Прятки со смертью Мастерман Бекки

Глава 3

Жертв на день нашей с Максом беседы официально насчитывалось шесть, если не брать во внимание найденную в грузовике мумию. Перед Джессикой было пять убийств, все девушки от девятнадцати до двадцати трех, их нагие тела были небрежно брошены на обочине или около дороги номер 40 внутриштатной автодорожной сети, которую обычно называли «Шоссе-66». Очень много народу путешествовало автостопом по нему — знаменитому шоссе от Чикаго до Лос-Анджелеса, — нечто вроде Аппалачской тропы, только асфальтированной. Девушки, которых убили в течение пяти лет, не смогут похвастаться, что преодолели этот маршрут.

Преступник орудовал между Амарилло, штат Техас, и Флагстаффом, штат Аризона, и убивал по одной красотке каждое лето. Так он проводил отпуск.

К заключению, что их всех убил один и тот же человек, пришли, поскольку почерк был уникален. Перерезать ахиллесово сухожилие, чтобы предотвратить побег, изнасиловать (с презервативом — а значит, экспертиза ДНК бесполезна), медленно задушить и отрезать у мертвой правое ухо — как сувенир, который поможет ему впоследствии вспомнить событие. Затем на другой дороге выбросить тело — иногда в нескольких милях от предполагаемой посадки жертвы в машину, а иногда и в сотнях миль от него, — чтобы труп нашли на следующую ночь. Некоторые из этих фактов прессе не сообщались, для простоты распознавания подражателя или разоблачения ложного признания того, кто хотел покрыть другой грех или получить славу убийцы без лишней суеты. Таких людей находились единицы, и кое-какие детали им были известны, но всего они знать не могли. Вот почему я задавала все эти вопросы Максу о Линче. Никто из задержанных ранее не говорил нам об отрезанных ушах.

Машина, которую использовал убийца, каждый раз бралась в прокате на разные имена и впоследствии оставалась брошенной где-нибудь далеко от тела. Когда автомобиль находили, можно было с уверенностью утверждать, что она являлась непосредственным местом преступления: кровь на полу под пассажирским сиденьем, где он перерезал жертве сухожилие, и на заднем сиденье, где он насиловал ее и срезал ухо.

Я была буквально одержима этими убийствами, как, пожалуй, и почти всеми делами о серийных преступлениях. После второго трупа я в течение года уже с трудом могла заставить себя думать о чем-нибудь ином и, как только близилось очередное лето, нетерпеливо ждала нового сезона охоты с равной долей страха, что объявят о новой жертве, и надежды на поимку убийцы.

Можно что угодно говорить о профессиональной беспристрастности. Однако на самом деле одержимость не познаешь, пока у тебя не отнимут кого-то из своих. Никогда не прочувствуешь смерть, пока она не унесет того, кого ты знаешь.

Вдобавок к больной спине, из-за которой меня признали негодной для работы секретным агентом, я стала слишком стара для правдоподобного исполнения роли автостопщицы. Но Джессика, только что окончившая академию и такая же, как я, миниатюрная, могла сойти за четырнадцатилетнюю беглянку. Она была моей ученицей. Вайс и я тренировали ее. Мы оба учили ее, чту именно говорить подонку, как защищаться от него. В то лето я убедила себя, что она готова играть с бешеными собаками. Было ли это правдой? Или мне просто слишком сильно хотелось поймать того парня?

Так странно, но на следующее утро мне вдруг взбрело в голову накрасить губы. Я сказала Карло, что просто собираюсь на прогулку по приглашению Макса. Поэтому, когда в полседьмого три жутко официальных автомобиля остановились напротив дома забрать меня, взгляд Карло, понятное дело, излучал любопытство. Я прихватила свою тросточку для ходьбы и обыкновенную летнюю сумку с двумя длинными ручками — достаточно объемистую, чтобы пронести контрабандой мексиканца, но в данном случае в ней оказалась лишь пара бутылок воды, — принародно чмокнула Карло и направилась по дорожке к машинам знакомиться.

Довольно высокая молодая женщина, несмотря на жару, в темном, установленного образца костюме ФБР поднялась с пассажирского сиденья средней машины и, замерев, как богомол, приветствовала меня уверенным рукопожатием и пристальным взглядом — из тех, что непременно заставляют подумать о том, что вы чего-то не знаете.

— Агент Лаура Коулмен, веду это дело, — представилась она. — Агент Куинн, очень рада снова видеть вас.

Мне пришлось по душе, как она назвала меня «агент Куинн», хотя я давно комиссована. Как еще один знак уважения или же оттого, что я шла с тросточкой для ходьбы по пересеченной местности, она раскрыла передо мной заднюю дверь машины. Для вылазки я выбрала полукомбинезон защитного цвета и хлопчатобумажную блузку без рукавов, а температура тем временем перевалила за тридцать, и Коулмен сдалась: сняла пиджак, прежде чем залезь обратно в салон.

Третьим транспортным средством — позади нашей машины — был минивэн криминалистов. В первой же везли Флойда Линча. Знаю, не следовало мне этого делать, но, прежде чем забраться в джип, я приблизилась к машине, где на месте водителя сидел судебный исполнитель. Стекло пошло вниз, и наружу высунулась рука.

— Роял Хьюз, государственный защитник, — раздался голос.

— Я догадалась. Бриджид Куинн.

Хьюз ослепил зубами в довольной метросексуальной улыбке и зачем-то понизил тон:

— Я в курсе.

Продувная бестия.

На заднем сиденье за защитным экраном, в наручниках и в оранжевой тюремной одежде сидел Флойд Линч. Стройное, но вялое тело, вьющиеся каштановые волосы, нос уточкой и маленькие большевистские очки. Под сорок, но явно потрепанный жизнью. Больше похож на бухгалтера, чем на серийного убийцу, но, говорят, они все такие, не правда ли? Вот только глаза… Никакое ребячливое очарование не могло замаскировать равнодушие безжизненных глаз рептилии, если вы знаете, кто перед вами. Мужчина взглянул на меня с таким же любопытством, с каким через стекло, словно змею в зоопарке, рассматривала его я. Затем он чуть скривил рот, резко дернул головой в мою сторону и отвел взгляд. Меня подмывало постучать по стеклу, но, почувствовав, как обоих мужчин на передних сиденьях стала беспокоить моя близость, я удержалась.

С этого момента я твердо знала, что он убил всех семерых женщин, включая найденную у него в грузовике. Этот человек издевался над ними, насиловал и смотрел в глаза, оставляя надежду на жизнь, пока медленно душил, а сейчас собирался показать нам последнее место преступления. Из-за предложения показать нам место захоронения тела не будет справедливого возмездия за всю боль, что он причинил жертвам, и тем, кто любил их. Джессика Робертсон могла сыграть роль его билета на эшафот. У нее он жизнь отнял, а себе свою — выторговал, и я уверена, единственной реакцией Джессики на это, как и моей сейчас, была бы ненависть.

Мне хотелось, чтобы Флойд Линч умер шесть раз, медленно и мучительно, но вместо этого, благодаря намечающейся сделке, ему светило пожизненное заключение, и видно было, насколько он доволен. Я вообразила, как подношу к окну пистолет, как летят ему в лицо осколки стекла вместе с пулей. У меня слишком буйная фантазия. Воображение временами усмиряет бессильный гнев на несправедливость нашей правовой системы.

Из джипа со стороны водителя высунулся Макс и показал на открытую заднюю дверь:

— Бриджид, садись, криминалисты уже выезжают.

Я забралась на сиденье и оказалась рядом с Зигмундом, также известным как доктор Дэвид Вайс. Мы молча переглянулись. Не знаю, что увидел он, но за те пять с немногим лет, как я покинула Бюро, Зигмунд слегка постарел. В бороде появилась седина, волосы в ушах не мешало бы постричь, грудью сделался живот, и явно пора менять размер рубашек. Он символизировал для меня самое трудное и самое хорошее время, проведенное в Бюро, все ночные кошмары и стал едва ли не близким другом.

Одолеваемая сумбуром эмоций от того, что нам предстояло в этот день увидеть, я хотела было обнять его. Но обстоятельства и присутствующая компания делали это неуместным, и я, пристегнув ремень, проговорила сдержанно и мягко:

— Зиг, рада видеть тебя.

Его глаза мерцали с расстояния в миллион световых лет — в такие моменты мне всегда представлялось, что он инопланетянин, который находит нас всех чертовски очаровательными. Уверена, он понимал, что я чувствую, но был внимателен, осторожен и не выражал симпатии или привязанности, зная, что именно это я и не приму.

— Стингер, привет, — сказал Зигмунд, и то, что он так просто произнес придуманное им же прозвище, заставило меня отвернуться, а затем склониться к переднему сиденью.

— Без Тройки? — спросила я Макса.

— И без камер.

Старшего ответственного агента тусонского Бюро Роджера Моррисона прозвали Тройкой за то, что он постоянно носил жилет с костюмами начала девяностых, не понимая намеков, что подплечники давно вышли из моды. Комментарий Макса «без камер» относился к хорошо знакомой способности этого человека чуять целлулоид пленки и сразу же появляться там, где возникала бригада новостей.

Я сидела за спиной Коулмен, поэтому не видела ее реакции на издевки над боссом. Макс тронул машину, и наш маленький жуткий караван направился к хребту Саманьего гор Санта-Каталина.

Глава 4

От нашего дома до вершины Маунт-Леммон полтора часа на машине, если ехать по отлично асфальтированному шоссе с южной стороны. Нам же предстоял путь более долгий — с севера, по старой, в выбоинах и кочках проселочной дороге. Пока мы двигались по 79-му шоссе, огибая хребет Саманьего, Коулмен хранила молчание. Я не ощущала каких-то мрачных флюидов — просто она была напряжена и сдержанна. Зигмунд тоже помалкивал, но был, по-моему, более спокоен, глядел в окно, любуясь суровой красотой пустыни. Я называла ему, что знала: мескит и опунция; ферокактус пурпуровый, увенчанный ярко-розовыми, большими, с кулак, цветами; фукьерия, щеголяющая зелеными листочками, появившимися после дождя, и красными вымпелами соцветий; белоголовые гигантские кактусы сагуаро. Год назад я понятия не имела, что как именуется, но в прошлом месяце Карло подарил мне на день рождения справочник-путеводитель по Аризоне и бинокль.

Я пыталась поболтать ни о чем с Максом и Лаурой Коулмен, не очень успешно, затем плавно перевела беседу на тему места преступления, куда мы все хотели поскорее попасть.

— Так вы сами-то видели машину, о которой говорит Линч? Как она туда попала? — спросила я Койота.

В отличие от большинства из нас, Макс родился и вырос здесь.

— Когда я учился в школе, у нас это было что-то вроде обряда инициации, посвящения — забраться в ту машину и остаться на ночь. Никто не знал, когда и кто ее бросил. Похоже, сорвалась с дороги и проползла девять метров вниз к высохшему ручью, но не перевернулась. Водителя так и не нашли. Мы садились в кружок и рассказывали страшилки о шофере, который возвращается забрать машину, пили пиво, курили травку. Вот и все, что я знаю.

— И никто внутрь не заглядывал? — приставала я.

— Не только заглядывали. И сидели в ней. Двадцать лет назад. Ребята перестали туда ходить — компьютерные игры интересней. Легко представить, что за последние пятнадцать лет никто туда и носа не совал.

— Зарегистрирована?

— Фамилию не помню, человек не из Аризоны, и, как я уже сказал, его так и не нашли — ни живым, ни мертвым. Местная тайна.

И тут начались колдобины. Коулмен попыталась что-то сообщить о Флойде Линче, но из опасения прикусить язык вынуждена была замолчать. А я пожалела, что еще разок не сбегала в туалет перед отъездом.

Мы все молчали, трясясь на ухабистой дороге, ползущей вверх по склону горы: здесь, где климат уже более умеренный, вместо привычной к засухе растительности долины нас встречали сосны.

Спустя приблизительно две трети пути к вершине Коулмен показала на машину впереди и сообщила, что Линч поднял руки в наручниках, о чем-то сигнализируя. Через секунду-другую все три автомобиля выстроились в линию на узком выступе правой обочины дороги.

Криминалисты оперативно доставали из фургона оборудование, два мешка для тел и стропы, чтобы спустить все вниз к руслу, а мы наблюдали и ждали. Линч описывал Коулмен форму кактуса с восемью длинными «руками», торчащими во все стороны, и обнажение скальной породы — ориентиры, с помощью которых он отыскал место.

Макс представил меня и Зигмунда судебному исполнителю Акселю Филипсу, серьезному мужчине с большим ружьем. Филипс ответил вежливо, однако рукопожатиями обменяться не предложил. Можно сказать, все внимание он уделял Линчу — выполнял свою работу. Когда эксперты подошли к нам с оборудованием, я узнала старшего из них, с которым как-то виделась на расследовании, — Бенни Касселя и другого, помоложе, — напарника Бенни, представленного нам как Рэй-как-там-его. Было очень сложно переключить внимание на кого-то, кроме Линча. Уверена, Зигмунд наблюдал за мной.

Спуск к высохшему ручью оказался крутым, и я похвалила себя за то, что взяла тросточку, поэтому мягко отвергла предложенную Максом руку, когда поскользнулась на гальке. Линч поинтересовался, не снимет ли судебный исполнитель с него наручники, но получил отказ. Филипс лишь чуть изменил угол наклона ружья, чтобы пристрелить своего подопечного, если придется, и в то же время не терять равновесия. «Надеюсь, пушка у него на предохранителе», — подумала я.

Койот шел первым, за ним Флойд Линч, балансируя расставленными в стороны локтями, следом — Филипс. Эта троица прокладывала путь, за ними двигались Бенни и Рэй, затем я и Коулмен. Зигмунд спускался чуть позади группы, словно желая видеть нас всех разом. Один за другим мы остановились у дна каньона и увидели автомобиль, слетевший с дороги как минимум три десятка лет назад. Филипс повторил слова Макса о машине: все, кто вырос в этих местах, спускались сюда не раз, но, как видно, в нее очень давно не заглядывали.

— Помню, как загажено было это место мусором, который мы сами же и оставляли, — сказал Филипс. — А сейчас… такое впечатление, будто здесь прибрали.

Взглянув на машину, я узнала модель «додж дарт» семидесятых с давно содранной песчаными бурями и солнцем краской. Я все повторяла про себя: это всего лишь дача показаний. Вторая половинка рассудка нашептывала: ты все эти годы искала ее — она была здесь.

Даже у самого автомобиля через слой пыли, покрывавшей окна, трудно было что-то разглядеть. Из сумки с аппаратурой Бенни достал цифровую камеру и сделал несколько снимков с разных ракурсов. Затем Рэй натянул латексные перчатки и, кивнув Коулмен, попытался открыть водительскую дверь.

Линч указал одной рукой, которая в браслете наручников потянула, словно марионетку, вторую:

— Она в…

— Не мешайте людям работать, — перебила Коулмен.

Дверь со скрипом приоткрылась на пару сантиметров и застряла. Рэй, отправленный обратно приказом Бенни, чертыхаясь сквозь зубы, резво вскарабкался наверх и вернулся с баллончиком WD-40,[6] а мы все ждали, ощущая себя бесполезными.

Через щель Рэй от души прыснул на петли, покачал дверь, прыснул еще немного. Наконец дверь со стоном распахнулась. Я почувствовала, как все собрались, напряглись, но если мы ожидали выброса нестерпимой вони разложения, то ничего подобного не произошло. Пахнуло чем-то вроде бабушкиного халата, убранного в шкаф и не постиранного после ее смерти. Не так чтобы неприятным, но, несомненно, человеческим.

Переднее сиденье старого типа — сплошная скамейка, — в отличие от современных ковшеобразных, не разорванное коробкой передач, торчащей из-под рулевой колонки, было завалено барахлом. Старые мятые газеты, тряпье, несколько банок из-под пива добавляли свой аромат. Бенни щелкал фотоаппаратом.

— Теперь понятно, куда делся весь мусор, — заметил Макс.

Бенни и Рэй вытянули из карманов пластиковые мешки и, пока остальные ждали, не издав ни звука, очистили автомобиль от хлама, действуя крайне осторожно, как заправские археологи в раскопе. Рэй перешел к другому борту, при этом едва не поскользнулся на крутом откосе, к которому накренилась машина. Он чуть поднапрягся и распахнул пассажирскую дверь, чтобы облегчить доступ к мусору с той стороны.

Пока они работали, Линч стоял в сторонке тихо, легко дыша, но явно напряженный — примерно так вы глядите на «Джека из коробочки», сжавшегося в темноте, пока еще играет музыка. Он блуждал взглядом по группе, но голова оставалась неподвижной, словно не хотел, чтобы мы заметили, как он смотрит. Я проследила за тем, как его взгляд остановился на Зигмунде. Может, он гадал, кто это и что делает здесь. Зигмунд глянул в ответ на Линча, словно на мазок на предметном стекле, и вновь переключил внимание на машину.

Чуть погодя Линч поднял скованные руки к лицу и провел по нему ногтями вверх и подушечками пальцев — вниз. Наверное, это привычка: на лице остались чуть заметные полосы. Он больше не мог молчать.

— Это я набросал мусора на случай, чтобы туристы не увидели, если вдруг забредут сюда и заглянут в машину. — Он говорил осторожно и монотонно, но со сдержанной силой, как человек, охваченный внутренним волнением, но пытающийся выглядеть спокойным.

По мере того как переднее сиденье очищали, я разглядела сначала пару досок. Они вошли в мое сознание как большие длинные заготовки вяленого мяса, а затем трансформировались в голые ноги. Полностью обнаженное коричневое, свернувшееся калачиком тело напоминало зародыш монстра. Бенни взглянул на меня, потом на Макса — тот кивнул. Бенни начал снимать на камеру тело.

Я хотела спросить и не смогла, а Койота голос не подвел:

— Это она?

— Нет. — Линч часто задышал, в отличие от тех из нас, кто задержал дыхание. Он перестал гладить свое лицо. — Я все пытался сказать вам. — Так же монотонно, как он говорил о мусоре. — Это всего лишь «плечевая» шлюшка. Она здесь еще дольше.

Я не собиралась общаться с Линчем иначе как через Коулмен или Хьюза, его адвоката, но, увидев тело другой жертвы, которую преступник представил нам как «плечевую» — проститутку, работающую на трассе и обслуживающую водителей грузовиков, — не сдержалась:

— Хотите сказать, что убили эту женщину и спрятали тело вместо того, чтобы выбросить его?

— Да, первый раз.

— Когда? — спросила я.

Линч помедлил.

— Незадолго до второго раза, — ответил он без видимого сарказма.

— Вы не знали? — Коулмен повернулась ко мне.

Я покачала головой:

— Откуда же?

— Простите, вы правы. Это выяснилось только в ходе следствия. Я должна была сообщить вам по пути сюда.

— Значит, жертв восемь, — сказала я. — Восемь, включая последнюю, в грузовике.

— Вам нужна та, что на заднем сиденье, — кивнул Линч.

Бенни толкнул переднее сиденье вперед. Петли, разумеется, пострадали от мельчайшей пыли, проникавшей всюду, даже в закрытую машину. Мы увидели заднее сиденье, так же заваленное хламом, как и переднее. Его тут же расчистили, и, словно по предварительному соглашению, стараясь не выдавать волнение, все чуть отошли назад, чтобы дать мне взглянуть первой.

Острая боль, которая, как я думала, наконец улеглась, обрушилась на меня, заставив согнуться и упереться руками в колени, опустить лицо и подождать, пока кровь не вернется в голову. Я прикидывалась, потому что никто — ни Линч, ни кто-то другой — не должен видеть моей реакции. Это всего лишь дача показаний, вновь подумала я, делая вид, что согнулась получше разглядеть сумрачный интерьер «доджа».

Ее тело было обнаженным, как и то, что на переднем сиденье. Плоть местами содрана, блестящая на выпуклостях и тусклая во впадинах. Не аккуратно свернувшаяся, наоборот, — ее как будто умышленно небрежно бросили на спину, ноги подняты, чтобы помешать открыть дверь, и верхняя часть туловища согнута под неестественным углом перед другой дверью. Голова почти отделилась от тела из-за многолетнего отсутствия опоры.

После того как Бенни закончил съемку, я взяла у него вспышку от камеры и осветила лицо трупа. Губы потеряли пухлость, и из чуть приоткрытого рта выдавались вперед зубы. Веки отделились от глаз, которые были такими же серыми, как ткани вокруг, — как у глиняного изваяния. Она едва напоминала Джессику, в ней и человеческого было немного, и все равно я пожалела, что не могу хоть чем-то накрыть ее тело.

Ее волосы грязно-желтого цвета были такими длинными, что скрывали отсутствие одного уха. Я осветила вспышкой ее лодыжки и убедилась, что как минимум на одной имелся глубокий порез сзади — на ахиллесовом сухожилии.

— Жертва Шоссе шестьдесят шесть, — произнесла я.

— Вы можете подтвердить, что это Джессика Робертсон? — спросила Коулмен.

— Ну… Да, это Джессика Робертсон, — кивнул Линч.

Все переключили внимание на него, и ему это явно нравилось.

Я снова обратилась напрямую к Линчу:

— Вы знали, что эта женщина была агентом ФБР?

Этот факт мы тоже скрыли от прессы.

— Говорит, что знал, она сказала… — начала было Коулмен.

— Да, она сама твердила, думала, я отпущу ее из-за этого, — перебил Линч и на мгновение как будто оживился, шаркнул ногой, словно это помогло ему тверже стоять на земле. — За пожизненный срок я и привел вас сюда. Так сказать, квид про кво.

Роял Хьюз, государственный защитник, сжал губы и отвернулся, стараясь не выдать отвращения.

— Пожалуй, было бы лучше, если…

Я подумала об этом упыре, который забрал восемь жизней, тем самым сделав несчастными тех, кто любил их, и единственная забота которого сейчас — избежать наказания за смертный грех.

— Квид про кво… — Язык и губы двигались медленно, будто слова во рту занимали больше места, чем обычно. — Вы сами-то понимаете, что говорите?

— Это значит, — ответил Линч, — что я показываю вам тела и взамен получаю жизнь.

— А откуда вам известно это выражение? Оно смутно напоминает фразу, услышанную где-то. — Я щелкнула несколько раз пальцами, будто силясь припомнить. — В каком-то фильме…

— «Молчание ягнят»? — с готовностью подсказал он.

— Именно! — Мой голос упал до шепота. — Потому что вы говорите в точности, как Ганнибал Лектер в беседе с Кларисой Старлинг. Возомнил себя Энтони Хопкинсом? — Я показала на Коулмен. — Ты что, решил, что перед тобой долбаная Джоди Фостер и мы здесь кино снимаем? — Оглядываясь назад, полагаю, в тот момент мой голос заскрежетал.

Наверное, мой вид оправдал их ожидания: вся компания единодушно пришла к выводу, что я брошусь на Линча. Бенни и Рэй стояли спокойно, Филипс выглядел чуть более напряженным и смотрел на Макса, а Зигмунд положил руку мне на плечо, но сразу же убрал, когда почувствовал, как дернулся под ней мускул.

Роял Хьюз напряг мышцы живота и поднял ладони, словно отталкивался от воздуха:

— Было бы… — Уверена, он сложил губы, чтобы произнести «разумно», однако передумал: — Лучше бы вам не говорить с ним.

Не слова Хьюза, а прикосновение Зигмунда вернуло меня на землю, заставив сосредоточиться на том, чтобы голова не тряслась после внезапного выброса адреналина. Джессика заслуживала большего, чем озлобленного выпендрежа.

Даже Линч струсил от моей реакции, хотя у него был вооруженный охранник. Вид последнего не оставлял сомнений в том, что он готов направить ружье на меня.

— Да я просто говорю… — С этими словами Линч умолк и сконцентрировался на ковырянии маленькой бородавки на тыльной стороне левой ладони.

— Линч, вам лучше помолчать, — посоветовала Коулмен.

Он кивнул.

Тогда я не сознавала, но позже припомнила: был момент, когда что-то показалось мне неправильным. Затем тот момент миновал.

Коулмен отвела меня на несколько шагов в сторону, будто бы переговорить с глазу на глаз. Хотя я понимала: из желания держать подальше от Линча.

— Он частенько приводит цитаты из фильмов и книг, — пояснила она. — В найденных в его грузовике книгах много подчеркнутых строчек, он их цитировал при допросах.

Я вновь вгляделась в лицо жертвы.

— Для освидетельствования достаточно, — сказала я. — Полагаю, у медэкспертов уже есть запись зубной формулы?

— Вы правильно полагаете. Желаете присутствовать при вскрытии? — уточнила она.

— Хотелось бы. Когда будут предварительные данные — завтра днем?

Коулмен кивнула и ровным, профессиональным голосом ответила:

— Я позабочусь, чтобы этим занялись нынче же ночью. Если не позвоню, то часа в три.

— Хорошо, я приеду. Понимаю, это не по правилам, но, по-моему, лучше мне сообщить ближайшим родственникам.

Коулмен снова кивнула. Родственники. Бюро было в курсе моих отношений с некоторыми из них. Большинство агентов избегали родственников, предоставляя это право профессиональным адвокатам жертвы. Когда дело еще не было закрыто, адвокатом жертвы оказывалась я.

Бенни и Рэй надели пластиковые пакеты на руки обеих жертв. Линч спросил, зачем они это делали. Эксперты промолчали.

— На случай если под ногтями сохранились частички ткани или кровь, — пояснил ему Хьюз.

— Ай! — вырвалось у Линча, но это не было воспоминанием о Джессике, царапавшей его.

Он вытянул руку с бородавкой — шла кровь. Аккуратно, стараясь избегать контакта, Хьюз дал ему «Клинекс», будто держал салфетку наготове.

Эксперты вначале подняли жертву с переднего сиденья, в процессе непреднамеренно отделив голову и оставив лоскут кожи, словно приросший к обивке. К телу прилипло немного мусора.

— Оно столько времени здесь… — отводя глаза, вздохнула Коулмен. — Как сообщил мне Флойд, тринадцать лет. Ей было двадцать три, а ему — двадцать пять, когда он убил ее.

— Это из его дневника?

— Нет, из его рассказа мне. Он стал записывать только после следующей жертвы — той, что мы поначалу считали первой в деле «Шоссе-66».

Я опустила взгляд на тело, которое убирали в черный мешок.

— Имя жертвы он хотя бы знает?

— Говорит, не знает.

Я отвернулась и посмотрела на сухие русла ручьев, прорезавшие каньон и убегавшие в сердце горы. Отвернулась не потому, что не могла смотреть, как Бенни и Рэй деликатно сортируют части тела, складывают в отдельные мешки для трупов и поднимают их вверх по склону. Я думала: что больнее — это или звонок отцу Джессики?

Глава 5

Незанятая часть нашей группы начала подниматься наверх почти в той же последовательности, в какой спускалась сюда. Зигмунд посмотрел на меня и нагнулся поднять какой-то клочок мусора, забытый Бенни и Рэем.

— Бардак. — Он выпрямился и протянул его мне, словно на память, затем сунул мою руку себе под мышку, якобы чтобы помочь преодолеть крутой подъем. — Эх, Стингер, какая печальная победа, — вздохнул он, когда мы медленно побрели вслед за остальными. Звук его голоса действовал на меня успокаивающе, но необходимости отвечать я не чувствовала.

Затем, когда мы отстали настолько, что не могли быть услышанными, он сказал:

— Агент Коулмен — умница.

Мы так много проработали вместе — он аналитиком, я секретным агентом, — что это превращалось в настоящее «шоу Зига и Стингера». Я почувствовала укол ревности. Глупо.

— С чего ты взял?

— Всю дорогу от моего отеля до твоего дома она пыталась интервьюировать меня. В основном на тему, известно ли мне какое-либо другое дело о серийном убийце, менявшем свой модус операнди от изнасилования и удушения на некрофилию. — Зигмунд никогда не произносил «МО», как все мы. Думаю, он слишком горд, чтобы снизойти до акронимов.

— И что ты ей поведал?

— Что это для меня новость, но существовало другое дело, когда преступник переключился с простых убийств по типу казни посредством двадцать второго калибра на расчленения ножом и выпивание крови жертвы. Коулмен сказала, это дело ей знакомо. Потом спросила, что я думаю о «трофеях» и «сувенирах», что-то в этом роде. Она сделала домашнее задание и хотела услышать мое мнение о Флойде Линче.

— И ты поделился?

— Ты же знаешь, я терпеть не могу профессионалов, которые составляют мнение, даже не пообщавшись с подозреваемым. Вдобавок мне надо быть осмотрительным — ведь я был хорошо знаком с одной из жертв и не должен дать повод заподозрить меня в предвзятости.

Одной из жертв. Я хотела сказать, что беспристрастность — это замечательно, но речь-то о Джессике, а не о какой-то типичной жертве, и не говорить об этом больно. Но агенты не обсуждают свои чувства, даже мы с Зигом. Если бы он догадался, о чем я думаю, то не стал бы прикидываться, но он без всякой паузы продолжил:

— Я сказал Коулмен, что комментарии от меня последуют только после окончания полного набора тестов невменяемости и только в письменном рапорте.

— И как она среагировала?

— Была явно разочарована, хотя и попыталась это скрыть. Она, похоже, дама амбициозная. Хочет все, быстро и сразу. Напоминает тебя.

Снова тот самый укольчик.

— Поэтому она сидела в машине, как кол проглотила?

— Возможно. И возможно, мы оба немного пугаем ее. Мы же с тобой уважаемые и знаменитые, разве нет?

— Именно так. Слегка, правда, выдохшиеся. А что ты думаешь? Он в своем уме?

Зигмунд сдвинул вниз очки и сверкнул глазами над оправой, вежливо отказываясь отвечать.

— Если хочешь знать мое мнение, он гнус высшей пробы, — сказала я.

— Налицо отвращение ко всему человеческому, — сдался Зиг. — И все же для сексуального садиста — не страдающий конкретной психопатией, je ne sais quo?[7]

Только Зигмунду удавалось вытащить меня из ямы и немного оживить даже в такие сложные моменты, как этот.

— Пожалуй.

— А Гарри Уинтропа помнишь?

— Придурок редкостный. Было трудно представить его отрезающим мужские органы и пришивающим их к женским туловищам. — Однако вспоминать не хотелось. — Ладно, я никому не скажу, но что подсказывает тебе интуиция?

— Моя интуиция, как ты это называешь, в полном раздрае. Линч совсем не похож на человека, которого я полагал найти. И тем не менее вот оно, все здесь: в его грузовике тело убитой тем же способом, как все остальные на Шоссе-66, журналы, признание, тело. Я мог бы, конечно, принять во внимание возможность обезьянничать, то есть копировать поведение другого человека, но ведь он на самом деле знал, где находится тело. Если зубная формула совпадет, мы получим доказательство, что из двух тел в машине Джессику он опознал верно. Это предопределено.

— Элементарно. Как Грета? — спросила я, меняя тему этаким логическим скачком, как умеют только друзья.

— Она развелась со мной вскоре после твоего ухода.

— Какого черта?

— Сказала, я слишком интровертированный для глубокого чувства. И хотя я не был представлен ее лечащему врачу, чую, именно его слова она процитировала.

Бред собачий. Любой, кто знал Зигмунда, кто понимал, через что он прошел, ползая в грязи и вони изощренных умов убийц, мог поклясться, что он оставлял все свои чувства там. Он просто вымотался.

— А ты как? Удачное замужество? — Он предвидел, это будет следующей темой в нашем светском разговоре.

— Да, чертовски, — улыбнулась я и почувствовала, как зарделась при мысли о муже. — Я без ума от Карло.

— Чертовски? Лингвистически нетипично для тебя. — Зиг заглянул мне в лицо. — И краснеть тоже.

— Прекрати анализировать меня, — запротестовала я, но не удержалась от объяснения: — Муж в прошлом священник, и я работаю над чистотой лексикона.

Зигмунд недоверчиво покачал головой, будто это откровение оказалось самым причудливым в его карьере.

— Стингер Куинн едет в Степфорд.[8]

— Только фамилия нынче другая — Ди Форенца, — самодовольно ответила я.

Мы добрались до скального выступа у машин. Я не закончила разговор с давним другом и предложила ему поужинать вместе, пообещав отвезти его потом в отель.

А после подумала, что между Карло, Зигмундом и мной вряд ли получится откровенный разговор: никто из нас не станет делиться тем, что у него на уме. В то время я считала, что успешно разделила наши жизни. И я надеялась, он откажется. Зигмунд понимал это и, как настоящий мужчина, не стал искать отговорок.

— Нет, — отказался он.

— Завтра на вскрытии будешь?

— И снова нет. Поеду к Моррисону, потому что еще не говорил с ним, да и вообще надо соблюдать протокол, но агент Коулмен хотела, чтобы сегодня утром я был здесь.