Алиф-невидимка Уилсон Дж.

— Держите, держите его!

Алиф обернулся и увидел, как трое его запыхавшихся преследователей бегут по улице. Он снова ринулся вперед, словно подстегиваемый страхом, и чуть не сбил с ног старика, перебиравшего четки.

— Извините, — прохрипел он.

Старик что-то ответил, помянув Аллаха. Алиф поскользнулся и упал. Пребольно ударившись коленом о камень, он подумал, не сглазил ли его старик.

— Тьфу ты! — выругался Алиф, до конца не уверенный, к кому обращался: к старику или Всевышнему. — Я ни в чем не виноват!

Боль тисками сжала его правое колено, пульсируя в такт с бешено бьющимся сердцем. Он кое-как поднялся, стараясь не обращать на нее внимания. Агенты службы безопасности наверняка сейчас схватят его. Нетвердой походкой он завернул за угол, пройдя под старинной, украшенной резьбой аркой, и в отчаянии мысленно воззвал к Всевышнему, хотя в голове у него царил полный сумбур.

Мечеть вдруг возникла прямо перед ним в конце узенькой улочки. Каждым своим камнем она стремилась к солн-цу, словно то призывало ее к себе. Алиф издал хриплый вздох облегчения. Он изо всех сил потрусил к мечети, морщась от боли, с трудом прохромав последние метры, отделявшие его от массивных, обитых медью дверей. За многие годы медные листы окрасились в ровный зеленый цвет, так что древние песни о сияющих вратах Аль Баширы потеряли всякий смысл, однако Алиф приветствовал их, как давно забытых друзей. Он с трудом отвалил одну из створок и протиснулся внутрь.

Внутри мечети царил полумрак. Свет проникал лишь сквозь пять круглых люков в куполе, отчего геометрически правильные светящиеся колонны словно стояли в центре молитвенного зала. Все электрическое освещение было выключено: полуденный намаз закончился больше часа назад, и никого из молившихся не осталось. Алиф отдышался и скользнул вдоль стены. Откуда-то из темноты доносился странный шум — совершенно неуместные здесь звуки скрипки. Это была египетская народная песня, но звучала она в совершенно непривычной и какой-то робкой тональности, что заставило Алифа на мгновение вспомнить, как Дина пожимает плечами, когда ей задают вопрос, на который она не может ответить.

— Да помилует нас Аллах, молодой человек! Вы не сняли обувь!

Алиф в ужасе обернулся. Из противоположного конца молитвенного зала к нему приближался шейх с испещренным морщинами лицом, в коричневой накидке и с тюрбаном на голове.

— Что означает подобная непочтительность? Вы что, с ума сошли?

Шейх остановился напротив Алифа и с негодованием бросил на него косой взгляд слезящихся подслеповатых голубых глаз.

— Вы мусульманин, молодой человек? — спросил он, переходя на урду.

— Прошу прощения, — заикаясь, по-арабски ответил Алиф. — Да, я мусульманин, но я попал в страшную беду и совсем забыл об обуви.

— В беду?

Снаружи с силой застучали в двери. Алиф замер. На какую-то долю секунды шейх впился в него острым взглядом.

— Ступай, — пробормотал он. — Мой кабинет за аркой в дальнем конце молитвенного зала. Придя туда, попроси у Аллаха прощения за свои грязные ноги.

Алиф поспешил подчиниться. Проскользнув под аркой, он услышал, как открылись огромные двери и чей-то власт-ный голос спросил, не видел ли шейх, как молодой человек в черной футболке входил в мечеть. Вжавшись в пологую стену арки, Алиф обратился в слух.

— Мои глаза уже не те, что прежде, — отвечал шейх. — Боюсь, я только что закрыл мечеть. Вам придется вернуться на полуденный намаз.

— Вздор. У нас есть полномочия обыскать мечеть в любое время, — возразил низкий утробный голос.

— Чьи полномочия? — поинтересовался шейх.

— Государственные, дерзкий старик, чьи же еще?

— Аллаха, — кротко ответил тот. В воздухе повисла пауза.

— Может, нам сначала согласовать это с Советом по надзору за чистотой веры? — спросил второй голос более спокойным тоном.

— Обыскивайте тут все прямо сейчас, если вам угодно, — продолжил голос шейха. — Однако я настаиваю, что сперва вы должны снять обувь и совершить омовение. Это священное место, и я не допущу, чтобы его оскверняли грязными ногами или нечистыми помыслами.

— Он не хотел тебя обидеть, дядя, — виновато пробормотал второй голос.

— Неужели? У него, наверное, к этому врожденный талант.

И снова пауза. Алиф услышал шарканье ног.

— Это что, музыка? — донесся утробный голос.

— А если и так?

— Музыка в мечети?

— Как хорошо, что вы вдруг снова обрели благочестие, — язвительно отозвался шейх. — Я начал служение в Аль Башире гораздо раньше, чем вы появились на свет, и никто никогда не жаловался. Итак, я сказал вам, что мечеть закрыта и мои глаза изменяют мне. Совершенно ясно, что я ничем не смогу вам помочь. Надеюсь, вы найдете того, кого ищете.

— Если нет, то мы вернемся с ордером Совета по надзору за чистотой веры, — заявил утробный голос. — И да поможет тогда тебе Аллах.

— Он часто так делает, — произнес шейх.

Двери мечети с грохотом закрылись. Алиф медленно сполз на пол по пологой стене арки, понимая, что находился на волосок от гибели. Теперь все кончилось. Он вытер потное, заплаканное лицо краем футболки. Шейх быстро подошел к нему по вытертому ковру молитвенного зала, лишь однажды со вздохом нагнувшись, чтобы рассмотреть комочек грязи с обуви Алифа.

— Твой путь грехопадения должно очистить, — возвестил он, дойдя до дальнего конца зала. — Надеюсь, ты сам вызовешься сделать это.

— Конечно, — ответил Алиф. — Все что угодно.

Шейх внимательно посмотрел на Алифа слезящимися глазами.

— Да ты совсем мальчишка! — воскликнул он. — Или юноша, в любом случае. Чем же ты успел так насолить службе безопасности? Ты что, террорист?

— Я программист. Я помогаю… помогаю всем, кто попросит о помощи.

— То есть исламистам?

Алиф устало уронил голову на колени.

— Исламистам, анархистам, атеистам — всем, кто попросит.

— Аллах всемогущий, помилуй нас. Человек с принципами. Меня зовут Биляль, шейх Биляль. Не называй своего имени, мне лучше его не знать. Пойдем ко мне в кабинет — тебе нужно помыться и выпить чашку чаю.

Кабинет шейха находился за молитвенным залом и представлял собой комнату с каменными стенами и решетчатым окном, выходившим во внутренний дворик. У одной из стен стоял письменный стол с убирающейся крышкой, заваленный книгами, бумагами и россыпями скрепок. По словам шейха, эта комната носила название «марокканской», поскольку в стародавние времена здесь собирались студенты медресе из Северной Африки, чтобы слушать лекции на своем диалекте. После того как Алиф пристроил свой рюкзачок в углу, шейх проводил его в маленькую ванную, помещавшуюся в конце коридора.

— И обязательно вымой ноги, — приказал он, подавая Алифу полотенце. — Открой нижний кран, он для этого и предназначен. Тебе сахар класть? Я завариваю чай по-египетски: черный с мятой. Никаких дамских штучек вроде молочного чая, который привнесли с собой вы, индийцы. Я подожду тебя в коридоре.

Он повернулся, потуже запахнувшись в свое одеяние, и направился к кабинету. Алиф закатал брюки и открыл кран. Чуть теплая вода хлынула на его горевшие ноги. Это было так приятно, что он разделся догола и наскоро ополоснулся, видя, как грязь и пыль двух последних дней стекают с него темными ручейками. Юноша прислонился лбом к стене, отделанной потускневшим от времени кафелем. Прямо перед глазами он увидел узор из зеленых восьмиконечных звезд — стандартное украшение мечетей, непритязательное, но добавившее ему уверенности. Он позволил себе ощутить некое чувство безопасности. Звуки скрипки отдавались эхом от стен ванной, становясь то громче, то тише, в зависимости от того, как Алиф поворачивал голову, прислушиваясь к ним.

Посвежевший и немного успокоившийся, Алиф оделся и зашлепал босыми ногами по коридору, осторожно держа свою обувь двумя пальцами. В кабинете шейх Биляль накладывал сахар в чайные стаканы. Жестяной чайник, кипевший на стоявшей в углу плитке, испускал струи пара. Алиф снял пачку газет со стула, стоявшего у стола, и сел.

