Скорость Кунц Дин

Глава 52

Боль и страх мешают мыслить логично, туманят мозг.

Пронизывающая боль заставила Билли вскрикнуть. Парализующий туман ужаса заволок мысли, замедлил их ход, и он не сразу осознал, что его прибивают к полу, лишают возможности передвижения.

Боль можно выдержать и победить, если сумеешь взять её под контроль. Если её отвергать или бояться, она только вырастает, начинает казаться непереносимой.

Лучший ответ ужасу — праведная злость, уверенность в том, что справедливость в конце концов восторжествует, а зло будет наказано.

Эти мысли не маршировали стройными рядами в его голове. То были истины, которые хранились в подсознании, основывались на собственном, дорого стоившем ему опыте, и Билли действовал на основании их, словно они были инстинктами, с которыми он родился.

Падая, он выронил револьвер. У выродка его не было. Возможно, оружие лежало в пределах досягаемости.

Билли повернул голову, оглядывая коридор. Правой рукой ощупал пол рядом с собой.

Выродок что-то бросил в лицо Билли.

Тот дёрнулся, ожидая нового укуса боли. Но выродок бросил всего лишь фотографию.

Билли не смог разглядеть, что на ней. Замотал головой, чтобы сбросить фотографию с лица.

Фотография упала ему на грудь, и он внезапно подумал, что следующим гвоздём выродок прибьёт её к его груди.

Нет. С перфоратором в руках выродок уже шагал по коридору к кухне. Одного гвоздя хватило, чтобы удержать Билли на месте. Здесь он свою работу закончил.

Запечатлей его образ. Сохрани в памяти. Приблизительный рост, вес. Широкие плечи или нет? Узкие бедра или нет? Какая-нибудь особенность в походке, грациозной или не очень?

Боль, страх, кружащаяся голова, а главное, неудобный угол обзора (Билли — лежащий на полу, выродок — на ногах) не позволили создать достоверный образ мужчины, который лишь несколько секунд находился в поле его зрения.

Выродок исчез на кухне. Ходил по ней, шумел. Что-то искал. Что-то делал.

Билли заметил отблеск стали на тёмном полу фойе. Револьвер лежал у него за спиной, вне пределов досягаемости.

Отправив Лэнни вниз по лавовой трубе, Билли подумал, что уже не способен испытать большего ужаса, но ошибся, осознав, что теперь ему предстоит проверить, насколько крепко сидит гвоздь в полу. Он боялся шевельнуть рукой.

Боль не отпускала ни на секунду, была терпимой, не столь ужасной, как он мог бы себе представить. Попытка двинуть рукой, расшатать гвоздь, конечно же, привела бы к усилению боли.

Он боялся не только шевельнуть рукой, но и смотреть на неё. И хотя он знал, что «картинка», которую рисовало сознание, будет страшнее реальной, у него свело желудок, когда он повернул голову и взглянул на рану.

Если не считать лишнего пальца, белая резина хирургической перчатки превращала его руку в руку Микки-Мауса, вроде изображённых на плакатах, приклеенных к стенам и направляющих к креслу, где и застыл Лэнни с одной из книг матери на коленях. Даже раструб перчатки чуть завернулся, образуя манжет.

По запястью под перчаткой бежали чьи-то лапки: Билли понял, что это течёт пока невидимая глазу кровь.

Он-то ожидал, что кровотечение будет куда более сильным. Гвоздь мешал потоку крови. Затыкал собой рану. Если его убрать…

Билли затаил дыхание. Прислушался. На кухне тишина. Должно быть, убийца ушёл.

Гвоздь. Шляпку не вогнали в плоть. От ладони её отделял зазор в три четверти дюйма. Он видел насечку на металле.

Длину гвоздя он определить не мог. Судя по диаметру, она составляла как минимум три дюйма от шляпки до острия.

Если учесть, что над полом, с учётом толщины пробитой кисти, шляпка возвышалась дюйма на полтора, получалось, что половина гвоздя ушла в пол. Пробив паркет и чёрный пол, острие гвоздя должно было войти в лагу.

А если гвоздь в четыре дюйма, то в лагу вошло бы не только острие, но и немалая часть самого гвоздя. И вытаскивание его стало бы на один дюйм ужаснее.

В те времена, когда строился этот дом, строители знали своё дело лучше. Лаги ставили крепкие, шириной в четыре, иногда в шесть дюймов.

Тем не менее Билли полагал, что ему и тут могло повезти. Из каждых четырнадцати дюймов пола на лагу приходилось только четыре.

Забейте в пол наугад десять гвоздей, и только три попадут в лагу. Острия семи остальных выйдут в пустые пространства между ними.

Попытавшись согнуть пальцы левой руки, чтобы проверить их гибкость, Билли с трудом подавил непроизвольный вопль боли, который рванулся из груди. Не до конца, вопль всё-таки вырвался, пусть и хрипом.

Внезапно Билли задался вопросом. А вдруг убийца, прежде чем уйти, набрал номер 911 и, не сказав ни слова, положил трубку?

Глава 53

Ральф Коттл, словно часовой, сидел на тахте, недвижный и внимательный, каким может быть только труп.

Убийца положил правую ногу мертвеца на левую, руки — на колени. Тот вроде бы терпеливо ждал, когда хозяин дома принесёт поднос с коктейлями… а может, на огонёк заглянут сержанты Наполитино и Собецки.

Хотя Коттла не изувечили и не снабдили парой лишних рук, Билли подумал о жутких манекенах, которые с такой заботой модифицировали в доме Стива Зиллиса.

Зиллис сейчас стоял за стойкой бара. Билли видел его автомобиль на стоянке чуть раньше, когда остановился на обочине шоссе напротив таверны, чтобы посмотреть, как заходящее солнце «сжигает» гигантскую скульптурную композицию.

Коттл — позже. Зиллис — позже. Сейчас — гвоздь.

Очень осторожно Билли повернулся на левый бок, чтобы наконец-то посмотреть на приколоченную руку.

Большим и указательным пальцем правой руки ухватился за шляпку гвоздя. Попробовал чуть покачать его взад-вперёд в надежде, что он пошевелится, но гвоздь сидел крепко.

Будь шляпка маленькой, он мог бы потянуть руку вверх и, чуть расширив ранку, оставить гвоздь в полу.

Но шляпка была широкая. Если бы он даже сумел вытерпеть боль, руке досталось бы слишком сильно, и наверняка пришлось бы обращаться к врачу.

Когда Билли решил активнее раскачивать гвоздь, боль мгновенно превратила его в ребёнка. Он пытался зажать боль зубами, сжимал их так сильно, что у него едва не свело челюсти.

Гвоздь сидел крепко, и казалось, он скорее сломает зубы, так они упирались друг в друга, чем вытащит гвоздь. А потом гвоздь вдруг шевельнулся.

Крепко зажатый между большим и указательным пальцем, начал подаваться, двигаться вместе с ними, пусть и чуть-чуть. Но, двигаясь в дереве пола, он одновременно двигался и в руке.

Боль ослепляла, молниями, одна за другой, вспыхивала в голове.

Он почувствовал, как металл трётся о кость. Если бы гвоздь сломал кость или она треснула бы, без медицинского вмешательства уже не обошлось бы.

Пусть кондиционер и работал, раньше у Билли не создавалось ощущения, что в доме холодно. Теперь же пот, похоже, едва выступая на коже, превращался в лёд.

Билли раскачивал гвоздь, а боль в голове становилась все ярче и ярче, пока он наконец не подумал, что стал прозрачным и весь светится болью. Правда, кроме Коттла, увидеть это никто не мог.

Хотя вероятность того, что гвоздь попадёт в лагу, была не столь велика, острие, похоже, не висело в воздухе, а сидело в твёрдом дереве. Сказывался принцип рулетки отчаяния: ты ставишь на красное, а выпадает чёрное.

Гвоздь таки вышел из дерева, и с криком триумфа и ярости Билли едва не отбросил его в гостиную. Если бы он это сделал, ему пришлось бы искать гвоздь, потому что на нём осталась его кровь.

В итоге гвоздь остался между большим и указательным пальцем правой руки, и Билли положил его на пол, рядом с дыркой в полу.

Ослепительный свет боли потемнел, и, пусть она продолжала пульсировать, он смог подняться на ноги.

Левая кисть кровоточила в тех местах, где гвоздь вошёл и вышел из неё, но кровь не текла струёй. Руку ему, в конце концов, только пробили, а не просверлили, так что ранки были небольшими.

Подставив правую руку под левую, чтобы кровь не капала на дорожку и паркет, Билли поспешил на кухню.

Над раковиной, пустив ледяную воду, Билли держал левую руку под струёй, пока она наполовину не онемела.

И скоро кровь из ранок уже едва капала. Выдернув из контейнера несколько бумажных полотенец, Билли обвязал ими левую руку.

Вышел на заднее крыльцо. Задержал дыхание, прислушиваясь не столько к убийце, сколько к приближаюшимся сиренам.

Минуту спустя решил, что на этот раз обошлось без звонка по номеру 911. Убийца-постановщик гордился своей изобретательностью; сюжетные ходы у него не повторялись.

Билли вернулся в переднюю часть дома. Увидел фотографию, которую убийца бросил ему в лицо. Он совершенно про неё забыл, и теперь она лежала на полу в коридоре.

Симпатичная рыжеволосая женщина смотрела в объектив. Испуганная до смерти.

У неё наверняка была обаятельная улыбка.

Билли эту женщину никогда не видел. Значения это не имело. Она была чьей-то дочерью. Где-то люди любили её.

Отделайся от суки.

От этих слов, эхом отразившихся в памяти, Билли чуть не рухнул на колени.

Двадцать лет он не просто сдерживал эмоции. Некоторые просто запрещал себе испытывать. Позволял чувствовать только то, что он полагал безопасным.

Злость допускал только в малых дозах, заставил себя забыть, что такое ненависть. Боялся, что даже одна капля ненависти может дать выход потоку неистовости, который его же и уничтожит.

Сдерживаться перед лицом зла, возможно, не добродетель, и ненависть к маньяку-убийце не могла быть грехом. Это была праведная страсть, и она вспыхнула даже ярче боли, которая, казалось, превратила его в сияющую лампу.

Он поднял с пола револьвер. Оставив Коттла в гостиной, Билли поднялся по лестнице, гадая, будет ли мертвец сидеть на диване, когда он вернётся.

Глава 54

В аптечном шкафчике в ванной, примыкающей к главной спальне, Билли нашёл спирт, тюбик медицинского клея и батарею аптечных пузырьков с надписями: «ОСТОРОЖНО! БЕРЕЧЬ ОТ ДЕТЕЙ!»

Сам гвоздь, возможно, не был источником инфекции, но мог занести в рану грязь с поверхности кожи.

Билли налил спирт в сложенную горстью кисть, надеясь, что он потечёт внутрь и дезинфицирует рану по всей длине. Через мгновение руку начало жечь. Поскольку он старался не сжимать и не разжимать кисть больше необходимого, кровотечение практически прекратилось. И не началось вновь от спирта.

Конечно, стерилизация была так себе. Но у него не было ни времени, ни возможности на что-то ещё.

Он залил медицинским клеем входную и выходную ранки, предотвратив дальнейшее попадание в них грязи.

Что более важно, медицинский клей, образуя мягкую резиноподобную корочку, исключал кровотечение.

В каждом из лекарственных пузырьков лежало по нескольку таблеток или капсул. Судя по всему, Лэнни был плохим пациентом, никогда не доводил лечение до конца, часть таблеток оставлял про запас.

Билли нашёл два пузырька с антибиотиком «Ципро». В одном остались три таблетки по пятьсот миллиграммов, в другом — пять.

Билли пересыпал все восемь в один пузырёк. Сорвал наклейку и бросил в мусорное ведёрко.

Больше, чем инфекции, он боялся воспаления. Если рука распухнет и не будет гнуться, это ухудшит его шансы в стычке с выродком, которой, как прекрасно понимал Билли, не избежать.

Среди лекарств он обнаружил и «Викодин». Помешать воспалению этот препарат не мог, но боль снимал. Четыре оставшиеся таблетки Билли добавил к «Ципро».

Боль в раненой руке продолжала пульсировать в такт пульсу. И когда он вновь посмотрел на рыжеволосую, возникла другая боль, уже не физическая, а эмоциональная, от которой сжало сердце.

Боль — это дар. Без боли человек не знал бы ни страха, ни жалости. Без страха не было бы гуманизма, каждый человек превратился бы в монстра. Признание боли и страха в других подвигает нас к жалости, а в жалости — наша человечность, наше искупление.

В глазах рыжеволосой стоял чистый ужас. На лице читалось осознание своей судьбы.

Спасти её он не мог. Но если выродок играл согласно своим правилам, её хотя бы не пытали.

Когда же Билли перевёл взгляд с лица на фон, он узнал свою спальню. Её держали взаперти в доме Билли. И там же убили.

Глава 55

Сидя на краю ванны Лэнни, держа в руках фотографию рыжеволосой, Билли восстановил хронологию убийства.

Психопат позвонил (когда?)… примерно в половине первого в этот самый день, после отъезда сержантов и после того, как он запаковал Коттла в плёнку. Билли, которому он прокрутил запись, предлагалось выбрать: рыжеволосая умрёт в муках или её убьют одним выстрелом или ударом ножа.

К этому времени убийца уже схватил рыжеволосую. И наверняка сделал так, чтобы она услышала запись на плёнке.

В час дня Билли уехал в Напу. А убийца привёз женщину в его дом, сфотографировал и убил сразу, не подвергая мучениям.

Когда выродок увидел Ральфа Коттла, который в плёночном коконе лежал за диваном, сработало его чувство юмора. Он поменял их местами, запаковал в плёнку молодую женщину вместо бродяги.

И Билли, сам того не зная, сбросил рыжеволосую в лавовую трубу, в результате чего лишил родственников несчастной возможности её похоронить.

Замена трупов указывала на Зиллиса: тот же подростковый юмор, безразличие, с которым устраиваются злые шутки.

Стив приходил в таверну в шесть вечера. В час дня он вполне мог привезти в его дом рыжеволосую, убить её и поменять трупы.

Но сейчас этот подонок был в таверне. Он не мог усадить Коттла на диван и пригвоздить руку Билли к полу.

Билли взглянул на часы. Одиннадцать сорок пять.

Он заставил себя ещё раз взглянуть на фотографию рыжеволосой, поскольку понимал, что должен отправить её в лавовую трубку вместе с остальными компрометирующими его уликами. Хотел запомнить женщину, чувствовал, что должен навсегда сохранить в памяти её лицо.

Если рыжеволосая, связанная и с кляпом во рту, находилась рядом с выродком, когда тот проигрывал запись по телефону, она, возможно, слышала и ответ Билли: «Отделайся от суки».

Эти слова избавили её от мучений, но теперь мучили Билли.

Он не мог выбросить фотографию. Но и оставлять её было крайне опасно. Однако Билли аккуратно сложил её, чтобы перегиб не пришёлся на лицо, и положил в бумажник.

Пошатываясь, направился к «Эксплореру». Подумал, что почувствовал бы выродка, если бы тот находился поблизости, наблюдал за ним. Но присутствия посторонних не ощутил.

Положил пробитую гвоздём перчатку в мешок для мусора, надел новую, отсоединил сотовый телефон, заряжавшийся от аккумулятора, взял с собой.

Вернувшись в дом, обошёл оба этажа, собирая улики в большой мешок для мусора, включая фотографию Гизель Уинслоу (её он оставлять не собирался), плакаты с нарисованными руками, гвоздь…

Закончив, поставил мешок у двери чёрного хода.

Взял чистый стакан. Из бутылки налил несколько унций тёплой «Кока-колы».

От всех этих движений боль в руке усилилась. Билли принял таблетку «Ципро», таблетку «Викодина», запил их «колой».

Решил убрать все свидетельства ночной выпивки его друга. Пришёл к выводу, что полиция не должна обнаружить в доме ничего необычного.

Если Лэнни не появится на службе, к нему обязательно приедут, постучат, заглянут в окно, в конце концов войдут в дом. Если увидят, что он пил ром, могут подумать, что он впал в депрессию и, возможно, покончил с собой.

Чем раньше у них появятся такие мысли, тем быстрее они начнут обыскивать прилегающую территорию. А хотелось бы этот обыск оттянуть, чтобы примятая трава и сломанные ветки не привлекли их внимание к лавовой трубе.

После того как все компрометирующее оказалось в мешке с завязанной горловиной и осталось только заняться Ральфом Коттлом, Билли по своему мобильнику позвонил в таверну, на телефон, что стоял за стойкой.

— Таверна, — ответил Джекки О'Хара.

— Как там свиньи с человеческими мозгами? — спросил Билли.

— Сегодня они пьют где-то ещё.

— Потому что таверна — семейный бар.

— Совершенно верно. И всегда будет.

— Послушай, Джекки…

— Как я ненавижу «послушай, Джекки». Это всегда означает, что я услышу какую-то гадость.

— Завтра мне тоже придётся остаться дома.

— Насчёт гадости я не ошибся.

— Не такой уж это повод для огорчений.

— По голосу ты не болен.

— У меня не простуда. Что-то с желудком.

— Приложи телефон к животу, дай мне послушать.

— Теперь ты ещё и злишься.

— Это не дело, когда хозяин сам должен разливать пиво.

— Народу так много, что Стив не справляется?

— Стива здесь нет, только я.

Пальцы Билли сжались на мобильнике.

— Когда я проезжал мимо таверны, его автомобиль стоял на стоянке.

— Сегодня у Стива выходной, помнишь?

Билли, конечно же, об этом забыл.

— Поскольку я не смог найти тебе замену, Стив поработал с трёх до девяти, чтобы дать мне передохнуть. А чего это ты разъезжаешь на автомобиле, если ты болен?

— Ездил к врачу. Стив смог поработать только шесть часов?

— У него были дела до и после.

Понятное дело, убить рыжеволосую до, прибить руку Билли к полу после.

— И что сказал врач? — спросил Джекки.

— Это вирус.

— Они всегда так говорят, если не могут определить, чем человек болен.

— Нет, я действительно думаю, что это вирусное заболевание, которое пройдёт через сорок восемь часов.

— Как будто вирус умеет отсчитывать время, — хмыкнул Джекки. — Когда ты придёшь к ним с третьим глазом во лбу, они тоже скажут, что это вирус.

— Извини, что так вышло, Джекки.

— Я переживу. В конце концов, это всего лишь таверна. Не война.

А вот Билли Уайлсу, когда он отключил связь, казалось, что он как раз на войне.

В кухне на столике лежали бумажник Лэнни Олсена, ключи от автомобиля, мелочь, сотовый телефон и табельный пистолет калибра 9 мм, на том самом месте, где Билли видел их и вчера.

Он взял бумажник. Уходя, он собирался забрать и мобильник, и пистолет, и кобуру «Уилсон комбат».

В хлебнице нашёл половинку батона в пластиковом пакете с герметизирующей полоской.

Выйдя на заднее крыльцо, выбросил хлеб на лужайку, чтобы утром птицы хорошо позавтракали.

Вернувшись в дом, положил в пластиковый мешок посудное полотенце.

В кабинете стоял оружейный шкаф со стеклянными дверцами. В ящиках под ними Лэнни держал коробки с патронами, четырехдюймовые аэрозольные баллончики с «мейсом[24] и запасной служебный пояс с различными кармашками, баллончиком с «мейсом», «тазером»[25], наручниками, дубинкой и кобурой.

Билли снял с пояса запасную обойму, а также наручники, баллончик «мейса» и «тазер». Положил их в пакет из-под хлеба.

Глава 56

Какие-то шустрые летающие существа, возможно, летучие мыши, которые охотились за мотыльками в первый час четверга, низко пролетели над двором, мимо Билли и поднялись в вышину. Когда он повернулся на звук, то увидел крохотный серпик нарождающейся луны.

И хотя, скорее всего, этот серпик появился раньше, начав свой путь на запад, до этого момента Билли его не замечал. Удивляться этому не приходилось. После наступления темноты у него не было времени смотреть на небо, все его внимание занимали сугубо наземные проблемы.

Ральфа Коттла, с закоченевшими под неудобными углами конечностями, Билли завернул в одеяло, потому что плёнки под рукой не нашлось. Завязал он одеяло галстуками Лэнни, и тащить этот куль через поднимающийся в гору двор было ой как нелегко.

Коттл говорил, что не может быть чьим-то героем. И, конечно же, умер он смертью труса.

Он хотел и дальше влачить своё жалкое существование («А что ещё делать?»), поскольку просто не мог представить себе чего-то лучшего, а потому ни к чему и не стремился.

В тот момент, когда лезвие вошло ему между рёбрами и остановило сердце, он, должно быть, осознал, что если от жизни и можно уйти, то от смерти — нет.

Билли где-то сочувствовал этому человеку, отчаяние которого было даже более глубоким, чем у него, а эмоциональных ресурсов явно не хватало.

И поэтому, когда кусты начали рвать мягкое одеяло, цепляясь за него, и тащить тело стало тяжелее, он взвалил его себе на плечо, без отвращения и не жалуясь на судьбу. Согнулся под ношей, но на ногах устоял.