Хроники ускоренного сердцебиения (сборник) Шитуев Валерий

Пашен нет, полей не встретишь:

На войне как на войне.

Заколочены крестами

Окна в избах и домах,

Только дым под облаками —

Пьяный дым, разруха, прах…

Бабы воют и рыдают,

Рвут одежду на куски,

Словно души отмывают

От глухой слепой тоски.

Но блюдут закон природы:

Как цыплят, своих детей

Носят в лес и в огороды —

Пусть растут в земле своей.

Осенняя грусть

Давит грусть, и пустые аллеи

Не встречают кленовым огнем;

Вновь с деревьев плащи облетели

Под октябрьским холодным дождем.

В отпусках все пернатое племя —

Подалось до весны на юга,

Воробьи вслед за ними взлетели,

Но остались, встречая снега.

Пусть летают себе понемногу —

Разминают застывший хребет,

Я забрался в родную берлогу,

Отключив телефоны и свет.

Пятый день я хандру запиваю

Надоевшей зеленой тоской,

Даже свой ноутбук не включаю,

Обретая натужный покой.

Но дубасит в окно монотонно

Бесконечный дождливый замес,

Выливаются тонна за тонной,

Неподъемные слезы небес.

На заре мне бы в город спуститься —

Причаститься бы надо давно…

И свободой своей похмелиться

И воробышкам свистнуть в окно.

Вишня

На «Марсо-авеню» снова жарят арабы каштаны,

А в кафе «Де Пари» [12] – капуччино и терпкий мускат,

Как всегда на Треви [13] я бросаю монеты в фонтаны,

А рыбак на Бали вяжет к пирсу причальный канат.

Под Калькуттой индус к водопою приводит слоненка,

Суматори с дохё передал Фудзияме [14] привет,

А в Нью-Йорке отец обучает бейсболу ребенка,

И мадридский студент под балконом рифмует сонет.

В Гуанджоу дают вместе с рисом «пекинскую утку»,

А в Гонконге места, где на улицах можно курить,

И в Одессе опять ценят добрую новую шутку,

Ах! Мальдивский закат, до него никогда не доплыть…

В моем старом саду расцвела одинокая вишня —

В чудной белой фате, словно ангелы сбросили пух,

И поет соловей и выводит руллады и вирши —

Для тебя, для меня и сидящих на лавке старух.

Тихо падает цвет, устилает траву белым пухом,

Сколько мест на земле, где красиво и радостно жить!

Я объездил весь мир – и не надо трындеть мне над ухом —

Только здесь на Руси я сумел это все возлюбить!

Доченьке

И обвили меня две ручонки,

Затаившись в разрезе рубашки —

Самой милой на свете девчонки,

От души наигравшись в «пятнашки».

Ах, не эти ли детские ручки —

Мне взъерошили голову нежно,

Написав в дневнике закорючки,

Упорхнут в 1-й класс безмятежно…

Дочь губами щеки чуть коснется,

«Как же я без тебя?» – «Оставайся!»

Как же быстро она соберется

Для последнего школьного вальса…

Боже правый! Забыл я с годами,

Как воркует дочурка в постели,

Как меня обнимает руками

И садится ко мне на колени.

Как же быстро проносится время,

Как легко отдаляются дети —

Нос по ветру и ноженьку в стремя,

Ни к чему ей родимые клети!

Только жду я, когда две ручонки

Мои волосы снова взъерошат,

И несвязные речи внучонка

Мою старость до слез огорошат…

Отражение

Мой крик отзовется в ночи,

И вопль, опрокинутый эхом,

И шепот – кричи, не кричи,

И стон – гомерическим смехом —

Все сгинет в каких-то домах,

Исчезнет в пустынных кварталах,

На скорых умчит поездах,

Бесследно утонет в подвалах.

Я бился с безмолвием стен —

В них лбы упираются твердо,

Хотел я под пенье сирен

Бороться с невзгодами гордо.

В холодных пустых зеркалах

Старался развеять сомненья;

Двоился в чужих двойниках,

Стыдясь за свои отраженья.

Мечтал я в нездешних мирах

Хоть малою тенью остаться,

Чтоб в самых глухих деревнях

Могли на нее любоваться.

Пусть тенью хотя бы на миг

Мелькать в зеркалах то и дело,

Чтоб каждой красотке двойник

Подмигивал нагло и смело!

Женщина пустыни

Песок. Кибитка. Пыльный ветер. Зной.

Одна несу недолю я рабыни.

Песком пропитан женский разум мой —

Я – женщина заброшенной пустыни

Уж ничего я от судьбы не жду,

Моя планида – царство одиноких,

Написано, должно быть, на роду

Зайти за край земель – таких далеких!

Опять воды спасительный глоток

Отдам плывущим мимо караванам.

Кто жажду сердца утолить бы смог,

Когда гуляет ветер по барханам?

Какие мне в дороге снились сны!

Иной пронзит пытливым страстным взором,

И в теле дрожь неведомой волны

Не утихает – и грозит позором.

Лицо мое навеки скрыл платок,

И вновь томится тело под одеждой,

А страсть моя – любви моей исток —

По-прежнему живет одной надеждой!

Все прочее теряет всякий смысл,

Как долго я любовь свою скрывала…

Одна, одна, одна! – стучится мысль,

И не сорвать с души мне покрывала!

Какие страсти в сердце пресеклись,

Как долго я была здесь одинока!

Планида, рок в одном клубке сплелись

Под небом равнодушного Востока.

Никто не знает, что в душе моей,

Когда она угаснет и остынет,

Но слышен с каждым вскриком все сильней

Мой дерзкий клич: «Я – женщина пустыни!»

Весенняя карусель

Рано утром молодые ели

Расстелили хвойную постель —

Ландыши взволнованно звенели,

Празднуя весеннюю капель.

И над тихим садом, как во Храме,

Разносился мелодичный звон.

Пели колокольчики ночами,

Разговор вели свой в унисон.

Словно зазывая на молебен

Плотоядных диких прихожан,

Ландыши оркестром белых фрейлин

Перепеть могли любой орган.

У меня под утро там, где ели…

Празднуя весеннюю капель,

Ландыши взволнованно звенели,

Вот такая в мире карусель!

Ты да я

И пляшет крик уплывших журавлей.

И в самогоне кружится бадья,

Как много лишних на земле вещей,

За мусором не видно бытия.

И думаешь, кому же все отдать,

И ловишь незнакомцев в кабаке.

Все просто так отдать – и заново начать,

И душу расплескать на сквозняке.

И вновь вернуться в мир простых вещей —

Почуять, как весною пахнет тмин,

И в церковь кликнуть крестных сыновей,

И с дочками послушать Божий гимн.

Лицом к лицу – лица не увидать,

На дне стакана истина одна!

Я мог бы все на свете разгадать,

Но рассмеется ласково жена:

«Какую мудрость ты искал в вине,

Что ты нашел в пучине бытия?

Есть только свет в тебе, да и во мне,

И как мы встретим Солнце – ты да я!»

Багряные кони

Заросли водопои

Камышом и осокой,

И не плещутся кони

Под ракитой высокой.

И не видно тропинки

К одинокому плесу,

Не вплетают кувшинки

Нынче девушки в косы.

Только рыжий мальчишка

Все мечтает во сне.

И летает с друзьями

На багряном коне.

И багряное солнце,

Опускаясь в закат,

Метит алым лучом

Табуны и ребят.

Не гоняют скотину

На вечернюю зорьку,

Через луг и плотину

К тихой заводи в мойку.

Позабыли цыгане

В деревеньку дорогу:

Табуны разогнали…

Что там делать, ей-богу!

И конюшню закрыли

На околице дальней,

Что отцам обещали

То, увы, не сдержали…

И закаты речные

Сиротливы сегодня…

Где вы, кони родные,

Кто в ночное вас водит?

Гордыня

Нет судьбы, кроме той, что творили,

Нет иного исхода в пути,

Что хотели – уже, сотворили,

Нам осталось немного пройти…

Как я пел под летающей плеткой,

Так что в легких кружилась пурга,

Я не знал, что от крови так горько

И не ведал, что смерть так близка.

Не надеясь на тонкие жилы

Ждал последний, контрольный укол —