Любовь и верность Робинсон Мэгги

Глава 31

Оттолкнув пухлые пальчики Мэри, Алек направился к окну башни. Плиты внизу оттирали тысячу раз, но он был готов поклясться, что до сих пор видит на них кровь. Он даже не очень сердился на то, что она рылась в его столе. В этом есть и его вина – дневник лежит там, где любой может его найти. Его надо было уничтожить, вместо того чтобы устраивать самому себе пытки, читая его все эти последние месяцы.

Алек положил руку на стекло. Одну из своих бесполезных, неуклюжих лап, которая большинству не приносила ничего, кроме страха.

– Ты ничего не понимаешь, – промолвил он.

– Тогда объясни мне.

Вид из окна всегда успокаивал его. Тени и облака над горами были частью его самого, как и воздух, которым он дышит. Но сегодня Алек ничего не почувствовал.

Сколько раз Эдит стояла на этом самом месте, чувствуя себя загнанной в ловушку?

– Я оставил Эдит одну в этой башне, хотя мне не следовало этого делать. Она была так молода – совсем девочка, когда мы поженились. Она не пожелала поселиться в комнате моей матери почти сразу – возможно, потому, что та находилась рядом с комнатой отца, которая потом стала моей. Эдит боялась, что я приду и побеспокою ее.

– Вообще-то исполнение супружеского долга – это не совсем беспокойство, – заметила Мэри. – Ты ведь не пытался овладеть ею силой?

Алек почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Даже Мэри усомнилась в его чести.

Всю жизнь он был проклят и обречен из-за своих размеров и силы. Только братья его понимали, потому что они такие же, как Алек. С ними он мог бороться, но никогда не прикоснулся бы к женщине, не пытаясь быть осторожным.

– Нет, конечно, – покорно промолвил Алек. Может, Мэри не поверит ему, ну и что? Она вернется в Лондон, к своему бизнесу, своим секретам, а он останется здесь, один, потому что тут его место. – Я оставлял ее и отправлялся развлекаться в Лондон, но даже когда я возвращался, мы жили разной жизнью. Она одна завтракала. Одна обедала. Я оставил все попытки сойтись с нею. Мы почти не разговаривали, а если и разговаривали, то спорили.

Алек провел рукой по несуществующей бороде. Ему ее не хватало. Что ж, теперь, когда больше нет необходимости угождать Мэри Арден, он может снова отрастить ее.

– Мы могли бы состоять в «белом» браке. Некоторые так живут. Но я не мог сдерживать себя. Я думал своей плотью. Я был готов трахать кого попало. Может быть, я до сих пор это делаю.

Алек услышал, что Мэри издала какой-то шипящий звук, когда поняла, как он ее оскорбил. Он не хотел обидеть ее, но после сегодняшнего дня Алек ни в чем не был уверен. В самом деле, кто такая Мэри? Невинная девственница или сговорчивая бизнес-леди? Как бы там ни было, она – особа, которая без большого труда раскрыла его постыдную, тщательно оберегаемую тайну. Он слабеет у нее на глазах.

– Алек, она отвергала тебя все годы вашего брака, – заговорила Мэри. – Она заставляла тебя чувствовать себя, как… – Алек слышал, как Мэри подбирает слова, которые заденут его. Да он сам много раз называл себя этими словами. Хищник. Распутник. Животное.

– Да-да, она заставляла меня чувствовать себя зверем, – кивнул он. – Каким бы нежным я ни пытался быть, она всегда меня отталкивала. Но я должен был понять и стать более настойчивым. Она так меня боялась, что предпочла лишиться жизни, чем сказать мне правду.

– Быть может, она боялась сказать тебе, что нарушила брачные клятвы, – заметила Мэри.

Алек покачал головой. Если бы все было так просто.

– Когда я делал это сотни раз? Ты же знаешь, чтоу меня за репутация, и я ее заслуживаю. Нет, все было куда хуже. Гораздо хуже.

Алеку было необходимо сказать Мэри все. Он сел на стул возле окна. Девять месяцев назад Эдит забралась на этот стул, обитый жаккардовой тканью, чтобы прыгнуть в объятия смерти.

– Эдит носила ребенка Бауэра, Мэри, – сказал он. Алек был рад, что его голос не дрогнул, ведь он ни разу не произносил эти слова вслух. Даже Эван об этом не знал. – Добрый доктор предложил избавиться от ребенка, но ясно, что Эдит не смогла через это пройти. Насколько я понимаю, ты не дошла до этой части дневника.

Эдит пыталась сказать мне об этом, но я не обратил на ее слова должного внимания. А потом мы поссорились из-за какой-то обычной ерунды – ты можешь себе представить, сейчас я даже не помню, из-за чего именно. Я пытался много раз, но все в голове, как в тумане, – обычные обвинения и контробвинения, сменяющие друг друга, как подергивающиеся кадры на кинопленке. Она убежала от меня, пришла сюда и выпрыгнула из окна.

Алек не решался оглянуться на Мэри, его взор был устремлен на каменный двор внизу.

– Я бы заботился о ребенке, как о своем собственном, клянусь, даже если бы это означало, что Эван не получит наследства и титула. Я всегда хотел детей – ради этого я и вступил в брак. Какая ирония судьбы! У меня детей не будет никогда, а ребенок Эдит потерян для меня навсегда. Она не доверила мне вырастить его. Для нее было лучше убить себя и своего малыша, чем поверить в то, что я смогу совершить правильный поступок.

– О Алек! – Он услышал, как сзади зашуршали юбки Мэри, – подойдя к Алеку, она села позади него. Он все еще не мог повернуться к ней, не мог встретиться лицом к лицу со своей неудачей.

Слава богу, что Мэри не пыталась прикоснуться к нему. Алеку казалось, что он разобьется вдребезги, если она это сделает. Тишина в этой комнате имела собственный звук, и Алек никогда еще не чувствовал себя таким уязвимым. Его признание положило конец тому, что было между ними. И это хорошо. По крайней мере Мэри поймет, почему он не подходит ни одной женщине.

Молчание затянулось. Почему она просто не встанет и не уйдет? Он распорядится, чтобы утром их увезли на железнодорожную станцию, если Оливер найдет в себе силы оторваться от Мака.

– Ты не можешь ругать себя за это, – наконец промолвила Мэри. – Эдит просто была неуравновешенной. – Она говорила очень тихо. Разумно. Говорила так, будто он был ребенком, которого обидели.

Алек повернулся к Мэри, его голос зазвучал громче, чем прежде:

– Ты слышала хоть что-то из того, что я сказал?

– Каждое слово, – ответила Мэри. – Она совершила ужасный поступок. Именно она, к тебе это не имеет никакого отношения. Ты целых четыре года был терпелив с нею. Большинство мужчин в такой ситуации потребовали бы законного раздельного жительства или даже развода. Ты дал ей все, чего она хотела, но она все же предала тебя.

Алек обвел рукой комнату, в которой явно был переизбыток украшений.

– Я всего лишь давал ей вещи, – сказал он. – Они ничего не значат.

– Для нее они значили достаточно, раз уж она писала о них в дневнике – страница за страницей подробных описаний мебели, украшений и платьев. Ты был очень щедр.

– Я пытался купить право понравиться ей, – с горечью произнес Алек. – Но это не помогло.

– И не могло помочь! Алек, ты добиваешься чего хочешь. Но в душе ты добрый человек. Ты бы никогда не попытался соблазнить меня. Помнишь, это я тебя попросила об этом. Если Бауэр хоть в чем-то тебя превосходит, так это в том, что он видит слабости людей и пользуется этим. Я не думаю… – Мэри помолчала, – …не думаю, что Эдит в последние дни пребывала в здравом рассудке. Она была отличным кандидатом для спа Бауэра – неземная, легко возбудимая, богатая и истеричная в прямом смысле этого слова. И еще она была так молода. Незрела для своих лет. Большинство женщин в двадцать один год уже становятся матерями. Ты сам говорил мне, что у нее не было друзей, и ее семья с готовностью отдала ее тебе. Из того, что ты сказал и что мне удалось прочитать в ее дневнике, оставшиеся в доме слуги ее не любили. Она сама жаловалась на это.

– Она была очень непостоянна. – Сначала полеты фантазии Эдит приводили Алека в восторг. Она была так красива, что ему казалось, что он даст и простит ей все, однако он не подозревал, какую цену ему придется за это заплатить.

– Ты только послушай себя, ты прощал то, что не прощают. А теперь выслушай меня. Ты не можешь винить себя в том, что произошло. Ты все время защищал ее репутацию ценой своей собственной.

– Но что хорошего могло бы получиться, если бы я сказал правду? Никто не поверил бы мне, и я казался бы еще худшим негодяем, чем есть. Я давно понял, что никто не может выиграть в этой ситуации, и уж точно не бедная Эдит. Дело в том, что она была в отчаянии, а я ей не помог.

