Двери в полночь Оттом Дина

7

Я заметила ее боковым зрением. Сначала это была просто темная фигура, где-то на периферии сознания, и я подумала, что Катарина переместилась вбок, все еще ожидая опасности. Я резко обернулась — и застыла, не в силах заговорить. Не в силах шелохнуться или дышать.

Это была она. Моя мать, какой я видела ее в последний раз. Она стояла прямо передо мной — черные с проседью волосы распущены по плечам, на лице выражение беспомощной растерянности, руки раскинуты в стороны, рот чуть приоткрыт, как будто она пытается у меня что-то спросить, и глаза шарят перед собой.

Непонимание.

Наверное, такой ее и нашел оборотень Доминика. Растерянной, беспомощной, не понимающей, за что с ней происходит то, что происходит.

Все тело как будто налилось свинцом, как во сне, когда ты хочешь двинуться вперед и не можешь. Мне хотелось подбежать, обнять ее и вывести Наверх, сказать, что она жива, показать Оскару — и пусть они уже там дальше живут как знают, но главное, что она жива, она со мной, а все, что было там, в нашей квартире, — не более чем морок, какой-то вязкий кошмар, насланный Домиником и его компанией…

Мама чуть болезненно улыбнулась мне и протянула руки вперед. Казалось, мне в сердце снова вонзили нож — резкая, острая боль. Я хотела кинуться к ней, но руки и ноги двигались медленно. Я хотела ободрить ее, крикнуть, что я здесь, что все будет хорошо, но из горла вышел только хрип. Я была так виновата перед ней, так виновата! По щекам поползли теплые дорожки слез, но я даже не пыталась их вытереть. Если бы я меньше пропадала на работе, если бы осталась жить с ней — она была бы сейчас жива. Я смогла бы отбиться от того оборотня, смогла бы! А даже если нет — хотя бы вызвать помощь! Если бы я только больше думала о ней, а не о себе, она бы сейчас стояла передо мной там, Наверху, в нашей старенькой ободранной квартире! Надо было наплевать на все запреты Оскара и Шефа, надо было рассказать ей все, попросить спрятать, сберечь — Оскар бы позаботился!

Ноги наконец подчинились мне, и я рванулась вперед, уже распахивая руки, чтобы обнять ее и спрятать, — так странно чувствовать себя более сильной по сравнению со своими родителями. Еще секунда — и наши пальцы соприкоснутся, а там я уже никогда не отпущу ее, никогда, и пусть они все будут против!

Резкий удар в грудь сшиб меня с ног и откинул назад на несколько метров. Воздух вышибло из легких, и я закашлялась, на мгновение задохнувшись, кубарем пролетев по земле. Спину на мгновение свело — и с гулким хлопком высвободились крылья. Я кинулась обратно, собираясь порвать Катарину на части, если она еще хоть на шаг приблизится к моей матери. Крылья били за спиной, так что я даже не столько бежала, сколько летела, едва задевая ногами асфальт.

Катарина стояла позади моей матери, сжимая ее правую руку своей, а другой надавив на горло. Голова ее была опущена, приоткрытый рот нацелен на шею. Мама смотрела на меня испуганными глазами, непонимающе моргая, и нерешительно улыбалась.

— Отойди от нее! — От проступивших клыков мне было трудно говорить, но даже иностранка-вампирша сейчас должна была понять меня по одному тону.

Катарина подняла на меня темные глаза:

— Кто это?

— ОТОЙДИ ОТ НЕЕ!!!!!

Она не двинулась с места, не шелохнулась.

— Кто это, Черна?

Я судорожно пыталась понять, как и куда ее ударить, чтобы она не успела причинить вреда маме. Бить в голову, обезопасив шею от клыков, а дальше надеяться, что я успею подхватить мать и унести вверх раньше, чем вампирша придет в себя.

— Не смей к ней прикасаться! — Я чуть согнула ноги в коленях, готовясь к прыжку вверх. — Это моя мать, и, если в тебе есть хоть капля чего-то человеческого, ты к ней не прикоснешься!

Катарина моргнула, на лице ее промелькнула какая-то мысль — слишком быстро, чтобы я успела уловить смысл. А потом она откинула мамину голову чуть назад и вбок, обнажая сонную артерию, — и вонзилась клыками ей в шею.

