Дело Белки Даган Александр

ГЛАВА 24

В соответствии с задумкой я должен был неподвижно лежать, до тех пор пока Счастливчик не начнет ворочать мое бездыханное тело в поисках поразившей меня Кощеевой Смерти. Это позволило бы нам с Барсом Мурзоевичем окончательно убедиться в его предательстве и злонамеренном поведении. Сейчас же все стало сложнее. С одной стороны уже то, что Дмитрий явился в компании отъявленных волшебных головорезов, однозначно свидетельствовало о его виновности. С другой, у меня уже был опыт общения с Кощеем, когда у того в руке зажат полутораручный меч-кладенец, и я не сомневался, что шансов на победу в стычке с этим противником я не имею. В свою очередь свист Соловья также еще не полностью выветрился из моей памяти. По сравнению с этим звуком даже рев идущего на взлет боинга показался бы милым лепетом умиротворенного младенца. Кроме того, не следовало забывать и самого Дмитрия. Вернее, его арбалет. Я еще не мог похвастаться тем, что видел Счастливчика в настоящем деле. Болт, который он засадил в Кощея Бессмертного с близкого расстояния не в счет. Однако, если стрелку по жизни всегда везет, значит, можно быть уверенным, что у тех по кому он собирается выстрелить возникли серьезные проблемы. Оставалось лишь уповать на пару имевшихся у меня рукаве козырей. Вернее в левый рукав была запрятана только Кощеева игла, а второй козырь – он же Барс Мурзоевич Васильев-Шестой-Младший – был неизвестно чем занят, сидя на своей сосновой ветке. Наконец, группа организованных общим злодеянием преступников приблизилась к моему якобы бездыханному телу.

– Нет, ну вы гляньте, что за невоспитанный защитник пошел! – раздался притворно огорченный голос Соловья Разбойника. – К нему, можно сказать, лепшие кореша пожаловали. А он лежит себе и в ус не дует! Свой упрек Соловей сопроводил грубым и весьма болезненным пинком мне в бок. Я сжал зубы и из последних сил попытался остаться мертвым.

– О как! Костлявый, похоже, он и впрямь дуба дал! – поверил в мою мнимую кончину Разбойник.

– Нет, – без малейших признаков каких-либо эмоций ответил вечный мертвец. – Притворяется.

– А вот оно что?! Ну, тады я его сейчас оживлю, – весело отозвался Соловей.

– Только не перестарайся! – предупредил подельника Кощей, после чего я услышал странный звук, отчасти напоминавший всхлипы воды, стремительно засасываемой в раковину. «Ох! Нет, только не это!» – подумал я, но было уже поздно. Разбойник начал свистеть. Ощущение было не из приятных, но как ни странно терпимое. Видимо, после той боли, которой меня наградила Кощеева смерть, мои чувства настолько притупились, что даже художественный свист Соловья не мог произвести более сильного впечатления. В конце концов, запас воздуха в легких Разбойника кончился, иными словами, он «сдулся».

– Костлявый, – обиженно спросил посрамленный моей стойкостью бандит. – А он точно живой?

В ответ только раздалось презрительное фырканье. Вопрос и впрямь был глупый. Кто, как не мертвец с таким стажем, как у Кощея, мог лучше почувствовать теплится в теле жизнь или нет.

– Если хочешь, я могу сам мечом его ткнуть, раз у тебя нынче дыхалка не работает! – предложил Бессмертный. Купившись на эту несомненную провокацию, Соловей запыхтел раз в десять сильнее прежнего, видимо, устраивая себе гипер вентиляцию легких, а потом свистнул еще раз. Эта попытка была куда страшнее предыдущей, однако сам свист вышел несравнимо короче. Стоило Разбойнику издать самую первую пронзительную трель, как по поляне прокатился глухой удар и все прекратилось. Удивившись внезапно наступившему затишью, я выждал пару секунд, после чего я осторожно поднял голову и, поняв, что произошло, не смог удержаться от смеха. Как известно, человек, хоть и считает себя венцом творения, обладает далеко не самым тонким слухом, по сравнению с другими обитателями планеты. Поэтому неудивительно, что свист, который был мне всего-навсего неприятен, произвел на Барса Мурзоевича куда более сильное впечатление. Настолько сильное, что бедный Кот Ученый попросту упал в обморок. Ну, а поскольку сам он в тот момент находился как раз над нашими противниками, то именно на них он и обрушился. Впрочем, из строя были выведены далеко не все. Если Дмитрий и Соловей тихо лежали придавленные могучим телом Васильева-младшего, то Кощей уже начинал потихоньку шевелиться. Подергивание его конечностей очень быстро прекратило приступ моего несвоевременного веселья. Кощей и после столкновения с моей машиной оправился почти мгновенно, а Барс Мурзоевич, хоть огромен не в меру, был все-таки очень мягким, местами белым и очень пушистым. Пришло время ускориться. Я замельтешил по поляне со скоростью героев поставленного на быструю перемотку кинофильма. Надо было срочно найти что-нибудь, чем можно обездвижить моих временно недееспособных противников. Как ни странно необходимые причиндалы обнаружились в экипировке Соловья. На какой-то случай Разбойник имел при себе большой полдюжины пар отличных стальных наручников и моток плотного широкого скотча. Более того, не пойми где волшебный бандит разжился ни много ни мало автоматом Калашникова, укомплектованным подствольным гранатометом и большим количеством боеприпасов. Немало удивившись этому обстоятельству, я нацепил на Соловья первую пару наручников, после чего занялся Кощеем. Для этого вечного мертвеца пришлось долго вытаскивать из-под кота.

