Божья девушка по вызову. Воспоминания женщины, прошедшей путь от монастыря до панели Рэй Карла
У Элис оказался симпатичный двухэтажный дом, и она провела меня в маленькую швейную комнату, где стояла узкая старомодная железная кровать. «Комнату для гостей, – объяснила она, – сейчас занимает сестра Бриджит».
«Та самая сестра Бриджит, историк из «Стелла Марис»?»
Это действительно оказалась она. Сейчас ей было за восемьдесят, и она часто приезжала навестить Элис, хотя та покинула орден. Сестра Бриджит оставалась преданна ВСИ, и я не слышала от нее ни жалоб, ни новостей, которые можно было бы назвать слухами.
Почему Элис, столь критически относившаяся к происходящему в мире, продолжает каждый день ходить в церковь? Элис, которую я увидела, по сути, до сих пор оставалась монахиней, носила шерстяную кофту без воротника и все в таком роде. Она не думала о том, как выглядит, и казалась старомодной в лучшем смысле этого слова.
Элис не захотела читать главы из моей книги, включая и ту, что рассказывала о ней. Возможно, она никогда ее не прочтет. Я поняла, что мы не будем обсуждать прошлое и задавать друг другу личные вопросы. Судя по всему, сейчас основной задачей Элис было хорошо принять меня в своем доме. Она рассказала мне историю края, где жила, и возила меня по округе до тех пор, пока я не обрела уверенность, что смогу пользоваться автобусами. Ее бунтарский дух проснулся лишь тогда, когда она узнала, что сестры из Броудстейрс не позволили мне зайти к ним в гости. Элис отвела меня на встречу со старой приятельницей из ордена, жившей в гордом одиночестве в четырехэтажном доме неподалеку.
Элис знала, как добраться до ее квартиры незамеченными. Она представила меня сестре Мэри (настоящее имя приятельницы Эллис я изменила по ее просьбе). Она оказалась старой, высохшей монахиней, чьи волосы, однако, сохранили природный каштановый цвет; судя по лежащим всюду книгам, она ежедневно наслаждалась чтением. Она не слишком крепко держалась на ногах и просидела все время, пока мы были у нее в гостях.
Несмотря на свой возраст, сестра Мэри сохранила здравый ум. Она подозрительно оглядела меня, и я почувствовала ее внутреннюю борьбу с самой собой, пока она решала, можно ли мне доверять. Наконец, она решила открыться и рассказать мне свою историю. Поначалу она колебалась, не зная, как именно я собираюсь использовать эту информацию, но в те драгоценные полчаса, что мы у нее пробыли, сестра Мэри подробно рассказала о главе ордена, так сильно повлиявшей на мою жизнь и на жизни многих других.
Сестра Мэри знала ее много лет. «У нее был тот еще характер, причем задолго до прихода на должность главы», – с чувством сказала она. – Прежде чем появиться в Броудстейрс, Маргарет Винчестер служила настоятельницей одного канадского монастыря и была известна своим странным отношением к сестрам. К примеру, она заставляла их спать на полу, а не в кроватях».
Как это было похоже на ту женщину, которую я знала! Я представила героизм живших под ее началом сестер, вынужденных терпеть постоянные сюрпризы, которые она готовила, дабы испытать послушание и смирение монахинь. Я сказала: «Маргарет Винчестер казалась мне не слишком здравомыслящей».
Сестре Мэри не понравилась эта критическая оценка, и она стаала объяснять мне глубинные причины скандального поведения, которым запомнилась глава ордена. «Во время войны, – начала сестра Мэри, – она была настоятельницей и жила в Бро– удстейрс. Она переживала за всех, кто там жил. Во время каждого налета у нее начиналась истерика, а когда зажигательная бомба упала на деревню, она решила, что та попала в корпус послушниц. Этот шок повлиял на ее рассудок».
Ага, подумала я, значит, когда я ее встретила, она находилась в таком состоянии, по крайней мере, шестнадцать лет! Почему же она победила на выборах главы ордена в 1948 году?
«Она была эффектной личностью», – сказала сестра Мэри, словно прочитав мои мысли. Я согласилась, но про себя подумала, что и Гитлера можно назвать «эффектным».
Сестра Мэри перешла к тому, отчего в молодости она была вынуждена предпринять шаги против главы собственного ордена. «Пока руководила мадам Винчестер, она заставляла членов общины шпионить друг за другом, и эта зараза распространилась очень быстро. Доносили даже на сестер, которых просто подозревали в нарушении правил. Кажется, глава была зациклена на строгой дисциплине и точно знала, чье поведение не соответствует ее критериям. Те, кто подчинялся требованиям, наделялись властными полномочиями, а непокорных сестер преследовали и понижали в должности».
Я писала так быстро, как только могла; сестре Мэри это явно не нравилось, но подобные детали были слишком важны, чтобы доверить их памяти. Сестра Мэри хотела, чтобы я поняла: она начала действовать лишь тогда, когда Маргарет Винчестер зашла чересчур далеко.
«Неожиданно она приказала сестре Хелен, директору большой средней школы в Англии, закрыть свое учебное заведение. Орден преследовал всех светских учителей и учащихся, внесенных в список учеников на следующий школьный год. Сестра Хэлен была преданной монахиней, но и здравого смысла ей было не занимать. Она решила, что это уже чересчур: настало время обратить на происходящее внимание более высокого начальства – епископа Лондона. Такого рода вещи никогда не случались раньше, и глава ордена не предвидела этот политический маневр. У нее не оставалось выхода, как оставить ее школу в покое».
Сестра Мэри взглянула на Эллис – та сидела сбоку от нее, сложив на коленях руки. Элис кивнула: да, это она помнит – продолжай, сестра Мэри.
«Однако, – рассказывала сестра Мэри, – предприняв такой невероятный шаг, то есть обратившись к епископу через голову настоятельницы, сестра Хэлен разожгла внутри ордена войну. Нашлись такие, кто стал более открыто выступать против мадам Винчестер: большинство этих монахинь были из канадских общин, в свое время они пересекались с будущей главой ордена. (Разумеется, среди них оказалась и сестра Мэри, оставившая свою робость и колебания). Маргарет Винчестер сделала свой ход, отправив вольнодумцев в далекие монастыри, однако это не принесло плодов. Только ее отставка могла спасти орден от дальнейшей узурпации власти и самодурства, что и произошло в 1967 году».
Я записывала, потрясенная событиями, о которых монахини, счастливо живущие в Австралии, даже не подозревали. Выяснилось, что я была не единственной жертвой отвратительного отношения главы ордена и далеко не одинока в своих суждениях о жизни монастыря в начале шестидесятых. Однако с точки зрения сестры Мэри, шестидесятые оказались годами упадка и потери позиций ордена в католическом сообществе. Перемены породили подлинный исход, но сестра Мэри всячески старалась произвести на меня впечатление, что не это было ее желанием и ее действия не имели целью подорвать авторитет ордена. Подобные проблемы переживало большинство религиозных орденов.
Я поблагодарила сестру Мэри за то, что она поделилась со мной этими сведениями, но видела, что та не слишком уверена в правильности своего поступка.
БЛАГОДАРЯ финансовой поддержке Элис я полетела в Дублин и села на автобус до Лимерика, чтобы повидать старую подругу, сестру Антуанетту. Как ни странно, водитель не знал адреса, и у меня появилась возможность поездить по округе, спрашивая дорогу. Было время, когда все знали, где находится монастырь Лорел Хилл.
Когда я постучала в дверь, мне оказали поистине царские почести. Навстречу вышла настоятельница монастыря сестра Кэтрин и группа пожилых монахинь, некоторым из которых было больше восьмидесяти лет. Они были полны любопытства и радости из-за внезапной перемены в своих унылых занятиях, благодаря посетительницу, прибывшую издалека, чтобы повидать их любимую Антуанетту.
Меня провели в ее маленькую комнату. Сестре Антуанетте было уже девяносто: хотя физически она была слаба, память ее оставалась великолепной. Ласковая улыбка не изменилась и все так же освещала ее глаза, прячущиеся за стеклами очков; мы беседовали и смеялись до тех пор, пока она не утомилась. Она поверить не могла, что я проделала весь этот путь только для того, чтобы ее увидеть. Я извинилась за то, что так надолго исчезла, и все свое трехдневное пребывание в монастыре постоянно давала ей понять, сколь много она для меня значит.
Каждый день я проводила с ней все время, уходя лишь тогда, когда она хотела отдохнуть. Беседуя, Антуанета слегка покачивалась в кресле. Она показала мне фотографии, сделанные во время праздника, устроенного в день, когда исполнилось пятьдесят лет ее жизни в монастыре, и мы начали вспоминать Бе– наллу, причем она рассказывала мне о том, что я успела позабыть. Но после шестидесяти пяти лет монашества и девяноста лет жизни Антуанетта очень устала: она больше не могла читать, писать письма или смотреть телевизор. Временами мы просто молчали и смотрели друг на друга, и я до глубины души радовалась, что мы, наконец, встретились.
В Австралии я получила ответ на открытку, которую послала сестре Антуанетте к Рождеству: она тихо скончалась вскоре после нашей встречи. Благослови, Господь, ее прекрасную добрую душу.
Божий человек
ВЕРНУВШИСЬ в свой уютный дом в Денмарке, я зажила тихой жизнью, размышляя над тем, что же вынесла из своего путешествия. Я чувствовала, что вернулась «домой» в буквальном смысле и многих других смыслах. Наконец я обрела счастье быть самой собой. Спустившись в ад, я вернулась оттуда улыбающейся, поскольку дом всегда был со мной, только я об этом не знала.
Теперь, когда я осознала, что действительно люблю своих родителей, мне впервые стало ясно, что и они искренне любили меня. Мать наверняка тяжело переживала, что я жила очень далеко и слишком мало рассказывала ей о своей жизни, но она принимала меня такой, какая я есть, и не отталкивала, не мешала жалобами или советами. Что это, если не безусловная любовь? А мой отец – как он любил! Считая себя неудачником, подобно многим из тех, кого унижали в детстве, он старался быть сильным. Мне потребовалось столько лет, чтобы почувствовать нежность, с которой он делал для нас игрушки, то удовольствие, которое он получал, глядя, как мы ими играем, и его стремление быть самым лучшим. Мучение от сознания своей вины усугублялось из-за его молчания. Он очень дорого за это заплатил.
В честь моего отца, садовника Дженаццано, недалеко от Грейндж Хилл поставили памятник с мемориальной доской. 22 августа 1998 года этот памятник открыл председатель совета колледжа. Отец заслужил это запоздалое признание своего творчества, иначе его работу не назвать, и страстной преданности монастырским землям, эту благодарность за долгие годы службы, посвященной монахиням Дженаццано. Я не присутствовала на церемонии открытия, но члены моей семьи, которые приехали, были глубоко тронуты.
Общество Верных Спутниц Иисуса, некогда столь влиятельное во многих странах, ныне пребывает в серьезном упадке. Большинство монахинь молятся за его чудесное спасение. Они живут в собственном мире, и благослови их Бог. Несколько относительно молодых сестер разъезжают по миру, надеясь рекрутировать новых членов в таких странах, как Индонезия, Филиппины и Румыния. Есть несколько предприимчивых сестер, готовых, уйдя в монастырь, сочетать служение Богу с возможностью получить образование.
Воклюз, где я получала второе образование в окружении красивых зданий и пейзажей, закрылся из-за отсутствия учеников. В Беналле больше нет преподавателей из ордена, и маленькая община покинула монастырь, поселившись в ближайшем доме. В Австралии сложно найти монахиню, до сих пор живущую в монашеской общине; большинство селятся в квартирах, некоторые живут в домах. Богадельню в Дженаццано скоро закроют, поскольку клиентов становится все меньше, а опытных медсестер у ордена нет.
Я никогда не думала об этом в монастыре, но теперь уверена – у Иисуса было чувство юмора. Разве подлинный духовный учитель не поможет обрести чувство юмора тем, кто его утратил? Однажды я увидела изображение смеющегося Иисуса. Он держал в руке бокал вина, произнося тост. Подпись гласила: «Ради Христа». Ради Христа помните, что радость от жизни питает духовность. Я хранила эту картинку до тех пор, пока та не рассыпалась на кусочки, поскольку я постоянно вешала ее на стены, живя в съемных домах.
ТЕПЕРЬ, когда я стала мудрее, легко понять, почему многие терапевтические подходы, которые я практиковала, не сработали. Пока я считала себя порочной и видела необходимость в исправлении, точка отсчета оставалась неверной. Терапия могла лишь помочь обрести несколько позитивных убеждений. Как сознание может исцелить сознание, если именно в нем кроется проблема? Пытаясь исправить свою точку зрения, я одновременно утверждала, что она неправильная и я ее отвергаю.
С другой стороны, принятие себя свойственно именно подлинному «я». Люди задают мне вопрос, как им научиться жить настоящим, поскольку они слышали о силе жизни в настоящем, и мой ответ таков: всякий раз, когда я принимаю себя, моя подлинная личность проявляется все активнее. Радикальное открытие, сыгравшее в моей жизни большую роль, состоит в понимании того, что я – вечное существо, не обесчещенное, не оскверненное и не потерянное. Как дьявол может оставаться в человеке, который больше не сомневается в своей доброте?
Я потратила целое состояние в отчаянных попытках избавиться от самой себя, поскольку считала себя плохой. Если бы с самого начала я проявила бесстрашие и безжалостную честность, то открыла бы свое подлинное «я», естественным образом пребывающее в мире и покое. Но как я могла быть честной, считая себя испорченной до глубины души? Кто может сказать, что я должна была делать, а чего – нет? Мы делаем только то, к чему готовы, шаг за шагом, пока не окрепнем и не станем твердо стоять на ногах. Как говорит Байрон Кэти, «мы делаем то, что делаем, до тех пор пока не перестаем».
Я уже давно не занимаюсь сексом – вероятно, желая сохранить равновесие. Моей целью, пусть до недавнего времени я этого и не признавала, стало обретение счастья в одиночестве: найти себя без мужчины, найти любовь в себе и во всем окружающем. Однако отношения могут приносить радость и служить богатой основой для живой любви, а потому я открыта для возможности близкого общения. Это довольно смелое утверждение, поскольку я не уверена, что в сексуальном отношении остаюсь по-прежнему такой, как была! Цветущая, подтянутая, здоровая женщина, я до сих пор появляюсь на вечеринках, демонстрируя свои великолепные ноги и причудливые наряды, но теперь подхожу к другому этапу жизни – этапу мудрой старости. Наиболее близкие и подлинные отношения у меня сложились с самой собой. Эта близость драгоценна и прекрасна, поскольку проистекает из абсолютной честности перед внутренним «я», из понимания и нежности. Возлюбленный теперь почувствовал бы мою удовлетворенность, а не страсть.
Я люблю бывать в обществе людей, в особенности детей. Я обожаю двух своих внуков, сына и дочь Виктории. Виктория – необычайно внимательная мать; она весьма практична, поэтому иногда, слыша мои суждения, только вздыхает и качает головой. Она ведет довольно закрытую жизнь, и я, подобно своей матери, даю ей жизненные уроки, основываясь на собственном опыте. Если я решаю дать своей дочери совет, она напоминает, что я лезу не в свои дела. Виктория многому меня научила.
Моя другая дочь, Каролина, – музыкант. У нее развито духовное понимание, и наше общение протекает искренне и просто. Обладая ранимой душой, она говорит, что никогда не заведет детей, поскольку они требуют слишком много любви и заботы и их очень легко ранить, что кажется ей неизбежным. Дети Виктории обожают ее.
Мой бывший муж Джеймс так никогда и не женился. Он счастливо живет в своем доме поблизости от Фримантла. До сих пор он остается щедрым и добрым – типичным Тельцом, но считает, что ни одна женщина не решится связать с ним свою жизнь из-за его пуританских взглядов на взаимоотношения. Возможно, он прав. Его любимая книга – «Дао Пуха», он очень любит детей, и мы до сих пор дружим.
Когда Хэл женился, я помогала членам своей семьи подготовиться к свадьбе. От всего сердца я желала ему счастья и не обиделась, когда он меня не пригласил. Наша дружба – это дар, хотя теперь мы практически не общаемся.
Мой друг Джордж живет в Денмарке. В течение последних нескольких лет он страдает от тяжелого недуга и мучительных болей. Он бесконечно жалуется, при этом, к моему удивлению, терпеливо продолжая жить. Однажды он поблагодарил меня за возможность быть самому себе хозяином после того, как мы покинули долину. Теперь ему важнее помогать другим, и он выполняет работу для тех, кто столкнулся с финансовыми трудностями. Именно он сделал ограду для моего курятника, вбивая шестидюймовые гвозди обухом топора.
Иногда я встречаю некоторых своих клиентов. Один даже приехал ко мне на три дня и сказал потом, что это были лучшие выходные в его жизни, поскольку в моем маленьком доме он испытал невероятное умиротворение. Он спал со мной в одной постели, но вел себя идеально, хотя подтвердил, что принимал снотворное. Приятно было общаться с мужчиной без двусмысленных намеков с его стороны. Бывшие клиенты периодически звонят мне, присылают открытки на День святого Валентина, а недавно, когда я приезжала в Перт за покупками, один из них остановил меня и поинтересовался, работаю ли я до сих пор. Мне было приятно, что меня помнят; я ответила, что я уже бабушка, однако это его не смутило. Не так давно я получила предложение от одного потенциального любовника, заявившего, что он будет обо мне заботиться, если, как он выразился, я «буду с ним». Он выглядел моложаво, но был очень одиноким, однако я не смогла найти в себе и малой толики интереса к тому, чтобы сделать его жизнь лучше. От моих высоких иллюзий не осталось и следа.
Слова Айзека Шапиро «оставайтесь собой» обретают ныне иной смысл. Как я сказала ему при нашей новой встрече, оставаться собой есть источник моего достоинства, покоя и чувства юмора по отношению к себе и к жизни. Другие люди, которые в себе не сомневаются, принимают это как данность, но для меня эти слова явились невероятным подарком.
Я БЫ УБЕРЕГЛАСЬ от многих страданий, если бы заранее знала, что в моей жизни сработает, а что нет. Возможно, я бы не приняла решения стать монахиней, чтобы потом в тридцать лет покинуть монастырь. Я бы не стала проституткой, познав горечь секса без любви, и не предала бы себя, прибегая к уловкам. Я могла бы пойти к дому напрямик, не переживая эмоциональных встрясок, не борясь с препятствиями. Но кто способен выйти за пределы своего развития? И что бы тогда случилось с этой историей?
Жизнь давала мне именно то, в чем я нуждалась. Я счастлива, что услышала зов к пробуждению подлинного «я». Это благословенная жизнь! Мое непонимание было связано с тем, что я попалась на удочку лжи. А я-то думала, что имею дело с дьяволом! Впрочем, разве все мы не совершаем ошибок?
Когда у меня возникла фантазия о китайской жрице, я последовала зову своей души. Я следовала этому зову, когда внимательно прислушивалась к интуиции во время поездки на юг (чтобы найти Денмарк), и двигалась с места, только если понимала, в каком направлении ехать. Что это, если не исполнение Божьей воли? Я всегда следовала зову Господа так, как могла. Страх не позволял мне делать это лучше до тех пор, пока я не перестала бояться. Теперь я просто Божий человек. Навсегда.
Постскриптум для моего отца
Когда я была ребенком, я восхищалась тобой,
А ты не обращал на меня внимания.
Ты бил меня,
А потом делал удивительные игрушки
И учил запускать воздушного змея.
Ты показывал, как растут травы
И как прекрасна паутина с капельками росы в утреннем свете.
Ты крепко бил меня, если я тебя раздражала —
Я была таким непрактичным ребенком,
Невероятно упрямым.
Чтобы скрыть свою порочность, ты душил меня.
Испуганный, забитый, запутавшийся ребенок
Не сможет рассказать о твоих ужасных поступках.
Рак забрал твою силу
И все твое высокомерие.
Ты даже извинился,
Хоть и не прямо,
Когда твоя жизнь быстро угасала.
Потом ты умер. За твоим телом приехали;
Твои руки бессильно повисли.
Если бы я тебя оскорбила,
Они не смогли бы меня ударить.
Рот твой был раскрыт,
Но ты не мог сказать:
«Прости меня, Карла».
Вместо этого ты говорил: «Я люблю тебя».
Теперь ты с Богом,
Тем Богом, Который не судит;
Теперь ты понимаешь.
Теперь я понимаю.
Ты делал лучшее, что мог.
Ты любил.
Ты насиловал,
Ты ненавидел,
Ты бил,
Ты чувствовал вину.
Ты так и не перерос свои детские печали,
Много работал,
Осуждал, защищал и в конце концов заболел.
Теперь ты умер,
И это ничего.
Ничего, что ты любил так, как казалось тебе правильным,
И что это не оправдало моих ожиданий.
Это ничего.
Теперь ты мой ангел.
Спасибо тебе, любимый папа.