Джек Ричер, или Я уйду завтра Чайлд Ли

– Я разговаривал с Сэнсомом в Вашингтоне. В его офисе. Ему совсем не нравится эта история. Он показался мне мрачным и встревоженным.

– Выборы не за горами.

– Однако он добыл вражескую винтовку, а это достойный поступок, не так ли? Тут нечего стыдиться. В армии такие вещи называют «быстрота и отвага». Вот почему мне его реакция показалась неправильной.

– И все равно неубедительно.

– Сэнсом знал, что снайпера звали Григорий Хос, видел его солдатский медальон. Я решил, что он взял его в качестве сувенира. Но Сэнсом сказал, что медальоны, отчеты и все остальное где-то спрятано. Казалось, слова сами соскользнули у него с языка. Все остальное? Что он имел в виду?

Ли не ответила.

– Мы говорили о судьбе снайпера и его корректировщика, – продолжал я. – Сэнсом сказал, что у его людей не было с собой оружия с глушителями. И снова у меня возникло ощущение, что он проговорился. «Дельта» никогда бы не стала проводить тайные ночные операции без оружия с глушителями. Такие вещи даже не обсуждаются. Из всего этого следует, что снайперская винтовка явилась лишь случайным побочным продуктом чего-то совсем другого. Сначала я думал, что она здесь самое главное. Но вся история напоминает айсберг. Большая часть все еще от нас скрыта.

Ли молчала.

– Кроме того, мы говорили с ним о геополитике. Не вызывало сомнений, что он видел опасность и беспокоился из-за России, или Российской Федерации, или как они теперь себя называют. Сэнсом думает, что ситуация там далека от стабильности. Он сказал, что она может выйти из-под контроля, если коренгальская часть истории станет достоянием общественности. Ты слышишь? Коренгальская часть истории! Вот тебе и третья оговорка. В третий раз он признал, что за этим стоит нечто большее. А ведь он один из главных участников тех событий.

Ли вновь промолчала.

– Нечто большее – и что это может быть? – спросил Джейкоб Марк.

– Я не знаю. В любом случае какая-то важная информация. С самого начала Лиля Хос искала флешку. Федералы тоже не сомневались, что она существует. Они сказали, что должны найти настоящую флешку. Настоящую… Они изучили мою и решили, что я купил ее для отвода глаз. Заявили, что она пустая и объем памяти у нее слишком маленький. Вы понимаете – слишком маленький! Из чего следует, что речь идет о солидных файлах с большим количеством информации.

– Но у Сьюзан не было с собой флешки.

– Верно. Однако все уверены, что это не так.

– И о какой информации может идти речь?

– Понятия не имею. Если не считать того, что Спрингфилд разговаривал со мной здесь, в Нью-Йорке, в «Шератоне». В команде Сэнсома он отвечает за безопасность. Мы находились в пустом коридоре, Спрингфилд был очень напряжен и пытался убедить меня держаться подальше от этой истории. Он даже воспользовался вполне определенной метафорой – сказал, что не стоит переворачивать не тот камень.

– И что?

– А что происходит, когда переворачиваешь камень?

– Оттуда выползают разные штуки.

– Вот именно. В настоящем времени. Выползают разные штуки. Речь не идет о штуках, которые умерли двадцать пять лет назад. Они способны ползать сейчас. Эти штуки все еще живы.

Я видел, что Тереза Ли обдумывает мои слова. Она посмотрела на лежащий на тумбочке телефон и прищурилась. Я решил, что она обдумывает свой предстоящий разговор с Сэнсомом.

– Не слишком ли он был неосторожен? – сказала Тереза. – Сразу три оговорки.

– Он почти семнадцать лет прослужил офицером «Дельты», – сказал я.

– И?

– Ты столько не продержишься, если осторожность не стала твоей второй натурой.

– В таком случае что из этого следует?

– Сэнсом показался мне очень заинтересованным в том, что сейчас происходит. Он постоянно думает об избирательной кампании. Как он выглядит, что говорит, как путешествует. Он учитывает даже малейшие возможные последствия.

– И каков твой вывод?

– Я не думаю, что он совершил оплошность.

– Однако он трижды оговорился.

– В самом деле? Я не уверен. Возможно, он устроил для меня ловушку. Сэнсом читал мое досье. Я был хорошим военным полицейским, мы почти одногодки. Быть может, он ищет помощь и готов ее принять от любого человека, близкого ему по духу.

– Ты полагаешь, он тебя вербует?

– Вполне возможно, – ответил я. – Мне кажется, он бросил несколько хлебных крошек и ждет, клюну ли я на них.

– Потому что?

– Потому что он хочет снова закрыть крышку, но не знает, кто сможет это для него сделать.

– То есть он не доверяет парням из Министерства национальной безопасности?

– Ты бы стала?

– Это не мой мир. А ты?

– Не более чем на расстоянии плевка.

– А он верит Спрингфилду?

– Он готов доверить ему свою жизнь. Но Спрингфилд – это всего лишь один человек. У Сэнсома очень серьезная проблема. Возможно, он решил, что еще один боец ему не помешает. Чем больше, тем веселее.

– Поэтому он будет вынужден нам помочь.

– Вовсе нет, – сказал я. – Его возможности сильно ограничены. Но у него может возникнуть такое желание. Вот почему я хочу, чтобы ты ему позвонила.

– Почему ты сам ему не позвонишь?

– Потому что утром меня здесь не будет.

– Не будет?

– Мы встретимся с вами в десять, в парке Мэдисон-сквер. В двух кварталах к югу отсюда. И соблюдайте осторожность, когда пойдете туда.

– Куда ты собираешься?

– Я немного погуляю.

– Где именно?

– Поищу Лилю Хос.

– Ты ее не найдешь.

– Скорее всего. Но у нее есть команда. Может быть, они найдут меня. Я уверен, что они меня ищут. И у них есть моя фотография.

– Ты собираешься выступить в роли наживки?

– Если получится.

– Полиция наверняка тоже тебя разыскивает. И Министерство обороны вместе с ФБР. Возможно, люди, о которых мы даже не слышали.

– Для многих ночь будет напряженной.

– Будь осторожен, ладно?

– Всегда.

– Когда ты уйдешь?

– Сейчас.

Глава 50

Нью-Йорк в час ночи – это самое лучшее и самое худшее место, если за тобой охотятся. На улице все еще было тепло. Машины по Мэдисон проезжали лишь изредка, примерно с десятисекундными интервалами. И все же люди мне попадались. Одни спали в дверных проемах или на скамейках. Другие куда-то быстро шли или бесцельно бродили. Я выбрал случайный маршрут. Прошел по Тридцатой улице, пересек Парк, потом Лексингтон. Меня никогда не учили искусству оставаться невидимым. Для этого выбирали парней поменьше. Специалисты бросали на меня один взгляд и сразу понимали, что я им не гожусь.

Человека моих размеров заметить совсем не сложно. Однако мне неплохо удается не обращать на себя внимание, когда мне это нужно. Кое-каким техникам я научился сам. Некоторые из них парадоксальны. Ночью скрываться лучше, чем днем, потому что народу вокруг меньше и я не так сильно выделяюсь. Когда меня ищут, то стараются сосредоточиться на крупных парнях, но рост и вес оценить гораздо легче, когда рядом есть другие люди для сравнения. В толпе из пятидесяти человек я сразу буду бросаться в глаза, потому что окажусь выше всех на голову или больше. Когда же рядом никого нет, ситуация становится менее очевидной. Исчезает точка отсчета. Люди плохо оценивают высоту отдельных предметов. Мы это знаем из допросов свидетелей. Поставьте заранее какой-то эпизод и спросите о первых впечатлениях – рост одного и того же человека будет колебаться от ста шестидесяти трех до ста девяноста трех сантиметров. Люди смотрят, но не видят.

За исключением тех, кого этому учат.

Особое внимание я обращал на машины. Есть только один способ найти человека в Нью-Йорке – кружить на автомобиле по улицам. Нью-Йорк слишком велик для любого альтернативного метода. Заметить сине-белые патрульные машины легко, потому что их «мигалки» видны издалека. Всякий раз, когда они возникали на моем горизонте, мне приходилось останавливаться у ближайшего дверного проема и опускаться на тротуар, изображая еще одного бездомного. Зимой этот номер не прошел бы – не хватало бы груды одеял. Однако погода оставалась теплой, и настоящие бездомные ходили в футболках.

Полицейские машины без опознавательных знаков заметить значительно труднее. Их силуэты ничем не отличаются от автомобилей обычных горожан. Однако внутригосударственная политика и бюджет полиции ограничивают выбор несколькими моделями. К тому же большинство таких автомобилей выглядят довольно паршиво, они грязные, колеса плохо отбалансированы, и они ездят неуклюже.

За исключением федералов. Модели у них те же самые, но чаще всего находятся в отличном состоянии, тщательно вымыты и отполированы. Их легко заметить, но не всегда удается отличить от наемных машин. Компании, которые сдают в аренду лимузины, часто используют автомобили тех же производителей и моделей – «краун виктории» или «меркурии»[45]. А водители в форме содержат своих «лошадок» в образцовом порядке. Я провел некоторое время в горизонтальном положении, когда мимо проезжали такси и лимузины. Меня это раздражало до тех пор, пока я не вспомнил слова Терезы Ли об антитеррористическом отряде полиции Нью-Йорка, патрулирующем город в фальшивых такси. После этого я решил не рисковать.

Я решил, что команда Лили Хос будет ездить в машинах, взятых напрокат в компаниях «Херц», «Авис», «Энтерпрайз» или каких-то новых фирмах, появившихся в последнее время. Но это все равно вполне определенные марки, достаточно дешевые американские модели, новые, чистые и ухоженные. Я видел много автомобилей, которые соответствовали этим требованиям, и много других, пытался не попадаться на глаза полицейским и изо всех сил старался привлечь внимание команды Лили Хос. Позднее время заметно упрощало мою задачу. Городское население разделилось на категории – большинство добропорядочных горожан спали в своих постелях.

Так я гулял минут тридцать, но ничего не происходило.

До половины второго.

Пока я не оказался на углу Двадцать второй улицы и Бродвея.

Глава 51

Совершенно случайно я снова заметил девушку с крысиным терьером. Она шла на юг по Бродвею, в сторону Двадцать второй улицы. Маленький парнишка внимательно изучал некоторые столбики, другие полностью игнорировал. Я прошел мимо них, песик меня заметил и принялся лаять. Я повернулся, чтобы заверить его, что не представляю никакой опасности, и краем глаза увидел, как черный «краун вик» проезжает через перекресток с Двадцать третьей улицей – чистый, сверкающий, узкая антенна на багажнике видна благодаря свету фар следующей за ним в тридцати ярдах машины.

«Краун вик» сильно притормозил.

В этом квартале Бродвей очень широкий – шесть ведущих на юг полос, которые разделены после светофора коротким пешеходным островком безопасности посередине. Я находился на левом тротуаре, рядом с многоквартирным домом. Дальше расположились магазины, торгующие в розницу. Справа, через шесть полос, высился Флэтайрон-билдинг[46]. И снова магазины.

Прямо впереди я заметил вход в метро.

Девушка с собачкой свернула у меня за спиной налево и вошла в многоквартирный дом. Я разглядел привратника за столиком. «Краун вик» остановился на второй из шести линий, и следовавшая за ним машина осветила фарами двух парней впереди. Они сидели совершенно неподвижно. Может быть, проверяли фотографию или звонили, чтобы получить инструкции. Возможно, вызывали поддержку.

Я присел на низкую кирпичную стену, которая опоясывала газон перед многоквартирным домом. Вход в метро находился в десяти футах.

«Краун вик» продолжал стоять на прежнем месте.

Дальше к югу от меня тротуар Бродвея был довольно широким, выложенным бетоном возле магазинов. Рядом с краем тротуара начиналась длинная решетка метро. Вход, находившийся в десяти футах от меня, представлял собой узкую лестницу. Южный выход на Двадцать третьей улице. Маршруты N, R и W. Платформа, с которой поезда направлялись в жилые кварталы.

Я поспорил с самим собой, что там есть турникет. Но ставил я вовсе не деньги, а нечто более важное – жизнь, свободу и возможность счастья.

Я ждал.

В половине второго ночи в метро действует ночное расписание и промежутки между поездами достигают двадцати минут. Я не слышал снизу громыхания и рева поездов, не ощущал потоков воздуха. Мусор на вентиляционных решетках лежал неподвижно.

«Краун вик» повернул передние колеса. Я услышал шипение насоса гидроусилителя руля и шорох шин по асфальту. Автомобиль сделал резкий разворот через четыре линии и остановился возле края тротуара рядом со мной.

Двое парней остались сидеть внутри.

Я ждал.

Я не сомневался, что это машина федералов. Из автопарка. Стандартная спецификация, а не полицейский вариант «краун вика». Черная краска, пластиковые колпаки на колесах. Пешеходов на тротуаре было немного. Одинокие люди спешили домой, неторопливо прогуливались парочки. На юге, на поперечных улицах, находились клубы. Я сделал такой вывод, потому что время от времени оттуда появлялись группы слегка подвыпивших людей, которые принимались искать такси.

Парни в машине начали двигаться. Один наклонился вправо, другой влево – так люди поступают, когда одновременно берутся за внутренние ручки дверей, перед тем как выйти.

Я наблюдал за вентиляционными решетками метро, которые находились в сорока ярдах к югу от меня.

Ничего не происходило. Ни малейшего движения воздуха или мусора.

Парни одновременно вышли наружу. Они были в темных костюмах, пиджаки на спинах смялись после долгой езды. Тот, что сидел на месте пассажира, обошел машину и встал рядом с водителем у капота «краун вика». Они находились напротив меня, нас разделяло примерно двадцать футов тротуара. На нагрудные карманы они заранее прикрепили значки. Вероятно, ФБР, но я был слишком далеко, чтобы быть уверенным до конца. Все значки гражданских служб издалека кажутся мне одинаковыми.

– Федеральные агенты, – сказал пассажир.

Словно в этом была какая-то нужда.

Я не ответил.

Они продолжали стоять возле тротуара. Ни один из них не сделал и шага вперед. Подсознательный защитный рефлекс, наверное. Край тротуара играл роль крошечного бастиона. Он не давал реальной защиты, но его пересечение накладывало определенные обязательства. Им следовало действовать, но они не знали, как поступить.

Вентиляционные решетки хранили молчание.

– Джек Ричер? – спросил пассажир.

Я не ответил. Когда все остальное не помогает, прикидывайся немым.

– Оставайтесь на месте, – сказал пассажир.

Моя обувь была сделана из резины и не так плотно сидела на ноге, как я привык. Тем не менее я почувствовал через подошвы первые признаки приближающегося поезда метро. Он либо двигался в центр от Двадцать восьмой улицы, либо направлялся к окраинам от Четырнадцатой. Пятьдесят на пятьдесят. Поезд в центр мне не подходил. Я находился не на той стороне Бродвея. Противоположное направление меня устраивало.

Я посмотрел на мусор, лежавший на дальних вентиляционных решетках. Он сохранял неподвижность.

– Держите руки так, чтобы я их видел, – сказал пассажир.

Я засунул руку в карман. Частично чтобы нащупать карточку для проезда в метро, частично хотел посмотреть, что будет дальше. Я знал, что в Куантико[47] уделяют много внимания общественной безопасности. Агенты имеют право доставать оружие только в случае крайней необходимости, и многим так и не удается его вытащить от выпуска до самого выхода на пенсию. Вокруг было полно невинных людей. Прямо у меня за спиной находился вестибюль многоквартирного дома. Угол обстрела грозил множеством жертв: случайные прохожие, проезжающие мимо автомобили, дети, спящие в спальнях нижних этажей.

Оба агента вытащили оружие.

Два одинаковых движения. Два одинаковых пистолета, «глока». Быстро и уверенно – оба агента использовали подмышечную кобуру, оба были правшами.

– Не двигайтесь, – сказал пассажир.

Далеко слева от меня зашевелился мусор. Ко мне приближался поезд, идущий на окраину. Он толкал перед собой столб воздуха, давление увеличивалось. Я встал и пошел вдоль перил к лестнице. Не слишком быстро и не слишком медленно. И начал спускаться, перешагивая с одной ступеньки на другую. Я услышал, как агенты устремились за мной. Твердые подошвы ступали по бетону. У них была более удобная обувь, чем у меня. Я повернул в кармане карточку метро и вытащил ее наружу.

Щель для карточки находилась довольно высоко, и на входе стояло всего два турникета – один слева, второй справа. От пола до потолка шли вертикальные прутья, как в тюремной камере. Контролер не требовался. Я засунул в щель карточку с последней поездкой, загорелся зеленый свет, и я шагнул вперед. Агенты у меня за спиной застыли на месте. Будь здесь обычный турникет, они бы просто перескочили через него, а объяснения дали бы потом. Но в данном случае этот вариант не проходил. И, разумеется, у них не было карточек. Вероятно, они жили на Лонг-Айленде, ездили на работу в машинах и проводили свою жизнь за письменными столами или в автомобилях.

Парни остались беспомощно стоять за прутьями. К тому же они не могли начать мне угрожать или попытаться договориться. Я все рассчитал правильно. Столб воздуха достиг станции, во все стороны летела пыль и пластиковые стаканчики. Первые три вагона уже свернули к платформе. Поезд завизжал, застонал и остановился, и я вошел в открывшуюся дверь, даже не сбившись с шага. Двери закрылись, поезд повез меня прочь, и я успел увидеть двоих федералов, которые замерли возле турникета, опустив пистолеты вдоль тела.

Глава 52

Я сел в поезд, ехавший по маршруту R, который идет вдоль Бродвея к Таймс-сквер, затем к Пятьдесят седьмой улице и Седьмой авеню, после чего сворачивает направо, делает остановки на Пятьдесят девятой, Пятой авеню, Шестидесятой и Лексингтон, затем ныряет под реку и движется на восток к Куинсу. Я не хотел в Куинс. Хороший район, тут нет никаких вопросов, но по ночам там скучновато, к тому же я чувствовал, что веселье развернется в другом месте. Не вызывало сомнений, что это будет Манхэттен. Скорее всего, в Ист-Сайде[48], вероятно, неподалеку от Пятьдесят седьмой улицы. Лиля Хос использовала отель «Четыре времени года» как отвлекающий маневр. Почти наверняка ее настоящая база находится где-то рядом. Не напротив, естественно, но в удобной близости. И ее базой является дом на одну семью, а не квартира или номер в другом отеле. Ведь с ней команда, которая должна иметь возможность незаметно уходить и возвращаться.

В восточной части Манхэттена полно таких домов.

Я оставался на своем месте до Таймс-сквер, где вошло несколько человек. К тому моменту, когда мы подъехали к Сорок девятой улице, в вагоне ехало двадцать семь пассажиров. После Сорок девятой их число сократилось на пять человек – и дальше продолжало неуклонно уменьшаться. Я вышел на углу Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню, но остался на платформе. Некоторое время я стоял и смотрел вслед поезду. Потом сел на скамейку и принялся ждать.

Агенты с Двадцать второй улицы наверняка связались со своим начальством. Весьма возможно, что сейчас полиция пытается блокировать станции по всему маршруту R. Я представил себе, как они сидят в машинах или стоят на тротуарах, дожидаясь прибытия на станции поездов, напрягаются, потом расслабляются, когда приходят к выводу, что я проехал мимо. Вероятно, они ждут минут пять, сдаются и уходят. Поэтому я просидел на скамейке целых десять минут. Поднявшись наверх, я обнаружил, что меня никто не караулит. Я оказался в полном одиночестве на углу возле ярко освещенного знаменитого отеля «Плаза». С противоположной стороны виднелся темный парк.

Я находился в двух кварталах к северу и в полутора к западу от «Четырех времен года». И ровно в трех кварталах к западу от того места, где должна была бы выйти из поезда шестого маршрута Сьюзан Марк в самом начале истории.

Именно в этот момент я понял, что Сьюзан Марк вообще не собиралась в «Четыре времени года». Тогда бы она не надела черную куртку, готовясь к сражению. Никто не станет вступать в боевые действия в таком виде в вестибюле, коридоре или номере отеля. Ты не получишь преимущества, одеваясь в черное, если вокруг все ярко освещено. Значит, Сьюзан направлялась в другое место. Скорее всего, на тайную базу на какой-то темной и узкой боковой улице. Получалось, что я снова вернулся к прямоугольнику между Сорок второй и Пятьдесят девятой улицами, Пятой и Третьей авеню. С высокой вероятностью нужное мне место находилось в одном из верхних квадрантов, если учитывать характер района. Либо в верхнем левом, либо в верхнем правом. В доме, расположенном на одном из двух участков, состоящих из шестнадцати кварталов.

И что там может находиться?

Примерно два миллиона различных вещей. Что в четыре раза лучше, чем восемь миллионов различных вещей, но это еще не повод, чтобы начать прыгать от радости. Вместо этого я направился на восток через Пятую авеню, возобновив наблюдение за проезжающими мимо машинами и стараясь держаться в тени. Здесь было намного меньше бездомных, чем в районе Двадцатых улиц, и я решил, что лежать в дверных проемах будет неправильно. Поэтому я внимательно следил за движением вокруг, приготовившись бежать или драться – тут все зависело от того, кто найдет меня первым.

Я пересек Мэдисон-авеню и зашагал в сторону Парк-авеню. Теперь я находился непосредственно за «Четырьмя временами года», которые остались двумя кварталами к югу. Я шел по тихой улице с множеством мелких магазинчиков, закрытых на ночь, свернул на юг по Парк-авеню, потом на восток, вновь на Пятьдесят восьмую улицу. И не нашел ничего интересного. Мне попалось несколько подходящих на вид домов, но все они выглядели на одно лицо. Пустые фасады пяти– и шестиэтажных зданий, облицованных коричневым песчаником. Окна нижних этажей закрывали решетки, в верхних стекла были разбиты, нигде не горел свет. В некоторых из них расположились консульства маленьких стран. Другие являлись офисами благотворительных фондов и мелких корпораций. Кое-какие из них принадлежали частным лицам, но позднее дома разделили на квартиры. Наконец, в каких-то действительно жило по одной семье, но и там все спали за запертыми дверями.

Я перешел Парк-авеню и направился к Лексингтон. Впереди находилась Саттон-Плейс, где было много жилых домов. В основном квартиры, но попадались и дома на одну семью. Исторически этот район располагался на юго-востоке, но оптимистические брокеры сумели сдвинуть его границы на север и на запад, до самой Третьей авеню. Новые границы давали жителям анонимность.

Идеальное место для убежища.

Я шагал на запад и восток, на север и на юг, по Пятьдесят восьмой, Пятьдесят седьмой и Пятьдесят шестой улицам, Лексингтон, Третьей и Второй авеню. Я обошел множество кварталов. Ничто не выпрыгнуло из-за угла, и никто на меня не напал. Я видел машины, но все они уверенно двигались из пункта А в пункт Б. И ни одна из них не начала притормаживать, давая возможность водителю окинуть взглядом тротуар. Мне навстречу попалось огромное количество людей, но большинство из них находились довольно далеко от меня, и все имели самые невинные намерения. Страдающие от бессонницы владельцы собак, уборщики мусора, привратники, вышедшие подышать свежим воздухом.

Одна пожилая белая женщина подошла ко мне достаточно близко, чтобы мы могли поговорить. Женщине было под восемьдесят, и она выгуливала старенькую серую дворняжку. Перед выходом из дома пожилая дама тщательно причесалась, наложила макияж и надела старомодное летнее платье, к которому полагались длинные белые перчатки. Собака остановилась и печально посмотрела на меня, и женщина посчитала, что это достаточный повод для знакомства.

– Добрый вечер, – сказала она.

Было почти три часа утра, и технически уже наступило утро. Однако мне не хотелось вступать с ней в спор.

– Привет, – мирно ответил я.

– А вам известно, что это слово изобретено недавно? – спросила пожилая дама.

– Какое слово? – спросил я.

– Привет, – ответила она. – Его начали использовать только после появления телефона. Люди чувствовали, что нужно что-то сказать, когда поднимали трубку. Они изменили прежнее слово, которое звучало иначе и означало выражение удивления. Когда вы сталкиваетесь с чем-то неожиданным, то восклицаете: привееет! Возможно, людей пугал пронзительный телефонный звонок.

– Да, наверное, так и было, – согласился я.

– А у вас есть телефон?

– Я пользовался телефонами и множество раз слышал, как они звонят, – признался я.

– И вам не казалось, что этот звук вызывает тревогу?

– Я всегда считал, что так оно и есть.

– Ну, до свидания, – сказала женщина. – Было очень приятно поболтать с вами.

«Такое бывает только в Нью-Йорке», – подумал я.

Женщина пошла дальше, рядом с ней трусила ее старая собака. Я смотрел им вслед. Они уходили на восток, потом свернули на юг по Второй авеню и вскоре исчезли из вида. А я повернулся и снова зашагал на запад. И тут, в двадцати футах впереди, возле водосточного желоба, затормозил золотистый «шевроле импала», и из машины вылез Леонид.

Глава 53

Леонид остался на тротуаре, машина поехала дальше и остановилась в двадцати футах у меня за спиной. Грамотные ходы. Я оказался зажат на тротуаре, один парень впереди, другой сзади. Я сразу узнал Леонида, хотя он изменился. По-прежнему высокий, худой, с рыжими, очень коротко подстриженными волосами. Теперь он не казался сонным и был одет вполне разумно: черные ботинки, черные трикотажные брюки и черная куртка с капюшоном. Он выглядел живым, сосредоточенным и очень опасным. Не просто гангстер. Нечто большее, чем обычный драчун или бандит. Леонид походил на тренированного и опытного профессионала.

И еще на бывшего солдата.

Я отступил к ближайшей стене, чтобы иметь возможность видеть обоих парней. Леонид находился слева, его напарник – справа. Второй, коренастый мужчина лет тридцати с небольшим, с темными волосами и совсем без шеи, больше тянул на выходца с Ближнего Востока, чем из Восточной Европы. Он был не слишком крупным, похожим на Леонида, но его словно сплющило сверху, и потому казалось, будто он раздался в стороны. Он был также одет в дешевый черный спортивный костюм. Я бросил взгляд на трикотажные брюки, и в моем сознании промелькнуло слово.

Вот какое: «одноразовый».

Он сделал шаг ко мне. Леонид последовал его примеру.

Как и всегда, передо мной стоял выбор из двух вариантов: бежать или драться. Мы находились на южном тротуаре Пятьдесят шестой улицы. Я мог броситься на противоположную сторону и попытаться скрыться. Однако по закону о среднем Леонид и его приятель почти наверняка бегали быстрее меня, потому что большинство людей делают это лучше. Вероятно, пожилая леди в летнем платье и ее старая серенькая дворняга – тоже. Да и вообще бегство всегда казалось мне паршивым делом. А попытка побега, которая заканчивается тем, что тебя ловят, и вовсе унизительна. Поэтому я остался на прежнем месте.

Стоявший слева Леонид сделал еще шаг ко мне. Невысокий парень справа поступил так же.

Но если армия не сумела обеспечить меня умением не привлекать к своей особе внимания, то в качестве компенсации она научила меня хорошо драться. Начальству хватило одного взгляда, чтобы я получил приказ отправиться в спортивный зал. Я не слишком отличался от других детей военных. У нас было необычное детство. Мы успели пожить по всему миру. Способность учиться у местных жителей стала нашей второй натурой. И в данном случае я не имею в виду историю, языки или политическое устройство.

Мы учились у них драться. Осваивали их любимые техники. Боевое искусство Дальнего Востока, необузданные драки, какие случаются в самых отвратительных уголках Европы, ножи, камни и бутылки из самых мерзких районов Соединенных Штатов. К двенадцати годам мы превращались в яростных бойцов без комплексов. Ключевые слова здесь «без комплексов». Мы очень скоро поняли, что торможение ранит сильнее всего. «Просто сделай это» стало нашим девизом – задолго до того, как «Найк» начали выпускать кроссовки.

Тех из нас, кто выбрал карьеру военного, сразу распознавали, и мы проходили дальнейшее обучение – нас разбирали на части и собирали снова. Мы считали себя крутыми, когда нам исполнилось двенадцать. В восемнадцать мы думали, что непобедимы. Мы ошибались. Впрочем, в двадцать пять мы были очень к этому близки.

Леонид сделал еще шаг.

Его напарник не отставал.

Я посмотрел на Леонида и увидел на его руке кастет.

Коротышка также вооружился кастетом.

Они надели их быстро и легко. Леонид сделал шаг в сторону, коротышка последовал его примеру. Они постарались улучшить угол атаки. Я стоял спиной к дому, что давало мне сто восемьдесят градусов свободного пространства. Каждый из моих противников хотел получить сорок пять градусов слева и сорок пять справа. В таком случае, если я побегу, они смогут равномерно перекрыть все направления. Как парные игроки в теннисе. Долгая практика, взаимная поддержка, инстинктивное понимание.

Оба были правшами.

Первое правило драки с противником, вооруженным кастетом: не получай ударов. Особенно в голову. Но даже удары по рукам и ребрам могут привести к переломам и параличу мышц.

Самый лучший способ не получить удар кастетом – достать пистолет и перестрелять противников с расстояния в десять футов. Достаточно близко, чтобы не промахнуться, и далеко, чтобы не пропустить их атаки. Все очень просто – конец игре. Но в данный момент такая возможность даже не рассматривалась. Я был не вооружен. Второй вариант – держать противников на расстоянии или же прижать к себе. На расстоянии они могут наносить удары хоть всю ночь, но не достанут тебя. Вблизи им будет не размахнуться. Чтобы держать их на расстоянии, можно использовать большую зону досягаемости или собственные ноги. Я обладаю впечатляющей зоной досягаемости. У меня очень длинные руки. Самец гориллы из телевизионного фильма выглядел коротышкой по сравнению со мной.

Мои инструкторы в армии всегда посмеивались над моими возможностями, намекая на фамилию[49]. Однако сейчас мне предстояло сразиться с двумя противниками, и я сомневался, что могу рассчитывать на удары ногами. Во-первых, на мне была плохая обувь. Резиновые садовые сапоги свободно болтались, и я мог их потерять. А наносить удары босыми ногами – значит быстро получить переломы. Ноги еще более уязвимы, чем руки. За исключением карате, но там есть правила. На улице правил нет. Во-вторых, как только одна нога отрывается от земли, ты теряешь устойчивость, очень скоро оказываешься на земле, и вот ты уже мертв. Я видел, как это бывает, и сам не раз проделывал.

Я уперся правым каблуком в стену у себя за спиной.

И стал ждать.

Я понимал, что они нападут вместе и это будет одновременная, синхронная атака с двух направлений под углом в девяносто градусов. Впрочем, имелась и хорошая новость – они не собирались меня убивать. Лиля Хос им запретила. Она хотела кое-что от меня получить – а что возьмешь с трупа?

Плохая новость состояла в том, что множественные серьезные повреждения не так далеки от фатальных.

Я ждал.

– Знаешь, тебе вовсе не обязательно испытывать боль, – сказал Леонид. – Если хочешь, можешь пойти с нами и поговорить с Лилей.

Его английский оказался не таким превосходным, как у Лили. Кроме того, он говорил с заметным акцентом. Однако все нужные слова он знал.

– Куда пойти? – спросил я.

– Ты же знаешь, я не могу сказать. Тебе придется надеть на глаза повязку.

– Не получится. Однако и вам вовсе не обязательно испытывать боль. Вы можете идти своей дорогой и сказать Лиле, что не видели меня, – предложил я.

– Но это будет неправдой.

– Не нужно быть рабом правды, Леонид. Она иногда жалит. А порой кусает прямо за задницу.

Положительный – в данном случае для меня – аспект совместной атаки состоит в том, что напарники должны выработать общий сигнал. Иногда достаточно взгляда или кивка, но без них не обойтись. Это доля секунды, которую я получаю. Я решил, что Леонид главный. Тот, кто говорит первым, почти всегда главарь. Он подаст сигнал атаки. Я очень внимательно следил за его глазами.

– Ты обиделся из-за того, что случилось на вокзале? – спросил я.

Леонид покачал головой.

– Я позволил тебе меня ударить. Это было необходимо. Так сказала Лиля.

Я следил за его глазами.

– Расскажи мне о Лиле, – сказал я.

– А что ты хочешь знать?

– Я хочу знать, кто она такая.

– Пойдем с нами, и ты сможешь у нее спросить.

– Я спрашиваю у тебя.

– Она женщина, которая должна сделать работу.

– Какого рода работу?

– Иди с нами и спроси у нее.

– Я спрашиваю у тебя.

– Важную работу, нужную работу.

– И с чем она связана?

– Иди с нами и спроси у нее.

– Я спрашиваю у тебя.

Ответа не последовало. Разговор закончился. Я почувствовал, как они напряглись, продолжал наблюдать за лицом Леонида и увидел, как у него округлились глаза и он едва заметно кивнул. В следующее мгновение они одновременно бросились на меня. Я оттолкнулся от стены, прижал кулаки к груди и ударил локтями, как крыльями самолета, использовав встречное движение. Мы сблизились, на мгновение образовался треугольник, и мои локти врезались в их лица: правый локоть в верхние зубы коротышки, слева я почувствовал, как подалась назад нижняя челюсть Леонида. Импульс силы равен произведению массы на квадрат скорости. Я обладал большой массой, но подошвы моих сапог были пористыми, ступни проскальзывали, и скорость оказалась не такой высокой, какой могла быть.

Что несколько ослабило импульс.

Оба устояли на ногах.

Что ж, значит, мне предстояло еще немного поработать.

Я мгновенно отступил на шаг и наотмашь нанес коротышке мощный удар правой рукой в ухо. Никакого стиля и никакого изящества. Обычный сильный боковой. Ухо расплющилось и слегка смягчило силу удара, но большая ее часть, ломая хрящи, пришлась в череп. Шея согнулась, и он уткнулся другим ухом в собственное плечо.

К этому моменту я уже развернулся в своих неудобных сапогах и ударил Леонида локтем в живот. В то же самое место, что на вокзале, только в десять раз сильнее; если честно, я чуть не пробил его насквозь. Не теряя времени, я использовал отдачу, чтобы прыгнуть в противоположном направлении, к коротышке, который наклонился вперед, как боксер после нокдауна, и вмазал ему правой рукой по почкам. Это его развернуло, заставило выпрямиться и бросило на меня. Тогда я согнул колени и врезал ему лбом между глаз. Вспышка. Кости, оставшиеся целыми после встречи с моим локтем, не выдержали, и он рухнул на землю, как мешок. Леонид ткнул меня в плечо кастетом. Он думал, что наносит удар, но в его нынешнем состоянии смог изобразить лишь тычок. Я не стал торопиться и провел хорошо рассчитанный апперкот ему в челюсть. Она уже была сломана, и я разбил ее еще сильнее. Кости и плоть полетели в разные стороны, прочерчивая ленивые дуги в свете уличных фонарей. Зубы и часть языка, решил я.

Я был слегка потрясен. Как всегда. Вот только адреналин продолжал кипеть в моей крови. Адреналиновая железа, пропади она пропадом, работает медленно. Потом идет избыточная компенсация. Слишком сильно и с большим опозданием. Секунд десять я восстанавливал дыхание. Еще десять приходил в себя. Затем оттащил обоих парней к стене и посадил так, чтобы они упирались в нее спиной. Их куртки с капюшонами растянулись на ярд, пока я их тащил. Дешевая одежда. Одноразовая – на случай, если бы они испачкались моей кровью. Я проследил за тем, чтобы они не упали и не задохнулись, после чего выбил им правые локти. Оба были правшами, я понимал, что могу встретиться с ними еще раз, и хотел, чтобы они больше не вставали на моем пути. Однако никаких серьезных увечий. Три недели в легком гипсе, и они будут как новенькие.

В карманах у них лежало по сотовому телефону. Я взял оба. В каждом оказалась моя фотография. Однако они никуда по ним не звонили. Больше мне ничего не удалось найти. Ни денег, ни ключей. Ни одной улики или указаний на то, откуда они взялись. И я не мог рассчитывать, что в ближайшее время они смогут ответить на мои вопросы. Я очень сильно их отделал, и парни находились в полном нокауте. Но даже после того, как придут в себя, нет никаких гарантий, что они будут что-нибудь помнить. Возможно, даже с именами возникнут проблемы. Сотрясение мозга иногда приводит к непредсказуемым последствиям. Врачи не шутят, когда спрашивают у пострадавших, какой сегодня день и кто наш президент.

Впрочем, я ни о чем не жалел. Лучше причинить противнику избыточный урон. Те умники, которые задумываются о последствиях, редко до них доживают. Они сами становятся последствиями. Так что никаких сожалений. Но и прибыли никакой. А это меня разочаровало. Даже их кастеты мне не годились: и тот и другой оказались малы. Я выбросил их в сточную канаву в двадцати футах от поля боя.

Их машина все еще стояла у тротуара. У нее были нью-йоркские номера. Навигационная система отсутствовала, так что я не мог найти в памяти местонахождение их базы. В кармане на двери я обнаружил арендное соглашение на имя, которого никогда прежде не слышал, и лондонский адрес – наверняка фальшивка. В отделении для перчаток лежали инструкция к машине, блокнот и шариковая ручка. Записей в блокноте не оказалось. Я взял ручку, вернулся к парням у стены, прижал голову Леонида и написал у него на лбу крупными буквами: «Лиля, позвони мне». Для верности я обвел надпись.

Потом я украл их машину и уехал на ней.

Глава 54

Страницы: «« ... 1112131415161718 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Империи не заканчиваются в один момент, сразу становясь историей, – ведь они существуют не только в ...
Этот мир еще не знает силы пары и электричества, но воздушная стихия ему уже покорилась. И потому, л...
Режиссер Ульяна Макарская получила заманчивое предложение – сделать фильм о северной полярной станци...
Оказавшись на Дне, Борис Ивлаев, которого называют в мире Набатной Любви Михой Резким, не впадает в ...
Суперинтендент Рой Грейс расследует дело о дерзкой краже со взломом, во время которой подверглась зв...