Дознаватель Хемлин Маргарита

Файда согласился.

Тогда я сказал, что в Чернигове многие из Остра проживают. Например, некая Лаевская. Портниха. И женщина интересная.

Файда на фамилию среагировал глазами.

Тут вышла его жена. Пригласила ужинать.

В коридорчике стоял умывальник с зеркалом. Я хотел только руки сполоснуть. А глянул — вокруг рта черный круг. Земля присохла. Слюни во сне пускал.

Умылся.

Говорю Файде с улыбкой:

— Что ж вы мне не указали, что лицо грязное. Неудобно.

Файда махнул рукой:

— Я и не заметил.

Как же. Не заметил. Специально. Радовался, что я грязный.

За стол я сел в нехорошем настроении.

Жена Файды — Сима Захаровна — угощала настойчиво, старалась говорить по-украински. Я ей раз по-русски ответил, два.

Она опять:

— Пригощайтеся, пригощайтеся.

Блюда еврейские. Я похвалил. Наливка, водка.

Файда пил хорошо, но мало.

Я выпил несколько рюмок водки. Отпустило.

Спросил у женщины, знает ли она Лаевскую Полину Львовну. Между прочим.

Она посмотрела на мужа и задержала ложку с фасолью над моей тарелкой.

Файда громко предложил выпить за мою семью и особенно детей.

Выпили.

Настаивать на Лаевской я не мог.

Перевел разговор на сына Файды.

Мирон похвалился успехами хлопца: учится в техникуме, будет строителем.

Я спросил, как зовут.

— Суня. Самуил. — Файда показал на жену. — В честь ее деда — Самуила Лаевского.

Сима Захаровна качала головой в знак согласия.

Тут я сказал:

— Так ваша девичья фамилия Лаевская? Может, Полина Львовна ваша родственница?

Я еле расслышал ответ:

— Двоюродная сестра.

Файда аж прискакнул на стуле:

— Ай, какая сестра! Никакая! Просто-таки никакая! Гадость она, а не сестра! Гнать таких сестер!

Когда люди выпивши, особенно если они с непривычки, говорится многое. Лучше в опьяненном состоянии разговор не жать. Оставить. У человека в голове будет сожаление, что он сболтнул лишнее. И одновременно радость, что лишнего никто не учел, не заметил. А если потом на трезвую голову за это лишнее потянуть, ого-го что вылезет.

Я заговорил про Остер, про его красоту, про детей, которые растут всем смертям назло.

К появлению в доме сына хозяев — Суни — стол почти опустел. Но он и не изъявил желания присаживаться. Схватил кусок хлеба и пошел в другую комнату.

Я его узнал. Тот самый еврейчик, который меня встретил на первом шагу в Остре. И на кого он похож, я понял. На Евку Воробейчик. Именно на Евку. Глаза ее — разрез особый. И нос. У Лилии нос с горбинкой, а у Евки мало что с горбинкой, но и немножко расплющенный на конце.

Спать меня уложили на хозяйской кровати, несмотря на мои возражения. Подушки, перина и так далее.

Я покрутился, покрутился и вышел из дома.

Долго сидел на лавке в саду. Не думал. Дышал воздухом. Если б курил, и то не курил бы. Настолько глубоко дышалось. Не спокойно, а глубоко.

К Довиду отправился на рассвете. Сима удерживала обещанием налистничков с творогом, но я не поддался.

Некоторые считают, что едой можно человека удержать.

У Довида все спали. На мой стук в окно не отзывались.

Не хотелось будить детей, а то б я грюкнул от всего сердца.

Раз такое дело, побрел к Десне. По вчерашней тропинке. Помыться как следует, переодеться. У Файды было неудобно. На берегу развязал вещмешок. И обнаружил, что нету финки. Где мой сидор развязывали — у Довида, у Файды, — неизвестно. Узел редкий, калмыцкий, меня сержант Дамдинов обучил на фронте, скопирован ловко. Значит, старался кто-то. Понимал, что по узлу сразу видно — лазили или нет. Но ходовой конец вдвое не сложен. Я когда-то Евсея учил. Он усвоил, но путался. Возился долго.

А Гришка сразу схватил, хотя тогда совсем малой был. Но, бывает, случайно и не такие узлы завязывают-развязывают. Может, Файда или Сунька?

Единственное, чему порадовался, — письмо в кармане кителя. Помацал карман. Пусто. Расстегнул, вывернулся сам напополам вместе с карманом. Пусто.

Пшик.

Китель снимал только у Файды. Близко к кровати стул придвинул и повесил. Когда в сад выходил — не набросил.

