Странный Томас Кунц Дин

Глава 35

Я направился через подъездную дорожку к дому Розалии еще до того, как понял, что мои ноги пришли в движение. Сделав несколько шагов, остановился.

Если она мертва, я ничем не смогу ей помочь. А если убийца Робертсона навестил старушку, он, конечно, не оставил ее в живых.

До возвращения домой я видел в Робертсоне волка-одиночку, психического и морального урода, который хотел отметиться в истории кровавой бойней, как многие из знаменитых маньяков, собранных им в картотеке.

Возможно, когда-то он таким и был, но шагнул на следующую ступень. Встретил другого выродка, лелеющего мечты о бессмысленных убийствах, и вместе они трансформировались в чудовище о двух лицах, с двумя ненавидящими всех и вся сердцами и четырьмя руками, которые так и чесались, чтобы взяться за работу дьявола.

Ключ к разгадке я видел на стене кабинета в доме Робертсона, да только не смог сложить два и два. Мэнсон, Маквей и Атта. Ни один из них не работал в одиночку. Все действовали с командой.

Картотека состояла из досье серийных и массовых убийц, но три лица в его храме принадлежали людям, которые верили в братство зла.

Каким-то образом он узнал о моем незаконном визите в его дом. Возможно, там стояли камеры наблюдения.

Социопаты часто являются и параноиками, страдающими манией преследования. А у Робертсона хватало денег, чтобы оснастить дом хорошо замаскированными, надежными, эффективными видеокамерами, которые при появлении незваного гостя могли, скажем, передать его изображение на мобильник Робертсона.

Должно быть, он сказал своему жаждущему убивать другу о том, что я побывал в его доме. И этот друг-убийца пришел к выводу, что окажется под подозрением, если выявится его связь с Робертсоном.

А может, после того как я проявил к нему повышенное внимание, Робертсон занервничал из-за их планов на 15 августа. Предложил перенести бойню, которую они готовили, на более поздний срок.

Друг же не хотел и слышать о переносе. Слишком долго они готовились к этой бойне, так что он пожелал реализовать задуманное в назначенный день.

Я отвернулся от дома Розалии.

Если б я вошел туда и обнаружил, что она убита по причине моей неосторожности, сомневаюсь, что я смог бы увезти труп Робертсона. От одной мысли о том, что я найду ее бездыханное тело («Одд Томас, ты меня видишь? Одд Томас, я – видимая?»), у меня внутри все начинало дрожать, и я знал, что такой если не психологический, то эмоциональный стресс будет мне дорого стоить.

А ведь от меня зависели жизни Виолы Пибоди и ее дочерей.

И немалое число жителей Пико Мундо, которым судьба уготовила смерть до следующего захода солнца, могли быть спасены, если бы мне удалось избежать тюрьмы, узнать время и место намеченной бойни.

И тут, словно магия взяла верх над физикой, лунный свет, казалось, обрел вес. Я почувствовал, как он давит мне на плечи, когда шел к гаражу, где меня дожидался труп в белой обертке.

Задняя дверь гаража не запиралась. В его темноте пахло резиной, моторным маслом, бензином и… деревом, от балок, нагревшихся за день от летнего солнца. Пластиковый пакет с пожитками я оставил в гараже. Отдавая себе отчет, что минувший день безмерно утомил меня, как морально, так и физически, я перетащил тело через порог и закрыл дверь. Только после этого нащупал выключатель.

Размеры гаража позволяли разместить в нем три автомобиля, но место одного занимала домашняя мастерская с верстаком и инструментами. Второе место пустовало. «Шеви» Розалии стоял у ближней к дому стены.

Попытавшись открыть багажник, я обнаружил, что он заперт.

Мысль о том, что труп поедет на заднем сиденье за моей спиной, определенно не радовала.

За двадцать лет я навидался всяких странностей. Наверное, более всего поразил меня призрак президента Линдона Джонсона, вышедший из рейсового автобуса на автовокзале Пико Мундо. Прибыл автобус из Портленда, штат Орегон, а направлялся в Сан-Франциско и Сакраменто. Но Линдон Джонсон перешел в другой автобус, который держал путь в Финикс, Тусон и далее в Техас. Поскольку он умер в больнице, одет был в пижаму, без шлепанец и выглядел потерянным. Когда понял, что я его вижу, сердито глянул на меня, подтянул пижамные штаны и отвернулся.

Я никогда не видел оживший труп, не встречал и труп, оживленный черной магией. И, однако, осознание того, что мне придется повернуться спиной к трупу Робертсона и вести машину в дальний уголок Пико Мундо, наполняло меня ужасом.

С другой стороны, я не мог посадить его, в белой упаковке, на переднее сиденье и ехать по городу с самокруткой весом в двести пятьдесят фунтов.

Чтобы затащить тело на заднее сиденье «шеви», мне пришлось не только выбиваться из сил, но всячески подавлять рвотный рефлекс. В своем коконе Робертсон казался расслабленным, мягким… перезревшим.

И то и дело перед моим мысленным взором появлялась влажная, с неровными краями рана в груди. Плоть клочьями висела вокруг нее, из самой раны сочилась какая-то темная жидкость. Я не приглядывался к ране, лишь бросил на нее быстрый взгляд, но этот образ возникал в моем мозгу, как черное солнце.

К тому времени, когда труп улегся на заднее сиденье и я смог закрыть дверцу, пот катился с меня градом, словно какой-то великан выжал меня, как тряпку для мытья посуды. И чувствовал я себя той самой тряпкой.

Вне гаража к двум часам ночи температура упала до более-менее сносных восьмидесяти пяти градусов[50]. Но в безоконном гараже воздух был гораздо теплее.

Смахивая со лба пот, я пошуровал под приборным щитком, нашел нужные проводки. Током меня ударило только раз, потом двигатель завелся.

Пока я это проделывал, мертвец на заднем сиденье не шевельнулся.

Я выключил в гараже свет, положил пластиковый пакет со своими вещами на переднее пассажирское сиденье. Сел за руль, нажал на соответствующую кнопку пульта дистанционного управления, включив электромотор, поднимающий ворота. Вытирая лицо бумажными салфетками из коробки, которая стояла в углублении между сиденьями, вдруг понял, что еще не подумал о том, где буду разгружать автомобиль. Ни городская свалка, ни большой контейнер для мусора, которых в Пико Мундо хватало, для этого не годились.

Если бы Робертсона нашли слишком быстро, чиф Портер начал бы задавать мне вопросы, которые могли помешать предотвращению той катастрофы, что нависла над городом. Идеальным я бы посчитал вариант, при котором тело спокойно пролежало бы двадцать четыре часа, а уж потом попалось бы кому-то на глаза.

И вот тут я вспомнил, что такое место в Пико Мундо есть. Церковь Шепчущей Кометы: бар «Топлесс», книжный магазин для взрослых и «Божественный бургер».

Глава 36

Церковь Шепчущей Кометы возникла больше двадцати лет тому назад, неподалеку от автострады, в нескольких сотнях ярдов от территориальных границ Пико Мундо, на заросшем кустарником участке пустыни.

Возведенное там здание никогда не напоминало церковь. В ясную и звездную ночь оно более всего походило на космический корабль, правда, без носового обтекателя, наполовину погребенный в землю: полуцилиндр из ржавого металла с окнами-амбразурами длиной в двести футов, шириной в шестьдесят. Короче, большой куонсетский ангар[51].

Вокруг него, теперь среди мертвых или умирающих кустов и деревьев, наполовину скрытые тенями и бледным лунным светом, расположились маленькие куонсетские ангары. В свое время они служили жильем для верующих.

Основатель церкви, Цезарь Зедд-младший, утверждал, что получает послания, главным образом во сне, иногда и бодрствуя, которые нашептывали ему инопланетяне. Они летели к Земле в космическом корабле, находящемся в комете. Эти инопланетяне объявляли себя богами, создавшими людей и все живое на нашей планете.

Большинство жителей Пико Мундо полагало, что службы в церкви Шепчущей Кометы приведут к тому, что в один прекрасный день вся паства отведает отравленного «Кулэйда»[52] и из ангара придется вывозить сотни трупов. Но все закончилось гораздо прозаичнее: полиция выяснила, что основатель церкви и прихожане не столько молились, как занимались производством таблеток «экстази» чуть ли не в промышленном масштабе и распространяли их по всей стране.

После того как церковь перестала существовать, некая организация, которая называлась «Общество защиты Первой поправки[53]», владеющая сетью книжных магазинов для взрослых, баров «Топлесс», интернетовскими порносайтами и танцполами с караоке по всей территории США, уговорила власти округа Маравилья выдать ей бизнес-лицензию. Они переделали ангары в парк развлечений с сексуальным уклоном, существенно удлинив прежнюю неоновую вывеску: «ЦЕРКОВЬ ШЕПЧУЩЕЙ КОМЕТЫ: БАР «ТОПЛЕСС», КНИЖНЫЙ МАГАЗИН ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ И «БОЖЕСТВЕННЫЙ БУРГЕР».

В городе говорили, что бургеры и жареный картофель там действительно готовили отменно, да еще выполняли обещание наливать первый стакан прохладительного напитка бесплатно. Но тем не менее туда не потянулись ни семьи, ни профессиональные пары, которые обеспечивают основной доход любому ресторану.

Однако заведение, прозванное в городе «Шепчущим бургером», приносило немалый доход, несмотря на убытки ресторации. Потому что бар «Топлесс», книжный магазин для взрослых (там, правда, продавали не книги, а видеокассеты) и публичный дом (не упомянутый в заявке на получение бизнес-лицензии) работали с завидной прибылью.

И хотя адвокатам корпорации, этим бесстрашным защитникам Конституции, удавалось держать открытыми двери десяти маленьких ангаров, где жрицы любви принимали жаждущих, «Шепчущий бургер» канул в Лету после того, как голый клиент, накачавшись наркотиками и виагрой, застрелил трех проституток.

Неуплата налогов «Обществом защиты Первой поправки» и наложенные на него штрафы привели к тому, что ангары стали собственностью округа. За последующие пять лет в техническое обслуживание ангаров не вкладывалось ни цента, а пустыня не прекращала попыток отвоевать отнятую у нее территорию. В результате ржавчина и вандализм сделали свое черное дело.

Территорию церкви ранее превратили в тропический рай с сочной травой лужаек, разнообразными пальмами, папоротниками, бамбуком и цветущими лианами. Однако без каждодневного полива, с влагой, поступающей лишь в короткий сезон дождей, все живое увяло и усохло.

Свернув с автострады, я выключил фары и подфарники и ехал сквозь тени, отбрасываемые в лунном свете мертвыми пальмами. Асфальтовая дорога, вся в трещинах и выбоинах, привела меня к заднему торцу главного здания, а потом к россыпи маленьких куонсетских ангаров.

Мне не хотелось оставлять автомобиль с работающим двигателем, но иначе я лишал себя возможности быстрого отъезда. Без ключа зажигания требовалось достаточно много времени, чтобы вновь завести двигатель.

Вытащив из пластикового мешка ручной фонарь, я отправился на поиски подходящего места для привезенного трупа.

Пустыня Мохаве вновь задышала. С востока подул легкий ветерок, пахнущий сухой травой, горячим песком, странной жизнью пустыни.

Когда куонсетские ангары использовались под общежития верующих, в каждый набивалось по шестьдесят человек, которые спали чуть ли не друг на друге. После того как церковь сменил бордель с бургерами, эти ангары подверглись капитальной реконструкции и превратились в уютные спальни проституток, от которых клиенты получали то самое, что только обещали голые по пояс официантки бара.

За годы, прошедшие с тех пор, как территория лишилась хозяина, и главное здание, и ангары, конечно же, разграбили. Все двери были открыты, некоторые вывалились из проржавевших петель.

В третьем из обследованных мною ангаров я обнаружил дверь с работающей пружинной защелкой. То есть, закрыв ее, я мог не беспокоится о том, что она распахнется от порыва ветра или от давления морды хищного зверя.

Мне не хотелось оставлять труп там, где до него могли бы добраться койоты. Робертсон был монстром, я по-прежнему в этом не сомневался, но, что бы он ни сделал или собирался сделать, я не мог подвергнуть его останки тому унижению, которое, по словам бабушки Шугарс, могло выпасть на ее долю, если б она умерла за игрой в покер.

Может, койоты и не ели падаль. Может, они ели только мясо жертв, которых убивали сами.

В пустыне, однако, и кроме койотов полным-полно живности, хотя по первому взгляду об этом не скажешь. И многие из ее обитателей с удовольствием пообедали бы свежей трупятиной.

Подогнав «шеви» как можно ближе к выбранному ангару, от двери меня отделяло десять футов, я минуту собирался с духом, прежде чем взяться за труп. А еще сжевал две таблетки, понижающие кислотность желудка.

По дороге из города Боб Робертсон ни разу не спросил: «Мы еще не приехали?» И тем не менее вопреки всякой логике я не верил, что он таки останется мертвым.

Вытащить его из автомобиля оказалось проще, чем втащить. Тогда особенно запомнился момент, когда большое желеобразное тело завибрировало в саване и мне показалось, что в руках у меня мешок, полный змей.

Подтащив его к двери в ангар, я остановился, чтобы стереть капающий со лба пот, и увидел желтые глаза. У самой земли, в двадцати или тридцати футах от меня, они смотрели на меня голодным взглядом.

Я навел на них фонарь и увидел то самое, чего боялся, – койота, пришедшего из пустыни, чтобы обследовать заброшенные здания. Большой, поджарый, с жесткой шерстью, с острыми зубами, по натуре он был куда менее злобен, чем многие человеческие существа, но в этот момент выглядел демоном, вырвавшимся за ворота ада.

Луч фонаря его не испугал. Сие предполагало, что он уверен в себе, не боится людей и скорее всего не один. Я обвел лучом фонаря ночь и тут же обнаружил второго койота, чуть сзади и правее первого.

До недавнего времени койоты редко нападали на детей и никогда – на взрослых. Но человеческие поселения наступали на охотничьи земли койотов, и те становились храбрее и агрессивнее. Так что в последние пять лет койоты несколько раз набрасывались на взрослых.

Вот и эти двое, похоже, видели во мне не опасного противника, а вкусный обед.

Я посветил у ног, искал камень, удовлетворился куском бетона, отвалившимся от пешеходной дорожки. Швырнул его в ближайшего хищника. Снаряд приземлился в шести дюймах от цели и отлетел в темноту.

Койот отпрыгнул в сторону, но не убежал. Его напарник последовал примеру вожака и тоже остался на месте.

Хрипы и урчание работающего двигателя, на которые койоты не обращали ни малейшего внимания, меня как раз тревожили. В «Шепчущий бургер» и днем-то никто не заглядывал. Ночью и подавно. Так что случайного человека шум работающего двигателя привлечь не мог. А вот если кто приехал сюда по мою душу, то их приближающиеся шаги я бы не расслышал.

Я не мог одновременно решать две проблемы. Избавление от трупа представлялось мне более приоритетной в сравнении с койотами.

Я предположил, что к моменту моего возвращения хищники могли и уйти, уловив запах кроликов или другой легкой добычи.

Перетащил труп через порог, в куонсетский ангар, и закрыл за собой дверь.

Коридор тянулся вдоль четырех комнат и ванной. Каждая комната служила рабочим местом для проститутки.

Свет фонаря выхватывал из темноты пыль, паутину, две пустые бутылки из-под пива, дохлых мух или пчел…

Даже после стольких лет в воздухе ощущались запахи ароматических свечей, благовоний, духов, цветочных масел. Сквозь них с трудом, но прорывалась вонь мочи мелких животных, которые побывали здесь, а потом отправились по своим делам.

Мебель давно уже вывезли. В двух комнатах зеркала на потолке подсказывали местоположение кроватей. Ярко-розовая краска стен не поблекла.

В каждой комнате было по два небольших окошка. Большинство оконных панелей мальчишки расстреляли из духовых ружей.

Но в четвертой по счету окошки остались целыми. В этой комнате крупные хищники не смогли бы добраться до трупа.

Один из шнурков развязался. Из простыни вылезла левая нога Робертсона.

Я намеревался забрать простыню и шнурки. Они могли привести ко мне, хотя и были расхожим товаром, продающимся во многих магазинах. Но, если бы следствию удалось доказать, что они – мои, этого хватило бы для обвинительного приговора.

Когда я наклонился, чтобы развязать второй шнурок, перед моим мысленным взором вдруг возникла рана на груди Робертсона. А из глубин памяти послышался голос матери: «Хочешь нажать за меня на спусковой крючок? Хочешь нажать на спусковой крючок?»

Я умею блокировать определенные воспоминания детства. Потратил немало времени и сил, чтобы этому научиться. Так что ее голос быстро заглох.

А вот отделаться от стоящей перед глазами раны Робертсона оказалось не так-то легко. Она пульсировала у меня в голове, словно под ней билось его мертвое сердце.

В ванной, когда я расстегнул рубашку Робертсона, чтобы проверить степень синюшности, и увидел входное пулевое отверстие в багровой плоти, что-то побудило меня посмотреть на него более пристально. Импульс этот вызвал у меня отвращение к себе, я испугался, что моя мать повлияла на меня гораздо сильнее, чем я полагал. Вот и отвернулся, не пожелал разглядывать рану, застегнул рубашку Робертсона.

И теперь, опустившись на одно колено у его трупа, развязывая узлы второго шнурка, который стягивал саван у головы, я старался заблокировать воспоминание об этой сочащейся ране, но она упорно продолжала стоять перед моим мысленным взором.

В раздувающемся трупе газы толчками выходили через горло, срывались с губ, и казалось, что мертвяк дышит под хлопчатобумажным саваном.

Не в силах провести рядом с трупом еще одну секунду, я вскочил и выбежал из ярко-розовой комнаты с фонарем в руке. Миновал полкоридора, прежде чем вспомнил, что оставил дверь открытой. Вернулся и закрыл ее, оберегая труп от больших трупоедов пустыни.

Подолом футболки прошелся по ручкам всех дверей, к которым прикасался. Потом растер оставленные ранее отпечатки подошв на пыли, чтобы не оставлять детективам улик против себя. А когда открыл входную дверь, луч моего фонаря осветил трех койотов, которые дожидались, когда же я вернусь к «шеви» с работающим на холостых оборотах двигателем.

Глава 37

С жилистыми, сильными лапами, подтянутыми боками и узкими мордами, койоты самой природой созданы для охоты. Догнать дичь и вгрызться в нее зубами – это их жизнь. И, однако, когда они стояли и смотрели на меня с хищным блеском в глазах, мне виделось в них что-то собачье. Некоторые зовут их волками прерий, и пусть очарования настоящих волков им, конечно, недостает, есть в них что-то щенячье, скажем, лапы, слишком длинные для тела, или уши, слишком большие для головы.

Казалось, эти три зверя пришли поинтересоваться, чего это я тут делаю, а вовсе не угрожали мне, если, конечно, неправильно истолковать и напряженность их изготовившихся к прыжку тел, и раздувающиеся ноздри. Уши стояли торчком, а один койот даже склонил голову набок, как будто глубоко задумался. Этим он очень походил на человека.

Два койота встали перед передним бампером «шеви», где-то в четырнадцати футах от меня. Третий занял позицию между мной и пассажирской стороной автомобиля, где я оставил открытой заднюю дверцу.

Я крикнул как мог громко, поскольку народная мудрость утверждает, что резкие громкие крики обращают койотов в бегство. Двое дернулись, но ни один не сдвинулся и на дюйм.

Купаясь в собственном поте, я наверняка пах, как соленый, но вкусный обед.

Когда я отступил назад, они не бросились на меня. Видать, не настолько осмелели, чтобы решить, что сумеют со мной справиться. Дверь захлопнулась, разделив меня и койотов.

В дальнем конце коридора была еще одна дверь, но, выйдя через нее, я оказался бы слишком далеко от «шеви». И пока добирался бы до автомобиля, койоты уловили бы мой запах и перехватили меня. Так что в этом варианте мои шансы попасть в кабину через открытую дверцу существенно уменьшались.

Если бы я остался в куонсетском ангаре до рассвета, то скорее всего смог бы избежать столкновения с койотами, потому что они – ночные хищники. А кроме того, голод мог заставить их отправиться на поиски другой добычи. Бензобак в автомобиле Розалии был заполнен наполовину, так что горючего бы хватило, но двигатель перегрелся бы гораздо раньше, чем закончился бензин, и об обратной поездке пришлось бы забыть.

Кроме того, батарейки в моем фонаре не протянули бы дольше часа. А мне, несмотря на все разглагольствования о том, что неизвестного я не боюсь, страсть как не хотелось оставаться в темноте куонсетского ангара наедине с мертвецом.

Смотреть в пустом помещении было не на что, вот перед моими глазами то и дело и возникало пулевое ранение в груди Робертсона. Я уже не сомневался, что ночной ветерок, о чем-то шепчущийся с разбитым окном, на самом деле – звуки, которые издает Боб Робертсон, выбираясь из своего кокона.

Я отправился на поиски метательных снарядов, которые мог бы бросить в койотов. Но, если не считать туфель, которые мог снять с трупа, нашел только две пустые бутылки из-под пива.

Вернувшись к двери с бутылками, выключил фонарь, засунул его за пояс джинсов, подождал несколько минут, чтобы койоты могли уйти, если уж решили не ввязываться в драку, а мои глаза привыкнуть к темноте.

Когда открыл дверь, в надежде, что осада снята и путь свободен, меня ждало разочарование. Троица койотов осталась на прежних местах: двое – у переднего бампера «шеви», один – между мной и раскрытой пассажирской дверцей.

В солнечном свете их шерсть имела бы рыжеватый оттенок, а по телу тут и там встречались бы островки черных волос. Сейчас они серебрились цветом старого серебра. А их глаза голодно блестели.

Только потому, что один койот, стоявший ближе ко мне, казался самым смелым из троицы, я определил его в вожаки стаи. Он был и крупнее остальных, и, чувствовалось, опытнее в охоте.

Эксперты рекомендуют, в случае встречи со злым псом, избегать глазного контакта. Контакт этот несет в себе вызов, на который животное отреагирует агрессивно.

Если конкретным представителем псовых оказывается койот, оценивающий твою пищевую ценность, следование рекомендации экспертов может привести к смерти. Отказ от глазного контакта будет истолкован как слабость, что тут же превратит тебя в легкую добычу. С тем же успехом можно предложить себя на блюде с голубой каемкой с жареной картошкой и стаканчиком чего-нибудь прохладительного.

Встретившись взглядом с вожаком стаи, я ударил одной из бутылок по металлическому косяку двери, потом ударил сильнее, разбив ее. У меня в руке осталась «розочка», горлышко плюс часть бутылки с зазубренным торцом.

Едва ли это оружие могло считаться идеальным в схватке с хищником, в пасти которого сверкали острые, как стилет, зубы, но теперь я чувствовал себя увереннее, чем раньше, когда мог противопоставить зубам только голые руки.

Я надеялся продемонстрировать им абсолютную уверенность в себе, чтобы у них, пусть на короткое время, возникли сомнения в выборе добычи. Путь до открытой дверцы «шеви» не занял бы у меня больше трех-четырех секунд.

Закрыв за собой дверь ангара, я двинулся на вожака.

Тут же он продемонстрировал все свои зубы. А низкое рычание настоятельно советовало дать задний ход.

Совет я проигнорировал, сделал еще шаг и резким движением руки бросил целую бутылку из-под пива. Она стукнула вожака по морде, отскочила, разбилась о мостовую у его лап.

В удивлении койот перестал рычать, переместился к передней части автомобиля, не обратившись в бегство, отойдя за заранее подготовленную позицию, по-прежнему оставаясь перед двумя койотами.

Тем самым мне открылся самый короткий путь, по прямой, к открытой задней дверце «шеви». К сожалению, я не мог одновременно бежать и смотреть на койотов.

Стоило мне рвануть с места, они бы бросились на меня. Расстояние между мной и ими не намного превышало расстояние до дверцы, а в скорости я, конечно, тягаться с ними не мог.

Держа «розочку» перед собой, имитируя короткие удары, я бочком двинулся к «шеви», полагая победой каждый остающийся позади дюйм.

Два койота наблюдали за мной с очевидным любопытством, подняв головы, разинув пасти, вывалив языки. Любопытством дело, конечно, не ограничивалось. Они ждали шанса, который я мог им предоставить. Перенесли вес на задние ноги, изготовившись в любой момент прыгнуть на меня.

Кто меня волновал, так это вожак. Он стоял, наклонив голову, с плотно прижатыми к ней ушами, оскалив зубы, убрав язык, и исподлобья пристально смотрел на меня.

Его передние лапы с такой силой прижимались к асфальту, что даже в лунном свете я видел, как растопырились пальцы. А согнутые передние фаланги создавали впечатление, будто зверь стоит на когтях.

Хотя я продолжал смотреть на них, они уже находились не передо мной, а справа от меня. А открытая дверь была по левую руку.

Яростное рычание, наверное, не так действовало бы мне на нервы, как их прерывистое дыхание.

На полпути к «шеви» я решил, что есть смысл рискнуть, попытаться нырнуть на заднее сиденье и захлопнуть дверцу, отсекая щелкающие челюсти.

И тут услышал приглушенное рычание слева от себя.

Стая состояла из четырех койотов, но четвертый прятался от меня за задним бампером «шеви». А теперь стоял между мной и открытой дверцей.

Уловив движение справа, я вновь повернулся к троице. Воспользовавшись тем, что я отвлекся, они приблизились.

Лунный свет посеребрил ленту слюны, которая текла из пасти вожака.

Слева четвертый койот зарычал громче, перекрывая шум мотора. Это был живой двигатель смерти, пока работающий на холостом ходу, но готовый сразу включить четвертую передачу. Периферийным зрением я увидел, как он крадется ко мне.

Глава 38

Дверь в куонсетский ангар находилась слишком далеко. Конечно, я мог бы побежать к ней, но добраться бы не успел. Вожак стаи прыгнул бы мне на спину, вонзив зубы в шею, а остальные рвали бы ноги, валя на землю.

Зажатая в руке «розочка» казалась неадекватным оружием, годящимся лишь на то, чтобы перерезать себе горло.

Судя по внезапно возникшему давлению в моем мочевом пузыре, к тому времени, когда эти хищники приступили бы к трапезе, им могло достаться замаринованное мясо…

…но тут койот, который надвигался на меня слева, вдруг перестал рычать и жалобно взвизгнул.

И троица справа уже не представляла угрозы. Они застыли в замешательстве, ноги распрямились, уши встали торчком.

Изменение поведения койотов, столь резкое и неожиданное, словно по мановению волшебной палочки, навевало мысли об ангеле-хранителе, который заколдовал этих тварей, не позволив им выпотрошить меня.

Я застыл как изваяние, боясь, что малейшее мое движение разрушит чары. А потом понял, что койоты переключили свое внимание на что-то находящееся у меня за спиной.

Осторожно повернув голову, я увидел, что мой спаситель – симпатичная, но очень уж худенькая молодая женщина с всклокоченными светлыми волосами и тонкими чертами лица. Она стояла позади и левее меня, босиком, обнаженная, если не считать крошечных, отделанных кружевами трусиков, скрестив тонкие руки на груди.

Ее гладкая бледная кожа, казалось, светилась под луной. А огромные серовато-синие глаза наполняла такая тоска, что я сразу понял: она принадлежит к сообществу не нашедших покоя мертвых.

Одинокий койот слева прижался к земле, забыв про чувство голода, напрочь потеряв боевой задор. Зверь смотрел на женщину, как верный пес, ждущий доброго слова от обожаемой хозяйки.

Три койота справа не выказывали такого же смирения, но тоже не могли оторвать глаз от женщины. Они тяжело дышали, хотя сильно напрягаться им еще не пришлось, и непрерывно облизывали губы. И первое и второе у псовых – свидетельства нервного стресса. Когда же женщина прошла мимо меня к «шеви», они подались назад, уступая ей дорогу, не в страхе, но из почтения.

Подойдя к автомобилю, женщина повернулась ко мне. Ее улыбка являла собой полумесяц грусти.

Я наклонился, чтобы положить «розочку» на землю, потом выпрямился, проникшись уважением к восприимчивости и шкале ценностей койотов, которые ставили сверхъестественное выше чувства голода.

Забравшись в кабину, я закрыл заднюю дверцу, открыл переднюю со стороны пассажирского сиденья.

Женщина смотрела на меня с изумлением, она, похоже, никак не ожидала, что кто-то сможет увидеть ее через столько лет после смерти. Да и для меня, понятное дело, встреча с ней стала полной неожиданностью.

Очаровательная, как распускающаяся роза, умерла она совсем молодой, наверное, чуть старше восемнадцати лет, слишком молодой для того, чтобы приговорить себя к столь длительному пребыванию в этом мире, к страданиям одиночества.

Я догадался, что она – одна из трех проституток, застреленных пятью годами раньше клиентом-наркоманом. Именно эта трагедия и привела к закрытию «Шепчущего бургера». Выбранная профессия вроде бы должна была ожесточить ее, однако я видел перед собой нежную и робкую душу.

Тронутый ее ранимостью и тем суровым приговором, который она вынесла себе, я протянул ей руку.

Вместо того чтобы коснуться ее, она застенчиво опустила голову. А после короткого колебания опустила руки, открыв и аккуратные грудки… и два темных пулевых отверстия, которые марали ее чистую кожу.

Я сомневался, что какое-то незавершенное дело удерживало ее в этом уединенном месте. Да и жизнь у нее выдалась такой трудной, что едва ли она могла сильно любить этот мир. Вот я и предположил, что нежелание покинуть его основано на страхе перед миром последующим, а может, и на боязни наказания.

– Не бойся, – сказал я ей. – Ты не была монстром в этой жизни, не так ли? Только одинокой, потерянной, сбившейся с пути, сломленной, но мы все такие же, только в разной степени.

Медленно она подняла голову.

– Может, ты была слабой и глупой, но таких тоже много. Я сам такой.

Она вновь встретилась со мной взглядом. Тоска в глазах никуда не делась, дополненная горем и печалью.

– Я сам такой, – повторил я. – Когда я умру, то уйду отсюда, и ты должна сделать то же самое, без страха.

Свои раны она воспринимала не как божественные стигматы, а как клеймо дьявола, которым они не были.

– Я понятия не имею, каково оно там, но я знаю, что тебя ждет лучшая жизнь, без тех бед и унижений, которые ты познала здесь. Это место, которое станет твоим домом, где тебя будут любить.

По выражению ее лица я понял, что она мечтала о том, чтобы быть любимой, да только мечта эта так и не реализовалась в ее короткой, несчастливой жизни. С самой колыбели до выстрелов, убивших ее, она, возможно, видела только ужасное, вот и не могла даже представить себе, что существует мир, где любовь – не просто слово.

Она опять подняла и скрестила руки, скрыв и грудки, и раны.

– Не бойся, – повторил я.

Улыбка ее осталась такой же меланхоличной, как прежде, но в ней добавилось загадочности. Я не мог сказать, утешили ли ее мои слова.

Хотелось бы, конечно, чтобы они звучали более убедительно, и оставалось только сожалеть, если б для молодой женщины они не стали руководством к действию.

Я перебрался на переднее пассажирское сиденье, закрыл дверцу, скользнул за руль.

У меня не было другого выхода, как оставить ее среди засохших пальм и проржавевших куонсетских ангаров, потому что ночь катилась к утру, звезды и созвездия двигались по небосводу, как стрелки – по циферблату часов. А с наступлением дня Пико Мундо мог погрузиться в пучину ужаса, если бы я каким-то образом не сумел предотвратить катастрофу.

Уезжал я на малой скорости, то и дело поглядывая в зеркало заднего обзора. Она стояла, залитая лунным светом, зачарованные койоты лежали у ее ног, словно видели в ней богиню Диану, отдыхающую между двумя охотами, госпожу Луны и всех ночных существ. Она уменьшалась в размерах, наконец пропала из виду, еще не готовая к тому, чтобы вернуться домой, на Олимп.

Я возвращался от церкви Шепчущей Кометы в Пико Мундо, из компании застреленной незнакомки к плохим новостям о застреленном друге.

Глава 39

Если бы я знал имя или хотя бы хоть раз видел человека, которого мне следовало искать, то попытался бы задействовать мой психический магнетизм, покружил бы по Пико Мундо, пока мое шестое чувство не вывело бы меня на него. Однако человек, который убил Боба Робертсона и который жаждал убить многих других в ближайший день, оставался для меня без имени и без лица. А поиски фантома – напрасная трата времени и бензина.

Город спал, но не его демоны. Бодэчи наводнили улицы. Более страшные и многочисленные, чем койоты, они бежали сквозь ночь, предвкушая дневное пиршество.

Я проезжал мимо домов, где собирались эти живые тени. Поначалу пытался запомнить каждый из адресов, где их видел, потому что не сомневался: людям, которыми интересовались бодэчи, предстояло умереть между следующими рассветом и закатом.