– Я не собираюсь сидеть тут и спорить с тобой, – заявила Мэри. – Ты ошибаешься, а я права. – На ее лице появилось решительное выражение, и на мгновение Алек увидел перед собой ту семидесятилетнюю женщину, которой она когда-то станет. Неудивительно, что она может обводить людей вокруг пальца. Будет ли Мэри рядом, чтобы он мог видеть, как она взрослеет и стареет с каждым днем? Выслушивать ее лекции – надоедливые и многословные? Да, Мэри задевала какие-то струны в его душе, о существовании которых он и не подозревал!

Алек Рейнберн никогда не думал, что сможет полюбить. Люди его круга не любят. Не должны любить. Его отец полюбил и получил то, что получил. Он влюбился в дочь своего арендатора. Когда страсть межу ними погасла, что было неизбежно, этот мезальянс превратился в сплошное несчастье. Его родители были более или менее цивилизованными людьми, но Алека и его братьев было не обмануть. Бурный нрав его матери заставлял ее с отвращением относиться к тому, что отец делал или чего не делал. Старый барон предпочитал бо€льшую часть времени прятаться в Лондоне, как потом поступал и Алек. И этот человек ездил туда не видами любоваться.

Считалось, что для мужчин нарушать брачные клятвы – дело обычное. Он хотел Эдит, да и кто не хотел ее в тот год, когда она стала дебютанткой? Но их даже временно не согревало обоюдное тепло, а о медовом месяце Алек вспоминал лишь с грустными сожалениями, сопровождая свою последнюю любовницу на Бонд-стрит.

Интересно, каково это – быть женатым на женщине не переменчивой, а разумной? Трезвомыслящей? На женщине, мудрым советам которой внимали лакеи и виконты? На женщине с рыжеватыми волосами, с золотистой, покрытой веснушками кожей, с упрямым подбородком и бюстом, который можно описать только словом «волнующий»?

– Ты права, а я ошибаюсь, – повторил Алек. Если бы все было так просто.

Мэри кивнула:

– Именно так.

Что за черт! Может, он мог бы убедить себя не думать несколько дней о чем-то неприятном или важном. Просто устроить себе чувственную интерлюдию, прежде чем прошлое вернется, чтобы вновь преследовать его? А для того чтобы быть виновным и несчастным, у него останется вся жизнь.

Алек встал.

– Давай уйдем отсюда. Это в случае, если ты все еще хочешь день-другой провести в сторожке у ворот.

Мэри подняла на него глаза и улыбнулась с таким выражением, словно у нее не было причин обижаться на Алека и сердиться на его привычку все превращать в неразбериху.

– Ты обещал мне отпуск, – напомнила она. – И я не собираюсь сразу уезжать отсюда.

– Даже после того, что я тебе сказал? Ты – самая необыкновенная женщина.

– Я не хотела бы огорчать твоего брата и лакея, которые ради нас столько времени потратили на то, чтобы привести сторожу в порядок, – заметила Мэри.

Он ничего не скажет ей о крысах.

Глава 32

Мэри придерживала шляпку, пока Алек гнал свой «пегас» по старому лесу. Проселочная дорога к северной сторожке была куда хуже общественной дороги, по которой они приехали в Рейнберн-Корт. Ветви деревьев шатром нависали над ними, не пропуская солнечный свет и загораживая горы и небо. В воздухе стоял аромат сосен и древней земли. У Мэри было такое чувство, будто она окунулась в зеленое море, мрачный свет которого немного угнетал.

– Никто больше сейчас не ездит по этой дороге, – перекрикивая шум мотора, сообщил Алек. – Да это и так видно. – Автомобиль съехал в канаву и каким-то чудом вынырнул из нее. Алек переключил скорость и чуть притормозил, завидев впереди каких-то шустрых зверюшек. «Пегас» распугал целый отряд рыжих белок, которые теперь болтали у них над головами, когда они проезжали под ними.

Наконец они приблизились к каменному дому, чуть уступавшему по размерам тому, который они видели у главных ворот. Алек припарковался в расположенной рядом со сторожкой конюшне, помог Мэри выйти из машины, забрал их чемоданы и набросил на автомобиль кусок брезента.

В его чемодане были кондомы, и Мэри намеревалась воспользоваться ими. Алеку нужна любовная связь, нужна она.

Неудивительно, что он был полон желания одолеть Бауэра. Мэри изо всех сил старалась не показать своего ужаса, когда Алек раскрыл ей правду о смерти Эдит, но она действительно была потрясена. Жить под таким гнетом – неудивительно, что Алек старался забыться в лондонских увеселительных заведениях. Как Мэри ни старалась, ей не удалось найти в своем сердце симпатии к Эдит, потому что то, что она сделала, погубило три жизни.

Сможет ли Алек быть счастливым и найти нормальную женщину, с которой разделит свою жизнь? Он этого заслуживает.

Мэри просчиталась, и просчиталась жестоко. Впрочем, это было неизбежно. Она всегда была так занята, строя отношения между другими людьми, что построить собственные отношения с кем-то казалось затруднительным. Правда, с Алеком у нее «отношений» нет. Все началось с делового соглашения, которое переросло в нечто, чему не было названия в ее лексиконе.

Разумеется, движущей силой этого была страсть. Трудно оставаться безучастной при виде великолепного тела лорда Алека Рейнберна. Но есть и что-то большее. Мэри по душе его общество, его разговоры, поддразнивания.

Ей нравились его прикосновения. Ох, опять она о страсти, с грустью подумалось Мэри.

Толкнув дубовую дверь плечом, Алек пригнул голову и вошел в узкой коридор сторожки. Поставив чемоданы на каменный пол, он повернулся к Мэри.

– Ну, что скажешь?

В доме пахло лимоном и лавандой, букетики которой свешивались с грубых балок на потолке. Лестница оказалась перекрыта веревкой, так что подняться наверх и осмотреть второй этаж было невозможно.

– А что наверху? – спросила Мэри.

– Крохотная спаленка и куча всякого поломанного хлама, насколько я понимаю. Мой брат и Мак отнесли туда все ненужное. Внизу есть две спальни, так что ты сможешь побыть одна, если захочешь.

Вообще-то Мэри не собиралась спать вместе с Алеком, хоть она и спала с ним прошлой ночью. Но она может позднее решить, в какой из комнат проведет ночь.

Да уж, день был долог, а солнце все еще стояло высоко над горами. Пожар, признания, близость – только одного из этого списка было бы достаточно для того, чтобы окончательно вымотать ее. Однако в сердце Мэри зародилась надежда, когда Алек стал показывать ей маленькое жилище.

Справа от лестницы находилась небольшая кухня, в которой стояли простой деревянный стол, две лавки и черная просевшая плита, явно видавшая лучшие дни. Котелки с вмятинами свисали с крючьев на стене. Несколько корзин с продуктами и голубая миска с тремя яблоками стояли на столе.

– Что-нибудь придумаем с этим, – сказал Алек, кивком указывая на провизию. – Ты готовишь?

– Немного. – Но недостаточно для того, чтобы произвести впечатление на Алека, да и вообще на любого мужчину.

– Тогда будем готовить по очереди. Я жарю тосты так, что французскому ресторатору Огюсту Эскофье и не снилось. Давай пройдем в гостиную.

Они пересекли холл и оказались в другой части дома. Гостиная тоже оказалась совсем маленькой, но кто-то поставил на пустую каминную полку бутылку с цветами. Из мебели в комнате были пыльный на вид диван, один стул, какие-то странные столы, а на полу лежал потертый ковер. Конечно, этот дом лишь отдаленно походил на великолепный Рейнберн-Корт, но в нем было свое очарование. Из блестящих окон с волнистыми стеклами открывался чудесный вид на многолетний сад с обилием цветов. Расписная дверь, находившаяся рядом с камином, вела в другую спальню. И стеганые одеяла, и постельное белье были снежно-белыми – их явно принесли сюда из главного дома.

– Дом, милый дом, – промолвил Алек. – Признаться, я должен обратить твое внимание на ночные горшки под кроватью. Но в задней части сада, за кухней, есть уборная. Никто не жил здесь по крайней мере пять лет, так что там должно быть неплохо. Мак говорит, что он собственноручно смахнул паутину с сиденья. Ну что, тебе хочется с криками сбежать отсюда или поселиться здесь?

– Здесь замечательно, – искренне ответила Мэри. – Я почти готова к тому, что в дом вот-вот заглянет Белоснежка или один-другой гном.

– А если бы речь шла о «Джеке и бобовом стебле», я был бы твоим великаном. Вообще-то я не так планировал твой отдых. Если нам пообещают, что о Бауэре позаботятся, мы сможем вернуться в Рейнберн-Корт и слушать там стук молотков. Ты хочешь есть? Думаю, настало время для чая.

– Честно говоря, я умираю с голоду. – Должно быть, секс тому способствует. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она поела сыра с хлебом на ленч.

Алек без особого труда разжег старую плиту, налил воды в медный чайник и поставил его на огонь. Мэри заглянула в корзину – снова хлеб с сыром, жестянка с раскрошившимся смородиновым печеньем, кусок ветчины. Мэри резала и накрывала на стол, пока Алек готовил чай.

Фарфоровая посуда была разрозненной, но это не имело значения. Усевшись за стол, они стали есть.