— Вот так-то лучше!

Шейх подал Алифу стакан темно-красного чая с плававшей в нем веточкой мяты.

— Теперь ты гораздо меньше похож на разбойника и гораздо больше на того, за кого себя выдаешь. Я думал, ты постараешься одурачить старика и ограбить это богоугодное заведение.

— Я не вор, — ответил Алиф.

— Верю. Однако что заставило тебя прийти именно сюда? Было бы куда умнее найти хорошего адвоката.

Алиф беззвучно рассмеялся.

— Адвокат мне уже не нужен, уважаемый шейх. Скорее всего пора начать обустраивать собственные похороны. Я подумал… да ну, чушь это все…

— Возможно, но все-таки скажи мне.

— Мне казалось, что из мечети они никак не смогут меня вытащить. Особенно из этой мечети.

Лицо Биляля сделалось серьезным. Он отхлебнул глоток чаю, изрядно посмаковав его, прежде чем проглотить.

— Было время, когда ты, возможно, оказался бы и прав, — ответил он. — Но не теперь.

Он перевел взгляд на решетчатое окно. Яркий солнечный свет отбрасывал узорчатые тени на пол и на полы его одеяния.

— Видишь ли, на протяжении многих веков эмиры ответствовали перед нами, — продолжал шейх, — книгочеями из Аль Баширы. Тогда эти стены и вправду служили защитой. Мы преподавали в университете и выступали как судьи для простого народа. Говорят, что в Средние века мы даже возглавляли снискавший уважение банк. Кредит, мой мальчик, — арабское изобретение.

— Я араб только наполовину, — раздраженно возразил Алиф.

— Да? — Шейх удивленно заморгал глазами. — Возможно, что и так. Во всяком случае, эмиры были защитниками. Они охраняли Город, охраняли нас и посылали молодежь воевать, когда та становилась слишком непокорной.

— И что же случилось?

— Нефть, — покачал головой шейх. — Великое и проклятое богатство, лежащее у нас под ногами. Пророк предвидел, что оно погубит нас. И государственность — что это за жуткая мысль, а? Для этих краев она неприемлема. Здесь слишком много языков, слишком много племен, движимых идеями, которые не могли понять лощеные картографы из Парижа. Не понимают теперь. И никогда не поймут. Ну, да хранит их Аллах — им же не приходится жить в этой каше. Говорили, что современному государству нужен один правитель, светский человек, и эмир больше всех соответствовал этому. Поэтому вся власть перешла к эмиру. И всякого, кто подумает в этом усомниться, ловят и бросают в тюрьму, как ты сам недавно убедился. Всё для того, чтобы какой-то изнеженный племянник эмира, на которого всем глубоко наплевать, мог заседать в ООН и нести флаг на Олимпиаде.

— Но это же измена! — изумился Алиф, не в силах сдержать нервного смешка.

— Как будто я этого не знаю! Но ты не бойся, я совсем домашний. Я больше не выступаю перед верующими во время пятничного намаза, но в свое время я не упускал случая упомянуть брошенного за решетку журналиста или бесследно исчезнувшего диссидента, при этом вознося молитвы за здравие эмира и принцессы в придачу. Да, я знаю, что мне во благо.

Шейх Биляль залпом допил чай и со звоном поставил стакан на стол.

— Теперь, если ты закончил, я найду тебе ведро и немного мыла, и ты можешь вплотную заняться ковром.

Шейх Биляль сидел в кресле и «дирижировал» работой Алифа, в то время как тот отскребал свои следы щеткой с конским волосом, то и дело указывая на грязь, которую Алиф пропустил. Юноша и подумать не мог, что на его обуви столько грязи. С все большей покорностью судьбе он вспоминал отбросы и ослиный навоз на городской свалке, а также хорошо политую землю в финиковой роще в районе Бакара, служившей местом свиданий. Постепенно он миновал более десятка молельных квадратов, впечатанных в устилавший весь молельный зал ковер и служивших неким заменителем молельных ковриков ручной работы, которые верующие некогда приносили из дома. Его колени довольно быстро устали, а брюки насквозь промокли, пока он медленно продвигался в сторону главного входа в мечеть.