Целую секунду я не могла пошевелиться, глядя, как на смуглой маминой коже проступают капельки крови, а на лице — боль и удивление. То же самое выражение, с которым я нашла ее тогда на диване…

Катарина все не поднимала головы, а я рванулась вперед, надеясь убить ее, просто убить на месте, — но перед тем заставить обратить маму. И пусть она станет холодным умертвием — это лучше, чем просто холодной и мертвой!

Левая мамина рука бессильно дернулась и невольно прижалась к животу, который вдруг начал увеличиваться в размерах. Ткань ее платья стала стремительно темнеть, набухать, сочиться тонкими струйками крови и вдруг разорвалась под тяжелым натиском органов — я увидела, как наружу вывалился желудок, розово-красный кишечник, за ним темная медуза печени. Мама прижимала руку к ужасной ране, но не могла сдержать напора, и тонкие пальцы погружались в эту жуткую кашу, покрываясь каплями крови, которая прочерчивала красным все морщинки на коже…

И все пропало. Катарина стояла там, где и раньше, тяжело дыша, с расширенными глазами и трепещущими ноздрями, руки ее были сжаты в кулаки. А мамы больше не было.

Не было ничего. Ни ее тела, ни лужи крови там, где она стояла. Просто ничего. В одно мгновение ее фигура вдруг обернулась сгустком тумана — и растаяла. Моя мать снова была мертва. А я снова была одна.

Ноги у меня подкосились, и я кулем рухнула прямо на асфальт, не позаботившись о том, чтобы даже сложить крылья. Перед глазами снова и снова вставали одни и те же картинки: ее испуганные глаза, растерянная улыбка… Вываливающиеся внутренности и заливающая все кровь.

Я опустила голову на руки и пару раз моргнула. Меня трясло. Внутри все свело, очень хотелось заплакать, но глаза были сухими до боли. Катарина медленно подошла и, секунду постояв недвижно, опустилась рядом со мной на землю.

Внутри что-то свело — то ли сердце, то ли легкие — и стало больно дышать. Я несколько раз попыталась втянуть в себя воздух, но он не шел, только сиплый хрип вырвался наружу. Я попыталась закашляться, но воздух застрял плотно, не давая двинуться ни туда, ни обратно.

Резкий порыв ветра за спиной, кто-то едва ощутимо задел кончик крыла, голова моя дернулась вбок — и шею обожгло резкой болью, чистой как слеза. Я вскрикнула, инстинктивно пытаясь зажать ранку на горле, воздух наполнил мои легкие, а на глазах помимо воли выступили слезы.

И тут я разрыдалась. Уткнувшись лицом в руки, перемешивая слезы с каплями крови на руке, сложившись почти пополам, опуская голову к самым коленям, — я просто сидела и плакала, пока хватало сил. Обо всем сразу: о маминой смерти — глупой и жестокой; о том, что Оскар, который тоже знал и любил ее, теперь так отдалился от меня, что я не видела его уже несколько месяцев; о себе, оставшейся одной в этом дурацком мире, где нет ничего хорошего, и за испытаниями наступают только новые испытания; о том, что почти умерла, и, наверное, лучше бы умерла; о том, что это сейчас передо мной был просто призрак, и что у меня по-прежнему не было никакого шанса ее спасти.

А Катарина сидела рядом и ждала, когда я успокоюсь.

Рано или поздно высыхают любые слезы, сколько бы их ни было. Высохли и мои. Наступило ощущение полного опустошения и дикой слабости. У меня не было сил даже убрать крылья или убрать когти на руках. Я аккуратно прислонилась спиной к чугунной ограде одного из деревьев, разложив крылья так, чтобы они не помялись. Кое-как попыталась достать из кармана сигареты, но когти мешали, и я только зацепила его, прорвав до самого низа.

Катарина, все это время недвижной статуей сидящая рядом, повернулась и ловким, как у карманника, движением вытащила сигареты и зажигалку. Не дожидаясь моей просьбы, достала одну, прикурила и отдала мне. Не произнося ни звука, развернулась и снова застыла. Я затянулась, кое-как придерживая тонкий цилиндрик двумя пальцами. Надо было бы превратиться обратно, но для этого надо найти точку покоя, а о ней сейчас не могло быть и речи.

Мы сидели и молчали. Я думала, что надо, наверное, что-то сказать ей, но слова как-то не шли. Не знаю, сколько времени прошло — наверное, не очень много. Я отстраненно подумала, что Вел наверняка уловила аномальное возмущение тумана и всплеск адреналина с моей стороны.

— Спасибо, — выдавила я из себя, наконец.

Катарина молча серьезно кивнула. Подняв голову, она смотрела на небо, недвижимо поблескивающее нездешними созвездиями.

— Классные крылья, — она кивнула в сторону моей спины.

— А… — Я рассеянно отодвинулась от ограды и пару раз свела и развела их в разные стороны — почти как бабочка на цветке. Ощущение было приятным — все-таки они были большими и сильными, и это чувство вселяло некоторую уверенность. — Да. Спасибо. Я их тоже люблю.

Мы снова замолчали.

— Как ты дога?..

— Подумала, — Катарина развернулась ко мне. — Я просто подумала. Я знала, что твою мать убили, — я невольно дернулась. — А тут она. Меня проинструктировали о Представителях, о том, что они могут принимать любую форму, ориентируясь на атакующего. И здесь не бывает людей.

— Ясно, — я вздохнула и, прикрыв глаза, попыталась сосредоточиться. Раза со второго или третьего у меня это получилось, и когти исчезли вместе с крыльями. Когда я открыла глаза, Катарина внимательно на меня смотрела.

— Никогда не видела, как превращаются оборотни, — пояснила она, — я тут работаю несколько месяцев, но одна. Только первый раз со мной отправили вашего медведя. Он убедился, что я могу убить любого Представителя, и ушел. Никто не любит вампиров. Так что я никогда не видела.

Я чуть улыбнулась:

— Теперь насмотришься. Судя по всему, нас надолго решили оставить вместе.

Перед нами лежал Нижний Город. Прохладный ветер обдувал мое разгоряченное лицо, шелковым шарфом холодил шею. Показалась луна — полная, тугая, низкая. Я подставила лицо лунному свету, как прихожанин подставляет лоб под благословение священника, и заметила, что Катарина сделала точно такое же движение.

— Moonlight, — выдохнула она с неожиданной любовью в голосе. Я повернулась к ней.

Вампирша вся подалась вперед, навстречу свету, прикрыв глаза. Фигура ее казалась сейчас почти призрачной, а кожа — абсолютно белой. Если бы не трепещущие ресницы, можно было подумать, что это и вовсе статуя. И, несмотря на всю неподвижность, в ней сейчас было куда больше живого и человеческого, чем в любом вампире, какого я видела или встречала прежде. Она тоже была не такой, как остальные вампиры, и тоже чувствовала себя здесь не в своей тарелке — может быть, Шеф не просто так отправил ее работать в нашу группу?

Я чуть улыбнулась. Катарина открыла глаза и повернулась ко мне:

— Moonlight, — она дернула уголком рта, что должно было, видимо, означать улыбку, — я люблю лунысвет.

— Лунный свет, — поправила я, — я тоже. Что-то в нем есть такое, — я снова повернулась к луне, пытаясь разглядеть в пятнах какой-то рисунок, — такое, что все пройдет. Что понимаешь, что во всем потоке времени ты лишь песчинка. А лунный свет будет всегда. И луна будет всегда. И все пройдет. Понимаешь?

Вампирша склонила голову набок и медленно кивнула:

— Кажется, да. Хотя мне и пришлось вспомнить всю твою фразу и перевести ее на английский. Но да, я понимаю. Там, откуда я, луна была мое… — Она запнулась. — Моей немногой радостью.

Я прикусила губу, думая, стоит ли задавать вопросы дальше.

— А откуда ты?

— Америка, — Катарина вздохнула, — Техас. Мы жили в пустыне.

— Пустыня? — Я удивленно приподняла брови. — Странное место для вампира.

— Вампирс. Вампиров, — тут же поправилась она. — У нас была коммуна. Жили все вместе, на небольшом расстоянии друг от друга.

— Коммунизм, что ли?! — Я невольно поперхнулась.

