Крысоловка Фриманссон Ингер
И так далее, до тех пор, пока она не находила сверточек.
Ты этого достойна, и я тоже этого достоин. Обнимать женщину, которую люблю. Нежить ее шелком, баловать роскошью.
Поначалу ошибался с размерами, покупал меньше нужного. Никак в толк взять не мог. Что у нее широкий зад, массивные груди. Он стискивал их в ладонях. Красивыми, крепкими руками. Голова устраивалась у нее на коленях. Его быстрый, сильный язык. Касался ее, проникал под скользкий шелк. Когда она была возбуждена, когда была готова.
Вот оно, то белье. Принесенное Розой.
Никогда больше не наденет его.
Попытка побега не удалась. Но люк открыт. Наверху, за компьютером, сидит женщина и печатает. Все же есть надежда. Хоть что-то изменилось.
Роза дала ей попить. Ингрид поднялась на несколько ступенек и протянула пустую бутылку. Роза вернула, наполнив чистой прохладной водой.
Роза беспрерывно говорила о письмах и договоре.
И о Титусе. Он жив, он еще не ушел.
Но откуда Роза знает про Марию?
– Сядь за стол!
– Что?
Роза свесилась в провал подпола:
– Спущу тебе ручку. Но хочу получить ее потом обратно, смотри у меня. – И шутливо погрозила пальцем.
– Что? Да-да. – Дохромала до стола. – И что это за соглашение?
– Увидишь. Делай, как я сказала. Сядь за стол.
Роза держала в руках корзинку. Маленькую, аккуратную корзинку, в точности такая же стояла у Ингрид в кладовке. Она брала ее с собой, когда ходила по грибы, собирала лисички и маслята. Запах прелой листвы, хвои. А сейчас корзинка спускается на веревке.
– Держи!
Будто какая-то игра. Они с Марией в детстве играли, подавая всякое-разное в домик на дереве.
Давай мы как будто бы кораблекрушение потерпели.
Как будто бы.
У детей все как будто бы.
А теперь сплошная реальность. Ничего иллюзорного. Реальность.
Приняла, поставила на стол.
На дне лежали два листа с отпечатанным текстом. Ручка и два конверта. Она узнала конверты. Это же ее собственные, с вытисненными именем и адресом отправителя. В голове царила сумятица. Она посмотрела на Розу, сидевшую, опустив голову, на корточках у люка, тощие коленки на уровне ушей. Бесстрастная, похожая этим на женщин из глухих деревень на краю света. Где-нибудь в Африке или Индии. На женщин, которые принимают мир таким, какой он есть.
Роза кивнула Ингрид:
– Устраивайся поудобнее и читай. Потом подпишешь.
Первое письмо адресовано Титусу. Видеть его имя было больно. Письмо написала Роза. Но отправителем значилась Ингрид. Поднесла листок поближе к глазам и начала читать.
Милый мой Титус,
Прости, что так поступаю, но иного выхода нет. Я больше не выдержу. Однажды мы пообещали любить друг друга и в горе, и в радости. Сейчас настала пора горя, и я должна быть сильной. Но бывают обещания, которые невозможно исполнить. Ты и сам это знаешь, ведь правда?
Я на грани, на грани нервного срыва. А потому должна на время уехать, подальше, за границу. Понимаю, что ты расстроишься, что решишь, будто я тебя предала. Но я прошу – не думай так обо мне. Постарайся помнить то хорошее, что было у нас. Спасибо за то, что мы были вместе.
Отбросила листок. Разрыдалась. Роза хранила бесстрастность, даже не пошевелилась. В ее раскосых глазах появился странный блеск.
– Почему ты плачешь?
Ингрид не смогла ответить.
– Прочла? – настаивала Роза.
– Да! Но, Роза… все совсем иначе, ты ведь и сама знаешь. Я никогда не смогу подписать ничего подобного, ты понимаешь? Это же все равно что…
– Ну, как знаешь…
– Ведь он подумает, что…
– Так ты не хочешь, чтобы это прекратилось? Чтобы закончилась эта изматывающая ситуация, в которой мы оказались?
– Хочу! – разрыдалась Ингрид.
– Это лучшее решение, для нас обеих лучшее.
– О чем ты?
– Ты сама себя задерживаешь. По правде говоря, Ингрид, подпись – твой единственный шанс выбраться.
– Но ведь Титус… Он же подумает, что…
– Читай второе письмо.
Взяла второй листок. Рука тряслась так, что пришлось прижать ее к краю стола. Смысл следующего письма был примерно такой же. Адресовано сестре.
Дорогая Мария,
Когда ты прочитаешь это письмо, я уже буду далеко. Я должна хоть немного развеяться. Больше не могу. Решила отправиться за границу, на неопределенный срок. Не осуждай меня. Я сейчас на грани нервного срыва. Мы сестры и должны поддерживать друг друга, так что поддержи меня – не думай обо мне плохо. Рано или поздно у каждого может случиться срыв.
– Ручка в корзинке, – прозвучал сверху голос Розы. – Подпиши оба письма. И постарайся разборчивей. Я знаю, какой аккуратный у тебя почерк.
В руке она что-то держала.
Книжечку с застежкой в виде сердца.
– Мой дневник!
– Подписывай. И еще там два конверта. Подпишись и укажи свой адрес и расшифровку имени.
– А если откажусь?
Роза пожала плечами.
– А если подпишу? Ты меня отпустишь?
– Рано или поздно.
– Сейчас, я хочу выбраться сейчас же!
– Уясни для себя одну вещь. Не ты тут ставишь условия.
– Но ты ведь обещаешь, обещаешь?
Роза расхохоталась:
– Обещание есть обещание. Правда?
– И мне придется уехать за границу? – глухо спросила Ингрид. – Ведь в твоих письмах говорится об отъезде. Или ты написала просто так?
– Ты написала.
– Что?..
– Это ты, дорогая Ингрид, написала письма.
– Ты не сможешь меня заставить! – прокричала она.
– Я пришла к тебе с предложением. Кстати, весьма щедрым. Выбор целиком и полностью за тобой.
– А… а куда я поеду?
– Разберемся. Куплю тебе билет на самолет. Куда ты хочешь?
– Домой, – прошептала она.
– Туда тебе нельзя. Выбирай страну. Куплю тебе билет и отвезу в аэропорт. Даже посажу на самолет, чтобы быть уверенной, что ты не вернешься.
– Ты не можешь меня заставить! – опять закричала она.
– Второй вариант тебе известен.
– Я не могу остаться здесь навсегда! Не могу, слышишь!
– Вот и я то же самое говорю.
– А когда я приеду из той страны… неужели ты не понимаешь, что первым делом пойду прямо в полицию? В полицию своей страны… Тебя посадят за киднэппинг. Да, вот что это такое. Киднэппинг!
– А это уже не твоя забота.
– По-моему, твой план не вполне продуман.
– Уж какой есть.
– И у меня нет одежды и никаких вещей для поездки, никаких!
Роза рассмеялась:
– Человеку нужно не так уж много. С багажом только лишние хлопоты на регистрации. Ты же знаешь, как внимательно теперь всех осматривают.
Приходится стоять в очереди, приезжать за несколько часов, проходить службу безопасности…
– А паспорт? У меня ведь нет паспорта!
Вспышка безумной радости. Но Роза пошарила за спиной и взмахнула темно-красной книжицей:
– О паспорте я тоже подумала.
И, раскрыв паспорт, протянула его в люк.
Ингрид посмотрела на собственное лицо на фотографии.
– Так что подписывай. И покончим с этим. Мне пора работать. И так из-за тебя выбилась из графика.
Ингрид покачала головой. Еще и еще.
– Нет. Я не могу подписать. Я люблю своего мужа. И не могу его предать. Я знаю, и ты тоже его любила. Может, до сих пор любишь. Откуда же в тебе столько ненависти?
Роза
Она оставила люк открытым. Лестницу втянула наверх и положила у стены. Зашла в гостиную, поворошила рукопись. Восемь часов. Впереди вся ночь.
Втащила корзинку, подписи под письмами не было. Она не особенно взволновалась. Ингрид еще дозреет. Наверняка.
Стоило сесть, ожил мобильный телефон. Вспомнила, что обещала перезвонить. То был Оскар Свендсен. И снова он. Голос мягкий, вкрадчивый. Ни тени привычного высокомерия.
– Добрый день, это Оскар Свеидеен из «Карлбакс».
– Я знаю, откуда вы.
– Что? А, да. Конечно.
– Как голова? Раскалывается, наверное?
Он выдавил из себя смешок:
– Вы о чем?
– Вчера вечером я говорила с вашей женой. Фабиолой. Ей было не очень-то весело.
В трубке недолгое молчание. И тут же встречный удар:
– А как дела у нашего дорогого Рамиреса?
– Именно перевод я и собиралась с вами обсудить вчера вечером. Если бы вы были дома.
– Вы заканчиваете вычитывать?
– Видите ли, кое-что помешало. Сегодня пришлось навестить очень больного человека, прощалась. Было нелегко, признаюсь.
Молчание затягивалось.
– Понимаю. Кто?..
– Мой бывший муж, Титус Бруи.