— Не понимаю, зачем нужно такое усердие, — бормотал Алиф, налегая на щетку. — Это же просто грязь. Приходящие сюда молиться, не задумываясь, идут по ней, вот и все.

— Духовные технологии, мой мальчик! — отвечал шейх Биляль. — Грязь на твоей обуви является ритуально нечистой, даже если ее практически невозможно избежать. Ритуал не обязательно должен иметь смысл для нас, смерт-ных. Достаточно того, что он имеет смысл для Аллаха. Когда ты молишься, все твои действия должны четко соответствовать одно другому, словно шестеренки в большой машине — как в твоих компьютерах.

— У компьютеров нет шестеренок.

— Не своевольничай. Молодым людям вроде тебя не подобает так себя вести. Я знаю, что ты понял смысл моих слов. Мог ли кто-нибудь двести лет назад, даже ученейший из ученых, поверить в то, что когда-то люди станут разгуливать по Луне или посылать информацию сквозь воздух? Я тебе отвечу: нет. Но нынче это вполне обыденные явления. Возможно, то же самое применимо и к ритуалу: в Великий День вся глубина замысла Аллаха станет тебе столь же понятна, как коды в твоих программах.

Алиф сел, вытянув ноги.

— Это не совсем так. Я прибежал сюда потому, что… что… — Он запнулся, решив сказать полуправду. Не было никакой необходимости вставлять в уравнение джинна. — Я написал программу и сам до конца не понимаю, почему она работает, и теперь она оказалась в руках государственной службы безопасности.

Шейх Биляль подался вперед.

— А вот это интересно. Что же она делает, эта программа?

— Она может определять людей, анализируя то, что они набирают на клавиатуре.

— Да, такая штука непременно понравится государственной службе безопасности. Однако здесь еще и девушка замешана, в чем я ни секунды не сомневаюсь. Девушка, носящая дивную шелковую чадру; и ее благопристойность не мешает ей носить больше косметики, чем несколько кинозвезд.

Сбитый с толку, Алиф скользнул взглядом от мыльной пены на ковре на шейха и обратно. Он подумал, а не шпион ли этот старик и сможет ли мокрая щетка послужить ему оружием, когда он попытается сбежать.

— Не удивляйся моим словам. У тебя такой же угрюмый вид, как и у всех молодых людей, которых только что бросила девушка. Вот почему мужчины должны носить бороды — после отращивания и ухода на уныние просто не остается сил. К тому же борода добавляет благородства.

Алиф робко провел рукой по щетине на подбородке. Шейх Биляль усмехнулся, засучил рукава своего одеяния и смочил кисти рук маслом из небольшого пузырька.

— Освежишься лотосовым маслом? В жару очень помогает. Так я прав насчет девушки?

— Мне она казалась такой прекрасной, что я даже не замечал, что на ней много косметики, — пробормотал Алиф.

— Нисколько не сомневаюсь. Так что она сказала, что не выйдет за тебя? Недостаточно денег, квартирка тоже так себе, да и лицом ты не очень вышел. Жаль, что в тебе слишком много индийского. Девушки нынче такие несерьезные.

— Это все ее отец, — ответил Алиф. — Он заставляет ее выйти за другого. За кого-то, кто не любит ее, а хочет лишь использовать для усиления своей власти и влияния.

Лицо шейха вдруг сделалось серьезным.

— Хм-м. Вполне возможно… А может, и нет… Насколько мне известно, любимая дочь всегда может добиться своего в подобных делах.

— Я знаю, что Интисар не хочет за него замуж! — горячо воскликнул Алиф. — Она плакала, когда мы в последний раз виделись, просто рыдала…

— Ну хорошо, хорошо. — Шейх Биляль откинулся на спинку кресла. — Она помолвлена с другим, а с тобой разрывает все отношения. Что же ты думаешь делать дальше?

Алиф щелкнул пальцем по мыльному пузырьку. Когда его так жестко подставили, реакция на предательство Интисар казалась истеричной и ненужной. Зачем он только написал Тин Сари? Зачем он просто не стер ее номер из телефона и не удалил ее электронные письма? Тогда было бы куда проще держаться от нее подальше.

— Она сказала, что даже имени моего никогда не хочет видеть, — произнес он. — Поэтому-то я и написал программу, способную засечь ее вне зависимости от используемого компьютера или электронного адреса. Затем я так настроил операционку на блокировку, если система обнаружит ее, чтобы это выглядело, словно меня не существует.