Вампирша приглушенно засмеялась:

— Скорее тоталитаризм. Жесткая власть единоличного лидера, четкая иерархия. — Она помолчала, задумчиво катая по земле мелкий камешек. — Я была самой младшей. Получала минимум крови. Поэтому не могла выходить на улицу днем. Лунный свет — это то, что было у меня всегда. Независимо от того, на каком месте я была. — Катарина задумчиво разглядывала пальцы рук, как будто видела их впервые. Откровенность явно была ей несвойственна.

Я кивнула:

— Меня всегда завораживала луна. Еще до того, как я узнала, кто я. Ну на самом деле. Мы часто выходили с мамой на балкон посмотреть на луну и покурить вместе, — я осеклась.

Катарина подняла на меня глаза. Взгляд ее снова стал задумчивым.

— Мне жаль.

Я снова кивнула и потерла нос, который опять предательски закололо.

— Ее убили. Оборотень. Просто вырвал ей весь живот и… внутренности.

— Моя мать умерла в тюрьме, — спокойно проговорила вампирша, а когда я удивленно посмотрела на нее, добавила: — Где она сидела потому, что застрелила моего отца. На кухне. Пока я пряталась под раковиной.

У меня невольно приоткрылся рот. А я-то думала, что мне тяжело досталось.

— Мой отец нас бросил. Правда, потом выяснилось, что он мне не отец и был, — я пожала плечами.

— Меня отправили в приют, — Катарина склонила голову набок, и в глазах у нее мелькнула какая-то веселая искорка. — Оттуда меня и еще одну девочку купил старик, который любил маленьких детей.

— Врешь, — не выдержала я, понимая, что сейчас засмеюсь, — не может быть, чтобы все было так плохо!

— Это не было плохо, — вампирша чуть привстала и через мгновение оказалась почти рядом со мной, — он был добрый. И по-своему любил нас. Отправил меня в колледж. Там я познакомилась с Люциусом.

Она замолчала и то ли передернула плечами, то ли вздрогнула.

— Твой создатель? — осторожно поинтересовалась я. Насколько мне удалось узнать, у вампиров вопросы обращения очень интимны, а связь с создателями священна и нерушима практически на физическом уровне.

Катарина рассмеялась в голос — только на этот раз это были не стальные колокольчики как раньше, а скорее удар железного прута о колокол.

— Создатель! — Она снова закатилась смехом, на мгновение поймав на обнажившиеся клыки отблеск света. — Нет! Они с Кармелиусом просто сожрали меня в кустах на пляже, как следует — как это у вас говорится? — запудрив мне мозги всякими высокими ценностями! Нет, у меня нет с ними связи master. Master вампир становится, если обращает человека… — Она прищелкнула пальцами, пытаясь подобрать подходящее слово: — С душой? Так можно сказать? Если он вкладывает свое желание, свою… любовь?.. Отдать часть себя. Это как родить ребенка. А мной просто поужинали.

Она смотрела прямо на меня, изучая мою реакцию, — холодная, потусторонняя, прошедшая через смерть и возродившаяся снова. Оставившая в прошлом все, через что ей пришлось пройти. А я — я была просто в шоке.

— Я думала…

— Все так думают. Но на самом деле все куда сложнее. Знаешь, — она ухмыльнулась, — мне еще никому не приходилось это все рассказывать и объяснять. Тебе правда интересно?

— Правда, — я кивнула, — как тебе интересно смотреть, как превращается оборотень.

Она покосилась на меня, и ее бледные губы впервые дрогнули в настоящей улыбке.

— Кажется, мы нашли друг друга, — она хмыкнула, — так вот. Работает все так: в теле вампира существует вирус. Укусив жертву, он передает его. Вирус начинает убивать тело и все органы — вот почему жертвам обычно не помогает ни переливание крови, ни что-то еще. Излечить его невозможно. Можно только закрепить и обратить в другую сторону. Я не знаю подробностей, это уже наука. Я знаю только механизм. Нам нужна кровь, чтобы перерабатывать ее. У нас появляется что-то типа… не знаю, как сказать, что-то, что вырабатывает… какую-то жидкость, которая сохраняет наше тело в порядке. И дает ему прочность.

— Формальдегид? — вспомнила я. Катарина непонимающе на меня моргнула, и я махнула рукой.

— Чтобы перезапустить вирус, вампир должен добавить в тело той жидкости, которая у него в теле. Антидот. Отсюда и пошла легенда, что мы даем выпить своей крови. Вот, собственно, и все, — Катарина пожала плечами. — Они меня съели, частично повредив тело, как я понимаю, а потом обратили.

Какое-то время я смотрела на ее бесстрастное лицо, на то, как она спокойно рассказывала об ужасах своей жизни. Моя показалась чуть более… нет, не легкой. Просто у меня появилось чувство, что я наконец нашла существо, которое меня поймет.

— Итак, — я выдохнула и встала, упершись руками в колени, — у тебя нет обоих родителей, зато есть парочка психологических травм, и ты только что спасла мне жизнь.

Катарина дернула плечом:

— Примерно так.

— Знаешь, — я набрала воздуха в грудь, — меня тут все зовут Чирик.

Вампирша в одно мгновение оказалась на ногах, рядом со мной:

— А меня никто здесь не зовет Китти, потому что я бы свернула им голову, — с расстановкой произнесла она, протягивая мне руку, — но раньше звали, и ты можешь попробовать, потому что, если что, можешь улететь.

Я улыбнулась, пожимая ее ледяные пальцы, и подумала, что это, пожалуй, самое странное предложение мира и дружбы, о каком мне доводилось слышать.

8

Мы уже почти прикончили мою пачку сигарет, когда появился капитан.

Инструкция твердо говорила, что в экстренной ситуации необходимо отдалиться на безопасное расстояние, но не уходить из самой точки, — вот мы и не уходили, куря одну за другой и делясь впечатлениями о жизни нелюдя. Безопасного расстояния тут не существовало, раз уж Представитель смог выбраться в центр Города.

Капитан предстал в своей звериной форме — он явно сорвался с места дежурства, и забегать за одеждой ему было некогда. Наблюдать крайне встревоженное и озадаченное выражение на волчьей морде довольно забавно, скажу я вам.

Я невольно залюбовалась Чертом в волчьем образе. Это был крупный, сильный зверь, достающий мне примерно до груди. Черный — ни единого белого волоска — и бесшумный, как тень. Большие и тяжелые лапы, при мысли об ударе которых становилось не по себе. Волк — самая частая форма трансформации оборотней, но в этом было что-то особенное.

Он появился буквально из ниоткуда, соткался из темноты улицы, неслышно летя вперед, едва касаясь лапами асфальта. От обычного животного, помимо размеров, его отличало выражение глаз, как это ни странно. Какой бы умной ни была собака, она все равно не поймет вашу речь. Взгляд Черта был полностью осмысленным, такого не бывает у зверей.

Капитан легко остановился перед нами, чуть приоткрыв пасть, — я видела, что он запыхался, но высовывать язык перед подчиненными, видимо, не позволяла субординация.

— Представитель. Здесь. Принял форму ее матери, — по-военному коротко отчеканила Китти. Похоже, кто-то ее неплохо натаскал, прежде чем выпустить «в поле». — Я ее обезвредила.

— Да, — Черт повернулся ко мне, и я заставила себя посмотреть ему прямо в глаза, — пока я психовала и кричала, чтобы она не смела ее трогать.

Волк кивнул и переступил с лапы на лапу, оглядывая нас с ног до головы и пытаясь заглянуть за спину. Мы непонимающе переглянулись.

— Погоди, кажется, поняла. Он хочет убедиться, что мы не пострадали, — я встала и повернулась, представив капитану полный обзор. Катарина сделала то же самое — как могла медленно.

Черт кивнул еще раз и развернулся, оглянувшись на нас.

— Жаль, что оборотни в звериной форме не разговаривают, — вздохнула вампирша, трогаясь за ним, — было бы куда проще их понимать.

— Если бы животные разговаривали — это был бы уже какой-то Дисней, — я отряхнула джинсы, — а у нас тут суровая реальность.

Следуя за Чертом, мы довольно быстро вернулись на площадь — там ждали наши люди. Вел стояла куда более напряженная, чем была, когда мы уходили. Я заметила, что губы у нее искусаны, а на лбу выступили капельки пота. Крапива тоже казалась обеспокоенной.

Когда мы подошли, Черт коротко зарычал, привлекая внимание женщин, и я почти физически ощутила, как лопнуло нависшее над площадью напряжение.

— Слава богам! — Вел открыла глаза и хотела было подойти ко мне, но ее отстранила выросшая как из-под земли Крапива:

— У них могут быть скрытые повреждения, — она сдвинула рыжие брови и оттащила меня в сторону. — Снимай куртку, надо осмотреть тебе спину и руки. Тобой, — она кивнула вампирше, — займусь чуть позже. Вас повредить куда сложнее.

Мне пришлось снять не только куртку, но даже свитер, оставшись в майке. Крапива крутила меня с неженской силой, исследуя каждый сантиметр кожи, боясь обнаружить порез. Мимоходом заметила, что шрамы у меня на спине выглядят неплохо и с течением времени исчезнут совершенно — лет через пятьдесят или семьдесят. Меня даже немного удивило, как спокойно она говорила о таких временных отрезках, — обычно этот тон свойственен нелюдям, которые уже перемахнули через вековой рубеж и собираются прожить еще несколько раз по столько же.

— Ну как? — Исчезнувший на минуту Черт уже стоял рядом, накинув рубашку и застегивая ремень на джинсах. Поймав мой взгляд, он как будто смутился: — Извини…

— Да ничего, — я послушно мотнулась в сторону, пока Крапива осматривала мою шею, — ты просто не знаешь, как меня Оскар убеждал в свое время в существовании оборотней.

Черт выгнул бровь и хмыкнул. Кажется, мы друг друга поняли.

Когда целительница отпустила меня, позволив одеться, и переключилась на Катарину, Вел была уже рядом, стиснув меня в объятиях.

— Я так переволновалась, когда почувствовала всплеск в вашей стороне и сразу же такой выброс эмоций от тебя! — Она ударом выбила из пачки сигарету и закурила. Я заметила, что руки ее чуть заметно дрожали. — Вообще, не знаю, чем АлеДми думал, когда тебя вниз посылал, я не знаю, у тебя же такой эмоциональный фон после всего произошедшего…

Я замерла, так и не надев второй рукав свитера. Шеферель не мог не понимать, что туман отреагирует на меня, и не надо быть Вассерманом, чтобы понять, какую именно форму он примет! Он надеялся, что я смогу убить Представителя, обретшего форму близкого мне человека?!

— Сволочь… — прошипела я и окинула взглядом небо, — Черт, долго еще до конца?

Капитан удивленно на меня оглянулся. Он уже полностью оделся и снова выглядел более или менее представительно.

— Еще час где-то… А что?

Я с остервенением одернула свитер:

— У меня есть острое желание кое-кого убить!

Катарина, к этому моменту уже полностью осмотренная Крапивой, обернулась ко мне с немым вопросом в глазах.

— Кстати, тебе тоже может захотеться это сделать!

Вампирша приподняла брови и чуть улыбнулась.

Оставшееся до восхода время мы провели недалеко от капитана. Черт запретил нам оставаться на площади (что и понятно: появись еще один Представитель, в опасности оказались бы наши люди), но и отпускать куда-то в сторону не хотел, полагаясь на скорость Катарины и свой опыт. Он остался в состоянии средней трансформации, то что называлось «10%» — клыки, глаза, когти. Как следствие — небольшой переизбыток шерсти и проблемы с ногами, которые частично превратились в лапы. Вид был довольно странный, и если бы я не привыкла к оборотням, то сказала бы, что даже страшный. Словом, хоть в «Человеке-волке» вместо Дель Торо снимай.

Мы послушно кружили за ним, проверяя и перепроверяя сизоватый туман, волнами набегающий на Город. Сейчас, имея возможность не концентрироваться на работе так сильно, я снова поразилась этому месту: вот здание, вот за ним пустырь (не больше метров десяти!), вот край этого пустыря — черная сухая земля, больше похожая на пыль, — а вот уже туман съедает ее остатки. И сколько ты в него ни вглядывайся, там нет ничего, только темнота, плотная и вязкая.

Катарина, быстро окинув взглядом территорию, поддала какой-то камешек носком ботинка, и он улетел в темноту за границей.

— Как думаешь, что там?

Я пожала плечами:

— Как учили меня — ничего. Только туман. Потому что человеческих эмоций еще не набралось достаточное количество, чтобы отразить Внизу то, что существует Наверху.

— Знаю, — вампирша поморщилась, — но ведь Нижние Уровни бывают не только у Петербурга. Значит, где-то в тумане начинается другой город?

— Ну… — Я задумчиво посмотрела вслед Черту, который, обманчиво прихрамывая, патрулировал линию: — Где-то там. Примерно на расстоянии семисот километров начинается Нижняя Москва.

— Была там?

Я помотала головой:

— В сам город как-то заезжала, давно, а внизу бывать не случалось. Шеф никогда не упоминал, а с тех пор, как я работаю на НИИД, и вовсе велел не соваться.

— И города постоянно расширяются? — гнула свое Катарина.

— В принципе.

— То есть в какой-то момент наступит ситуация, что города почти соприкоснутся и тумана между ними не будет? — Она резко остановилась, и в ее матовых глазах как будто что-то блеснуло.

Эта мысль мне в голову не приходила. Я хотела было сказать, что при нас это не случится, но потом вспомнила, что живем мы почти вечно, а значит, при нас может случиться все что угодно. Особенно при Катарине. Оскар как-то говорил мне, что нужно пятьдесят лет, чтобы предмет сверху отобразился снизу. Значит, если я доживу хотя бы до возраста Оскара, Город успеет расшириться еще раз десять… От такой математики кружилась голова.

Катарина внимательно следила за моим лицом, пока я производила в уме расчеты. Потом беззвучно усмехнулась и посмотрела вперед, где махал рукой Черт. Мы с ней подняли головы почти одновременно — небо стало медленно сереть.

Покидать Город всегда грустно. Вроде бы и нежилой он, и опасность тут почти что на каждом шагу (а теперь и точно на каждом), а все равно Наверх уходить тяжело, как будто кусок сердца вырываешь.

Черт, снова полностью обернувшись, сбегал за нашими людьми (после случившегося со мной он был нервный как никогда) и, пока мы с Катариной и его одеждой медленно двигались в сторону восхода, успел подогнать их к нам. Белый столб света — и я уже быстро отпрыгиваю в сторону, освобождая место следующему.

За шиворот мне незамедлительно капнуло — похоже, дождь не прекращался всю ночь. Серая хмарь висела над Дворцовой, укрывая и Столб, и здание Генерального штаба. Александровский парк через дорогу и вовсе казался каким-то черным лесом из ужастика. Стерев с лица капли дождя, я оглянулась на Столб. Через минуту из него покажется Вел, но пока что это был просто холодный кусок камня. Как будто никакого волшебства не бывает.

Я вытащила из кармана пачку и закурила, прикрыв огонек зажигалки рукой.

— Так кого ты там собиралась убить? — Вампирша, как всегда, появилась неслышно, и я даже вздрогнула, оборачиваясь. Лицо у нее было бесстрастное, но что-то мне подсказывало, что это лишь вампирская маска.

— Думаю, ты тоже против не будешь, — появился Черт и махнул всем, чтобы шли в Институт. Я бросила окурок, немедленно потухший под удачно упавшей каплей. — Пошли.

Он может отключать телефон и не отвечать на мои эсэмэски, но уж кабинет свой не переместит никуда.

Дорогу я еще не забыла и быстро поворачивала по коридорам НИИДа, ничего не объясняя чуть удивленной Катарине. Дверь, как всегда, была закрыта. Я притормозила, оглянувшись на вампиршу. Та едва заметно пожала плечами: «Делай как считаешь правильным». Без стука я рванула ручку.

Я ожидала увидеть там Айджес. Надеялась — Оскара. Допускала вообще кого угодно, но уж никак не Борменталя, деловито разглядывающего Шефа. Точнее, его руку.

Шеферель сидел на кресле, а доктор стоял рядом, обойдя стол, и держал в лохматых лапах его белые пальцы. Когда мы ворвались, они оба медленно обернулись, как будто ни капли не удивившись.

— Спасибо, доктор, — Шеферель разглядывал нас с Катариной, не оборачиваясь к Борменталю, — я потом к вам зайду.

Он быстро одернул рукав белоснежной рубашки и застегнул пуговицу. Борменталь чуть поклонился и направился к двери, коротко кивнув нам с вампиршей. Та, позабыв про былое бесстрастие, выпучила глаза на низенькое существо, похожее на морскую свинку-переростка.

— Зачем пожаловали, дамы? — Шеф улыбнулся, откинувшись в кресле. Взгляд его был холодным, от утренней игривости не осталось и следа. Впрочем, я и не ожидала. Настоящим он был там, в «майбахе», приказным тоном выгоняя меня из машины.

— Ты! — Я сделала несколько шагов вперед и оперлась руками о его стол, глядя ему прямо в лицо. — Ты специально послал меня Вниз!

Шеф приподнял брови, делая вид, что не понимает меня:

— Это же твоя работа.

— Я не об этом! — Я приложила рукой об стол так, что подпрыгнул его бокал с недопитым виски. — Ты специально послал меня Вниз, зная, какую форму примет Представитель! — Внутри меня все бурлило настолько, что заломило спину. Еще немного, и я просто повисну под потолком, сердито хлопая крыльями. Но успокаиваться мне совершенно не хотелось даже перед такой сомнительной перспективой.

Я перевела дыхание, наблюдая за его реакцией. Ноль. То есть вообще. Он слушал меня с выражением лица скучающего профессора на нудном экзамене, где ни один из студентов не знает ничего.

— И?

— Что? — Я даже оторопела от такой наглости. — Ты даже отпираться не будешь?

— А зачем? — Шеф пожал плечами, покачиваясь в кресле из стороны в сторону. — Ты права. Сама догадалась или подсказал кто?

— Вел на мысль навела, когда на меня Представитель напал, — я отступила назад, распрямляясь. Что-то в его лице изменилось. Раньше, еще год назад, я бы продолжила скандалить, не обращая внимания ни на что. Но сейчас, когда мы столько месяцев прожили бок о бок, я научилась различать незаметные прежде изменения бесстрастного взгляда.

— Зачем ты это сделал? — спросила я уже спокойнее. — Хотел, чтобы я его убила? Я не смогла.

— Да я и не ожидал, — Шеф тяжело вздохнул, вставая из кресла и обходя стол, — тебе это не по плечу пока что. Может быть, потом, — он махнул рукой, — лет так через сорок-пятьдесят… Но не сейчас.

— Тогда зачем? — Я сложила руки на груди, наблюдая, как он садится на стол и, чуть откинувшись назад, наливает себе виски из тяжелого графина.

— А что у нас граф Суворов ничего не ест? — Шеф перевел взгляд на молчащую вампиршу. — Ничего не хотите добавить, мисс Катарина?

Я оглянулась. Признаться, бурля от злости, я даже забыла, что пришла в кабинет с ней, — как-то обычно получалось, что я одна ругалась на несправедливость жизни.

Катарина, снова статуей замершая у двери, как будто вдруг ожила и размазанным пятном сделала шаг вперед. Я вздрогнула, когда она оказалась рядом. Шеф — нет.

— Во-первых, здравствуйте, — Катарина внимательно смотрела на начальника и даже чуть нахмурила брови.

— Вот, Чирик, учись! Ты мне ни «здрасте», ни «до свидания», — Шеф приподнял бокал в знак приветствия.

— Виделись, — буркнула я, снова поворачиваясь к вампирше. Она явно что-то имела на уме, в отличие от меня.

— Во-вторых, — Катарина сделала короткую паузу, как будто в последний раз что-то прикидывая, — вы поступили правильно.

Я чуть не упала, пораженно оборачиваясь к ней. Вот такого я никак не ожидала!

Шеф беззвучно расхохотался.

— Вот это отлично! — Он качнулся назад и чуть не выплеснул содержимое бокала на свой дорогущий ковер. — Могу я попросить вас объяснить все нашему злому-злому оборотню?

Катарина деловито кивнула, как будто для нее разговор шел в совершенно официальной манере, и повернулась ко мне:

— Чиф, — склонила она на американский манер «Шефа», — специально послал тебя Вниз, потому что знал, какую форму примет Представитель. Также он знал, что с тобой отправят меня, чтобы подстраховать после большого перерыва. И знал, что ты не сможешь убить никого, принявшего образ твоей собственной матери. А я смогу. Таким образом, он подстроил факт того, что я спасла тебе жизнь.

Катарина вопросительно обернулась к Шефу, как бы спрашивая, не пропустила ли чего. Тот картинно поклонился: