Няка Танк Таня

– Чем-чем, – задумался Петр Сергеевич. – Грибы, к примеру, он вчера не ел?

В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, приоткрыли ее.

– К вам Екатерина Николаевна Стражнецкая, – шепнула медсестра.

Доктор вопросительно глянул на Алину, но та молчала, упрямо глядя перед собой. Петр Сергеевич махнул медсестре рукой:

– Зови!

С пыхтеньем и стонами в кабинет, переваливаясь, вошла Катюшка и сразу же бросилась к главврачу:

– Что происходит? Почему моему мужу не оказывается высокотехнологичная помощь? Почему меня, самое близкое и дорогое существо, не пускают к нему в палату? Зато для представителей желтой прессы у вас всегда открыты двери, – кивнула она на Алину. – Имейте в виду, я против каких-либо публикаций! Не смейте спекулировать на нашем горе!

– Алина Викторовна присутствует здесь не как журналист, а как мой давний друг, – попытался выгородить Корикову главврач.

– Петр Сергеевич, не надо, – вышла из ступора Алина. – Я сейчас сама все объясню Кате.

И она вкратце изложила историю появления Кости у нее на пороге и его дальнейшей транспортировки в больницу.

– Но почему он пришел к вам? – подозрительно спросила Катюшка. – Вы… вы его любовница?

– Нет, – голос Алины прозвучал не совсем уверенно.

– Зачем вы врете? – плаксиво выдала Стражнецкая. – Мужчины не приходят к женщинам на ночь глядя просто так.

– Я не вру, – и сделав над собой усилие, Алина призналась: – Мы давно расстались. Как только он женился на тебе.

«Он бросил эту старую кошелку ради меня! А я-то сомневалась в его любви, – зажглось торжеством сердце Катюшки. – Какой он все-таки нравственный, безукоризненный…»

– Скажите, ваш муж ел вчера грибы? – обратился к ней Петр Сергеевич.

– Грибы? – Катюшка заметно растерялась. – Не припомню, но все может быть…

– Припоминайте, – настаивал Петр Сергеевич. – От этого зависит, какой антидот мы ему назначим. Ну, смелее. Что вы вчера готовили на ужин?

Но вместо ответа Стражнецкая опустилась на стул и исторгла из груди серию громких вздохов:

– Я должна вам признаться… должна сказать, – она быстро глянула на Алину и выпалила. – Последнюю неделю мы с мужем не жили вместе. Не подумайте ничего плохого… мы взяли некий тайм-аут, чтобы разобраться в своих чувствах друг к другу….

Тут дверь опять отворилась, и в кабинет без всякого стука вошел мужчина средних лет с папкой под мышкой.

– Следователь Синицын, – сухо представился он. – Я расследую обстоятельства покушения на жизнь члена политсовета партии «РВС» Константина Стражнецкого.

– Покушение? – удивился Петр Сергеевич. – Но почему вы так решили? Он просто отравился чем-то. С каждым может случиться.

– Трудно поверить в случайность прозошедшего, когда до выборов в Госдуму остался месяц, – усмехнулся Синицын и перевел взгляд на Катюшку и Алину: – Гражданки, оставьте нас наедине с главврачом.

Приняв твердое решение сбросить до свадьбы еще три кило, Зина под благовидным предлогом улизнула из дома. Ей было нужно кое к кому съездить.

…На ее звонок в дверь никто не отозвался. Рыкова нажала кнопку понастойчивее. Опять никакой реакции. Она вышла из подъезда и подсчитала, где могут находиться интересующие ее окна. Они были темными. Тогда она набрала комбинацию цифр на сотовом.

– Так ты на смене, что ли? А говорил, что сегодня по графику Ядов…

– Это ты только что в дверь трезвонила? – отозвался голос Казаринова. – Откуда адрес-то взяла?

– У меня руки длинные, – засмеялась Зинка, которая пробила сведения о Кирилле по номеру его сотового. – Что не открываешь? От кого-то шифруешься?

– Да спал я. После вчерашнего что-то приболел…

– А у меня как раз лекарство с собой. Коньяк будешь? Я сейчас поднимусь…

Кирилл уже ждал ее за чуть приоткрытой дверью в общую с соседями прихожую. Его длинные волосы лежали всклокоченными прядями, веки слегка отекли, глаза покраснели…

– Ты одна? – недоверчиво глянул он на Рыкову.

– Нет, сейчас еще подойдут две блондинки 90 * 60 * 90, – съязвила Зинка.

– Тихо! – сварливым шепотом одернул ее Кирилл. – Зачем приехала?

– Может, пригласишь в квартиру? – кокетливо протянула Рыкова. – Не бойся, я тебя не трону…

– Не приглашу, – отрезал тот. – Сказал же, болею, хреново мне.

– Мне тоже хреново, зайчик. Через неделю мне нужно быть в идеальной форме, – захныкала Зинка. – Снизойди к моей просьбе, внемли моей мольбе, отсыпь еще горстку розовых таблеток.

– Я же сказал: у меня их нет! – шепотом вспылил Кирилл.

– А почему ты шепчешься? – Зина оглянулась по сторонам.

– Горло болит, вот почему, – и схватив ее за руку, Казаринов втянул ее в «предбанник».

– Ну, уже теплее, – ухмыльнулась Рыкова. – Через пять минут мы доберемся до прихожей, через пятнадцать – до гостиной, а там, глядишь…

– Какая же ты дура, – за пределами «Аполло» Кирилл уже не стеснялся в выражениях. – И нахалка. Не постеснялась притащиться ко мне домой…

– …и, мало того, готова выполнить любые твои причуды за недельную дозу корректоров!

– Дура! Ты себя в зеркале видела? Остановись! Тебе больше нельзя худеть. Говорю это как врач.

– Я лучше чувствую свой организм и его потребности, – отрезала Зинка. – Ну, не хочешь помочь бесплатно – продай. Хорошие деньги дам.

– Ты меня достала. Уходи, – и Кирилл принялся теснить визитершу на лестничную клетку. Но не тут-то было! Рыкова обеими руками вцепилась в косяк двери.

– Я никуда не уйду, пока не получу того, за чем приехала! – объявила она Казаринову.

– Но у меня ничего нет…

– Найди. Добудь. Давай, шевели ушами.

– Но я тебе…

Кирилл остановился, не договорив фразу. Прислушался.

– Стой здесь. У меня сотовый, – и он метнулся в квартиру. Рыкова бросилась за ним, но он успел щелкнуть замком перед самым ее носом.

Зина прильнула ухом к двери. Нет, ничего не слышно. А, может, он решил таким образом от нее смыться? Ну уж нет, этот финт у него не пройдет. Она набрала номер Кирилла: и в самом деле занято.

Пауза затягивалась. Зина глянула на часы: ее невежливого собеседника нет уже четыре минуты. Опять набрала его номер: надо же, все еще говорит. От нечего делать она выглянула из предбанника в подъезд и тут ей показалось, что на площадке между этажами мелькнула фигура в черном.

У нее сильно забилось сердце и почему-то стало страшно. Стараясь действовать как можно тише, Зина вновь отступила в «предбанник». В этот момент из квартиры вышел Кирилл.

– Прости, что я тебе тут наговорил, – смущенно сказал он. – Обозвал некрасиво…

– Ближе к телу, – прервала его Рыкова.

– Я нашел для тебя еще немного корректоров метаболизма. Поднял на уши всех коллег, но нашел…

– Сколько ты за них хочешь?

– Я не торгаш, Зин. У тебя высокие цели. Я дарю тебе их просто так.

– Да уж, цели выше некуда, – усмехнулась Зинка.

– Я кое-что знаю, – улыбнулся Кирилл. – Не скромничай, ты очень талантлива.

– Я?! – Зинка удивилась, но тут же согласилась. – А почему бы и нет, черт возьми?

– Вот и я говорю, – мягко улыбнулся Кирилл. – Приходи завтра вечером в клуб. Обещаю, на свадьбе ты будешь выглядеть как топ-модель.

Прибывший консультант признал, что Стражнецкий – «их» пациент, и нуждается в переводе в токсикологический центр. Едва «скорая помощь» с бесчувственным телом Костика отъехала от ЭБСМП, Катюшка бросилась к своей машине. Как она ловко сейчас обставит «безлошадную» Корикову! Но в последний момент что-то в ее душе дрогнуло, и она пригласила Алину к себе в авто. Всю дорогу молчали. Лишь выключив зажигание, Стражнецкая спросила:

– Это правда, что вы ему никто? Скажите честно.

Алина отрицательно мотнула головой. Она была слишком утомлена, чтобы в чем-то убеждать Катюшку.

Суббота прошла в сидении под дверями реанимации. Каждый раз, когда к палате приближался кто-то из медиков, Катюшка бросалась к нему и тараторила:

– Любые лекарства… любые деньги…

Алина сидела, точно окаменелая. Выражать эмоции было не в ее характере. Да и нельзя было. Если до появления Катюшки она могла позволить себе всплакнуть, то теперь строго следила за собой.

– Почему вы не едете домой? – спросила ее Стражнецкая около пяти вечера. – Если вы ему действительно никто…

– Он пришел за помощью ко мне. Я не оставлю его, пока не узнаю, что он в безопасности.

– Так вы, что, до сих пор его любите?

Алина ничего не ответила. Катюшка вздохнула и вновь замолчала.

В конце коридора открылась дверь, и они обе вскочили с мест. К ним энергичным шагом приближался заведующий отделением.

– Что с ним?.. Это опасно?.. – наперебой заговорили Корикова и Стражнецкая.

– Предварительный диагноз – отравление пурпурной синявкой тяжелой степени, токсический гепатит.

– Пурпурная синявка? В апреле? Чушь какая-то, – не сдержала эмоций Катюшка.

– К сожалению, клиника и лабораторные данные говорят именно за это. Более точно мы поставить диагноз не можем.

– Я категорически против этого гадания на кофейной гуще и готова заплатить любые деньги, чтобы мой муж получил лучшую диагностику и лечение!

– К сожалению, у нас в стране не делают анализов на содержание в крови пурпуксина. Так называется яд пурпупной синявки.

– Так отправьте за границу! Говорю вам русским языком: я за ценой не постою.

– Да это не имеет смысла. Мы делаем все, что в наших силах. Трансфузия плазмы, гепатопротекторы – все как полагается.

– А антидот? – глухо спросила Алина, неожиданно вспомнив утренний разговор с главврачом «скорой помощи».

– Да, пенициллин.

– Пенициллин? Золотой стандарт второй мировой? – опять взвилась Катюшка. – Ну, теперь мне понятно, что мой муж попал в руки к самым настоящим коновалам, которые травят его устаревшими лекарствами!

– Девушка, – строго обратился к ней врач. – Я понимаю ваше состояние, но все-таки держите себя в руках. Повторяю: мы делаем все, что в наших силах.

Катюшка залилась слезами и отошла.

– Шансы? – одними губами спросила Алина.

Доктор помолчал, как бы прикидывая то, что уже давно было десятки раз прикинуто:

– Отравление пурпурной синявкой – одно из самых тяжелых. Пурпуксин очень коварный яд. Не хочу вас пугать, но шансов немного.

– Но они все же есть?

– Будем надеяться… будем надеяться.

Когда Алина вновь вернулась на свое место у стены, Катюшка рассматривала себя в зеркальце.

– От этих нервотрепок я такая страшненькая, – сказала она. – С шести утра на ногах… Но ничего, скоро Костик выздоровеет, и мы…

Алина всхлипнула.

– Что такое? Этот коновал что-то скрывает от меня? – нагнулась к ней Катюшка. – С Костиком что-то страшное?

– Нет-нет, Катюш, – Алина утерла слезы, – с ним все будет нормально.

Зина курила у токсикологического центра. Вот уж не думала она, что Алинка отыщется здесь. Точно, мать Тереза! Вот уже вторые сутки валандается с этим Стражнецким…

– М-да, ну и видок у тебя, – приветствовала она Корикову. – Подыши, подыши свежим воздухом… Как болящий? Надеюсь, прежде чем испустить последний вздох, он поведает миру, где нажрался этих синявок? Очень любопытно!

– Сегодня днем он пришел в себя, но по анализам все стало еще хуже. Кровь не сворачивается, печень увеличена…

– Надо думать, сколько они выжрали на дне химфака…

– Что? На дне химфака? Откуда ты знаешь?

– Да в интернете наткнулась. Они фотки выложили на городской форум. Твой там в президиуме сидит, щеки надувает…

– Что же ты раньше молчала? Теперь мы выясним, что подавали на банкет и…

– И? – иронично переспросила Зинка. – Вот именно, что никаких «и». В больницу попал один твой Костик. Если бы это были грибы, траванулось бы все стадо.

– Тем не менее, доктора настаивают, что это синявка. Зин, ты никому не расскажешь? Этим делом уже полиция занимается. Считают, что Костю специально отравили из-за выборов.

Простившись с подругой, Зина направилась к «Десяточке», где через полчаса они договорились встретиться с Мишей. Несмотря на воскресный день, с утра он уехал в офис – нужно было привести в порядок документацию по последним командировкам.

– Привет, любимая, – раздалось справа от нее.

– Миша? Что ты здесь делаешь?

– Возвращался из офиса, увидел тебя, остановился.

– Твой офис находится на другом конце города, – с металлом в голосе отвечала Рыкова. – Смотри, если проведаю за тобой какие грешки…

– Да ты что, – рассмеялся Миша. – Я заезжал выяснить подробности по одной жалобе. Тут неподалеку. Сложный случай попался.

– Сложный случай сейчас с моим заклятым другом Костей Стражнецким. Я только что из реанимации. Представляешь, в апреле травануться пурпурными синявками? Ох, боюсь я, не жилец он, не жилец…

– Да не хорони ты его раньше времени. Вот увидишь, выкарабкается твой друг.

– Да он-то, может, и выкарабкается, а я на свадьбе свалюсь от упадка сил! Вместо того, чтобы посвятить эту неделю походам по СПА-салонам, я буду выяснять, где и что отведал в пятницу наш болезный. Задание главреда.

– Зин, ты, кажется, опять ввязываешься в очередное расследование, – вздохнул Миша.

– Но если меня об этом попросила лучшая подруга!

– Я убежден, что каждый должен заниматься своим делом. Врач – лечить, журналист – писать, а полицейский – расследовать. Ну, узнаешь ты, что в каком-нибудь ресторане твоему другу в тарелку с груздями случайно попала синявка…

– Случайно? Как ты наивен, Миша. Ты даже не представляешь, на что способны некоторые воротилы от большой политики…

– Большой политики?!

– Да, Миша, да. Менты считают, что моего друга отравили по заказу конкурирующих кандидатов.

Стражнецкий пришел в сознание лишь спустя полтора суток после того, как потерял его у Алины на пороге. Это произошло в тот момент, когда Катюшка вышла «подышать свежим воздухом» и пропала часа на три. Само собой получилось так, что Корикова оказалась первым человеком, кого увидел Костик, разлепив бледные веки.

– Ты? – слабо удивился он. – Это судьба… это знак…

Вместо ответа Алина взяла его за руку и вгляделась в его глаза.

– Что со мной? – Костик попытался привстать и осмотреться. – Я в больнице?

– Лежи спокойно. Ты немножко приболел, но уже идешь на поправку.

При этих словах на глазах у нее выступили слезы: буквально полчаса назад она разговаривала с завотделением, и он сказал, что лабораторные показатели ухудшились. Судя по всему, яд вовсю хозяйничал в костином теле, отвоевывая все новые сферы влияния.

– Ты плачешь? Что-то случилось? Как я сюда попал? Какой сегодня день недели? – Стражнецкий засыпал ее вопросами.

– Тихо, тихо, – Алина погладила его по лбу. – Не думай ни о чем.

– Но почему ты здесь?

– Потому что, – ответила Алина и отвела взгляд.

– Я был уверен, что давно безразличен тебе. Но теперь…Значит, ты меня простила?

– Я позову врача, – и Алина вышла.

Ее не было каких-то семь минут, но, когда она вернулась с доктором, навстречу ей из палаты выскочила Катюшка. Она давилась рыданиями.

– Что ты ему наговорила, пока меня не было? – набросилась она на Корикову, впервые назвав ее на «ты». – Он не желает меня видеть! Шлет на три буквы! Меня, законную жену, мать его детей!

– Кать, все будет нормально, он сейчас просто не понимает ничего, – попыталась утешить ее Алина.

– Ничего не понимает?! Какая ты хитрая, изворотливая змея! – отбросила ее руки Катюшка. – Лицемерная святоша! Хочешь придти на готовенькое? Я запрещаю тебе приближаться к моему мужу!

– Девушка, успокойтесь, – устало заметил Стражнецкой доктор. – Если вы не прекратите устраивать тут истерики, я закрою вам доступ в отделение. И… давайте считаться и с желаниями пациента. Если он не хочет вас видеть – сидите в коридоре и ждите, когда позовет. А лучше езжайте домой. Когда он скажет о вас, мы тут же позвоним.

Пыхтя, вздыхая и постанывая, Катюшка еще минут двадцать просидела в коридоре, после чего, вполголоса пообщавшись с кем-то по мобильнику, покинула отделение. Судя по всему, у нее намечался девичник в кругу двух-трех подруг из «высшего общества».

Алина следила за Костиком через щелочку в двери. Она решилась зайти в палату, лишь когда за окном стемнело, и по мерному дыханию больного она поняла, что он уснул. На цыпочках приблизившись к кровати, она опустилась на стул, как вдруг Костик открыл глаза и схватил ее за руку. Алина слабо запротестовала.

– Ты спасла мою репутацию, – горячо заговорил он. – Я нажрался как свинья и валялся бы под забором…

– Ты помнишь, что пил? – осторожно поинтересовалась Алина.

– Да много чего. Шампанское со свитой декана, коньяк с девчонками, вискарь с каким-то парнем, потом, кажется, опять коньяк… это после того, как мы подрались с тем белобрысым, с которым пили вискарь…потом…

– Вечер удался, – улыбнулась Алина в сторону. – А скажи, грибы ты ел какие-нибудь?

– Алин, разве ты не в курсе, что я вообще не ем грибы? Ты уже забыла, как мы у вас на корпоративе сцепились с Филатовым из-за маринованных рыжиков. Он настаивал, чтобы я закусил ими, а когда я отказался, то он сказал, что я его не уважаю и за это получу в морду.

– Точно-точно, как я могла об этом забыть, – улыбнулась Корикова, вспоминая события семилетней давности. – Но как же тогда ты мог съесть пурпурную синявку?

– Я съел пурпурную синявку? – изумился Костик. – Этого не может быть.

– Вспоминай, вспоминай. С чем был мясной рулет на банкете? Начинка из грибов, наверно?

– Да я бы не притронулся к такому рулету.

– Ну тогда не знаю, – вздохнула Алина.

– А я знаю, – разгорячился Костик. – Все так хотели со мной выпить, а я из страха показаться высокомерным никому не отказывал. Вот и надрался в зюзю. Но сейчас мне уже лучше, и я поеду домой.

С этими словами он резво сел в кровати и откинул одеяло. Алина мельком глянула на его поджарое тело и отошла к окну.

– Э, а где мои вещи? Не могу же я ехать домой голым. Хоть бы трусы оставили…

– Ты никуда не поедешь, Кость.

– Но я чувствую себя вполне нормально. И мы с тобой сейчас где-нибудь отметим мое выздоровление, да? Мне нужно тебе кое-что сказать… Как я выгляжу? У тебя есть зеркальце? Нет? Ладно, я сейчас…

И он застучал босыми пятками по направлению к коридору. Алина не сдвинулась с места. В таком виде далеко он не уйдет, сейчас его сцапают и водворят в палату… Вдруг отделение огласил визг. Судя по громкости и разнообразию модуляций, визжало сразу несколько женщин.

– Господи, – пробормотала Алина и поспешила в коридор, – голого мужика, что ли, не видели?

Стражнецкий навзничь лежал на полу, а подле него с ваткой, смоченной в нашатыре, суетилась самая старшая из медсестер. Три молоденькие стояли поодаль, кидая на пациента опасливые и вместе с тем любопытные взгляды.

– Где догляд? Где уход? – заворчала на Корикову медсестра. – Почему вы позволили тяжелому больному самовольно покинуть палату? От вас никакого проку…

– Простите, пожалуйста. Я не смогла с ним справиться…

– А ну помогите мне. Кладите его руку себе на плечи… На счет «два» поднимаем и тащим…

Стражнецкий быстро пришел в сознание, но его состояние значительно ухудшилось.

– Алин, скажи честно, что со мной? – хрипло зашептал он. – Это свиной грипп?

– Нет, что ты, – попыталась улыбнуться Корикова. – Просто у тебя очень высокая температура.

– У меня губы ничего не чувствуют. Язык словно онемел. Что это?

– Это яд, Костя. Яд пурпурной синявки.

– Чепуха какая-то… Скажи правду: есть хоть один шанс, что я умру?

– Нет-нет, – заверила его Алина, с трудом сдерживая подступивший к горлу ком. – Это не опасно для жизни. Ты обязательно выздоровеешь.

– И начну новую жизнь, – слабо улыбнулся Стражнецкий и потянулся к ее руке. – Если ты меня простишь…

– Спи, спи, – и Алина положила руку ему на лоб. Погладила волосы, очертила брови, глаза, нос, губы…

Лишь когда Костик уснул, она позволила себе тихо поплакать. Надежда на благополучный исход почти покинула ее.