– Мак принесет еще еды, – пообещал Алек. – То, что ее сейчас маловато, означает, что кладовые в доме почти опустели.

– Все чудесно, – заверила его Мэри. Нынешний обед напомнил ей, как она с родителями пила чай в комнате над магазином, когда была еще совсем маленькой девочкой. До того как ее отец достиг успеха, у них было полно раскрошившегося печенья и старых жестяных банок, наполненных чем-то таинственным, что не удалось продать в магазине.

– На ужин я смогу приготовить тосты с сыром, – сказал Алек.

Мэри улыбнулась.

– Я наелась, а ты приготовь себе, если хочешь. – Такому великану, как Алек, надо часто есть. Не то чтобы он был толстым – просто все части его тела были крупными.

– Если ты не против того, чтобы убрать со стола, я приготовлю для тебя кое-что, – проговорил Алек, вставая.

Мэри была не против. Невозможно представить себе, как Алек с закатанными рукавами возится у раковины. Бароны не моют посуду.

– Приходи ко мне в заднюю часть сада, когда управишься тут, – сказал он. – Еще довольно долго будет светло. Сначала я думал, что мы сделаем это в гостиной, но забыл, как она мала.

Сделаем? Что сделаем? Молча согласившись на его предложение, Мэри подумала, что их ждет очередное сексуальное приключение, но не думал же Алек, что она способна на какие-то акробатические номера? Кушетка в гостиной слишком короткая – и бугристая, чтобы можно было использовать ее для таких целей. Мысль о том, что ей придется лечь на потертый ковер, была Мэри не по душе, так что она поняла его замечание про гостиную. Но что плохого в спальнях?

Ей не хотелось раздеваться донага в садовых зарослях! Там могут быть жучки и еще бог знает что. А вдруг пастух или еще кто-то забредет сюда и увидит, как они занимаются любовью, – нагие, как Адам и Ева, только вдалеке от Эдема.

Впрочем, Мэри теперь казалось, что Нагорье находится очень близко к раю. И даже в ветхой сторожке есть свое очарование.

В высоком окне над раковиной Мэри видела голову Алека, который, насвистывая, ходил по окруженному каменной стеной саду. Она вытерла руки полотенцем, забралась на лавку и выглянула в окно. Алек снял пиджак, жилет и галстук и косой яростно скашивал высокую траву. Она падала ему на ноги и отлетала на грядки, на которых когда-то, вероятно, выращивали овощи. Алек расчистил большой неровный четырехугольник-трапецию? Мэри лучше знала алгебру, чем геометрию. Участок, по размеру вдвое превышающий гостиную, был выкошен, пока она всего лишь помыла посуду и убрала остатки еды. Возле двери, ведущей в конюшню, стоял большой деревянный ящик, а на нем лежало что-то, завернутое в старое стеганое одеяло. Мэри как завороженная наблюдала за тем, как Алек вошел в сарай, вынес оттуда ржавые грабли и собрал всю скошенную траву в одну кучу.

Заниматься любовью с Алеком в гаснущем свете дня – такое должно было шокировать Мэри, но вместо этого по ее телу пробежала волнующая дрожь. Если он собирается овладеть ею на газоне, она всегда сможет расстелить то старое одеяло, прежде чем подхватит клещей. У нее нежная кожа, да и бороться с природой бессмысленно, тем более что та всегда побеждает.

Спустившись с лавки, Мэри вытерла посуду, чувствуя, что ее сердце забилось чуть быстрее. Она сегодня нарушила так много правил, что еще одно нарушение ничего не значит. Обещание быть честной с Алеком относилось и к ней самой: она хочет Алека – в себе или рядом с собой. Мэри превратилась из респектабельной старой девы в шлюху в считанные дни, однако она подозревала, что Алек производит такой эффект на женщин без всякого труда. Теперь, когда она узнала причину душевных ран, скрытых под его грубоватой внешностью, Мэри была окончательно сражена им.

Однако она не сможет изменить Алека, порезвившись с ним на траве. Только в романах любовь доброй женщины творит чудеса до последней страницы. За четыре года работы в агентстве миссис Ивенсон Мэри увидела немало и понимала: ждать, что меланхолия Алека рассеется за один вечер, бессмысленно. И все же этот вечер у нее был, и она намеревалась использовать его – быть может, не очень мудро, но с пользой.

Решив удивить – и шокировать – его, она сбросила туфли, расстегнула все крючки и пуговицы на платье и, оставшись в корсете и сорочке, вынула из волос все до последней шпильки. Мэри просигнализирует Алеку, что она готова ко всему, что у него на уме. Пусть он завершит работу, раздев ее.

Нет. К чему тратить драгоценное время? Мэри расшнуровала корсет, сорвала с себя сорочку и аккуратно сложила вещи на кухонном столе. Старые привычки умирают медленно.

Набрав полную грудь воздуха и отбросив волосы на спину, она вышла из кухни на прохладную скошенную траву. Рот у Алека раскрылся, а платок, которым он вытирал лоб, выпал из его руки на сапог.

– Я закончила, – хрипло проговорила она.

– Святая Богородица! – выдохнул Алек. Он не шелохнулся, не подошел к ней.

Неужели она совершила ошибку? Неправильно истолковала его мысли? Может, он и не собирался ничего делать с ней сегодня днем, несмотря на то, что привез ее сюда? Внезапно испытав чувство стыда, Мэри бросилась к деревянному ящику и приподняла край одеяла. Она сможет завернуться в него и избавиться от дальнейшего унижения. Теперь понятно, что она все неправильно поняла, что было совсем на нее не похоже.

В голове у нее была полная сумятица, Мэри чувствовала, что щеки горят, в то время как все тело стынет от холода. О чем только она думала? Впрочем, понятно, что она не думала вообще. Но Алек был так мил во время чая, что она приняла его поведение за сексуальное желание. Мэри потянула одеяло на себя, и ящик накренился.

– Осторожно! – закричал Алек, наконец сбрасывая с себя оцепенение. Подбежав к Мэри, он вытянул одеяло из ее застывших пальцев. – Тут фонограф, – сообщил он. – Я попросил Мака принести его и несколько восковых валиков. Хотел научить тебя танцевать вальс. Но, похоже, у тебя возникли другие идеи, и они мне нравятся куда больше.

– Ч-что?

Алек закутал Мэри в одеяло. Его явно не хранили с букетиками лаванды в ящике для белья, и Мэри не была уверена что аромат «о-де-килт» [8]такой же приятный, как у этого растения. Опустив глаза, Мэри увидела, что из одеяла в тех местах, где простежка распоролась, вылезают куски ватина. И на белой вате виднеются крохотные черные точки. Это, конечно, не жучки, но…

– Ну знаешь… Танцы… Раз-два-три, раз-два-три… Как-то вечером ты мне сказала, что ни разу не была на балу, и я подумал, что…

– Мыши! – вдруг завопила Мэри. Бросив одеяло Алеку, она стала прыгать на месте.

– Нет, конечно, – сказал Алек, начиная яростно трясти одеяло.

– Нет, сейчас их тут нет, но они свили в нем гнездо. И гадили на него! О! – Мэри стала стряхивать воображаемый мышиный помет со своей кожи, покрытой мурашками.

Алек был явно обескуражен.

– Боже мой! – воскликнул он. – Боюсь, это моя вина. Я схватил первое одеяло, попавшееся под руку, в сарае, чтобы прикрыть фонограф и устроить для тебя сюрприз.

– Ты меня удивил, все в порядке, – вымолвила Мэри, чувствуя себя очень глупой. И очень обнаженной.

– Может, хочешь еще раз принять ванну? Уверен, что смогу набрать несколько ведер воды и разогреть ее.

Три ванны в день! Какая роскошь! Но Мэри видела в кухне жестяную сидячую ванну, и та не произвела на нее большого впечатления. К тому же она куталась в одеяло всего несколько секунд.

– Со мной все в порядке, только моя гордость уязвлена. Ты решишь, что я очень развязная, ведь я сняла с себя всю одежду… – Вот бы земля разверзлась перед нею и поглотила ее целиком.

– Мне такая развязность вполне по нраву, Мэри, – заявил Алек. – Пойдем со мной.

Глава 33

Солнце уже опустилось за горный хребет, но небо все еще было достаточно ярким, чтобы Алек мог разглядеть каждый дюйм ее изящного тела. Она шагнула в его объятия и задрожала. Алек ощутил запах мыла, травы и Мэри – головокружительное сочетание.

Когда она отворила дверь кухни, он подумал, что его сердце может остановиться. Для невысокой женщины Мэри была очень… властной. Интригующей. Все в ней – бледная кожа, распущенные рыжие волосы – буквально молило о прикосновениях.

Прошло всего несколько часов с тех пор, как они ссорились. Меньше, чем с тех пор, когда их тела сплелись в объятиях. Алек чувствовал себя маятником, которого раскачивает от одной экстремальной ситуации к другой. Мэри Ивенсон волновала его, выбивала из привычной колеи.