Вот она, еда. Прокол показательный. Надо работать над ошибками.

Вымылся весь в полном смысле. Кожа аж скрипела на ощупь.

Китель спрятал. На нижнюю рубаху надел пиджак. Галифе и сапоги оставил. Внешний вид меня устраивал — и в форме, и в то же время намек — в форме, а не в полной. Можно и не силой говорить, а зигзагами. По-человечески. То есть немножко даже и закон обойти при нужде.

Детей в доме не было.

Довид глянул на меня неопределенно.

Я сел на табуретку без приглашения. Нарочно громко подвинулся к столу, чтоб Малка за занавеской осознала. Но оттуда не доносилось ничего. Решил, что ее нету.

Кивнул в ту сторону:

— Что, хозяйка на базар пошла?

Довид ответил, что она уже отходила свое. Сегодня ночью умерла. Шла с горшком от Зуселя, с горшком и повалилась.

Довид сидел смирно. Спина прямая и голова задрана подбородком вверх.

— Она там? — Я показал на занавеску.

Довид кивнул.

На топчане лежала мертвая Малка, рядом с ней свернулся младенчиком Зусель. У обоих глаза закрытые. И оба не дышат.

Я закричал:

— Что у вас тут? Мертвый час?

Зусель открыл глаза, как контуженый — на звук. Не на смысл.

Выговорил:

— Зусель живой.

И опять вроде перестал дышать. Прижался к Малке всеми костями.

Я понял, что говорить с Довидом по раньше разработанному плану бесполезно. Но все-таки спросил:

— Лаевская давно приезжала?

Он ответил одним словом:

— Вчера.

— Надо ей отбить телеграмму. У вас же отношения.

Довид махнул рукой:

— Нужна ей моя телеграмма! Ей Евсей нужен был. Через Евсея пристала. Отношения. Ай!

И схватился за голову, вроде только сейчас понял про Малку, что она теперь неживая. И что в доме теперь без женской руки.

Оказывается, хлопцы были отправлены Довидом для оповещения соседей.

Стали сходиться люди.

Зуселя оторвали от Малки и перенесли в комнату. Потом сообразили, что лучше б Малку перенести в комнату для всеобщего обозрения и прощания, а Зуселя как раз оставить за занавеской.

Я не участвовал. Взял Гришку с Вовкой, повел на Десну.

Устроил соревнования наперегонки. На неглубоком месте. Дети развеселились. Мы пели песни.

Маршем вернулись домой.

Командовал Файда. Я дал денег — осталось после перевода Любочке чуть-чуть. Пообещал еще выслать. На его адрес. С передачей Довиду, когда тот оклемается.

На прощанье сказал еще:

— Мирон Шаевич, к вам тут ночью Полина Львовна заходила. Я ее гостевое место занял, наверно. Не обиделась? Где ж она ночевала?

Сказал наугад. По внутренней подсказке.

Файда заморгал и выпалил:

— Забегала. Она уже совсем ехала в Чернигов, ее машина ждала. На минутку забегала. А вы за домом сидели. Я хотел подвести ее к вам для вежливости. Она застеснялась. Суне книжки привезла. Я покажу, если надо. Для техникума. Три книжки. Не новые, но чистые. Нечерканые.

Я помолчал, вроде раздумывал, просить ли показать книжки. И ни слова не сказал.

Только от двери шепнул Симе — она тут же слонялась и руки на себе ломала:

— У меня срочное дело. На похороны не останусь. Хлопчиков у себя пару дней подержите, пока Довид оживет.

Вернулся в Чернигов к концу рабочего дня. Зашел в отделение.

Светка-машинистка в нарядном платье стояла на пороге с сумочкой и кого-то выглядывала.

Я вступил в разговор:

— Не меня ждешь, красавица?

— Люди с работы, а вы сюда.

— Это ты по часам заходишь-выходишь. Завидую. В кино намылилась?

— Да. В кино. Подругу ожидаю. Опаздывает.

Светка делала злое лицо, а круглые подбритые брови ей мешали. Получалось смешно.

Наобум предложил:

— Возьми меня вместо подружки. Я еще в отпуске считаюсь.

Как-то сказалось удачно.

В момент высчитал, что из Светки вытяну больше, чем из других. Женщина. Если спрашивать с подходом — узнаешь такое, что мужик при себе будет держать до смерти.

Перед сеансом играла музыка — аккордеон. Некоторые танцевали.

Мы явились с запасом, осталось время для буфета.

Светка попросила ситро с пирожными. Я купил. Причем в карман лез с опаской — выгреб же все деньги в Остре, Файде.