Собственно складывалось ощущение, что в основном-то он и принял на себя основную массу Барса Мурзоевича. У Бессмертного никакого человеческого оружия не оказалось. Зато в ножнах на его спине, по-прежнему, висел грозный и на мой вкус слишком уж своенравный меч-кладенец. Освободив Кощея от этого обоюдоострого ратитета, я в качестве компенсации повесил на него все остававшиеся у меня наручники. Могучие руки Бессмертного с трудом поместились в браслеты, тем более, что лишь по два из них пришлись на запястья. Остальные мне пришлось застегивать уже на предплечьях этого невероятно сильного монстра. Тем не менее, даже после этого я не был уверен, что Кощей не сумеет вырваться на свободу, поэтому собирался намотать на него еще и весь имевшийся в моем распоряжении скотч, но сначала надо было потратить немного клейкой ленты на Дмитрия. Тут выяснилась еще одна странность. Счастливчик уже и так был почему-то связан. К этому моменту в моей голове было и так достаточно тесно загадок, поэтому решение новой головоломки я предпочел оставить на потом, а пока попытался привести в чувство Кота Ученого. Ни на какие устные призывы зверь не отреагировал. На робкое потряхивание тоже. Более решительные действия, выразившиеся, поднятии кошачьих век и даже дерганье роскошного длинного уса, опять-таки ни к чему не привели. Все это вынудило меня к последнему шагу. Я вытащил из рюкзака одну из бутылок с минералкой и, зажмурившись, вылил полтора литра воды на своего бесчувственного напарника.

Результат оказался неутешительным. Теперь Барс Мурзоевич, как и положено мокрому коту выглядел несчастным и жалким, но бодрости перенесенная водная процедура ему не прибавила. Я же чувствовал себя последней сволочью – гадом, который нагло глумится над своим нуждающимся в помощи товарищем. Не утешало даже то, что мне самому тоже отчаянно требовалось чье-то участие. У меня на руках было два волшебных злодея и один предатель, а также тяжело раненный товарищ. И не просто товарищ, а легендарный Кот Ученый, чья жизнь казалась мне не менее ценной, все творчество описавшего этого зверя Александра Сергеевича Пушкина. Доставить Васильева-младшего к ветеринару я был не в состоянии. Его и сдвинуть-то с места было почти невозможно, не то что дотащить до покинутой нами Штаб-квартиры. Куда проще было самому сбегать в Москву и попытаться привести какого-нибудь доктора сюда. В конце концов, остатков моего аванса должно было хватить на то, чтобы какой-нибудь эскулап по части животных согласился совершить выезд к тяжело больному четвероногому другу. Вот только как затащить его на ту сторону? Мало того, что станется с этим врачевателем братьев наших меньших, когда я покажу ему Барса Мурзоевича? Скорее всего, у него попросту съедет крыша, и вместо специалиста, способного вылечить кота, я получу беспомощного человека, нуждающегося в помощи психиатра. Опять же, как бы крепко я не связал наших врагов, где гарантия, что за время поиска и доставки ветеринара, они не найдут способ освободиться? Ведь если это произойдет, то Кот Ученый окажется даже в большей опасности, чем сейчас. С каждым витком моих размышлений ситуация казалось мне все более и более неразрешимой, и тут я вспомнил: «Ковер!» Действительно, транспортное средство вечекистов было бы сейчас очень кстати. Да, конечно, я не умею им управлять, но уж что-что, а это дело техники. Дерну за одну веревочку, дерну за другую – глядишь, и научусь. Окрыленный осенившей меня идеей, я занялся обеспечением безопасности Васильева-младшего. Страшно подумать сколько бы реального времени мне понадобилось, чтобы спилить перочинным ножом хоть одну тоненькую березку. Я же спилил их сразу восемь, причем в режиме сверх скорости справился с этим за какие-то доли секунды. Примерно, столько же ушло, чтобы превратить березовые стволы в остро оточенные колья, которыми я зафиксировал на земле, уложенного мордой вниз Кощея. Два кола были вбиты с двух сторон от его шеи, еще два по бокам от туловища. Остальные, вбитые крест-накрест должны были удерживать ноги. Соловей и Дмитрий не представлялись мне столь опасными, поэтому их я просто примотал скотчем, каждого к своему дерево, а Разбойнику еще и сделал надежный кляп.

Теперь оставалось самое малое – найти дорогу домой. Общее направление я более-менее представлял, но для пробежки на сверх скорости простого «более менее» было мало. Впрочем, у этой проблемы нашлось свое решение, а именно Нить-искатель, извлеченная мной из вещей Дмитрия. Пусть именно она помогла Счастливчику заманить меня вглубь леса, однако, это вовсе не означало, что я не могу использовать волшебство Искателя по назначению. Надо лишь правильно выбрать предмет, который я привяжу к ее концу, но как раз с выбором у меня никаких вопросов не было. Я точно знал, что спальный мешок, в котором Дмитрий прятал Кощееву смерть, является имуществом Общества. А раз так, то пусть он и приведет меня в Штаб-квартиру. Пришла пора отправляться в путь. Я нацепил на спину меч Кощея, повесил на грудь  автомат Соловья, а на бок арбалет Счастливчика. Думаю, со стороны такой комплект вооружения выглядел скорее нелепо, чем устрашающе. Однако в мою задачу и не входило кого-либо пугать. Я просто хотел подстраховаться на тот случай, если троится злодеев все-таки вырвется на свободу. Все-таки я предпочитал иметь дело с опасными существами, чем с опасными, да к тому же еще и вооруженными. Наконец-то, все было готово. Я подобрал спальник, привязал конец нити к лямке чехла и бросил клубок на землю. Все произошло в точности, как тогда, когда запуск производил Дмитрий. Только в тот раз я смотрел на это со стороны, а теперь сам почувствовал, как конец Нити-искателя задрожал в моей руке, и ладонь начало чуть покалывать, словно по ней пропустили электрический ток невысокого напряжения. Затем я увидел, как клубок подскочив в воздух и помчался между деревьями. Не представляю, как Нитью-искателем пользуются те, кто не может ускоряться. Клубок не летел не просто быстро, а стремительно, со скоростью стрелы, а то и пули. Впрочем, возможно, он просто чувствует возможности того, кто за ним следует. В конце концов, ведь сумел же я не отстать от мотка красных ниток, которые проводили меня на первый тревожный выезд из Общества. Такого ли было правильное объяснение или нет, но сейчас едва поспевал за клубком даже при том, что оставляемые позади нас деревья мелькали по бокам раза в два три чаще, чем телеграфные столбы за окнами скоростного поезда «ЭР-200», на котором я как-то раз возвращался в Москву из Питера. И это при том, что в поезде я мог спокойно расслабиться на удобном сидении, а здесь был вынужден неустанно перебирать ногами. Мне невольно вспомнилось, каким раздавленным я себя чувствовал, после того как мы с Ханом в первый раз отбились от Куберы. Тогда нас спасла Арина Родионовна, и она же не позволила нам с егерем впасть в губительное забытье. Сейчас я был один-одинешенек, а времени в ускоренном состоянии мне предстоит провести гораздо больше. «Надо будет замедлиться до нормальной скорости сразу около кулера с живой водой!» – подумал я. Это была здравая идея. Да к тому же еще и единственная. Хотелось лишь надеяться, что моих сил и запаса выпитого времени хватит на то, чтобы ее осуществить. Тем более, что путь мой странным образом затягивался.

