Четыре сестры-королевы Джонс Шерри

Наташе Керн —

моему литературному агенту, вдохновителю, другу и защитнику.

• Я вдыхаю этот воздух,
• Который, чувствую, прилетел из Прованса,
• А все оттуда мне так приятно,
• Что, когда слышу добрые речи о Провансе,
• Я прислушиваюсь и, радостно смеясь, сразу же
• Требую повторить каждое слово и добавить еще сотню —
• Так чудесно мне их слышать.

Пейр Видаль (1175–1205), из «Песни о дыхании»[1].

Французский двор

Маргарита Прованская – королева Франции (супруга короля Франции)

Людовик IX – король Франции

Бланка (умерла совсем маленькой), Изабелла, Людовик, Филипп, Жан-Тристан, Петр, Бланка, Маргарита, Роберт, Агнесса – их дети

Бланка Кастильская – вдовствующая королева Франции

Ингеборга Датская – вдовствующая королева Франции, вдова короля Филиппа Августа

Роберт – брат Людовика

Матильда – жена Роберта

Альфонс – брат Людовика

Жанна Тулузская – жена Альфонса

Изабелла – сестра Людовика

Карл – брат Людовика

Жизель – служанка Маргариты

Тибо – граф Шампани и король Наварры, кузен Бланки

Жан де Жуанвиль – сенешаль Тибо, фаворит Людовика и близкий друг Маргариты

Жизель – фрейлина Маргариты

Жоффрей Больёский – духовник Людовика

Бартоломё Ле-Руа – камердинер Людовика

Раймунд Тулузский – граф Тулузы и кузен Бланки

Пьер Моклер – граф Бретани, предводитель неудавшегося восстания против Людовика

Гуго Лузиньянский – граф Ла-Марша и Ангулема, муж королевы Изабеллы Ангулемской, матери короля Генриха III, и предводитель, вместе с Пьером Бретонским, заговора с целью свержения короля Людовика

Изабелла Ангулемская – мать короля Генриха III, бывшая королева Англии, потом графиня Ла-Марша и Ангулема

Сен-Поль, Ги II Шатильонский – граф Сен-Поля и грозный рыцарь

Английский двор

Элеонора Прованская – королева Англии (супруга короля Англии)

Генрих III – король Англии

Эдуард, Маргарита, Беатриса, Эдмунд, Екатерина – их дети

Гийом Савойский – дядя Элеоноры, епископ Валенса, князь-епископ Льежа

Томас Савойский – дядя Элеоноры, граф Фландрии

Питер Савойский – дядя Элеоноры, граф Ричмонда, позже граф Савойи

Бонифас Савойский – архиепископ Кентерберийский

Элеанора Маршал – сестра Генриха, графиня Лестер

Симон де Монфор – граф Лестер, сенешаль Генриха, муж Элеаноры Маршал

Ричард Корнуоллский – брат Генриха, граф Корнуолла

Маргарет Бисет – служанка Элеоноры

Гилберт Маршал – граф Пембрук

Хьюберт де Бург – граф Кент, юстициар (главный политический и судебный чиновник) Англии и Ирландии

Роджер де Куинси – граф Винчестер

Роджер Мортимер – барон, сторонник короля Генриха III

Леди Мод Мортимерская

Гилберт де Клер – граф Глостер

Джон Монселл – канцлер

Роберт Уэйлранд – канцлер

Амо Лестранж, Роджер де Клиффорд, Роджер де Лейбурн, Генрих Германский – товарищи Эдуарда

Эбуло Монтибус – протеже Питера Савойского, Элеонориного дяди, товарищ Эдуарда

Прованский двор

Беатриса Савойская – графиня Прованса

Раймунд Беренгер – граф Прованса

Маргарита, Элеонора, Санча, Беатриса – их дети

Ромео де Вильнёв – графский сенешаль

Маделина – кормилица девочек

Гастон – сокольничий

Сордель – трубадур

Беатриса Прованская – графиня Прованса

Карл Анжуйский – граф Прованса

Корнуоллский двор

Санча Прованская – королева Германии, графиня Корнуолла

Ричард Корнуоллский – король Германии, граф Корнуолла

Генрих Германский – сын и наследник Ричарда

Жюстина – служанка Санчи

Г-н Арнольд – сенешаль Ричарда

Авраам Беркхамстедский – сборщик еврейского налога

Флория – жена Авраама

Жанна де Валлетор – баронесса Трембертонская, любовница Ричарда

Пролог

Я, Беатриса Савойская, мать четырех королев. Кто еще в мире мог хоть когда-то заявить то же самое? Никто, уверяю вас, и никогда не сможет.

Да, я хвастаюсь. А почему нет? Думаете, мои дочери так возвысились по воле случая? В этом мире господствуют мужчины, и женщине ничего не достичь без тщательного расчета. Я начала строить планы еще до того, как взяла мою старшую, Маргариту, на руки. Она была не простым ребенком. Ей годика не исполнилось – а уже складывала фразы из слов. Впрочем, она из Савойской династии, а мы – не обычный род. Иначе не контролировали бы альпийские перевалы, не расширяли свои владения и не водили дружбу с королями, императорами и римскими папами. Как же мы всего добились? Не путем кровавых сражений и завоеваний, а благодаря дальновидным союзам и стратегическим бракам. Я твердо решила удачно выдать замуж дочерей, чтобы влияние нашего рода стало сильным, как никогда доселе. И вот как выполнялся этот обет: я воспитывала дочерей, словно сыновей.

Ага! Вижу по лицу: вы поражены. А еще я звала их «мальчики». У меня самой было восемь братьев – вместе с ними осваивала философию, латынь, астрономию, математику, логику, дипломатию, риторику, училась охоте, стрельбе из лука, даже владению мечом. Я понимала: знания – ключ к власти. Иначе почему, вы думаете, мужчины приберегают все это для себя, оставляя нам пустяки и жалкие крохи? Реверансы, вышивка, рисование картинок – что с них проку? А притворный интерес к мужскому бахвальству? Эти занятия – суть женского обучения – служат возвышению мужчин и принижению женщин. А я желала успеха моим девочкам и вырабатывала в них, как в мальчишках, настоящую силу – ту, которая идет изнутри.

Когда Марго пришел срок, я поручила моим братьям подыскать ей в мужья какого-нибудь короля. Будучи членами Савойской династии, мы действовали с тщательным расчетом. Амадей, Гийом и Томас расхваливали ее красоту, ум и благочестие во всех окрестностях, ближних и дальних. Тем временем я вскружила голову Сорделю, трубадуру, чтобы он посвятил ей песню, и щедро отблагодарила – золотом и, да, поцелуями, но не тем, о чем ему мечталось, – и он спел эту канцону перед Людовиком IX. Очарованный, король Франции попросил руки Марго – и в скором времени четыре дочери стали королевами всего мира. А будь моя воля – стали бы королями. Это лучшее, что я могла сделать для них и для Савойского дома (нашей семьи) – ныне и когда-либо.

Семья – это всё. Остальное не имеет значения. Дружба, брачный союз могут рухнуть, даже королевская власть уязвима – но только не узы родства. Вот еще один урок, который я преподала моим дочерям: семья – прежде всего. Однако, к великому сожалению, мои слова отскакивали от их ушей, как горох от стенки.

Ах, если бы они вняли моим предостережениям и помогали друг дружке! Так нет – как нарочно, грызутся и разваливают нашу семью. А я? Уговариваю, советую, поучаю – и отвожу глаза, прячу слезы. О, как разрывается мое сердце, когда я вижу страдания моих дочерей!

Маргарита

Четыре сестры-королевы

Экс-ан-Прованс, 1233 год

Возраст – 12 лет

Она медленно поворачивается.

В большом зале стоит чад, освещение тусклое, все расплывается в едкой дымке. Месье де Флажи, с белым шелковым платком у длинного носа, отмечает про себя дешевые сальные свечи, пятна на скатерти, потертые манжеты на перчатках графини. Маргарита медленно кружится перед ним, подавляя зевоту. Она участвовала в соколиной охоте c monsieur, скакала верхом, исполнила на виоле деревенский танец, спела три chansons Бернара де Вентадура, обыграла monsieur в шахматы, подекламировала Аристотелеву новую логику на древнегреческом и обсудила на латыни, есть ли у времени начало, – и согласилась с Философом[2], что нет, поскольку Бог, источник времени, вечен. Месье де Флажи, закашлявшись, спешит из зала и не слышит каверзного вопроса ее отца:

– Значит, время не имеет и конца? Существует ли оно в царстве вечности? или время – земное явление? Если земное, то как оно может не иметь начала, раз Бог создал землю?

Наконец, последним номером программы, Маргарита выносит пристальный взгляд незнакомца на ее лицо, бедра, грудь, выпирающую из-под слишком тесного платья. Ее mre[3] уже сказала, что королеве Франции будет не к лицу носить плохо пригнанную одежду.

Его рука вытягивается по-змеиному.

– Выглядит безупречно, но я не проверил ее зубы.

Маргарита пятится:

– У меня крепкие зубы, monsieur. И больно кусаются.

Папа осклабился, но мама сохраняет серьезность. Ее глаза спрашивают: «Чему я тебя учила? Все напрасно?» В зале вдруг становится жарко, и Маргариту бросает в пот.

– Ей всего двенадцать лет, – сетует мама. – Еще не научилась держать язык за зубами.

Графиня кладет руку в перчатке на запястье месье де Флажи и ослепляет его натренированной улыбкой. Monsieur обнажает свои гнилые кривые зубы:

– Ваша дочь имеет характер, non? Trs formidable[4]. Ей это пригодится, чтобы общаться с его матерью, если выйдет за короля Людовика. – Он подмигивает Маргарите: – Ma belle[5], и твои острые зубки окажутся нелишними.

Снизу доносится музыка: ребек, гитара мориска, дудки, маленькие барабаны. Рыжебородый менестрель в яркой одежде поет Kalenda Maya, желая доставить графине удовольствие словами о любви к другой Беатрисе – но, шепчет она гостю, его резкий голос только напоминает ей о другом, более памятном представлении, когда здесь же пел сам создатель этой песни Рембо де Вакейра. Она не добавила, что это было много лет назад, до нападений и осад, истощивших казну. Тогда трубадуры и тробайрицы[6] еще толпами бродили по Провансу в бесконечных празднествах, вино лилось рекой, и его было слишком много, чтобы разбавлять водой, а зал сиял в свете роскошных восковых свечей.

Едва трубадур с пронзительным голосом допел до конца, мама спешит к своему чаду и взволнованно сжимает руки дочери.

– Ты очаровала его! Молодец, Марго! Став королевой, ты спасешь Прованс.

Няня Маделина, раздевая девочку, цепляется пальцем за дырку в ее платье. Мама пожимает плечами: конечно, месье де Флажи не заметил этого мелкого изъяна. И все же, когда к ней в кресло забираются другие дочери, на лбу ее появляются морщинки. Похоже, она хочет королевской короны для своей дочери сильнее, чем сама Маргарита.

– Он смотрел на платье Маргариты или на то, что под ним? – спрашивает Элеонора.

Слишком большая, чтобы сидеть у мамы на коленях, она тем не менее устроилась там, выпихнув Санчу на пол. Маленькая Беатриса ковыляет рядом на пухлых ножках, хватая соринки с пола и бросая их обратно с радостным смехом, как будто делает что-то умное.

Маделина заплетает Маргарите косы, пока графиня рассеянно гладит золотистые Санчины волосы и рассказывает:

– Ваша сестра была спокойна, как весенний туман, и дерзка, как Ланселот. Король Людовик и его мать услышат о Маргарите Прованской одни похвалы.

Почему, ну почему Маргарита не укусила monsieur!

– Вот из меня бы точно вышла королева! – говорит Элеонора. – Я сильнее, чем Марго, и бегаю быстрее. И охотник из меня лучше.

Как же Элеонора хочет уехать из Прованса! И она не презирает французов, как Маргарита.

– Потерпи, Нора! – успокаивает ее мама. – Тебе всего десять лет – рановато для замужества.

Маргарита смеется:

– Просить Нору потерпеть – как велеть ослу пуститься в галоп.

– Мама! Ты слышала? Она назвала меня ослом!

– Ты упряма, как осел, – соглашается Маргарита.

– А что мне делать, если я права!

– Если хочешь стать королевой, Нора, ты должна властвовать собой. Сестра твоя уже научилась. – Она не упомянула грубую реплику Маргариты, когда месье де Флажи поинтересовался ее зубами.

– Мамочка, – ластится Санча, подкатившись по полу, чтобы ухватиться за мамин подол.

– Только пока ей не захочется съязвить. Тогда она не может утерпеть и сразу выплевывает свое слово, – возражает Элеонора.

– Откуда ты знаешь, как хочется съязвить? – укалывает ее Маргарита. – Ведь из твоих уст звучат одни похвальбы. Конечно, их ты не сдерживаешь.

– Мама! – Санча снова дергает графиню за подол. – А Нора тоже станет королевой?

– Мальчики! – Такое обращение раздражает Маргариту. Зачем она разговаривает с ними, как с мальчишками? Хочет, чтобы у нее были сыновья, а не дочери? – Время препирательств и соперничества, Нора, подошло к концу. Марго вот-вот станет королевой. Причем королевой Франции – самой богатой и могущественной страны. Мы должны ей помочь, а не пререкаться с ней. – Маргарите адресуется улыбка, подобно солнечному лучу. – И она в ответ поможет нам.

– А мне нравится соперничать с Марго, – говорит Элеонора. – Я всегда побеждаю.

– Тебе всегда так кажется, – отвечает Маргарита.

– Я тоже часто ссорилась с вашими дядюшками, – говорит мама. – Но с тех пор как вышла за вашего pre[7] и стала графиней Прованской, мы заодно. Так принято в Савойе. Теперь, когда Марго выйдет за короля Людовика, Савойский дом поднимется, как сверкающая звезда на самый верх небосвода. И с ним возвысимся мы, и вся наша семья, и ваши дети и внуки, если будет на то воля Божья. И если мы будем помогать друг дружке.

– А Нора тоже станет королевой? – не может успокоиться Санча.

– Я буду королевой всего мира! – Элеонора соскакивает с маминых колен и встает на ноги. – Меня не устроит маленькое королевство вроде Франции. У меня будет целая империя. – Она скрещивает руки на груди. – И не беспокойся, мама, я подарю замки и поместья всему нашему семейству.

Маргарита смеется:

– И кто же будет твой император? Пойдешь в гарем к Ступору Мунди? «Изумление Мира» – это прозвище очень подходит Фридриху II. А его образ жизни?! Разве не кощунство – назвать Христа обманщиком? От всего этого папа римский цепенел с отвисшей челюстью – правда, не столько от изумления, сколько от возмущения.

– За какого бы короля я ни вышла, он станет великим. Я об этом позабочусь.

– Мама, ты собираешься и Нору сделать королевой? – спрашивает Санча.

– Не я, а твой дядя Гийом.

Элеонора удивленно открывает рот. Мама улыбается.

– Он и Ромео видят короны на головах у вас всех. Они поклялись сделать так.

– Четыре сестры-королевы! – Элеонора пускается в пляс. – Кто-нибудь слышал такое?

– Три сестры, – говорит Санча, и от беспокойства ее восьмилетнее личико морщится. – Я собираюсь дать обет в Ганагоби.

Элеонора закатывает глаза: последний месяц Санча только об этом и говорит. Когда мамин кузен Гарсенд ушел в Ганагобский монастырь, церемония была так трогательна, что мама даже прослезилась.

– Мой благочестивый маленький стручочек, нежный, как новорожденный ягненочек, – говорит мама Санче. – Из тебя вышла бы прекрасная монахиня, будь ты уродливой или кособокой.

У Санчи волосы как будто свиты из света звезд, а глаза черны, как ночное небо, ямочка на подбородке и губы, как спелые вишни. Стыдно прятать такую красоту, которая наверняка привлечет достойнейшего жениха.

Мама поворачивается к Маргарите:

– Не будь эгоисткой. – При этих словах ее дочь потупилась и стала рассматривать руки. – Семья прежде всего. Как женщина – и как корлева – ты должна хранить верность сестрам, своим дядям и своим родителям. Мы твоя опора. Мы твоя сила.

Знает ли мама, как больно колет девочкину грудь мысль о том, что придется покинуть Прованс? Скорее всего, мама даже не задумывается об этом. К их дверям, как тень, подкрадывается граф Тулузский, готовый ворваться. Он заберет себе цветущие луга, сверкающие горы, великолепные побережья Прованса – и звезда рода Савойского скатится по небосклону ниже, чем когда-либо.

– В нашем мире состояния создаются и рушатся, не успеешь моргнуть. – Мама щелкает пальцами. – Как вы сами видели, править даже таким маленьким графством, как Прованс, небезопасно. Подумай о трудностях, с которыми столкнешься, став королевой, и в такой дали от дома! Беды будут грозить не только извне твоих владений, но затаятся даже при твоем собственном дворе. Женщины станут завидовать тебе, особенно если ты красива. Мужчин будет возмущать твоя власть над ними, тем более что ты чужестранка. Вот почему тебе понадобится помощь семьи.

– Когда я стану королевой, мне ничья помощь не потребуется, – заявляет Элеонора.

– Тебе любой урок не в прок. – Мама недавно рассказывала Маргарите и Элеоноре об античных царицах. – Даже Клеопатра нуждалась в помощи. Без Цезаря она бы потеряла трон.

– Клеопатра! – фыркает Элеонора. – Чтобы получить желаемое, она использовала свои женские чары. Нам это не потребуется. У нас ведь «мужской ум». – Эти слова мама повторяла, гордясь их строгим воспитанием, неслыханным для девочек. Маргарите вспоминается месье де Флажи: как он ел глазами ее бюст и ретировался, едва она заговорила об Аристотеле.

– Ты со своей плоской грудью не похожа на Клеопатру, – бросает она Элеоноре. – Но могла бы стать Артемизией. Помнишь? Царица-воительница. Отличалась «храбрым духом и мужской отвагой»[8].

– Это наша Элеонора полна мужской отваги, – поправляет ее мама.

Элеонора выпрямляется, как горделивый рыцарь, и машет воображаемым мечом.

В игру вступает Санча:

– А какой королевой буду я?

– Ну, это просто: Еленой Константинопольской, – говорит Элеонора. – Она стала святой.

– А по-моему, Еленой из Кэрнарфона, – замечает Маргарита, – валлийской принцессой, которая стала римской императрицей. Когда ее муж умер, она вернулась домой и стала всех обращать в христианскую веру.

– Не возражала бы стать королевой, если могла бы обратить свою власть во имя Господа, – тихо молвит Санча.

– А я бы обратила свою власть во благо семьи. – Элеонора блестящими глазами глядит на маму, уловив, по крайней мере на мгновение, лучик ее одобрения.

– Надеюсь, что буду править мудро, – говорит Маргарита. – Думаю, больше и желать нечего.

– Тогда ты похожа на царицу Савскую, – замечает мама. – Она сказала своему народу: «Я поражена любовью к мудрости… потому что мудрость гораздо лучше, чем сокровища из золота и серебра».

Маргарита чувствует, что краснеет. Если бы мама прочитала ее мысли, считала бы она ее по-прежнему мудрой?

– Я мудра лишь знанием, что ничего не знаю, – цитирует она Сократа.

– Мудрость – благородная цель, – говорит мама. – Задача на всю жизнь.

– Вот к концу жизни Марго ее и достигнет, – язвит Элеонора.

– А что Беатриса, мама? – спрашивает Санча. – На какую царицу она похожа?

– На царицу пчел, она всегда жужжит, – говорит мама.

Беатриса ковыляет к дверям, как каждый вечер. Маделина хватает ее, прикрикнув – как каждый вечер, – и Беатриса, как обычно, принимается, хныкая, звать папу, который тут же появляется.

– Должно быть, пора спать.

Беатриса вырывается от няньки и бежит к нему. Он подхватывает ее и целует в обе щеки, несмотря на сопротивление. Она не хочет ложиться спать. Говорит, что хочет остаться с папой.

Он возражает:

– Сыграю в шахматы с Сорделем. Он норовит смошенничать, а я люблю выигрывать. Это слишком возбудит маленькую девочку.

Она прижимается курчавой головкой к его плечу.

– Мне все равно. Я хочу с тобой.

– Обещаешь быть хорошей девочкой и тихо сидеть у меня на коленях?

Она кивает.

– Тогда пойдем со мной.

Когда он уходит, Маделина упирает руки в боки. Ну что тут поделаешь? Сколько раз повторяла, что малышке нужно спать? Что завтра Беатриса будет утомленной и раздражительной? Но что толку его убеждать, когда дело касается любимой дочери?

– Беатриса использует свои чары, чтобы добиться желаемого, – шепчет Элеонора Маргарите, когда они лежат в кровати вместе с уснувшей Санчей. – Это она похожа на Клеопатру.

– Надеюсь, ты ошибаешься. Помнишь, что стало с Клеопатриными сестрами?

Элеонора скалит зубы. С видом горгульи в лунном свете она поднимает указательный палец и медленно проводит им по горлу.

Маргарита

Свет судьбы

Бриньоль, 1234 год

Возраст – 13 лет

Сокол парит, выжидая, его взгляд проникает сквозь деревья и высокую траву, ловя невидимые потоки. И вдруг резкое снижение, падение на землю – и вот он снова взмывает вверх с жирным зайцем в когтях.

– Я победила! – кричит Маргарита.

– Нет! – Элеонора оборачивается к сокольничему: – Гастон! Скажи ей. Мой сокол уже загнал этого зайца.

Их зовут из chteau, и они бросаются вниз, пуская слюнки. Вчерашний ужин состоял из черного хлеба, сыра и листочков первого весеннего латука. Сегодня им обещали малину и рыбу из пруда. Элеонора, как всегда, добегает до chteau первой. Радуясь победе, она не замечает взгляда мамы на ее рубашку, порванную и запачканную утром, когда она скатилась по склону холма. Или, скорее, предпочитает не замечать.

Девочки сидят за столом в огромном зале, рядом с матерью. С другой стороны папа увлеченно разговаривает с дядей Гийомом и Ромео, приехавшими сегодня после посещения французского двора. Маргарита ловит дядин взгляд, и он подмигивает ей. Но это ничего ей не говорит: привез он брачное предложение или нет. Неподалеку менестрели играют на дудках и барабанах, а жонглеры в ярких коротких рубахах и рейтузах стоят на головах и ходят колесом. Позади них рыцари препираются за места ближе к главному столу, а трубадуры пихают друг друга локтями и посмеиваются. Папин любимец, рыжий скандалист Бертран д’Аламанон, строчит стихи у себя на ладони и показывает их жирному Сорделю, который обхватил и словно удерживает свой живот, чтобы не разорвался от плотного обеда.

– Король Франции хочет Марго. – Дядя Гийом поднимает руку, чтобы слуга больше не разбавлял его вино. – Человек, которого они присылали сюда прошлой зимой, привез живописную депешу.

– «Девочка с приятным личиком, но еще более приятной верой», – цитирует Ромео и сияет, словно сам сочинил эту фразу.

Приятной верой? Ее религиозный пейзаж усыпан сожженными и обезглавленными телами катаров[9], некоторые из них были поэтами. Еретики, клейменные за критику папы римского. Вырезанные французами. Ее вера – это капля крови на острие меча, не замеченная месье де Флажи, любовавшимся ее грудью.

– Ты ведь сказал, его доклад был живописным, – говорит папа. – Эта характеристика вялая, разве нет? Словно наша Марго – простушка, которую ждет монастырь.

– Именно этого мы и хотели: чтобы Белая Королева так и подумала. – Дядя Гийом залпом осушает свой кубок и жестом требует еще. – Бланка Кастильская не допускает к своему двору красивых женщин.

Слышится крик. Слуги в неотбеленных рубахах и холщовых шапках вносят в зал накрытые подносы, которые ставят сначала на стол графа с графиней. Предвкушая малину, Элеонора тянется к блюду, пока крышку еще не подняли. Маргарита пинает ее под столом и шепчет:

– Здесь дядя! Не забывай о манерах.

Элеонора отдергивает руку, и мама поднимает крышку. На каждом круглом блюде лежит по ломтику сыра, буханке ржаного хлеба и тщедушные стебельки зелени. Мама так сжимает зубы, что, кажется, от малейшего толчка ее голова может треснуть.

– Что это?

Слуга прокашливается и выдавливает:

– Сыр. И хлеб. И немного раннего латука из огорода.

– Нам обещали малину, – обиается Элеонора. – И рыбу.

Графиня шикает на нее, но слуга объясняет:

– Несколько недель не было дождя. Садок с форелью высох, рыба сдохла. Огород завял от недостатка влаги, несмотря на ежедневную поливку. Что касается малины, на кусты налетели птицы и склевали все ягоды. Если не считать молока и пшеницы, кладовые пусты – и нет денег, чтобы их наполнить.

Графиня встает:

– Так дело не пойдет. Девочки, идите скажите прислуге, чтобы укладывали ваши пожитки. Сегодня мы ужинаем в Бриньоль.

У Маргариты текут слюнки при одной только мысли о персиках – а в Бриньоле они словно падают с деревьев. Сейчас еще рановато для сбора урожая, но там ждут другие лакомства, поскольку дождь и солнце в Бриньоле чередуются совершенным образом, даря овощи и фрукты круглый год. Рядом с ней в повозке Элеонора играет в кости – бросает на сиденье камушки.

Мама тихонько поет, а Санча прижалась к ее руке и слушает:

Бриньоль принадлежит маме; городок, сады, площадь, белый дворец – все это подарил ей папа по случаю свадьбы. Ощущая свежий ветерок на лице, Маргарита напевает chanson Бернара де Вентадура. Что из прованских сокровищ она любит больше всего? Мустьер с его изрезанными скалами? Когда взбираешься на них, так захватывает дух. Ей вспоминаются холмы в Эксе, где она с сестрой столько раз скакала верхом, взметая аромат лаванды; фруктовые сады Бриньоля – не только персики, но и сливы, которыми она объедалась до тошноты; теряющиеся в голубизне марсельские пляжи, где папа закапывал своих девочек по шею в песок и потом делал из него им рыбий хвост, как у русалок; Альпы, окружающие Прованс, как бриллиантовое ожерелье. У их подножия они с Элеонорой нашли тайную пещеру, полную чудесных камней, и изображали из себя фей. Но нет – больше всего она, пожалуй, любит Тараскон. Он стоит на широкой равнине, украшенной лентой Роны, с могучей крепостью, чьи высеченные статуи и горгульи словно оживают в лунном свете (фантазерка Элеонора клялась, что они и правда оживали), и где трубадуры и тробайрицы наполняют сады песнями. В Тарасконе им ничто не грозит, так как никакая осада, никакие смерт-ные – то бишь Тулуза – не одолеют его мощных укрепленных стен.

Он хочет ее. Скоро король Франции Людовик сделает предложение, и ее жизни в Провансе придет конец – на время. Когда папа умрет (дай бог, через много-много лет), она станет графиней Прованса и сможет ездить между своим графством и своим королевством – заботиться об одном и терпеть другое. А до тех пор Франция будет казаться чистилищем и жизнь там – тоскливым ожиданием. Прованс – вот обитель ее счастья.

– Мама, – зовет Санча, – Марго плачет.

Мама прекращает качать малышку Беатрису.

– Я люблю Прованс, – говорит Маргарита.

Графиня вздыхает и дарит дочери то, что Маргарита с Элеонорой прозвали Улыбкой Бесконечного Терпения.