Четыре сезона (сборник) Кинг Стивен

23

Сон Дюссандера был неспокойным – его мучили ночные кошмары.

…Их были тысячи и миллионы. Они выбегали из джунглей и бросались на уже опасно накренившуюся ограду из колючей проволоки, по которой был пропущен ток. В отдельных местах проволока порвалась, и ее концы извивались по утрамбован-

ному плацу, исторгая синие искры. Конца узникам было не видно – они все шли и шли! Фюрер оказался таким же сумасшедшим, как и Роммель, если действительно считал, что проблему евреев можно решить окончательно. Их были миллиарды, они заполняли всю Вселенную, и все хотели его крови…

– Просыпайся, старик! Дюссандер! Просыпайся, пора!

Сначала он решил, что его зовут во сне.

К нему обращались по-немецки. Наверняка это сон, чем и объяснялся тот невыразимый ужас, который охватил Дюссандера. Если проснуться, можно будет спастись. И старик усилием воли сбросил оковы сна.

Но человек, сидевший возле кровати верхом на стуле, был не из сна, а вполне реальным.

– Просыпайся, старик, – повторил посетитель, которым оказался сравнительно молодой человек не старше тридцати лет. За стеклами очков в простой металлической оправе внимательный взгляд темных глаз. Довольно длинные каштановые волосы падали на воротник рубашки, и сначала Дюссандер даже подумал, что это загримированный Тодд. Однако он ошибался, и молодой человек был одет в старомодный синий костюм, явно неуместный в жарком калифорнийском климате. На лацкане пиджака поблескивал маленький значок. Явно серебряный, а серебро, как известно, убивает вампиров и оборотней. Значок в форме шестиугольной звезды Давида.

– Вы ко мне обращаетесь? – спросил Дюссандер по-немецки.

– К кому же еще? Никого другого тут нет.

– А где Хайзел? Да, его вчера выписали.

– Проснулся?

– Конечно. Только вы меня с кем-то перепутали. Меня зовут Артур Денкер. Наверное, вы ошиблись палатой.

– Моя фамилия Вайскопф. А тебя зовут Курт Дюссандер.

Дюссандер хотел облизнуть губы, но не смог. Наверное, сон

все еще продолжался. Что ж, дайте мне еще одного бродягу и нож поострее, и я избавлю свои сны от таких видений, как этот мистер Звезда Давида в Петлице.

– Я не знаю никакого Дюссандера, – вежливо сообщил он посетителю. – Я вас не понимаю. Мне вызвать сестру?

– Ты все отлично понимаешь, – возразил Вайскопф, отбрасывая со лба прядь волос. Прозаичность этого жеста окончательно лишила Дюссандера еще теплившейся надежды, что он продолжал видеть сон. – Хайзел, – сказал Вайскопф и показал на пустую кровать.

– Хайзел, Дюссандер, Вайскопф… Все эти фамилии мне ни о чем не говорят.

– Хайзел упал со стремянки, когда прибивал под крышей водосток, – пояснил Вайскопф. – Он сломал позвоночник, и, не исключено, больше никогда не сможет ходить. Вот такое несчастье. Но в его жизни оно было не единственным. Во время войны он был узником Патэна, где потерял жену и двух дочерей. А комендантом лагеря был ты.

– Да вы с ума сошли! – возмутился Дюссандер. – Меня зовут Артур Денкер. Я приехал в Америку после смерти жены. А до этого я был…

– Хватит рассказывать сказки! – остановил его Вайскопф жестом руки. – Он не забыл твое лицо. Это лицо! – Жестом фокусника, демонстрирующего новый трюк, Вайскопф махнул неизвестно откуда взявшейся фотографией. Одной из тех двух, что показывал мальчик несколько лет назад. Молодой Дюссандер в щегольски сдвинутой набок фуражке и с офицерской тросточкой под локтем.

Дюссандер перешел на английский и произнес, медленно и четко выговаривая каждое слово:

– Во время войны я работал слесарем на заводе. Занимался производством приводных блоков и силовых агрегатов для бронеавтомобилей и грузовиков. Потом меня перевели на изготовление танков «Тигр». Я был в запасе, и меня призвали под ружье для обороны Берлина, где я сражался, хотя и недолго. А после войны я работал на машиностроительном заводе в Эссене, пока…

– …пока не настала пора бежать в Южную Америку. Со своим номерным счетом в швейцарском банке, золотом, переплавленным из коронок евреев, и серебром из отнятых у них украшений. Мистер Хайзел отправился домой счастливым человеком. Он, конечно, пережил настоящий шок, когда, проснувшись ночью, понял, кто его сосед по палате на самом деле. Но теперь ему намного лучше. Он считает, Господь одарил его величайшей

милостью, ведь в результате перелома позвоночника удалось обнаружить одного из самых жестоких преступников, которых знало человечество, и тому не удастся избежать возмездия.

Дюссандер снова заговорил медленно и четко:

– Во время войны я работал слесарем на заводе…

– Ты еще не понял? Твои бумаги не выдержат серьезной проверки. Ты сам это знаешь, и я это знаю! Ты попался!

– Я занимался производством…

– …трупов! В любом случае ты окажешься в Тель-Авиве еще до Рождества. На этот раз мы встречаем полное понимание со стороны властей, Дюссандер. Американцы очень хотят сделать нам приятное, а твой арест попадает как раз в эту категорию.

– …приводных блоков и силовых агрегатов для бронеавтомобилей и грузовиков. Потом меня перевели на изготовление танков «Тигр».

– К чему эти ненужные отпирательства?

– Я был в запасе, и меня призвали…

– Ладно, пусть так. Я еще вернусь. И очень скоро.

Вайскопф поднялся и вышел из палаты. На мгновение на

стене застыла его тень, но тут же исчезла. Дюссандер закрыл глаза. Неужели американцы его выдадут? Три года назад, когда в Америке ощущались перебои с нефтью, он бы поверил в это сразу. Да и сейчас из-за безумных иранских фанатиков американцы спешно укрепляли связи с Израилем. Его запросто могут выдать. И что это означало?

Так или иначе, официально или нет, но Вайскопф и его коллеги до него наверняка доберутся. По отношению к нацистам их позиция была всегда непреклонной, а уж если речь заходила о концлагерях, они вообще шли напролом.

Дюссандера била дрожь. Но он знал, что должен сделать.

24

Архивные материалы по учащимся младшей средней школы Санта-Донато хранились в старом складском здании на севере города неподалеку от заброшенного депо. В сумрачном по-

мещении гуляло гулкое эхо и пахло воском, мастикой и хлоркой.

Эд Френч прибыл туда около четырех часов дня в сопровождении Нормы. Впустивший их вахтер сказал, что необходимые Эду материалы находятся на четвертом этаже, и проводил их до места. Зловещее эхо, далеко разносившее звуки их шагов, заставило испуганно притихнуть даже никогда не унывающую Норму.

Она обрела привычную жизнерадостность только на четвертом этаже и стала весело скакать по сумеречным проходам, заставленным коробками и папками, пока Эд искал табели за 1975 год. Он вытащил вторую коробку и принялся перебирать ее. Борк. Ботсуик. Босвелл. Боуден Тодд! Он быстро вытащил табель и, поняв, что при тусклых лампах все равно ничего не разберет, подошел к большому окну с пыльными стеклами.

– Не бегай здесь, милая! – крикнул он дочери.

– А почему?

– Потому что тебя схватят тролли, – ответил он и поднес табель Тодда к свету.

То, что оценки в этом табеле четырехлетней давности аккуратнейшим образом подчистили, сомнений не было.

– Боже милостивый! – пробормотал ошарашенный Эд.

– Тролли! Тролли! Тролли! – радостно выкрикивала Норма, прыгая и кружась по проходу.

25

Дюссандер, с трудом передвигая ноги, медленно брел по коридору больницы. На нем был синий больничный халат, надетый поверх сорочки с завязками на спине. Время – восемь вечера, и медсестры как раз менялись перед ночной сменой. Примерно полчаса они будут обмениваться новостями, сплетничать и пить кофе на посту дежурной, сразу за углом от питьевого фонтанчика.

То, что Дюссандеру было нужно, располагалось напротив фонтанчика.

На него самого никто не обращал внимания – в это время коридор больницы напоминал длинную платформу перед отправлением поезда. Ходячие пациенты неспешно прогуливались: кто в синих халатах, кто в больничных сорочках, придерживая полы за спиной руками. Из палат доносились обрывки музыки из радиоприемников, настроенных на разные станции. Изредка попадались посетители. В одной палате кто-то громко смеялся, а в другой – горько плакал. Проследовал доктор, уткнувшись носом в раскрытый роман.

Дюссандер подошел к фонтанчику, напился из ладони и, вытерев губы, бросил взгляд на закрытую дверь напротив. Она всегда должна была быть запертой… во всяком случае, так полагалось. Однако он обратил внимание, что во время пересменки это помещение часто пустовало, а дверь оказывалась незапертой. Медсестры собирались за углом, откуда двери видно не было. Дюссандер отметил это натренированным взглядом человека, постоянно находящегося настороже. Конечно, было бы лучше понаблюдать за комнатой еще с недельку и подстраховаться на случай разных неожиданностей, и он наверняка бы именно так и поступил, но теперь следовало действовать безотлагательно. О тайном «логове оборотня» вот-вот станет известно всем, и он окажется под постоянным присмотром. Допустить такое нельзя.

Он сделал еще пару глотков, снова вытер губы и осмотрелся. Затем, не таясь, медленно пересек большой коридор и направился к двери, повернул ручку и вошел в комнату, где хранились лекарства. На случай встречи с кем-то Дюссандер – близорукий старик – смущенно извинился бы, пояснив, что всего лишь искал туалет и ошибся дверью.

Но на складе никого не было.

Дюссандер бросил быстрый взгляд на верхнюю полку слева. Только глазные и ушные капли. На второй полке – слабительное и свечи. На третьей он заметил снотворное секонал и веронал. Сунув пузырек со снотворным в карман, Дюссандер вышел из комнаты, смущенно улыбаясь – здесь не было никакого туалета! Да вот же нужная дверь – возле фонтанчика! Как глупо!

Он прошел в туалет, вымыл руки и направился в свою палату, ставшую одноместной после выписки достопочтенного мистера Хайзела. На столике между кроватями стоял пластмассовый кувшин с водой и стакан. Жаль, что в такой момент под рукой не оказалось виски, но это не так важно – таблетки благополучно перенесут его в мир иной независимо от того, чем их запить.

– За тебя, Моррис Хайзел! – произнес он с едва заметной улыбкой и налил в стакан воды. После стольких лет вечного страха и постоянного напряжения, когда кругом – на скамейках в парке, в ресторане, в кино, – всюду мерещились знакомые лица, он наконец попался! И кто его узнал? Человек, которого он совсем не помнил. Даже смешно! Этот Хайзел даже не удостоился его внимания – подумаешь, неудачник, которого Господь наградил сломанным позвоночником. Подумав, Дюссандер пришел к выводу, что это не просто смешно, а очень смешно.

Старик положил в рот три таблетки и запил водой. Затем проглотил еще три, а потом еще. В коридоре напротив два пожилых мужчины играли в криббидж[24]. У одного из них, он знал, была грыжа. А у другого? Желчные камни? Камни в почках? Опухоль? Простата? Вот они – ужасы старости. И несть им числа.

Дюссандер снова налил в стакан воды, но еще таблеток пока пить не стал. Слишком большая доза могла все испортить. Его просто вырвет, а потом ему промоют желудок и сохранят жизнь для разных мерзостей, которые уготовят американцы с израильтянами. Он вовсе не собирался расставаться с жизнью, как какая-нибудь hausfrau[25], которая в порыве отчаяния истерично глотает пригоршню таблеток. Он примет еще, когда почувствует сонливость. Тогда все сработает как надо.

До него донесся торжествующий голос одного из игроков в холле:

– Две пары – это десять очков… «Пятнадцать» – еще восемнадцать… и нужный валет для девятнадцати! Как тебе это?

– Я бы на твоем месте подождал радоваться! – осадил его старик с грыжей. – Я первым считаю очки. Так что поминай, как звали!

«Поминай, как звали», – мысленно повторил Дюссандер, чувствуя, как его начинает одолевать сонливость. До чего же американцы любят всякие выражения типа «мне до фени», «шевели мозгами», «засунь себе в задницу», «деньги все могут». Просто удивительно…

Они думают, что уже поймали его, а он ускользнет у них прямо из-под носа, и «поминай, как звали»!

Вопреки всякому здравому смыслу Дюссандеру вдруг ужасно захотелось написать записку мальчику. Пожелать ему никогда не терять осторожности. Послушать старика, который попался по своей неосмотрительности. Ему хотелось добавить, что в конце концов мальчик заслужил его, Дюссандера, уважение. И хотя старик никогда не смог бы полюбить его, их беседы были намного лучше одиночества с одними и теми же вечными мыслями. Но любая записка, даже самого невинного содержания, могла вызвать ненужные подозрения и поставить мальчика под удар, а этого Дюссандер не хотел допустить ни в коем случае. Само собой, парнишке предстоит провести пару непростых месяцев в ожидании визита какого-нибудь правительственного агента с вопросами о документе, найденном в депозитной ячейке, абонированной Куртом Дюссандером на имя Артура Денкера… Но со временем он убедится, что старик говорил правду и никакой ячейки не было. Мальчишке ничего не угрожало, если он сам себя чем-нибудь не выдаст.

Дюссандер протянул руку, которая, казалось, стала необыкновенно длинной, взял стакан и проглотил еще три таблетки. Потом поставил стакан, закрыл глаза и устроился на мягкой подушке поудобнее. Никогда прежде он не чувствовал такой сонливости. Его сон будет долгим. И принесет долгожданное успокоение.

Если, конечно, в нем не будет кошмаров.

Эта мысль привела его в ужас. Кошмары? Господи, только не это! Только не сводившие его с ума кошмары! Ведь проснуться уже будет нельзя! Ни за…

Охваченный ужасом, он попытался сбросить оковы сна. Со всех сторон прямо из кровати к нему уже тянулись худые руки с жадно хватавшими воздух пальцами.

Нет!

Клубок рвавшихся в разные стороны мыслей вдруг провалился в темную шахту и полетел, постоянно ускоряясь и раскручиваясь по спирали, вниз, в чернеющую пустоту неизвестности…

Отравление от передозировки обнаружили в 1:35 ночи, и через пятнадцать минут констатировали смерть. Дежурная медсестра была молодой, и Дюссандер ей даже нравился своей неизменной обходительностью с налетом иронии. Не в силах сдержать слезы, она расплакалась. Будучи католичкой, девушка никак не могла понять, почему такой приятный старик, уже шедший на поправку, вдруг решился на столь ужасный поступок и обрек свою бессмертную душу на вечные муки в аду.

26

В субботу утром Боудены встали около девяти часов. В половине десятого семья собралась на кухне. Моника, так до конца и не проснувшаяся, молча готовила на завтрак омлет, сок и кофе, а Тодд с отцом читали каждый свое: сын – научно-фантастический роман, а отец – журнал по архитектуре. За дверью послышался шлепок – доставили газету.

– Хочешь, я принесу, пап?

– Я сам.

Дик сходил за газетой, сделал глоток из кружки с кофе и, взглянув на первую полосу, поперхнулся.

– Дик, что с тобой? – встревожилась Моника.

Закашлявшись, Дик показал, что кофе попал не в то горло.

Тодд снисходительно на него посмотрел поверх раскрытой книги, а Моника принялась стучать мужу по спине. После третьего удара ее взгляд упал на газету, и она застыла на месте, как в игре «замри-отомри». Глаза ее округлились, и, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

– Боже милостивый! – наконец с трудом выдавил Дик Боуден.

– Но ведь это… Не может быть… – начала Моника и осеклась, бросив взгляд на Тодда. – Милый…

Дик Боуден тоже смотрел на сына.

Тодд, встревожившись, поднялся и сделал шаг к отцу.

– Да что случилось?

– Мистер Денкер, – ответил отец и замолчал, не зная, что добавить.

Тодд увидел заголовок и все сразу понял. Огромные буквы кричали: «БЕГЛЫЙ НАЦИСТ ПОКОНЧИЛ С СОБОЙ В БОЛЬНИЦЕ». Внизу две фотографии – обе Тодд видел раньше. Одна была сделана шесть лет назад уличным фотографом, и Артур Денкер на всякий случай ее выкупил, чтобы она никому не попала на глаза. На другой был снят Курт Дюссандер в эсэсовской форме: фуражка щегольски сдвинута набок, под локтем – офицерская тросточка.

Если нашли снимок уличного фотографа, значит, побывали у него дома.

Тодд быстро пробежал глазами статью, лихорадочно соображая. Об убитых бродягах пока ни слова! Но их тела обязательно найдут, и газеты тогда взорвутся заголовками: «КОМЕНДАНТ ПАТЭНА ОСТАЛСЯ ВЕРЕН СЕБЕ!», «УЖАСНАЯ НАХОДКА В ПОДВАЛЕ НАЦИСТА! ОН ПРОДОЛЖАЛ УБИВАТЬ!».

Тодд покачнулся – земля уходила у него из-под ног.

Откуда-то издалека донесся отчаянный крик матери:

– Держи его, Дик! Он падает!

Падает! Падает! Падает!

Это слово закрутилось в голове, будто на нем заело пластинку. Тодд смутно почувствовал, как отец подхватил его. Перед глазами все поплыло, и он потерял сознание.

27

Эд Френч откусил от плюшки и развернул газету. Увидев первую полосу, он едва ли не подавился.

– Эдди! – встревожилась Сондра Френч. – С тобой все в порядке?

– Папа подавился! Папа подавился! – торжественно пропела маленькая Норма и с удовольствием стала помогать матери стучать Эду по спине. Тот не обращал на них внимания, не в силах отвести изумленный взгляд от газеты.

– Да что с тобой? – снова спросила Сондра.

– Это он! Он! – закричал Эд, с силой тыча пальцем в фотографию. – Тот самый человек! Лорд Питер!

– Да о чем ты…

– Это дед Тодда Боудена!

– Что? Военный преступник? Да ты с ума сошел!

– Это точно он! – почти простонал Эд. – Господи Боже, никаких сомнений!

Сондра Френч долго разглядывала фотографию.

– На Питера Уимзи совсем не похож! – пришла она к выводу.

28

Тодд, бледный как мел, сидел на диване между родителями.

Напротив располагался вежливый седовласый полицейский по имени Риклер. Дик предложил позвонить в полицию, но Тодд сказал, что сделал это сам, и его голос, когда он говорил, был ломающимся, как у подростка.

Теперь же Тодд говорил безучастно и монотонно, чем до смерти пугал Монику. Ему должно было скоро исполниться восемнадцать, но во многих отношениях он оставался еще совсем мальчишкой. Такой шок не мог не сказаться на мальчике.

– Я читал ему… даже не знаю… «Тома Джонса» Филдинга. «Мельницу на Флоссе» Джордж Элиот. Меня книга не впечатлила. Рассказы Готорна. Я помню, ему особенно понравились «Каменный лик» и «Молодой Браун». Начали «Записки Пиквикского клуба», но потом бросили. Он сказал, что Диккенс смешнее всего, когда рассуждает серьезно, а Пиквик вообще

похож на котенка. Он так и выразился. Наверное, самой лучшей книгой был «Том Джонс». Она нам обоим понравилась.

– И это было четыре года назад, – уточнил Риклер.

– Да, я заезжал к нему, когда было время, а потом стал учиться в школе в другом конце города. Нас туда возили на автобусе… тренировки… стали больше задавать на дом… в общем… всяких дел прибавилось.

– И свободного времени стало меньше.

– Да, верно. В старших классах заниматься приходиться больше… надо набирать баллы для колледжа.

– Тодд – очень способный ученик, – почти автоматически добавила Моника. – По успеваемости он второй в классе. Мы им очень гордимся.

– Еще бы! – заметил Риклер с понимающей улыбкой. – У меня в школе «Фэрвью», что в конце долины, учатся два сына. Так к ним претензий нет только по физкультуре. – Он повернулся к Тодду: – А когда стал учиться в другой школе, ты уже больше не читал ему?

– Нет. Только иногда – газету. Он спрашивал меня, что в заголовках. Очень следил за скандалом с «Уотергейтом». И всегда интересовался котировками фондовой биржи, а там все напечатано так мелко, что он просто опупевал. Извини, мам.

Она молча погладила его по руке.

– Не знаю, зачем ему нужны были котировки, но он следил за ними.

– У него имелись кое-какие акции, – пояснил Риклер. – И проценты помогали ему сводить концы с концами. Хотите, я вас удивлю? Человек, который помог ему купить акции на чужое имя, был осужден за убийство в конце сороковых! Бывают же совпадения! У Дюссандера в доме нашли пять комплектов удостоверений личности на разные имена. Надо отдать ему должное: заметать следы он умел.

– Наверное, акции он хранил где-нибудь в банке, – заметил Тодд.

– Прошу прощения? – Риклер удивленно приподнял брови.

– Акции, – повторил Тодд, и отец, который сначала тоже удивился, согласно кивнул.

– Сертификаты акций были в ящике под кроватью, – ответил Риклер, – вместе с фотографией, где он снят как Денкер. А у него что – была абонирована депозитная ячейка в банке, сынок? Он говорил об этом?

Тодд, подумав, покачал головой.

– Просто я подумал, что акции должны храниться там. Не знаю… вся эта история… понимаете… у меня просто крыша от нее едет! – Он удрученно покачал головой. Он действительно был потрясен, но постепенно приходил в себя и чувствовал, как напоминает о себе инстинкт самосохранения. Реакция обострилась, и одновременно к нему вернулась способность соображать. Если Дюссандер действительно снял ячейку в банке для хранения своего письма, то не разумно ли было держать в ней и акции тоже? Вместе с фотографией?

– Мы работаем над этим делом вместе с израильтянами, – сказал Риклер. – Неофициально. И попрошу вас не упоминать об этом журналистам, если надумаете с ними разговаривать. Они – настоящие шакалы и умеют вытягивать нужную информацию. С тобой хочет встретиться человек по имени Вайскопф, Тодд. Если ты сам не против, и с согласия родителей, разумеется.

– Я не против, – ответил Тодд, но невольно поежился при мысли, что его будут обнюхивать те же ищейки, что выслеживали Дюссандера последнюю треть его жизни. Дюссандер был о них исключительно высокого мнения, и Тодд напомнил себе, что расслабляться нельзя ни на минуту.

– Мистер и миссис Боуден, вы не возражаете против встречи вашего сына с мистером Вайскопфом?

– Нет, если Тодд согласен, – ответил Дик Боуден. – Но я хотел бы при этом присутствовать. Я читал про то, как действуют агенты МОССАДа…

– Вайскопф – не агент МОССАДа. Он – специальный сотрудник, как их называют израильтяне. Вообще-то он преподает грамматику идиша и – вы не поверите! – английскую литературу. И даже написал два романа, – улыбнулся Риклер.

Дик поднял руку, останавливая его:

– Кем бы он ни был, я не позволю ему давить на Тодда. Судя по тому, что я слышал, эти ребята не очень-то разборчивы в

средствах. И я хочу, чтобы и вы, и этот Вайскопф запомнили раз и навсегда: Тодд всего лишь желал помочь старому человеку и понятия не имел, кем тот являлся на самом деле!

– Все в порядке, пап. – Тодд слабо улыбнулся.

– Я просто рассчитываю на вашу помощь, – пояснил Риклер, – и с уважением отношусь к вашему мнению. Но уверен, вам понравится мистер Вайскопф и вы убедитесь в его тактичности. У меня больше нет вопросов, но я вряд ли выдам тайну, если скажу, что именно интересует израильтян. Тодд был с Дюссандером, когда у того случился сердечный приступ…

– Он попросил приехать и прочитать ему письмо, – вставил Тодд.

– Это нам известно. – Риклер подался вперед и уперся локтями в колени. Галстук выскользнул из пиджака и коснулся пола. – Израильтяне хотят побольше узнать об этом письме. Дюссандер был крупной рыбой, но не единственной, за кем они охотятся. Во всяком случае, так утверждает Сэм Вайскопф, и я ему верю. Они думают, Дюссандер мог знать и о других преступниках. Большинство из тех, кто еще не умер, скорее всего живут в Южной Америке, но кто-то ведь мог поселиться и в других странах. Вы знаете, что арестовали бывшего заместителя коменданта Бухенвальда в фойе гостиницы в Тель-Авиве?

– Да вы что! – Глаза Моники округлились от изумления.

– Именно так! – подтвердил, кивая, Риклер. – Два года назад. Израильтяне не исключают, что письмо, которое Дюссандер просил прочитать Тодда, было написано кем-то из военных преступников. Может, они и правы, а может, и нет. Но в любом случае, они хотят это выяснить.

Тодд, который специально возвращался в дом Дюссандера, чтобы сжечь письмо, сказал:

– Я бы с удовольствием помог вам или этому Вайскопфу, лейтенант Риклер, но письмо было на немецком. И читать его – это было нечто! Я чувствовал себя полным кретином. Мистер Денкер… Дюссандер… очень оживился и просил меня произносить некоторые слова по буквам, поскольку не мог понять, что я говорю. Но смысл он понимал. Помню, один раз даже рассмеялся, сказав: «Да, иначе ты бы и не мог поступить, верно?» А потом добавил что-то по-немецки. Это было минуты за две, за три

до приступа. Что-то вроде Dummkopf. Кажется, по-немецки это «глупый».

Он неуверенно посмотрел на Риклера, но был очень доволен своей складной ложью.

Риклер понимающе кивал:

– Да, мы знаем, что письмо было на немецком. Врач «скорой» слышал твое объяснение и подтверждает его. Но само письмо, Тодд… ты помнишь, что с ним произошло дальше?

Вот оно, подумал Тодд. Теперь они зацепятся!

– Мне кажется, когда приехала «скорая», оно так и лежало на столе. А потом мы все ушли. Под присягой я, конечно, утверждать не смогу, но…

– Мне кажется, письмо было на столе, – вмешался Дик. – Я даже брал его в руки. Обычная почтовая бумага, но что оно на немецком, я не обратил внимания.

– Значит, оно по-прежнему должно быть в доме, – сказал Риклер. – А его не было, и это не дает нам покоя.

– Его нет? В смысле – не было? – удивился Дик.

– Его не было и нет.

– Может, дверь взломали воры, а потом ограбили? – предположила Моника.

– Взламывать никакой необходимости не было, – пояснил Риклер. – В суматохе, когда старика увозили на «скорой», дверь не заперли. Похоже, сам Дюссандер никого об этом не попросил. Ключ от дома так и остался у него в брюках, когда он умер. С момента отъезда «скорой» и до половины третьего сегодняшней ночи, когда мы все опечатали, дом был открыт.

– Тогда это все объясняет! – заявил Дик.