Увы, с самого начала забега я слишком сосредоточился на том, чтобы не повторить ошибку Счастливчика и не позволить Нити запутать меня или запутаться самой. В результате я забыл засечь направление, в котором понесся клубок. Теперь же определить его и вовсе не представлялось возможным. Чертов искатель двигался зигзагами и вилял так же часто, как яхта, двигающаяся галсами вдоль изрезанной береговой линии. Мне же оставалось только поспевать за этими маневрами, иначе нить рано или поздно заложила бы петлю вокруг одного из встречных деревьев, а стоит ей порваться, как я уже не выберусь из этого леса никогда. «Черт побери! Бежать за собакой было бы и то проще!» – мысленно выругался я, ничуть не заботясь тем, что на самом деле никогда в жизни не бегал за собаками. Скорее, видел, как это происходит в художественных фильмах. Там пограничник или милиционер прекрасно успевает следовать за своим четвероногим питомцем. Кроме того, если что не так, длинный прочный поводок всегда позволит удержать увлекшуюся псину. А если не поможет, тоже ничего. Согласно большей части кино легенд собака все равно обязана настигнуть спасающего преступника, а еще, как правило ей положено по пути принять на себя пулю предназначенную ее хозяину. В том что несущийся впереди клубок попытается прикрыть меня от пули, я испытывал очень серьезные сомнения. Оставалось лишь надеяться, что по дороге до Дома нам вряд ли встретиться какой-нибудь злоумышленник, у которого будет в чем меня выстрелить. Увы, на этот счет я горько заблуждался.

Стоило мне подумать, что на «той стороне» ни у кого все равно нет огнестрельного оружия, как где-то позади меня грянула автоматная очередь. Потом еще одна. И еще. И еще! Наконец, треск автоматного огня стал таким же непрерывным, как в большей части ранних фильмов Джона Ву. Стало ясно, что автомат, которым был вооружен Соловей Разбойник на «той стороне» скорее правило, а не исключение. Кто это стреляет и по кому, я не знал. Зато убедился в том, что ошибался по поводу того, что моя скорость превышает скорость пули. К сожалению, я своими глазами видел, что некоторые из них, хоть и медленно, но все же меня обгоняют. К счастью, вскоре перестрелка осталась где-то позади, и во мне вновь забрезжила надежда благополучно добраться до Дома. Однако, в этот самый момент прямо передо мной возникла толстая раздвоенная у основания береза, и, конечно, же мой клубок-поводырь не стал огибать дерево справа или слева, а проскочил в узкую щель между его сиамскими стволами. Возможно, будь у меня фотонные маневровые двигатели, как у космических кораблей будущего, или тормозной парашют, как у реактивных истребителей настоящего, на худой конец, будь у меня просто обыкновенный стоп-кран, как в уже упоминавшемся «ЭР-200», кто знает, не исключено, что тогда бы я и избежал последовавшей катастрофы. У меня же были всего-навсего черные кошачьи тапки штатного неудачника. Надо сказать, очень умные и предусмотрительные тапки. Так, например, я еще только увидел возникшее впереди препятствие, а они уже выпустили наружу все имевшиеся в их распоряжении когти. В результате случилось так, что мои верные вцепившиеся в землю тапочки на ней и остались, а я, вылетев из них, отправился таранить ни в чем не повинное дерево. В какой-то степени мне повезло. Угодив по центру между стволами, я больше ободрался, чем расшибся. Опять же теперь я мог смело сказать, что переплюнул Есенина. Поэт всего-навсего сам обнимал березку, а я всеми ребрами и позвоночником чувствовал, как береза обнимает меня. Я был зажат также прочно, как обожравшийся Винни-Пух, застрявший в норе у кролика. И все мои попытки освободиться, так же как и унего, оказались обречены на провал. В принципе самое время было начать паниковать, и, наверное, я именно так бы и поступил, если бы не смертельная усталость, ставшая результатом столь длительного пребывания в режиме сверх скорости. Таким образом, вместо того чтобы извиваться, дергаться или звать на помощь я попросту уснул. А последним, что я услышал проваливаясь в сладкое забытье был треск веток, тяжелые шаги и чей-то низкий запыхавшийся голос:

– Ну, что, мужик, добегался? То-то!

У каждого человека на свете свои критерии выбора спутницы жизни. Кому-то важны внешние данные. Кто-то обращает внимание на характер. Отдельные мужчины утверждают, что их интересует женский ум. Очень отдельные при этом не врут. Для меня, кроме комплекса всего вышеперечисленного, едва ли не ключевым фактором является то, как женщина меня будит. Жаворонкам этого не понять. Совы подпишутся под каждым словом.

Скажем, моя бывшая предпочитала включать для этого телевизор на полную громкость. Еще в самый первый раз, когда она совершила этот акт вандализма, я подумал, что наша совместная жизнь вряд ли сложится. Но потом меня обуяла гордыня. Я наивно решил, что смогу обмануть природу и привить своей избраннице основы человеколюбия. Увы, сделать это должны были ее родители. Только они в юном нежном возрасте могут личным примером показать, как следует смягчать травму еже утреннего возвращения в наш суетный грохочущий мир. Легкий поцелуй в лоб. Запах свежесваренного кофе. На худой конец, просто нежное поглаживание по плечу, сопровождаемое сказанными шепотом словами: «Доброе утро, любимый!» Конечно, не каждый раз это спасает. Да и не каждый раз на месте просыпающегося оказываетесь вы. Иногда и самому приходится встать первым, чтобы выступить в роли ангела утреннего милосердия. И тем не менее, если уж будить кого-то, то делать это так, чтобы встреча с вами не усугубляла кошмар пробуждения, а, наоборот, максимально его компенсировала. Это утро задалось на славу. Я не знал, кто выступил его спонсором, но не считая поцелуев и шепота, все было на высшем уровне. Прежде всего, конечно, аромат кофе, кружка с которым стояла так близко, что я еще не открыв глаза, начал тянутся в его сторону и нашел также безошибочно, как слепой котенок находит сосок с теплым молоком на животе мамы-кошки. Кроме того, я не мог не порадоваться освещению. Утреннее солнце не должно полосовать человека бритвой по глазам, и кто-то понимающий это очень любезно положил меня в тень. Наконец, пробуждение должно быть избавлено от резких звуков. Одна, в крайнем случае, две птички и легкий шелест ветра в цветущих кустах сирени. Все остальное, это, извините, от лукавого.

Уверен, что если в мире существует высшая справедливость человек, который первым изобрел будильник обязательно угодил в ад, где первые несколько лет его все время усыпляли и тут же будили его собственным изобретением. Впрочем, полагаю, что потом даже бесы сжалились над несчастным и заменили эту беспрецедентную пытку переводом в обычный котел с кипящим маслом. Так вот, мое утро было озвучено как раз так, как надо. А именно, почти никак. Даже шелеста ветра не было. Хотя птичка была. Кукушка. Не самый мелодичный вариант, но все остальное уже настолько настроило меня на благостный лад, что я вместо традиционного утреннего желания послать все куда подальше спросил: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?»

– Ку-ку! – откуда-то из дальнего далека ответила птичка. – Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

– А вот это вы зря, – раздался рядом очень знакомый голос. – На вас еще остается астральный след Кощеевой сметри. «Чего остается?» – спросонья подумал я, а вероятно не только подумал, но и спросил вслух, потому что голос продолжил:

– След. Астральный. Вы так долго носили иглу, что бедная птичка приняла вас за Кощея и теперь будет куковать до бесконечности. Объяснение было интересным. Такое мог дать только… «Иван!» – пронеслось у меня в голове. «Точно Иван!» И с тем я окончательно проснулся.

ГЛАВА 25

Даже сегодня я уверен, что моя идея использовать Нить-искатель для поисков дороги к Дома была не лишена своеобразного изящества и остроумия. Просто, прежде чем использовать спальник в качестве средства для наведения клубка его, конечно, стоило осмотреть несколько повнимательнее. Тогда бы я определенно заметил вышитые на чехле инициалы «И.Д.» и задумался, а точно ли эта вещь числиться «Имуществом Дома», а, скажем, не собственностью того же Ивана Дурака. Между тем, оказалось, что злополучный спальный мешок когда-то принадлежал именно ему. Вследствие этой досадной ошибки клубок потащил меня вовсе не в Штаб-квартиру, а вовсе даже на свидание со своим прежним хозяином. Само по себе это было даже неплохо. Вот только по дороге я угодил в такой переплет, что Дураку снова пришлось выручать меня из беды. На сей раз бедой оказался десяток разгневанных леших. Будучи выставленными в боевое охранение матерые лесовики, еще задолго до моего приближения почувствовали, что на вверенной им территории происходит что-то странное.

Деревья не так шумят. Птицы не так поют. Мелкое зверье прячется. А главное землю сотрясает, какая-то непонятная дрожь, смутно напоминающая волны случившегося где-то на другой стороне планеты землетрясения. Как выяснилось, причиной этого сейсмического эффекта был мой бег с препятствиями по густо пересеченной территории волшебного леса. В результате мое появление не стало для леших таким уж большим сюрпризом. Не предвидели лесовики разве что скорость, с которой я пронесусь мимо их секретов. Тем не менее, они утверждали, что все равно сначала потребовали от меня остановиться, и лишь потом начали палить. На мое счастье стрелки из них были никудышные. Трофейные автоматы попали к ним в лапы только позавчера, так что передергивать затворы и давить на курки они худо-бедно научились, а целиться нет. Будь на месте лешаков обычные люди, они бы, наверное, и вовсе не успели повернуть в мою сторону стволы. Однако скорость реакции у поставленных под ружье лесничих была практически звериная. Этим и объясняются те несколько пуль, с которыми я наперегонки носился по чаще.

Зато, когда мой марафонский забег был остановлен так некстати выросшей у меня на пути березой, лешие оторвались по полной. Сам-то я был без сознания, но с чужих слов узнал, что только всеми признанный авторитет Дурака позволил ему вырвать мою тушку из лап рассвирепевших чудовищ. Правда, справедливости ради, следует добавить, что клубок, из-за которого я угодил в этот переплет, тоже внес свое лепту в мое спасение. Именно он, докатившись до Ивана дал ему понять, что Дурака разыскивает кто-то из коллег-защитников. Недолго думая, Иван Иванович запустили