Но сейчас он чувствовал себя уверенным, прижимая к себе эту обнаженную женщину в удлиняющихся к вечеру тенях. Она заслуживает танцев, и он – именно тот самый мужчина, который обучит ее танцевать. Кто сказал, что для этого нужна одежда? Ни удушающего накрахмаленного белого галстука, ни запатентованных кожаных бальных туфель. Этим вечером он будет диким. Первобытным.

Он накрыл ладонью гладкую щеку Мэри.

– В отеле ты говорила, что слишком стара для того, чтобы учиться танцам, – напомнил Алек. – Я намерен доказать, что ты ошибалась.

У Мэри был неуверенный вид.

– Я не танцевала с тех пор, когда ходила в школу.

– С моей точки зрения, это преступление. Ты создана для танцев. – Алек положил одну руку ей на талию, другой поднял ее руку и наклонился, чтобы поцеловать кончики пальцев Мэри. – Примерно так. Но я думаю, что вы в очень даже выгодном положении, мисс Ивенсон. Движения человека не так скованны, если ему не мешает сжимающая его одежда.

– О, мне так стыдно, – пробормотала Мэри в его рубашку.

– Не стесняйся! Ты кажешься мне великолепной. Разве ты не говорила мне весьма часто, что всегда права? «Ты ошибаешься, а я права» – не твои ли это слова? – Выпустив Мэри из объятий, Алек быстро избавился от собственной одежды. Мэри смотрела по сторонам, на сад, но только не на Алека, ее щеки по цвету стали походить на вьющиеся розы у двери в кухню.

– Итак… – Алек сунул пальцы в восковой валик и поставил его на оправку фонографа. – Музыка будет звучать всего пару минут. Когда ты на настоящем балу, она, разумеется, играет дольше – это настоящее удовольствие для молодых деревенских жителей, находящихся в поре первой любви. А тебе известно, что когда крестьяне танцуют свой первый вальс, их лица соприкасаются? Боюсь, мне придется тебя приподнять, чтобы сделать это.

Когда Алек еще был совсем молодым, при мысли о том, что он будет кружить по танцполу хорошенькую девушку, его плоть скандально отвердевала, и было это не один раз. Сейчас он был близок к такому же состоянию.

Валик уже износился от частого использования, и тихий звук был несравним со звуком оркестра. Несмотря на это, лицо Мэри осветилось радостью, когда она парила над свежескошенной травой, а ее дразнящее тело то и дело касалось Алека. Он слишком крепко прижимал ее к себе, но разве это имеет значение?

Было неудобно останавливаться каждые две минуты, чтобы менять валик, так что через некоторое время Алек оставил в покое фонограф фирмы «Эдисон голд моулдед рекордз» и стал просто кружить Мэри без музыки. Сначала он тихо считал, а потом и вовсе замолчал.

Тени постепенно становились гуще, воздух остывал. Это были самые необычные сумерки в его жизни – наедине с Мэри, в заброшенном саду, в первозданной наготе, когда их тела двигались под их внутреннюю музыку. Они кружились, сталкиваясь и отстраняясь, не сводя друг с друга глаз. Мэри преодолела свое смущение и теперь улыбалась Алеку, словно он был принцем.

Но он не принц. И никогда им не будет. Но сейчас, под искренним взглядом Мэри Ивенсон, Алек чувствовал себя лучше, чем когда бы то ни было.

«Забудь о прошлом», – сказала она ему. Может, это и возможно, если она будет находиться в его объятиях.

– Ты замерзла? – спросил он, слегка задыхаясь.

– Немного.

Он должен еще крепче прижать Мэри к себе, поцеловать ее, накрыть своим телом, чтобы согреть. Упасть на траву и отдаться на волю природы. Но сделать так – означает воспользоваться ситуацией, из-за чего они потом будут испытывать неловкость.

– Думаю, на сегодня достаточно, – сказал он. – Пойдем в дом, я разожгу камин в гостиной. Можем выпить немного вина. – Температура воздуха упала, и Алек сам почувствовал это, хоть его кожа и была покрыта испариной.

Завернув фонограф в драное стеганое одеяло, Алек снова поставил его в угол, куда его прятал Мак. Возможно, завтра они снова потанцуют.

– Мне надо одеться, – сказала Мэри, остановившись у кухонной двери.

Алек приподнял одну бровь.

– Зачем? Ты и так хороша.

Так оно и было – Мэри была словно соткана из золота, слоновой кости и меди, поблескивающих в угасающем свете дня. Алеку захотелось писать картины так же, как его брат Ник, – он бы увековечил ее совершенство в этот вечер, чтобы любоваться им в другие вечера, когда Мэри уже уедет.

Мэри прикрыла груди руками.

– Тебе не нужно быть добрым, – сказала она.

– Добрым?! Вы переоцениваете меня, мадам! Я не святой, я просто наблюдательный парень. Ты прекрасна!

– Я никогда в жизни не была прекрасна, Алек. Во всяком случае, никто мне не говорил об этом. Возможно, солидной была. Но это не одно и то же.

Мэри так помрачнела, что Алек рассмеялся.

– Ты точно общалась не с теми джентльменами, – заявил он. – Я мог бы любоваться тобой всю ночь и не устать от этого. – Он взъерошил волосы Мэри, соблазнительно спадающие ей на одно плечо. – Вот что я тебе скажу. Если ты будешь чувствовать себя свободнее, надевай свое платье. Я найду что-нибудь в кухне, и мы сможем передохнуть перед тем, как лечь в постель. Стыдно признаться, но я чувствую себя уставшим после того, как кружил тебя по саду. Я не в форме.

– Ну не скажи! Ты прекрасен.

– Лесть найдет тебя повсюду. Иди оденься, а я через минуту присоединюсь к тебе.

Небо обретало цвет бирюзы и лаванды, а горы постепенно становились темно-синими. Алек остановился на газоне, вдыхая прохладный горный воздух. С ним ничто не сравнится. Все эти блистающие месяцы в Лондоне не стоили одного глотка здешнего воздуха. Здесь его настоящий дом, и он так или иначе приведет свою жизнь в порядок.

Мотылек порхал над рядом пчелиных ульев из подгнившей соломы в дальнем углу сада. Мистер Гамильтон, последний привратник, снабжал Рейнберн-Корт медом. Этот человек умер много лет назад, но Алек до сих пор помнил вкус его меда. Может, он сам смог бы стать пасечником, экипировавшись одним из специальных костюмов, – если только сумеет найти хотя бы один из них. Алек рассмеялся, представив себя с дымовым аппаратом в руках. Наверняка пчелы закусают его до смерти.

Надо будет найти здесь подходящее занятие. Пора ему остепениться.

Остепениться, обустроить свою жизнь. Выбиться из колеи. Мысли Алека вернулись к женщине, находящейся в доме.

Алек с неохотой подобрал свои вещи и снова оделся. Он пропустил мгновение, когда можно было показать Мэри единственную звезду, появляющуюся на меняющем цвет небе. Но ему было почти достаточно прижимать ее к себе, когда их тела соприкасались друг с другом, и кружить в вальсе до тех пор, пока не перестанет чувствовать ног от усталости. Ее было легко направлять, и она была такой податливой. Танцевать с Мэри, когда она подчинялась звукам собственной музыки, было легче, чем разговаривать.

Мэри столько раз за день удивила его – иногда она преподносила ему приятные сюрпризы, иногда – не очень. Последние несколько дней были слишком беспокойными, поэтому настало время выпить бокал вина у камина. Ранним вечером.

Алек вошел в прибранную кухню. И добавил хозяйственность Мэри к списку ее достоинств. Пошарив в корзине, он вытащил оттуда несколько раскрошившихся сырных пальчиков с перцем и бутылку бургундского. Этого достаточно.

Мэри он нашел сидящей на единственном стуле, ее ночная рубашка была застегнута, а халат подпоясан. Свои роскошные волосы она заплела в косу. Скромный огонь в камине почти погас. Сколько же времени он смотрел на свою звезду?

Мэри привела себя в порядок. И была такой аккуратной. Ему захотелось растрепать ее.

Но еще слишком рано. Она могла устать и испытывать боль.

– Холодновато для июня, – заметила она. – Надеюсь, ты не против того, что я смотрела на огонь? Он почти погас.

– Да нет, что ты! В это время года тут бывает довольно морозно, и уж конечно, холоднее, чем на юге. Лето к нам приходит медленно. – Алек разлил вино по тяжелым хрустальным бокалам, которые принес сюда Мак. – Ну вот, за шотландское лето! – сказал он, протягивая Мэри бокал.

Бокал она взяла, но пить не стала.

– Может, ты предпочла бы белое вино? В одной из корзин есть немецкий рейнвейн, правда, его надо пить хорошо охлажденным.

– Да нет, мне не по нраву твой тост.

– А что ты имеешь против лета? Солнце, голубое небо, пушистые облака, все эти птички, бабочки, цветы…

– Но меня же здесь не будет, и я всего этого не увижу, – спокойно проговорила Мэри.

«Ты могла бы быть здесь», – хотелось сказать Алеку. Но он промолчал.