Джек Ричер, или Я уйду завтра Чайлд Ли

Глава 42

Семь человек. И все семеро вооружены. Копы наставили на меня итальянские дробовики «Франчи АРСН-12», однако я сомневался, что они находятся на вооружении нью-йоркской полиции. «АРСН-12» – это жутковатое, фантастическое оружие – полуавтоматическое гладкоствольное ружье 12-го калибра с пистолетной рукоятью и складным прикладом. Такой дробовик имеет множество преимуществ. Но и недостатков тоже. Во-первых, он очень дорого стоит; впрочем, судя по всему, какое-то спецподразделение полицейского департамента с удовольствием выписало чек на покупку. Второй недостаток – полуавтоматическое действие. Считается, что оно уменьшает надежность мощного дробовика. Люди же, которые стреляют, чтобы не погибнуть, серьезно относятся к таким вещам. Кроме того, не следует сбрасывать со счетов механические неполадки. С другой стороны, я не мог надеяться на то, что сразу четыре механизма дадут сбой, – именно по этой причине я не покупаю лотерейные билеты. Оптимизм – вещь хорошая. В отличие от слепой веры.

Двое федералов держали в руках «Глоки-17», девятимиллиметровые автоматические пистолеты, сделанные в Австрии, массивные, тяжелые, надежные, успевшие за двадцать лет службы продемонстрировать все свои лучшие качества. Я предпочитаю «Беретту М9» – их, как и «франчи», производят в Италии, – но миллион раз из миллиона одного «глок» справится с работой не хуже «беретты».

В данный момент его работа состояла в том, чтобы заставить меня стоять спокойно и подготовить к главному развлечению.

Командир федералов находился в центре полукруга. Трое его подручных расположились слева, трое – справа. Только по телевизору я видел, чтобы оружие держали так, как он, и хорошо это запомнил. Тогда я смотрел кабельный канал в номере мотеля во Флоренсе, в штате Техас. Причем не военный, а географический, и передача была посвящена Африке. Однако речь в ней шла не про гражданскую войну, убийства, болезни и голод. Мне показали документальный фильм о дикой природе, про обезьян. И никаких партизан или военных действий. Группа зоологов следила за доминантным самцом в стае горилл, и они собирались закрепить радиомаяк у него в ухе. Самец весил почти пятьсот фунтов, иными словами, четверть тонны. Ученые уложили его при помощи пистолета, стреляющего дротиками с транквилизатором для приматов.

Именно такое оружие командир федералов держал в руке.

Пистолет, который стрелял ампулами с транквилизаторами.

Парни с Национального географического канала очень старались убедить телезрителей в гуманности этой процедуры и даже показали подробные диаграммы и компьютерную модель. Дротик с лекарством представлял собой крошечный оперенный конус с хирургическим стальным древком. Стерильный керамический наконечник древка был обильно смочен обезболивающим веществом. Дротик вылетел на высокой скорости, древко на полдюйма ушло в тело гориллы и остановилось, однако наконечник устремился дальше. Момент движения. По закону Ньютона. От удара и инерции керамическая матрица взорвалась, и транквилизатор помчался вперед – получилось нечто среднее между каплями и распылением, словно густой туман проникал под кожу. Так бумажное полотенце впитывает пролитый кофе. Пистолет был рассчитан на один выстрел. Один дротик и единственный крошечный баллончик со сжатым газом, приводящим его в движение, – азотом, насколько я помню. Перезарядка являлась довольно трудоемким делом, поэтому требовалось попасть с первого раза.

В документальном фильме зоологи со своей задачей справились без проблем. Через восемь секунд горилла зашаталась, через двадцать впала в кому. А через десять часов пришла в себя без малейшего вреда для здоровья.

Однако она весила в два раза больше меня.

За мной находилась стойка портье, и я чувствовал ее спиной. Она была примерно тридцать пять сантиметров длиной и немногим больше метра в высоту. Совсем как стойка бара – чтобы клиент мог с удобствами разложить и подписать бумаги. За ней стоял более низкий столик портье, его ширина составляла около семидесяти пяти сантиметров. Или больше. Я не знал наверняка, однако все вместе представляло собой высокий, широкий барьер, который невозможно преодолеть с места, в особенности если стоять к нему спиной. К тому же я понимал, что это ничего не даст, поскольку мне все равно не удастся таким способом оказаться в другом помещении. Я останусь здесь, только за стойкой, а не перед ней. Никаких преимуществ, зато потери возможны – вдруг я неудачно приземлюсь на стул или запутаюсь в телефонном проводе.

Я повернул голову и посмотрел назад. Там никого не осталось. Клерки успели ускользнуть направо и налево. Очевидно, им дали четкие инструкции. Возможно, даже провели тренировку. Все семеро мужчин имели открытый сектор обстрела.

Путей отхода ни назад, ни вперед не было.

Я остался стоять на месте.

Командир целился в мое левое бедро, представлявшее собой довольно серьезную мишень без капли жира под кожей – только жесткая плоть, пронизанная капиллярами, по которым быстро циркулирует кровь. Совершенно незащищенная, если не считать новых синих брюк из тонкого летнего хлопка. «И не приходите в таком виде, иначе вас не пустят внутрь». Я напрягся, словно мышцы могли заставить эту проклятую штуку отскочить, но уже в следующее мгновение расслабился. Мощные мышцы не помогли горилле, не помогут и мне. В отдалении, за спинами семерых мужчин, я увидел в темном углу бригаду парамедиков в форме пожарных. Трое мужчин и одна женщина. Они стояли и ждали рядом с каталкой на колесах.

Когда все остальное против тебя, начинай разговаривать.

– Ребята, если у вас есть вопросы, я с радостью присяду тут где-нибудь и поговорю с вами, – сказал я. – Давайте выпьем кофе и будем вести себя цивилизованно. Если хотите, можно без кофеина. Ведь уже поздно. Уверен, нам заварят свежий. Ведь мы в «Четырех временах года».

Командир федералов не стал отвечать на мое предложение. Вместо этого он выстрелил с расстояния в восемь футов дротиком, прямо в мякоть моего левого бедра. Я услышал хлопок газа и почувствовал боль в ноге, не острую, как при укусе осы, а тупую, как при ударе ножом. Долю секунды ничего не происходило, словно он в меня и не стрелял, затем наступила резкая мощная реакция. Пожалуй, если бы я был гориллой, то сказал бы зоологам, чтобы они проваливали прочь и оставили меня в покое.

Командир федералов опустил пистолет.

Прошла еще секунда. Наконец сердце у меня забилось быстрее, кровяное давление резко повысилось и упало. Я почувствовал, как в висках зашумело, совсем как двадцать лет назад после китайской еды. Я посмотрел вниз и увидел, что из моей ноги торчит оперенный дротик. Я его вытащил. Древко было перепачкано кровью, однако наконечник исчез. Керамический материал рассыпался в песок, находившаяся в нем жидкость поступила в мою кровь и начала свое черное дело. Большая капля вытекла из ранки и впиталась в хлопок брюк, следуя по неровностям и изгибам ткани, как на карте распространения эпидемии по городским улицам.

Сердце отчаянно колотилось у меня в груди. Я чувствовал, как бежит по артериям кровь, и хотел ее остановить – но, разумеется, ничего не мог сделать. Тогда я прислонился спиной к стойке. Всего на минутку, сказал я себе, чтобы тело не казалось таким тяжелым. Семеро мужчин передо мной вдруг сместились в сторону, как при круговой обороне третьей базы в бейсболе. Впрочем, я не был уверен, что произошло на самом деле – это я повернул голову или они сдвинулись. А может быть, начала вращаться комната, очень быстро, словно веретено. Край стойки портье врезался мне в спину, под лопатками. Значит, либо она поднималась вверх, либо я соскальзывал вниз. Тогда я положил ладони на стойку, чтобы ее остановить. Или свое падение. Ничего не вышло. Ребро стойки ударило меня по затылку, и тут я обнаружил, что мои внутренние часы перестали правильно работать. Я пытался считать секунды, надеясь добраться до девяти, потому что собирался продержаться дольше, чем самец гориллы. Наверное, во мне говорили остатки гордости. Не уверен, что у меня получилось.

Я ударился задом о пол, и мне отказало зрение. Однако вовсе не темнота сомкнулась вокруг меня, как раз наоборот – стало очень светло, и пространство наполнилось дико вращающимися серебристыми образами, которые вспыхивали в горизонтальной плоскости то справа, то слева, словно на ярмарочной карусели, только в тысячу раз быстрее. В следующее мгновение на меня налетели безумные видения, стремительные и яркие, пронизанные действием и цветом. Позднее я понял, что начало видений совпало с моментом, когда я потерял сознание и рухнул на пол вестибюля «Четырех времен года».

Глава 43

Не знаю, когда именно я пришел в себя. Часы у меня в голове по-прежнему барахлили. И все же я выбрался на поверхность и обнаружил, что лежу на койке, а мои запястья и щиколотки пристегнуты к прутьям пластиковыми наручниками. Я был полностью одет, если не считать ботинок, которые исчезли. В затуманенном сознании прозвучал голос моего старшего брата. Он часто повторял эти слова, когда мы были детьми.

«Прежде чем кого-то осуждать, пройди милю в его ботинках. И тогда, если ты начнешь его критиковать, ты будешь находиться в миле от него, и ему придется бежать за тобой в одних носках».

Я пошевелил пальцами ног. Потом подвигал бедрами и сумел понять, что в карманах у меня ничего нет. Значит, все мои вещи забрали. Может быть, те ребятишки составили список и спрятали мое имущество в надежное место?

Я наклонил голову к плечу и поскреб подбородком воротник рубашки. По сравнению с тем, что я помнил, щетина заметно отросла. Похоже, прошло около восьми часов. Горилла с Национального географического канала проспала десять. Один – ноль в пользу Ричера, только они наверняка уменьшили мне дозу. Во всяком случае, я очень на это рассчитывал. Огромный примат рухнул, точно подрубленное дерево, когда в него выстрелили снотворным.

Снова приподняв голову, я огляделся и понял, что нахожусь в комнате без окон в одной из трех небольших клеток из стальных сварных конструкций, стоящих в ряд в помещении с кирпичными стенами. Глаза слепил яркий электрический свет. Каждая клетка, площадью около восьми квадратных футов, в высоту не превышала восьми. Потолок и стенки были сделаны из прутьев, пол выложен металлическими плитами, слегка утопленными на стыках, так что получился желоб глубиной в дюйм. Вероятно, для того, чтобы по нему стекали жидкости, собирающиеся в камерах. Желоб приварили к горизонтальному рельсу, который шел вдоль всех вертикальных прутьев. Болтов на полу я не заметил. Клетки никак не крепились к полу, их просто поставили – три здоровенных сооружения внутри старой большой комнаты.

Потолок в комнате был высоким и бочкообразным. Кирпич недавно выкрасили в белый цвет, но он казался мягким и старым. Есть люди, способные посмотреть на размер кирпичей и то, как они уложены, и сказать, где именно расположено здание и когда оно построено. Я не из их числа. И все же у меня сложилось впечатление, что я на Восточном побережье и что это ручная кладка девятнадцатого века. Работали иммигранты, быстро и не слишком аккуратно. Получалось, что, скорее всего, я по-прежнему в Нью-Йорке. Судя по всему, в подвале. Здесь не было сыро или холодно, но возникало ощущение некоторой стабильности температуры и влажности из-за того, что помещение находилось под землей.

Меня поместили в центральную клетку, где стояла койка, к которой я был прикован, и имелся туалет. И все. Больше ничего. Туалет окружала U-образная стена высотой в три фута. Над туалетным бачком висела раковина, и я видел кран. Всего один, значит, сюда провели только холодную воду. Соседние две клетки ничем не отличались от моей. Койка, туалет, и все. От каждой отходили три узкие параллельные траншеи, недавно залитые бетоном. Сток для туалетов и водопроводные трубы.

Две соседние клетки пустовали. Я был один.

В дальнем углу большой комнаты, там, где сходились стены и потолок, я заметил камеру наблюдения – стеклянный глаз-бусинку. Вероятно, с линзами широкого обзора, чтобы видеть все помещение сразу. Точнее, все три клетки. Наверное, где-то стояли и микрофоны, причем в большом количестве – какие-то совсем рядом со мной. Электронное подслушивание – дело непростое. Тут важна четкость, и эхо может все испортить.

Левая нога у меня немного болела. В том месте, куда попал дротик, осталась ранка и появился синяк. Кровь на брюках засохла, но ее было совсем немного. Я напрягся, пробуя надежность наручников на запястьях и щиколотках. Они не поддавались. С полминуты я дергался и боролся с ними. Нет, я не пытался освободиться. Просто проверял, потеряю ли сознание от усилий, а заодно мне хотелось привлечь внимание тех, кто наблюдал за мной при помощи камеры и слушал микрофоны.

Сознание я не потерял. В голове постепенно прояснялось, но она продолжала болеть, а от моих усилий ноге лучше не стало. Но если не считать этих мелочей, я чувствовал себя неплохо. С минуту ничего не происходило, потом появился парень, которого я никогда не видел прежде. Вероятно, фельдшер, потому что в правой руке он держал шприц, в левой – кусочек ваты, чтобы протереть мне руку перед инъекцией. Он остановился перед клеткой и посмотрел на меня сквозь прутья.

– Это смертельный укол? – спросил я.

– Нет, – ответил парень.

– А ты имеешь право сделать мне смертельный укол?

– Нет.

– Тогда тебе лучше отойти подальше. Сколько бы уколов ты мне ни сделал, я всякий раз буду приходить в себя. Рано или поздно я до тебя доберусь. И тогда либо заставлю сожрать эту штуку, либо засуну ее тебе в задницу и сделаю укол изнутри.

– Это болеутоляющее, – сообщил парень. – Анальгетик. Для твоей ноги.

– С моей ногой все в порядке.

– Ты уверен?

– Отвали от меня.

Он так и сделал. И вышел через массивную деревянную дверь, выкрашенную в тот же цвет, что и стены. Дверь выглядела старой, и в ее форме было нечто готическое. Я видел такие в старых общественных зданиях, городских школах и полицейских участках.

Я опустил голову на койку без подушки и стал смотреть вверх, сквозь прутья, приготовившись к долгому ожиданию. Однако не прошло и минуты, как появились двое мужчин, которых я знал. Деревянная дверь распахнулась, и я увидел федеральных агентов. Но командира с ними не было. Один из них держал в руках «Франчи 12», заряженный и приведенный в полную боевую готовность. Второй агент – какой-то инструмент и связку тонких цепей.

Парень с дробовиком подошел к клетке вплотную и упер дуло дробовика мне в шею. Его напарник отпер дверцу, но не ключом, а повернул налево и направо диск, который находился снаружи. Значит, замок был с цифровой или буквенной комбинацией. Он шагнул внутрь и остановился возле моей койки. Инструмент в его руке напоминал плоскогубцы, с лезвиями вместо плоских частей. Нечто вроде резака. Он увидел, что я на него смотрю, и улыбнулся. Его товарищ наклонился надо мной, и дуло дробовика вдавилось мне в шею. Разумная предосторожность. Даже с прикованными руками я мог метнуться вперед и нанести неплохой удар головой. Далеко не лучший, однако благодаря резкому движению я сумел бы его вырубить – и он бы провалялся дольше, чем я после дротика со снотворным. Возможно, даже дольше, чем самец гориллы. Голова у меня все равно болела, так что еще от одного удара намного хуже не стало бы.

Впрочем, дуло «франчи» продолжало прижиматься к моей шее, и мне оставалось играть роль наблюдателя. Парень с цепями аккуратно разложил их, словно собирался продемонстрировать, на что они способны: первая цепь прикует мои запястья к поясу, вторая спутает щиколотки, третья соединит первые две между собой. Стандартная процедура при перевозке заключенных. Я смогу делать короткие шажки не более фута и поднимать руки на уровень бедер, вот и всё. Агент скрепил цепи, проверил их надежность и при помощи своего инструмента разрезал пластиковые наручники. Затем он вышел из клетки, оставив дверцу распахнутой, – только после этого его напарник убрал дробовик.

Вероятно, они рассчитывали, что я соскользну с койки и встану на ноги. Поэтому я остался на прежнем месте. Противнику нельзя давать все сразу. Необходимо провести границу, медленно и жестко. Они должны испытывать к тебе благодарность даже за небольшое проявление податливости. И тогда ты сможешь пережить десять мелких поражений, а не десять крупных.

Однако не вызывало сомнений, что федералы прошли такую же подготовку, что и я. Они не стали ждать, побежденные и разочарованные, они просто пошли к выходу.

– Кофе с пончиками находится за дверью, – сказал тот, что пристегивал цепи. – Ты можешь их получить в любое время.

Мяч оказался на моей стороне, как они и задумали. Не имело никакого смысла час терпеть, а потом допрыгать до угощения и умять все, словно я пришел в отчаяние, не выдержав искушения голодом и жаждой. Тем самым я бы признал свое поражение на глазах у всех. Никакого стиля. Поэтому я немного подождал, соскользнул с койки и, шаркая, выбрался из клетки.

Деревянная дверь выходила в другое помещение такого же размера, как и то, где находились клетки, той же формы, с такой же краской на стенах и тоже без окон. В центре стоял большой деревянный стол. На трех стульях на дальней стороне сидели федералы. Стул напротив них пустовал; судя по всему, они приготовили его для меня. На столе лежали аккуратно разложенные вещи из моих карманов: стопка наличных, поверх них – монетки, мой потрепанный паспорт, карточка для банкомата, зубная щетка, электронная карточка для проезда в метро. А также визитка Терезы Ли, которую она дала мне в комнате, отделанной белым кафелем, под терминалом Центрального вокзала, фальшивая визитка, выданная мне парнями из команды Лили Хос на углу Восьмой авеню и Тридцать пятой улицы, и флешка, купленная в «РадиоШэке» вместе с ярко-розовым неопреновым футляром. И сотовый телефон Леонида. Девять разных предметов на ярко освещенной поверхности стола.

Слева от стола находилась еще одна дверь. Та же готическая форма, та же деревянная конструкция и такая же новая краска. Я решил, что она ведет в следующее такое же помещение, третье из трех в L-образной цепочке. Или первое из трех; тут все зависело от точки зрения – заключенный ты или тюремщик. Справа от стола я заметил низкий комод, какие обычно ставят в спальнях. На нем лежала стопка салфеток, стояли пластиковые стаканчики, вложенные друг в друга, стальной термос и бумажная тарелка с двумя черничными пончиками. Я босиком доковылял до комода и налил себе кофе из термоса. Нужно сказать, без особых проблем – комод был низким, и скованные руки не слишком мешали. Я взял стаканчик двумя руками, отнес его на стол и сел на свободный стул. Потом наклонил голову и принялся пить из стаканчика. Получилось, что я им уступаю, как они и рассчитывали. Или кланяюсь с почтением. Ко всему прочему кофе оказался паршивым и едва теплым.

Командир федералов протянул руку к стопке моих денег, точно хотел их забрать, но потом покачал головой, как будто они не имели для него особого значения. Мол, слишком это приземленно. В следующее мгновение его рука потянулась к моему паспорту.

– Почему истек срок действия вашего паспорта? – спросил он.

– Потому что никто не может заставить время остановиться.

– Меня интересует, почему вы его не продлили.

– Не было необходимости. Никто не носит презервативы в бумажнике.

Он немного помолчал.

– Когда вы в последний раз покидали страну?

– Знаете, я бы сел и поговорил с вами, – ответил я. – Вовсе не обязательно было стрелять в меня дротиком, словно я животное, сбежавшее из зоопарка.

– Вы не забыли, что мы несколько раз вас предупреждали. Однако вы упорно отказывались с нами сотрудничать.

– Вы бы могли выколоть мне глаз.

– Тем не менее я этого не сделал. Профилактика – лучшее лечение.

– Я до сих пор не видел ваших документов. Мне неизвестно даже ваше имя.

Он ничего не ответил.

– У вас нет документов, вы не зачитали мне мои права, не предъявили обвинение, не предоставили адвоката. «О, дивный новый мир»[43], не так ли?

– Вот именно.

– Ну, тогда удачи, – сказал я.

И взглянул на паспорт, словно вдруг что-то вспомнил. Приподняв руки, насколько позволяла цепь, я наклонился вперед и отодвинул стаканчик с кофе так, что он оказался между моим паспортом и кредитной карточкой для банкомата. Потом я взял паспорт, прищурившись, посмотрел на него, пролистал странички до конца и пожал плечами, как будто память играла со мной в прятки. Через пару секунд я вытянул вперед руки, чтобы положить паспорт обратно, однако движение получилось не слишком точным – помешали цепи. Жесткая обложка задела стаканчик, и он перевернулся. Кофе выплеснулся на стол, потек к дальнему от меня краю и пролился на брюки командира. Тот отреагировал самым стандартным образом: дернулся назад, привстал и замолотил в воздухе руками, точно рассчитывал защититься от каждой молекулы коричневой жидкости.

– Извините, – сказал я.

У него промокли брюки, мяч снова перелетел на его сторону, и он оказался перед выбором: изменить ритм допроса и переодеться или продолжать в мокрых брюках. Я видел, как он размышляет, так что он был не таким уж загадочным, каким хотел казаться.

Наконец командир принял решение остаться в мокрых брюках, подошел к комоду, взял салфетку и промокнул пятно. Затем вернулся с салфетками к столу и вытер его. При этом он старался вести себя так, словно ничего не произошло, что уже являлось вполне определенной реакцией.

– Когда вы в последний раз покидали страну? – снова спросил он.

– Не припоминаю, – ответил я.

– Где вы родились?

– Не припоминаю.

– Все помнят, где они родились.

– Это было давно.

– Если потребуется, мы будем сидеть здесь весь день.

– Я родился в Западном Берлине, – сказал я.

– Ваша мать француженка?

– Она была француженкой.

– А кто она сейчас?

– Она умерла.

– Я сожалею.

– Вашей вины в этом нет.

– Вы уверены, что являетесь американским гражданином?

– Что за странный вопрос?

– Самый обычный.

– Государственный департамент выдал мне паспорт.

– Ваше обращение было обоснованным?

– А я его подписывал?

– Полагаю, да.

– Полагаю, оно было вполне обоснованным.

– Какие у вас имелись основания запрашивать американский паспорт? Вы получили второе гражданство? Ведь вы родились за границей и ваша мать была иностранкой.

– Я родился на военной базе, которая считается суверенной территорией Соединенных Штатов. Мой отец являлся американским гражданином и служил в морской пехоте.

– Вы можете это доказать?

– А я должен?

– Это важно. Ваше американское гражданство может оказать влияние на то, что с вами будет дальше.

– Нет, наличие у меня терпения определит то, что будет со мной дальше.

Один из агентов, сидевших слева от меня – именно он прижимал дуло дробовика к моей шее, – встал и быстро направился к деревянной двери, ведущей в третью комнату. В открывшуюся дверь я успел заметить письменные столы, компьютеры, шкафы и стеллажи. Других людей там не было. Дверь мягко за ним закрылась, и в нашей комнате снова воцарилась тишина.

– Ваша мать из Алжира? – спросил командир.

– Две минуты назад я вам сказал, что она была француженкой.

– Некоторые французы являются выходцами из Алжира.

– Нет, французы – это французы, а алжирцы – это алжирцы. Все предельно просто, это вам не наука о ракетах.

– Верно, но некоторые французы являются эмигрантами из Алжира. Или прибыли из Марокко, Туниса или из других стран Северной Африки.

– Но не моя мать.

– Она была мусульманкой.

– Почему вас это интересует?

– Я провожу расследование.

Я кивнул.

– Вероятно, безопаснее интересоваться моей матерью, чем вашей.

– В каком смысле?

– Мать Сьюзан Марк была юной проституткой, подсевшей на крэк. Возможно, ваша мать работала с ней на пару.

– Вы пытаетесь меня разозлить?

– Нет, я уже добился своего. Вы сильно покраснели, и у вас мокрые штаны. И вы ничего не сумели добиться. Не думаю, что сегодняшний допрос станет удачным примером для учебника.

– Мы здесь не шутим.

– Но все к этому идет.

Командир сделал паузу и решил перегруппироваться. Указательным пальцем правой руки он поправил все девять лежащих перед ним на столе предметов, а когда они оказались выстроенными в идеальном порядке, подтолкнул ко мне флешку.

– Вы сумели спрятать ее, когда мы вас обыскивали. Сьюзан Марк передала вам флешку в вагоне метро.

– Я спрятал? Она мне ее передала? – спросил я.

Он кивнул.

– Однако у нее слишком маленький объем памяти. Где другая?

– Какая другая?

– Это всего лишь приманка. Где настоящая?

– Сьюзан Марк мне ничего не давала. Я купил эту флешку в «РадиоШэке».

– Зачем?

– Мне понравилось, как она выглядит.

– С розовым футляром? Чушь собачья.

Я ничего не ответил.

– Вам нравится розовый цвет? – спросил он.

– В некоторых местах.

– Какие места вы имеете в виду?

– Те, в которых вам давно не доводилось бывать.

– Где находилась флешка?

Я не ответил.

– Вы прятали ее внутри своего тела?

– Лучше вам так не думать. Вы ведь только что к ней прикоснулись.

– Подобные вещи доставляют вам удовольствие? Может, вы гомик?

– Такие вопросы могли бы подействовать в Гуантанамо, но только не со мной.

Он пожал плечами и вернул флешку на прежнее место, после чего пододвинул ко мне на дюйм фальшивую визитку и сотовый телефон Леонида, словно перемещал пешки на шахматной доске.

– Вы работаете на Лилю Хос. Визитка говорит о том, что вы входили в контакт с командой, которую она наняла, а телефон доказывает, что она вам звонила по меньшей мере шесть раз. Номер телефона из отеля «Четыре времени года» остался в памяти.

– Это не мой телефон.

– Мы нашли его в вашем кармане.

– Лиля Хос не останавливалась в «Четырех временах года» – во всяком случае, так утверждают в отеле.

– Только потому, что мы попросили их о сотрудничестве. Мы оба знаем, что она там жила. Вы встречались с ней там дважды, в третий раз она не пришла.

– И кто она на самом деле?

– Вам следовало задать ей этот вопрос до того, как вы согласились на нее работать.

– Я не работаю на нее.

– Ваш телефон указывает на обратное. И это не наука о ракетах.

Я не ответил.

– Где сейчас Лиля Хос? – спросил он.

– Вы не знаете?

– Откуда мне знать?