Но хватило. Без добавки. Вторую порцию Светке не получить.

Сам я отговорился, что ничего не хочу — дома поел.

Светка хмыкнула:

— Дома? Чего не переоделся? Пиджак мятый, в гадости какой-то, сапоги пыльнющие. И мешок тяжелый не бросил. Сильно спешил?

Все-таки баба давно при милиции, нахваталась — вопросы застали меня врасплох. Опять ненужный прокол.

Но я весело сказал, приобнимая Светку:

— Ой, девка! Тебе б звание присвоить. А ты на машинке стучишь. Не надоело?

Светка отстранила мою руку и строго выговорила:

— Я у спекулянтов билеты покупала. Заранее, между прочим. С переплатой. Вы мне деньги за свой не забудьте отдать. А вижу я все насквозь. Некоторые меня дурой считают. И ладно. Дур мужики больше любят. Правда?

— Правда. Деньги за билет завтра отдам. И за свой, и за твой. Я всегда женщин за свой счет в кино вожу. А лучше ты мне расскажи, что в отделении? Какие новости? Ужас как не хочется опять впрягаться. Сейчас повесят какое-нибудь гиблое дело, и пропало лето. У меня друг в Ладинке живет. Там места красивые. И рыба, и все такое. Поехали б с тобой на воскресенье. Ты как смотришь на предложение? По-дружески, конечно. Мы с тобой сколько лет рядом работаем.

Светка задумалась.

Я огляделся по сторонам. Знакомых не увидел. До начала сеанса оставалось минут пять. Светка с ситро не спешила. К пирожному не притронулась.

Ответила скороговоркой:

— Поедем. По-дружески, конечно. Я ж не такая, чтоб не по-дружески. А к вам, пока вас не было, женщина приходила. Красивая. Ну, не слишком красивая, но ничего. Одетая. И босоножки, и носочки на ней. И сумочка. Рыжая-бесстыжая. Сразу видно, непорядочная. Спрашивала и спрашивала, спрашивала и спрашивала: когда да когда, когда да когда. Я ей специально загадками отвечала. Нахальная она. — Светка глянула с прицелом. — Меня упрекнула в грубости к гражданам. Но я — где сядешь, там слезешь. Она в кабинет к Свириденко. А его нету. В Киев поехал на совещание в свете новых указаний. Убралась с кислой рожей. Больше ко мне не подходила. По коридорам слонялась, у хлопцев спрашивала.

Я понял — Евка. И как раз тогда, когда Зусель на-гора вылез.

Это была главная новость. Еще Светка рассказала, что по городу ползают домыслы, будто бандиты людей хватают и закапывают в землю живьем. Одного старика закопали, а он сам откопался. И не откопался б, если б не бродячие собаки. Разрыли. Но заявлений ни от кого не поступало, потому считается, народ совсем с ума посходил, не знает, что еще придумать, чтоб вывести обстановку из равновесия.

В зале я сидел без движения. И киножурнал, и фильм.

Переплачивать за такую дребедень было нечего.

Светка разок прижалась ко мне локотком, вроде случайно, но я не ответил. Честно же ей сказал: мы по-дружески.

Сеанс закончился, и я проводил Светку домой — она жила в самом центре, на улице Валовой, в бараке. На прощанье напомнил про Ладинку, но обниматься не полез. Хоть она ждала.

Теперь мой путь лежал к Штадлеру. Но сначала забежал домой, переоделся во все гражданское, оставил сидор.

Уже собирался убегать — заметил на столе записку:

«Жду. Приходите. Надо поговорить».

Без подписи. Но подписи и не требовалось. Буква «т» — с крышечкой, как в письме. Лаевская. Я даже не подумал, как она попала в дом, чтоб цидулку свою проклятущую подложить.

Бросился к двери — бежать к ней.

Но остановился. Нет. Бежать нельзя. Ни сегодня нельзя, ни завтра. Ни сколько сил хватит — нельзя. Пускай она сама придет. Сама придет и будет умолять поговорить.

И к Штадлеру ходить не надо.

И к Евке.

Ни к кому.

А надо спать спокойным сном. Ради Любочки. Ради Ёси и Ганнуси.

Аккуратно разделся, сложил одежду, как Любочка за мной подбирала: пиджак в шкаф на вешалку, брюки туда же — на специальную вешалку, с зажимами, рубаху на спинку стула, носки на пол не бросил, а повесил на перекладину табуретки. Старые сандалии, в которых ходил дома, поставил один к одному. Носками вперед, задниками к кровати. И выровнял. Доска шла по линии пяток. По доске и ровнял.

Засыпал тревожно, но с чувством выполненного долга.

Во сне Свириденко мне выговаривал: — Не утрамбовал. Подошел формально.

Лаевская не давала о себе знать. Евка тоже.

Я в их сторону старался не думать. Одна мысль меня тревожила — как там Басин с хлопчиками.

Но что я мог сделать?

А в конце июня Светка подкараулила меня с круглыми глазами:

— Штадлера знаете?

— А что?

Штадлер был мой тайный сотрудник, и не Светкино дело интересоваться.

Но она лезла мне прямо в лицо:

— Немой. Жидоватый. Правильно?

— Не жидоватый, а человек еврейской нации. Дальше?

— Ага. Сильно еврейской. Заходил вчера сюда. И не один. С фифой. С губищами намазанными. Аж гидко смотреть. В таком возрасте, а мажется. Искали вас по срочному служебному делу. С губищами говорит: «Я — Лаевская Полина Львовна, а это — товарищ Штадлер Вениамин Яковлевич. Он себя плохо чувствует по здоровью и немой, так я его сопровождаю. Он хотел бы встретиться с товарищем следователем Цупким». И смотрит на меня, вроде я ей вас с-под стола достану. Я ей говорю, хоть и не обязанная: «Товарищ следователь на задании». Она: «А когда будет на рабочем месте? Он же и с гражданами должен говорить, а не только по городу мотаться». Я отвечаю: «Чтоб такие, как вы, жили спокойно, товарищ следователь и мотается туда-сюда. А вы заявление напишите и оставьте. Я передам». А она с улыбочкой прогавкала: «Никаких заявлений писать не буду. И товарищ Штадлер не будет. Нам лично надо». А тот товарищ Штадлер еле стоит на ногах. Я говорю: «Вы, товарищ Штадлер, присядьте. Отдохните. Нам обмороки не нужные. Тут многие в обмороки падали. Не помогало». Баба Штадлера цап за руку и повела на выход. А он идет — чистый теленок. Я вам точно говорю — баба и есть главная. А он при ней.

Светка смотрела на меня с довольными ужимками.

Я ее похвалил:

— Правильно, Светлана, с такими наглыми надо без лишних слов. У меня эта Лаевская проходила свидетелем. И что ей надо, не представляю. А Штадлера не знаю. Но все равно — жалко, не поговорил с ними. Вдруг надо людям помочь.

Светка скисла:

— Помочь… Вы мне помогите. У меня сосед с ума сошел. Ночами в стенку кулаками бьет. Мама боится. Я не сплю. Сейчас совсем одна осталась. Мама в село поехала на недельку. А мне как — с буйным за стеной? У нас стенки знаете какие — саманные. Кулаком двинет — развалится. А там я. Одна. Беззащитная. Вот и получается — в милиции работаю, а толку нема.

Под конец своей речи Светка скисла с намерением пустить слезу.

Этого я допустить не мог.

Положил ей руку на плечико и говорю:

— Выясню, что за фрукт. Пугну. Без защиты не останешься.

— Когда придете? — Светка от нетерпения аж на носки встала.

— Когда он дома появляется?

— Он всегда дома. Не работает нигде. Тунеядствующий элемент. Могу отбежать сейчас.

— Нет, сейчас у меня срочное дело. После дежурства зайду. Не бойся.

Артистка Светка хорошая, но глупая. И весь ее вид показывал, что ей не страшно, а наоборот, хочется меня к себе заманить. По-дружески.

Вернулся в кабинет. Поспрашивал намеками у товарищей, не искал ли меня вчера кто-нибудь. По коридору погулял, тоже выяснил насчет посетителей по мою душу. Никто ничего.

Срочного дела у меня на тот момент не было. Зато надо было подумать. Крепко подумать и сделать выводы по текущему моменту.

Направился в городской парк за Красным мостом. Сел на нашу с Любочкой любимую скамейку возле памятника Сталину. Под кустом персидской сирени. Вроде образ Любочки вызывал. Даже мороженое себе купил в ее честь.

Итоги такие.

Лаевскую я пересидел. Перетерпел. Сама проявила беспокойство. Пошла на открытую провокацию. Показала прилюдно, что ищет со мной связи. Притащила Штадлера для наглядности. Значит, ей Довид успел донести из моего рассказа, что Штадлер был с Зуселем у меня дома. Взяла Штадлера за шкирку и приволокла. Мол, и Вениамин Яковлевич, немой инвалид, у нее в руках. Со всеми его сведениями про визит Зуселя.

Прийти она пришла. А если б я на месте оказался? Результат бы смазанный получился. Ей в милиции рот раззявлять ни к чему. Не на это она рассчитывала. Откуда она вызнала, что я в отъезде? Вчера я находился в Количевке. Ездил по разработке.

Причем пошла прямо к секретарке. Под кабинет начальника. А ей же прекрасно известно мое рабочее место. Шла б туда. Нет. В кабинет не заходила. У нас там всегда кто-то есть.

Что ж, следила за мной Лаевская во всей своей красе? Я б ее заметил. Ее не заметить никак нельзя. Или посылала кого-то, чтоб смотрели за мной.

Иначе — никак. Но зачем? Тратить свою немолодую жизнь на меня как такового? Доводить до белого каления, мучать, в том числе и жену, и детей?

Психическая атака. Все кругом — психическая атака. И записка на столе у меня в доме. И приезд в Остер буквально по моим пятам.

Мороженое я ел машинально. Шарик между двух вафелек крутился подшипником. И выскочил. Упал на сапог. Тут же налетели воробьи. Шуганул их ногой.

Да. Будем откровенны — Лилия Воробейчик. В ней все дело. В ней начало и в ней конец.

Поднялся. Беспощадно растер остатки мороженого.

Пучком травы вытер сапог. До блеска. Путь мой проходил точно. К Лаевской.

Калитка оказалась открытая. Дверь в дом тоже.

Полина Львовна лежала на топчане. Дремала. Но по рукам вдоль тела я определил, что дремота — притворство. Ладони напряженные. И расположенные неудобным углом. Наверно, увидела меня в окно издали или услышала калитку и заняла позицию для встречи.

В комнате пахло духами «Красная Москва».

Здороваться не стал.

— Ну что, Полина Львовна, дорогая моя, приятно вам было по чужим карманам шнырять? Привычно или, как все воры говорят, в первый раз, случайно?

Полина раскрыла глаза и, как артистка, приподнялась.

Оперла о подушку пухлый локоть и произнесла голосом с зевотой:

— А, Михаил Иванович! У вас там пуговка на соплях держится. Как раз снимите, я пришью. Любочка ж другим занятая. А вы без догляда. Снимайте, снимайте. И подкладочка у вас распоролась. Я все сделаю.

С топчана протянула ко мне руку, ладошкой-ковшиком.

Я сдержался. И не таких обламывал.

— Сейчас же вставайте, гражданка Лаевская! Хватит дурить мне голову. Тут будете отвечать на вопросы или проследуем в отделение? Вопросов много. Ответите на каждый.

Лаевская спустила ноги, сунула ступни в фильдикосовых чулках в шлепанцы, несколько раз шаркнула, удобно уселась, расправила халат с драконами.

— Хорошо. Именно что на каждый вопрос я отвечу. Именно что на каждый. Хотите вы или нет. Отвечу. Особенно на вопрос про Лилию Воробейчик. И про то, кто ее убил. С этого вопросика начнем? Или сами выберете, с какого? У вас же, наверно, списочек длинный?

— Нету у меня списка. В голове держу. — Я сохранял спокойствие, и чтоб показать, насколько спокойный, вышел на кухню, зажег керогаз, поставил чайник.

Из комнаты Лаевская тихо сказала:

— В буфете халу возьмите. Свежая. С маком. Давайте несите, сильно кушать хочется.

Через секунду Лаевская сама зашла на кухню, достала булку-плетенку, слизнула мак с корочки.

— Терпеть сил нету. Мак люблю. А ножик вы в столе возьмите. Не стесняйтесь. Мы как родные стали. Я так считаю.

Я не пошевелился.

Она сама открыла ящик стола. И перебрала один за другим три ножа. Ножи были из дома Лилии Воробейчик. Три. А значит, по счету, среди них и тот, которым убили потерпевшую.

Лаевская смотрела на меня приветливо:

Страницы: «« ... 678910111213 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Ближайшее будущее. Русофобская политика «оранжевых» разрывает Украину надвое. «Западенцы» при поддер...
Никогда не садись за руль с похмелья, особенно ночью. Скользкая дорога обязательно подведет, не успе...
Катится по дорогам королевства самоходный фургон сборщиков королевских налогов…Только-только оправил...
Он – бывший военный, сражавшийся против Наполеона, ныне обаятельный денди, богатый граф и перспектив...
Ни планов, ни стремлений, лишь выжженная местью душа и очерствевшее сердце. А вокруг страна, разорен...
Когда привычный нам всем мир внезапно сойдет с ума; когда реальностью обернутся самые жуткие и крова...