Однокурсники Боборыкин Петр

— Согласна, Джейсон. Но ты не сможешь сдать свои экзамены здесь, а я не смогу сдать свои там. И если ты потерпишь еще пару месяцев, мы будем вместе — до тех пор, пока я тебе не надоем.

— Ты мне никогда не надоешь.

— Все так говорят, — шутила она. — Иногда так хочется, чтобы мы с тобой просто жили вместе, и не надо было бы тратиться на все эти церемонии.

— Фанни, ты же собираешься жить в Бостоне. Это все еще пуританский город. Кроме того, я хочу связать тебя пожизненным контрактом, чтобы ты не сбежала от меня в случае чего.

— Ну ты даешь, — отвечала она.

Свадьбу наметили на июль, венчание должно было состояться в церкви в Гронингене, куда ходили все члены ее семьи. Поскольку Фанни еще раньше планировала в очередной раз навестить свою названую сестру Еву этим летом, было решено, что она отправится туда поздней весной — как только сдаст квалификационные экзамены.

15 мая она позвонила Джейсону, чтобы сказать:

— Прощай на три недели.

У Евы в кибуце, который находится в Галилее, условия жизни довольно-таки спартанские, и поддерживать связь будет почти невозможно.

— Думаю, у них там три телефона на всю округу, — отметила Фанни. — Поэтому вряд ли они оценят нашу с тобой бесконечную болтовню. Как думаешь, получится у тебя вытерпеть двадцать один день, чтобы не разговаривать со мной?

— Нет, — сказал Джейсон.

— Ну тогда подумай, может, приедешь ко мне в Израиль сразу, как сдашь последний экзамен. Пора наконец-то увидеть землю своих предков, между прочим.

— Может, так и сделаю, если будет совсем уже невтерпеж, — ответил он. — Эй, чуть не забыл спросить, как прошел твой устный экзамен?

— Хорошо, — скромно сообщила она.

— Значит, ты теперь дипломированный врач. Поздравляю! А почему ты не рада?

— Потому что, — с чувством произнесла она, — я скоро стану еще более важной персоной — твоей женой.

Эти слова пылали огнем в памяти Джейсона Гилберта. Ведь это было последнее, что он услышал от Фанни ван дер Пост.

Десять дней спустя, в шесть часов утра, его разбудил телефонный звонок. Это был ее брат Антон.

— Джейсон, — произнес он, его голос дрожал, — у меня ужасная новость о Фанни.

— Несчастный случай?

— Ее убили.

Джейсон сел в кровати, сердце его бешено заколотилось.

— Как? Что произошло?

— Я не знаю всех подробностей, — запинаясь, выдавил из себя Антон. — Сейчас позвонила Ева и сказала, что было террористическое нападение. Их кибуц находится совсем недалеко от границы. Вероятно, арабы перешли ее ночью и забросали их жилища ручными гранатами. Часть из них попала в детскую спальню. Фанни в это время осматривала больную девочку и…

Он замолчал и разрыдался.

Вначале Джейсон оцепенел.

— Не может быть, — шепотом сказал он себе. — Этого просто не может быть… Неужели это происходит на самом деле?

За двадцать шесть безоблачных лет своей жизни он никогда не сталкивался ни с чем, что даже отдаленно походило бы на трагедию. И вот теперь он сражен пулей в самое сердце.

— Ева говорит, она была очень смелой, Джейсон. Она закрыла своим телом гранату, чтобы защитить детей.

Джейсон не знал, что сказать. Или думать. Или делать. Он чувствовал, что слезы вот-вот хлынут из глаз. И гнев разорвет его изнутри. А пока он просто застыл от шока. Потом спохватился — надо же что-то сказать ее брату.

— Антон, — тихо произнес он, — у меня нет слов, чтобы выразить свое соболезнование. Мне очень жаль.

— И ты прими наше соболезнование, Джейсон, — ответил он. — Вы с Фанни так сильно любили друг друга.

А затем он прибавил еле слышным голосом:

— Мы подумали, может, тебе захочется приехать на похороны.

Похороны. О боже! Эта мысль отозвалась тупой болью. Еще одна суровая реальность, заставляющая понять, что Фанни и в самом деле мертва. Он никогда больше не услышит ее голоса. Никогда не увидит ее живой.

Но ему ведь задали вопрос. Хочет ли он присутствовать на церемонии, во время которой тело его возлюбленной опустят в землю и закопают?

— Да, Антон. Да, конечно, — ответил он слабым, еле слышным голосом. — Когда панихида?

— Вообще-то предполагалось, что сразу, как только мы все доберемся туда. Но конечно, если ты приедешь, мы тебя подождем.

— Я не понял, — сказал Джейсон. — Разве похороны не в Голландии?

— Нет, — сказал Антон. — Наша семья решила иначе. Ты же знаешь, мы люди религиозные и питаем сильные чувства ко всему, что связано со Священным Писанием и Святой землей. И раз уж Фанни умерла… там, мы подумали, надо похоронить ее на протестантском кладбище в Иерусалиме.

— О!

— Может, тебе слишком далеко ехать? — мягко произнес Антон.

— Не говори глупостей, — тихо ответил Джейсон. — Я обзвоню все авиакомпании, как только они откроются, и вылечу первым же самолетом. Я обязательно позвоню вам и сообщу, когда прибывает мой рейс.

С тех пор как они познакомились с Фанни, он всегда держал свой паспорт под рукой, на тот случай, если разлука вдруг станет совсем нестерпимой. Чтобы он смог только собрать чемодан, узнать, когда рейс, и ехать.

В то утро у него был экзамен, на который ушло несколько недель подготовки, а поскольку рейс в Израиль отправлялся из аэропорта Айдлуайлд вечером, то он бы успел его сдать.

Но теперь это не имело никакого значения. Ему было совершенно на все наплевать.

Он пошел в туристическое агентство, которое находилось на площади, взял билет и, коротая остаток дня, бесцельно бродил по Кембриджу. Ярко светило солнце, и беззаботные студенты весело смеялись, направляясь к реке на пикник.

Этот смех вызывал у него тихую ярость. Как могут они улыбаться и гулять по улицам, будто ничего не произошло, словно жизнь со вчерашнего дня ничуть не изменилась? Как смеет это проклятое солнце так ярко светить? Весь мир вокруг должен застыть на месте и рыдать!

В четыре он вылетел из Бостона, в нью-йоркском Айдлуайлде у него была пересадка, и он прошел пешком через зал туда, где проходила регистрация на рейс авиакомпании «Эль-Аль». Родители встретили его там.

Его мать плакала.

— Джейсон, это так ужасно…

— Мы можем чем-нибудь помочь? — спросил отец.

— Не думаю, — ответил Джейсон растерянно.

К ним подошел невысокий молодой человек с черными вьющимися волосами, в рубашке с короткими рукавами, с рацией в руке, и произнес с легким акцентом:

— Вы все трое пассажиры?

— Нет, — ответил Джейсон, — только я.

— В таком случае остальным, боюсь, придется отойти, — вежливо сказал он. — Здесь разрешено находиться только пассажирам. В целях безопасности.

Это огорчило старшего Гилберта.

— Посмотри на этот терминал, — пожаловался он, неохотно отходя оттуда. — Повсюду полицейские, и по крайней мере человек десять типов вроде того парня. Наверное, это самая опасная авиакомпания в мире.

Не успел Джейсон ответить, как сотрудник службы безопасности обернулся к его отцу и сказал, обращаясь непосредственно к нему:

— Простите, но я считаю, что наша авиакомпания самая безопасная в мире, ибо мы предпринимаем все возможные меры предосторожности.

— А вы всегда подслушиваете чужие разговоры? — повышенным тоном спросил отец Джейсона.

— Только когда я на службе, сэр. Это часть моей работы.

Возмущенный мистер Гилберт повернулся к сыну и произнес:

— Обещай мне, что обратно полетишь американскими авиалиниями.

— Папа, пожалуйста, оставьте меня одного.

— Да, сын, — сказал негромко отец. — Конечно.

Они обняли Джейсона и быстро ушли.

Джейсон вздыхал, наблюдая за тем, как две женщины, сотрудницы службы безопасности, осторожно вынимают и кладут на стол содержимое его небольшой дорожной сумки — три рубашки, несколько комплектов нижнего белья, два галстука и туалетный набор — и тщательно все изучают. Одна из них даже проверила тюбики с зубной пастой и кремом для бритья.

Наконец они сложили все обратно — гораздо более аккуратно, чем это делал он сам.

— А теперь я могу идти? — спросил он, стараясь не проявлять своего нетерпения.

— Да, сэр, — ответила молодая женщина, — вот сюда, в эту кабинку. Для личного досмотра.

Полет был долгим, а в самолете находилось много народу. Дети гонялись друг за другом по проходам. Бородатые мужчины, в основном пожилые и несколько молодых, расхаживали по салону туда и обратно — несомненно, каждый из них размышлял над каким-то жизненно важным местом в Талмуде или над очередным отрывком из Пророков.

Непонятно почему, но Джейсон тоже встал с места и стал ходить вместе с ними. Удивительно, до чего разные лица встречались у пассажиров. Помимо стереотипных старцев, словно сошедших со страниц Ветхого Завета, здесь были также загорелые и мускулистые парни. Он догадался, что многие из этих молодых людей спортивного вида, в рубашках с короткими рукавами, — охранники. Попадались в салоне и чернокожие лица, как у обыкновенных негров, которых он немало видел на своем веку. (Потом он узнал, что это йеменцы.) Но больше всего он поразился, узнав в некоторых людях самого себя. Здесь и там сидели светловолосые и голубоглазые пассажиры и бойко переговаривались между собой на иврите.

Они все выглядели по-разному. И в то же время все они были евреями. И он был одним из них.

Через четырнадцать часов, когда пилот объявил о том, что самолет начинает посадку в аэропорту Тель-Авива, Джейсон вдруг явственно услышал, как кто-то заплакал рядом с ним. На деле же рыдания людей доносились из самых разных уголков салона самолета. А когда, сойдя с трапа, все пошли по бетонированному полю сквозь строй вооруженных до зубов солдат, он увидел, как какой-то старик опустился на колени и поцеловал землю.

Джейсон обратил внимание: по прибытии в эту жаркую и душную местность все пассажиры испытывали такие сильные эмоции, что выражали их только двумя крайними способами. Слезами или смехом. Сам он был слишком потрясен, чтобы чувствовать что-то еще.

Таможенник, ставивший печать в паспорте, улыбнулся ему и сказал:

— Добро пожаловать домой.

Не задумываясь, Джейсон ответил:

— Я всего лишь турист, сэр.

— Да, — сказал служащий, — но вы же еврей. И приехали домой.

Поскольку он не сдавал вещи в багаж, то сразу прошел на выход к раздвижным дверям. Створки раскрылись, и он попал в самую гущу возбужденной толпы, где люди радостно кричали на непонятных языках, встречая своих прибывающих родственников.

Он привстал на цыпочки и заметил Антона ван дер Поста, ожидавшего в сторонке, а рядом с ним — полного, лысеющего человека средних лет. Он поспешил прямо к ним.

Обмен банальностями — вот и все, что они могли себе позволить, чтобы не давать воли слезам.

— Как долетел?

— Нормально. Антон, как родители?

— Ничего, терпимо. Да, этот джентльмен — Йосси Рон, руководитель кибуца.

Джейсон и мужчина в возрасте обменялись рукопожатиями.

— Шалом, мистер Гилберт, — сказал он. — Не знаю, как мне выразить свое соболезнование…

Ему тоже не хватало слов. Они молча забрались в старенький грузовик кибуца и тронулись с места.

Примерно час спустя они въехали на крутой склок по дороге, свернувшей вправо. Вдали показался Иерусалим — его розовато-белые стены переливались в лучах предрассветного солнца.

И тогда Антон впервые за все время их путешествия заговорил:

— Мы подумали, ей бы хотелось быть похороненной с твоим кольцом, Джейсон. Как по-твоему?

Он кивнул. Его вдруг с головой накрыло горе, мысли утыкались в ужасающую правду: вот зачем он оказался на так называемой Святой земле.

Церемония проходила скромно. Фанни хоронили в тени высоких деревьев на протестантском кладбище в иерусалимском предместье Емек Рефаим. Из кибуца прибыла группа в несколько человек — они выехали еще ночью и теперь собрались у могилы. Среди этих загорелых людей в летней одежде с короткими рукавами Джейсон, одетый в черный костюм с галстуком, чувствовал себя немного стесненно. Впереди, рядом с родителями, стоял Антон, обнимавший мать, а невысокая темноволосая израильская девушка вцепилась в руку мистера ван дер Поста. Было ясно, что это и есть Ева Гудсмит.

Лица родственников из Голландии исказила невыносимая боль. Жители кибуца, не скрывая слез, оплакивали потерю подруги.

Конечно, все эти люди любили ее. Но никто из них и представить себе не мог, кем была Фанни для Джейсона Гилберта. Когда гроб с ее телом опустили в могилу, душа его разорвалась на части — одна так и осталась лежать в земле рядом с ней.

Горе его было таким глубоким, что слезы не шли.

Когда панихида окончилась и участники церемонии стали расходиться, Джейсон и Ева невольно потянулись друг к другу. В представлении они не нуждались.

— Фанни часто рассказывала о тебе, — сказала она осипшим голосом. — Если кто-то и заслуживал счастливой жизни, так это она. Это я должна была погибнуть при том взрыве.

— А я чувствую, что это должен был быть я, — тихо пробормотал он.

Они продолжали идти рядом и, пройдя через ворота кладбища, повернули направо. Когда они вышли на дорогу, ведущую в Вифлеем, он сказал:

— Я бы хотел увидеть, где все произошло.

— Ты имеешь в виду кибуц?

Он кивнул.

— Поехали с нами на автобусе сегодня вечером.

— Нет, — ответил он, — хочу побыть с ее родными до их отъезда завтра утром. Я лучше возьму машину напрокат и сам приеду в Галилею.

— Надо будет сказать Йосси, чтобы он договорился насчет тебя. На сколько ты хочешь приехать?

Джейсон Гилберт посмотрел на видневшиеся вдали крыши домов древнего города и ответил:

— Я не знаю.

В пять утра следующего дня Джейсон отвез троих людей, с которыми он так и не породнился, в аэропорт.

Обе стороны обещали созваниваться, но все понимали, что отныне вряд ли им придется часто общаться — если вообще придется. Ведь человека, который связывал их жизни, не стало.

Разложив карту на свободном сиденье рядом с собой, Джейсон отправился на север. Сначала вдоль побережья Средиземного моря, которое синело по левую руку от него. Затем после Цезареи на восток, через Назарет по Галилее до самого морского берега, где две тысячи лет тому назад Иисус ходил по воде. Потом он снова повернул на север, оставив справа реку Иордан, и проехал через город Кирьят-Шмона.

К полудню он добрался до ворот Веред-Ха-Галила, въехал внутрь и припарковал машину.

Если бы не буйная растительность на территории и цветочные клумбы, он бы решил, что очутился в расположении небольшой военной базы. Место окружала колючая проволока. И только обратив взгляд в сторону реки Иордан, он испытал чувство покоя.

Кибуц выглядел пустынным. Джейсон посмотрел на часы и понял почему. Время обеда. Столовая, скорее всего, находилась в единственном крупном сооружении, которое возвышалось на краю поселка среди одноэтажных домиков.

Внутри здания стоял гул от оживленных разговоров. Он обвел взглядом сидящих за столами людей и почти сразу увидел Еву, одетую как все — в футболку и шорты.

— Привет, Джейсон, — ласково сказала она. — Ты голодный?

Только сейчас он вспомнил, что не ел ничего с тех пор, как выпил чашку кофе в Иерусалиме шесть часов назад. Еду здесь подавали простую: местные овощи, сыр и лебен — что-то вроде йогурта.

Ева познакомила его со всеми кибуцниками, сидевшими поблизости, — все они тепло приветствовали его, выражая сочувствие.

— Я бы хотел увидеть, где это произошло, — сказал Джейсон.

— Сейчас у детей тихий час, — сказала Руфь, одна из воспитательниц. — Можете подождать до четырех?

— Наверное, да.

После обеда Ева повела его мимо выстроившихся в ряд одинаковых деревянных домиков к шрифу, где он будет жить.

— Будешь спать на койке Дова Леви, — заметила она.

— А где он будет спать?

— Дов сейчас проходит милуим — службу в армии запаса. Его не будет еще три недели.

— Ну, я не думаю, что задержусь здесь так надолго. Ева посмотрела на него снизу вверх и спросила:

— Торопишься вернуться к делам?

— Нет, — признался он, — не совсем.

Джейсон сбросил туфли, улегся на скрипучую металлическую кровать и стал размышлять над событиями последних семидесяти двух часов.

Еще неделю назад он разгуливал в компании друзей по кампусу Гарвардской школы права, голова его была забита мыслями о предстоящей свадьбе, экзаменах, будущей политической карьере. И вот теперь он здесь — на так называемой земле предков, в полном одиночестве, абсолютно утративший смысл жизни.

В конце концов он забылся беспокойным сном. Очнулся он только тогда, когда кто-то легонько тронул его за плечо. Это был Йосси, а с ним — широкоплечий мужчина лет под сорок, которого ему представили как Арийю, начальника охраны кибуца.

Джейсон быстро вскочил, тряхнул головой, отгоняя сон, и пошел вместе с ними туда, где живут дети.

— Мне кажется это странным, — сказал он, когда они приблизились к общей спальне. — Почему у вас все дети спят в одном месте? Разве с родителями им не было бы безопасней?

— Это один из принципов жизни в кибуце, — объяснил Йосси. — Дети с малых лет воспитываются вместе, чтобы их объединяло чувство товарищества. Вообще-то они не испытывают недостатка в любви. С родителями видятся каждый день.

В вытянутом прямоугольном помещении кровати стояли в два ряда, а стены украшали детские рисунки. Никаких видимых следов разрушения не наблюдалось. Очевидно, все уже успели отремонтировать.

— Значит, это здесь? — тихо спросил Джейсон.

— Да, — подтвердил Арийя скорбным голосом и затянулся дешевой сигаретой. — У одной из малышек был тонзиллит, и Фанни как раз осматривала ее…

— А разве у вас нет охраны? Вы же так близко от границы.

— Все жители кибуца дежурят по очереди раз в месяц — обходят земли по периметру границ. Но территория столь обширна, что диверсанты при наличии терпения — а этим парням его не занимать, вот уж точно, — вполне могут дождаться, когда патруль пройдет мимо, срезать проволоку, сделать свое грязное дело и сбежать.

— Вы хотите сказать, что никого из них не поймали?

— Да, — устало произнес Арийя. — Взрывы вызвали такую неразбериху — они ведь еще запустили сигнальные ракеты недалеко от водонапорной башни. Кроме Фанни пострадали еще трое детей. Они намного нас опередили, и к тому времени, когда я организовал поисковую группу, успели снова перейти границу.

— А почему вы не продолжили преследование?

— Это дело военных. А нам надо просто быть начеку, чтобы в следующий раз такое не повторилось.

— То есть вы думаете, они вернутся?

— Или сами они, или их братья. Эти люди все время будут пытаться выдавить нас отсюда, пока мы не убедим их, что эта земля — наш дом.

Джейсон попросил, чтобы его оставили одного. Двое мужчин согласно кивнули.

Он представил себе, как террористы врываются в дверь, затянутую сеткой, и бросают гранаты в спящих детей. Рука сама потянулась к бедру, где он когда-то носил пистолет. Ярость закипела у него внутри. Злость на самого себя.

«Я должен был находиться здесь, чтобы защитить их, — подумал он. — Чтобы защитить ее. Если бы я сделал это, она осталась бы живой».

Что-то держало Джейсона в Веред-Ха-Галиле. Скорее всего, объяснял он сам себе, только тяжелый физический труд способен отвлекать от всепоглощающих скорбных мыслей. А вечерние беседы с кибуцниками облегчали измученную душу.

Через неделю после приезда ему удалось позвонить в Соединенные Штаты — с телефона, который находился в главном зале. Связь была плохой, и ему пришлось кричать. Отец сообщил, что разговаривал с деканом Школы права и рассказал ему о сложившейся ситуации. Джейсону разрешат сдать экзамен, на который он не явился, но во время следующей сессии.

— Когда ты вернешься домой, Джейсон?

— Я еще не решил, папа. Я еще ничего не решил.

Этот кибуц появился в стране одним из первых. Его создали мечтатели евреи, покинувшие Европу перед всеми катаклизмами, с верой, что у них, как и у всех других народов, должна быть своя, родная земля. Они и в самом деле верили, будто Палестина всегда была их родиной. Вдохновленные этой идеей, они возглавили то, что со временем, как они надеялись, должно было стать массовым возвращением.

— Если эти здания покажутся тебе примитивными, — заметил как-то вечером после ужина Йосси, — то представь себе, каково было тем, кто первым пришел сюда. Они круглый год жили в палатках, буквально на себе пахали землю.

— Наверное, условия были невыносимые, — сказал Джейсон.

— Тяжелые — да, но невыносимыми их нельзя назвать. Они наслаждались каждым мгновением, даже если шел холодный дождь. Ибо все здесь — и дождь, и земля, которую он поливал, — было для них родным. Вторая мировая война пополнила наши ряды. Вначале стали прибывать те, кто сбежал от грядущих массовых убийств. А после — те, кто выжил в концлагерях. Некоторые из них до сих пор находятся здесь, Трудятся на полях полный рабочий день, рядом с молодежью вроде тебя.

Джейсон уже обратил внимание на то, что у некоторых людей на предплечье вытатуированы синие номера, которые они даже не пытаются прятать.

Оказывается, двоюродный брат Евы, Ян Гудсмит, спасся от газовой камеры и добрался до Палестины на одном из многочисленных нелегальных кораблей. Но был пойман англичанами и интернирован как иностранец.

— Можешь представить — все, кому не лень, внушали ему, будто он не принадлежит своей стране, — засмеялся Йосси. — Как бы там ни было, Гудсмита отправили в другой лагерь. Заметь, не такой ужасный, как в Германии, конечно. Англичане его не обижали. Но колючая проволока там была точно такая же. Он и оттуда сбежал — как раз вовремя, чтобы поучаствовать в войне за независимость. Там я с ним и познакомился. Мы делили с ним одно ружье.

— Что вы делали? — переспросил Джейсон.

— Послушай меня, мой американский друг. У нас было по одному ружью на двоих. И уж ты мне поверь, пуль у нас тоже было не слишком много, и поэтому второй из нас должен был постоянно вести точный подсчет выстрелов. В общем, когда все закончилось, я привел Яна к себе домой.

— Вот тогда я и нашла его, — присоединилась к разговору Ева. — Поскольку теперь у него появился постоянный адрес, он послал свои данные в организацию «ХИАС»[54], которая в то время занималась тем, что искала и соединяла выживших членов семей. А их представительство в Голландии уже связалось с нами.

— Наверное, трудно было покидать страну, в которой ты выросла, — предположил Джейсон. — Надо было учиться незнакомому языку, да и вообще привыкать ко всему заново.

— Да, — согласилась Ева, — это было непростое решение. Я ведь так любила ван дер Постов. Но вот что любопытно: это они убедили меня поехать.

— Неужели ты совсем не соскучилась по дому? — спросил Джейсон, тотчас пожалев о том, что задал этот вопрос.

