Странный мир Калашников Сергей

Глава 41

Долг обязывает полковника действовать. Прежде всего необходимо поставить соотечественников в известность о том, кто и как живет в Европе и Азии. А главное – об их экспансионистских планах. Мысль о том, что старикан и девчушка пошутили, не представляется верной, тем более, под навесом у дома Ната действительно на столе разложены карты североамериканского континента. Главное же то, что полковник Моун теперь точно знает ту самую точку, начиная с которой расходятся дорожки этой небезопасной общности и милого его сердцу благоустроенного руками предков и укрепленного его трудами мира свободы и равенства возможностей.

Бригантина «Звездочка» приведена в порядок и укомплектована всем необходимым. Что удивительно, это опять не стоило американцам ни гроша. Экипаж и команда стрелков на борту, семья посла тоже. Провожающих нет. Отчалили, пошли. Январь в этих местах месяц дождливый и пасмурный, но пронизывающие влажные ветры дуют ровно и не слишком сильно разгоняют волну.

После пополнения запасов пресной воды и свежей провизии в Пальма-де-Майорке на борту недосчитались двух матросов и одного стрелка. Причем и капитан, и сержант, возглавлявший команду солдат, восприняли это с поистине христианским смирением. Атлантика встретила мореплавателей еще более сильным ветром, что заметно увеличило скорость хода. Настоящий шторм догнал их посреди океана, и почти неделю качка была нещадной. Потом напор воздушных масс ослаб, а волнение вернулось к обычному, заметному, но не мешающему двигаться, и бригантина резво побежала на северо-запад.

Настроение на корабле царило странное. Как-то все притихли. Негромкие разговоры, спокойное общение всех со всеми. Ни нервозности, обычно возникающей во время длительного плавания, ни ссор по пустякам, ни даже нетерпения по поводу скорого возвращения домой. За кружечкой травяного чая, мешки которого громоздятся в кладовой при камбузе, матросы и солдаты рассуждают о Священном Писании, видах на урожай следующего года, уловах в Гудзоновом заливе, ценах на хлопок в Южном штате и особенностях поведения косаток. Изредка в разговоре мелькнет и русское словцо. Почти три месяца стоянки – срок существенный, нахватались у хозяев.

Полковнику немного тревожно. Он бы с легким сердцем оставил семью там, в этой России. Среди людей, населяющих эту землю, им ничего не угрожало. Но тогда, возможно, свидеться им уже бы никогда не пришлось. Океан велик, а получить корабль в свое распоряжение у него, скорее всего, не получится. Новости, которые он везет, и особенно их оценка… с карьерой может оказаться не все так просто. Интересы сильных мира сего редко простираются дальше периода их собственной жизни. Обычно намного ближе. Отдаленные прибыли, как и неблизкие проблемы, властей предержащих волнуют редко. Они мыслят конкретными категориями, а возможность того, что немногочисленные любители лопушков и ящериц, живущие за океаном, могут повлиять на жизнь общества, скрепленного законами и защищенного армией, вызовет у них, по меньшей мере, недоверие.

Ну вот, Святой Лаврентий, мерная работа машины и родные берега, покрытые густыми смешанными, а дальше, на южном берегу Онтарио, и широколиственными лесами. Поскольку посольская касса так и не расходовалась, будет справедливо выдать команде и солдатам щедрые премиальные.

Курсант Моун не пользовался у товарищей по училищу ни любовью, ни уважением. Низкорослый, худой, с жидкими белесыми волосиками и бесцветными ресницами, он вообще не заслуживал к себе никакого отношения, поскольку представлял собой совершенный образец абсолютной невыразительности. Выбритый и опрятный, он не украшал свой мундир ничем, кроме того, чего требовал устав, а на занятиях точно отвечал на поставленный вопрос, но не более того. Фехтовал и стрелял на общем уровне и проводил свободное время, которого, кстати, у будущих офицеров было достаточно, невесть где.

Ходили неясные слухи, что этот Робин пользуется популярностью у женщин. Его замечали выходящим из черного хода аптеки, а дочка аптекаря – девушка весьма высоких достоинств, если посмотреть на нее глазами мужчины. Также поговаривали о библиотекарше, с которой этот тихоня не раз уединялся в отдаленных закоулках книгохранилища. Приходящие прачки не раз чмокали его в щечку, получая из его рук какие-то баночки. Еще он водился с кухарками рестораций и захаживал в поселки рыбаков и лесорубов. Конечно, девчата там – кровь с молоком. Поэтому нежелание молодого человека бражничать, ездить в номера или проводить время за карточным столом встречало понимание товарищей, тем более, ничего худого от него никто не видел.

Уже в конце срока обучения он насмешил начальника отделения кавалерийской подготовки. Конная колонна курса после пятидесятикилометрового марша въезжала в ворота. На учащихся и их лошадей было больно смотреть – всех качало от усталости. Замыкающий, кадет Моун, привстав на стременах, чтобы не очень трясло, прямо на ходу пришивал пуговицу к рукаву форменной тужурки.

На выпускном испытании, имея задачу провести роту пехотинцев сложным маршрутом через лесостепную зону, он, как и все, уложился в срок. При этом его подопечные выглядели так, словно только утром покинули казармы – ни стоптанных ног, ни утомления многодневного похода, ни ввалившихся от недоедания щек. Хотя отметил этот факт только начальник училища. Молча, про себя.

Кое-что прояснилось во время торжеств по случаю выпуска. Семьи новоиспеченных лейтенантов прибыли поздравить их, и… легендарный полковник Моун оказался отцом неприметного курсанта. Тот самый знаменитый офицер, чья блестящая карьера прервалась шесть лет назад, как говорили, из-за нешуточного скандала, разразившегося по его вине в процессе слушания какого-то запутанного дела в сенате штата Нойс. Покров тайны с этого дела до сих пор не снят.

Отставного служаку, хотя и был он одет в штатское, узнали и офицеры, и преподаватели. А поскольку сам он некоторое время приватно беседовал с начальником училища, ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в том, что сын его получит наилучшее назначение. Собственно, пакеты с приказами о направлении к месту службы все получили запечатанными, так что никто так и не узнал, куда поехал этот молчаливый невыразимец.

Ворота форта Тайо, что у слияния Огайо и Теннесси, приоткрылись, чтобы впустить всадника, и тут же затворились. Это самый край земли, над которым утвержден флаг Штатов. Южнее прерия становится безводной и везде, кроме узкой полоски, питаемой водой Миссисипи, простирается полупустыня. Собственно и здесь, если бы не долины рек, приносящих воды с обильно поливаемых штормовыми дождями Аппалачских гор и с севера, жить было бы неуютно. Обширные участки безлесных равнин вдали от источников воды отличаются замечательно скудной травой, оживающей только в период зимних осадков.

– Лейтенант Моун, представляюсь по случаю прибытия к месту службы. – Всадник соскользнул с седла и смотрит на нескольких мужчин, подошедших к нему. Форма одежды здесь соблюдается весьма условно.

– Капитан Колхаун, командир форта, – отвечает седобородый, одетый в добротный замшевый сюртук человек. И, заметив искорки в глазах нового подчиненного, добавляет: – А вы, я вижу, книгочей, батенька. Листали, стало быть, Майна нашего, так сказать, Рида.

– Имел удовольствие, сэр.

– О том, что вы, юноша, не дружите с головой, батюшка ваш отписывал мне. Но насчет того, что, не дождавшись рейсовой барки, вы в одиночку и без заводного коня поскачете через пустоши, в которых нередко встречаются индейцы, предупредить нас никто не удосужился. Проходите в дом, устраивайтесь.

– А разве индейцы не состоят сейчас в мире с нами?

– Не все они знают об этом.

Ухватки нового офицера обитателям форта понравились. Лошадку свою он сам отвел на конюшню, где расседлал и по полной программе обиходил. Умылся, сменил форму на менее официальное одеяние, принятое в этих местах, и непринужденно занял свое место за столом. К капитану и сержанту, обычно столовавшимся отдельно от рядового состава, прибавился третий сотрапезник – лейтенант.

Крошечный, двадцать на двадцать метров, срубленный из привезенного по реке леса, форт представлял собой идеальное, с точки зрения фортификационной науки, оборонительное сооружение. Четыре трехэтажные башни, соединенные короткими бревенчатыми заборами, требовали всего восемь стрелков для обеспечения полного флангового обстрела внешних поверхностей всех своих стен. Так что гарнизон из тридцати человек легко мог справиться с нападением вооруженных луками и копьями индейцев, редко располагавших огнестрельным оружием.

Сейчас это поселение служило форпостом, опорной точкой для планировавшегося в будущем освоения богатых плодородными землями долин рек Огайо и Теннесси. А поскольку эти самые места интересовали и поселившихся здесь без разрешения Большого Белого Отца диких охотников, именовавших себя коренными обитателями просторов Америки – индейцами, то решение этой проблемы также было вменено в обязанность гарнизона.

– Понимаете, Моун, – некоторое панибратство старшего по отношению к младшему – армейская традиция, а не грубость, слетевшая с уст капитана, – поведение наших соседей за последние годы слегка изменилось. Внешне они так же, как и раньше, приходят изредка, чтобы обменять свои шкурки на порох, свинец или металлическую посуду. Но на самом деле наши разведчики почти не отмечают случаев загонной охоты или длительных стоянок племени на одном и том же месте, как бывало раньше.

– Кстати, больше всего старых кострищ мы встречаем выше по течению Теннесси. Но следы кочевий путаются, теряются, или уводят обратно, – продолжил мысль командира сержант. – А еще патрули изредка находят лежки наблюдателей, явно следивших за фортом, причем с расстояний, откуда пуля в принципе не долетит до стен.

Робин на верхней площадке южной башни. Ночь, в слабом свете звезд удается разглядеть немногое. Темные полосы кромок пойменных лесов сходятся под прямым углом. В просветы между деревьями далеко, в нескольких километрах, видны крошечные участки речной глади. Разумеется, топор человека поработал здесь для того, чтобы отодвинуть заросли от крепости и создать обзор на стратегически важных направлениях. В две другие стороны – прерия. Тут она поросла высокой травой, но на сотни метров вокруг поработали косари, и подобраться незамеченным к стенам непросто.

Часовых на башнях нет. Командир не настолько глуп, чтобы выставлять своих людей на обозрение чужих наблюдателей. Четыре солдата у неприметных щелей в неосвещенных помещениях верхнего этажа угловых сооружений наблюдают за окрестностями. Лейтенант проверил угол обзора через амбразуры смежных стен – почти двести семьдесят градусов, то есть любая точка окружающего пространства просматривается как минимум двумя, а чаще – тремя парами привыкших к темноте глаз, о присутствии которых снаружи догадаться невозможно.

Некоторые вольности с формой одежды и отступления от требований устава при общении между военнослужащими не снижают постоянной настороженности и боеготовности гарнизона. И, нетрудно заметить, что заправляет всем здесь сержант. Капитан не утруждает себя деталями, отдавая только распоряжения самого общего характера. Но о том, кто спроектировал и построил столь продуманное оборонительное сооружение, надо будет расспросить именно сержанта. А пока – тишина и умиротворение летней южной ночи. Служба обещает быть скучной.

Именно нежелание скучать всегда вело юношу за собой, отчего до десяти лет он заслуженно пользовался репутацией проказника. А потом – три месяца с русскими. Точнее, три месяца и восемь дней среди людей, ненавидящих скуку с чудовищной изощренной изобретательностью, навсегда покорившей сердце начинающего повесы. Его научили примечать неприметные детали, придавать значение незначительным событиям, видеть, сопоставлять, проникать разумом в связи и четко отдавать себе отчет в том, почему он желает именно того, что ему хочется.

Мир наполнился интереснейшими событиями, привычное оказалось загадочным, а в череде обыденных происшествий вскрылись настольно восхитительные обстоятельства…

Когда, вернувшись из странствий, семья полковника сходила на берег, только его сын обратил внимание на то, что одна из снастей бригантины не веревочная, а металлическая, растянутая с приличным провисом на изоляторах, несомненно, являет собой антенну.

То, что отца отправили в почетную отставку, это даже как-то предполагалось. Из его разговоров с мамой удалось уловить обеспокоенность тем, как воспримут информацию о русских люди из высоких кабинетов. Поэтому скромная жизнь в скромном доме на скромные средства ни для кого не стала неожиданностью. То, что боевой офицер не отчается, не опустит руки, пытаясь уберечь родную страну от грозящей заокеанской напасти, тоже естественно. Он много писал старым товарищам, часто надолго отлучался для встреч. Моун – это не тряпка на ветру большой политики. А вот газеты его не поддержали.

Накопления семьи были скромными, поэтому огород, на котором трудились все, кроме отца, был существенным подспорьем, тем более что немало семян, как оказалось, прислуга не забыла взять с собой из дальней поездки. Слуга полковника и служанка мамы – это отдельная история. Они – рабы, собственность хозяев. Но, как это обычно и случается с теми, кто всегда рядом, члены семьи – младшие и зависимые. Тем не менее о них заботятся и нормально, по-человечески ругают, не применяя жестоких мер физического воздействия.

Когда через полгода после возвращения у служанки случился роман с кучером одного приезжего плантатора, матушка приняла в этом живейшее участие. Вскоре был заключен брак, после которого девушка сменила хозяина, а взамен состоятельный господин ее мужа подарил семье полковника тоже молодую женщину, обладавшую навыками ведения домашнего хозяйства и, как оказалось, понимающую в целебных травах.

Жаклин, таково было ее имя, много времени проводила с детьми. Они вместе обошли все окрестные леса и луга, зарисовывая и листики и стебельки, разглядывая лягушек и подкарауливая около норки в ожидании, когда осторожная мышка выйдет оттуда по своим делам. Иногда болтали по-русски, храня это в секрете от родителей. С другой стороны, как бы без этих разговоров Робин смог разобраться в учебниках, стопу которых привез с собой из-за моря. Ну и без помощи «служанки», которая почему-то немало понимала и в химии, и в физике, и даже в астрономии.

Матушка шила, иногда на продажу. Отец неустанно боролся с царившей в обществе беспечностью и непониманием внешней опасности. А их сын перетаскал домой всю городскую библиотеку, помогая Жаклин делать постраничные копии. И принялся за университетскую. Кроха-сестричка несмотря на то, что была не слишком симпатичным ребенком, отлично ладила с другими детьми, чего нельзя сказать о Робине.

Окончив школу в тринадцать лет, на четыре года раньше сверстников, он поступил в лучшее военное училище. Некоторая долговязость в сочетании с широковатыми для его возраста плечами – результат упражнений под руководством служанки – и совсем легкий, быстро ставший привычным грим, визуально сделали его не слишком отличным от семнадцатилетних парней. Теперь в шестнадцать лет, в возрасте, когда его одногодки собираются в последний класс школы, юноша в офицерском чине находится на самом, пожалуй, опасном участке границы. Границы, которой еще нет.

Робин – не самый умный человек на свете, но смотреть и слушать считает нелишним. Пока его батюшка убеждает всех в том, что «русские идут», он видит, что все значительно лучше. Они уже здесь. Богатый плантатор, «уступивший» их семейству служанку, баллотируется в сенат. Рабы пользуются услугами врачей, с трудом говорящих по-английски, что не влияет, однако, на эффективность применяемых ими средств. И здесь, в окрестностях построенного несколько лет назад форта, тоже что-то изменилось.

Интересно, он, лейтенант армии Штатов, отдавая себе отчет в том, что в жизнь его страны производится внешнее вмешательство, относится к нему как-то странно. Отец, не верящий ни в бога, ни в черта, и набожная матушка, исправно посещают церковь, к чему приучили и чад своих, кажется, тоже глубоко и искренне неверующих. Слова о равенстве перед Господом, и самые равные из ныне сущих – рабы на плантациях, поющие песни во славу Всевышнего! Некоторая двойственность происходящего не режет глаз, привыкший к устоявшемуся положению вещей, но глаз молодого человека ни к чему не намерен привыкать.

Вот и здесь такая же двойная мораль, но уже со стороны Робина. Или не двойная? Русские не пакостят. Не обижают и не отнимают. Не убеждают в неправом – просто немного уменьшают лишения, выпадающие на долю тех, кто не владеет имуществом, приносящим устойчивый доход.

Папенька неспроста выбрал для сына это удаленное место службы. Ниже впадения Огайо в Миссисипи плавание по текущей в Мексиканский залив реке часто затруднено. Она мелеет, распадается на рукава, нередко совсем пересыхает. Поэтому выход из внутренних областей страны в океан и налажен через озеро Онтарио и реку Святого Лаврентия. Там достаточно гарнизонов, чтобы отразить нападение русских, если они сунутся сюда с оружием в руках. Стараниями отставного полковника офицеры этих частей оповещены и, верят они или не верят в возможность такой угрозы, выполнят свой долг.

Имеются войсковые части и в том районе, где от верховий Потомака существует удобная дорога внутрь континента. Совсем иначе обстоят дела здесь. Дело в том, что реки Теннесси и Саванна, впадающие в Атлантический океан, – полноводны. И верховья их находятся не слишком далеко друг от друга. Менее сотни километров сухого пути, и из одной реки можно перебраться в другую, по которой без проблем пройти водным путем в самое сердце Штатов. И именно сюда отправлен служить самый надежный человек отставного полковника – его родной сын.

Если бы речь шла о военной угрозе, Робин действительно стал бы отцу вернейшим помощником. Но папа ничего не понял за те три месяца, что провели они в самом сердце заокеанской страны. Эти люди приходят не с огнем и мечом, но с клистирной трубкой и больнючими горчичниками. И еще – с эффективными противозачаточными и абортальными средствами. Теми самыми, которые он готовил в аптеке для гарнизонных прачек вместе с прекрасными кремами для нежных женских рук. А его считали большим любителем женщин! Справедливо, но оттенок не тот.

Капитан вволю отведал привезенного лейтенантом бренди и очень не прочь поговорить. Сержант, несомненно, проверяет посты или пересчитывает мешки с мукой, так что служба несется, работы ведутся, а командир может позволить себе расслабиться.

– И как вам, лейтенант, показалась наша крепость?

– Хороша. Ее строили по вашим чертежам, господин капитан?

– Какие могут быть чертежи в этой глуши? Была баржа бревен и куча чумазых индейцев, соблазнившихся ящиком гвоздей и парой зеркал, размером с вашу сумку. По здешним ценам, запросили они безумно дорого, но не мог же я отвлекать личный состав от несения гарнизонной и караульной службы! За полмесяца поставили это безобразие, где негде даже плац устроить. А представьте себе, что здесь было бы, вздумай мы привезти сюда свои семьи! По головам бы друг у друга ходили.

– А разве индейцы умеют строить из дерева? – недоумевает Робин. – Они же живут в кожаных шатрах.

– Эти умели. Одеты они были в одежду из веревок, и их вождь, Короткий Улей, расспрашивал меня о том, что даст ему Большой Белый Отец, если его племя откочует за Миссисипи, как и полагается. Будет ли присылать муку и одеяла, без которых им не выжить в безводных степях. В общем, эти индейцы были мирными, и ушли туда, куда им было предписано. – Колхаун с удовольствием вспоминает эту встречу. – Наши разведчики проводили их до резервации. Думаю, они никуда не денутся. Как только тут появятся плантации – придут продаваться в рабство за пару бутылок огненной воды за каждого человека.

Ну вот, планы правительства понятны окончательно. Жить в пустыне не смогут даже дикари. Разве только донецкие индейцы, из числа которых, как он помнит, был родом друг Натин по имени Коулько. Однако стоит еще раз убедиться в том, что не ошибся.

– Вождь Короткий Улей воистину стар и мудр. – Лейтенант уважительно опускает взор.

– Это был юноша, вероятно удачливый охотник. Дикари не ценят ум. Ловкость и успешность – вот что приносит власть ныне и присно и во веки веков. Везде и всюду.

Молодой человек смиренно выражает согласие. Пора завершать разговор. Летние ночи коротки, а вставать он привык рано.

Глава 42

В сопровождение молодому лейтенанту, направлявшемуся осматривать контролируемую территорию, выделили двух опытнейших разведчиков. Сын уважаемого человека не должен попасть в неприятности. Двигались верхом сначала вверх по Теннесси. Проводники объясняли молодому человеку, как читать следы, на что обращать внимание, где удобно напоить лошадь. Наставления бывалых следопытов воспринимались со вниманием и сопровождались заинтересованными вопросами в тему. Молокосос подавал серьезные надежды.

Ночлег прошел без осложнений. Завернувшись в одеяла у костра, путники отлично выспались и продолжили объезд территории, переправившись через реку вплавь. Юный спутник прилежно выполнял все рекомендации своих подчиненных и не пытался ничего из себя строить. Спрашивал обо всем, что им встречалось, не пробовал интересоваться личной жизнью, не доставлял хлопот, одним словом. Во время третьего ночлега, когда топот копыт, донесшийся через толщу земли прямо в уши спящих на ней людей, разбудил разведчиков, молодой офицер молча кивнул на их жесты, требующие сохранять неподвижность.

– Индейцы. Не меньше сотни всадников, – проговорил Кастор. Криви кивнул и привел из низины лошадей. Робин тоже молча кивнул, хотя был другого мнения. Звук металла о камень он явственно различил, а это подковы, которых дикари практически не используют. Бывают редкие исключения, но здесь лошадей действительно много и движутся они с севера на юго-восток.

Жестом пресек намерение солдат вскочить в седла и снова приник ухом к поверхности. Камушки в прерии встречаются нечасто, но регулярно. Прикинул интенсивность лязгающих звуков, слышных относительно редко. Данных для корректного расчета у него, конечно, не было, но на глазок выходило, что если движется примерно эскадрон кавалерии, то отдельные соприкосновения копыт с камнями создадут сходное впечатление.

Спутники замерли в неподвижности. За все путешествие молодой офицер впервые выразил намерение, пусть пока неопределенное. Властный жест – сигнал о принятии на себя командования. Экскурсант превратился в командира. Опытные службисты, всякого повидавшие в походах и гарнизонах, приняли смену ролей и ждут распоряжений. Текут минуты, подопечный время от времени прикладывается щекой к земле.

А у Робина идет интенсивная работа мысли. Батюшка, не дождавшись появления вооруженных отрядов русских ни на южном побережье Гудзонова залива, ни на реке Святого Лаврентия, ни на Потомаке, здраво рассудил, что проникновение по Саванне и Теннесси остается самым вероятным направлением для экспансии. Но оно требует подготовки, создания промежуточных баз и перевалочных пунктов, что осуществимо, поскольку данные территории войсками Штатов не контролируются. Форт Тайо способен только отметить факт выхода сил возможного противника по рекам Теннесси или Огайо, в которую также можно попасть и через русла Камберленда или Кентукки, тоже проходимых для небольших мелкосидящих судов. Но если неприятель навалится серьезными силами, при наличии хотя бы минимальной артиллерии, задержать его будет нечем.

А потому разведать обстановку в окрестностях горы Митчелл, где расположены истоки четырех текущих в Миссисипи и трех направляющихся в Атлантику рек, необходимо, ведь времени на подготовку пути внутрь страны вероятный агрессор имел достаточно. Вот и направляется эскадрон на рекогносцировку, а уж как и кто его послал, какие тайные рычажки и неприметные веревочки государственного механизма или частной инициативы сработали – вопрос отдельный.

Пока ясно только то, что русскими для «приема» племен, переселенных за Миссисипи, готовится нечто основательное силами группы донецких индейцев. Мужики они серьезные, и шуточки у них… памятны ему Коулькины выходки. Насколько молодой офицер помнит «осеннюю степь», пухнуть от голода изгнанники там не будут, а скорее всего неспешно переправятся на южный берег Миссури, куда Штаты еще не простерли свою загребущую длань. А лет через двадцать, когда дойдут у янки руки до этих мест, редкий человек будет возвращаться из Замиссурья по своей воле.

Перемещения других племен через окрестности форта Тайо тоже довольно логичны. Это явно распропагандированные русскими дикари стекаются к плато Камберли и оседают на нынче весьма приветливой земле. Океанские штормы доносят туда немало влаги, почвы плодородны, и безлюдно там… было… по данным картографов… лет десять назад. Этот район стоит в очереди на освоение сразу вслед за долинами Теннесси, Камберленд, Кентукки и собственно Огайо. А до верховий Саванны оттуда действительно не слишком далеко. И как раз к этому месту направляется около сотни подкованных лошадок с всадниками.

То, что переход осуществляется ночью, говорит о нежелании «путешественников» страдать от дневного зноя, и о том, что на этом участке маршрута разведка не ведется. В потемках такими крупными силами проделывать это неудобно.

Кстати, заключение о том, что движутся именно индейцы, разведчики сделали потому, что цивилизованным джентльменам тут искать нечего, а единственное воинское подразделение здешних мест сейчас спокойно сидит в форте. Версия лейтенанта о разведывательном эскадроне регулярной кавалерии в их головах не возникла.

Полчаса терпения, и ухо более не способно уловить даже самого слабого сотрясения земли. Теперь впереди едет лейтенант, а солдаты следуют за ним. Светает. Летом ночи коротки. След виден прекрасно – это целая дорога. Лошади прошли здесь цепочкой, поэтому большинство отпечатков затоптано, но тех, что видны отчетливо, – достаточно, чтобы понять – эти животные были подкованы. Из короткой дискуссии сопровождающих выясняется, что подозрения на этот счет возникали и у них, поскольку лязг металла о камень изредка чудился и им, но делать в этих местах людям на подкованных лошадях решительно нечего.

Пошли по следу. Не в смысле поскакали по этой свежей тропе, а двинулись параллельно, на расстоянии с полкилометра, изредка поглядывая, не пропали ли отпечатки, не ушли ли они в другую сторону? Настичь или сблизиться не торопились. Преследуемые ехали по открытой местности вдоль реки Камберленд, прибрежные заросли которой позволяли преследователям время от времени укрываться от возможного любопытного взора. Место дневки отряда обнаружили по дыму костра, поднявшемуся из перелеска.

– Это не индейцы. Такие дымы говорят о том, что здесь кашеварят воины линейной кавалерии или богатые горожане, выехавшие на пикник, – рассуждает старший из солдат.

– Причем на одном костре приготовить на сотню человек непросто, – отзывается его товарищ.

А в голову молчаливого лейтенанта приходит мысль о том, что это ведь могут быть ловцы рабов. Так что три четверти лошадей, скорее всего, идут под пустыми седлами – это транспорт для будущей «добычи». Мужчин индейцев пленить, возможно, и не удастся, но женщины и дети – товар ликвидный. С другой стороны, выдавать себя дымом этим охотникам за людьми тоже ни к чему.

Спрятавшись в заросшем деревьями и кустами овражке, солдаты и офицер продолжали наблюдать. Дневную жару передремали по очереди, оставляя одного дозорного. А когда солнце стало склоняться к закату и зной ослаб, цепочка лошадок вышла из пойменного леса в прерию и отправилась обратно по собственным следам. Робин приник к окуляру зрительной трубы. Почти все седла пусты. Всадник возглавляет колонну, а следующий – только через несколько позиций в этой последовательности. И замыкающий в конце. Семьдесят шесть лошадок и всего одиннадцать всадников. Получается, что доставлено к месту было шестьдесят пять человек. И с места доставки подан дымовой сигнал.

Одежда на погонщиках выдает в них обычных лесных жителей, скваттеров, возделывающих самовольно захваченные свободные земли, трапперов – вольных лесных охотников, один похож на надсмотрщика с плантации, еще один – на пастора. Три коровьих парня в характерных шляпах.

– Кастор, Криви! Следуете за этой группой, ни в коем случае не попадаясь им на глаза. Как только убедитесь, что след ведет к Огайо, возвращайтесь сюда, на это самое место. Я тем временем присмотрю за тем лесочком, откуда поднимался дым.

Разведчики тронулись в путь не раньше, чем улеглась пыль на горизонте, за которым скрылась колонна.

Что интересно, Робин действительно намеревался побыть именно здесь, понаблюдать и поразмышлять. Он имеет основания полагать, что из центральных областей страны сюда доставляются люди. Делается это спокойно, деловито и, кажется, не первый раз. По крайней мере, раз в месяц этим путем проходит аналогичный караван. Дело в том, что следы на отдельных участках легли на грунт, который ранее уже был уплотнен конскими копытами. Отчетливой тропы еще не образовалось – трава успевает подняться и многое скрыть. Да и сами караванщики отнюдь не жаждут точно попадать на свои прошлые следы. Но Жаклин во время занятий с детьми полковника, которые проводила преимущественно на лугах и в лесах, не раз показывала им буквы великой книги следов.

– Как был ты неуклюжим увальнем и неумехой, так им и остался. – Глубокий женский голос, раздавшийся у Робина за спиной, полон насмешки.

– Привет, Натин, как ты узнала меня со спины? – Лейтенант рад старой знакомой. И еще рад тому, как восхитительно она выглядит.

– Можно подумать, что если ты нахлобучил на уши военную шляпу, то никто уже не разглядит бесцветную кудель у тебя на голове. – Девушка бесцеременно смахивает форменный головной убор и запускает пятерню в шевелюру лейтенанта. – Нет, вручную не выходит, придется инструментально. – Гребешок принимается расчесывать вялые покорные пряди, не встречая почти никакого сопротивления. – Жаль, что вы наехали на «подземную железную дорогу» в момент прохождения состава.

Юноша напрягает память. Читал он эту книгу. «Хижина дяди Тома», кажется. Даже помогал переводить с русского на английский. Странное для русской писательницы имя ему запомнилось.

– Так теперь что, все пропало?

– Не знаю. Я не успела разглядеть твоих спутников. Как их имена?

– Кастор и Криви.

– Тогда ничего страшного. Они наверняка отсыпаются у родника Койота. Ты ведь услал их якобы для того, чтобы проверить след. Так они отлично знают, куда он выводит. В этом месте мы пересаживаем пассажиров с лодок на лошадок.

– Кто они, эти пассажиры? – Робин никак не налюбуется на выросшую и похорошевшую Натин. Но помнит правило – выбирает женщина. Ну и вообще он робеет. Нет, с представителями дружественного пола он не тушуется, поскольку признает в них равных себе по разуму существ, наделенных индивидуальными свойствами. В общем, тоже люди. Но с Натин… нет, виду он конечно не подал… или не очень сильно подал?

– Сироты, оставшиеся без попечения, просто дети, которых родители продают в рабство, рабы, бегущие от жестоких хозяев. В вашей стране немало людей, которым непросто живется. А лекарям многое рассказывают. Некоторые из них даже пользуются доверием у своих пациентов, советуют, куда податься, если совсем жить невмоготу.

– И из всех них вырастут русские? – Робин уверен в ответе, но прерывать разговор так не хочется.

– Не знаю. Встречаются совсем забитые, озлобленные и просто гадостные люди. Масса избалованных лодырей или циничных тупиц. Пробелы в раннем воспитании очень нелегко восполнить. За одно поручусь, бандитами они не станут. А кем? – Натин вздохнула. – Принимаясь за работу с вашим сообществом, мы просто не представляли себе, насколько это непросто, изменить целый мир.

Вдруг она вошла в корзинку его рук и тихонько прижалась так, что руки юноши заключили ее в мягкие, но не совсем дружеские объятия.

– Если бы не ты, – продолжила девушка, – задача вообще не имела бы решения.

Эти слова до Робина дошли не сразу.

– Слушай, а почему я? – спросил он удивленно.

– Потому что разговоры гарнизонных прачек расходятся как круги по воде. Те средства, что ты готовил для них в аптеке, завоевали тихую популярность в широких кругах женщин репродуктивного возраста. Аптекарь озолотился, продавая их за сущие гроши, а рождаемость по всей стране снизилась на порядок.

– Не понял. – Парень явно озадачен.

– В американских поселениях происходил стремительный прирост населения за счет того, что женщины рожали непрерывно. Медицина здесь какая-никакая имеется, детская и материнская смертность хоть и существенные, но не угрожающие. У нас с нашими методами не было шансов повлиять на ваше общество в силу чисто арифметических причин.

– Еще сильней не понял. – Робин откровенно теряется от ее близости и слабо соображает.

– На континенте, по нашим оценкам, четыре миллиона жителей. Это в сорок раз больше, чем все население Евразии и Северной Африки. Мы просто физически неспособны распространить свое мировоззрение на такую массу народу ни за какой срок, поскольку за любой промежуток времени прибавляется людей больше, чем количество тех, с кем мы сумели поделиться своими познаниями, взглядами, навыками.

Наши врачи, конечно, применяли и рекомендовали эти средства, но дело продвигалось не быстро. И самих тех «знахарок» здесь немного, и пациентки у них не высшего круга дамы. А тут – словно эпидемия охватила страну. Женщины название этих настоек друг другу сообщают шепотом. И этот способ распространения важной информации оказался просто фантастическим.

Робин держит Натин в объятиях и прозвучавшие из ее уст слова воспринимает туманно.

– А замуж за меня пойдешь? – единственное, на что у него хватает соображения.

– Ага. Побежали к речке, водичка теплая.

Вопрос о том, почему после трехмесячного детского знакомства и шести лет разлуки эта девушка так поступает, он задать не отважился.

– А почему ты выбрала меня? Ведь я ни капельки не красивый.

– И ни капельки не умный. Настоящий мужчина должен быть совсем немного краше орангутана. – И ребята побежали к речке.

– Робик, а твои раскопки истории нового общества, возникшего здесь, в Америке, они завершены? – Натин подает своему лейтенанту чашку бульона.

– Всех деталей, конечно, уже не раскопать, но основная цепь событий сложилась в непротиворечивую картинку. – Они под натянутой на случай дождя шкурой рядом с баркой, которая утром отправится вверх по реке, приняв на борт недавно прибывших сюда пассажиров.

– Давай, не томи. – Девушка щелкает рычажком. – Жаклин говорила, что вы начинали разбираться с этим, еще когда ты жил дома.

– Я не изучал историю Евразийской человеческой общности, так что сравнивать придется вам. – Робин отхлебнул из чашки. – То, что по этому поводу известно у нас, – это несколько повествований, не слишком соответствующих друг другу. Скажем, религиозных притч имеется несколько, причем они на правду и друг на друга совсем непохожи. Исторические картины по версиям Чикского и Куверского университетов близки, но не идентичны. А вот когда я поковырялся в книгохранилищах военного училища, мне удалось найти там пару дневников, стопку регистрационных журналов спасательного отряда и несколько папок с рапортами руководителей поисковых групп. Тогда непротиворечивая картинка у меня сложилась.

В общем, в момент переноса сюда попало около восьми тысяч человек, причем примерно четверть из них – в школьных автобусах. Дети и подростки оказались в дикой местности с прихваченными из дома завтраками и кучей всякой всячины в сумках. Тут бы и начались для них лишения и страдания, но к счастью, горные львы, медведи и волки летом по большей части сыты, а злобные ягуары встречаются нечасто. Но главное, на помощь своевременно пришли спасатели.

Крупное вертолетное соединение, собранное для проведения учений по оказанию помощи районам, пострадавшим от наводнения, через считаные минуты после старта потеряло связь с землей, и системы спутниковой навигации отказали полностью. К счастью, в районе Великих Озер, куда их занесло, восстановить ориентацию несложно. Контуры береговой линии были знакомы экипажам, и в районе бывшего Чикаго нашлась удобная для приземления поляна, где к тому же оказались перенесенные туда профессор Кински и друг его детства генерал с редкой фамилией Смит. На рыбалку ехали.

– А профессор был каких наук? – не утерпела Натин.

– Не встретил четкого упоминания ни в одном документе, но сложилось впечатление, что изучал он то ли погоду, то ли землю. Знал до черта всего. Показал, где копать, парни пробили шурф, он чего-то на стенках посмотрел, а потом выдал картину происшествия, что с планетой приключилась. В смысле, что они оказались на ней через много лет, после того как на Земле никто не живет, кроме птичек и зверей. От профессора потом польза была огромная, а вот генерал только указал места, где на случай ядерной войны имелись склады со всякой всячиной.

Правда, ничего путевого в тех захоронках не нашлось – все сгнило и окислилось, бетонные стены так обветшали, что местами позаваливались. Однако подземные резервуары с горючим сохранились неплохо. Только горючее из них где вытекло, где выдохлось, а где на дне в виде смолы осталось. И тогда профессор попросил отвезти его в Скалистые горы в какую-то нейтринную лабораторию. Вход в нее, где были бетонные сооружения, пришлось разбирать, а потом в сплошном камне туннель сохранился отлично.

Забрались в самое сердце горы, а там в стеклянных сосудах какой-то не то керосин, не то бензин, но приготовленный наилучшим образом для самых что ни на есть научнейших целей. И что удивительно – сосуды здоровенные, по несколько сотен литров, и самих их огромное количество. Снаружи к ним приделаны штуки, от которых идут провода. Вернее, от проводов-то ничего не сохранилось, зато жидкость в сосудах в качестве топлива вполне себе сгодилась.

Спасатели сразу принялись разыскивать другие группы людей и вывозить их к месту сбора у Великих Озер. Моторные надувнушки пошли по рекам, поисковые группы с собаками отправились в леса и в горы. Полковник Ройс, что руководил авиагруппой, оказался деятельным человеком. Мобилизовал найденных медиков, привлек священнослужителей для оказания психологической помощи пострадавшим. Профессор тоже оказался не промах. Людей велел не свозить в одно место, а устраивать группами человек по сто по берегам озер и впадающих в них рек, чтобы сформировать поселения компактно, но не тесно, а то бы они без туалетов быстро переудобрили окрестности.

Организовали и ловлю рыбы, и выборы мэров, хотя нередко их просто назначали. Принципы демократии соблюдали, только если это ничему не мешало. Кстати, особенно много людей спасли из Техаса и Калифорнии, где из-за сухости и жары положение перенесенных было просто катастрофическим. С восточного побережья тоже пришлось срочно вывозить кучу народа – там тайфуны всех постоянно загоняли в землянки ураганными ветрами, а потом промачивали землю нешуточными ливнями. С Великих равнин почти пятьсот школьников собрали, все-таки желтый цвет кузова автобуса для перевозки детей – великое дело.

Неизвестно, сколько групп осталось вне поля зрения поисковиков, но около ста поселков с более-менее привычной тем людям организацией жизни были созданы. Не все они сохранились до наших дней. Чего там только не случалось – бескорыстная помощь и наглое насилие, милосердие и грабеж, доброта и презрение к слабому. Организованное, спаянное дисциплиной подразделение спасателей на вертолетах и наспех построенных судах свозило в район сбора автомобили и автобусы, обычно разрезанные ими на части. Разыскивались одичавшие сельскохозяйственные растения, были предприняты попытки организации фермерских хозяйств и крупных агротехнических предприятий, людей на которых нередко приходилось принуждать работать силой. Ну, не все считали это настолько необходимым, чтобы горбатиться.

Собственно, оттуда и возникло рабство. Ночь – в охраняемых бараках. День – на полях с мотыгой или косой. Генерал Смит умер от болезни. Полковник Ройс погиб в результате несчастного случая – техника ветшала без запчастей. Профессор не вернулся из исследовательской экспедиции в Аппалачи. Система центральной власти потеряла авторитет, поскольку перестала приносить пользу подавляющему большинству населения, но общества во многих поселениях сохранили близкий к первоначальному замыслу облик. Мэр и шериф вместе со священником и несколькими уважаемыми гражданами сохраняли ритуалы традиционных праздников и собраний, институт семьи и культуру общения.

Подрастали дети, благодаря удобным водным путям по озерам и рекам шла торговля. Центральный поселок в Чико принялся чеканить монету, поскольку место, где хранились запасы золота США, своевременно откопали и взяли под охрану. Несколько мануфактур, созданных уже в частном порядке, стали выпускать оконное стекло, ткани, железные изделия приличного качества. В то же время немалое количество людей принялись расселяться вширь, распахивая лесные поляны, охотясь на зверей и промышляя рыболовством.

Примерно через десять лет окончательно вышел из строя последний вертолет, количество патронов для немногочисленного оружия устремилось к нулю, а средств радиосвязи и раньше на всех не хватало, да часть еще вышла из строя. Что-то из-за небрежного отношения, а кое-что, видимо, исчерпало ресурс. Несколько работающих экземпляров сохранилось до сих пор, в экстренных случаях ими пользуются.

Робин снова хлебнул бульона. Он заметно остыл, но все равно оставался приятным на вкус.

– Насколько я понял, начиная с этого момента технологическое отставание нашей цивилизации от вашей приобрело систематический характер. А следующие сорок лет общественные отношения у нас приходили в соответствие с производительными силами. Дело в том, что ни культуры использования подножного корма, ни уродливых сельскохозяйственных растений, ни эффективной технологии их выращивания здесь не было.

– Погоди, почему ты полагаешь наши растения уродливыми? – Натин озадачена.

– Они много урождают…

– … значит, урожайные.

– Запомню. Русский язык непрост. Так вот, плуг и мотыга, плюс рабский труд под охраной на обширных плантациях надежно одержали верх над всеми остальными способами производства продуктов питания, поскольку дичь поблизости от поселков быстро повыбили, а рыбу повыловили. На охоту или рыбалку люди стали отправляться семьями, чтобы не тащить добычу по жаре несколько дней. А в местах, где промышляли, – разводили огороды, распахивали участки под зерновые. Некоторые вообще кочевали с места на место, оставаясь там, пока не кончалась дичь. Эти стали называть себя индейцами, занимая обширные лесные и лесостепные участки и охраняя их от посягательств других желающих.

В то же время население промышленных поселений и лица управляющие, видя, как люди из-под их руки расходятся во все стороны, организовали вооруженные формирования для того, чтобы подвести всех под налоги. Чтобы разыскать вольного поселенца и обложить его по полной программе, требуется немалое упорство. Иногда даже не обходилось и без насилия, случались жертвы. Но армия крепла, набиралась опыта. Кстати, кое-где возникли и альтернативные центры. Сейчас у нас четыре штата. Центральный Нойс, со столицей в Чико. Южный – преимущественно сельскохозяйственный, к югу от Великих Озер. Он на границе широколиственных лесов и прерии. Северный – до самого Гудзонова залива, и Восточный – по берегам реки Святого Лаврентия и полуострову Лабрадор.

Эти штаты отделялись друг от друга и даже воевали из-за пограничных споров. Потом мирились и объединялись, но не совсем, а каждый со своими законами. Но армия сейчас общая, так что вроде как – единое государство. Собственно, кроме обложения налогами скваттеров, у армии еще одна задача – индейцы. Некоторые из них грабили поселки. А еще возникает много конфликтов, когда вероятные налогоплательщики решают поселиться на индейских территориях. Ну, вот тут стрелки или кавалеристы вмешиваются. Естественно, на стороне налогоплательщиков.

Робин допил наконец чашку бульона и поставил ее на стол.

– Дальше рассказывать?

– Конечно. У нас, естественно, имеется в представлении некая картинка, но ты все видишь изнутри, – улыбается Натин.

– Собственно, дальше ситуация развивалась по варианту, близкому тому, что был на Старой Земле. Промышленники, торговцы и плантаторы создали элитарный слой, куда с удовольствием вошло и офицерство, судейские, политики. Проводятся выборы, все демократично. Но для людей состоятельных – особенно демократично. Выходят газеты, работают невольничьи рынки. Осужденных или плененных индейцев приговаривают к рабству. Ребенок, рожденный рабыней, тоже становится невольником. Нужда в рабочих руках настолько велика, что любой, за кого некому вступиться, может быть тихонько пойман и продан. Плантации Южного штата поглощают любое количество людей.

Армия поддерживает порядок, отлавливая беглых, покоряя или сгоняя со своих мест индейцев. Дело в том, что пахотные земли через какое-то время теряют плодородие. Плантаторам приходится вырубать леса или переезжать на новые места, где почвы еще не истощились. Натин, мне, пожалуй, нечего больше добавить. Понимаешь, все, что Жаклин рассказывала о законах развития человеческих сообществ, сработало здесь по полной программе. Возник баланс между стремлением к жизни в безопасности и комфорте промышленного или торгового поселения и стремлением к свободе. Между потребностью общаться и самоутвердиться в глазах окружающих, и желанием обрести покой уединения.

Девушка выключила магнитофон и аккуратно закрыла крышку деревянного ящика, в котором он помещался.

– Помоги мне погрузить эту тяжесть в барку.

Взявшись за ручки, молодые люди отнесли аппарат на судно. Пассажиры, в основном детвора, уже заняли места в длинной низкой кабине. Ночь закончилась, а вставать вместе с солнцем у русских считается нормой.

– Послезавтра будем на месте. – Натин целует Робина в щечку. – От горы Митчелл на юго-запад по северо-западным склонам Аппалачей сплошняком наши детские садики, поселочки и деревеньки. Школа тоже работает. Учить индейцев выживать в дикой природе не требуется, а вот выучиться на доктора или аптекаря желает каждый десятый. Знание о прохождении всем живым естественного природного круга интересует всех поголовно, и вообще, с программой обучения пока ясно далеко не все. Работы – уйма. Так что – до следующего «поезда».

– А как я узнаю, что ты приехала? – недоумевает покидаемый «муж».

– Так же, как и в этот раз – почувствуешь сердцем, – улыбается «жена».

– Понятно. Кастор или Криви отправятся на разведку к роднику Койота, где обязательно найдут своих скво. – Парень тоже улыбается. – А мне в это время следует проверить, не появились ли свежие следы на правом берегу Теннесси. Если, конечно, капитан отпустит.

– Капитан ближайшей баркой возвратится в центральные области Штатов. Чтобы командовать таким маленьким фортом, достаточно и лейтенанта. – Ухмылка Натин стала язвительной. Ну конечно. Робин постоянно забывает о радиосвязи. И вообще, на русского он все равно недоучился, как ни старалась мамина служанка Жаклин, что родом из яицких степняков.

Солдаты, как и было им приказано, вернувшись, дождались командира в месте, на котором с ним расстались. От обоих попахивало чесночком, что наводило на мысль о борще с пампушками, вероятно, случайно оказавшемся у родника Койота. На левом усе Криви угадывался признак недавнего употребления сметаны, что повеселило лейтенанта.

К вечеру группа вернулась в форт. Жизнь маленького гарнизона – это разводы караулов, выставление дозоров и рассылка патрулей. Служба неслась, порядок соблюдался, но молодой лейтенант отдавал себе отчет в том, что не все здесь так, как может показаться на первый взгляд. На этих людей уже оказывается влияние русскими, проложившими через эти земли линии связи между своей маленькой Америкой и поистине огромным густонаселенным миром янки.

Меньше чем через месяц, когда он станет тут полноправным начальником, тогда, конечно, и узнает, кто помогает чужеземцам искренне, в силу собственных убеждений, кто – в силу сердечной привязанности к женщине, живущей где-то в окрестных зарослях, а кто просто отрабатывает плату. Возможно, многие вообще ни о чем не подозревают, честно служа за свое солдатское жалованье. Забавно. А ведь эта крепость исключительно толково построена. Правда, ей из-за скромного размера больше подходит название «блокгауз». Хм. Действительно, не из Европы же везти сосновые бревна в субтропические леса Аппалачей для постройки школы!

Глава 43

Приход барки в форт – событие важное, можно сказать, значительное. Происходит это четырежды в год. Привозят продукты и жалованье, порох, пули – в общем, всякие припасы. Приходит почта, доставляются приказы. Конечно, для экстренных сообщений используются конные посыльные, но что срочного может потребоваться от захолустного гарнизона, расположенного на самом краю годных для обитания земель! Распоряжение о переводе капитана к новому месту службы и вступлении в его должность лейтенанта ни на что не влияет. Несколько солдат, срок службы которых тоже истек, возвращаются по домам, и новоиспеченный командир форта получает указание о необходимости пополнить гарнизон за счет местных ресурсов.

Нормальный офицер, узнав, что, вместо того чтобы прислать пополнение, ему поручается рекрутировать солдат посреди мест, населенных индейцами, разразился бы проклятиями. Лейтенант Моун отнесся к этому философски. Кастор и Криви, оказывается, «трапперы», случайно пришедшие в эти места и согласившиеся встать под знамя Штатов, поскольку с детства мечтали о красивом мундире и службе в отдаленном гарнизоне. А вообще, полистав бумаги в хозяйстве писаря, Робин убедился, что все оставшиеся в его распоряжении военнослужащие приняты в армию здесь, в форте Тайо в течение последних четырех лет. Еще одна деталь узора встала на место. Личный состав оказался местным на сто процентов. Дети скваттеров с Камберленда, забредшие в эти места из Южного штата трапперы и бродяги, скорее всего, прибывшие в эти места по «подземной железной дороге».

Таким образом, момент его вступления в командование и полная смена военнослужащих на людей, явно «подставленных» русскими, совпали.

Труба поет зорю. Робин давно на ногах, проверил, приступил ли к исполнению обязанностей кашевар, осмотрел окрестности в зрительную трубу и посидел над своими записями. Историю Второй Америки он давно излагает на бумаге в виде единой цепи надежно установленных фактов. Это первый его самостоятельный труд, материалы для которого собирались по крупицам.

– Сэр! К вам дама! – Один из дежурных.

– Проси.

– Не могу, сэр. Она ждет вас на опушке леса к северу от форта.

Лейтенант закрывает чернильницу, поправляет китель и, выйдя за ворота, направляется в сторону леса. Здесь на солнышке, устроившись на стволе поваленного дерева, сидит старушка, одетая индианкой. Маленькая, худенькая. Лицо ее не сморщено и не усеяно морщинами. Тот факт, что ей много лет, не подтверждает и ее осанка. Кожа. Да. Есть что-то, указывающее на то, что носили ее долго, отчего она стала суховатой и тонковатой, и во многих местах покрылась заметными не разглаживающимися морщинками. Морщинками, которые возникают при улыбке.

– Садись, Робин, – говорит она по-русски. – Мой инглиш годится только для «здрассте» и «пока», а ты нашей речью владеешь уверенно, как говорила Натин.

– Здравствуйте, сударыня. – Офицер галантно снимает форменную шляпу, учтиво кланяется и усаживается на предложенное место.

– Правду говорила эта семиселка, что ты молодец хоть куда. Дал знать своим наблюдателям, что удостоился беседы с настоящей леди. А я, старая перечница, протокол не соблюла. Исправляюсь. Здравствуй, Робин! Меня зовут Лягушка Победы. Это ваши так переиначили «Виктория Фрог». Викой зови, не чванься. Вообще-то Фрог придумали вместо «квакушка», но как это перевести на английский, мы не сообразили, оно так и пошло.

Юноша снова смотрит на старушку. Ёршик седых волос, эластичная ленточка вокруг головы удерживает за левым ухом торчащее вверх небольшое цветастое перышко. Он плохо знает традиции индейцев и символику их одежды и убранства. Однако что-то тут не то.

– Ты проделала далекий путь. – Пауза слишком затягивается, а что сказать, он не знает. Вот и лепит несуразицу.

Вика улыбается, понимая, почему он это ляпнул.

– Возможно, ты полагаешь, что я пришла для того, чтобы посвятить тебя в великую тайну нашего вмешательства в дела вашего сообщества? Я тоже так думала, пока шла сюда. Но по дороге сообразила, что ничего нового сообщить тебе не смогу. Хотела уже вернуться, но поняла, что не смогу сдержать своего любопытства – очень уж хотелось посмотреть на того, кому достанется вся головная боль с этим континентом.

– А почему мне? – удивляется лейтенант.

– А кому еще? Или ты думал, придут добрые люди и все сделают. И перестанут вырубаться леса, зазеленеет прерия, зажурчат ручьи, а люди будут здоровы и сыты? У нас хлопоты легли на Славкину плешь не потому, что он был самым умным и все такое. Просто он так попал, ну и сделал, что смог. Теперь твоя очередь.

– А Славка? Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени?

– Нет его. Получил по башке на Аляске от аборигена, которому не понравилось то, что чужой мужик заговорил с его женой. В общем, погиб он по-человечески, исполняя собственное желание.

– Жаль деда.

– Зря ты это. Ему завидовать нужно. Накуролесил он так, что… собственно, и мне на жизнь жаловаться грех, не скучала. И тебе не скучать. – Вика, кажется, закругляет разговор, но Робину это не подходит.

– Так у вас там, в России, сейчас Нат делами заправляет? С ним-то все в порядке?

– В полном. Правда, дела он сдал твоей Натин, а сам готовится к индийскому походу. Мы до нее так и не добрались. До Индии, имею в виду.

– Да фиг с ней, с Индией. Натин что, у вас теперь самая главная? – Робину начинает делаться дурно.

– Примерно так. Ну, надеюсь, вы с ней на пару не позволите всяким там разным сторонникам технического прогресса шарик наш снова загадить. – Старушка явно хочет завершить беседу и удалиться, что совсем не устраивает ее собеседника.

– Ты сказала, что я все знаю. Это про вашу экспансию?

– А она уже не наша. По грубым прикидкам, леса на юге от Великих Озер вдоль рек и в зоне нормального увлажнения вы сведете за полвека. Броситесь отнимать друг у друга сохранившиеся уголки первозданной природы и через сотню лет доведете оружие до кондиций, что я помню еще по Старой Земле. Вот тогда нам от вас не поздоровится. И вам от нас, мы ведь тоже небезобидны.

– И что нам делать, чтобы этого не произошло? – Эта старушка – сплошные сюрпризы.

– Не плодиться, как кролики, и научиться довольствоваться печеной свеколкой, вместо салата «Мессина» с тремя сортами мяса. Ну, это я грубо сказала. Баланс нужен с природой. Не съедать больше, чем приросло.

– Так, бабуля. – Робин чувствует раздражение. – Ты мне прописные истины не объясняй, это мне еще в детстве растолковали. Ты мне скажи, что для этого нужно делать именно мне.

– А вот это ты сам и придумаешь.

– Один? – сказал и понял, что опять сморозил глупость. Неладно идет разговор.

– Плантатор Вудс скоро приобретет участок тут, за рекой. Хороший такой кусочек между Миссисипи, Уобашем и Огайо. Не прошел он в сенат, маловато связей у него оказалось, и репутация какая-то… короткая. Но имя запомнилось, так что никто не удивится оттоку на его земли рабочих рук. В случае чего накормить он сможет хоть бы и всю Америку.

Жаклин с твоей сестрицей открыли школу будущих скво. Называется «Курсы маленькой американки». Их выпускницы – твоя будущая армия. Среди них есть дочери влиятельных родителей.

Индейцы, которых сгоняют с хороших земель, находят дорогу на правобережье Миссисипи и попадают в медвежьи лапы Коульки. Он скорее сам их задушит, чем даст помереть от голода. Преподаватели выживания в сухой степи у него – чудо-богатыри. Один горного льва так кулаком приласкал… бедное животное, когда отлежалось, было не на шутку огорчено бестактностью этого… педагога.

Все пять хибарок – медпунктов для рабов, что в Южном штате, получили статус больниц для бедняков. Официальную вывеску, скромное содержание от мэрии, благотворительные пожертвования. А главное, нашлись люди из числа свободных, иногда и состоятельных граждан, которые просто работают сиделками или санитарами. Естественно, их профессиональный уровень растет. На полных врачей, конечно, выучить их не удастся, но фельдшеров вы получите, не хуже тех, что выходят из ваших университетов.

Про северо-западные склоны Аппалачей и плато Камберленд ты знаешь. Через несколько лет выпускники тамошней школы, не все, конечно, но, думаю, многие, захотят вмешаться в то, что творится в Штатах. Вот тут-то и начнутся у тебя настоящие хлопоты. Чтобы дров не наломали.

Еще бригантинка «Звездочка» бегает из Саванновки в ваши порты, расположенные по Святому Лаврентию и Онтарио. У матросов и солдат, что заглядывали к нам вместе с вами, немало друзей и родных, которые не прочь пожить там, где деньги никакого значения не имеют. Ты ведь понял, что здешний сержант как раз и командовал тем десятком, что вас сопровождал в посольской миссии.

Старушка умолкла и начала готовиться встать, прерывая беседу.

– И это все, что вы успели за шесть лет? – Лейтенант откровенно озадачен.

– Робин! Нас в сорок раз меньше, чем вас. В принципе, ваши проблемы нас вообще не волнуют. Но сидеть и ждать прибытия из Америки Кортеса с автоматическим оружием и желанием основать рай земной среди девственной природы Европы мы не будем. В истории человечества эти ситуации повторялись бесчисленное количество раз с любыми вариациями, но всегда на одну и ту же тему – побеждает сильнейший.

Кстати, если бы мы оставили вас в покое и прибытие американских колонизаторов в Европу состоялось, результат контакта нашей и вашей культур я бы сейчас предсказать не взялась. Наука не стоит на месте, а про то, что врагов не считают, а бьют, наши люди информированы. Но кому это нужно?

– Получается, прибытие дипломатической миссии проковыряло для вас дырочку в наш мир. Вы даже детей использовали для проникновения в стан вероятного противника. И теперь бросаете их. – Робин опять несет что-то не то.

– Так у нас учат плавать. И не надо, пожалуйста, ничего говорить про то, что это бессовестно. Ты ведь знаешь, что традиционные для людей реальные мотивации – амбиции, алчность, страх – мы отключаем у себя воспитанием. А воображаемые – жалость, совесть, сопереживание – работают у нас не по тем алгоритмам, что у нормальных людей. С точки зрения вашей церкви мы вообще не люди, а хищная стая, оберегающая свою территорию и потомство.

– Не дразнись. – К Робину вернулось самообладание. – Я уже и сам такой же. Просто у меня другая стая и потомство, если оно будет, вырастет на сбереженной территории.

– Натин настроена решительно, так что потомство у тебя будет. И неоднократно. – Ехидная такая старушенция.

– Жаль, что не все наши дети будут моими, и не все мои – нашими.

– У тебя устаревшие сведения. Математики подсчитали кое-что, в связи с изменившимися данными о количестве исходного генетического материала. «Перекрестное опыление» более не является необходимостью. Жена твоя оторвет причинное место любому, кто попытается склонить ее к взаимодействию в этой сфере, а к тебе ни одна уважающая себя женщина не подойдет кроме как сказать, насколько ты ей не нравишься. – Эти старые люди на редкость бестактны. Но сейчас это помогает юноше окончательно вернуться к нормальному ходу мыслей.

– Так, это, а пароли, явки, рычаги воздействия на сотрудников?

– Не, ну встречала я тупиц, но ты – редкий экземпляр. Про всех ведь знаешь. Разыщешь, если понадобится. Познакомишься. Если перестанешь лепить нелепицы, может, кто у тебя когда и совета спросит. Или разрешения.

– А как же дисциплина, субординация? – Вообще-то ему просто захотелось самому подковырнуть эту старую ехидну.

– А вот прямо по науке, как тебя на плацу учили. – Веселая старушка поднимается, опираясь на посох, и поворачивается в сторону леса.

– Слушай, Вика, а годиков-то тебе сколько?

– Сто двадцать. – Она секунду медлит. – Скоро будет. – И уходит старческой походкой, опираясь на палку и хорошенько выбирая место, куда поставить ногу.

Спешить Робину некуда. Служба несется. А с ним только что поговорили как со взрослым. Как с ровней. И не кто-нибудь, а пожалуй, старейшая женщина их мира. Не сюсюкая и ни в чем не кривя душой. Это называется – цинично. Ему втолковали, что не на вторых ролях, в качестве подручного или исполнителя четких инструкций он… а что он и сам ведь не об этом мечтал. Стало быть, все идет так, как и должно идти.