Странный Томас Кунц Дин
– За Оззи! – Сторми подняла стакан. – С надеждой, что придет день, когда настанет конец всем его утратам.
Я не спросил, что она имела в виду, подумал, что, возможно, знаю и так. Из-за своего веса Оззи многого лишился в жизни и мог никогда этого не испытать.
Небо, апельсиново-оранжевое повыше западного горизонта, кроваво-оранжевое у самого горизонта, над головой быстро темнело, становясь лиловым. Еще немного, и на востоке начнут появляться звезды.
– Небо чистое. – Сторми подняла голову. – Сегодня мы сможем увидеть Кассиопею.
Она говорила о северном созвездии, названном в честь мифической дамы[36], но Кассиопеей звали и мать Сторми, которая погибла, когда девочке было семь лет. В той же авиационной катастрофе погиб и ее отец.
Из родственников у нее оставался только дядя, священник, и ее удочерили. Три месяца спустя жизнь в новой семье для нее закончилась, не по ее вине, и она ясно дала понять, что новые родители ей не нужны, она хочет только возвращения прежних, которых она любила и потеряла.
До семнадцати лет, когда Сторми окончила среднюю школу, она воспитывалась в приюте. Потом, до восемнадцати, жила под опекой своего дяди.
Для племянницы священника Сторми довольно-таки странно относилась к Богу. Злилась на Него, порой чуть-чуть, иной раз сильно.
– Как там Человек-гриб? – спросила она.
– Ужасному Честеру он не нравится.
– Ужасному Честеру никто не нравится.
– Я думаю, Честер даже испугался его.
– Вот это действительно что-то новенькое.
– Он – ручная граната с уже выдернутой чекой.
– Ужасный Честер?
– Нет. Человек-гриб. Его зовут Боб Робертсон. Волосы на его спине встали дыбом. Я такого никогда не видел.
– На спине у Боба Робертсона много волос?
– Нет. У Ужасного Честера. Даже когда он напугал громадную немецкую овчарку, волосы у него на спине не поднимались, как сегодня.
– Просвети меня, странный ты мой. Каким образом Боб Робертсон и Ужасный Честер оказались в одном месте?
– После того как я побывал в его доме, он, думаю, следил за мной.
Даже когда я произносил слово «следил», внимание мое было приковано к кладбищу, где я заметил что-то движущееся.
Само кладбище, расположенное к западу от церкви Святого Барта, выдержано в давних традициях: никаких бронзовых табличек на гранитных плитах, чуть виднеющихся из травы, как на большинстве современных кладбищ, только вертикальные надгробия и памятники. Эти три акра окружены железным забором. Все штыри заканчиваются острием. Хотя на кладбище растет несколько дубов, каждому из которых больше сотни лет, и их кроны затеняют часть памятников, большинство зеленых проходов открыто солнцу.
В яростном закатном свете трава приобрела бронзовый отлив, тени стали черными, словно уголь, в полированных поверхностях гранитных надгробий отражалось алое небо… а Робертсон остановился, застыв, как памятник, не под деревом, а там, где его не составляло труда увидеть.
Поставив стакан на парапет, Сторми склонилась над корзинкой.
– У меня есть сыр, который идеально подойдет к этому вину.
Даже если бы Робертсон стоял, склонив голову, не отрывая глаз от надписи на каком-то надгробии, я бы все равно встревожился, обнаружив его в непосредственной близости от церкви, где мы решили провести вечер. Но все было гораздо хуже. Он пришел на кладбище не для того, чтобы воздать должное усопшим, нет, совсем по другой причине.
Он стоял, вскинув голову, и взгляд его не отрывался от звонницы, точнее, от той ее части, где находился я, и я сомневался, что его интересовали архитектурные особенности верхней части колокольни.
За дубами, за железным забором я видел участки двух улиц, которые пересекались в северо-западном углу кладбища. И ни на одной не заметил припаркованной патрульной машины.
Чиф Портер пообещал сразу же послать человека в Кампс Энд, чтобы взять под наблюдение дом Робертсона. Но если Робертсон еще не доехал до дома, то коп, естественно, и не мог взять его «под колпак».
– Сыр будешь с крекерами? – спросила Сторми.
Алая полоса сужалась, стягиваясь к горизонту, небо темнело и темнело. Воздух вроде бы окрасился в красный цвет, тени деревьев и памятников, и без того черные как сажа, стали еще темнее.
Робертсон прибыл аккурат с наступлением ночи.
Я поставил свой стакан рядом со стаканом Сторми.
– У нас проблема.
– Крекеры – не проблема, всего лишь вопрос выбора.
Внезапное громкое хлопанье крыльев испугало меня.
Резко повернувшись, чтобы увидеть трех голубей, залетевших в звонницу к своим гнездам, свитым в фермах над колоколами, я толкнул Сторми, которая как раз распрямлялась с двумя маленькими контейнерами в руках. Крекеры и ломтики сыра посыпались на дорожку.
– Одди, как мы намусорили! – Она снова наклонилась, поставила контейнеры на пол, начала собирать крекеры и сыр.
Внизу, на темнеющей траве, Робертсон все стоял с руками по швам. Убедившись, что я смотрю на него так же пристально, как он – на меня, Человек-гриб вскинул правую руку, прямо-таки в нацистском приветствии.
– Ты будешь мне помогать или покажешь себя типичным мужчиной? – спросила Сторми.
Поначалу я подумал, что он грозит мне кулаком, но потом, пусть последние остатки света быстро растворялись в наступающей ночной тьме, понял, что не все его пальцы сжаты в кулак. Средний он оттопырил и сердито тыкал им в мою сторону.
– Робертсон здесь, – сказал я.
– Кто?
– Человек-гриб.
Внезапно он сдвинулся с места, зашагал между могилами, направляясь к церкви.
– Об обеде придется забыть. – Я поднял Сторми на ноги. С тем, чтобы увлечь к лестнице и быстренько покинуть колокольню. – Давай спускаться.
Она уперлась, повернулась к парапету:
– Я никому не позволю запугивать меня.
– А я вот готов испугаться. Если имею дело с безумцем.
– Где он? Я его не вижу.
Наклонившись через парапет, прищурившись, я тоже его не увидел. Вероятно, он уже добрался до церкви и повернул за угол.
– Дверь внизу заперлась автоматически после того, как мы вошли в колокольню? – спросил я.
– Не знаю. Думаю, что нет.
Не хотелось мне оказаться в ловушке на вершине колокольни, пусть даже мы могли позвать отсюда на помощь и нас бы точно услышали. В двери звонницы замка не было, и я сомневался, что мы вдвоем смогли бы удержать дверь закрытой, если бы он, разъяренный, задался целью ее открыть.
Схватив Сторми за руку, потянув за собой, чтобы она поняла: времени в обрез, я поспешил по круговой дорожке, огибающей колокола, к двери.
– Пошли отсюда.
– Корзинка, обед…
– Оставь их. Заберем завтра.
Лампы на лестнице мы оставили включенными. Но спиральные пролеты находились друг над другом, так что я мог видеть не всю лестницу до самого низа, а только ее часть.
Внизу вроде бы царила тишина.
– Поспешим, – прошептал я Сторми и, не касаясь поручня, первым побежал вниз по крутым ступеням, рискуя подвернуть ногу, а то и сломать шею.
Глава 19
Вниз, вниз, по кругу и вниз, я – впереди, она – за мной, слишком шумно, чтобы услышать Робертсона, если б он поднимался нам навстречу.
На полпути я подумал, а может, такая спешка – перебор. Потом вспомнил вскинутый кулак, нацеленный на меня средний палец. Фотографии на стене в его кабинете.
Я еще прибавил ходу, отмеривая круг за кругом, не в силах выбросить из головы такую вот картинку: он ждет внизу с мясницким тесаком, на который я и натыкаюсь, не в силах остановиться.
Наконец лестница осталась позади, Робертсон нам по пути не попался, а дверь в колокольню мы нашли незапертой. Я осторожно приоткрыл ее.
Вопреки нашим опасениям, он не поджидал нас в мягко освещенном притворе.
Спускаясь на лестнице, я отпустил руку Сторми. Теперь вновь схватил, подтянул ее ближе.
Открыв центральную из трех парадных дверей церкви, я увидел Робертсона, поднимающегося по лестнице с тротуара. Он вроде бы и не спешил, но приближался с мрачной неумолимостью танка, пересекающего поле боя.
В красном свете апокалипсиса я видел, что его блуждающая улыбка бесследно исчезла с лица. Светло-серые глаза налились кровью закатного света, а само лицо перекосило от ярости.
«Мустанг» Терри ждал у бордюрного камня. Но путь к нему преграждал Робертсон.
Я готов драться, если другого выхода нет, даже с противником, который превосходит меня в росте и силе. Но не считаю физический контакт первым и единственным способом разрешения конфликта.
Я не тщеславен, но мое лицо мне нравится, и хотелось бы сохранить его неизменным.
Робертсон был крупнее меня, но тело его заплыло жирком. Будь он обычным человеком, выпившим лишнюю кружку пива, я мог бы схватиться с ним и, возможно, одержал бы вверх.
Но он был психом, объектом пристального внимания бодэчей, грязным типом, поклоняющимся массовым и серийным убийцам. Так что у меня были основания предполагать, что он носит с собой пистолет, и я не сомневался, что в драке он может начать кусаться, как собака.
Наверное, Сторми попыталась бы дать ему пинка, для нее это не в диковинку, но я не предоставил ей такой возможности. Отвернувшись от входа, крепко держа Сторми за руку, я потащил ее через одну из дверей между притвором и нефом.
В пустующей церкви лишь несколько ламп освещали центральный проход. Огромное распятие за алтарем подсвечивалось направленным на него неярким прожектором. Мерцали и язычки пламени свечей в красных стаканчиках, стоявших на полочках перед иконами.
Этим точечным огонькам и угасающему красному закату за стеклянными витражами не удавалось разогнать полчища теней, которые заполняли ряды скамей и боковые проходы.
Мы спешили по центральному проходу, ожидая, что Робертсон, ослепленный яростью, вот-вот ворвется через одну из дверей, ведущих в притвор. Добравшись до ограждения престола и не слыша за собой шума погони, мы остановились, оглянулись.
Судя по всему, Робертсон в церковь не входил. Если б он появился в нефе, то наверняка бросился бы за нами по центральному проходу.
И хотя логика спорила с моей интуитивной догадкой, не имевшей под собой никаких доказательств, я подозревал, что он тоже в церкви. Кожа покрылась мурашками, душа ушла в пятки.
Интуиция Сторми подтверждала мою догадку. Оглядев ряды скамей, проходы, колоннады, она прошептала: «Он ближе, чем ты думаешь. Он очень близко».
Я толкнул низкую калитку ограждения престола. Мы вошли в нее, двигаясь совершенно бесшумно, чтобы не заглушить звуки, которые могли выдать приближение Робертсона.
Когда мы прошли нишу для хора и поднялись по галерее к высокому алтарю, я меньше оглядывался назад и продвигался вперед с максимальной осторожностью. Сердце, в отличие от головы, убеждало меня, что опасность впереди.
Наш преследователь не мог проскользнуть мимо нас незамеченным. Кроме того, смысла в этом не было, разве что он хотел атаковать нас в лоб.
Тем не менее с каждым моим шагом нарастало сковывающее меня напряжение, нервы натягивались все туже.
Краем глаза я уловил движение за алтарем, повернулся на него, прижал Сторми к себе. Ее рука крепче сжала мою.
Распятый бронзовый Христос шевельнулся, словно металл чудесным образом обратился в плоть и Он сошел с креста, чтобы вновь стать Мессией.
Ночная бабочка с широкими крыльями отлетела от горячей поверхности прожектора. И иллюзия движения, причиной которой были трепещущие крылья бабочки, исчезла.
Ключ Сторми, который открывал дверь колокольни, подходил и для двери за алтарем. Она вела в ризницу, где священник готовился к каждой мессе.
Я оглянулся на алтарь, на неф. Тишина. Недвижность. Только машущая крыльями ночная бабочка.
Воспользовавшись ключом Сторми и вернув его, я с опаской толкнул деревянную дверь.
Этот страх не объяснялся логикой. Робертсон не был магом, который мог телепортировать себя в запертую комнату.
Тем не менее сердце гулко колотилось о ребра.
Когда я нащупал выключатель, мою руку не пригвоздили к стене стилетом или топором. Вспыхнувшая под потолком лампочка осветила маленькую, практически пустую комнату, но не большого психопата с похожими на плесень волосами.
Слева стоял аналой, где священник мог преклонить колени и сказать Богу что-то свое перед мессой. Справа – шкафы со священными сосудами и одеяниями, в которых священник выходил к пастве.
Сторми закрыла за нами дверь ризницы, заперла ее на врезной замок.
Мы быстро пересекли ризницу, направившись к двери, которая вела наружу. Я знал, что за ней лежит восточный церковный двор, без надгробных камней, но с выложенной плитами известняка дорожкой, ведущей к дому, где жил священник.
Эта дверь тоже была заперта.
Изнутри замок открывался без ключа. Я положил руку на открывающую замок вертушку… и замер.
Скорее всего мы не слышали и не видели, как Робертсон входил в неф из притвора, по простой причине: он не появился в церкви после того, как я засек его поднимающимся по ступеням.
И, возможно, догадавшись, что мы можем попытаться покинуть церковь через черный ход, он обогнул здание, чтобы поджидать нас у двери ризницы. Этим, похоже, и объяснялось мое предчувствие, что мы движемся навстречу опасности, вместо того чтобы удаляться от нее.
– Что не так? – спросила Сторми.
Я знаком предложил ей замолчать (в других обстоятельствах – фатальная ошибка) и приложил ухо к щелочке между дверью и косяком. Легкое движение воздуха щекотало ухо, но никаких звуков снаружи не доносилось.
Я ждал. Прислушивался. Нервничал.
Отступив от двери, ведущей во двор церкви, прошептал Сторми: «Давай уйдем тем же путем, каким пришли».
Мы вернулись к двери между ризницей и алтарем, которую она заперла. Но я вновь замялся, положив руку на вертушку врезного замка.
Прижавшись ухом к зазору между этой дверью и косяком, прислушался к звукам, доносящимся из церкви. На этот раз не почувствовал даже ветерка, температура воздуха в ризнице и церкви практически не отличалась, и также ничего не услышал.
Обе двери ризницы были заперты изнутри. Чтобы добраться до нас, Робертсону требовался ключ, которого у него не было.
– Мы не собираемся сидеть здесь до утренней мессы, – прошептала Сторми, словно читала мои мысли так же легко, как открытый файл на дисплее своего компьютера.
Сотовый телефон висел у меня на поясе. Я мог бы позвонить чифу Портеру и объяснить ситуацию.
Однако существовал и такой вариант: Боб Робертсон подумал и решил, что негоже нападать на меня в таком публичном месте, как церковь, пусть даже ночью в ней нет прихожан, то бишь свидетелей. А потому, сдержав распиравшую его ярость, развернулся и ушел.
Если бы чиф направил к церкви патрульную машину или приехал сам, лишь для того, чтобы не найти улыбчивого психопата, мой кредит доверия значительно бы уменьшился. Годы нашей успешной совместной работы с Уайаттом Портером, конечно, предоставляли мне право на ошибку, но мне не хотелось этим правом воспользоваться.
Такова уж человеческая природа: мы готовы верить в магию фокусника, но с презрением отворачиваемся от него, стоит ему чуть проколоться, приоткрыть сущность своих фокусов. И зрители, которые только что как завороженные пялились на арену, раздражаются, винят фокусника за собственную доверчивость.
И хотя я не демонстрирую ловкость рук, а предлагаю лишь крупицы истины, добытые сверхъестественными средствами, мне понятна не только уязвимость фокусника, но и опасность оказаться на месте мальчика, который кричал: «Волк, волк!» В данном конкретном случае: «Человек-гриб! Человек-гриб!»
Большинству людей отчаянно хочется верить, что они – часть великой загадки, что Сотворение мира – некое действо, благое и славное, а не результат взаимодействия случайных сил. Однако всякий раз, когда им дают хоть один повод усомниться, червь в яблоке сердца заставляет их отвернуться от тысяч доказательств чуда Творения, цинизм становится для них питьем, отчаяние – хлебом насущным.
Будучи в определенном смысле чудотворцем, я иду по тонкой нити, натянутой слишком высоко, чтобы сделать неверный шаг и выжить.
Чиф Портер – хороший человек, но он всего лишь человек. Он, конечно, не сразу отвернется от меня, но, если я раз за разом буду выставлять его дураком, отвернется наверняка.
Я мог бы позвонить по мобильнику дяде Сторми, отцу Сину, в его дом. Он прибежал бы к нам на помощь без задержки и не задавая лишних вопросов.
Робертсон, однако, был человеческим монстром, не имеющим ни малейшего отношения к сверхъестественному. Если он затаился во дворе церкви, то ни сутана, ни крест не помешали бы ему напасть на священника.
Угроза смерти уже нависла над Сторми, не хватало еще навлечь беду на ее дядю.
Две двери ризницы. Одна – в церковный двор. Вторая – к алтарю.
За обеими мертвая тишина. Оставалось полагаться на интуицию. Я выбрал дверь к алтарю.
Вероятно, прыгающий шарик интуиции Сторми еще не остановился в ячейке с каким-то числом. Она положила руку на мою, сжимавшую вертушку врезного замка.
Наши взгляды встретились. А мгновением позже мы, как по команде, повернулись к двери во двор.
И это мгновение подтвердило: предсказание ярмарочной гадалки и одинаковые родимые пятна далеко не случайны, в них заключен глубокий смысл.
Не обменявшись ни словом, мы выработали план дальнейших действий. Я остался у двери к алтарю. Сторми вернулась к двери во двор.
Если бы я открыл дверь и Робертсон прыгнул на меня, Сторми распахнула бы свою и выбежала во двор, во все горло зовя на помощь. Я попытался бы последовать за ней… и остаться в живых.
Глава 20
В этот момент ризница являла собой квинтэссенцию всего моего существования: разделяла две двери, жизнь живых и жизнь мертвых, спокойствие и ужас.
От противоположной двери кивнула Сторми.
Не вызывало сомнений, что на полке одного из шкафов стояло вино для причастия. Мне не помешал бы глоток. Поспособствовал бы поднятию духа.
Я привалился к двери, ведущей к алтарю, чтобы при попытке Робертсона ворваться в ризницу удержать дверь своим весом. Осторожно повернул вертушку. Замок едва слышно, но скрипнул.
Если Робертсон изготовился к штурму, он не мог не услышать этого скрипа. Конечно, он мог оказаться более хитрым, чем показался мне, когда стоял на кладбище и тыкал в меня средним пальцем.
Возможно, кровь не бросилась ему в голову. Возможно, он предугадал, что я навалюсь на дверь, чтобы повернуть вертушку замка в то самое мгновение, когда он попытается открыть дверь. При всем его безумии интуицией природа его не обидела, раз уж он выследил меня.
Боб Робертсон, который завалил кухню грязной посудой, банановыми шкурками и крошками, не тянул на мудрого стратега. Но вот Боб Робертсон, который поддерживал в кабинете идеальный порядок и создал столь исчерпывающую картотеку, был совсем не тем человеком, который любил почитать в гостиной непристойные журналы и романтические истории.
И я не мог знать, какой из этих Робертсонов в данный момент находится за дверью.
Когда я посмотрел на Сторми, она махнула рукой. Говорила мне то ли «Давай же», то ли «Поступай, как знаешь».
Продолжая давить на дверь плечом, я до отказа повернул ручку против часовой стрелки. Она тоже заскрипела. Меня бы удивило, если б повернулась бесшумно.
Я подался назад, приоткрыл дверь на полдюйма… на дюйм… распахнул.
Если Робертсон и ждал у одной из дверей ризницы, то находился в церковном дворе. Освещенный последними красными лучами заката, он, должно быть, выглядел как труп, место которому – под одним из гранитных надгробий.
Сторми покинула свой пост. Вдвоем мы быстро вернулись к алтарю, с которого убежали лишь двумя минутами раньше.
Ночная бабочка пролетела сквозь луч прожектора, и вновь Христос, казалось, шевельнулся на кресте.
Благовония пахли уже не так сладко, появился какой-то резкий, неприятный привкус, а огоньки свечей то ярко вспыхивали, то едва не гасли.
Вниз по галерее, мимо ниши для хора, через калитку в ограждении престола. Каждое мгновение я ждал, что Робертсон набросится на нас, выпрыгнув из какого-то укрытия. Для меня он превратился в столь зловещую фигуру, что я бы не удивился, если б он спланировал со сводчатого потолка, внезапно обретя перепончатые крылья, разъяренный темный ангел, несущий смерть.
Мы находились в центральном проходе, когда жуткий грохот и звон разбиваемого стекла у нас за спинами нарушили царящую в церкви тишину. Окон в ризнице не было, не было и стеклянной панели в двери, ведущей в церковный двор. Тем не менее именно из этой комнатки, которую мы только что покинули, и доносились звуки, свидетельствующие о погроме. Они повторились, еще прибавив в громкости.
Мне показалось, что я слышу, как скамью, на которую выкладывались одеяния для служб, швырнули в шкаф, где эти одеяния висели, как разбиваются бутыли с вином, как серебряный потир и другие священные сосуды летят в стены, а потом звенят, падая на пол.
В спешке мы оставили в ризнице свет. И теперь, оглядываясь, через открытую дверь видели беснующиеся там тени.
Я не знал, что происходит в ризнице, и не собирался возвращаться туда, чтобы посмотреть на чинимый Робертсоном разгром. Вновь взяв Сторми за руку, я бежал с ней по центральному проходу, тянущемуся по всей длине нефа, к двери в притвор.
Выбежали из церкви, спустились по лестнице в кровавые сумерки, которые уже начали накрывать улицы Пико Мундо лиловыми саванами.
Поначалу я даже не мог вставить ключ в замок зажигания «Мустанга» Терри. Сторми торопила меня, как будто я сам не хотел как можно быстрее уехать от церкви. Наконец ключ вошел в замочную скважину, и тут же взревел двигатель.
Оставив на асфальте перед церковью Святого Барта немалую часть резины, мы полтора квартала проехали на дымящихся покрышках так быстро, что казалось, телепортировались на это расстояние, пока я не выдохнул: «Позвони чифу».
У нее был свой мобильник, и она ввела в него домашний телефон Уайатта Портера, который я ей продиктовал. Подождала, пока снимут трубку, сказала:
– Чиф, это Сторми, – выслушала ответ, продолжила: – Да, звучит как прогноз погоды, но я звоню по другому поводу. Одд хочет поговорить с вами.
Я взял трубку и затараторил:
– Сэр, если вы быстро пошлете машину к церкви Святого Барта, то, возможно, успеете перехватить Робертсона, который крушит ризницу. Может, не только ризницу, может, всю церковь.
Он велел мне подождать и позвонил по другой линии.
В трех кварталах от церкви Святого Бартоломео я съехал с мостовой, направив «Мустанг» к мексиканскому кафе быстрого обслуживания.
– Пообедаем? – спросил я Сторми.
– После того, что произошло в церкви?
Я пожал плечами.
– Все оставшиеся нам годы мы будем жить после того, что произошло в церкви. Лично я намерен снова начать есть, и чем быстрее, тем лучше.
– Эта еда не сравнится с тем пиром, который я собиралась устроить на колокольне.
– Так что будем делать?
– Я умираю от голода.
Держа одной рукой мобильник у уха, второй я поставил «Мустанг» в хвост очереди к «автоокну»[37].
– Почему он решил разгромить церковь? – спросил чиф Портер, вернувшись на мою линию.
– Понятия не имею, сэр. Он пытался устроить мне и Сторми ловушку в звоннице церкви…
– А что вы делали в звоннице?
– Устроили пикник, сэр.
– Полагаю, видели в этом какой-то смысл.
– Да, сэр. Там очень красиво. Мы обедаем наверху пару раз в месяц.
– Сынок, мне бы не хотелось поймать тебя обедающим на флагштоке перед Дворцом правосудия.
– Конечно, это не настоящий обед, закуски.
– Если вы хотите приехать сюда, мы сможем накормить вас жареным мясом. Захватите и Элвиса.
– Я оставил его у баптистской церкви, сэр. Мы со Сторми стоим в очереди за тако[38], но все равно спасибо.
– Расскажи мне о Робертсоне. Мой человек давно уже следит за его домом в Кампс Энде, но он еще не возвращался.
– Он стоял на кладбище, увидел нас наверху, в звоннице. Показал нам палец, а потом попытался добраться до нас.
– Ты думаешь, он знает, что ты побывал в его доме? – спросил чиф.
– Если он не заезжал домой после меня, я не понимаю, как он может это знать, но он знает. Одну секунду, сэр.
Мы добрались до меню.
– Тако с меч-рыбой, побольше сальсы[39], жареные кукурузные палочки и большой стакан «колы», – сказал я пареньку в сомбреро, который тут же продиктовал мой заказ в подвешенный у рта микрофон. Посмотрел на Сторми. Она кивнула. – В двойном размере.
– Вы в «Мексиканской розе»? – спросил чиф.
– Да, сэр.
– У них потрясающие чурро[40]. Советую попробовать.
Я последовал его совету и заказал две порции чурро пареньку в сомбреро, который вновь поблагодарил меня голосом девочки-подростка.
Автомобильная очередь поползла вперед, и я продолжил:
– Когда мы сумели удрать от Робертсона в церкви, он, должно быть, рассердился. Но почему он решил выместить свою злость на здании, я не знаю.
– Две патрульные машины уже едут к церкви, без сирен. Возможно, они уже там. Но вандализм… это же не идет ни в какое сравнение с теми ужасами, которые, по твоим словам, он замыслил.
– Нет, сэр. Не идет. И до пятнадцатого августа меньше трех часов.
– Если мы сможем отправить его в тюрьму за вандализм, у нас будет повод покопаться в его жизни. Может, это даст нам шанс понять, что он хотел устроить в Пико Мундо.
Пожелав чифу удачи, я оборвал связь и вернул мобильник Сторми.
Посмотрел на часы. Полночь, а вместе с ней и 15 августа, надвигалась на нас, как цунами, набирая высоту и мощь. Бесшумная, но несущая смерть слепая сила.
Глава 21
С тем чтобы услышать от чифа, поймали они Робертсона на вандализме или нет, Сторми и я поели на автостоянке «Мексиканской розы», опустив стекла «Мустанга» в надежде на легкий ветерок. Еду здесь готовили вкусную, но горячий ночной воздух пахнул исключительно выхлопными газами.
– Так ты залез в дом Человека-гриба, – в голосе Сторми не слышалось вопроса.
– Окно не разбивал. Воспользовался водительским удостоверением.
– Он держит в холодильнике отрезанные головы?
– Холодильник я не открывал.
– А где еще ты рассчитывал найти отрезанные головы?
Читать бесплатно другие книги:
