Мятежная Рот Вероника
— У тебя лучше получается.
Мне нечего ответить. Мы поднимаемся по лестнице, пересекаем стеклянный пол. Затем минуем сырое помещение, где я проходила свой пейзаж страха. Судя по шприцу на полу, им кто-то недавно пользовался.
— Ты сегодня был в пейзаже страха? — спрашиваю я.
— Почему ты решила? — оглядывая меня темными глазами, удивляется Тобиас. Он распахивает дверь. Меня окутывает жаркий летний воздух. Ветра нет.
— У тебя сбиты суставы, а помещением кто-то недавно пользовался.
— Именно это я и имел в виду. Ты намного восприимчивее всех остальных.
Он смотрит на часы.
— Они сказали мне сесть на поезд в 8.05. Пошли.
Меня охватывает надежда. Может, сейчас он не станет спорить, ругаться и наши отношения станут прежними.
Мы приближаемся к путям. Последний раз мы были тут, когда он хотел показать мне залитые светом окна в домах Эрудиции и сообщить, что эрудиты планируют напасть на альтруистов. Сейчас у меня такое ощущение, будто мы направляемся на встречу с бесфракционниками.
— Еще достаточно восприимчивая, чтобы понять, как ты уходишь от ответов, — говорю.
— Да, я проходил через мой пейзаж страха, — вздыхает он. — Хотел посмотреть на изменения.
— И что-то изменилось. Так ведь?
Он убирает с лица прядь волос, не глядя мне в глаза. Я и не знала, что у него такие густые. Трудно было понять, когда он коротко стригся, как в Альтруизме, но сейчас волосы отросли сантиметров на пять, и они закрывают весь лоб. У него стал более угрожающий вид. Он меньше похож на того парня, каким был раньше и с которым у меня завязались отношения.
— Да, — отвечает он. — Но количество осталось прежним.
Я слышу гудок локомотива слева, но фары не горят. Поезд тихо скользит по рельсам, будто крадется.
— Пятый!
Мы бросаемся бежать. Отсчитав до пятого вагона, я хватаюсь за поручень левой рукой и дергаю изо всех сил. Пытаюсь закинуть ноги, но они совсем немного не долетают и болтаются в опасной близости от колес. Я взвизгиваю и закидываю колено на пол вагона, обдирая его. Влезаю внутрь.
Тобиас запрыгивает следом и тут же садится рядом со мной. Я держусь за колено и скриплю зубами.
— Дай поглядеть, — говорит он. Подымает штанину джинсов выше колена. От его пальцев на моей коже остаются невидимые глазу холодные полосы. Мне очень хочется схватить его за рубашку, притянуть к себе и поцеловать. Прижаться к нему. Но я не могу. Между нами стоит слишком много тайн.
Колено покрыто кровью.
— Неглубокая, быстро заживет.
Я киваю. Боль стихает. Он закатывает вторую штанину на ту же высоту. Я ложусь и гляжу в потолок.
— Значит, он все еще в твоем пейзаже страха?
Впечатление такое, будто у него в глазах вспыхнул огонь от целого коробка спичек.
— Да, но теперь по-другому.
Раньше он мне рассказывал, что пейзаж страха не менялся с того раза, как он впервые прошел его. Значит, случилось нечто существенное.
— Но теперь там появилась ты, — хмурится он. — Вместо того чтобы застрелить женщину, как обычно, мне пришлось смотреть на твою гибель. И я ничего не мог предпринять.
Его руки дрожат. Я думаю, как его утешить. Я не собираюсь гибнуть. Откуда я знаю? Мы живем в опасном мире, и я не настолько привязана к жизни, чтобы сделать все для своего выживания. Я не могу успокоить его.
— Они могут появиться в любую минуту, — Тобиас смотрит на часы.
Я встаю и сразу вижу Эвелин и Эдварда, стоящих у путей. Они разгоняются заранее и запрыгивают практически с той же легкостью, что и Тобиас.
Эдвард ухмыляется, глядя на меня. Сегодня у него на глазу повязка с вышитым на нем большим синим крестом.
— Привет, — Эвелин смотрит только на Тобиаса, будто меня здесь нет.
— Хорошее место для встречи — уточняет Тобиас. Стемнело, и я вижу только темные силуэты домов на фоне синеющего неба. Свет идет от немногих из них, стоящих у озера. Видимо, они в районе Эрудиции.
Поезд сворачивает туда, куда обычно он не едет — влево, в сторону от сверкания эрудитов, в заброшенную часть города. Судя по тому, что становится тише, поезд замедляет ход.
— Самое безопасное, на мой взгляд, — отмечает Эвелин. — Итак, ты хотел встречи.
— Да. Я хочу обсудить условия союза.
— Союза, — повторяет за ним Эдвард. — А кто тебе дал право заключать союзы?
— Он лидер Лихачества, — говорю я. — И имеет право делать это.
Эдвард приподнимает брови, явно удивленный. Эвелин наконец-то удостаивает меня взглядом, но лишь на секунду. Она усмехается и снова смотрит на Тобиаса.
— Интересно, — спрашивает Эвелин. — А она теперь тоже лидер Лихачества?
— Нет, — быстро отвечает Тобиас. — Она здесь, чтобы помочь мне понять, можно вам верить или нет.
Эвелин сжимает губы. Какая-то часть меня хочет задрать нос и сказать «Ха!», но я лишь слегка улыбаюсь.
— Мы, конечно, согласны на союз… но при выполнении нескольких условий, — отвечает Эвелин. — Гарантированное и равное представительство в правительстве, которое будет создано после победы над эрудитами. Полный доступ ко всем данным эрудитов, по завершении атаки. Естественно…
— Что вы собираетесь делать с имеющейся у эрудитов информацией? — перебиваю я.
— Естественно, уничтожить. Единственный способ лишить эрудитов власти — лишить их знаний.
Мне сразу хочется сказать ей, какая она дура. Но я сдерживаюсь. Не будь технологий симуляций и информации, собранной ими обо всех фракциях, не будь их зацикленности на техническом прогрессе, нападения на альтруистов не произошло бы. И мои родители были бы живы.
Даже если мы ухитримся убить Джанин, можно ли доверять остальным эрудитам? Знать, что они больше на нас не нападут. Не уверена.
— Что мы получим в обмен на выполнение условий? — спрашивает Тобиас.
— Людей, которые вам нужны, чтобы штурмовать район Эрудиции. Равное число мест в правительстве вместе с нами.
— Я уверен, Тори потребует права избавить этот мир от Джанин Мэтьюз, — тихо говорит Тобиас.
Я приподнимаю брови. Я не думала, что о ненависти Тори к Джанин известно всем. Возможно, и не всем. Он может знать о ней то, о чем не догадываются другие. Должен, поскольку теперь оба они — лидеры.
— Это можно устроить, — отвечает Эвелин. — Мне без разницы, кто ее убьет. Я просто хочу, чтобы ее не было.
Тобиас глядит на меня. Мне хочется объяснить ему, почему у меня столь противоречивые чувства… почему я больше остальных имею право желать уничтожить Эрудицию до основания. Но я не знаю, как сказать это, будь у меня даже время. И он поворачивается к Эвелин.
— Тогда договорились, — он протягивает руку.
Эвелин пожимает ее.
— Нам надо встретиться через неделю, — произносит она. — На нейтральной территории. Большинство альтруистов любезно позволили нам находиться в их районе и готовиться, пока они устраняют последствия нападения.
— Большинство, — повторяет Тобиас.
Лицо Эвелин становится непроницаемым.
— Боюсь, твой отец сохранил авторитет среди большей части из них, и он посоветовал им не встречаться с нами, когда пару дней назад мы пришли к ним.
Она улыбается с горечью.
— И они согласились, как и в тот раз, когда он настоял на том, чтобы меня изгнали.
— Они тебя изгнали? — спрашивает Тобиас. — Я думал, ты ушла.
— Нет. Сам понимаешь, в Альтруизме принято прощать и соглашаться. Но у твоего отца огромное влияние среди людей, даже сейчас. Я решила покинуть их сама и избежать публичного позора.
Тобиас ошеломлен.
Эдвард, который стоял, привалившись к стене вагона, встает.
— Пора! — напоминает он.
— До встречи через неделю, — прощается Эвелин.
Поезд находится уже на одном уровне с улицей, и Эдвард прыгает. Спустя пару секунд наступает очередь Эвелин. Я и Тобиас остаемся в вагоне, слушая свист колес по рельсам. Мы молчим.
— Зачем ты взял меня с собой, если ты в любом случае хотел заключить союз? — безразлично спрашиваю я.
— Ты не стала меня останавливать.
— А что мне надо было сделать, руками помахать? — мрачно отвечаю я. — Мне это не нравится.
— Это необходимо.
— Я так не думаю, — размышляю я вслух. — Должен быть другой способ…
— Какой? — спрашивает он, складывая руки на груди. — Она тебе просто не нравится. С самого начала.
— Конечно, она мне не нравится! Она же тебя бросила!
— Они изгнали ее. И, если я решу простить ее, тебе бы лучше тоже это сделать! Ведь бросили меня, а не тебя.
— Дело серьезнее. Я ей не верю. Думаю, она хочет тебя использовать.
— Не тебе решать.
— Тогда снова спрашиваю, зачем ты меня позвал? — я скрещиваю руки на груди, как и он. — Ах да… чтобы я оценила ситуацию для тебя. Хорошо, но то, что тебе не нравится моя оценка, не значит…
— Я забыл, что на твои суждения могут влиять эмоции. Если бы помнил, может, и не взял бы.
— Мои эмоции. А что насчет твоих? Насчет того, что каждый, кто ненавидит твоего отца, как и ты, — обязательно союзник?
— Маркуса это вообще не касается!
— Касается, совершенно точно! Он многое знает, Тобиас. И нам надо выяснить, что именно.
— Снова? Я думал, мы с этим покончили. Он лжец, Трис.
— Да ну?
Я приподнимаю брови.
— Тогда и твоя мать тоже. Считаешь, альтруисты в состоянии изгнать кого-нибудь? Я так не думаю.
— Не говори в таком тоне о моей матери.
Я вижу впереди свет. Это — Спайр.
— Ладно. Не буду.
Я подхожу к краю вагона и выпрыгиваю. Пробегаю несколько шагов, чтобы удержать равновесие. Тобиас прыгает следом, но я не даю ему ни малейшего шанса догнать меня. Иду прямиком в здание, спускаюсь по лестнице в Яму и ищу, где лечь поспать.
Глава 26
Кто-то трясет меня, чтобы разбудить.
— Трис! Вставай!
Я не спорю. Спрыгиваю с кровати и позволяю человеку тащить меня за руку к двери. Бегу босиком, а под ногами не слишком-то ровно. Прищурившись, пытаюсь понять, кто меня схватил. Кристина. Она едва не выдергивает мне руку из сустава.
— Что случилось? — спрашиваю я. — Что происходит?
— Заткнись!
Мы бежим к Яме, в моих ушах стоит шум реки. Последний раз Кристина вытаскивала меня из постели, чтобы привести к телу Ала, которое доставали из ущелья. Я сжимаю зубы и стараюсь не вспоминать об этом. Второй раз такого случиться не может. Не должно.
Я начинаю хватать ртом воздух. Кристина быстрее меня. Мы несемся по лестнице через проем в стеклянном полу Спайра. Она шлепает ладонью по кнопке лифта, запрыгивает внутрь раньше, чем двери успевают открыться полностью, и затаскивает меня внутрь. Жмет кнопку самого верхнего этажа.
— Симуляция, — хрипит она. — Не со всеми, только… с немногими.
Упершись ладонями в колени, она тяжело дышит.
— Один из них что-то сказал про дивергентов.
— Сказал? — переспрашиваю я. — Под воздействием симуляции?
Она кивает.
— Марлен. И голос будто не ее. Слишком… монотонный.
Двери открываются, и я бегу следом за ней к двери, на которой написано «ВЫХОД НА КРЫШУ».
— Кристина, зачем? — спрашиваю я.
Она не отвечает. Лестница пахнет старой краской. На бетонных стенах граффити лихачей, черным цветом. Эмблема Лихачества и инициалы. РГ+НТ, БР+ФХ. Инициалы пар, которые, возможно, уже состарились или расстались. Я прикасаюсь рукой к груди, чтобы ощутить биение сердца. Такое быстрое — удивительно, что я вообще еще дышу.
Ночной воздух холодный, по коже на руках идут мурашки. Глаза быстро привыкают к темноте, и я вижу три силуэта, стоящих на парапете лицом ко мне. Марлен, Гектор, еще кто-то мне неизвестный. Девочка из Лихачества, лет восьми, с прядями, выкрашенными в зеленый цвет.
Они стоят неподвижно, хотя дует сильный ветер, который треплет им волосы. Одежда хлопает на ветру, но они не шевелятся.
— Просто слезьте с парапета, быстро, — говорит Кристина. — Не делайте глупостей. Давайте…
— Они тебя не слышат, — тихо говорю я, направляясь к ним. — И не видят.
— Надо одновременно прыгнуть на них. Я поймаю Гека, ты…
— Мы рискуем столкнуть их с парапета. Будь рядом с девочкой, на всякий случай.
Она слишком юна для такого, думаю я, но даже не нахожу сил сказать. Тогда получится, что Марлен достаточно взрослая.
Я гляжу на ее глаза — они пусты, как раскрашенные камни или стеклянные шары. У меня ощущение, что эти шары проскакивают мне в горло и опускаются в желудок. Тянут меня вниз. Марлен никак не стащить с парапета.
Наконец она открывает рот и говорит:
— У меня послание для дивергентов.
Голос невыразительный. Симуляция управляет ее голосовыми связками, но не может окрасить голос человеческими эмоциями.
Я перевожу взгляд с Марлен на Гектора. Мальчика, который так боялся меня из-за того, что ему мать наговорила о дивергентах. Линн, наверное, у кровати Шоны, надеется, та очнется и сможет двигать ногами. Линн не переживет потери Гектора.
Я подхожу ближе, чтобы выслушать послание.
— Это не переговоры, а предупреждение, — заявляет симуляция ртом Марлен. — Раз в два дня такое будет случаться, пока один из вас не придет к эрудитам.
Марлен делает шаг назад, и я бросаюсь вперед. Не к Марлен, которая однажды дала Юрайе сбить пончик с ее головы пулей ради забавы. Которая собрала мне охапку одежды и всегда улыбалась, встречая меня. Нет.
Марлен и девочка-лихачка шагают с крыши, а я прыгаю к Гектору.
Хватаюсь, за что попало. За руку, рубашку. Обдираю колени о жесткую кровлю. Вес Гектора тянет меня к краю. У меня маловато силы, чтобы поднять мальчика.
— Помоги, — шепчу я, поскольку на большее нет сил.
Кристина рядом. Она помогает мне втащить обратно на крышу обмякшее тело Гектора. Его руки беспомощно болтаются. В полуметре на крыше на спине лежит маленькая девочка.
Симуляция прекращается. Гектор открывает глаза, они живые, не пустые.
— Ого, — удивляется он. — Что происходит?
Девочка начинает плакать, и Кристина наклоняется к ней, говоря с ней мягким, утешающим голосом.
Я встаю. Меня трясет с головы до ног. Осторожно подхожу к краю и гляжу вниз. Улица внизу освещена плохо, но я вижу силуэт Марлен на тротуаре.
Дышать? Какое там.
Я отворачиваюсь и слышу только биение пульса в ушах. Рот Кристины движется, но я не обращаю внимания. Иду к двери, спускаюсь по лестнице, бреду по коридору к лифту.
Двери закрываются, и я падаю, как только что рухнула вниз Марлен. Я решила не спасать ее. Я кричу и рву на себе одежду. Горло сразу же пересыхает, на руках, там, где я промахнулась мимо ткани, царапины. Я продолжаю орать.
Раздается звонок, и лифт останавливается. Двери открываются.
Я расправляю рубашку, приглаживаю волосы и выхожу.
У меня послание для дивергентов.
Дивергент — это я.
Это не переговоры.
Верно.
Это предупреждение.
Я понимаю.
Каждые два дня, пока один из вас не придет к эрудитам…
Я приду.
…будет случаться такое.
Такого больше не будет.
Глава 27
Я продираюсь сквозь толпу у ущелья. В Яме шумно, но не потому, что рядом река. Я хочу найти тихое место и бреду в коридор, ведущий к спальням. Я не хочу слушать речь Тори в честь Марлен, находиться среди лихачей, кричащих и прославляющих ее жизнь и ее отвагу.
Утром Лорен сообщила, что мы пропустили несколько камер наблюдения в спальнях неофитов, где ночевали Кристина, Зик, Лорен, Марлен, Гектор и Ки, девочка с зелеными прядями. Так Джанин выяснила, кто из них подчиняется симуляциям. Я не сомневаюсь, она выбрала самых молодых лихачей, чтобы их смерть произвела наибольший эффект.
Я останавливаюсь в незнакомом коридоре и прижимаюсь лбом к стене. Камень шершавый и прохладный. Позади вопят лихачи, их приглушенные голоса доносятся даже сюда.
Слышу, как кто-то подходит, смотрю в сторону. Кристина, в той же самой одежде, что и ночью. В полуметре от меня.
— Эй, — говорит.
— Я не в состоянии чувствовать себя виноватой еще больше. Оставь меня, пожалуйста.
— Просто скажу одну вещь и уйду.
Ее глаза опухшие, голос немного сонный. То ли от усталости, то ли от небольшой порции алкоголя. Или и от того и другого. Но взгляд совершенно нормальный, так что она осознает, что говорит. Я отхожу от стены.
— Я никогда не сталкивалась с такими симуляциями. Сама понимаешь, увидеть это со стороны. Но вчера…
Она трясет головой.
— Ты была права. Они тебя не слышат и не видят. Точно так же, как Уилл…
Произнеся его имя, она начинает задыхаться. Перестает говорить, судорожно сглатывает, делает вдох и выдох. Несколько раз моргает и снова смотрит на меня.
— Ты сказала мне, тебе пришлось это сделать, иначе бы он тебя застрелил, и я тебе не поверила. А теперь верю, и… хочу постараться простить тебя. Вот… и все, что я хотела сказать.
Часть меня чувствует облегчение. Она мне верит, хочет простить меня, хоть это и будет нелегко.
Другая часть, большая, ощущает гнев. А о чем она думала, раньше? Что я хотела застрелить Уилла, одного из своих лучших друзей? Кристина должна была поверить мне с самого начала и знать — я бы такого никогда не сделала, если бы у меня был выход.
— Как здорово, ты наконец-то получила доказательство того, что я — не хладнокровный убийца. Ты сама понимаешь. В смысле, сейчас ты можешь верить мне на слово.
Я пытаюсь усмехнуться. Она открывает рот, но я не могу остановиться.
— Лучше бы тебе побыстрее меня простить, поскольку времени немного осталось…
У меня срывается голос, и я начинаю рыдать. Прислоняюсь к стене и начинаю сползать на пол.
Мои глаза застелены слезами, но я чувствую, как она обнимает меня и сжимает до боли. От нее пахнет кокосовым маслом, она сильная, как в то время, когда была неофитом в Лихачестве и висела на пальцах над ущельем. И это было не слишком давно — она заставила меня почувствовать себя слабой, но теперь придает мне уверенность, что и я могу быть сильнее.
Мы обе стоим на коленях на каменном полу, и я обнимаю так же крепко, как и она меня.
— Это уже произошло, — говорит она. — Я простила тебя.
Когда вечером я вхожу в кафетерий, все лихачи замолкают. Я не виню их. Как один из дивергентов, я даю Джанин повод убить кого-то из них. Большинство, наверное, хотят, чтобы я пожертвовала собой. Или боятся, что я этого не сделаю.
Случись такое в Альтруизме, тут бы уже не было ни одного дивергента.
На мгновение я не знаю, куда идти и как. Но потом Зик машет мне рукой, мрачно глядя на меня, и я волочу ноги в его сторону. Прежде чем я успеваю приблизиться к нему, ко мне направляется Линн.
— Ну… — начинает она. Смотрит вправо, влево, куда угодно, только не на мое лицо. — Мне правда… правда жаль Марлен. Я ее столько времени знала и…
Она трясет головой.
— Понимаешь, не думай… Я не хочу что-то сказать про Марлен, — говорит, будто собирается ругать меня. — Но… спасибо за Гека.
Линн переминается с ноги на ногу, ее глаза бегают. Потом обнимает меня одной рукой, хватая за рубашку. Раненое плечо пронзает боль, но я молчу.
Она отпускает меня, шмыгает носом и возвращается на свое место, будто ничего не произошло. Я пару секунд провожаю ее взглядом, а потом опускаюсь на стул.
Зик и Юрайя сидят рядом за отдельным столом. Лицо Юрайи обмякшее, словно он сейчас заснет. Перед ним темно-коричневая бутылка, к которой он прикладывается каждые пару секунд.
Меня он беспокоит. Я спасла Гека, но не Марлен. Но Юрайя не обращает на меня внимания. Я переставляю стул и сажусь напротив.
— Где Шона? — спрашиваю я. — Все еще в больнице?
— Нет, здесь, — отвечает Зик, кивая на стол, за который села Линн. Я вижу ее, бледную и почти прозрачную, в инвалидном кресле.
— Шоне не надо было подниматься с койки, но Линн в таком состоянии, что Шона пытается поддержать ее.
— Если ты о том, почему они отдельно от нас… Шона узнала, что я дивергент, — бормочет Юрайя. — И не желает с этим мириться.
— Ого.
— На меня она тоже обозлилась, — вздыхает Зик. — «Откуда ты знаешь, что твой брат не работает против нас? Ты за ним следишь?» Я бы много дал, чтобы набить морду тому, кто загадил ей мозги.
— Не надо тебе ничего никому давать, — говорит Юрайя. — Вон ее мать сидит. Иди, ударь ее.
Проследив за его взглядом, я вижу женщину средних лет, с выкрашенными в синий цвет прядями и сережками в ушах. Хорошенькая, как Линн.
Спустя мгновение в кафетерий входит Тобиас, следом — Тори и Гаррисон. Я избегала его. Я не говорила с ним с той нашей ссоры, до того, как Марлен…
— Привет, Трис, — произносит Тобиас, оказываясь от меня достаточно близко, чтобы я его слышала. У него грубый низкий голос. Он всегда переносит меня в те места, где хорошо и спокойно.
— Привет, — отвечаю тихо и напряженно.
Он садится рядом со мной и кладет руку на спинку моего стула, наклоняясь ближе. Я не буду смотреть на него — я отказываюсь.
И все-таки я делаю это.
Странный темный оттенок для голубых глаз. Они способны непонятным мне способом закрыть от меня все окружающее, утешить. А теперь они напоминают, что дистанция между нами куда больше, чем хотелось бы.
— Ты даже не собираешься спрашивать меня, все ли у меня в порядке?
— Нет, поскольку уверен, что у тебя не все в порядке, — качает головой. — Хочу попросить тебя не принимать никаких решений, пока мы не поговорим об этом.
Поздно, думаю я. Решение уже принято.
— Пока мы все не поговорим об этом, ты хотел сказать, поскольку это касается нас всех, — высказывается Юрайя. — Не думаю, что кто-то хочет сам сдаться.
— Никто? — спрашиваю я.
— Нет! — резко отвечает Юрайя. — Считаю, нам надо нанести ответный удар.