Четыре сестры-королевы Джонс Шерри

Беатриса вспоминает прохладную ладонь Маргариты у себя на горячем лбу, влажные салфетки, которые сестра клала ей на щеки и шею, когда она рожала в удушающей египетской жаре. Заботу и – да, любовь! – в ее глазах. Вспоминает Маргаритины кровотечения в лодке, которая везла их на встречу с египетской царицей, как она держала между ног полотенце, отжимала кровь в речные воды, а потом снова заправляла его в шаровары. Вспоминает, как гордо стояла она перед царицей Шаджар ад-Дурр, держась царственно, хотя и смертельно бледная, потому что ее кровь была на полотенце. Она спасла жизнь малютке Бланке и Людовику и не заслуживает изгнания, что бы ни думал Карл.

– Не говори королю про Маргариту и мессира Жана. Пожалуйста, Карл.

Он наклоняется, чтобы заглянуть под стул, поднимает подушку.

– Я ищу мою жену, прекрасную и безжалостную Беатрису Прованскую. Ты ее не видела?

– Карл, пожалуйста. Она моя сестра.

– И тогда она перестанет приставать к тебе с Тарасконом? Без королевства у нее не будет никакой власти. Папа Иннокентий швырнет ее петиции против нас в огонь. Только ради этого стоит огорчить моего брата, пусть его сердце и разорвется.

Он причмокнул, будто смакуя изысканное блюдо.

– Тебе не придется разрывать брату сердце, чтобы удержать Тараскон. – Она достала из стола пергамент, только что свернутый, с оттисками своего перстня-печатки на воске. – Я написала это письмо папе Григорию в поддержку притязаний моей сестры на Тараскон. И не посылала его, боясь твоей реакции.

– Мудрое решение.

– Как наследница Прованса, я могу дать указание папе передать Маргарите ее приданое. Я свидетельствую, что отец составлял завещание в предсмертной агонии, когда его ум помутился. По всей вероятности, он собирался оставить Тараскон ей, так как соблюдал свой договор с Францией, но в том состоянии забыл свое обе-щание.

– Как досадно.

Карл хватает документ и бросает его в огонь.

– У меня есть копия. Несколько копий. Одна из них вот здесь, – она стучит себя по лбу. – Я могу написать еще и еще – больше, чем ты можешь уничтожить.

Карл сердито смотрит на нее. Потом глубоко вздыхает. После отъезда из Акры четыре года назад она постоянно переживала за Маргаритино приданое. Застывший в глазах сестры упрек в предательстве и ее прощальные слова «Ты не одна из нас. И никогда не будешь» по-прежнему преследуют Беатрису. Сестра произнесла их в злобе, но в них есть толика правды. Как будто она выговорила их на своем с другими сестрами языке, который она, Беатриса, не может понять: на языке любви. «Семья прежде всего». Чтобы соединиться с сестрами, ей нужно научиться их языку. Ее письмо папе в Рим стало бы первой попыткой.

Но теперь все отменено. Если она не добьется Тараскона для Маргариты, ее желание стать настоящей сестрой никогда не сбудется. Сестры будут противостоять ей, зная, как известно и ей, что папа всегда соблюдал свои обязательства. И все же, если хочет, чтобы Карл молчал про Маргариту и ее рыцаря, то должна предложить ему что-то взамен. Чтобы спасти честь сестры – и защитить от тюрьмы, – нужно отказаться от Маргаритиной любви.

– Я не отправлю письмо, пока ты будешь молчать о Жуанвиле и моей сестре, – говорит Беатриса. – А ты должен велеть и Бартоломё придержать свой болтливый язык. Если я услышу сплетни…

– Я-то умею хранить тайну. А ты?

– Я никогда не распускаю сплетен о сестрах.

– А о муже? Мне бы не хотелось, чтобы кто-то узнал, что моя жена заставила меня подчиниться. Если ты поклянешься, что не скажешь о нашем договоре ни одной живой душе – даже Маргарите, – то я сохраню в тайне неверность твоей сестры.

И вот в страхе она приезжает в королевский дворец в Париже, чтобы впервые со всей семьей отпраздновать Рождество. Она надеялась дать Маргарите копию своего письма в Рим в качестве рождественского подарка. Сколько раз она представляла себе радость на ее лице, на лицах всех сестер, когда проявит к ним любовь. Теперь этому не бывать. Они всегда будут считать ее испорченной Беатрисой, думающей только о себе, прованской Клеопатрой. «Семья прежде всего». Потеряв сестер, она должна побеспокоиться о детях. Подумать о будущем своего малыша Карла и помочь мужу Карлу построить империю для них всех и будущих поколений – начав с Сицилии, которой Карл продолжает домогаться несмотря на то, что папа уже провозгласил сицилийским королем Эдмунда.

– Этот маленький болезненный горбун просто проморгает те возможности, которые открывает Сицилия, – говорит Карл. – А я, моя дорогая, воспользуюсь ею как воротами на Восток.

Он хочет Иерусалим, он хочет Константинополь, он хочет империю больше, чем римский папа боится даже подумать. И он хочет видеть рядом Беатрису, чтобы, по его словам, сражалась вместе с ним и правила вместе с ним как величайшая императрица в мире. Ему стоит только произнести это, и она набрасывается на него, молотя руками и ногами, как пловец на гребне волны – и страсти. Беатриса любит амбициозных мужчин.

Теперь, когда они катят в своей заляпанной грязью карете – от холодного дождя дороги раскисли, – она видит из окошка разукрашенные кареты сестер у дворца: красную, с английским флагом, с резными белыми розами и позолоченную, внутри обитую блестящей голубой материей; и Санчину карету, еще пышнее, золотую внутри и снаружи, усеянную драгоценными камнями. Ее собственная маленькая карета из полированного дерева пяти разных цветов с золотыми украшениями и петлями кажется по сравнению с ними чуть ли не дешевкой. «Это не состязание», – слышит она в ушах голос матери. Но что могла знать мама, с ее семью братьями, о соперничестве между сестрами – особенно королевами?

Это соперничество более лютое, чем кто-либо может подумать – кроме Беатрисы и, конечно, Карла, который вырос в тени царственных братьев, так же как она росла в тени своих сестер. Маргарита мнит себя ловким политиком, но она не понимает правил игры. Сразу же, пока не остыла папина кровь, ей следовало послать войско и захватить Прованс. Правда, в то время она не была настоящей королевой Франции. И то, как проявила себя Маргарита в Дамьетте, заставляет Беатрису порадоваться, что не была. Она никогда не забудет, как Маргарита вела себя в то ужасное время; на самом деле Беатрисино самое страстное желание – быть похожей на нее, стать сильной, мудрой и преданной своей семье.

Она видела сестру в последний раз всего несколько месяцев назад, когда французские корабли, возвращаясь из Утремера, причалили в Марселе. Погода тогда была приятной, если не считать холода, исходившего от каждого Маргаритиного слова. Сама она грелась, когда выходила с Жаном де Жуанвилем побродить по средиземноморским пляжам, но под Беатрисиным любопытным взглядом захлопывалась, как ворота на засов. Беатриса чуть ли не слышала лязг запора. Ее письмо папе могло бы открыть этот запор, завоевать любовь сестры, – но не теперь. И никогда.

– Держи голову выше, дорогая, – шепчет ей Карл, когда они входят в королевский дворец. – Помни, кто мы такие и кем нам суждено стать.

Людовик и Маргарита ждут их на своих тронах в дальнем конце зала. Сбоку музыканты на лютнях и дудках наигрывают приятную мелодию. Помещение освещают лампы и свечи. Маргарита выглядит великолепно, с возрастом ее лицо смягчилось, кожа лоснится, глаза сияют. А может быть, ее великолепие усиливает сидящий рядом Людовик. Даже покойник показался бы живым рядом с этим бледным угрюмым существом, одетым как нищий, в унылые лохмотья, с кругами под глазами, отчего взгляд кажется удрученным и безрадостным. Беатриса опускается на колено, чтобы поцеловать его перстень, содрогаясь от прикосновения к руке с длинными слоящимися ногтями.

– Добро пожаловать, брат, сестра, – говорит король, и его голос рокочет с неожиданной силой. – С Рождеством!

– Мое любимое время года, – откликается Карл.

– Правда? – оживляется Людовик. – Не знал этого, Карл.

Беатриса ухмыляется. Карл не выносит ничего, связанного с Рождеством, но хорошо знает своего брата.

– Будет всенощная? – спрашивает он. – Как чудесно.

Маргарита спускается с трона, чтобы обнять сестру.

– Между сестрами нет нужды в церемониях, – говорит она.

Ее голос звучит спокойно, гладкое лицо лучится дружелюбием. Она распознала любовь, думает Беатриса.

Маргарита поворачивается к Карлу:

– Добро пожаловать, Карл. Мы увидимся на пиру вечером. Наши повара готовят жареную утку, которую ты всегда обожал.

Беатриса и Карл переглядываются. Где Маргаритин гнусавый тон, будто кто-то зажал ей нос? Где ее кислая гримаса? Она продевает Беатрисину руку в сгиб своего локтя и ведет ее вверх по ступеням, ее голова высоко поднята, плечи откинуты назад. Царственно.

В Маргаритиной спальне с кресла встает Элеонора, смеясь над Беатрисиным выражением лица.

– Я ужасно растолстела, – говорит она. – Катерина родилась больше года назад, а я все еще как беременная.

– С годами становится труднее потерять вес ребенка, – замечает Маргарита. – Уверена, что уже никогда не увижу свою талию.

Маргарита подводит Беатрису к своей кровати, где лежит Санча.

– Сядь, дорогая. Не дай легкой головной боли испортить тебе радость.

– Ты не понимаешь, – отвечает Санча. – Я болею от замужества за Ричардом.

– Замужество – дело нелегкое, – замечает Элеонора.

– Но ты, похоже, не страдаешь.

– У нас с Генрихом были судебные разбирательства.

– В прошлом году он изгнал ее из Лондона, – сообщает Маргарита.

– Он сказал, что я слишком деспотична, – ухмыляется Элеонора. – Можете такое представить?

– Ричард жалуется на другое, – говорит Санча. – Он зовет меня клушей.

– Ты всегда была робкой. Он этого не знал, когда женился? – спрашивает Беатриса.

– Мама его отвлекала, чтобы не заметил, – отвечает Элеонора. – Пока он смотрел на Санчу – насколько я помню, постоянно, – мама развлекала его своими разговорами.

– А ему запомнилось, что все эти умные вещи говорила я. Он все время спрашивает меня, куда делась та Санча, другая, острая на язык.

– Я тоже удивляюсь, куда делся тот мужчина, за которого я выходила, – строит гримасу Маргарита. – Людовик был королем, а стал мучеником. Все время проводит, придумывая пытки богохульникам и еретикам, – как будто вечный ад недостаточное наказание, – и бичует себя за провал в Утремере.

– Да уж, веселое было время, – говорит Беатриса. – Ты никогда не жалеешь, что спасла ему жизнь?

– Ты спасла жизнь королю? – восклицает Санча.

– Она не дала захватить Дамьетту, хотя в это время рожала, – сообщает Беатриса. – А через два дня отправилась на лодке вверх по Нилу и договорилась с египетской царицей, чтобы та освободила Людовика. Вы бы ее видели! – Она улыбается Маргарите. – Людовик, наверное, был впечатлен. Ты теперь правишь вместе с ним?

– Он слишком погружен в себя, чтобы видеть мои достижения. Не произнес ни слова благодарности, ни разу не похвалил. Я правлю вопреки, а не благодаря ему.

– Элеонора теперь тоже могущественная королева, – говорит Санча. – Она правила Англией, пока король Генрих был в Гаскони.

– Это было до или после того, как он тебя изгнал, Нора? – спрашивает Беатриса.

– Он отменил мое изгнание через месяц, – с легкой улыбкой говорит Элеонора. – Я ему понадобилась.

– Тебе следовало отказаться, – сожалеет Беатриса. – Нужно было преподать ему урок.

– Удержать Гасконь было важнее, чем давать Генриху уроки. Да он и так многому научился, раз пошел и отдал мне ключи от сокровищницы.

– Английскими финансами никогда так хорошо не распоряжались, как во время правления Элеоноры, – говорит Санча. – Так мне сказал Ричард.

– А как ты, Беатриса? – спрашивает Маргарита. – Карл позволяет тебе обсуждать прованские дела?

– Мы как две жемчужины в одной устрице. Бывают иногда трения, но это нас полирует.

– Правда? – хмурится Маргарита. – Значит, ты согласилась с его решением сжечь тех бедных катаров?

– Так повелел папа римский. – Беатриса чувствует, как закипает кровь. – И тебе это хорошо известно.

– Им еще повезло, что сгорели у столба прежде, чем смогли обратить в свою веру других, – говорит Санча. – Подумай обо всех тех душах, что спасла.

– Пусть тот, кто сам без греха, бросит в меня камень, – отвечает Маргарита. – Или слова Господа неприменимы к катарам?

– Мы ведь собрались праздновать рождение Христа, забыли? И объединить наших мужей. Если мы разругаемся между собой, они могут тоже рассориться – и тогда все наши планы рухнут.

Санча кивает. Маргарита с улыбкой протягивает руку Элеоноре. Беатриса смотрит на всех троих – Элеонору, обнимающую Санчу, Маргариту, держащую за руку Элеонору, – и не понимает: какие планы?

– Кажется, я что-то пропустила, – говорит она.

– Пока все идет хорошо, – сообщает Маргарита. – Людовик обожает короля Генриха.

– А Генрих восхищен Людовиком. Думает, что его нужно причислить к лику святых.

Маргарита фыркает:

– Пожалуйста, скажи ему, чтобы не упоминал об этом при Людовике! Он и так усердствует, без подобных поощрений.

– Но разве похвалы Генриха не сделают его сговорчивее? – спрашивает Санча.

– Сговорчивее в чем? – по-прежнему не понимает Беатриса.

– В заключении мира между Англией и Францией, – объясняет Маргарита. – Мы с Джоном Монселлом, Элеонориным человеком, подготовили договор.

Беатриса фыркает.

– Что смешного? – спрашивает Санча. – Думаешь, мир невозможен?

– Возможен, но вряд ли. Мужчины живут, чтобы завоевывать и убивать.

– Эти бесконечные войны нас разорят, – говорит Элеонора. – И тогда нашим детям ничего не останется.

– Думаешь, лучше потратить свои деньги на Сицилию? – снова фыркает она.

– Для Эдмунда? Думаю, да. Но бароны отказываются давать деньги на эту войну. Их близорукость меня ужасает.

Это будет хорошим известием для Карла.

– И тогда ты потеряешь Сицилию?

– Ну-ну, сестренка, ты хорошо меня знаешь, – смеется Элеонора. – Чем непреодолимее препятствия, тем упорнее я борюсь, особенно ради своих детей. – Она так гордо задирает подбородок, словно уже победила. – Я рассчитываю когда-нибудь увидеть Эдмунда императором Священной Римской империи.

Беатрису снова разбирает смех: маленький болезненный Эдмунд займет трон Ступора Мунди? Он удержится там всего час – да и то, если переменчивый папа римский не отвернется от него, как папа Григорий отвернулся от Фридриха.

Звонят колокола – начинается пир. Маргарита провожает Беатрису в ее покои, чтобы освежиться.

– Надеюсь, я не смутила тебя, – говорит она. – У меня в сердце теплое чувство к катарам.

– Как и у меня. Ты бы не могла быть дочерью нашего папы без сочувствия к ним.

– Некоторые из трубадуров при папином дворе были катарами, но такими же богобоязненными, как ты или я. Их верования немногим отличаются от наших. На самом деле, почти то же самое.

– Ты хотела сказать, что их верования не очень отличались от наших. Карл стер катаризм с лица земли – во всяком случае, так он доложил папе. Но я сомневаюсь, что Церковь очень уж заботили их верования. Просто папа Иннокентий хотел получить их богатства и земли, чтобы найти средства для войн в Сицилии и Германии.

– И Карл с радостью помог ему.

– Катары могли запросто спастись, отрекшись от своей религии. Почему они не сделали этого, если их верования так сходны с нашими? А их усердие в обращении других в свою веру лишь угрожало доходам Церкви. Катаров погубил не Карл, а их собственное упрямство.

Они стоят у входа в покои. Маргарита, склонив голову набок, рассматривает Беатрису.

– Значит, в мире нет ничего, за что бы ты отдала жизнь? Никакая вера не дорога тебе настолько, чтобы умереть, защищая ее?

Беатрисины мысли блуждают по однообразному полю ее страстей, она думает о детях, о матери, о Боге и в конце концов отвечает:

– Ничто и никто не стоят того, чтобы за них умереть. – Но потом вспоминает и со смехом добавляет: – Конечно, если не считать Карла!

Огонек в глазах Маргариты гаснет, но потом загорается снова:

– Твой драгоценный Карл. Видя, как он растет, я должна была понять, как вы подойдете друг другу. Вы и детьми были похожи.

– У нас много общего.

– Например, амбиции.

– Мы надеемся совершить великие дела.

– Все мы надеемся. Но твои сестры в своем сердце ставят выше всего интересы семьи. Ты можешь сказать то же про себя?

Как бы ей хотелось похвастать всем тем, что она сделала для семьи! Но нельзя: тогда Карл уничтожит Маргариту. Поэтому Беатриса сосредоточилась на просьбе, которую должна высказать.

– Мы с Карлом очень печемся о семье, что бы ты ни думала. Например, в вопросе о Сицилии.

– Сицилии? – косится на нее Маргарита. – При чем тут Сицилия?

– После смерти Фридриха папа предложил ее Карлу.

– Людовик запретил ему соглашаться. Такое же предложение поступило Ричарду, и он тоже отказался. Папа запрашивает слишком высокую цену, как теперь понимают Генрих и Элеонора.

– Да. Но Карл хотел Сицилию. Он думал, что с ним должны были посоветоваться. Он был очень раздосадован ее потерей.

– Могу себе представить, – постно улыбается Маргарита.

– Хотя, пока король Генрих и Элеонора добивались ее для Эдмунда, он присматривал себе что-нибудь другое.

– Он обратил свой гнев на марсельцев. Сицилийцам повезло, что избежали этой участи.

– Он подавил восстание, которое спровоцировала наша мать. Марсельские мятежники совершили покушение на него.

– Они ненавидят французов и имеют на то причины, – говорит Маргарита. – Мы готовы проглотить Марсель заодно с Провансом.

– В Прованс вернулся мир. И папа римский снова пытается дружить с Карлом.

– В благодарность за его fte с жареными катарами? Надеюсь, вознаграждение достойно всей той невинно пролитой крови.

– Он предложил Сицилию.

– И вы, конечно, согласились, – усмехается Маргарита. – Даже зная, что она отдана вашему племяннику.

– Мы обсуждаем это.

– Конечно же, в муках.

– Не надо наставлений, – шипит Беатриса, и ее слова эхом отдаются в зале. – Мы не хотим никакого ущерба Элеоноре и Эдмунду. Но ты слышала, что она сегодня сказала: взять Сицилию невозможно без денег и войск. Английские бароны не дают ни того, ни другого. Они упустят Сицилию, а кто подойдет туда лучше, чем Карл и я? По крайней мере, она останется в нашей семье.

– Твоя внезапная забота о семье очень трогательна. И чего ты хочешь от меня?

– Нам нужна поддержка Франции.

– У нас нет для вас ни денег, ни рыцарей. Наши шалости за морем опустошили казну почти дочиста.

– Деньги от вас, конечно, пригодились бы, но нам нужны не они. Мы хотим от Людовика и от тебя лишь одобрения. Деньги мы найдем сами.

– Выжмете из Прованса? Провансальцы полюбят вас еще больше.

– И выпросим помощь у соседей. С одобрением Франции взносы могут сделать Тулуза, и Нормандия, и Кастилия.

– Сицилия – это трясина. Зачем Людовику и мне вмешиваться?

Маргарита поворачивается, чтобы уйти, но Беатриса хватает ее за руку:

– Пожалуйста, сестра! Мы не просим вашего вмешательства. Нам нужно только письмо в поддержку Карла на сицилийском троне. Это будет значить очень много. Я бы сказала, все решит.

Повисает долгая пауза, и Беатриса изучает чувства, облаками пробегающие по лицу сестры, – но не может прочесть их. Как мало они знают друг друга, даже после двух лет вместе в Египте!

– Я могла бы тебе помочь, – наконец говорит Маргарита. – Если и ты кое-что сделаешь для меня.

– Я сделаю все. Не только ради твоей помощи, но просто потому, что мы сестры. – Беатриса не может сдержать улыбки. Она пытается прогнать ее, но ничего не получается. Сицилия достанется им!

– Отдай мне Тараскон.

И тут же она чувствует себя, как бабочка, которую вдруг прикололи к доске.

– Ты знаешь, что я не могу.

– Мама переписала все свои права на тебя. Я получила письмо от архиепископа. Он говорит, что она получила изрядную сумму. А где моя часть?

– Папа завещал Тараскон мне, Марго. Он не хотел делить Прованс на части.

– Он обещал мне его или десять тысяч фунтов. Где мои деньги?

– Тебе известны доходы от Прованса. Ты знаешь, что мы ничего не получаем.

– Но у вас есть Тараскон.

Беатриса вздыхает. Как изменилась бы эта беседа, если бы не Маргаритина неосторожность! Сейчас бы они не ссорились, а вместе смеялись, довольные, что Тараскон достался ей.

– Я не могу отдать Тараскон, Марго, потому что он уже не мой. Теперь он принадлежит Карлу.

– Папа не хотел, чтобы он достался Карлу. Он не хотел, чтобы Прованс попал в лапы французам.

– Возможно, потому он и не завещал его тебе! – Беатриса сжимает кулаки. – Ты, кажется, забыла, что француженка.

– Ты не хочешь мне помочь.

– Тараскон – сильная крепость. При постоянно зреющих восстаниях он может нам понадобиться.

Взгляд Маргариты твердеет, как камень.

– Тогда и я не помогу тебе. Никогда. Ни в чем.

– Не говори так, Марго! Мы же сестры…

– Ты мне не сестра.

– Я твоя сестра. – Беатриса прижимает руки к груди, удерживая сердце, чтобы не разорвалось. – Ты не можешь отбросить все то, что у нас общего. То, что мы сестры.

– Увидим, – говорит Маргарита и уходит.

* * *

Зал наполнен благоуханием пряной утки. Карл изображает безразличие – несомненно, после смерти матери кухней он тоже, как и Людовик, пренебрегает, – но раздутые ноздри его выдают. Беатриса и помыслить не может, чтобы что-то съесть: ее желудок олон проглоченных слез.

Зал украшен сезонной зеленью: падуб в каплях красных ягод, омела – белых. Сосновые ветки источают запах хвои. Сестры сидят на возвышении в передней части зала: Маргарита в центре, рядом с Людовиком, справа от нее Элеонора рядом с Генрихом. Ричард – по другую сторону от Генриха; рядом с ним их мать, ее некогда блестящие каштановые волосы поседели, кожа вокруг рта покрылась морщинами, как на старом ремне. Некогда признанная красавица, теперь она напоминает Беатрисе увядший цветок, с которого вот-вот опадут лепестки. Она поднимается на возвышение и обнимает маму за шею. Ее ароматы – сирень и пыль, запахи старости, – вызывают у Беатрисы приступ пронзительной боли.

– А где Санча? – спрашивает она.

– Легла отдохнуть, – отвечает мама. – У бедняжки болит голова. – Она похлопывает Беатрису по руке, кожа на маминой кисти кажется тонкой и хрупкой, как высохший лист. – Санча чувствительна, как всегда. А твоя сестра Маргарита, как всегда, упряма.

Беатриса смотрит на Маргариту, которая отвечает ей взглядом. И видит, что все места за столом на возвышении заняты.

– Не будь слишком строга к Марго, – говорит мама. – Ее жизнь была нелегкой по сравнению с твоей.

Карл, который отходил поговорить с братом, хмурится:

– Нас посадили, очевидно, не на самые почетные места.

– Наверное, какая-то ошибка, – отвечает Беатриса. – Мои сестры и мама там.

– Приглуши голос, дорогая, – шепчет Карл. – Не дай этой chienne получить удовлетворение от твоей досады.

Беатриса видит в глазах Маргариты торжество. Она вырывает руку у пытающегося сдержать ее Карла и поворачивается лицом к сестре.

– Что все это значит? – вопрошает она, не заботясь, кто ее услышит, и надеясь, что весь мир заметит Маргаритину мелочность. – Я думала, мы будем ужинать вместе, все четверо и мама.

– Элеонора и я королевы, – отвечает Маргарита. – Тебе не подобает сидеть на одном уровне с нами.

– Мама не королева.

– Да, пожалуй, ты права. Так что, хочешь, чтобы я посадила ее ниже? – Губы Маргариты изгибаются в деланой улыбке от мелочной победы.

К Беатрисе подходит Карл и берет за локоть:

– Посмотри: мой брат Альфонс и его милая жена за нашим столом, и все основные графы тоже, – успокаивает он, уводя ее. – В любых обстоятельствах сидеть с ними – большая честь.

– Это оскорбление, и ты это знаешь, – кипит Беатриса. – Маргарита унизила меня перед всеми баронами Франции.

– Терпение, любовь моя, – шепчет Карл, усаживая ее. – Ты из лучшего материала, чем она.

– Она не поможет нам получить Сицилию, Карл. Пока мы не отдадим ей Тараскон.

– А нам и не нужна ее помощь, как и содействие Людовика. Мы неудержимы, Беатриса! Не сомневайся. Когда-нибудь я сделаю тебя императрицей. Ты будешь выше всех своих сестер – выше любой женщины в мире.

Санча

Кровавый ритуал

Беркхамстед, 1255 год

Возраст – 27 лет

Убийство плохо сочетается с обедом. Когда гонец приносит донесение, Санча отодвигает тарелку. Известие гласит: в Линкольне, в доме еврея, в колодце найдено тело мальчика. За убийство король Генрих арестовал этого еврея и еще восемьдесят девять других.

– Девяносто евреев! – Ричард вскакивает со своего места, чуть не сбив обед со стола. – За смерть одного ребенка?

Встревоженный гонец пятится и закрывается руками, как на его месте сделал бы и любой при дворе короля Генриха.

Но Ричард не любитель пускать в ход руки, разве что иногда в отношении Санчи.

Впрочем, после Рождества в Париже он обращается с ней ласково. Тогда он пришел к ней в покои и утешал, пока ее головная боль не улеглась. Он целовал ее, произносил ласковые слова и в конце концов уговорил пойти на пир. Обрадованная его проявлением любви, она даже выпила кубок вина. А после этого почувствовала себя еще счастливее. Она засияла – да! Почему не сказать это? – как никогда раньше, освещенная любовью Ричарда. Французские бароны облизывались на нее, словно она была главным блюдом, их глаза, как руки, ощупывали ее плечи и грудь. Они с Ричардом сидели не за королевским столом, а вместе с Беатрисой, что несколько утешило ту после жестокой отповеди Маргариты. Какими вредными умеют быть сестры, несмотря на любовь друг к другу – или, может быть, вследствие этой любви?

– Ты заставила меня гордиться, – сказал ей Ричард после, когда отвел в ее покои. – Французские бароны тебя не забудут – и меня. Неужели Гасконь уплывет из наших рук?

Ей хотелось сказать ему: «Забудь же ты Гасконь!» Ведь забери ее Ричард – и Элеонора никогда бы этого им не простила. Да и восстания там уже утихли, после того как король Генрих женил своего сына Эдуарда на дочери кастильского короля. Но Ричард не перестает стоять на своем. В этом отношении он похож на Марго: упрется на том, как, по его мнению, должно быть, хотя на самом деле все совсем не так. Маргарита воспринимает Прованс как свое владение, а Ричард никак не может отказаться от Гаскони, потому что ему когда-то ее отдали, хотя потом отобрали назад.

Как хорошо ему было с Санчей в ту ночь, они ушли в ее покои, и ласки его были такими нежными, будто адресовались любовнице. Он не сказал ей ни единого грубого слова с тех пор, как они вернулись в Беркхамстед. Только теперь его прорвало – но, слава богу, не на нее. На этот раз гнев обрушился на его брата.

– Девяносто евреев! И некоторые из них – богатейшие торговцы в Линкольне. Если суд признает их виновными, Генрих конфискует их земли и имущество. А в чем они обвиняются?

– В ритуальном убийстве, мой господин, – отвечает юноша. – Говорят, они каждый год распинают христианского мальчика и пьют его кровь.

– Глупости, – ворчит Ричард. – Генрих передал мне еврейские налоги в счет своего долга, но теперь ему не хватает доходов, и он хочет эти деньги вернуть. Интересно, кто сочинил эту сказку про распятие?

– А по-моему, звучит правдоподобно, – говорит Санча. Авраам всегда по-особому смотрит на нее, когда она после молитвы выходит из церкви с крестом на шее и четками в руках. Ей представляется, как он заманивает бедного мальчика к себе и делает с ним нечто ужасное, потому что тот христианин.

– А самое невероятное – это что люди верят подобным байкам. – Ричард сердито смотрит на покрасневшего гонца. – Ты знаком хоть с одним евреем? Это образованный народ. Большинство из них мыслители и болтуны. Но уж точно не убийцы.

– Я знаю нескольких евреев, – говорит Санча. – Да, они любят поговорить. Но не забывай, что они убили Иисуса.

– И все равно история звучит сомнительно. Несомненно, ее из жадности состряпали те, для кого евреи представляют собой прибыльную цель. – Он снова садится. – Пожалуйста, попроси короля отложить слушания по этому делу до моего прибытия. Завтра утром я уезжаю в Лондон.

Посланник кланяется и уходит, но в зал входит другой – постарше и в богатом облачении.

– Мой господин, я принес печальную весть. Предложенный папой римским кандидат на германский трон Вильгельм Голландский тяжело заболел.

– Он твой друг, Ричард? – спрашивает Санча.

Страницы: «« ... 1415161718192021 »»

Читать бесплатно другие книги:

Юрий Герман (1910–1967) – автор множества повестей, рассказов, романов, сценариев к популярным фильм...
Послевоенные месяцы 1945 года. Бывший полковой разведчик Владимир Шарапов поступает на работу в Моск...
В книгу замечательного писателя-натуралиста Виталия Валентиновича Бианки вошли: «Лесная газета» (в с...
В сборнике представлены самые глубокие по содержанию литературные произведения великого художника и ...
«В этом году мне исполнилось, ребята, сорок лет. Значит, выходит, что я сорок раз видел новогоднюю ё...