— Я действительно скучаю по Амстердаму, — призналась Ева. — Это один из самых красивых городов в мире. Я приезжала туда несколько раз — повидаться с Фанни. Но Ян, пока был жив, успел убедить меня, что есть лишь одно место на земле, где еврей может чувствовать себя дома.

— Как патриот Америки, — заметил Джейсон, — не могу с этим согласиться.

— Взгляни лучше правде в глаза, — вклинился в разговор Йосси. — Скажи мне, Джейсон, сколько лет евреи живут в Америке?

— Насколько я помню, в начальной школе мы проходили, что губернатор Питер Стайвесант позволил небольшой колонии евреев поселиться в Новом Амстердаме в середине семнадцатого века.

— Не надо спешить с выводами, мой мальчик, — сказал Йосси. — В Германии евреи жили дольше раза в два. И были так успешны…

— И так интегрировались в общество… — вставила Ева.

— … пока один сумасшедший маляр не решил, что евреи являются заразой для арийцев и их надо истребить. И вдруг тот факт, что Гейне и Эйнштейн были евреями, как и большинство музыкантов в оркестрах, которые играют Мендельсона, уже не стал иметь никакого значения. Нас должны были уничтожить. И почти уничтожили.

Джейсон сидел некоторое время молча, пытаясь убедить Себя, что все услышанное — пропаганда, которой промывают мозги всем, кто приезжает в Израиль.

Кроме того, Джейсону с детства внушали: существует еще один путь для евреев спастись от погромов и преследований, сопровождавших этот народ на протяжении всей его длительной и многострадальной истории. Это путь его отца. Ассимиляция.

Тем не менее после того, как он пробыл здесь целую неделю, днем собирая апельсины, а ночами напролет ведя бесконечные споры, ему все еще не хотелось уезжать. И в самом деле, лишь после того, как ему напомнили, мол, Дов Леви должен вскоре вернуться после прохождения службы и захочет занять свое место, Джейсон вдруг понял: надо что-то решать.

— Послушай, — обратился к нему Йосси, — я не уговариваю тебя провести здесь остаток своей жизни. Но если захочешь остаться на лето, я могу определить тебя в бунгало, где ты будешь жить вместе с шестью или семью другими волонтерами. Ну, что скажешь?

— Думаю, это будет отлично.

Он сел и написал письмо родителям:

Дорогие мама и папа!

Простите меня за молчание, затянувшееся со времени нашего последнего телефонного разговора, но вся моя жизнь внезапно развалилась на куски.

В следующем месяце должна была состояться моя свадьба. Боль от потери любимой еще так сильна, что смягчить ее можно, только находясь поблизости от места, где она умерла.

Кроме того, мне нужно время, чтобы подумать о том, что делать дальше со своей жизнью. Смерть Фанни меня очень изменила. Теперь мне, похоже, гораздо меньше хочется того, о чем я некогда мечтал: прославиться и добиться большого успеха, неважно в чем.

Меня очень привлекают отношения, существующие в кибуце. Уверен, некоторые молодые люди хотят стать врачами или учеными. Но когда они закончат свою учебу, многие из них обязательно вернутся сюда и используют полученные знания на благо всей общины.

Любопытно, но среди людей, с которыми я здесь познакомился, нет ни одного, кто хотел бы стать знаменитым. Они хотят жить в тишине и покое, наслаждаться простыми радостями. Такими, как упорный труд. И дети. И дружба.

Как бы мне хотелось, чтобы в душе моей воцарился мирно это не так. И не только чувство скорби владеет мной. Что-то первобытное внутри меня до сих пор взывает о мщении. Я знаю, это неправильно, но изгнать из себя это чувство пока не получается.

Поэтому я решил остаться здесь на все лето и поработать волонтером — бок о бок с другими кибуцниками.

Поскольку у меня есть навыки обращения с огнестрельным оружием, я буду также регулярно нести службу по охране территории. И если кому-нибудь из террористов взбредет безумная идея еще раз напасть на это место, то он горько об этом пожалеет.

В любом случае, спасибо, что позволили мне самому решать, что делать.

Ваш любящий сын,

Джейсон.