Коронатор Вилар Симона

Это была баронесса Шенли, сбросившая наконец свое траурное одеяние. Дебора была вся в розовом и голубом, ее головной убор в форме полумесяца окутывала легкая дымка кружев, а светлые волосы двумя пышными волнами были уложены вдоль щек.

Анна, не веря глазам, смотрела на приближающуюся Дебору. Баронесса Шенли опустилась перед ней в низком реверансе и произнесла приветствие, но уже в следующую минуту Анна увлекла ее в свои покои, обняла и пылко расцеловала.

– Ты и не представляешь себе, как я тебе рада!

В самом деле, она была несказанно обрадована встречей с единственной подругой, оставшейся у нее в столице. Дебора Шенли, всегда ровная, благожелательная и искренняя, вносила мир и покой в душу принцессы. И сейчас, когда они, смеясь, уселись у окна и принялись болтать, Анна впервые за долгое время вновь почувствовала себя легко и свободно.

– Подумать только, какой ты стала красавицей, Дебора! Поразительно, как одежда меняет обличье. Но видела бы ты лицо Генриха Тюдора, когда он смотрел на тебя! Клянусь небом, его было жаль. Судя по тебе, ты уже вовсе не опасаешься сына Маргариты Бофор, если явилась в Вестминстер?

Дебора улыбалась.

– Да, это так. Что мне до притязаний юного Ричмонда, когда у меня есть такой защитник.

– Готова поклясться, что это наш красавец шталмейстер!

Дебора вспыхнула и отвела глаза.

– Мы помолвлены с Кристофером и обвенчаемся, как только он получит рыцарский пояс. Ах, миледи, не скрою, что я хоть сегодня вышла бы за него, но Кристофер слишком горд и не хочет, чтобы кто-то имел повод злословить, говоря, будто он женился, чтобы стать бароном. Сейчас он вместе с герцогом Кларенсом в Уилтшире – собирает войска. Война не за горами, и мой возлюбленный, надеюсь, покажет себя достойным шпор и пояса.

Анна промолчала. Кристофер Стэси близок к Джорджу, и еще не известно, на чьей стороне он станет сражаться, добывая свое рыцарское звание.

– Как поживает моя сестра? – перевела она разговор. – Изабелла всегда так строга с приближенными… Не жалеешь ли ты, что служишь теперь ей?

По губам баронессы скользнула легкая улыбка.

– Поначалу она действительно была суха и надменна со мной, но она слишком благородная дама, ваша сестра, чтобы позволить себе быть грубой с баронессой Шенли… Правда, она частенько поступает так по отношению к другим приближенным. Вы с ней очень разные, леди Анна, и не знай я о вашем родстве, никогда бы не догадалась, что вы одной крови. Так или иначе, сейчас я стала одной из ее наперсниц.

– Не говорила ли она что-либо обо мне в эти дни? – с затаенной тревогой спросила Анна.

Но баронесса ответила, что о принцессе Уэльской в Тауэре упоминают крайне редко, и лишь однажды она слышала, как леди Изабелла произнесла имя сестры в беседе с мужем. Правда, в последнее время отношения у Изабеллы и Джорджа не ладились, и хотя они часто и подолгу уединялись, Дебора не раз замечала, что после этого Изабелла ходила с заплаканными глазами.

– Она по-прежнему без ума от Джорджа? – спросила принцесса.

– О, я не встречала женщины, столь боготворящей своего супруга. Когда герцог уезжал из Лондона и зашел к ней проститься, она вдруг так разрыдалась, что он едва сумел ее успокоить.

Анна задумалась, и Дебора почтительно умолкла, поглядывая на подругу. Она находила, что принцесса несколько похудела, щеки ее запали, но глаза, казалось, от этого сияли еще ярче, однако в их выражении появилось что-то печальное и отрешенное. Правда, Дебора и раньше замечала, что взгляд принцессы лишен обычной для ее юного возраста беспечности, и ее удивляло бытовавшее мнение об Анне как о необычайно легкомысленной и своенравной особе. И хотя смех принцессы был по– мальчишески заразителен, а улыбка просто ослепительна, баронесса все же решила, что душу этой юной женщины гложет какая-то печаль. Несчастливую женщину всегда легко отличить от счастливой, а леди Анна, несмотря на весь блеск и величие ее положения, все же напоминала баронессе попавшую в золотую клетку птичку, которая вроде бы клюет зерно и даже что-то напевает, но это вовсе не то, если бы она заливалась песней на воле.

В этот момент в дверь постучали. Леди Грейс Блаун явилась сообщить, что уже пришло время собираться в Гилд-холл. Дебора Шенли встала, чтобы откланяться, но Анна удержала ее.

– Моя сестра тоже собирается на прием?

– Нет, разумеется. В ее-то положении…

– Тогда останься. Мне могут понадобиться твои советы, ибо достаточно отсутствовать в Лондоне неделю, как мода убегает вперед.

Это был первый большой бал в этом году, и Анна решила, что хоть ненадолго, на несколько часов, она забудет обо всем и вновь станет веселой и безрассудной. Вечером она отплывает, а завтра предстанет перед своей грозной свекровью и сделает все возможное и невозможное, чтобы заставить ее прийти на помощь к отцу. Пусть Маргарита и ненавидит Уорвика, но она отнюдь не глупа, и если убедить ее, что с каждым упущенным днем Ланкастеры безвозвратно теряют шансы восстановить свое положение, что король Генрих VI окончательно выжил из ума, а красивый и удачливый Эдуард Йорк необыкновенно популярен, что в стане Ланкастеров свила гнездо измена… Ах, да разве недостанет у нее аргументов, если речь идет о том, чтобы спасти отца! Прочее ее не занимает. Что ей власть и могущество, если она так несчастна… Завтра она будет с Эдуардом, а потом… потом придется лгать, доколе возможно. А Филип… Свидятся ли они еще когда-нибудь? Она принцесса Алой Розы, а он йоркист и враг ее отца. Нет, больше она не станет печалиться!

– Да улыбнитесь же, ваше высочество! – воскликнула Дебора Шенли, – Посмотрите, как вы прекрасны. Ни одна женщина не должна с такой печалью смотреть на свое отражение, особенно если оно так великолепно!

Анна стояла перед большим, во весь рост, венецианским зеркалом в золоченой бронзовой раме. Дебора посоветовала ей надеть серебристое парчовое платье, сплошь расшитое искрящимися райскими птицами. Платье имело округлый вырез, отороченный темно-красным утрехтским бархатом, и таким же бархатом были подбиты широкие навесные рукава, спадавшие от плеча и стелившиеся по полу вместе со шлейфом. Другие рукава, из серебристой парчи, туго обхватывали руки девушки до самых перстней.

– Это платье заказал мне отец, – заметила Анна, оглядывая себя. – Но я ни разу не надевала его, поскольку сначала мы были в ссоре, а потом все не появлялся повод.

– Но теперь-то он явился, – Дебора расправляла шуршащие складки платья и длинный шлейф принцессы. – Улыбнитесь же наконец, леди Анна! Вам понадобится немного румян, и тогда все будет в порядке.

Она стала осторожно накладывать грим на скулы принцессы, а та, искоса глядя на нежное личико Деборы, подумала, что бы сказала баронесса, если бы знала причину ее бледности.

Между тем голову принцессы увенчали островерхим энненом из такого же гранатово-красного бархата, с верхушки которого струились волны дымчатой серебристой вуали. Она была такой длинной, что ее отбросили за плечи и немного присобрали, чтобы вуаль не мешала при ходьбе.

В это время церемониймейстер возвестил о приходе епископа Йоркского. Анна глубоко присела в реверансе и поцеловала перстень дядюшки. Епископ выразил свое восхищение племянницей, а затем сообщил, что к ее отплытию все готово и она может распорядиться перенести на корабль поклажу, которую пожелает взять с собой.

– Разве ты собираешься покинуть нас? – разочарованно спросила Дебора, когда они остались на несколько минут с глазу на глаз.

– Да, сегодня же после бала. Корабль будет ожидать меня на пристани близ Тауэра, и ты даже сможешь помахать мне платком из окна. Жаль, конечно, что ты не проводишь меня в Гилд-холл.

– Увы, я сегодня необходима герцогине. Она всегда просит меня читать ей перед сном.

Когда они уже спускались по лестнице, баронесса обронила:

– Этот отъезд… Граф Уорвик знает о нем?

– Нет, но я отправлю ему письмо перед самым отплытием. Лорд Стэнли будет ожидать меня на пристани и уже завтра поутру выедет к отцу.

Баронесса опечалилась.

– Жаль, что, едва появившись, ты тотчас покидаешь двор. По крайней мере, я буду скучать. Кроме того…

Она замялась.

– Мне передать что-нибудь леди Изабелле?

Мгновение Анна молчала. Они вступили в холл, где их окружила пышная и шумная толпа. На лице принцессы уже была маска учтивой любезности. Однако, садясь в карету, она негромко сказала Деборе:

– Передай сестре, что я искренне сожалею о том, что мы с ней в ссоре…

В этот вечер закат над Лондоном был особенно великолепен. Анна смотрела на пламенеющее небо, и ее сердце сжималось от тоски. На пути двигавшегося к Гилд-холл кортежа собралось немало народа, однако Анна уже заранее была настроена враждебно к горожанам – ей казалось, что вся эта толпа собралась благодаря безветренному тихому вечеру и теплой погоде, приветственными же криками встречали их кортеж те, кому за это просто заплатили, а отнюдь не их истинные приверженцы.

Карету немилосердно встряхивало на рытвинах и ухабах, и хотя сиденья были завалены подушками и мягкими валиками, Анну и епископа то и дело бросало друг к другу.

– Не люблю я этого способа передвижения, – сердито воскликнула наконец Анна, – Лучше бы уж верхом. И вообще – весь этот пир во время чумы мне претит. Зачем только мэрия затеяла его?

– Видишь ли, дитя мое, нынешний мэр, торговец рыбой Уильям Хамптон – человек хитрый и предусмотрительный. В Лондоне по традиции всегда в начале апреля устраивают в ратуше банкет для знатных особ. И Хамптон выбрал именно этот момент, потому что в столице из-за начавшихся военных действий отсутствует большинство вельмож, а значит, корпорациям не придется сильно раскошеливаться. К тому же, устраивая банкет сейчас, он надеется расположить к себе Ланкастеров в случае победы Делателя Королей, но всегда сможет сослаться на традицию, если к власти придут Йорки.

– Как вы легко рассуждаете обо всем этом, дядюшка!

– Это вовсе не так, – сказал епископ сухо, – Но, Господь свидетель, на что бы я ни пошел, чтобы избежать кровопролития и новых бедствий, которые несет эта война.

Он склонил голову и, перебирая четки, углубился в молитву, не обращая внимания на заглядывавших в карету горожан. Они уже миновали Стренд, башни Темпл-Бар и ехали по Флит-стрит, где стояли респектабельные дома богатых лондонцев. Карету мелко потряхивало на мощенной булыжником мостовой, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что было раньше. И все же Анна внезапно почувствовала себя дурно.

«Господи, только не это! Может, меня просто укачало? Ведь в последний раз тошнило меня еще в Кентербери, и больше приступы не повторялись».

Карета проехала собор Святого Павла, впереди показалась шумная улица Чипсайд, людная и оживленная до позднего вечера. Впереди, громко трубя, скакали герольды, и весь этот шум болезненно отдавался в голове принцессы. Она откинулась на спинку сиденья. Епископ, ничего не замечая, улыбался толпе, благословляя ребром ладони склонявшиеся перед ним головы. Улыбка его была доброй, почти отеческой.

Наконец они прибыли, но облегчения от этого принцесса не испытала. Ее ждала тягучая торжественная церемония перед входом в Гилд-холл. Она стояла, слегка пошатываясь и глядела поверх голов на высокие стрельчатые окна ратуши и резные перекрытия. Члены гильдий и корпораций со своими разряженными в пух и прах женами толпились у входа, торжественный голос мэра перекрывал их гомон, но для Анны вскоре все это слилось в непрерывное жужжание, высокие кровли поплыли перед глазами, она оступилась и стала падать.

…Она пришла в себя в небольшой светлой комнате. Над ней склонялась графиня Ричмонд, поднося флакон с нюхательной солью, а две горожанки обмахивали ее куском полотна.

Анна села, все еще ошеломленно глядя вокруг.

– Где я?

– В Гилд-холле. Как вы нас напугали, ваше высочество!

Анна окончательно очнулась и принялась приводить себя в порядок.

– Со мной все хорошо. Через минуту я буду готова. Прием состоится во что бы то ни стало.

– Вы уверены в этом, миледи? – тихо спросила графиня.

– Меня просто укачало в этой дьявольской карете. А вас я попрошу, – обратилась она к женам горожан, – отправиться в зал и сообщить, что пора начинать. Я вовсе не желаю, чтобы из-за моего пустячного недомогания раздули целую историю.

Женщины заулыбались и, приседая и кланяясь, вышли.

– Вы напрасно так любезничаете с этими торговками, миледи, – сухо заметила графиня, пряча в ридикюль хрустальный флакон с солями.

– Мадам, разве вам невдомек, что сейчас Ланкастеры непопулярны в Лондоне? Будет лучше, если я отдам должное этим людям. Помогите-ка мне лучше справиться с энненом…

Пока леди Бофор подкалывала головной убор принцессы и расправляла складки вуали, Анна не переставала сокрушаться по поводу происшедшего.

– Какой конфуз! И как назло – прямо перед ратушей. Я благодарю вас за заботу, леди Маргарет. Никогда не забуду, как вы были внимательны ко мне.

На это графиня ответила, что никаких счетов между родственниками быть не должно, но затем вдруг взволнованно спросила:

– Вы случайно не в положении, миледи?

Анна буквально подпрыгнула:

– Опомнитесь, мадам! Я более трех месяцев не была с супругом, а вы задаете столь нелепые вопросы! Неужели вы полагаете, что если бы я поняла, что беременна от Эдуарда, то давно не сообщила бы об этом?

Она встала и, перекинув шлейф через руку, покинула комнату. Принцесса старалась казаться рассерженной, но в глубине души ее поднимался панический страх.

Огромный зал Гилд-холла сверкал: богатейший мозаичный пол, великолепные стенные фрески, резной потолок, под которым вдоль всего зала висели пестрые вымпелы и значки купеческих и ремесленных гильдий столицы – бакалейщиков, ювелиров, портных, торговцев нижним бельем и множества других. Представители цехов в солидных темных одеяниях, исполненные достоинства, составляли в зале подавляющее большинство. Рядом с ними придворные, одетые кричаще ярко, казались кучкой шутов.

Анна величественно взошла на отведенное ей за верхним столом место и подняла кубок за здоровье славных буржуа столицы. В ответ мэр тут же провозгласил ответный тост – за здоровье принцессы Уэльской и всех членов семьи Ланкастеров. Пир начинался, как должно, и инцидент с обмороком принцессы, казалось, уже был забыт.

Анна втайне побаивалась, что после волны дурноты, которую она недавно испытала, не сможет проглотить ни куска, однако шествовавшие чередой лакеи вносили такие изысканные яства, что она невольно ощутила желание отведать каждое из них. Здесь были душистый черепаховый суп в огромных серебряных супницах, маринованная семга, отварная камбала-тюрбо, рагу из грибов и устриц, исполинские омары с гарниром из тушеной капусты, зеленого горошка и салата, креветки в кипящем оливковом масле, овсяная каша с черносливом, паштеты из тунца и лососины и многое, многое другое.

Все это было торжественно расставлено на столах, зал наполнился звоном приборов и посуды, слышалась непринужденная речь, звучал приглушенный женский смех. В больших золоченых или серебряных кувшинах самых причудливых форм плескались густые, выдержанные вина, остальная посуда сверкала чеканкой, эмалью и глазурью, инкрустациями из дорогих камней. Анна невольно испытала восхищение перед всем этим великолепием, однако сидевшая рядом с ней леди Маргарита Бофор сухо заметила, что в былые годы происходившие в Гилд-холле банкеты были куда богаче и старый лис мэр Хамптон на этот раз явно поскупился для Ланкастеров.

– Вы забываете, миледи, что Англия пережила голодную зиму, а еще недавно пшеницу продавали по три шиллинга за бушель, так что мой отец был вынужден закупать зерно на континенте.

– Ваше высочество, вы могли бы напомнить также и о том, что сейчас время поста и на пиру могут подаваться лишь постные блюда. Однако в прежние времена в Гилд-холле и в эту пору умели как следует показать богатство столицы Англии.

Неожиданно графиня понизила голос:

– Правду ли сказал мне барон Стэнли, принцесса, что вы уезжаете из Лондона тотчас по окончании банкета?

Анна утвердительно кивнула.

– Да. Корабль с моим багажом уже ожидает меня. Епископ Йоркский по моей просьбе говорил со шкипером, и тот сказал, что ничто ее предвещает непогоды на море, а значит, я уже завтра встречусь с моим дорогим супругом.

Леди Маргарита едва заметно наклонила голову.

– Наверняка ваш отъезд связан с приближением войск Эдуарда Йорка. Мне кажется, вы не уверены в своем отце… Нет-нет, молю вас, не сердитесь! Я просто обеспокоена судьбой сына и также подумываю, не отправить ли и его во Францию.

Анна скептически подняла бровь.

– Клянусь благостным небом, мадам, я ни на миг не сомневаюсь в доблести моего отца и его преданности Алой Розе. И если я решила отплыть на континент, так только затем, чтобы умолять Маргариту Анжуйскую как можно скорее прибыть в Англию. Это лучшее, что я могу сделать, чтобы помочь отцу.

Неожиданно их беседа была прервана появлением дворецкого, возвестившего о прибытии герцогини Кларенс. Произошло легкое замешательство, поскольку Изабелла Невиль до последней минуты отказывалась прибыть в Гилд-холл, и ее появление в разгар пира стало для всех неожиданностью.

Анна была также удивлена. Не далее как два часа назад баронесса Шенли заверила ее, что Изабеллы не будет в Гилд-холле, что естественно в ее положении. И тем не менее, ее старшая сестра, в огромном двухъярусном головном уборе, расточая приветливые улыбки, появилась в зале. Двое пажей несли за ней длиннейший шлейф ее малинового шелкового платья.

Изабелла присела перед сестрой в самом глубоком реверансе, какой только позволял ее огромный живот, и Анна тут же поспешила поднять сестру. Они обменялись приветственными речами, и принцесса на мгновение заколебалась – где усадить Изабеллу? Сама она сидела между епископом Йоркским и графиней Ричмонд, как ближайшей родственницей Ланкастеров, и подвинуть именно сейчас леди Маргариту означало нанести надменной даме незабываемое оскорбление. К счастью, на помощь племяннице пришел епископ, галантно уступив свое место Изабелле и удалившись под тем предлогом, что ему необходимо побеседовать с мэром.

– Я не ожидала видеть тебя здесь, Изабелла, – негромко сказала Анна.

Изабелла с изяществом ополаскивала пальцы в поднесенном пажом серебряном тазу с розовой водой.

– Я и сама не думала быть. Однако, после того как леди Шенли сообщила, что ты намереваешься сегодня же отплыть из Англии и больше не сердишься на меня, я не выдержала. Нам предстоит разлука, а при том, как идут дела в королевстве, неизвестно, сколько она продлится. Я не хочу, чтобы между нами, дочерьми Делателя Королей, осталась горечь обиды. Вспомни пословицу: одинокая головня на ветру гаснет. И если я первой пришла к тебе с поклоном, не побоясь показаться с животом всему свету, то, во имя Господа, не таи на меня гнева, сестра.

Такие разговоры не принято было вести за трапезой. Изабелла говорила, едва шевеля губами, не поворачивая лица к принцессе. Анна же не произнесла ни слова. Ей ли не знать, что даже если на устах Изабеллы расцветают розы, это еще не означает, что ее сердце не таит шипов. Последняя встреча только подтвердила это.

На какое-то время между ними повисло молчание. Анна неспешно ела, ощущая на себе взгляд сестры. С хоров лилась приглушенная музыка. Услужливые виночерпии подливали и подливали гостям, дамы раскраснелись и хохотали, кавалеры состязались в остроумии.

Изабелла вновь заговорила:

– Я считаю, что, когда мы виделись последний раз, я была ослеплена гордыней. Свое старшинство в роду я сочла достаточным, чтобы забыть о том, что твое положение гораздо выше моего. Я преступила человеческие законы, а главное – позабыла о христианском смирении.

– Аминь, – с горечью усмехнулась Анна. – Я уже давно простила тебе, что ты, как девчонку, заперла меня у себя в покоях, но я не смогу забыть, что ты посвятила в мою тайну Джорджа.

– Но я не…

– Ах, Изабель, если ты хочешь, чтобы я все забыла и мы расстались дружески, ты не должна лгать.

Ее голос заглушили звуки труб, возвестивших вторую перемену блюд. Стольники торопливо уносили остатки яств, снимали вместе с посудой верхние скатерти, под которыми оказались новые – из белоснежного сукна с золотой бахромой. На столе появились высокое кувшины с новыми сортами вин, фаянсовые тарелки, прекрасные бокалы синего итальянского стекла, расписанные миниатюрными мифологическими фигурками. На дальних столах, где сидели уже изрядно подвыпившие члены цеховых братств, посуда была проще, тосты – громче, слышался женский визг. Однако все это затихало, когда мимо проплывали строгие церемониймейстеры, негромко, но внушительно напоминая, чтобы мастеровые не забывали, что на пиру присутствуют высокие особы.

В конце зала новая вереница слуг в ярких ливреях несла перемену: жареную форель с имбирной подливой, стерлядь, миног, пропитанных ликерами по флорентийскому рецепту, громадного копченого осетра, щук, улиток, анчоусы, мясо дельфина с гарниром из печеных каштанов, укропа, моркови и хрена, белое мясо угря, печеных раков, всевозможные пироги с острыми начинками. Анна ела, касаясь пищи кончиками пальцев и заставляя себя не бросаться на все подряд. Еда была удивительно вкусной, пряной, разнообразной, а аппетит у нее, несмотря на множество отведанных блюд, совсем не уменьшался.

Неожиданно она отметила, что ей небезразлично то, что они с Изабеллой обе в положении и, возможно, когда-нибудь их дети будут играть вместе. Если, конечно… Она взглянула на сестру. В отличие от нее, Изабелла едва прикасалась к пище. Вид у нее был совершенно несчастным, с лица исчезло даже обычное выражение светского высокомерия. Анна невольно подивилась тому, как глубоко переживает сестра их ссору. «Я не должна сердиться на нее. Мы были близки когда-то, и она первой пришла ко мне. Кому, если не мне, не знать, насколько она неуступчива. И то, что она обо всем сообщает Джорджу, обычное дело между супругами. Муж и жена – плоть едина, говорит Писание. А мне следовало бы оказаться умнее и не посвящать Изабель в свои секреты».

За столами наступило некоторое затишье, и в центре зала появился трубадур. Низко поклонившись гостям, он запел под звуки лютни песню о несбыточной любви. Мелодия была протяжной и зыбкой, голос певца очаровывал, и все невольно затаили дыхание. Анна заметила, что Изабелла дважды за это время попыталась заговорить с ней, но всякий раз как будто не решалась. Она была бледна, покусывала губы и нервно теребила в руках кружевную салфетку.

После выступления менестреля в зал толпой ввалились жонглеры и акробаты, они гремели бубнами, жонглировали горящими факелами, а танцовщицы в немыслимо ярких платьях выделывали головоломные пируэты. Анна невольно вспомнила, как она год назад терзалась, приревновав Филипа к одной из таких быстроглазых, кокетливых девушек.

Подоспела новая перемена блюд, вновь сменили скатерти, подали десерт – сладкие цукаты, апельсиновый пудинг в слоеном тесте, сухие винные ягоды, грецкие и лесные орехи, всевозможные варенья, сладкие ватрушки с изюмом, пирог, украшенный сахарными рыцарями, дамами и святыми. С хоров зазвучала музыка, и начались танцы: церемонная паванна, кароль, моррис, веселая и оживленная гальярда. Анне стало легко. Первый танец она протанцевала со своим юным кузеном, Генрихом Тюдором. Он был слегка навеселе и, отбросив осточертевшую ему маску гордого высокомерия, оказался весьма живым и не лишенным остроумия молодым человеком. Они с Анной даже слегка посмеялись над скучающим видом его матушки, поскольку в связи с предстоящим отъездом лорд Стэнли не смог выкроить ни минуты для бала. Затем она прошлась в медленном танце с молодым рыцарем Робертом Брэкенбери – высоким, молчаливым и так страстно пожиравшим ее глазами, что Анна едва дождалась окончания танца. Зато во время оживленной гальярды она прыгала и кружилась сразу с двумя партнерами, и ей было так весело, что она даже испытала угрызения совести при виде одиноко сидящей в углу сестры. Герцогиня расположилась в узком неудобном кресле, ее огромный живот нелепо оттопыривал шелк платья, а хрупкая шея клонилась, словно не выдерживая тяжести головного убора. Анна почувствовала жалость к ней и вновь подумала, что Изабелле нелегко было переступить через свою гордость, чтобы сейчас, буквально на сносях, появиться на людях только затем, чтобы просить прощения у сестры накануне ее отплытия. Поэтому, едва танец закончился, принцесса, все еще тяжело дыша, подошла к Изабелле и поцеловала ее.

– Прости меня, Изабель, если я была чрезмерно резка с тобой. Я не сержусь на тебя и рада, что между нами снова согласие.

Герцогиня смотрела на сестру широко раскрытыми глазами. Затем лицо ее пошло пятнами, а дыхание участилось. Анна заволновалась, но Изабелла жестом успокоила ее. Проглотив ком в горле, она сказала своим ровным, тягучим как мед голосом:

– Могу ли я попросить тебя после банкета ненадолго заглянуть со мной в Тауэр?

Анна пожала плечами.

– Разве в этом есть необходимость?

Изабелла как-то странно улыбнулась.

– Как сказать.

Она неуклюже поднялась и, опираясь на руку сестры, сделала несколько шагов в сторону.

– Сегодня вечером в Тауэре, в капелле Святого Иоанна, состоится венчание твоей любимицы Деборы Шенли и шталмейстера моего супруга Кристофера Стэси. И леди Дебора умоляла меня уговорить тебя присутствовать при этом.

Анна на мгновение растерялась.

– Все это так неожиданно, – наконец выговорила она, – А ты ничего не напутала? Ведь я видела Дебору сегодня, и она заявила, что ее свадьба состоится не ранее, чем жених будет посвящен в рыцарское достоинство.

– А больше она ни о чем не сообщила? – с улыбкой спросила Изабелла. – Например о том, что она в положении и свадьбу нельзя откладывать ни на час?

Анна не могла вымолвить ни слова, Дебора, которая всегда была так верна традициям! Неужели она настолько потеряла голову!.. Впрочем, ведь и сама она совершила нечто подобное… К тому же разве Дебора не сняла траур, который так долго носила, едва сблизившись с Кристофером?

– Но она ничего мне не сказала, – только и нашлась что вымолвить Анна.

– Дебора и от меня долго скрывала, пока однажды не бросилась в ноги и не повинилась во всем. Ты знаешь, я всегда строга к прегрешениям подобного рода, но не могу оставить соблазненную женщину в беде. Поэтому я немедленно написала мужу, и тот прислал шталмейстера в Лондон. Кристофер Стэси приехал несколько часов назад, и, когда леди Дебора наносила визит в Вестминстер, она еще не знала о его прибытии. Однако Джордж отпустил Кристофера всего на сутки, и завтра он должен уехать. Поэтому мы решили сегодня же обвенчать их. Свадьба будет более чем скромной, однако надеюсь, что ты не откажешься присутствовать на ней.

– Разумеется не откажусь. Но… Как мне покинуть банкет?

Изабелла, по-прежнему не глядя в глаза сестре, пренебрежительно рассмеялась.

– Моя маленькая сестренка Энн! Когда же наконец ты поймешь, что ты теперь принцесса и никто не осмелится сказать нет, если ты чего-то пожелаешь!

Анна раздраженно повела плечами.

– Дело вовсе не в этом. Ты забываешь, как сейчас в Лондоне смотрят на Ланкастеров. Что подумают городские старейшины, если я ни с того ни с сего покину банкет, устроенный в мою честь?

Изабелла поморщилась.

– Мне сообщили, что у тебя перед банкетом был легкий обморок. Разве не так? Что же удивительного в том, что ты, сославшись на недомогание, уйдешь немного раньше?

Какое-то время Анна размышляла.

– Хорошо. Но, Изабель, тебе все же придется немного подождать. Я велю принести тебе миндального крема и бисквитов, а также пришлю менестреля, чтобы он тебя развлек, однако не требуй, чтобы я покинула Гилд-холл немедленно, не воздав должного его хозяевам.

Изабелла впервые прямо взглянула на сестру.

– Не узнаю тебя! С каких это пор ты стала столь ответственной и церемонной?

Анна в ответ мимолетно улыбнулась герцогине и направилась туда, где сидели самые именитые и богатые торговые люди Англии.

Еще секунду назад она понятия не имела, о чем станет говорить с ними. Но отец когда-то внушил ей, что всегда можно расположить к себе человека, если задавать ему вопросы и делать вид, что для тебя нет ничего важнее его ответов. Эту тактику она и использовала сейчас. Ничего не смысля в коммерции, она спросила что-то насчет пошлин и причин роста цен и проявила такое понимание проблем негоциантов, выразив сочувствие их бедам и заботам, что вскоре хмуро приветствовавшие ее буржуа оживились и засыпали своими соображениями. Принцессе оставалось лишь кивать, иногда ссылаясь на свою некомпетентность. Так или иначе, почтенные отцы города чувствовали себя польщенными. Один из них, патриарх меховщиков, низко склонившись, прогудел в бороду:

– Мы всегда чтили вашего отца, леди Анна. Но теперь мы вдвойне счастливы, что Господь даровал нам столь разумную и сметливую принцессу.

Анне была приятна эта лесть. К тому же она действительно начинала понимать, что так беспокоит торговых и мастеровых старшин, и разговор перестал казаться ей скучным. Однако Изабелла, окруженная пажами и фрейлинами, уже направлялась к ней через зал, явно давая понять, что больше она не может ждать. Анна поднялась и, сославшись на усталость и недомогание, любезно распрощалась с именитыми лондонцами.

Она сразу почувствовала, что Изабелла буквально кипит.

– Никогда бы не предположила, что ты заставишь меня ожидать ради каких-то лавочников.

– Отец всегда высоко ценил их здравый смысл.

– Наш отец делал множество странных вещей.

Они спускались по широкой мраморной лестнице Гилд-холла, и Анна видела надменный профиль старшей сестры.

– Не наше дело судить поступки отца, – сухо заметила она. – Если не ошибаюсь, твой супруг всегда и во всем соглашался с ним.

Она ждала, что скажет на это Изабелла, однако сестра шла, глядя прямо перед собой, и Анна так и не смогла уяснить, известно ли ей что-либо об измене Джорджа. В глубине души Анна молилась, чтобы Изабелла ничего не ведала. Могло статься и так, что герцог Кларенс, щадя ее, не сообщал ей о своих планах.

Перед входом в Гилд-холл их ожидал верликот – вместительная подвесная коляска, плавно раскачивающаяся при движении впряженных в нее спереди и сзади мулов. Верликот Изабеллы был весь раззолочен и украшен цветными шелковыми занавесками, его сопровождали четверо латников в кирасах с пылающими факелами, ибо уже совсем стемнело. Двое слуг бережно помогли герцогине занять ее место на плюшевых подушках и повернулись, чтобы услужить принцессе, но та даже не взглянула на них. Остановившись и выпрямившись, как свеча, она неотрывно смотрела на одного из латников герцогини. Из-под его шлема без забрала выбивались пряди огненно-рыжих волос, а веснушчатое лицо при свете факелов походило на перепелиное яйцо.

– Джек Терсли! – громко окликнула его Анна, и воин тотчас оглянулся. – Что делаете вы в Лондоне, когда еще месяц назад я отправила вас с письмом к графу Уорвику?

Воин недоуменно уставился на принцессу. Он растерялся настолько, что вместо того чтобы спрыгнуть с седла и преклонить колено, остался сидеть перед принцессой Англии.

Изабелла выглянула из-за шелковой занавески.

– В чем дело, ваше высочество? Этот латник уже около месяца состоит на службе в гвардии моего супруга при Тауэре.

Анна зловеще улыбнулась.

– Весьма возможно. Именно месяц назад я отправила его с тайным посланием к Делателю Королей.

Только теперь Изабелла испугалась. Она смотрела на сестру, слегка приоткрыв рот, не в силах вымолвить ни слова. Джек Терсли, казалось, окаменел. Внезапно он спешился и, громыхая начищенными до блеска латами, рухнул на колени в грязь перед принцессой.

– Клянусь могилой моего отца, клянусь честью матери, клянусь своей христианской верой и спасением души, я не ведал о том, что письмо предназначалось Делателю Королей. Вы можете велеть подвергнуть меня пытке, миледи, но и тогда я буду твердить, что был совершенно уверен, что послание адресовано супругу вашей сестры, герцогу Кларенсу.

Анна наклонилась к нему.

– Тебе ведь сказала это Бланш Уэд, не так ли?

Джек Терсли так побледнел, что его веснушки при свете факела, который он все еще сжимал в кулаке, стали казаться чернее макового семени. Он молчал.

Анна, продолжая все так же хищно улыбаться, разглядывала физиономию латника и в эту минуту как никогда была похожа на отца.

– Ты ведь не хочешь, чтобы тебя в самом деле вздернули на дыбу, Джек?

Латник облизал пересохшие губы.

– Ваше высочество, письмо мне и впрямь передала Бланш. Это было во время остановки в пути, когда вы совершали паломничество в Кентербери.

Анна кивнула и жестом подозвала офицера городской стражи.

– Сэр Ален, немедленно приведите сюда из Гилд-холла леди Бланш Уэд.

Тот неожиданно замялся.

– Ваше высочество, если вы имеете в виду ту черноглазую певунью, что всегда носит красное, то она уже больше часа, как покинула Гилд-холл.

– Тогда разыщите ее, где бы она ни находилась, и немедленно арестуйте.

Она опустилась в носилки рядом с герцогиней. Изабелла со странной робостью смотрела на сестру, но Анна упорно молчала. Так они ехали, пока впереди не показались сквозь сумрак тяжелые башни Тауэрского замка. Лишь тогда принцесса произнесла:

– Мне понадобятся письменные принадлежности, Изабелла. Перед отъездом я хочу вручить лорду Стэнли письмо к отцу.

Изабелла сидела, устало откинувшись на подушки сиденья. Анна не видела лица сестры.

– Хорошо, – ответила герцогиня. Голос ее звучал неприязненно. – Тотчас после обряда венчания ты получишь все, что потребуется.