маленькой квартиры тот единственный вывод, которого не избежать.

Да, она красива. Не писаная красавица, не бомба, не кинозвезда — это была спокойная славянская красота, та, что могла дать и даже дававшая нужный эффект только на конкурсах красавиц. Когда не нужно никого из себя изображать, ничего из себя строить, ничего с собой де лать — просто привести лицо в порядок, подобрать нужное платье, удачный купальник, подчеркивающий все, что положено в таких случаях, — и выйти на публику, показаться, как говорится, во всей красе.

Дальше Алиса пойти просто не могла. Как бы ни было стыдно и неприятно восемнадцатилетней девушке это признавать, она все-таки отдавала себе отчет: к внешности обязательно следует приложить хотя бы некое подобие интеллекта. Алиса не идеализировала Валентину Ворон, особенно после той противной истории с детским кастингом. У девушки даже иногда шевелилась черная мыслишка: вот ни пропали бы тогда деньги, ни решилась бы она сдуру помогать двоюродной сестричке, может, собственная жизнь сейчас бы и наладилась. Правда, мысль эту она зло прогоняла: нечего винить маму Валю, та последние тысячи силой не отнимала. Вернуть не получилось, так что же, вешаться теперь, травиться? Не дождетесь. Однако же, отметив про себя слабые, как ей казалось, стороны владелицы «Глянца», Алиса признавала: Валентина Ворон красавицей в «глянцевом» смысле не родилась, но сумела ею стать, приложив к внешности другие данные. Возможно, выдающимся интеллектом мама Валя и не отличалась. Между тем старательности и профессиональных талантов ей определенно было не занимать.

Да, мыслила Валентина Павловна прямолинейно. Не искала новых путей, делая свой выбор в пользу проверенных ходов и давно работающих шаблонов. Не предлагала никому ничего нового, зато прекрасно знала: старое забывать ни в коем случае нельзя. В конце концов, заметная, откровенно неприкрытая стандартность мышления опиралась на большой профессиональный опыт. Госпожа Ворон знала, что нужно заказчику от модели.

И четко представляла себе, от какой из девушек реальнее всего добиться выполнения ясно поставленной задачи. В конце концов, она сама должна предложить заказчику такую картинку, которую он хотел увидеть. Учитывая, что большинство этих господ — люди с еще меньшей фантазией, обычно работа принималась на «ура» и другие варианты просто не рассматривались.

Однако это отнюдь не значило, что Валентина собиралась халтурить. Наоборот, хозяйка «Глянца» старалась выжать из подопечных тот максимум, на который способна каждая из них. Она имела чувство вкуса, стиля — не утонченное, на ремесленном уровне, но, как оказалось, вполне достаточное, чтобы понять, кто на что годится. И девушка Алиса ни в одну из схем Валентины Ворон не вписывалась. Как-то в сердцах она бросила своей модели, когда они остались наедине: — Вот не угадала я с тобой, девочка…

— Почему? — настороженно спросила та.

— Потому… Красивая, личико на месте, все остальное в норме. Ты… как бы лучше… точнее…

— Ладно, мама Валя, как есть, так и говорите.

— Тогда не обижайся: красивая, но… не талантливая. Вот, сказала.

— Почему? — Алиса даже не старалась скрыть обиду, хотя никогда не хотела выглядеть ни в чьих глазах обиженной дурочкой.

— Попробую объяснить, — вздохнула Валентина. — Видишь ли, Алисочка, я очень хорошо к тебе отношусь. Можно даже сказать, по-матерински люблю. Мы познакомились не при самых лучших для обеих нас обстоятельствах, я это переживаю до сих пор. Но даже при всем моем желании помочь тебе я не смогу этого сделать. Ведь когда ты, допустим, проходишь фотосессию в фитнес-клубе, ты даже сама не веришь, что можешь ходить туда регулярно! Тебе неуютно возле тренажеров! У тебя к этому всему спортивному великолепию непонятное для меня отторжение. И женщины, которые увидят тебя в рекламе фитнес-клуба, также не поверят в то, что тебе нравится туда ходить, что именно там ты стала такой стройной, красивой и жизнерадостной! Ты не готова сыграть ни эту роль, ни какую-либо другую! Я не верю в твое удовольствие, когда ты снимаешься в сауне, в дорогом кафе, в салоне красоты! Тебя все эти интерьеры тяготят! Алиса, красавица моя, неужели тебе проще и комфортнее позировать на ферме, среди коров, в халате доярки — с твоей-то внешностью, девочка!

Алиса слушала, закусив губу и глядя в пол. После, чуть помолчав, задала вопрос:

— Что же мне делать?

— Ничего не делать! — недовольно ответила Валентина. — Девать тебя некуда. Пока трудись, меняйся, ищи себя. Там видно будет…

Именно после того разговора Алиса окончательно поняла: госпоже Ворон все-таки стыдно за тот случай. Она решила опекать девушку, даже если ей будет это не выгодно. Только Алису унижала такая благотворительность. Ей хотелось казаться нужной, приносить пользу, быть хотя бы на своем месте в жизни. И если моделью стать не суждено, это место придется искать самой, проходя другие пути, дороги, тропинки.

Вот почему девушка не испытывала по поводу «Глянца» слишком уж горячих чувств. Потому не почувствовала никаких сомнений, придя в гостиничный люкс на кастинг, после того как прочитала не слишком броское объявление. Алиса просто пыталась найти себя, не особо уходя в сторону от того, чего уже успела вкусить. Ей на какой-то миг показалось: дело не столько в ней, сколько в самой Валентине Ворон, ее нежелании прикладывать дополнительные усилия к работе с такими, как она. Красивыми и, увы, лишенными других талантов.

Самое странное — тот разговор в гостиничном номере ее почему-то совершенно не удивил. Видимо, ничего другого ей по жизни предлагать и не собираются.

Ей назначили время. Просили не опаздывать, иначе придется пропускать вперед следующих и ожидать в хвосте очереди. Желающих, как и подозревала Алиса, оказалось слишком много. Поймав себя на мысли, что это чуть ли не первый ее кастинг, ведь в «Глянец» ее пока взяли только за красивые глаза, она вдруг поняла, что очень волнуется. Надеясь успокоиться и привести себя в норму, унять дрожь в руках и сумбур в голове, девушка по уже сложившейся привычке встала перед зеркалом, внимательно посмотрела на свое отражение.

Так. Нужно вспомнить все обрывки фраз, пожелания и длинные монологи, которые она уже слышала от Валентины Ворон не только в свой адрес. Значит, главное — удобная одежда. Надевать нужно не лучшее, парадно-выходное, а то, в чем чувствуешь себя комфортно. Это само по себе расслабит, привычная одежда успокаивает, создает прежде всего психологический комфорт. Немного подумав, Алиса остановила свой выбор на юбке из стрейчевой ткани — джинсовая, купленная на базаре, показалась девушке слишком уж простой, грубоватой, даже в чем-то вульгарной. Край же стрейчевой опускался чуть ниже колен, и Алиса решила, что так останется больше загадок. Слишком длинная может оттолкнуть, консерваторов на таких кастингах не любят. Слишком короткая, наоборот, вдруг да покажется вызывающей, составит нежелательное легкомысленное впечатление.

Алиса подобрала блузку в тон юбке, выбор невелик, однако он был. Теперь нужно обуться. Здесь Алиса вновь призадумалась. Ей хотелось надеть туфли на высоком каблуке. Пусть она, как уверена мама Валя, не талантливая. Зато достоинства своей внешности и фигуры знает очень хорошо. Потому каблук только подчеркнет природную стройность и пропорциональность ножек. Девушка уже собиралась так и сделать, но в последний момент замерла, задумалась, глядя на свое отражение с одной туфлей в руке. Вообще-то, Валентина Ворон предостерегала от каблуков на кастинге. Разве что организаторы требуют этого специально. Удобнее для подобных случаев будет все-таки обувь на низком каблуке, а в идеале — без него. Если ты волнуешься — а волнуешься ты непременно, этого не избежать никому! — в самый неподходящий момент каблук может подвернуться, потеряешь равновесие, начнешь махать руками, будешь выглядеть нелепо и смешно, все испортишь. Резон в этом был, и Алиса достала легкие осенние мокасины. Ну вот теперь вроде нормально.

Дальше — косметика. Обычно девушка ею не злоупотребляла, однако в последнее время того требовала не очень успешная работа в «Глянце». Но и по поводу косметики у Валентины Ворон также имелись свои рекомендации. Разумеется, здесь тоже учитывались нервы. Пусть даже помещение, куда приглашают, не окажется душным, а в идеале там будет кондиционер, напряжение даст о себе знать, результат — капельки пота, слишком старательно и выгодно наложенный грим потечет.

Однако в подобных случаях мама Валя была еще более категоричной: там, куда вас пригласят на кастинг, кондиционера нет и быть не может. Там даже окна не всегда открывают, их в большинстве помещений вообще нет, как в том же зале Дворца культуры, куда Алиса год назад приводила двоюродную сестру. Правда, то помещение хотя бы изначально предназначено для большого количества людей. Девушек же приглашают на просмотры чаще всего в совершенно неприспособленные для этого залы, точнее, комнаты. Хорошо, если они просторные. Но если сейчас назначили кастинг в гостиничном номере, пусть даже люксе, это отнюдь не значит, что там будет чем дышать. К тому же Алиса подозревала: раз это профессиональный просмотр для съемок в телефильмах, там обязательно поставят хотя бы один осветительный прибор. Под его лучами придется работать, и это тоже способно нивелировать все старательные игры с косметикой. Значит, решила она, придется ограничиться минимумом, без которого уж точно никак.