— А потом государственные цензоры обнаружили эту программу, и на тебя началась охота.

— Ну, что-то в этом роде.

Алиф предпочел не упоминать другую причину вражды с Рукой.

— Да уж, намерения твои весьма благочестивы для человека, выглядящего закоренелым язычником. Немногие используют Интернет для столь высоких целей, как благоразумие и осторожность.

— Не такой уж я праведник, — ответил Алиф, бросив щетку в ведро с мыльной водой. — Я все еще мог видеть ее, ну, в смысле онлайн. У меня был доступ к ее машине.

— И это явилось твоим главным огрехом. Лишь женщинам дозволено видеть, оставаясь невидимыми; мужчины же должны действовать в открытую или не действовать вовсе.

— Вас тянет на метафизику. Может, мне хватит скрести? У меня колени болят.

Шейх Биляль внимательно посмотрел на мыльный след, тянущийся от его кабинета.

— Нет-нет. Тебе до двери осталась пара метров. Если ты соберешься с силами, то управишься за десять минут.

Алиф плеснул на пол воды и начал описывать щеткой круги над очередным следом.

— Да не дуйся ты так — глазом не успеешь моргнуть, как все закончишь. Расскажи-ка еще о своей работе. Когда я смогу отправить электронное письмо своему внуку в Бахрейн, лишь только подумав о нем?

— Подумав о нем? — переспросил Алиф с презрительной улыбкой. — Полагаю, что никогда. На очереди квантовые компьютеры, но я не думаю, что они смогут преобразовывать мысли в знаки.

— Квантовые? Аллах милосердный, я и не слышал о таких.

— Они станут использовать кубиты вместо… мм, это довольно сложно. Обычные компьютеры используют двоичный код для обработки информации и обмена ею, то есть единицы и нули. Квантовые компьютеры могут использовать комбинации единиц и нулей в неограниченном количестве состояний и, конечно, теоретически будут хранить куда более обширные массивы информации и выполнять задачи, которые не по силам обычным компьютерам.

— Состояний?

— Положений в пространстве и времени. Способов существования.

— Вот теперь тебя потянуло на метафизику. Позволь перефразировать сказанное тобой более близким мне языком. Говорят, что каждое слово в Коране имеет семь тысяч смысловых слоев, каждый из которых, хотя и кажущийся противоречивым и просто непостижимым, в равной степени существует во все времена безо всяких космологических противоречий. Это похоже на то, что ты имел в виду?

Удивленный Алиф прервал работу и взглянул на старика.

— Да, — ответил он. — Именно это я и хотел сказать. Я еще никогда не слышал, чтобы кто-то высказал подобное сравнение.

— Возможно, ты просто не хотел его услышать. Похоже, ты из тех молодых людей, кто манкирует своим религиозным образованием.

— Почему все твердят мне одно и то же? — Скорчив гримасу, Алиф снова окунул щетку в мыльную воду. — Вы, Викрам, Дина…

— Умоляю, никаких имен! — Шейх Биляль закрыл уши руками. — Если эти жирные идиоты из службы безопасности вернутся, я хочу, чтобы они застали меня в полном неведении. Они не постесняются поднести зажигалку к бороде старика, если решат, что подобным образом смогут заставить его говорить.

От страха у Алифа засосало под ложечкой. Он весь обмяк, к горлу подступила тошнота, и все оттого, что он не хотел становиться причиной потенциальной опасности для приютившего его старика.

— Извините, — пробормотал он.

— Не стоит. В глазах Аллаха все, чему суждено случиться, уже случилось. Не надо выглядеть таким виноватым.

— Я не знаю, как мне еще выглядеть.

Алиф нагнулся над очередным следом. Он приближался к огромным обитым медью дверям, откуда начиналась грязная дорожка его следов. Он вдруг ощутил тишину, царившую в мечети, которую камень и металл ограждали от суетного уличного шума. Тишина создавала в мечети атмосферу сочувствия и благожелательности, как будто ее стены могли говорить, но предпочитали слушать. Он вдруг вспомнил детство. Ему было лет шесть, и отец, тогда еще часто появлявшийся дома, решил, что сын достаточно подрос, чтобы брать его на пятничный намаз. Они приходили сюда, взявшись за руки, и молились в этом самом зале. И вполне возможно, что к верующим обращался тот же шейх Биляль, только тогда он был моложе. Алиф помнил только проникновенное «аминь», взлетавшее под сводчатую крышу. Вот тогда он был счастлив. Переполненный воспоминаниями, он отложил щетку и лег на бок, свернувшись калачиком. Щекой он чувствовал влажную поверхность ковра.

— Бедный мальчик! Так не пойдет!

Алиф услышал шелест одеяния шейха, и вскоре рука Биляля легла ему на плечо.

— Тебе нельзя отчаиваться. Еще слишком рано для этого. Ты совсем выбился из сил. Так, давай-ка встанем. Оставь работу, ее доделает кто-нибудь из уборщиц. Тебе нужно отдохнуть.

Алиф позволил старику вывести себя из молитвенного зала. От шейха Биляля пахло нафталином, лотосовым маслом и стиральным порошком — эти запахи детства немного успокоили юношу. В комнате напротив кабинета, где они пили чай, старик, бормоча что-то себе под нос, разложил старую раскладушку. На стене, у которой она стояла, осталась полоска ржавчины.

— Вот так. Теперь ложись. Будем считать, что ты здесь в безопасности. Это в общем-то так, по крайней мере сейчас. Вечерний намаз начнется через несколько минут. Я тебя закрою, так что спи и ни о чем не думай.

Алиф кивнул, почти засыпая. Услышав, как щелкнул в замке ключ, он поудобнее устроился на пахшей плесенью раскладушке и закрыл глаза. Но сон почему-то не шел. Сердце трепетало в груди, подстегнутое адреналином и крепким черным чаем. Сунув руку вниз, он вытащил из рюкзачка «Альф Аум» и с каким-то странным нетерпением начал перелистывать страницы. Его взгляд вдруг наткнулся на странную транслитерацию знакомого слова.

— Фа-каф-ра-мим, — прошептал он по буквам. — Викрам.

Вампир и царь Викрам

В краю Инда, что на нашем языке означает меч столь острый, что рубит без звука, некогда жил великий царь по имени Викрам. Был он и красив, и благороден, как подобает государям. Подданные любили его, когда он успешно воевал и снижал налоги, и ненавидели, когда он терпел поражения и повышал подати, как и подобает простолюдинам. Многие годы владения его процветали, а царствование его было благословенным.

Однако однажды к нему явились селяне, жившие в одном из отдаленных уголков его царства. Лица их были бледны от страха, ибо в окрестностях их деревни на смоковнице поселился дух-кровосос из племени джиннов, прозванный народом Инда «веталой». Пришедшие умоляли царя избавить их от духа. Будучи столь же великодушным, сколь и храбрым, царь обещал лично разделаться с веталой.

— Какая глупость! — воскликнула принцесса Фарухуаз. — Царь никогда бы не стал рисковать жизнью, чтобы избавить какую-то захолустную деревушку от злого духа.

— Однако, — возразила кормилица, — этот царь поступил именно так. Не все цари столь жестокосердны, чтобы посылать других исполнить то, что тебе самому по силам.

— Ты стараешься заманить меня в сети, чтобы сердце мое размякло и мысли мои обратились бы к замужеству, — заявила Фарухуаз. — Но у тебя ничего не выйдет. Однако продолжай.

— Хорошо, — покорно ответила кормилица.

Царь Викрам взял самого быстрого коня и тотчас же поскакал в отдаленную деревню. В полночь, при свете полной луны, он оказался лицом к лицу с веталой, который висел, уцепившись ногами за ветвь смоковницы. Хотя чудище имело жуткий вид, будучи скорее тенью, нежели чем-то телесным, и приняло обличье шакала, царь Викрам обуздал свой страх.

— Тебе здесь не место, — грозно произнес царь Викрам. — Как властелин этой деревни, я повелеваю тебе вернуться в невидимые земли, откуда ты явился.

Ветала рассмеялся.

— Я не признаю никаких властелинов, — ответил он, — к тому же мне нравятся это дерево и это селение. Я полагаю остаться здесь.

Царь вытащил меч. В ответ ветала расхохотался еще громче.

— Не храбрись, — сказал он. — Я мог бы убить тебя, прежде чем ты нанесешь удар. Но поскольку ты доказал свою храбрость и упорство, я соглашусь покинуть эти места, если ты превзойдешь меня в состязании в остроумии.

— Я с радостью попытаюсь, — ответил царь Викрам.

Ветала закинул лодыжку на колено, приняв «позу висельника», как ее называют йоги, чтобы обрушить на Викрама шквал остроумия.

— Очень хорошо, — начал он. — Я — могучая крепость, закованная в камень.

Царь Викрам на мгновение задумался.

— Я катапульта, — ответил он. — Разбивающая камни и сокрушающая твердыни.

— Я лазутчик, — парировал ветала. — Нарушитель клятв, портящий орудия.

— Я невезение, — сказал царь Викрам. — Срывающее заговоры и нарушающее планы.

Ветала был приятно удивлен, что встретил сильного соперника.

— Я удача, — заявил он, — я венчаю везение судьбой.

— Я свободная воля, — отвечал царь Викрам. — Я своим выбором бросаю вызов судьбе.

— Я вышняя воля, — провозгласил ветала, — для которой выбор и судьба суть одно и то же.

— Я — своя суть, — объявил царь Викрам. — Единственное, что могу отдать по воле случая или судьбы.

Ветала молчал. Он вытянул ноги и оказался на земле напротив царя Викрама.

— Ты очень умен для человека, даже слишком, — произнес он. — Ты победил, но этим самым загнал себя в ловушку. Кажется мне, ты знал, что так случится.

— Я был готов к этому, прибыв сюда, — с достоинством ответил царь. — Иначе я даже бы не отправлялся в путь.

— В таком случае ты столь же честен, сколь и умен, — заметил ветала. — Жаль, что ты мне попался.

— Ты сдержишь свое обещание?

— Даю тебе слово. Я покину это селение и никогда сюда не вернусь. Но и ты тоже.

Царь Викрам снял перевязь с мечом и привязал ее к седлу своего коня. Затем он свистнул, и скакун помчался к дороге, ведшей в столицу царства. Викрам снова повернулся к ветале.

— Делай то, что ты намерен сделать, — произнес он.

— Прекрасно, — отозвался ветала. — Я воздаю тебе честь, царь Викрам, как и все племя мое, ибо ты выказал истинное благородство: желание пожертвовать главнейшим из того, чем владеешь, ради блага ничтожнейших из подданных.

С этими словами ветала вселился в тело царя Викрама и принял его облик. Верный своему слову, он покинул селение и отправился на запад, в земли хиксосов, ныне известных как арабы.

С той поры память о царе Викраме чтят как джинны, так и люди, и с его именем связано множество сказаний.

— Просто смешно! — воскликнула принцесса Фарухуаз, откидываясь на подушку. — Великий царь сгинул зазря, всего лишь ради того, чтобы ублажить каких-то селян, которым бы вполне хватило обычного изгоняющего духов заклинателя. Благородство здесь явно преувеличено.

— Возможно, — отвечала кормилица. — Однако с другой стороны, Викрам мог бы сыграть куда более значительную роль как ветала, нежели как царь. Поступить правильно и поступить умно — не всегда одно и то же. Все ведомо лишь Аллаху, и он создал мир с тремя невидимыми частями.

Алиф закрыл книгу со смешком, который даже ему показался истеричным. На него вдруг навалилась смертельная усталость пополам с головокружением. Слишком поздно сражаться с верой или неверием; он был выжат как лимон. Алиф свернулся калачиком и наконец провалился в сон.

Ему снилось, что он бредет по пустыне. Его окружали дюны желтовато-молочного цвета, а на небе не было ни звезд, ни луны. Он шел по дороге, по построенному на насыпи шоссе, которое вело на запад от Города к нефтяным полям. Однако в какой-то момент он заблудился, и теперь там, куда он шел, исчезли даже огни Нового Квартала. Глубокой ночью песок становился холодным, как лед. Алиф брел босиком, и пустыня буквально высасывала тепло сначала из ступней, потом из лодыжек и голеней, пока его ноги не окоченели до колен и он не начал волочить их, словно лунатик.

Он кого-то ждал. Она появилась на кромке бархана. Лицо ее скрывал никаб Интисар с оторочкой из черного янтаря.

— Принцесса!

Алиф изо всех сил замахал руками; он сомневался, что сможет подняться по склону бархана на вконец окоченевших ногах.

Принцесса Фарухуаз обернулась и посмотрела на него, ее глаза сверкнули — она его узнала. Затем она грациозно скользнула вниз. Она также была босиком, ее ступни отливали золотисто-белым цветом.

— Ты во многом ошибаешься, — обратился к ней Алиф. — Со сферой можно произвести те же операции, что и с прямой.

Она покачала головой. Бусинки на ее чадре мелодично звякнули.

— Я смог бы это сделать, — с жаром продолжал Алиф, начиная терять терпение. — Моя программа превзошла бы твою книгу. Я знаю все нужные коды, хотя и не до конца понимаю их.

Она рассмеялась холодным и сухим, как песок, смехом.

— И мы вовсе не такие, — сказал Алиф. — Для Интисар я бы сделал все что угодно. Для меня ее любовь была, как три кебаба с кунжутом и красным перцем. Я никогда не принимал ее на веру. Никогда.

— Ты всегда говоришь о ней, когда я пытаюсь поговорить о чем-то еще.

Алиф с изумлением осознал, что женщина под чадрой — это Дина. Ступни, видневшиеся из-под подола, минуту назад светившиеся золотисто-белым, теперь стали цвета красной меди.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он, окончательно сбитый с толку.

— Я не впущу его, — ответила она каким-то чужим голосом. — Если вы действительно его друзья, то ладно, но это… это чудище не переступит порог мечети.

Повисла мучительная пауза.

— Я сказала прочь! — взвизгнула Дина.

Алиф моментально проснулся и рывком сел на раскладушке. За дверью раздавались шум и гам. Он часто заморгал, пытаясь сбросить остатки сна. Снаружи говорили на повышенных тонах: слышался строгий голос шейха Биляля и два жалобных женских голоса. Перебранка сопровождалась взрывами зловещего, саркастического смеха.

— Не волнуйся, старик. Обещаю, что не сожру тебя. Стены не станут сочиться кровью. Посланец прошел среди нас в наших краях, и мы слышали Пророчество. Впусти меня.

Все еще полусонный, Алиф доковылял до двери и потряс замок. Тот открылся снаружи. Перед юношей стоял шейх Биляль, бледный как полотно.

— Там какие-то девушки хотят тебя видеть, — прошептал он. — И они привели с собой… Спаси нас, Аллах…

Алиф проскользнул мимо него в коридор и пошел через молитвенный зал. Было очень темно. Через отверстия в потолке пробивались тонкие розоватые лучики — отсветы уличных фонарей. Одна из обитых медью дверей была чуть приоткрыта, и в проеме Алиф увидел бледное, чуть одутловатое лицо американки.

— Алиф! — прошипела она. — Ради Христа, скажи мне, что ж это такое?! Почему ты не отвечал на мои сообщения?

— Привет, — пробормотал он по-английски.

— Видите? Я же говорил, что он здесь.

Желтые глаза Викрама сверкнули, плывя двумя огнями над головой девушки.

— Как ты меня нашел? — ошарашенно спросил Алиф.

— По запаху, — ответил Викрам. — От тебя пахнет электричеством и разогретым металлом. Никогда не вдыхал ничего подобного. Сестричка впала в истерику, когда мы потеряли тебя, так что я обнюхал весь Город, прежде чем напал на твой след.

У Дины влажные черные пряди волос выбились из-под никаба. Через приоткрытую дверь она проскользнула в молитвенный зал и испуганно вскрикнула. Она снова была в своей прежней одежде; ее одеяние и никаб казались свежевыстиранными.

— Не делай этого! — произнесла она дрожащим голосом. — Не оставляй меня с людьми, которых я не знаю, и исчезни.

— Прости меня! Агенты службы безопасности подстерегли меня, когда я ждал Интисар…

Дина вдруг пронзительно закричала. Алиф обернулся и увидел, как шейх Биляль через открытую дверь замахнулся шваброй на Викрама.

— Стой! Стой! — Алиф успел перехватить швабру обеими руками. — Он с нами! Он мне помогает!

Тяжело дыша, шейх Биляль отпустил ручку швабры.

— Я не знаю, во что ты там ввязался, — произнес он глухим голосом, — но если это означает, что ты оставил молодых девушек в Городе одних, да еще ночью, вдобавок с этим… этим чудищем, то я не уверен, что и дальше смогу позволить тебе пользоваться моим покровительством.