Стопроцентно лунный мальчик Танни Стивен
— Не знаю. Потому что из-за меня на всю жизнь застряла на Луне?
— Нет. Совсем не поэтому.
— Ну, тогда, наверное, какая-нибудь глубокая психологическая причина. Патология какая-нибудь.
— Имя Иеронимус дал тебе папа?
— Кажется, да. А что?
— Твоя мама была прекрасной писательницей. Знаешь ты это?
— Я знаю, что она когда-то написала книгу.
— Не просто книгу. Роман. Удивительный роман.
— А… ну, значит, роман. Ага.
— Ты его не читал?
— Папа сказал, что тираж изъяли. Ни одной книги не осталось.
— А тебе не любопытно, что написала твоя мама?
— Дядя Рено, она целыми днями сидит в кровати в дождевом плаще и плачет.
— Она не всегда была такой.
— А ты не всегда был пьяницей.
— Я не пьяница. Я сейчас пьяный. Завтра протрезвею. Я вообще нечасто пью. Сегодня — особый случай.
— Какой такой случай, дядя Рено?
— Забыл. Надо спросить Матильду, когда она вернется с твоей очаровательной синевлаской. Как, бишь, ее зовут?
— Слинни.
— Прелестное имя. Скажи, как тебе понравилась Матильда?
— Я на нее особенно не смотрел.
— По-твоему, она красивая?
— Да, конечно.
— Знаешь, ты папе не говори, мы с ней, мы… Ну, она и я, мы…
— Дядя Рено, я не хочу этого слышать. Ты мне этого не говорил, о’кей?
— Она… Я с ней счастлив… Она такая…
— Хочешь кофе?
— Твоя мама однажды мне сказала…
— Я, наверное, пойду еще потанцую с друзьями.
— Когда твоя мама была молода…
— Ох, чуть не забыл! Дядя Рено, можно, мы с друзьями сегодня здесь переночуем?
— Э-э… Конечно, Иеронимус. Вот вернется Матильда, она вас устроит в общежитии. А пока я не отключился и пока ты не лег спать, я хочу кое-что отдать тебе. На той неделе нашел совсем случайно. Это подарок. Я хотел вчера тебе вручить, но ты домой не пришел, а мне надо было ехать сюда, на эту чудесную вечеринку. Никуда не уходи, я сейчас. Вот прямо сейчас вернусь…
Иеронимус посидел немного — просто сил не было встать. Зазвучала медленная музыка, посреди зала осталось всего несколько пар танцующих, в том числе Пит и Клеллен. Они еще ни разу не присели отдохнуть, а ведь прошло, наверное, часа два. Иеронимус посмотрел на запястье — почти половина шестого. Никто не собирался расходиться, бармен все еще раздавал напитки. Брейгель сидел на диванчике между двух женщин, все трое смеялись, чокались и снова смеялись. Одна отобрала у Брейгеля цилиндр и нахлобучила себе на голову. В зал вкатили стол на колесиках с целыми грудами жареного мяса на больших овальных блюдах.
«Вот это разгулялись, — подумал Иеронимус. — Они сегодня вообще угомонятся?»
Вернулся дядя Рено — в одной руке пластиковый стаканчик с кубиками льда и янтарным виски, в другой — синий бархатный мешочек с каким-то предметом внутри. Мешочек он вручил Иеронимусу, а из стакана сделал долгий глоток, позвякивая льдинками.
— Спасибо, дядя Рено, — неуверенно произнес Иеронимус.
Дядя в ответ только грустно усмехнулся, глядя вдаль.
Иеронимус вынул из мешочка загадочный предмет. Это оказалась книга. Настоящая, бумажная, в кожаном переплете. Иеронимус перелистал страницы не читая. Настоящие страницы с настоящей типографской краской. Потрясающее ощущение!
— Настоящая книга!
— Вообще-то здесь таких полно.
— Ты ее украл? Это не противозаконно?
— Вполне законно. Если мы обнаруживаем три или четыре экземпляра одного издания, лишние полагается просто выбросить, если книга не представляет исторической ценности. А можно оставить себе. Я подумал, что у тебя должна быть эта книга.