– Ах да, Титус…
– Мы давно уже не вместе. Но тем не менее… если люди когда-то друг друга любили… то на пороге смерти лучше помириться.
– Прекрасные слова.
– Да. А вот смерть безобразна. И умирание тоже.
– Все настолько серьезно? Я слышал, он болен…
– Очень серьезно болен.
– Да, понимаю.
– Хорошо. Надеюсь, вы также понимаете, что мне сегодня тяжело было работать. И утром я решила вам позвонить, предупредить. Но вам нездоровилось…
– Что-то с желудком. Похоже на желудочный грипп. Но теперь все прошло, слава богу. Желудочный грипп – крайне неприятное заболевание. Вы болели им когда-нибудь? Считается, что…
– Нет. Ни разу. Обещаю, просижу над корректурой всю ночь. К утру будет готова.
– Нет, Роза, у вас есть еще и четверг. Не нужно сидеть всю ночь, так недолго себя и в могилу загнать.
– Вы же говорили, что это срочно.
– И не отказываюсь от своих слов. В понедельник книга уйдет в типографию. Но если корректуру я получу в пятницу, то за выходные можно внести правку.
Виктория! Она одолела Оскара Свендсена.
Положила кашу в крысиные мисочки. Села смотреть, чтобы ни один из молодых самцов не пролез. Пришла Клюковка, робкая, но голодная – как обычно. Даже Ежевичка показала носик. А она уж думала, что никогда больше не увидит ее. Та прихромала на трех лапках, поджав четвертую.
– Дружочек, это ты! – тихонько прошептала Роза. – А я-то думала, что ты погибла. Как твоя толстенькая мамаша. Скачи к миске, покушай. Бедняжка, как ты отощала…
Крыса будто поняла. В считаные минуты миски опустели. Роза встала, чтобы добавить каши, но животные тотчас юркнули под диван. Только бы новая крысиная поросль не объявилась. Будем надеяться, что они перепугались после происшествия с их братцем и убрались из дома.
Внизу Ингрид – темное пятно на кровати.
– Есть хочешь? – крикнула Роза.
В ответ – поскуливание.
– Спущу тебе кашу, как только согласишься подписать.
Сама она голода не чувствовала. Вспомнила про сигареты. Вытряхнула из пачки одну, закурила. Несколько раз глубоко затянулась. Тут же закружилась голова, подкатила тошнота. Организм забыл, что такое никотин. Забыл его силу. По утрам, когда закуривала первую за день сигарету, голова тоже кружилась. Курить она бросила пятнадцать лет назад.
Еще раз затянулась, выпустила облачко дыма. Прочла несколько страниц Рамиреса, не обнаружив ни одной ошибки.
– Барселона! – прокричала она в сторону люка и прошепелявила: – I know nothing, I am from Barcelona[29].
Никакой реакции.
– Он и тебя в Барселону возил? Прогуливались, взявшись за руки, по Ла-Рамбле? Забирались на смешную лестницу в парке Гуэля? Не хочешь туда отправиться? Освежить былое? Ты же там ориентируешься. Я видела посадочные талоны, поняла, что ты там бывала. А можешь выбрать другой город. Какой угодно. Мир так огромен.
Ингрид внизу пошевелилась. Застонала.
– Готова подписать?
Роза услышала, как она прошаркала, встала под люком.
– Как ты можешь…
– Что ты там бормочешь?
– Как ты можешь быть такой жестокой?
– Ты о чем? Ты на что намекаешь?
– Ты же мать! Ты выносила ребенка, родила…
– И что с того?
– А то! Ты же знаешь, как он любит твоего мальчика. Титус любит твоего сына Томаса.
Роза загасила сигарету. Во рту остался резкий горький привкус.
– Он часто говорил о Томасе, о том, какой он одаренный. Невероятно одаренный. Это его слова. Он даже купил ему гитару.
– Я знаю.
– Ты можешь гордиться своим сыном. Гордиться тем, что ты мать такого чудесного парня. Да и он, думаю, тобой гордится.
– К чему ты ведешь?
Ингрид понизила голос:
– Здесь слишком долго стояла тишина. Просто хочу поговорить.
– Не впутывай моего сына.
– Где он?
– Я сказала, не впутывай его!
– Прости.
Роза перелистнула страницу. Затем спросила:
– А у тебя нет детей? Или есть?
Ингрид неподвижно стояла в столбе света.
– Не получилось.
– Почему?
– Наверное, не суждено.
– У тебя отличное тело для деторождения. Широкие бедра и все такое.
– Этого недостаточно.
– Вот я слишком худая. Слишком узкий таз. И все равно получилось.