Понедельник и вторник прошли точно так же. Больной был крайне слаб, ничего не ел. Вдобавок ко всему у него пожелтели склеры глаз. Завотделением тихо качал головой:

– Печеночная недостаточность усугубляется. Хорошо, хоть трансфузия плазмы помогает – коагулограмма стала получше…

– У него есть хотя бы один шанс?

– Я не господь Бог, чтобы делать такие прогнозы, – вздохнул доктор. – Летальность при отравлении пурпуксином очень высока…

– Но почему тогда он не погиб сразу? Значит, организм сопротивляется?

– Это яд замедленного действия. Но в ближайшие дни все должно проясниться.

Алина по-своему истолковала слова доктора. Она решила, что завтра-послезавтра начнется выздоровление.

– Потерпи еще немного, – сказала она Косте. – Скоро тебя выпишут. Я позвоню Кате и попрошу привезти тебе вещи.

– Не надо ей звонить, – буркнул Костик. – Отрезано. Я не вернусь. Скоро у меня начнется новая жизнь.

– В Москве?

– В Москве, Эмске или где-нибудь в другом месте – но новая. Долой эти ложные ориентиры, тараканьи бега, лицемерную любовь. Мне нужно дело по душе и любимая женщина рядом.

– И такая есть на примете? – улыбнулась Алина.

– Давно, – и Костя поцеловал ей руку.

Корикова ничего не ответила и перевела взгляд за окно.

– Наверно, тебе трудно меня простить, – заговорил Костик. – Но я ничего не понимал в этой жизни! Я считал, что счастье – это иметь шикарную квартиру, заседать в Эмской Раде, отдыхать на Бали и тусоваться по стрип-барам. И чтобы приблизиться к этому, я сделал ложный шаг. Женился на избалованной, безмозглой, бессердечной стерве. Что же удивительного…

– Не говори так о ней, – перебила его Алина. – Отчего же ты вдруг прозрел?

– Я несчастлив, Алин. Я потерял вкус к жизни. Меня ничто не радует, ничто не огорчает. У меня нет никаких радостей, кроме вечернего бокала коньяка и сигары. Мне неинтересно то, чем я занимаюсь. Эти бесконечные заседания, совещания… Все равно я там лишь исполнитель, статист. Светлые перспективы оказались ограничены этой лживой ячейкой, куда я вступил опять-таки против своей воли. Я раньше думал, что богатые живут очень интересной и насыщенной жизнью. И это оказалось фикцией! Я думал найти утешение в женщинах, но и в них перестал влюбляться!.. Но я не верю, что все потеряно. Если я и свернул не на ту тропку, могу же я вернуться на правильный путь? Как ты считаешь?

– Можешь. Безусловно, можешь. Но ты должен понимать, что масштабы перемен будут грандиозны. Ты готов отказаться от своего статуса, выйти из политсовета «РВС», перестать мелькать на экранах и вылететь из списка самых влиятельных?

Стражнецкий замолчал, но через пару секунд выпалил:

– О боже! Конечно, готов. Все, что ты перечислила – суета, пустота и ложь. Мы с тобой уедем в другой город… лучше на море… купим виллу… ты будешь разводить розы, а я – ставить химические опыты, выводя формулу моей мечты. Знаешь, в юности я хотел создать одно вещество… ну ладно, это неинтересно… А по вечерам мы будет ходить на набережную и прямо на виду у всех танцевать румбу. Я научу тебя… Так и проживем свои дни в гармонии и любви.

– А ты знаешь, сколько стоит вилла? – усмехнулась Корикова. – У меня нет таких денег.

– Зато они есть у меня. Вернее, будут.

– Откуда?

– Ну, мы с амебой кое-что нажили. Да еще один проектик намечается…

– Боже, ты говоришь о новой честной жизни и тут же рассказываешь мне, как «обуешь» жену при разводе. Ты сам-то понимаешь, что неисправим? И неужели ты думаешь, что я соглашусь выйти замуж за человека, оставившего на бобах жену и детей?

– Но это вынужденный шаг. А потом мы с тобой заживем очень счастливо…

– Согласившись на это, я подпишусь под приговором себе самой. Потому что, когда спустя энное количество лет под бульдозер твоей рефлексии попаду уже я, ты точно так же откажешься от меня, а свою якобы любовь назовешь ошибкой… Как тебе можно верить?