— Ей, наверное, сотни лет, — прошептал Иеронимус. — А на вид как новая.
Он раскрыл книгу, ожидая увидеть текст на древнем языке, но на титульном листе каждое слово оказалось понятным. Автор и заголовок.
Барби О’Фолихорн«Страна дождей»
Иеронимус уставился на дядю.
— Мамина книга… Где ты ее достал?
— Я же говорю — нашел. Случайно. Искал что-то совсем другое и наткнулся на коробку с четырьмя экземплярами.
— Я думал, эта книга пропала. И вообще, я думал, бумажных книг больше не печатают.
— Все так считали, однако несколько лет назад на Земле попробовали возродить старинное книгопечатание. В наше время все так непрочно, все ускользает из рук. Роман твоей мамы приняли к печати, но она, знаешь, немножко упрямая — после появления бумажной книги не давала согласия на издания в любом другом виде. Проект провалился в коммерческом отношении, зато критики роман заметили. Еще чуть-чуть приложить усилий, и мама стала бы известной писательницей, но с ней уже тогда начало твориться неладное. Мама не хотела даже смотреть на свой роман и сама уничтожила все имевшиеся у нее экземпляры.
— Забери эту книгу! Она мне не нужна.
— Да нет, стопроцентник, еще как нужна! И ты прекрасно знаешь почему. Открой книгу. Мама написала ее за много лет до твоего рождения. Она вся там, Барби О’Фолихорн, и она хочет говорить с тобой…
— Хватит, дядя Рено! Ты такой же нудный, как папа.
— Наверное, ужасно расти в одной квартире с мамой, которая целый день лежит в кровати в дождевике, то плачет, то спит, то снова плачет и никогда с тобой не разговаривает, а папа делает вид, что все нормально.
— А тебе-то что до этого?
— А мне — всё до этого. Ну не смешно ли? Я по твоей маме скучаю больше тебя. Я ее знал. Она мне была как старшая сестра. Мне ее не хватает, потому что я многое о ней знаю, чего твой отец никогда тебе не рассказывал. Например, ты никогда не задумывался, почему она спит в дождевике? На Луне ведь не бывает дождя.
— Я ухожу.
— Никуда ты не пойдешь. Твоя синевласка пока не вернулась из отдела юридической литературы. Придется тебе еще послушать своего дядьку.
— Ты совсем пьяный!
— Знаешь, в какой стране жила твоя мама на Земле?
— Не знаю.
— Как ты можешь не знать? Этой страны больше нет на картах. Там постоянно шел дождь, и все ходили в дождевиках. А однажды дождь полил в буквальном смысле не переставая. Лужи превратились в озера, ручейки стали реками, вода поднималась все выше, потом океан хлынул на сушу, и вся та местность стала одной большой водной могилой. Вся мамина семья погибла, а у нее было семь братьев. Спаслись только мама и ее бабушка.
— Пожалуйста, перестань! Не надо мне это рассказывать!
— Ты всегда это знал. Ты понимал, Иеронимус, что в жизни твоей мамы была трагедия намного мрачнее, чем твои собственные беды. Тень этой трагедии преследует тебя, буквально пополам режет. Наполовину ты конформист, вроде отца, а наполовину — изгнанник, как мама. На самом деле твоя проблема — вовсе не офтальмический, как там его… Твоя главная проблема — то, что ты ни разу в жизни не говорил с мамой, а этого тебе хочется больше всего на свете.
— Дядя Рено, по-моему, ты уже наговорил больше чем достаточно. Пора и остановиться.
— Ты считаешь?
— Да. Очень ты сегодня разговорчивый.
— Как грустно, что ты это можешь сказать дядьке, а не родной матери.
— Моя мама — сумасшедшая, и не будем больше об этом.
— Жаль, что твой отец не сумел ей помочь.
— Может, он ничем и не мог помочь.
— А, пассивный подход… До чего же ты похож на отца, когда так говоришь. Плыви по течению — и будь, что будет. Бедная Барби! Я всегда считал, что она слишком хороша для моего бестолкового братца. Типичный неудачник. Ведь неудачник, согласись?
— Ага, точно, неудачник. Он сейчас в тюрьме, потому что меня выгораживал.
— Правда?
— Тебя не волнует, что твоего брата посадили?
— Не больше чем тебя, мой мальчик. Ты его ненавидишь посильнее, чем я. Иначе давно бы мне рассказал вместо того, чтобы отплясывать с той чудной девчонкой.
Рено показал пальцем на Клеллен.
— Девочка — просто нечто! Спорим, в ее жизни тоже найдутся неимоверные трагедии. Как и у ее парня, только он еще об этом не знает. А второй твой друг, который сидит вон там с таким видом, как будто еще не решил, с которой из двух дам закончит сегодняшнюю ночь… На нем просто большими буквами написано: «ТРАГЕДИЯ». И у меня есть трагедия, да еще какая. И у папы твоего. И у моей Матильды. У каждого в этой комнате. Весь наш круглый булыжник — трагическое место. А уж у тебя просто Волшебная гора трагедий. Давай-ка срочно придумывай, что с ней делать, пока она не превратилась в вулкан и не снесла тебе башку.
Иеронимус пошел прочь, петляя между танцующими. Клеллен проводила его взглядом, а Пит даже голову повернул вслед.
Одинокий, словно призрак, мальчишка нашел себе свободный диванчик и уселся.
Открыл роман своей матери. Прочел первые две страницы. Закрыл книгу и спрятал в карман.
Сгорбился, закрыв лицо ладонями.
Просунул пальцы под очки и вытер с глаз печальные капли.
Глава 17
Дальше все стало происходить очень быстро. Наконец-то вернулись Матильда и Слинни. Матильда направилась туда, где дядя Рено, почти в отключке, прилег на диванчик, а Слинни подошла к Иеронимусу.
Улыбаясь, она присела рядом и поцеловала его в губы.
Тут в зале включился свет. Очень яркий.
Слинни с Иеронимусом отодвинулись друг от друга и, к огромному своему огорчению, увидели Догуманхеда Шмета. Иеронимус его сразу узнал, хотя с той школьной истории прошло уже два года. «В чем дело? Неужели кто-то пожаловался на шум?» Тут он сообразил, что этот самый полицейский звонил его отцу и к тому же ненавидит стопроцентников лютой ненавистью. Вряд ли такого пришлют по поводу банального нарушения тишины.
Лейтенант привел с собой еще человек десять, а то и больше, полицейских в плащах и цилиндрах, но, кажется, не при оружии. Они мигом окружили участников праздника. Вид у полицейских был усталый и скучающий, только потное восковое лицо лейтенанта Шмета выражало неистовый восторг.
— Леди и джентльмены, пожалуйста, не пугайтесь! Я — лейтенант Догуманхед Шмет из управления полиции Моря Спокойствия, отдел по борьбе с оптическими преступлениями. Мы не намерены прерывать ваш замечательный праздник, можете продолжать свое убогое веселье и жалкий разгул, как только я арестую чрезвычайно опасного преступника, который скрывается от закона среди вас.
При этих словах Слинни встала и направилась в сторону танцпола. Она обняла Клеллен за талию и что-то зашептала на ухо. Клеллен испуганно смотрела на нее. Слинни вынула из кармана и сунула ей в руку крошечный предмет — прямоугольную серую коробочку размером с палец. На коробке мигала красная лампочка. Клеллен кивнула с серьезностью маленького ребенка, которому поручили важное дело.
— Беглец, которого я разыскиваю, — продолжал между тем лейтенант, — носит защитные очки, характерные для определенной группы лунных граждан. С ним несколько сообщников, в том числе синеволосая девочка-подросток, также в защитных очках, и мальчик, который сидит за рулем. Они путешествуют на автомобиле «Проконг-девяносто».
«Слушай, Клеллен, я тебе сейчас дам одну вещь. Эти люди пришли арестовать Иеронимуса и почти наверняка меня тоже заберут. Если так случится, отнеси этот чип с данными в Лунный федеральный суд, в отделение округа Коперник. Это очень-очень важно. Знаешь большое белое здание в форме улитки? Одно из самых известных на Луне. Найди там человека по имени Раскар Мемлинг. Это мой старший брат, он там работает. Передай ему эту штучку. Только ему, в собственные руки, и расскажи, что здесь было. Все, наверное, волнуются, куда я пропала. У брата есть друг, судья в конституционном суде. На кубике с данными записано доказательство, что таких, как мы с Иеронимусом, бросают в тюрьму незаконно, без суда и следствия. Есть тайный сговор между частью правительства и корпорациями… Некогда сейчас объяснять. В общем, скандал будет грандиозный. Главное — отдай эту вещь моему брату. Клеллен, теперь все зависит от тебя. Меня арестуют и, скорее всего, будут допрашивать всех, с кем я общалась. А тебя не тронут — ты просто танцевала, и ничего больше. Пожалуйста, запомни: мой брат. Расскажи ему все. Постарайся запомнить! Может, это самое важное, что ты сделаешь в своей жизни. Не знаю, увидимся ли мы еще. Было здорово с тобой дружить. Я знаю, что на тебя можно положиться».
Лейтенант Шмет продолжал свою неприятную речь.
— Я сейчас оглашу список лиц, которые должны быть задержаны, а остальные могут продолжать развлекаться. Тех, кого я назову, попрошу выйти вперед. Иеронимус Рексафин. Слинни Мемлинг. Питер Кранах. Рено Рексафин. Матильда Вейден…
Иеронимус и Слинни подошли к детективу Шмету.
Иеронимус сказал:
— Послушайте, вот он я. Забирайте. Зачем вам другие?
Лейтенант, не отвечая, принялся зачитывать обвинения, как будто они были в зале суда, а сам детектив представлял собой судью, присяжных и палача в одном лице.
— Иеронимус Рексафин, ты арестован по обвинению в оптической агрессии, а именно: демонстрировании незащищенных глаз ничего не подозревающей туристке с Земли. Слинни Мемлинг, ты арестована по обвинению в краже полицейского омни-трекера, который впоследствии со злым умыслом поместила в крайне опасном месте. При извлечении оттуда устройства серьезно пострадали восемь сотрудников полиции. Питер Кранах, ты арестован по обвинению в сознательном пособничестве преступникам, которых доставил на обратную сторону Луны, на запретную территорию, а именно: в поселок Джойтаун-восемь, известное место сбора преступных группировок и торговцев наркотиками.
Пит, не веря своим ушам, заорал на лейтенанта:
— Вы что, с ума сошли? Мы ничего плохого не делали!
— Оскорбление сотрудника полиции при исполнении им служебных обязанностей может быть по желанию сотрудника приравнено к нападению. Вы меня оскорбили. Вы ранили мои чувства. Молодой человек, я обвиняю вас в нападении на сотрудника полиции!
Пит бросился на него с кулаками, но Шмет оказался проворней. Чуть заметное движение кисти — и вот уже рослый спортсмен корчится на полу, прижимая к себе сломанную руку.
— Преданность друзьям — похвальная черта, а вот глупость непохвальна, — обронил детектив и вслед за тем продолжил перечень обвинений.
— Рено Рексафин, вы арестованы по обвинению в сознательном пособничестве и укрывательстве преступников. Матильда Вейден, для вашего ареста, строго говоря, нет оснований. Будьте любезны пройти с нами для дачи показаний.
Потом лейтенант принялся наугад тыкать пальцем в толпу.
— Вы, вы и вы! Мы вас забираем для допроса. Если кто-то по неосторожности впустил преступников в библиотеку, пусть также пройдет с нами!
В толпе загомонили — требования лейтенанта показались очень уж дикими.
Вдруг какой-то полицейский вытолкнул вперед Клеллен и Брейгеля.
— Лейтенант, а с этими что? Они подростки, наверное, друзья подозреваемого?
Шмет глянул и расхохотался, узнав обоих. Он видел их в той злополучной школе, когда Иеронимус взглядом убил одноклассника. Жалкие, никчемные убожества.
— Отпустить! Эти ничего не знают — слишком тупые. Обыкновенная парочка дебилов, так их в школе называют. Девчонка — ненормальная шлюшка, а парень — умственно отсталый.
В другое время Клеллен за такой отзыв изругала бы лейтенанта вдоль и поперек, но сейчас она стояла молча, глядя в неподвижное, кукольное лицо. У нее было удивительное чувство, словно прежняя Клеллен осталась далеко-далеко. В один миг она стала другой. Уставившись в глаза детективу, Клеллен ловила каждое его слово, сжимая кубик с данными в руке, а в душе у нее росла стальная решимость. Она точно знала: последнее слово будет за ней.
Зато Брейгель не сдержался. Пока Шмет говорил, здоровяк смотрел на него с усмешкой, склонив голову к плечу и жуя картофельные чипсы — открытую пачку он держал в руке.
— Извините, сэр, я тут подумал: какое у вас лицо странное. Как будто пластмассовый манекен покрыли воском! Если взять ножик да рассечь вам голову, наверняка она внутри сплошная…
— Я передумал! — объявил лейтенант Шмет. — Олуха тоже заберите, пусть дает показания.
Затем детектив обратился к Клеллен:
— Видно, ты одна осталась. Все приятели под арестом. Как же ты теперь домой доберешься? Наверное, телом оплатишь дорогу?
Несколько полицейских заржали. Клеллен промолчала, глядя прямо перед собой.
Иеронимусу и Слинни надели наручники. Их посадили в машину к лейтенанту и Белвину, спасательному роботу, который сидел за рулем. Остальных развели по другим машинам, а Пита из-за сломанной руки отправили в тюремную больницу.
Обратный путь прошел почти без происшествий. Иеронимусу оставалось только наблюдать за сменой пейзажа — вновь появились знакомые картины далеких городов в неоновых огнях, оживленных магистралей и вечно красного неба.
Стаи колибри виднелись вдали, одни летели параллельно движению машины, другие — огибая высотные дома. Кто знает, куда они летят? Издали их скопления напоминали бесцветных драконов, властителей лунного неба.
«Сегодня начинается мое изгнанничество», — думал Иеронимус.
Они со Слинни переглянулись и улыбнулись друг другу. Скоро их разлучат, отправят в разные тюрьмы и будут учить на пилотов, а потом забросят в далекий унылый космос. Там каждый проживет короткую, неинтересную жизнь, полную неизбывного одиночества.
— Лейтенант, — сказала Слинни, — вы придете на суд?
— На суд? — засмеялся человек с восковым лицом. — С чего ты взяла, что вас будут судить?
— Так полагается по закону. Мы имеем право на справедливый суд.
— Ты, мисс, имеешь право держать рот на замке.
— Если бы я ограбила банк, меня бы судили?
— Тебя? Нет.
— А если бы я была просто первым попавшимся человеком с улицы, без лунарного офтальмического символяризма, и ограбила банк, меня бы судили?
— Тогда — да.
— Понятно. Значит, способность видеть четвертый основной цвет лишает меня законных прав.
— Никто тебя прав не лишает, у тебя их никогда и не было. Те, кто видят четвертый основной цвет, не могут считаться людьми, так что и гражданские уложения нашего общества к вам неприменимы.
— А где это написано?
— Нигде. Поскольку вы не люди, не для вас закон писан.
— Выходит, все дело в том, что государство не признает нас за людей?
— Ясно ведь, что ты и твой дружок — нлюди.
— Если мы не граждане, кто дал вам право нас арестовывать?
— Я вас арестую, потому что вы представляете угрозу для общества. Если бы по улицам бегала бешеная собака и кусала людей, я был бы обязан ее отловить. Конечно, с бешеной собакой я бы не вел столь приятную беседу, но в общих чертах, думаю, ты поняла.
— А что с нами дальше будет?
— Я отвезу вас в Олдрин-сити, в полицейский участок. Оформлю задержание, а потом препровожу вас в камеру. Там вы будете ожидать высылки в частную тюрьму.
— Частную? Нас даже не оставят в государственной тюрьме?
— О нет! Такими, как вы, нлюдьми, занимаются несколько корпораций — вот одной из них вас и передадут.
— Покажите, где это записано в законе!
— Покажи, где в законе записано, что ты — человек.
— Просто возмутительно, как вы с нами разговариваете!
— Мисс Мемлинг, откуда ты взяла полицейский омни-трекер?
— Как вас только в полиции держат? Вы явно не соответствуете профессиональным требованиям!
— А может, я хороший следователь. Вас же выследил, например.
— Тоже мне, подвиг, — вмешался Иеронимус. — Мы всего лишь дети, а вы нас выставляете какими-то жутко опасными преступниками.
— По сути, ты с самого рождения оказался вне закона.
— Правда? А по-моему, вы могли бы и более полезное занятие найти. На Луне такой высокий уровень преступности, а вы на ерунду время тратите.
— О нет, не на ерунду! Благодаря вам я нашел настоящий, подлинный проекционный техбольсинатор «Камера обскура».
— Эту мерзость необходимо уничтожить! — воскликнула Слинни.
— Эта мерзость нам еще ох как пригодится!
— Ужас кромешный! Как могли такое построить! — негодовала Слинни.
— Когда-то их было несколько. Эти учреждения создали в Эпоху стойкости. О, прошу прощения, я неполиткорректно выразился. Ваша братия называет ее Эпохой слепоты. Так о чем это я? Ах, да. Видишь ли, всех буквально заворожил четвертый основной цвет, но никто не знает, как с ним совладать. Как тебе, по всей вероятности, известно, обычный человек впадает в шок от этого цвета, и прежде чем придет в себя, становится крайне податлив к внушению. Вот в чем опасность таких, как ты. Поэтому и было создано мощнейшее орудие — круглая комната, стены в которой сплошь заполнены тысячами стопроцентно лунных радужек. Войдя туда, человек забывает, кто он такой. Пока он не опомнился, можно ему сказать все, что угодно, и это станет его воспоминаниями. Соберите в таком зале двадцать величайших ученых, скажите им какую-нибудь глупость, вроде того, что Земля плоская и вращается вокруг Луны, которая сделана из сыра, и они выйдут оттуда с глубоким убеждением, что так все и обстоит на самом деле.
— Варварство какое…
— Дорогая синевласка, это неопровержимый факт. Как ты думаешь, почему случаются нападения на стопроцентно лунных людей, когда у них забирают глаза? Некоторые так жаждут увидеть этот цвет, что готовы пойти и на убийство. А кое-кто стремится воздействовать на других при помощи этого цвета. Представь, какие открываются возможности! Внушать другим ложные воспоминания — почему такое сказочное могущество должно достаться только тем, кому оно дано при рождении? В Эпоху стойкости этому природному феномену нашли надлежащее применение — всех вас отделили от основной массы человечества, забрали ваши глаза и создали несколько залов, подобных тому, что в Джойтауне-восемь. Эти залы позволяли великолепно манипулировать памятью политиков, юристов, писателей, ученых, врагов государства — словом, всех, кого требовалось немного перепрограммировать. Я уже дал распоряжение запереть эту комнату и передать ее под исключительный надзор отдела по борьбе с оптическими преступлениями. В чьих руках ключ — у того и сила. Да, я не забыл упомянуть, что ключ — в моих руках?
— Я думаю, вы спятили, — сказал Иеронимус. — Что-то страшное с вами случилось, и вы на этой почве тронулись умом. Видно же! Ваше лицо, ваша кожа. Я больше ни у кого такого не видел. Это у вас не врожденное, значит — несчастный случай? И этот ужас вы постоянно носите с собой…
— По-моему, вам лучше помолчать, молодой человек!
— А по-моему, я угадал.
Вдруг заговорил Белвин, до тех пор молчавший:
— Лейтенант Шмет, а ведь я был при этом.
— Что? Ты, робот? О чем ты говоришь?
— Я там был. Это я много лет назад вытащил вас из огня. Вам было примерно двенадцать. Произошла ужасная катастрофа — мега-крейсер упал на шоссе недалеко от кратера Тихо. Погибли сотни людей. Меня вызвали на место происшествия, но в вашем автотранспе почти никого спасти не удалось. Я крайне сожалею, что не сумел помочь другим членам вашей семьи. Это невероятная трагедия. Ваши мать, отец, семеро сестер — все погибли в огне. Вы сами, к счастью, выжили, хотя и сильно обгорели. Впрочем, как вижу, искусственная кожа вполне прижилась.
Как известно, роботы-спасатели не отличаются тактичностью. У них другие таланты: способность войти в огонь, отыскать и спасти людей. При всей своей изысканной любезности Белвин не подозревал, что его слова, мягко говоря, огорчают лейтенанта Шмета.
— Если бы у тебя был рот, я бы тебе велел его захлопнуть! А так — приказываю отставить комментарии и сосредоточиться на вождении. Точнее говоря, останови машину!
Робот послушно умолк и резко затормозил у обочины.
— А вы, уроды, не думайте ничего такого! Мы остановились не потому, что разговорчики Белвина меня задели, все это вас вообще не касается. Просто мне нужно кое-чем заняться. А вы будьте любезны, оставайтесь на своих местах, я скоро вернусь.
Шмет вылез из автомобиля, и его странные белобрысые волосы тут же растрепал ветерок от проезжающих машин. Чуть впереди стояла еще одна патрульная машина с включенной мигалкой. Шмет рысью подбежал и с кем-то заговорил, наклонившись к окошку.
Слинни смотрела прямо перед собой, приоткрыв рот. Ее лицо выражало всепоглощающее изумление.
— Шмет, — прошептала она, как во сне. — Его ведь Шметом зовут?
Иеронимус ответил:
— Ага.
— У него один глаз голубой, другой карий?
— Точно. Если ты заметила, один глаз искусственный.
Слинни повернулась к роботу на переднем сиденье.
— Белвин, ты сказал, что Шмет получил ожоги при аварии мега-крейсера поблизости от Тихо? Это было много лет назад, правильно?
— Да.
— И при пожаре погибли семь сестер Шмета?
— Совершенно верно.
— Иеронимус! — задохнулась Слинни. — Это же знаменитый пожар! И не только из-за аварии. Там в автотранспе был мальчик, и у него семь сестер. Двенадцатилетний мальчик по фамилии что-то вроде «Шмет». Настоящий уникум. Сообщали, что он погиб, и при этом — ты не поверишь — это был редчайший случай: наполовину-лунный мальчик! Пятидесятипроцентник! Один глаз у него был нормальный, а другой — четвертого основного цвета!
— Все правильно, — вмешался Белвин. — При пожаре он лишился глаза с лунарным офтальмическим символяризмом.
Для Иеронимуса это было настоящее откровение.
— Наполовину-лунный мальчик! Я даже не знал, что такое возможно!
— За всю историю их было не больше десятка. Но ведь все сходится! Он всегда заранее знает, что мы сделаем.
— Неудивительно, что он ненавидит стопроцентников! Его семья погибла при аварии мега-крейсера. А кто водит мега-крейсеры?
— Только посмотри на него, — сказала Слинни. — Он такой же, как мы!
Человек с фальшивой кожей и фальшивым глазом разговаривал с кем-то в другой полицейской машине. Потом открыл дверцу, его собеседник вылез наружу и вместе с детективом направился к машине, где сидели Слинни с Иеронимусом.
Это была девочка.
Иеронимус не поверил своим глазам.
Шмет распахнул заднюю дверцу и, широко улыбаясь, заглянул в машину. Он смотрел прямо в лицо Иеронимусу.
— Сюрприз! — гаркнул Шмет и жестом предложил девочке садиться.
Она так и ахнула,когда забралась в машину и увидела Иеронимуса. Шмет сел рядом с ней, напротив двоих стопроцентников. Белвин запустил мотор, и машина влилась в поток транспорта.
— Привет, Окна Падают На Воробьев, — сказал Иеронимус с глубоким раскаянием в голосе.
В ее лице изумление сменилось печалью:
— Я тебя не выдавала!
— Я знаю.