– Тебе следует радоваться этому. Я переживала, что у меня нет ребенка. Самая большая печаль в моей жизни.
– Но дети – это не всё.
– Я знаю столько песенок. С детства знаю. Мечтала петь их своим детям. И сказки рассказывать.
– У тебя проблемы с физиологией? Ты обследовалась?
– Нет.
– А почему?
– Да все откладывала.
– Но у тебя же были еще мужчины? Вряд ли Титус первый?
– Не все мужчины годятся на роль отца. Уж ты-то, наверное, знаешь.
Ей следовало разозлиться. Но Роза лишь рассмеялась. Внутри созревала какая-то мягкость.
– Тут ты права. Ну так что, будешь подписывать?
– Нет, не могу.
– Тебе решать.
– Пожалуйста, неужели ты не видишь, что так не может продолжаться?
– Не может, значит?
До этого Ингрид говорила спокойно и взвешенно. А тут расплакалась.
– Как думаешь, что скажет Титус, когда узнает о том, что здесь происходило? Он же тебя возненавидит, будет презирать. Неужели тебе не хочется, чтобы у него сохранились в сердце добрые воспоминания? Я знаю, они живы. Он очень тепло к тебе относится, Роза, уважает и даже… пожалуй, любит. Он невероятно переживает из-за того, что заставил тебя страдать. Мы оба переживаем. Я могу снова и снова это повторить. Я могу без конца молить тебя – прости, прости нас, к ногам твоим припасть готова. Прости нас, мы не хотели сделать тебе больно.
Роза сунула в зубы новую сигарету, но курить не хотелось. Рука, держащая спичку, дрожала.
– Ну как видишь, ты на пределе, – сказала она. – Долго ты не выдержишь.
Посидела, прислушиваясь. Читала рукопись, страницу за страницей. Налила себе еще кампари, выпила. Титус обычно добавлял в вино лед. Однажды провел кубиком льда вокруг ее сосков, скользнул ниже. Капельки скатывались в пупок, она вся трепетала. Они оба видели, как Микки Рурк ласкает кубиком льда Ким Бейсингер в том фильме, «Девять с половиной недель». Почувствовала, как от воспоминания перехватило дыхание. Встала, подошла к окну. Прижала пальцы к лону. Она вновь очутилась на колышащемся матрасе, его лицо так близко, его руки, его запах. Притянул ее к себе, обнаженный, провел по пояснице, по ягодицам…
И вдруг. Вопль. Дикий, пронзительный, полный страха. И визг.
– Роза! Роза! Сюда!
Ингрид
Она надеялась, что ей удалось достучаться до Розы, пробраться в ту темноту, где Роза увязла. Думала, что убедит ее.
Ошибалась.
Ингрид вернулась на кровать. Люк оставался открыт, Роза не захлопнула его, а значит, есть шанс, это добрый знак. К тому же они могли разговаривать. Ингрид лежала, впитывая в себя свет. Если удастся отсюда выбраться, никогда больше не будет в ее жизни темноты, никогда! Даже засыпать будет при свете. Свет! Вспомнились кабинки с лампами дневного света, установленные на площади Сергельсторг. Утверждалось, что четверть часа в кабинке улучшает гормональный баланс и предотвращает депрессию. Однажды в декабре она сходила на площадь, окунулась в эту абсолютную чистоту. Словно нырнула в снег, только теплый. А потом и вправду ощутила душевный подъем. А может, просто внушила себе?
Пахло сигаретами. В начале их знакомства Титус курил. Пачку в день, не меньше. Сама Ингрид давно бросила, ей удалось уговорить и мужа отказаться от табака. Ее охватывал страх при мысли, что он может заболеть раком легких.
– Роза, ты знаешь, что курение опасно для жизни?
Нет. Вслух она ничего не произнесла.
– Знаешь, что у меня была соседка на Рингвеген, дымила как матрос с четырнадцати лет. На следующий день после шестидесятилетия у нее нашли в легком опухоль. С лесной орех. Небольшая, казалось бы, но ей хватило. Я встречала ее у подъезда, когда она ждала социальное такси. Пробовали лучевую терапию. Она умерла. Я была на похоронах, отпевали в церкви Бромма, ты никогда там не бывала?
Собор очень древний, двенадцатый век. Его еще называют Круглый собор. Мне кажется, к северу еще сохранились подобные постройки, в Сольне и Мунсе.
Говорить, болтать, тихий нескончаемый монолог. Все, что приходит в голову. Докричаться до Розы, завязать диалог. Нет, опасно, опасно, можно все испортить. Крышка люка захлопнется, и ее засосет темнота. Нет!
Но если бы она решилась, то продолжила бы:
Читать бесплатно другие книги:
