Странный Томас Кунц Дин

Глава 25

Хотя мне не дано узнавать по лицу человека его будущее или сердечные секреты, я более не мог смотреть на лицо Виолы Пибоди, потому что мысленным взором видел ее детей-сирот, стоящих у могилы матери.

Я подошел к одному из открытых окон. Оно выходило во двор, где росли перечные деревья. Из темноты долетал нежный аромат жасмина, посаженного и лелеемого заботливыми руками Виолы.

Обычно я не боюсь ночи. Этой, однако, боялся, потому что 14 августа стремительно, прямо-таки со скоростью экспресса, катилось к 15 августа, как будто, по мановению перста Господнего, Земля резко увеличила скорость вращения.

Я повернулся к Виоле, которая по-прежнему сидела на краешке кресла. Ее глаза, и всегда-то большие, теперь стали совиными, а коричневое лицо приобрело серый оттенок.

– Завтра у тебя выходной?

Она кивнула.

Ее сестра могла сидеть с детьми, вот Виола и работала шесть дней в неделю.

– Какие у тебя планы? – спросила Сторми. – Что ты собиралась завтра делать?

– Утром хотела поработать дома. Тут всегда найдутся дела. Вторую половину дня… думала посвятить девочкам.

– Николине и Леванне? – уточнил я. Так звали ее дочерей.

– В субботу у Леванны день рождения. Ей исполнится семь. Но в «Гриле» в субботу много посетителей. Хорошие чаевые. Не могу не выйти на работу. Вот мы и собирались отпраздновать ее день рождения раньше.

– Как отпраздновать?

– Посмотреть новый фильм, который так нравится детям, с собакой. Хотели пойти на четырехчасовой сеанс.

Прежде чем Сторми заговорила, я знал, о чем пойдет речь.

– Может, упомянутая тобой толпа – зрители, собравшиеся в прохладном зале кинотеатра, а не на игре Малой лиги.

– Что вы собирались делать после кино? – спросил я Виолу.

– Терри сказала, приводи детей в «Гриль», пообедаете за счет заведения.

В «Гриле» бывает шумно, когда все столики заняты, но я сомневался, что разговоры посетителей нашего маленького ресторанчика можно принять за рев толпы. В снах, правда, все искажается, даже звуки.

Стоя спиной к открытому окну, я вдруг почувствовал себя таким уязвимым, что внутри у меня все похолодело.

Вновь выглянул во двор. Ничего там не изменилось.

Ветви перечных деревьев недвижно висели в застывшем, пропитанном ароматом жасмина ночном воздухе. Тени и кусты отличались оттенками черного, но, насколько я мог видеть, не укрывали Робертсона или кого-то еще.

Тем не менее я сдвинулся от окна к стене, прежде чем вновь повернуться к Виоле.

– Я думаю, ты должна изменить завтрашние планы.

Спасая Виолу от ее судьбы, я, возможно, приговаривал кого-то к ужасной смерти на ее месте, точно так же, как и в случае с блондинкой-барменшей боулинг-центра, предупреди я ее о грозящей опасности. Разница заключалась лишь в том, что блондинку я увидел впервые… а Виола была подругой.

В свою защиту я мог привести и еще один аргумент: спасая Виолу, я спасал и ее дочерей. Три жизни, не одну.

– Есть ли надежда… – Виола коснулась своего лица трясущейся рукой, прошлась пальцами по челюсти, щеке, лбу, словно хотела убедиться – лицо осталось прежним, не трансформировалось в маску смерти, – …есть ли надежда, что этого можно избежать?

– Судьба – не прямая дорога. – Я все-таки стал для нее оракулом, хотя днем старался от этого уйти. – В ней много развилок, разные пути ведут к разным концам. И мы вправе выбирать свою тропу.

– Сделай, как говорит Одди, – посоветовала Сторми, – и все у тебя будет в порядке.

– Это не так-то легко, – быстро добавил я. – Ты можешь перейти на другую дорогу, но иногда она выводит тебя к той же самой упрямой судьбе.

Виола взирала на меня с уважением, даже с благоговейным трепетом.

– Я всегда знала, что тебе обо всем этом известно, Одд, о том, что находится по Ту сторону.

Смутившись от ее неприкрытого восхищения, я перешел к другому открытому окну. «Мустанг» Терри стоял под уличным фонарем перед домом. Вокруг царили тишь да гладь. Я мог ни о чем не волноваться. Ни о чем и обо всем.

По пути от боулинг-центра к дому Виолы мы приняли меры, чтобы избежать слежки. Но я тревожился, потому что появления Робертсона около дома Маленького Оззи и на церковном кладбище застали меня врасплох. Я не мог допустить третьего его сюрприза.

– Виола, – я опять повернулся к ней, – изменить планы на завтрашний день недостаточно. Тебе также придется постоянно быть настороже, обращать внимание на все, что кажется… странным.

– Я и так вздрагиваю при каждом звуке.

– Это плохо. Вздрагивать и быть настороже далеко не одно и то же.

Она кивнула:

– Ты прав.

– Тебе нужно сохранять спокойствие.

– Я постараюсь. Сделаю все, что смогу.

– Ты должна быть спокойной и наблюдательной, готовой быстро среагировать на любую угрозу, но достаточно спокойной, чтобы заметить ее приближение.

Она замерла на краешке кресла, и чувствовалось, что может спрыгнуть с него, как испуганный кузнечик.

– Утром мы принесем тебе фотографию человека, которого нужно опасаться больше всего. – Сторми посмотрела на меня. – Ты сможешь достать его фотографию, Одди?

Я кивнул. Знал, что чиф даст мне увеличенную компьютерную распечатку фотографии Робертсона с водительского удостоверения, выданного ему ДТС.

– Какого человека? – спросила Виола.

Как можно подробнее я описал ей Человека-гриба, который побывал в «Гриле», когда там работала первая смена, до прихода Виолы.

– Если увидишь его, держись от него подальше. Потому что где он, там и беда. Но, думаю, сегодня ничего не случится. Тем более здесь. Судя по всему, он попытается попасть на первые полосы газет, совершив что-то в публичном месте, где будет много людей…

– Завтра в кино не ходите, – вставила Сторми.

– Не пойдем, – кивнула Виола.

– И на обед в «Гриль» тоже.

Хотя я не понимал, какой смысл в том, чтобы взглянуть на Николину и Леванну, мне вдруг стало совершенно ясно, что я не могу покинуть маленький домик, не убедившись, что с ними все в порядке.

– Виола, можно мне взглянуть на детей?

– Сейчас? Они спят.

– Я их не разбужу. Но это… важно.

Она поднялась с кресла и повела нас в комнату, которую делили сестры: две лампы, два столика, две кровати, два маленьких ангелочка, спавших в легких пижамах под простынями, без одеяла.

Горела одна лампа с минимальной яркостью. Абажур цвета абрикоса мягко светился, едва разгоняя сумрак.

Понятное дело, в такую жаркую ночь оба окна были открыты. Маленький, невесомый белый мотылек трепыхался у противомоскитной сетки с отчаянием потерянной души, бьющейся о ворота рая.

Каждый оконный проем перегораживали стальные прутья (специальный рычаг, складывающий решетку в случае чрезвычайных обстоятельств, скажем, пожара, находился под подоконником, и добраться до него снаружи не представлялось возможным), оберегавшие девочек от таких, как Харло Ландерсон.

Противомоскитные сетки и решетки могли противостоять мотылькам и маньякам, но не бодэчам. В комнате девочек их было пятеро.

Глава 26

По две мрачные тени стояли у каждой кроватки, гости из преисподней или другого, не менее страшного места, путешественники, проникшие в этот мир через черную комнату.

Они наклонились над девочками и, похоже, внимательно их изучали. Их руки, если это были руки, скользили в нескольких дюймах над простынями, вроде бы медленно исследуя контуры детских тел.

Я не мог знать наверняка, что они делали, но представлял себе, что вытягивали жизненную энергию из Николины и Леванны и каким-то образом купались в ней.

Эти существа не обратили ни малейшего внимания на наше появление в комнате. Их буквально гипнотизировало идущее от девочек сияние, невидимое для меня, но ослепляющее их.

Пятая тварь ползала по полу спальни, плавными движениями напоминая змею. Под кроватью Леванны свернулась колечком, на несколько мгновений замерла, но тут же выползла, чтобы нырнуть под кровать Николины. Чуть задержалась там и вернулась обратно.

Не в силах подавить сотрясающую меня дрожь, я чувствовал, что пятый бодэч питается не только энергией, но и некой невидимой и нематериальной субстанцией, оставленной на полу ногами девочек. Мне казалось, надеюсь, только казалось, что я вижу, как он что-то слизывает с ковра холодным тонким языком.

Поскольку я застыл, едва переступив порог, Виола прошептала:

– Все нормально. Они обе спят крепко.

– Они прекрасны, – прошептала Сторми.

Виола просияла от гордости.

– Они – очень хорошие девочки, – но тут заметила ужас на моем лице и спросила: – Что-то не так?

Увидев, как я пытаюсь изобразить улыбку, Сторми сразу поняла, в чем дело. Прищурившись, оглядела темные углы, в надежде увидеть тех сверхъестественных существ, что открылись мне.

Четыре склонившихся над кроватями бодэча могли быть жрецами какой-либо жестокой религии, ацтеками у алтаря человеческих жертвоприношений, а их руки, возможно, совершали ритуальные пассы над спящими девочками.

Поскольку сразу я не смог ответить на вопрос Виолы, она подумала, что я увидел в них что-то нехорошее, и шагнула к ним.

Я мягко взял ее за руку и потянул назад.

– Извини, Виола. Все в порядке. Я лишь хотел убедиться, что девочки в безопасности. А с этой решеткой на окнах им действительно ничего не грозит.

– Они знают, как при необходимости убрать ее, – сказала Виола.

Одно из существ, склонившихся над Николиной, выпрямилось, почувствовав наше присутствие. Руки замедлили, но не прекратили свои странные движения, оно повернуло волчью голову в нашем направлении, всмотрелось в нас невидимыми глазами.

Мне страшно не хотелось оставлять девочек в обществе этих пяти фантомов, но прогнать их я не мог.

А кроме того, я знал, что бодэчи могли исследовать этот мир какими-то, может, и всеми пятью обычными чувствами, но не оказывали на него ни малейшего воздействия. Я не слышал, чтобы они издавали хоть какие-то звуки, не видел, чтобы они передвигали какой-то предмет, даже потревожили висящие в воздухе пылинки.

Принести вред девочкам они не могли. Во всяком случае, пока. Время бодэчей еще не пришло.

По крайней мере, я на это надеялся.

Я подозревал, что эти призраки-путешественники, прибывшие в Пико Мундо на фестиваль крови, просто развлекались в предвкушении главного события. Может, им нравилось смотреть на жертвы до того, как прогремят выстрелы, может, они забавлялись, наблюдая за тем, как ни в чем не повинные люди, сами того не зная, шли навстречу неминуемой гибели.

Притворившись, что я не вижу этих кошмарных незваных гостей, приложив палец к губам, показывая Виоле и Сторми, что мы не должны беспокоить девочек, я утянул их обеих обратно в гостиную. Дверь оставил открытой на две трети, как и было раньше, оставив бодэчей извиваться на полу и совершать свои загадочные пассы.

Я тревожился, что один или несколько бодэчей последуют за нами в гостиную, но все они остались с девочками.

Заговорил я так же тихо, как в спальне:

– Виола, пожалуй, я должен кое-что уточнить. Когда я говорил, что тебе не следует идти завтра в кино, я подразумевал и девочек. Никуда не отправляй их с родственниками. Ни в кино, ни в «Гриль», никуда.

Гладкий коричневый лоб Виолы прорезали морщины.

– Но мои милые крошки… их в моем сне не застрелили.

– Вещие сны открывают далеко не всё. Только фрагменты.

Мои слова не только усилили ее озабоченность, но и рассердили ее. Я полагал, что это и к лучшему. Знал, что страх и злость заставят ее постоянно быть начеку, а следовательно, принимать оптимальные решения.

Чтобы она не расслаблялась, я добавил:

– Даже если ты и видела, как твоих девочек застрелили… не дай бог, убили… проснувшись, ты могла блокировать эти воспоминания.

Сторми положила руку на плечо Виолы.

– Ты не хотела видеть такие ужасы даже мысленным взором.

Виола сжала кулаки.

– Мы останемся дома, устроим маленькую вечеринку, одни.

– Я не уверен, что это правильно. – Я покачал головой.

– Почему нет? Я не знаю, в каком месте я была в своем сне, но могу точно сказать, что не в этом доме.

– Помни… разные дороги могут привести тебя в одно и то же место, уготованное суровой судьбой.

Я не хотел говорить ей о бодэчах в спальне ее дочерей, иначе мне пришлось бы открыть все мои секреты. Только Терри, чиф, миссис Портер и Маленький Оззи знают обо мне многое, и лишь Сторми известно все.

Если в моем самом близком круге появится слишком много людей, мой секрет станет достоянием гласности. А я – сенсацией для средств массовой информации, выродком для многих, гуру для некоторых. О тишине и спокойствии придется забыть. Жизнь моя усложнится настолько, что и жить не захочется.

– В твоем сне, Виола, тебя застрелили не в этом доме, – продолжил я. – Но, если тебе суждено умереть в кинотеатре, а теперь ты не идешь в кинотеатр… тогда, возможно, судьба придет за тобой сюда. Маловероятно, конечно, но как знать?

– А в твоем сне речь шла о завтрашнем дне?

– Совершенно верно. Вот я и чувствую, будет лучше, если ты отойдешь на два шага от будущего, которое видела во сне.

Я глянул на дверь спальни девочек. Бодэчи из нее по-прежнему не показывались. Думаю, они действительно не оказывают воздействия на этот мир.

Тем не менее, чтобы не ставить под угрозу жизнь девочек, я еще больше понизил голос:

– Шаг первый – завтра не ходить ни в кино, ни в «Гриль». Шаг второй – не оставаться дома.

– Как далеко живет твоя сестра? – спросила Сторми.

– В двух кварталах. На Марикопа-лейн.

– Я зайду утром, между девятью и десятью часами, – пообещал я, – с фотографией этого человека. Отведу тебя и девочек к твоей сестре.

– Тебе необязательно это делать, Одд. Мы и сами дойдем.

– Нет. Я хочу отвести тебя. Так надо.

Я хотел убедиться, что бодэчи не будут преследовать Виолу и ее дочерей.

Понизил голос до шепота:

– Не говори Леванне и Николине, что ты собираешься делать. И не звони сестре, чтобы предупредить о том, что вы к ней придете. Тебя могут подслушать.

Виола оглядела гостиную, обеспокоенно, но и удивленно.

– Кто может?

При необходимости я могу напустить таинственности.

– Некие… силы. – Если бодэчи услышали бы о ее планах отвести детей в дом сестры, Виоле не удалось бы отступить на два шага от уготованного судьбой, только на один. – Ты действительно веришь, как и говорила, что я знаю о происходящем на Той стороне?

Виола кивнула:

– Да. Верю.

Глаза ее так широко открылись, что я даже испугался, очень уж они напомнили мне смотрящие в никуда глаза трупов.

– Тогда доверься мне в этом, Виола. А теперь поспи, если сможешь. Я вернусь утром. К завтрашнему вечеру сон этот станет обычным кошмаром, ничего вещего в нем не останется.

Уверенности, которая звучала в моем голосе, я не ощущал, но улыбнулся и поцеловал ее в щеку.

Она обняла меня, потом Сторми.

– Теперь я не чувствую себя одинокой.

В отсутствие вентилятора за дверью было жарче, чем в комнате маленького дома.

Луна медленно поднималась к горящим в вышине звездам, сбрасывая желтые вуали, которые закрывали ее истинное серебристое лицо. Твердое, как камень, и безжалостное.

Глава 27

За час с небольшим до полуночи, волнуясь о новом дне, который мог подставить детей под пули, я припарковал «Мустанг» за зданием, первый этаж которого занимал «Пико Мундо гриль».

Когда я выключил фары и подфарники и заглушил двигатель, Сторми спросила:

– Ты когда-нибудь уедешь из этого города?

– Я очень надеюсь, что не буду одним из тех, кто продолжает болтаться здесь и после смерти, как бедняга Том Джедд, отирающийся в «Мире покрышек».

– Я спрашиваю о другом. Ты уедешь отсюда при жизни?

– От одной этой мысли у меня голова идет кругом.

– Почему?

– Очень уж там большой мир.

– Не такой уж и большой. Есть много городов, которые меньше и спокойнее Пико Мундо.

– Наверное, я о том, что… там все будет для меня внове. А мне нравится то, что я знаю, к чему привык. Учитывая, с чем мне приходится иметь дело… много нового я просто не потяну. Новые названия улиц, новая архитектура, новые запахи, новые люди…

– Я всегда думала, как это здорово, жить в горах.

– Новая погода. – Я покачал головой. – Не нужна мне новая погода.

– И потом, я же не говорю о том, чтобы уехать из города навсегда. Только на день-другой. Мы могли бы съездить в Лас-Вегас.

– Таким ты представляешь более тихий, спокойный городок? Я готов поспорить, Лас-Вегас кишит тысячами мертвых, которые не желают отправляться в другой мир.

– Почему?

– Люди, которые потеряли все свое состояние за карточным столом или играя в рулетку, а потом вернулись в свои номера и вышибли себе мозги. – Меня передернуло. – Самоубийцы всегда околачиваются там, где свели счеты с жизнью. Они боятся уйти.

– У тебя мелодраматическое представление о Лас-Вегасе, странный ты мой. Среднестатистическая горничная не находит там по дюжине самоубийц каждое утро.

– А скольких перебила мафия, похоронив их тела в бетонных фундаментах новых отелей. Будь уверена, в этом мире у них остались незавершенные дела, да и посмертной ярости выше крыши. А кроме того, я не играю.

– Как это непохоже на внука Перл Шугарс.

– Она прилагала все силы, чтобы воспитать меня картежником, но, боюсь, я ее разочаровал.

– Она научила тебя играть в покер, не так ли?

– Да, мы играли на пенни.

– Даже если и на пенни, это азартная игра.

– Только не с бабушкой Шугарс.

– Она позволяла тебе выигрывать? Как мило с ее стороны.

– Она хотела, чтобы я сопровождал ее на турниры по покеру, которые проводились на юго-западе. «Одд, – говорила она, – я собираюсь состариться в таких вот поездках, а не в кресле-качалке на веранде какого-нибудь чертова дома для престарелых в компании пердящих старушек. Я собираюсь умереть, упав лицом в карты во время игры, а не от скуки на танцах для старичков, пытающихся отплясывать, опираясь на палку».

– Поездки – это всегда что-то новое, – кивнула Сторми.

– Каждый день и час, все новое и новое. – Я вздохнул. – Но, наверное, нам было бы весело. Бабушка хотела, чтобы я хорошо провел с ней время… и, если она умрет во время серьезной игры, ей бы хотелось, чтобы я не позволил другим игрокам разделить ее деньги, а тело бросить на съедение койотам.

– Я понимаю, почему ты не хотел ездить с ней, но почему ты не играешь?

– Потому что, даже когда бабушка Шугарс играла в полную силу, я все равно выигрывал.

– Ты хочешь сказать… благодаря своему дару?

– Да.

– Ты можешь видеть, какие карты придут другим игрокам?

– Нет. Конкретные карты мне знать и не нужно. Я просто чувствую, когда у меня карты выше, чем у других, а когда – нет. Это чувство оказывается верным в девяти случаях из десяти.