Странный Томас Кунц Дин
Хотя наш город – не мегаполис, он значительно разросся за последние годы, со всеми новыми районами. Численность населения Пико Мундо превысила сорок тысяч человек, округа Маравилья – полмиллиона. Я встречал только малую часть жителей нашего города.
Так что большинство домов, заполоненных бодэчами, принадлежало людям, которых я знать не знал. У меня не было времени переговорить со всеми, я не мог убедить их поверить мне до такой степени, чтобы послушать моего совета и изменить планы на среду, как это сделала Виола Пибоди.
Я подумывал о том, чтобы заезжать в дома тех, кого знал, спрашивать об их планах на вторую половину дня. При удаче мог определиться с тем местом, куда собирались заглянуть они все.
Но никто из этих людей не входил в мой ближний круг. Ничего не зная о моем сверхъестественном даре, они полагали меня чудаковатым, но безобидным, а потому не удивились бы ни моему неожиданному визиту, ни моим вопросам.
Но, узнавая нужную мне информацию в присутствии бодэчей, я мог привлечь к себе их внимание. А присмотревшись ко мне, они наверняка раскрыли бы мою уникальность.
Я помнил шестилетнего английского мальчика, который произнес вслух слово: «Бодэчи!» – после чего его размазало по бетонной стене потерявшим управление грузовиком. Удар был такой силы, что бетон выкрошился, обнажив железные ребра арматуры.
Хотя водитель, молодой мужчина лет двадцати восьми, никогда не жаловался на здоровье, вскрытие показало обширнейший, приведший к мгновенной смерти инсульт, который случился за несколько секунд до столкновения.
Инсульт убил водителя в тот самый момент, когда он переваливал через вершину холма, у подножия которого стоял английский мальчик. Согласно анализу аварии, сделанному полицией с учетом пологости холма и расположения поперечной улицы у его подножия, неуправляемый грузовик должно было отнести в сторону от мальчика. Он бы врезался в стену, но как минимум в тридцати ярдах от того места, где произошел контакт. Вероятно, во время спуска мертвое тело водителя упало на руль и повернуло его, что и привело к трагическим для ребенка последствиям.
Я знаю о загадках Вселенной больше, чем те из вас, кто не видит бродячих мертвых, но, конечно же, не понимаю очень и очень многого. Тем не менее из того, что мне известно, я сделал один важный вывод: совпадений не бывает.
Как мне представляется, на макроуровне справедливо то, что физики вроде бы доказали для микро: даже в хаосе есть порядок, цель, некое предназначение, которые нужно исследовать и понимать, пусть новое знание зачастую будет противоречить тому, что считается незыблемым.
В результате я не стал останавливаться у тех домов, где видел бодэчей, не стал будить спящих срочными вопросами. Не хотелось, чтобы мой путь пересекся с путем массивного грузовика из-за того, что у абсолютно здорового водителя вдруг лопнул сосуд в мозгу или у самого грузовика крайне несвоевременно отказали тормоза.
Вместо этого я поехал к дому чифа Портера, стараясь найти веский довод, дававший мне право разбудить его в три часа ночи.
За годы нашей дружбы я только дважды нарушал его сон. Первый раз – мокрый и грязный, в одном наручнике и с куском цепи, которой плохие люди с дурными намерениями приковали меня к двум трупам перед тем, как бросить в озеро Мало Суэрте. Второй – когда разразившийся кризис требовал его немедленного вмешательства.
Текущая ситуация еще не достигла кризиса, но дело определенно к этому шло. По моему разумению, чифу следовало знать, что Боб Робертсон – не одиночка, в городе у него есть сообщники.
А трудность заключалась в следующем: как сообщить ему об этом, не упомянув о трупе Робертсона, который я нашел в своей ванне, а потом, нарушив множество законов, спрятал в более укромном месте.
Повернув на улицу Портера в полуквартале от его дома, я удивился, увидев, что в окнах нескольких домов, несмотря на столь поздний час, горит свет. А в доме чифа светились все окна.
Перед домом стояли четыре патрульные машины. Все парковались торопливо, под углом к тротуару. На крыше одной из них, вращаясь, мигал «маячок».
На лужайке перед домом, попеременно освещаемые то красным, то синим, тесной группой стояли пятеро полицейских. Создавалось ощущение, что они утешали друг друга.
Я собирался припарковаться на другой стороне улицы и позвонить чифу, лишь сочинив достаточно убедительную историю, где не будет места моим услугам по перевозке, которые я недавно оказал мертвецу.
Вместо этого, с гулко бьющимся сердцем, я оставил «шеви» рядом с одной из патрульных машин. Выключил фары, но двигатель оставил работающим, с надеждой, что никто из копов не заметит отсутствия ключа в замке зажигания.
Я знал всех полицейских, которые стояли на лужайке. Когда побежал к ним, они повернулись ко мне.
Сонни Уэкслер, самый высокий и широкоплечий, протянул коричневую руку, словно хотел остановить меня, не дать проскочить в дом.
– Погоди, сынок. Там работает УШО[54].
До этого момента я не заметил Иззи Мальдонадо на переднем крыльце. Он что-то искал на полу, а тут поднялся и выгнулся назад, словно разминал позвоночник.
Иззи работает в криминальной лаборатории Управления шерифа округа Маравилья, которая по контракту обслуживает и полицейский участок Пико Мундо. Когда тело Боба Робертсона в конце концов найдут в куонсетском ангаре, скорее всего именно Иззи будет методично искать улики, оставленные убийцей (или перевозчиком тела) на месте обнаружения трупа.
Хотя мне очень хотелось узнать, что произошло, я не мог говорить. Какая-то клейкая масса забила горло.
Безуспешно пытаясь проглотить этот фантомный кляп, понимая, что он – результат эмоционального потрясения, я подумал о Гюнтере Улстайне, всеми любимом учителе музыке и дирижере оркестра средней школы Пико Мунда. У него тоже возникли проблемы с глотанием. Несколько недель состояние его быстро ухудшалось, прежде чем врачи поставили диагноз: рак пищевода, который уже захватил и гортань.
Поскольку он не мог глотать, то высыхал на глазах. Врачи назначили ему радиационную терапию, после чего собирались удалить весь пищевод и снабдить его новым, из участка толстого кишечника. Но радиационная терапия эффекта не дала. Он умер до операции.
Тощий и высохший, Гюнни обычно сидел в кресле-качалке на переднем крыльце дома, который построил собственными руками. Там до сих пор живет его жена, Мэри, верная подруга на протяжении тридцати лет.
В последние несколько недель своей жизни он лишился и способности говорить. А ведь ему хотелось так много сказать Мэри о том, как он ее любил, о том, что лучше ее у него никого не было. На бумаге слова выходили не столь эмоциональными, не хватало им тонких нюансов, передать которые может только человеческая речь. Он так и не покинул наш мир, горюя, что не успел выговориться до конца, напрасно надеясь, что, став призраком, найдет способ поговорить с ней.
Но я буквально пожалел, что рак не лишил меня дара речи, когда все-таки сумел выдавить из себя:
– Что случилось?
– Я думал, ты слышал, – ответил Сонни Уэкслер. – Поэтому и приехал. Чифа подстрелили.
Хесус Бустаманте, другой полицейский, сердито добавил:
– Почти час тому назад какой-то говнюк всадил в грудь чифа три пули на его же крыльце.
Желудок у меня перевернулся, и фантомный кляп стал настоящим: к горлу подкатила волна желчи.
Должно быть, я побледнел, должно быть, покачнулся на вдруг ставших ватными ногах, потому что Хесус обнял меня за талию, чтобы поддержать.
– Спокойно, сынок, спокойно, – быстро проговорил Уэкслер, – чиф жив. Плох, конечно, но жив, а он, как ты знаешь, боец.
– Он уже в больнице, операция началась, – добавил Билли Мунди, лиловое родимое пятно, занимавшее треть его лица, как-то странно светилось в ночи. – Он оклемается. Должен оклематься. Не может он нас оставить.
– Он – боец, – повторил Сонни.
– В какой больнице? – спросил я.
– Центральной окружной.
Я побежал к автомобилю, который оставил на улице.
Глава 40
В эти дни большинство новых больниц в южной Калифорнии напоминает средних размеров магазины, где торгуют уцененными коврами или мебелью. Невыразительная архитектура не вызывает уверенности в том, что в этих стенах могут кого-то вылечить.
Центральная окружная, старейшая больница в нашем регионе, наоборот, может похвастаться впечатляющими въездными воротами, колоннами из песчаника и карнизом с зубчатым орнаментом, который тянется по всему периметру. С первого взгляда становится понятным, что внутри работают врачи и медицинские сестры, а не продавцы.
В главном холле пол из известкового туфа, а стенка информационной стойки из того же материала украшена бронзовым кадуцеем[55].
По пути к информационной стойке меня перехватила Элис Норри, служившая в полицейском участке Пико Мундо уже добрые десять лет. Она дежурила в холле, чтобы не пропускать в больницу репортеров и других нежелательных личностей.
– Он в операционной, Одд. И будет там еще какое-то время.
– Где миссис Портер?
– Карла в комнате ожидания отделения интенсивной терапии. Из операционной его привезут туда.
Отделение интенсивной терапии находилось на четвертом этаже.
– Мэм, я поднимаюсь наверх. – По моему тону чувствовалось, что помешать мне она может, только арестовав.
– Я и не собиралась тебя останавливать, Одд. Ты включен в список, который дала мне Карла.
На лифте я поднялся на второй этаж, где располагались операционные.
Найти нужную не составило труда. Двери охранял Рафус Картер, здоровяк, который мог бы остановить и разъяренного быка. Когда я направился к нему, он положил руку на рукоятку пистолета, не доставая его из кобуры.
А чтобы я не удивлялся, сказал:
– Ты уж извини, Одд, но в этом коридоре только Карла не вызывает у меня подозрений.
– Вы думаете, его застрелил человек, которого он знал?
– Скорее всего, а это означает, что я тоже знаю этого человека.
– Как он? – спросил я.
– Плох.
– Он боец, – повторил я мантру Сонни Уэкслера.
– Только на это и надежда, – ответил Рафус Картер.
Я вернулся к лифту. Между вторым и четвертым этажами нажал кнопку «СТОП».
Задрожал всем телом. Ноги отказывались меня держать. По стене я соскользнул на пол.
Жизнь, говорит Сторми, меряется не быстротой бега, и даже не изяществом, с которым ты бежишь. Жизнь меряется стойкостью, способностью оставаться на ногах и продолжать продвигаться вперед, несмотря ни на что.
В конце концов, в ее космологии, эта жизнь – тренировочный лагерь, где ты проходишь курс молодого бойца. Если не преодолеешь все препятствия, если полученные раны свалят с ног, ты не сможешь перейти в следующую жизнь, где тебя ждут великие свершения, ее Сторми называет «службой». И уж тем более тебе не будет дарована третья жизнь, с радостями и удовольствиями, с которыми, по ее мнению, не сможет сравниться шарик кокосо-вишне-шоколадного мороженого.
Поэтому, какие бы тяготы ни выпадали на ее долю, какие бы удары ни наносила ей жизнь, Сторми, образно говоря, всегда остается на ногах. В отличие от нее, я иной раз должен остановиться, оглянуться, чего уж там, даже присесть.
Мне хотелось прийти к Карле спокойным, собранным, сильным, излучающим позитивную энергию. Ей требовалась поддержка, а не слезы или сочувствие.
Спустя две или три минуты я успокоился и примерно наполовину взял себя в руки. Решив, что большего мне не добиться, поднялся и нажал на кнопку с цифрой 4.
Комната ожидания, расположенная по другую сторону холла от отделения интенсивной терапии, настроения не поднимала. Серые стены, серо-черные плиты винила на полу, серые и грязно-коричневые стулья. Создавалось ощущение, будто здесь поселилась смерть. Просто руки чесались дать подзатыльник дизайнеру по интерьерам, услугами которого воспользовалась больница.
Сестра чифа, Эйлин Ньюфилд, сидела в углу, с красными от слез глазами, комкая в руках вышитый платок.
Рядом с ней устроился Джейк Халквист, утешал. Он был лучшим другом чифа. На службу они поступили в один год.
Джейк приехал в больницу без формы, в брюках цвета хаки и футболке навыпуск. Даже не завязал шнурки кроссовок. И волосы торчали во все стороны, словно после звонка о покушении на чифа он не успел причесаться.
Карла же выглядела как всегда: свежая, как роза, прекрасная, уверенная в себе.
Сидела с сухими глазами, не плакала. Прежде всего была женой копа, а уж потом женщиной. Не собиралась давать волю слезам, пока Уайатт боролся за свою жизнь, потому что душой боролась вместе с ним.
Как только я переступил порог, Карла поднялась, подошла ко мне, обняла.
– Вот уж долбануло так долбануло, не так ли, Одди? Молодежь в такой ситуации использует именно это слово?
– Долбануло, – согласился я. – Еще как.
Учитывая состояние Эйлин, Карла увела меня в холл, где мы могли поговорить.
– Ему позвонили по личной ночной линии, около двух часов ночи.
– Кто?
– Не знаю. Звонок только наполовину разбудил меня. Он сказал мне, все в порядке, спи.
– Многим известен номер ночной линии?
– Нет. Он не стал одеваться. Вышел из спальни в пижаме, вот я и решила, что это какая-то мелочовка, с которой он может разобраться дома, и заснула вновь… но меня тут же разбудили выстрелы.
– Когда это случилось?
– После звонка не прошло и десяти минут. Похоже, он открыл дверь человеку, которого ждал…
– И которого знал.
– …и в него выстрелили четыре раза.
– Четыре? Я слышал о трех выстрелах в грудь.
– Три в грудь, – подтвердила она, – и четвертый в голову.
Услышав о выстреле в голову, я вновь чуть не сполз по стене на пол: возникла необходимость посидеть.
Должно быть, я изменился в лице, потому что Карла быстро добавила:
– Мозг не поврежден. Выстрел в голову оказался наименее опасным, – ей удалось выдавить из себя улыбку. – Он обратит его в шутку, как по-твоему?
– Полагаю, уже обратил.
– Я буквально слышу, как он говорит: «Если вы хотите вышибить мозги Уайатту Портеру, стрелять ему нужно в задницу».
– Да, на него это очень похоже, – согласился я.
– Они думают, что это был контрольный выстрел, после того как чиф упал, но, возможно, у киллера сдали нервы или он отвлекся. Пуля только задела череп.
– Кому же хотелось его убить?
– К тому времени, как я спустилась вниз с пистолетом, позвонив по 911, киллер уже скрылся.
Я представил себе, как спускается она по лестнице, держа пистолет обеими руками, готовая вступить в перестрелку с тем, кто поднял руку на ее мужа. Львица. Как Сторми.
– Когда я нашла Уайатта, он уже лежал без сознания.
По коридору, от лифта, шла медсестра в зеленом хирургическом костюме. На ее лице читалось: «Пожалуйста, не стреляйте в гонца».
Глава 41
Хирургическая медсестра Дженна Спинелли окончила среднюю школу за год до меня. Ее спокойные серые глаза испещряли синие точки, а изяществу рук с длинными пальцами могли бы позавидовать многие пианистки.
Новости, которые она принесла, оказались не столь мрачными, как я боялся, но и не столь хорошими, как хотелось бы. Состояние чифа оставалось стабильным. Он потерял селезенку, но мог без нее обойтись. Одна пуля пробила легкое, но дыру уже залатали, ни один из других важных органов серьезных повреждений не получил.
Основные этапы операции остались позади, они уже сшивали сосуды, и хирург, возглавлявший бригаду врачей, полагал, что чиф покинет операционную через полтора, максимум два часа.
– Мы уверены, что операцию он переживет, – заявила Дженна. – И главное теперь – предотвратить послеоперационные осложнения.
Карла вернулась в комнату ожидания, чтобы ввести в курс дела сестру чифа и Джейка Халквиста.
Оставшись наедине с Дженной, я спросил:
– Ты сказала все или что-то приберегла?
– Сказала все как есть, Одди. Мы не утаиваем плохие новости от родственников. Говорим правду и только правду.
– Долбаете по голове.
– А что делать? – Она пожала плечами. – Я знаю, вы были очень близки.
– Да.
– Думаю, он выкарабкается, – выдала свой прогноз Дженна. – Операцию выдержит, поправится и покинет больницу на своих двоих.
– Но ты не можешь этого гарантировать.
– А кто может? У него же внутри каша. Но все оказалось не так плохо, как мы подумали, когда положили его на стол, до начала операции. У человека, получившего три пули в грудь, шанс выжить – один на тысячу. Ему невероятно повезло.
– Если это везенье, в Вегас ему лучше не ездить.
Подушечкой указательного пальца она оттянула вниз нижнее веко моего левого глаза, всмотрелась в расширившиеся сосуды белка.
– Ты, похоже, вымотался донельзя, Одди.
– День выдался длинным. Ты знаешь… в «Гриле» завтрак начинается рано.
– Я была там на днях с двумя подругами. Ты приготовил нам ленч.
– Правда? Иногда у меня такая запарка, что я глаз не могу оторвать от сковороды, посмотреть, кого кормлю.
– У тебя талант.
– Спасибо. Приятно слышать.
– Говорят, твой отец продает Луну.
– Да, но для отпуска это не самое лучшее место. Нет воздуха.
– Ты совсем не такой, как твой отец.
– Да кому захочется быть таким?
– Большинству парней.
– Думаю, в этом ты ошибаешься.
– Знаешь, что я тебе скажу? Ты должен организовать кулинарные курсы.
– Я умею только жарить.
– Я бы все равно записалась.
– Это не слишком здоровая пища.
– Все мы от чего-то да умрем. Ты по-прежнему с Броуэн?
– Сторми. Да. Это судьба.
– Откуда ты знаешь?
– У нас одинаковые родимые пятна.
– Ты хочешь сказать, что она вытатуировала такое же, как у тебя?
– Вытатуировала? Нет, оно у нее от природы. Мы женимся.
– Правда? Не слышала об этом.
– Это самая последняя новость.
– Подожди, пока девушки прознают об этом.
– Какие девушки?
– Все.
Разговор пошел какой-то странный, вот я и сменил тему.
– Послушай, я – ходячая грязь, мне нужно помыться, но я не хочу уходить из больницы, пока чиф Портер не покинет операционную живым, как ты и сказала. Есть тут место, где я смогу принять душ?
– Я поговорю со старшей сестрой этажа. Думаю, такое место мы найдем.
– Чистая одежда у меня в машине.
– Тогда сходи за ней. А потом подходи к сестринскому посту. Я обо всем договорюсь.
Она уже начала поворачиваться, когда я спросил:
– Дженна, ты училась играть на пианино?
– Не то слово. Много лет. А почему ты спрашиваешь?
– У тебя прекрасные руки. Готов спорить, и играешь ты изумительно.
Она ответила долгим взглядом, истолковать который я не смог: очень уж загадочными были эти серые, с синими точечками, глаза.
– Ты действительно женишься?
– В субботу, – ответил я, гордясь тем, что Сторми согласилась стать моей женой. – Если бы я мог покинуть город, мы бы поехали в Вегас и поженились до рассвета.
– Некоторым людям везет, – изрекла Дженна Спинелли. – Даже больше, чем чифу Портеру, который может дышать, получив три пули в грудь.
Предположив, что под везеньем она подразумевает мою женитьбу на Сторми, я ответил:
– После того, что произошло между моими отцом и матерью, судьба оказалась у меня в большом долгу.
Дженна вновь ответила загадочным взглядом.
– Позвони мне, если все-таки соберешься давать кулинарные уроки. Готова спорить, ты знаешь, как сбивать белки[56].
– Сбивать белки? – в недоумении переспросил я. – Да, конечно, но это нужно лишь для яичницы-болтушки. С оладьями и блинами важно не переложить масла, а в остальном у меня все только жареное, жареное и жареное.
Она улыбнулась, покачала головой и ушла, оставив меня в замешательстве, какое я иной раз чувствовал, играя в средней школе в бейсбол, когда, нанося удар по брошенному питчером мячу, в полной уверенности, что отобью к дальней кромке поля, даже не касался его битой.
Я поспешил к автомобилю Розалии, оставленному на стоянке. Вытащил из пластикового пакета пистолет и сунул его под водительское сиденье.
Когда вернулся на четвертый этаж с пакетом в руке, меня уже ждали. Хотя ухаживать за больными и умирающими – работа не самая веселая, все четыре сестры замогильной[57] смены улыбались. Их явно что-то развеселило.
Помимо обычных палат на одного и двоих, четвертый этаж предлагал состоятельным клиентам и апартаменты, которые ничем не уступали гостиничным номерам. С коврами на полу, удобной мебелью, аляповатыми картинами на стенах, ванными комнатами и холодильниками.
Медицинская страховка проживание в них не покрывала, но зато уют обстановки способствовал более быстрому выздоровлению, которому не мешали даже плохо нарисованные парусники, несущиеся по волнам, и котята на полях маргариток.
Мне дали полотенца и позволили воспользоваться ванной такой вот палаты «люкс». Стены в ней были украшены картинами на цирковую тему: клоуны с воздушными шариками, львы с грустными глазами, симпатичная девушка с розовым зонтиком, идущая по струне высоко над ареной. Я сжевал две таблетки, понижающие кислотность желудка.
Побрившись, приняв душ и вымыв голову шампунем, а затем надев чистую одежду, я не смог избавиться от ощущения, что по мне только что проехал асфальтовый каток.
Сел в кресло и принялся изучать содержимое бумажника Робертсона. Кредитные карточки, водительское удостоверение, библиотечная карточка…
Из необычного нашел только черную пластиковую карточку, без единого слова, но с выдавленными точками, которые я ощущал подушечками пальцев и ясно видел, повернув карточку под углом к свету.
Точки поднимались над одной стороной карточки и углублялись с другой. Возможно, на карточку нанесли какую-то зашифрованную информацию, которую могла прочитать только знающая код машина, но я предположил, что это слово, написанное шрифтом для слепых, известным как шрифт Брайля.
Хорошо помня, что Робертсон слепым не был, я, понятное дело, и представить себе не мог, зачем он носил в бумажнике карточку с надписью шрифтом Брайля.
Собственно, не мог я себе представить и другое: зачем слепцу могла понадобиться такая карточка?
Я сидел в кресле, медленно водя по точкам сначала подушечкой большого пальца, потом указательного. Понятия не имел, что они означают, но чем дольше гуляли по ним мои пальцы, тем сильнее нарастало волнение.
Я даже закрыл глаза, прикинувшись слепым. В надежде, что шестое чувство подскажет мне предназначение карточки, если не само слово или слова, написанные этими самыми точками.
Время было позднее, луна ушла за окна, темнота стала гуще, как всегда бывает перед приближением зари.
Я не имел права спать. Не решался заснуть. Заснул.
В моих снах гремели выстрелы, медленно движущиеся пули пробивали тоннели в воздухе, койоты скалили пластиковые зубы с нанесенными на них последовательностями точек, которые я никак не мог прочитать своими пальцами. На груди Робертсона сочащаяся ранка раскрылась передо мной, словно черная дыра, и меня, как астронавта, оказавшегося в открытом космосе, гравитацией засосало в ее глубины, в забвение.
Глава 42
Спал я только час, а потом меня разбудила медсестра: чифа Портера перевозили из операционной в отделение интенсивной терапии.
В окно я увидел черные холмы, а над ними – черное небо, полное серебряных точек Брайля. Солнце еще находилось в часе пути от восточного горизонта.
С пластиковым пакетом, в котором лежала грязная одежда, я спустился в холл у отделения интенсивной терапии.
Там ждали Джейк Халквист и сестра чифа. Ничего похожего на карточку из черного пластика они никогда не видели.
Не прошло и минуты, как из ниши лифтов в коридоре появились санитар и медсестра. Они, он – у головы, она – в ногах, везли каталку, на которой лежал чиф. Карла Портер шла рядом, положив руку на предплечье мужа.
Когда они проходили мимо нас, я увидел, что чиф без сознания, из его носа торчали трубочки ингалятора. Загар заметно поблек, губы из розовых стали серыми.
Каталка, санитар тянул, медсестра толкала, исчезла за дверьми отделения интенсивной терапии. Карла последовала за каталкой, успев сказать нам, что ее муж придет в сознание еще не через один час.
Тот, кто убил Робертсона, ранил и чифа. Я не мог этого доказать, но если ты не веришь в совпадения, то два случая стрельбы на поражение, с намерением убить, с разрывом лишь в несколько часов, в таком мирном и маленьком городке, как Пико Мундо, не могли не быть связаны, как сиамские близнецы.
Я даже задался вопросом, а не попытался ли человек, который звонил чифу по его личной ночной линии, имитировать мой голос, не назвался ли моим именем, не попросил ли от моего имени встретиться с ним на крыльце его дома. Он ведь мог надеяться, что чиф не только примет его голос за мой, но и упомянет мое имя жене, прежде чем выйти из спальни.
Если кто-то попытался повесить на меня одно убийство, то почему не добавить к нему и второе?
И хотя я молил Бога, чтобы чиф как можно скорее поправился, меня тревожило, что он скажет, придя в сознание.
Мое алиби на момент нападения на чифа было следующим: я прятал труп в куонсетском ангаре в церкви Шепчущей Кометы. Такое объяснение, вкупе с подтверждающим его трупом, не вдохновило бы ни одного адвоката защиты.
На сестринском посту четвертого этажа ни одна из дежуривших там женщин не знала, для чего нужна карточка, которую я нашел в бумажнике Робертсона.
На третьем этаже, где бледная и веснушчатая медсестра раскладывала таблетки по пеналам с фамилиями пациентов, мне повезло больше. Взяв загадочный пластиковый прямоугольник и повертев его в руке, она сказала: «Это медитативная карточка».
– Это что?
– Обычно их делают без выпуклостей. На них наносят символы. Скажем, кресты или образы Девы Марии.
Читать бесплатно другие книги:
