Кокон Посняков Андрей

– Не, ну Серый, ну предложил!

– Бешеной собаке триста верст – не крюк!

– Да ла-адно… Вот счас приедем – посмотрим…

Митяй, словно бы невзначай, снова посмотрел на заднее сиденье, на этот раз, похоже, никого не увидел. И славно…

– Петрович, помнишь, я рассказывал, нас с Олесей пацан какой-то увидел… ну, в карнавальных одеждах? Значит, не совсем тут и зазеркалье получается, а?

Инженер качнул головой:

– Выходит, так… Да, в их одежде нас кое-кто способен заметить. Но опять же – далеко не все.

– Интересно, – негромко протянула девушка. – Чем же этот парнишка от других отличается? Может быть, тем, что художник?

– Угу… Клод Моне! Кстати, господа, подъезжаем, кажется!

Покачиваясь на ухабах, автобус въехал в поселок и, прокатив еще пару минут, остановился на широкой площади. Где, собственно, все пассажиры и вышли. И беглецы, естественно, тоже.

– Рейс номер сто сорок семь, – зайдя к автобусу спереди, Тихомиров не поленился прочитать табличку. – Трехозерье – Огоньково. Тут, на остановке, расписание должно быть. Глянем, когда обратный рейс…

– В восемнадцать сорок пять. – Григорий Петрович как раз подошел к расписанию. – А в девять ноль пять и в семнадцать сорок – до города.

– До города? – рассмеялась Олеся. – Может, съездим, приколемся? Да ладно, ладно, шучу я.

– Ну? – Инженер шмыгнул носом. – До вечера время еще есть. Что будем делать?

– Предлагаю покушать, – быстро произнес Макс. – А то ведь так и не успели тогда.

– Покушать так покушать, – охотно согласился Петрович. – Во-он тут как раз и беседка имеется, вполне даже подходящая.

– Да-да, – обрадованно закивала Олеся. – Там и нежарко будет.

Ажурная, выкрашенная в приятный голубой цвет беседка возвышалась на невысоком холме, куда от самой площади вела широкая лестница с приземистыми бетонными ступеньками. Ступеньки, видать, делали, как бог на душу положит, без учета ширины человеческих шагов. Идти по ней явно было не очень удобно – по обеим сторонам лестницы имелись широкие утоптанные тропы, ведущие… нет, отнюдь не к беседке, а к серебристой, сваренной из тонких металлических труб арке с гордой надписью «Стадион». Слева от арки алел кумачом лозунг «Слава КПСС», справа – «Слава великому советскому народу, строителю коммунизма».

– Ну что, великий советский народ? – Тихомиров быстро вытаскивал еду, раскладывая ее на скамейках в беседке. – Вот здесь и позавтракаем.

– Пожалуй, скорей, время к обеду.

– Кстати, о времени, – вдруг вспомнил Максим. – У кого-нибудь часы есть? Нет? Я так и знал… И как же мы узнаем, когда будет восемнадцать сорок пять?

– Так спросить… Эх! Не спросишь же!

– Ну, автобус-то увидим…

– Ты, Олесенька, предлагаешь нам тут до вечера сидеть?

– Ну и что? Чего еще делать-то?

– Ладно, ладно, не спорьте, – неожиданно рассмеялся Петрович. – Предлагаю часа три погулять. Вон там, внизу, кажется, озеро… Искупаемся, а то действительно что-то жарковато.

– А вот это верно!

– Выглядим как бомжи! – спускаясь по лестнице – идти и в самом деле оказалось очень неудобно, – фыркнула Олеся. – Хорошо, что нас никто не видит. Кстати, когда буду купаться, попрошу отвернуться…

– Да ладно тебе, – приобняв девушку, на ходу шепнул Макс. – Что, Петрович девок голых не видел что ли?

– И тем не менее!

– Хорошо, хорошо, как скажешь.

– Халтурщики, – едва не споткнувшись, ворчал инженер. – Это ж надо было так ступеньки устроить!

Озеро – длинное, с живописными мосточками и камыш – располагалось метрах в двухстах от площади и было окружено деревянными жилыми домами.

– Ну вот, – возмущалась Олеся. – Как же тут загорать-то?

– Да тебя ж все равно, кроме нас, никто не видит.

– Все равно… неудобно как-то… был бы купальник.

– Так вон висит – бери!

– Ага… вы еще чего-нибудь украсть предложите.

На мосточках и рядом кишмя кишели детишки самого разного возраста. Бегали друг за дружкой взапуски, орали, визжали, словно недорезанные поросята, швырялись песком, ныряли, поднимая тучами брызги. Чуть поодаль, на травке, уютно расположились компактной компанией взрослые, человек пять брюхатых мужиков и таких же толстых женщин. Играли в карты, смеялись, шумно прихлебывая разливаемое из больших трехлитровых банок пиво, и все это – под аккомпанемент включенного на полную мощь транзистора:

Инженер даже замедлил шаг, проходя мимо.

– Что, Петрович, ностальгия замучила? – поддел Тихомиров.

– Есть такое дело! Эх, и были же времена, Максим! Вот ты-то их почти и не помнишь, а я застал… Водка по три шестьдесят пять, «Фурминт», колбаска «Докторская» по два двадцать… Лотерея «Досааф», партсобрания, путевки… Жили же! И никаких тебе кризисов!

– Ладно… Где располагаться будем?

– Ммм… может быть, во-он за теми кусточками? Вы как, Олеся?

– Нормально… красиво даже.

Местечко оказалось хоть куда – с мягкой травкой, с песочком, даже с кострищем и с положенными вокруг бревнышками, чтоб удобнее было сидеть.

– Странно, что кругом банок пивных не накидано, – изумилась Олеся и, быстро сбросив штаны, подбежала к озеру, попробовав ногой воду: – Теплая! А ну, отвернитесь-ка.

Григорий Петрович громко расхохотался:

– Банки пивные, Олесенька, по тутошним временам не выбрасывают, а в серванты ставят – соседям на зависть. Потому как – импортные! Ну, а бутылки – валюта, рза за каждую двенадцать копеек дают, кто ж их выкинет? А выкинут, так мальчишки подберут – на кино.

– Ну, я пока поплаваю, мужички.

Бросив кофту на узкую полоску пляжа, девушка нырнула и поплыла, с видимым удовольствием поднимая брызги.

Макс и Петрович тоже сбросили одежку и улеглись на траву, понежиться. Долго, правда, наслаждаться тишиной и спокойствием не удалось: вскоре где-то рядом послышались голоса и гитарный звон:

– Ого! – привстал Тихомиров. – А вот и наши юные друзья! Ха! Айвазовский-то, оказывается, еще и на гитаре бренчит.

«Автобусная» троица между тем устроилась у кострища. Парни разделись, вытащили из сумки две бутылки какого-то дешевого пойла и плавленый сырок – на закусочку.

– Говорил, ириски надо было брать, – брезгливо понюхав сыр, поморщился мастер кисти. – Они дешевле… да и вкуснее.

– Ничего, Митяй, сырок тоже пойдет.

Рыжий ловко скрутил зубами пробку и, тут же хлебнув, довольно зажмурился:

– Вот это вино! Нектар!

– Откуда только ты, Ваньша, такие слова знаешь? – Митяй протянул руку к бутылке, однако пить не стал, передал вино Серому – тот и выхлебал чуть ли не полбутылки, вызвав законное возмущение живописца:

– Э-э, хватит! Другим оставь.

Сделав небольшой глоток, Митяй поморщился:

– Да уж, не «Фурминт».

– Тогда не пей!

– Ага, как же! Дожидайтеся.

Скривился, но допил, поспешно занюхал сырком и, спрятав пустую бутылку в сумку, махнул рукой:

– Ну-ка, парни, прошвырнитесь по пляжу. Может, кто-нибудь портретик закажет? Копеек на пятьдесят. Там, я видел, компашка подходящая, ну, те мужики с бабами…

– А сам-то что, не пойдешь?

– А я пока все тут приготовлю. Карандаши, краски… Зря, что ли, тащил? Ну, идите, идите, бездельники, чего вылупились?

– Занятный ты парень, Митяй. – Оба гопника переглянулись и расхохотались. – Ладно уж, поищем тебе клиентов.

– Ага, мне… Нам! Смотрите, на участкового не нарвитесь, деятели.

Проводив взглядом ушедших приятелей, Митяй проворно вытащил из сумки листы бумаги, карандаши, кисточки, палитру красок и небольшую дощечку вместо мольберта.

– Это, Максим, кадрирующая рамка, – негромко прокомментировал инженер. – Когда фотографии печатаешь, ее под увеличитель подкладываешь и устанавливаешь размер. Удобно, и бумага в трубочку не сворачивается.

– Эй, мужички, ваша очередь!

Прикрывая рукою голую грудь, – ага, и куда только делось стеснение? – Олеся вылезла наконец из воды и теперь шла к кострищу.

На носу ее сверкали синие солнечные очки.

– На берегу нашла, – похвасталась девушка. – Наверное, потерял кто-то. Ну, как они мне, идут?

– Полный отпад! – Макс шутливо показал большой палец. – Ладно, мы сейчас быстро. Окунемся только – и сразу назад.

– Кофту там мою подберите, а то я забыла как-то.

– Хорошо, подберем.

Миша сделал уже несколько шагов вслед за Петровичем, как вдруг…

– Девушка!!! – восхищенно произнес притихший на время Митяй. – А вы… вы всегда так вот, сама с собой, разговариваете?

– Ой! – Олеся испуганно оглянулась, но, увидев перед собой мальчишку, облегченно перевела дух. – Привет. Ты кто такой?

– Я? Митя… Я картины рисую… Хотите, вас изображу?

– За полтинник? – вспомнив автобусные разговоры, улыбнулась Олеся.

Парнишка вдруг засмущался:

– Что вы! Вас я просто так изображу… вы красивая. Вот, становитесь сюда, пожалуйста…. Или лягте, пока мои друзья не пришли.

– А что, друзья твои помешают?

– Конечно! Будут тут пялиться.

Очки!

Тихомирова вмиг осенило. Ну конечно – очки. Они ведь – предмет здешнего мира. А парень – художник и видит… видит. Интересно, а как его дружки? Увидят сейчас Олеську или…

– Никогда еще не позировала художникам. – Девушка лукаво посмотрела на Макса. – Ну что ж, так и быть! Эй, маэстро, куда мне встать?

– А… вон сюда, к дереву. Или, если хотите, можете на траву сесть.

Мальчишка деловито пристроил на коленках рамку, приладил листок и поднял глаза:

– Ой!

Вот то-то, что ой – Олеся теперь ничего уже не прикрывала, а грудь у нее была – ну, не такая уж и большая, конечно, но весьма аппетиная…

Максим даже засмеялся:

– А не слишком ты мальчика-то смущаешь?

– Не слишком. Ты только на него посмотри!

Юный художник не тратил времени даром, делая быстрые наброски карандашом, если честно, здорово у него получалось, Тихомиров даже не ожидал.

Усмехнулся, махнул рукой:

– Ладно, рисуйтесь. А я пока окунусь.

Он отсутствовал, наверное, минут пять, вряд ли больше, но, когда выбрался на берег, этюд уже был готов.

– Вот, пожалуйста, возьмите. – Подросток взволнованно протянул рисунок. – На память…

– Ой, здорово как! – Олеся восхищенно вскинула брови. – Да ты, парень, талант! Ренуар обзавидуется.

Митяй смущенно опустил ресницы:

– Скажете тоже – Ренуар… А можно… Можно я вас еще один раз нарисую? Для себя уже, просто так…

– Конечно, рисуй. – Девушка великодушно махнула рукой. – Только я уж теперь посижу – стоять устала.

– Вижу, вам не дает покоя карьера модели, мадемуазель. – Тихомиров уселся рядом и скосил глаза. – А рисунок действительно очень неплох. В таком, я бы сказал, импрессионистском стиле…

– Я же говорю – Ренуар!

– Я, когда маленький был, в городе жил и в художественной школе учился, – шмыгнув носом, пояснил художник.

– Когда маленький был? – Олеся расхохоталась. – А сейчас-то тебе который годок?

– Пятнадцатый. – Митяй послюнявил кисточку. – Руку так вот за голову заложите, ага… Да вы не бойтесь, я быстро рисую.

– Я уже заметила…

– Знаете, не верится просто, что вот так… Вообще-то меня учителя в художке не хвалили. Говорили, что надо тщательнее работать над деталями, а не как я – увидел момент, схватил…

– Ренуара с Моне тоже этим же упрекали, – развалившись рядом, усмехнулся в кулак Макс. Вообще, его эта ситуация забавляла.

Мальчишка поднял глаза:

– А вам нравится Ренуар?

– Нравится, – с улыбкой кивнула Олеся. – Он, как и ты, рисовал… мгновения…

– А я про импрессионизм мало знаю, – посетовал живописец. – Нет, ну, слышал, конечно, но даже в Эрмитаже не был, не говоря уж о Москве.

– Так съездишь еще – какие твои годы?

– Вы еще про барбизонскую школу поговорите, – уже не сдерживая смеха, посоветовал Максим. – О проблеме света и тени в творчестве Камиля Коро.

Олеся фыркнула:

– Макс! А ты откуда про барбизонцев знаешь?

– Ну, ты даешь, ма шери! Я ж все-таки в русско-французском обществе был… Ой! Дай-ка сюда очочки… ну те, что в руках вертишь… Хотя нет, лучше положи-ка их во-он на тот камень… Ага!

Тихомиров первый услыхал голоса возвращавшихся приятелей живописца и поспешил принять меры. Так, на всякий случай.

– Эй, Митяй! Мы те заказы нашли. На рубль с полтиной! Только тетки сюда не пойдут, сам к ним двигай, да побыстрее, пока не раздумали… Чего это ты тут намалевал уже? Ого!!! Ни фига ж себе! Ты только глянь, Серый!

– Митяй, а кто это, а? Ты что, сам… вот так…

– Нет. – Юный художник задумчиво покачал головой. – Она мне позировала, вот здесь, только что.

– Кто позировал-то?

– Девушка, красивая, как солнце, как тысячи солнц!

Тихомиров даже головой покачал, испытав некоторую долю зависти: ну надо же такое придумать – как тысячи солнц. А Олеся довольно улыбнулась и показала Максу язык.

– Да где девушка-то?

– Вот, только что здесь была… Растаяла, как виденье…

– Растаяла… Что она, Снегурочка что ли? Эх, не надо было тебе вина наливать… А что, прямо с голыми титьками и стояла?

– С голыми? Да ну вас на фиг! Пошли вообще вон отсюда!

Аккуратно спрятав рисунок в папку, Митяй швырнул в рыжего дружка мольберт, вернее, кадрирующую рамку.

– Да что ты кидаешься-то? – взбеленился тот. – Не, Серый, ты видал?

– Пошли. – Серый наклонился и тронул Митяя за плечо. – Там люди ждут. Клиенты.

– Никуда не пойду! – рассерженно отозвался художник. – У меня это… вдохновение кончилось…

– Ну и сиди тут один! – Парни переглянулись. – Вот уж не знали, что ты, Митяй, такой псих… Пошли отсюда, Серый, раз он к нам так…

– Постойте! – Митяй торопливо собирал манатки. – Да стойте же вы! Где там ваши клиенты-то?

И, натягивая на ходу штаны, устремился вслед за приятелями.

Те сразу же обернулись:

– Ага, одумался. Тоже еще, Шишкин!

– А будете обзываться, вообще с вами…

– Ладно, ладно, не обижайся.

Ласковый ветерок дул с озера, разгоняя сахарно-белые облака, все вокруг дышало таким миром, таким покоем и негой, что произошедшее казалось каким-то кошмарным сном. Заброшенная ферма, трехглазые, поспешное бегство.

– Во сколько там у нас автобус-то? – выбрался из воды довольный Петрович. – А знаете, я даже захлебнуться пытался… увы, не удалось. Но ведь плавал.

– Мы тоже плавали, – одеваясь, усмехнулся Макс. – А кое-кто… Ладно, болтать некогда – пошли уже. Наверное, уже по времени где-то около.

– Да уж, – инженер согласно кивнул. – Рейсовый автобус – дело такое. Лучше явиться на два часа раньше, чем на пять минут позже. Усвистает – иди потом пешком.

– Да… хорошо, что нам за билеты платить не надо.

Они снова поднялись в беседку – там было прохладно – и сверху смотрели, как рядом, на стадионе, мальчишки гоняли в футбол. Впрочем, стадион – это слишком уж громко сказано.

– Эх, мазилы! – лениво ругался Тихомиров. – Ты, Олеся, на какую команду ставишь? Я – на тех, кто в красных трусах.

Петрович ухмыльнулся:

– А я на зеленых…

– Ну, хватит болтать, пошли, – всмотревшись вдаль, неожиданно заявила Олеся. – Автобус, кажется. Вон, на дороге – пыль.

Действительно, пылевое облако быстро приближалось к площади – к автобусной остановки и магазинам, правда, когда пыль рассеялась, оказалось, что это никакой не автобус, а грузовик, самосвал ЗИЛ-130, доверху груженный навозом.

Притормозив, грузовик остановился напротив промтоварного магазина – желтовато-белого здания в стиле сталинского классицизма, с колоннами и архитравом. Водитель в кирзовых сапогах громко захлопнул дверцу, выругался и, бросив в рот папиросину, зашагал к стоявшему рядом с магазином ларьку.

– Пивка, верно, прикупить решил, – завистливо протянул Макс.

– Ага, пивка. – Григорий Петрович прищурился. – В то время, Максим, пиво так просто не продавали. Только по большим праздникам, да и очередищу надобно было отстоять – будьте нате!

– Ой… – сдавленно, словно бы подавилась чем-то, вскрикнула Олеся. – Там… там… смотрите!

Тут и Тихомиров осекся, и – почти сразу – Петрович. И было из-за чего. Увидели…

С машины, прямо из навозной кучи, пружинисто выпрыгнули на площадь два существа. Огромного, метра под три, роста, с когтистыми лапами, с тремя горящими лютой злобой глазами.

Выпрыгнули, отряхнулись, словно только что переплывшие реку псы, присели, уперев руки – или передние лапы? – в землю, и принялись водить вытянутыми, как у бабуинов, мордами. Словно высматривали кого-то. Или, точней, вынюхивали. Поводили, поводили и, как по команде, уставились на беседку!

– Смотрите… – в ужасе вскрикнула девушка.

Максим крепко ухватил ее за руку:

– Да что тут смотреть? Бежим!