Искатель в обратную сторону и поспел, как раз к третьему кругу бурных дебатов, в ходе которых лешаки обсуждали, как именно им следует прервать мое бренное существование. Одни настаивали на то, что меня следует порвать привязав к кронам двух согнутых до земли осин. Другие считали, что гораздо прикольнее и поучительнее будет подвесить мое тело перед гнездом диких пчел. Меня, в общем-то, не сильно впечатлили эти варианты. Однажды некий леший Ефим уже пытался скормить меня колонии красных муравьев. Но, несмотря на это Иван Иванович утверждал, что в обычных условиях лесовики-лешие народ покладистый и незлобливый. Вот только обычной нынешнюю ситуацию назвать никак нельзя, поскольку уже четвертый день на «той стороне» шла настоящая бойня. Началось все, как и следовало предполагать, с высадки карательных отрядов вечекистов. Прибыло их относительно немного – где-то около шестидесяти людей, столько же всякого рода волшебных наемников и сотни три големов. Этих сил по расчетам командования ВЧК вполне должно было хватить, чтобы выловить и вернуть на поселение всех беглых преступников. На деле же ситуация оказалась сложнее. Камни, которые успела собрать наша драгоценная Белка, успели аккумулировать столько энергии, что на ее запах, как пчелы на мед, потянулось совершенно невероятное количество всякого магического народа. Причем не только нашего. Кроме бессчетного числа кикимор, шишиг, леших, водяных и прочих законных обитателей здешних широт Иван своими глазами видел парочку ирландских леприконов, семейство финских маахисов и даже троицу мелких муз, судя по загару, прибывших прямиком с Геликона. Но добро бы на волшебный огонек пожаловала только разная безобидная паранормальная мелочь. Магия привлекла существ среднего и даже старшего уровня. В конечном итоге все это вылилось в грандиозный шабаш с песнями, плясками, мастер-классами по черной и белой магии, волшебными турнирами и, бесконечными бракосочетаниями.. Из людских мероприятий происходящее можно было сравнить либо с Вудстоком, либо с Грушинским фестивалем авторской песни. Правда, на Грушинке, если не ошибаюсь, жертвоприношения не приняты, здесь же не обошлось и без этого. И вот в самый разгар веселья посреди опьяневшей от разливающейся вокруг волшбы тусовки возникают какие-то смертные ребята с мрачными лицами испанских инквизиторов и замашками питерского ОМОНа. Впрочем, лица это еще пустяк. У иных оборотней или, скажем, некромантов физиономии тоже не мятный пряник. Однако, пришельцы нагло заявили волшебным существам, что их праздник окончен, и потребовали разбрестись по домам, а кое-кого и вовсе пообещали замести в человеческую кутузку. Тут-то все и завертелось. Смертные – они же – вечекисты – были самым естественным образом посланы туда, откуда пришли. В ответ, вместо того, чтобы угомониться, они начали качать права. А какие, простите, права могут быть у людишек на «той стороне»? В крайнем случае, равные со всеми остальными, но уж никак не больше. Это вечекистам и объяснили. А чтобы лучше дошло, на кого порчу наслали, кому лишнюю голову наколдовали, раз своей собственной не хватает. Самых рьяных и вовсе в цветочки превратили, чтоб атмосферу праздника не портили, а улучшали. Чем на такое обращение могут ответить люди, считающие, что наделены властью? Естественно, применением силы. Какими бы чарами ни владел здешний народец, но со столь черной магией, как беглый огонь из автоматического оружия, он знаком явно не был. Вчексты же в свою очередь патронов не жалели. И хотя далеко не каждое волшебное существо можно было взять пулей, запугали всех вечекисты более, чем достаточно. Возможно, перейди они в тот момент от насилия к переговорам, им даже удалось бы заставить большую часть беглецов вернуться на поселение, равно как и разогнать заявившихся со всего мира нелюдей. Вместо этого, почувствовавшие себя победителями представители рода человеческого открыли охотничий сезон, выслеживая, загоняя и отстреливая всех, кто подвернется. Примерно в этот момент, на «ту сторону» прибыли Иван с Ариной Родионовной. Яга, едва только осмотревшись, и потолковав кое с кем из старых знакомых, поняла, что дело швах. Однако, Иван все еще надеялся остановить кровопролитие. Он направился в штаб ВЧК, где его, не долго думая, арестовали. Впрочем, ему все же удалось поговорить с одним из командиров конкурирующей организации, и, благодаря этой краткой беседе, Дурак окончательно убедился – пленных вечекисты брать не собираются. Возможно, Иван Иваныч и сегодня находился бы под охраной в военном лагере карательного отряда ВЧК, но тут в разборку вмешалась сила, настолько древняя и могучая, что об ее существовании вечекисты и вовсе забыли. Иными словами, за дело взялись боги. В истории мира еще не было случая, чтобы эти всесильные сущности не нашли повод погрызться, поссориться или устроить друг другу какую-нибудь образцовую вселенскую пакость. Собственно, этим, пожалуй, и объясняется, что когда-то много тысячелетий назад они напрочь утратили свое владычество. Однако, теперь складывалось впечатление, что годы забвения не прошли для них даром. Бессмертные объединились. Как ни странно, основой нового межбожественного союза стали уже знакомые мне по первому визиту на «ту сторону» Перун и Кубера. В это было трудно поверить, так как я лично слышал их взаимные обещания развеять друг друга по пространству и времени. Но, как оказалось, у божественных собратьев нашлось занятие поинтереснее. Услышав стенания исконных обитателей «той стороны» эта сумасбродная парочка объединилась и, выступив в роли волшебного Минина и магического Пожарского, возглавила летучий отряд народного ополчения. За летучесть в новом воинском формировании отвечал, естественно Кубера, а за народ сошли попавшиеся под руку гримтурсы, волоты и людвики. Под покровом тьмы это пестрое сборище подобралось к базе карателей и устроило там последний день Помпеи помноженный на Ночь Длинных Ножей и Пирл-Харбор одновременно. Иван

Иванович, который на тот момент, как раз сидел под стражей в атакованном лагере, своими глазами видел, как эффективно и дружно потрошила врагов разношерстное колдовское войско. В первой волне шли гримтурсы, от одного приближения которых глиняные големы промерзали насквозь, будучи не в состоянии ни стрелять, ни идти в рукопашную ни, вообще, двигаться. Второй эшелон нападавших составили волоты, которые попросту крушили все и вся, рискнувшее невовремя подать признаки жизни. Третьими, а вернее вторыми с половиной на территорию лагеря проникли людвики. В обычные дни эти разборчивые карлики питаются только цветными металлами, в этот раз не побрезговали и оружейной сталью. Стрелять же в них свинцовыми пулями, было столь же целесообразно, как закидывать смертельного врага кремовыми трубочками и эклерами. Таким образом, не прошло и часа, как силы карателей были либо истреблены, либо разогнаны, имущество уничтожено, а пленники, в том числе и Иван Дурак, отпущены на все четыре стороны. Волшебный народец ликовал. Победа была полная, вдохновляющая и почти бескровная. Особенно, если учесть, что в рядах воинов ополчения кровь была разве что у волотов. Другое дело, что непривычные к полномасштабным долговременным военным действиям Перун и Кубера, даже в своем триумфе ухитрились совершить одну серьезную ошибку. Вместо того чтобы развивать и закреплять успех, они попросту отправились гулять и праздновать. Эта божественная беспечность позволила их противникам не только перегруппироваться, но вызвать к себе значительное подкрепление. Уже в полдень следующего дня изменчивое воинское счастье склонилось на сторону вечекистов. Для начала они провели ковровое бомбометание позиций ополчения. Правда, в этом случае речь шла скорее не о полном покрытии территории единовременным авиа ударом, а о том, что сама бомбардировка противника велась с трех-четырех десятков штурмовых ковров-самолетов. Пыль недавних разрывов еще не успела осесть на землю, а небосвод уже заполнили тяжелые грузовые ковры с десантом. Однако, выброска так и не была произведена. Прикрывавшие десантирование коврики-истребители доложили о приближении с севера крупной группировке войск неприятеля, и вечекисты прервали операцию. На самом деле, гость с севера был всего один – горячий скандинавский парень по имени Локи, он же тамошний бог огня, а также известный плут, не раз изгонявшийся из родного Асгарда за свои коварные проделки. Впрочем, за нынешний трюк все были ему только благодарны, так как именно Локи, наворожил столь своевременный и невероятно достоверный морок, принятый разведчиками вечекистов за настоящую ратную силу. В свою очередь Перун и Кубера, поняв какой катастрофы, они только что избежали, немедленно объявили тотальную мобилизацию волшебного народа. Магические существа по самой своей природе склонны к анархии. Признавая определенную иерархию внутри собственного вида, они весьма ревностно относятся к посягательства на свои свободы со стороны любого другого рода. Однако, спорить с богами, да еще в тот момент, когда их жизни угрожают полчища озверевших людей, многим показалось слишком накладным. Так и потянулись в божественную рать и нокти, и полканы, и песиголовцы, и овинники, и ховалы. Впрочем, нашлись и те, кто ни при каких условиях не желал склонить голову ни перед внезапно проснувшимися богами, ни перед вторгшимися на «ту сторону» людьми. Этим пришлось хуже всего. Божества очень быстро вспомнили прежние замашки и жестоко карали за неповиновение, либо сулили наказать в будущем. Тут-то Иван Дурак и не выдержал. Сбежав от вечекистов, он сперва решил примкнуть к волшебному ополчению, но увидев, как развивается ситуация, сделал нечто совершенно иное, довольно неожиданное, но в целом вполне отвечающее духу Общества. А именно создал свой собственный партизанский отряд, собранный из бегущих от божественного призыва пущевиков, леших, полисунов и прочих аутсайдеров волшебного сообщества. Как ни странно, входили в его вольницу личности и посерьезнее. Как выяснилось, те же Соловей с Кощеем оказались одними из партизанских разведчиков.

– Почему же они тогда на меня напали?! – невольно возмутился я, когда рассказ Ивана о сложившемся положении дел, наконец-то, добрался до этого места.

– Вы человек, – печально констатировал Иван тоном медведя Балу, наставляющего Маугли. – А людям сегодня на «той стороне» веры нет. Вероятно тем же недоверием объяснялись и наручники, обнаруженные на запястьях Дмитрия. Хотя уж кому-кому, а ему они достались совершенно справедливо. Именно он стал первопричиной тех бед, которые свалились на головы здешних обитателей. И ладно, если бы нечто подобное учинили вечекисты. Они хотя бы действовали в соответствии со своими убеждениями. Но то, что такую всеобщую подставу устроил человек назвавший себя защитником, было мне от души противно. Впрочем, утешало то, что вскоре Дима сполна огребет за все, что наворотил. Мне оставалось только рассказать Ивану про наши с Котом умозаключения, и я не сомневался, что в этот раз штатный Счастливчик уже не будет чувствовать себя таким удачливым. Я бы сделал это уже сейчас, благо, что и доказательство – серебристая игла Кощеевой смерти – находилась при мне, надежно припрятанная в футляр из-под сигары по соседству с трофейной Спящей красавицей. Мешало только одно, рядом с нами постоянно находился кто-то из Леших, а мне очень не хотелось, чтобы правда о предательстве одного из защитников дала волшебному народу еще один лишний повод скопом возненавидеть несовершенное, но все-таки не такое уж безнадежное человечество. Пришлось попридержать распиравшее меня знание, тем более, что впервые с момента моего прихода в общество происходящие события не хлестали меня пониже спины, заставляя сломя голову нестись к некому неопределенному финишу. Пока я спал, почти сутки приходя в себя после сверх длительного пребывания в режиме сверх скорости, посланные Иваном лешаки, прошли по моим следам и обнаружили оставленную мной в лесу четверку. Сейчас они, по словам вестового курдуши сопровождали все еще находящегося кота, а также Соловья, Кощея и Дмитрия к месту последней стоянки партизанского отряда. Туда же направлялись и мы с Иваном. В отсутствии Дурака в Лагере заправляла Арина Родионовна. Это было приятное известие. Я все еще не мог избавиться от симпатии к этой непростой старухе, и был очень рад узнать, что Иван также ей безоговорочно доверяет. В наших отношениях с Дураком также были поставлены все точки над «и». Иван Иванович выслушал мой рассказ, про пропажу узбека, и вдруг без видимой связи со сказанным произнес:

– Счастливчик, передал вам мои извинения?

– Да!

– Хорошо! Иначе мне пришлось бы просить прощения дважды! Я с интересом взглянул на собеседника, и тот пояснил:

– Сначала за обидные слова, которыми я так жестоко спровадил вас в Москву. А потом за то, что по глупости и сам не сразу разглядел, каким особенным человеком вы являетесь. Родись вы на несколько веков раньше, вы наверняка стали бы рыцарем. Я невольно поперхнулся. В третий раз за последние два дня меня пытались выставить тем, кем я себя даже близко не чувствовал.

– У вас есть редкий талант, – продолжал Дурак. – Вы верите в окружающих, и готовы пожертвовать собой ради этой веры. Совершенно уникальная особенность, тем более для неудачника. Впрочем, тем большее уважение она у меня вызывает. В любом случае, обещая вам, если мы уцелеем, я лично прослежу за тем, чтобы вы заняли подобающее положение в нашем Обществе.

Никогда еще такие приятные слова в мой адрес не заставляли меня испытывать столь горького чувства стыда и неприязни к самому себе. Человек, которого описывал Иван Иванович, ни за что бы не стал предвкушать расправу над своим бывшим соратником. Я же, наоборот, ждал момента, когда мне представиться случай предъявить Счастливчику обвинения, и, чего греха таить, в воображение уже представлял, как остальные защитники будут хвалить меня, превознося мой аналитический ум и выдающиеся детективные таланты. К счастью, многочасовой отдых и хорошая погода довольно быстро помогли мне перейти от бессмысленного самоуничижения к более конструктивному занятию. «Дмитрий должен сам во всем признаться!» – постановил я. Оставалось придумать, как заставить его это сделать. Лучше всего подходил шантаж. Я дожидаюсь встречи со Счастливчиком, сообщаю, что мне все известно, и предлагаю ему самому совершить чистосердечную явку с повинной к Дураку. Дальше пусть выкручивается сам. Наказать его, конечно, накажут, но думаю, рвать на части осинами не станут. Опять же, Белка все еще не найдена, и если Дмитрий не только организовал ее похищение, но и знает, где она спрятана, в момент выбора меры пресечения у него будет прекрасная возможность для торга.

Приняв это мудрое решение, я взбодрился и с гораздо более легким сердцем зашагал по лесу. Птички пели. Солнце светило. Чуть впереди среди древесных стволов мелькала мохнатая, словно поросшая лишайником спина проводника-лешего. «Та сторона» снова стала казаться мне самым прекрасным, уютным и во всех смыслах зачарованным местом на свете. Мало того, я вдруг понял, что уже не могу согласиться с названием своей должности. Какой же я неудачник, если мне повезло столкнуться с чудесами, о которых большинству людей земли остается только мечтать. Ошиблись вы, господа, защитники! Пусть я и «Знамя провала», но несомненно самое удачливое «Знамя провала» в мире. С этой жизнеутверждающей мыслью я сделал очередной шаг и вперед и, споткнувшись, рухнул на землю.

– Не ушиблись? – заботливо поинтересовался, шедший чуть поодаль Иван.

– Ерунда, – соврал я, вставая и отряхиваясь, хотя на самом деле приложился об землю весьма и весьма чувствительно. Причем, что обидно, сделал я это практически на ровном месте, если не считать…

Я присмотрелся к этому самому «не считать» и почувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Не мог же я считать своей тарелкой глубокую вмятину, оставленную в мягком лесном дерне исполинской лапой неизвестного животного.

– Иван Иванович, – поспешил я выяснить, выбираясь из следа. – А здесь тиранозавры водится?!

– Да вроде бы не должны? – еще не понимая, чем вызван мой вопрос, удивленно ответил Дурак. – А в чем дело?

– Вот в этом! – ответил я, указав пальцем себе под ноги и на всякий случай огляделся, чтобы не быть захваченным врасплох каким-нибудь не водящимся здесь тиранозавром. Иван обошел разделявший наш куст и, наконец-то, тоже увидел след.

– Ну, что? – забыв про положенную мне рыцарскую сдержанность, поинтересовался я.

– Во-первых, – начал Иван. – Это не тиранозавр. А, во-вторых… Чем должно было оказаться это «во-вторых», я так и не узнал, потому что буквально в десятке шагов от нас раздался жуткий треск. «Чтоб тебя!» – ругнулся я про себя и, не дожидаясь появления хозяина гигантского отпечатка, рыбкой метнулся «за», а вернее, «под» ближайшее дерево. Оказавшись, в этом сомнительном укрытии, я стал перекатываться сбоку на бок, пытаясь перетащить со спины на живот отобранный у Соловья Калашников, и гадая, каким на вид окажется

приближающийся монстр, и в какую часть тела ему следует стрелять. Самое разумное было посоветоваться с Иваном, но на тех участках леса, которые я мог видеть, не высовываясь из-за дерева, защитника не было. «Черт побери!» – обречено подумал я. «И угораздило меня отдать ему Кладенец!» Прошу понять правильно. Я вовсе не завидовал тому, что у Ивана оказалось более совершенное оружие. Просто, даже продолжая сидеть в укрытии, и не имея ни малейшего обзора, я вдруг отчетливо понял, где именно находится сейчас Дурак. Он снова отправился спасать мою несчастную шкуру. Возможно, неудачника это бы и устроила, но слушком уж часто меня в последнее время называли рыцарем.

– Иван Иванович, стойте! – заорал я, бросаясь вдогонку за своим старшим товарищем. – Подождите я с вами! Не знаю, расслышал ли меня Дурак за хрустом ломающихся под ногами монстра деревьев и кустарников, но это уже не имело значения. Я снял автомат с предохранителя, передернул затвор и с криком: «Брат, я иду!» – рванулся из укрытия. Зрелище, представшее моим глазам было достойно кисти, как минимум Васнецова, а то и кинокамеры Джорджа Лукаса. Иван гордо, широким шагом, не обнажая меча пересекал лесную поляну, а навстречу ему со скрипом и грацией шагающего танка из пятого эпизода «Звездных войн» выступал массивный, потемневший от непогоды и времени бревенчатый сруб, известный в народе под именем «Избушка на курьих ножках»!

ГЛАВА 26

Не доходя несколько шагов до Ивана, пошатнулась как пьяная, и исполнила не слишком-то уверенный пируэт-разворот, в результате которого оказалась стоящей к Дураку передом к лесу задом. В распахнутых дверях потрепанного домика стоял Фимка с метлой на перевес.

– Полезайте! – скомандовал леший, протягивая руку, чтобы помочь взобраться на порог, зависший примерно в метре от земли.

– А где «здравствуйте»? – уточнил Иван, но за лапу Лешего, тем не менее ухватился.

– Здравствовать будешь, если от облавы уйдем! – отрезал Ефим, затаскивая моего друга внутрь. – Ну, а ты чего ворон считаешь? – рявкнул он на меня. Леший ошибся. Я считал вовсе не ворон, а дырки от пуль двумя рядами перечеркнувшие оконце на боковой стене сруба.

– Мужики, вы с нами? – прокричал Иван сверху, обращаясь к паре лесовиков, которые вдруг возникли по бокам от избушки так же неожиданно, как перед этим пропали. Лешаки переглянулись.

– Своим ходом пойдем, – буркнул тот, что помельче.

– Встречаемся на Ноктевом болоте! – приказал он лешим, но тех уже и след простыл. «Вот это и называется существа исчезающего вида!» – подумал я.

– Ну, что? Все на борту? – раздался позади меня раздраженный голос. Я обернулся и увидел Арину Родионовну, расположившуюся за прялкой возле того самого окошка, по которому стреляли неизвестные лиходеи.

– Все! – подтвердил Иван, который успел где-то раздобыть топор и березовое полено.

– А чего молчите?! – упрекнула нас Яга и, притопнув по полу, заорала: – Н-но! Н-но, милая! Пол под моими ногами дрогнул, и изба дребезжа посудой в буфете и склянками на многочисленных полках, стремительно набирая скорость зашагала вперед.

– Ай, молодца! Ай, умница! – нахваливала старуха свою подвижную недвижимость, плавно поворачивая то вправо, то влево колесо своей прялки, которое на деле оказалось чем-то вроде штурвала, с помощью которого она направляла бег прыткой избы. Я в этот момент, как мог, пытался удержаться на лавке. Однако то и дело подскакивал с нее, едва не втыкаясь теменем в низкий потолок, после чего неизменно падал назад, каждый раз чувствительно ударяясь задницей. «Еще десять минут такой скачки, и морская болезнь мне обеспечена!» – мысленно констатировал я печальный факт, и заодно прикидывая, стоит ли просить Дурака сыграть роль стюардессы и раздобыть для меня любимого хотя бы небольшой гигиенический пакет, а еще лучше емкий гигиенический тазик.

– Так твою так вдоль и поперек! – неожиданно рявкнул Иван, мигом развеяв желание обращаться к нему с какими бы-то ни было просьбами. Хотя на его месте я бы, возможно, использовал выражения и покрепче. С другой стороны сам виноват. Охота ему была при такой болтанке орудовать топором, пытаясь расщепить ни в чем неповинное полено на двадцать тридцать гигантских зубочисток. Хорошо еще, что он стукнул по пальцам всего-навсего топорищем, а не лезвием. Иначе криков было куда как больше. Впрочем, и тех, что прозвучали, хватило на то, чтобы привлечь бабкино внимание.

– Ты, что это там делаешь? – поинтересовалась Яга, бросив взгляд в настенное зеркальце, которое по случаю использовала еще и как зеркало заднего вида.

– Транспорт готовлю! – выдал странное на мой взгляд объяснение Дурак. На мой, но не на бабкин.

– По что? И так неплохо идем, – заверила его старуха, резким поворотом прядильного колеса, уводя сруб от столкновения с очередным несущимся навстречу деревом.

– Надо Соловья с Кощеем подобрать! – ответил Иван. – Лесовики их на старое место ведут.

– Да ну тя в пень! – беззлобно ругнулась Яга. – Ты еще Водяного начни из пруда спасать. Виданное ли дело, чтобы лешаки посреди леса в засаду попали?!

– Попасть – не попадут, но и от облавы уйти не смогут. – возразил Дурак, подтаскивая к печи, найденные в углу горницы дрова. – У них на руках Барс Мурзоевич, Соловьем контуженный.

– Батюшки-светы! – изумилась Арина Родионовна, причем теперь ее голос стал куда более озабоченным, чем раньше. – А котейко-то здесь откуда взялся.

– Извини. Долго рассказывать!

– Это-то да. Это конечно! – обиженно забурчала себе под нос бабка. – Это у тебя только в беду попадать быстро. А так, чтобы к старшим уважение проявить, да рассказать все, как следует, оно завсегда долго. Ивана, между тем, это недовольное ворчание, похоже, нисколько не трогало. Он спокойно продолжал загружать печь топливом, перемежая четвертушки поленьев, наколотой ранее щепой.

– Иван Иванович! Помочь? – спросил я своего озабоченного наставника. Хотя вопрос был скорее символическим. В отличие от Дурака, мне все еще не удалось приноровиться к рваному ритму передвижения избушки.

– Попробуйте найти спички, – попросил он, чем немало меня порадовал. Похоже, я смогу оказаться полезным, не прилагая особенно больших усилий. Спички были благоразумно прихвачены мной с кухни Общества, оставалось только пошарить по многочисленным карманам.

– Куда идти-то тебе, хоть знаешь? – снова обратилась к Ивану бабка.

– Примерно. Но если посоветуешь, где какой угол срезать, спасибо скажу!

– А чего ж сам, по-людски не попросишь? – вскинулась Арина Родионовна и, бросая свою прялку-штурвал, заорала через все избу: – Фимка, смени! Я в этот момент, как раз протягивал Дураку найденные мной спички. Забрать-то их Иван забрал, но сам я в следующую же секунду, кубарем полетел на пол. Видимо, потерявшая управление изба зацепилась углом за какое-то препятствие, и весь домик основательно тряхнуло. Приложило меня, будь здоров, но, как следует, оценить свои повреждения я не успел. Леший Ефим, побиравшийся от распахнутой двери к рулю, грубым рывком за шиворот поставил меня на ноги и зачем-то сунул в руки метлу, сопровождая это действие не терпящей возражений командой:

– Дуй на корму! – приказал он. «Еще один начальничек на мою голову!» – подумал я, хотя вслух ограничился всего лишь простым, безобидным вопросом:

– Зачем?

– Будешь следы заметать!

– Что?

– Что слышал! Метла налево, метла направо! Что, руками никогда не работал? Только башкой? Иди давай, иди! Горожанин! Чувствовалось, что с первой попытки похоронить мою тушку в муравейнике любви ко мне у лешего не прибавилось. Зато у меня самого значительно прибавилось в себе. «Ну, ладно, мохнатый! Сейчас ты узнаешь, что значит метла в руках человека с высшим образованием!» – мысленно пообещал я Ефиму и шагнул в сторону открытого дверного проема. Откуда темному лешаку было знать, что согласно давней отечественной традиции метла была таким же неизменным студенческим инструментом, как булыжник орудием пролетариата? За годы своей учебы в ВУЗе я столько намахался этим предметом, что суммарная куча наметенных мной листьев, наверняка, оказалась бы выше не только пирамиды Хеопса, а то и здания Московского Государственного Университета. Проблема была в другом. Даже, когда мне приходилось выходить на участок с самого жесточайшего похмелья, асфальт под моими ногами не пытался вытворять тех немыслимых сальто-мортале, которые сейчас выделывал пол спасающейся бегством избушки. И еще одна деталь. Сгребать в кучу листья – это одно, а как заметать остающиеся позади нас отчетливые следы гигантских куриных лап, я понятия не имел.

– Маши, маши, Левушка! – подбодрила меня Арина Родионовна, которая как раз подошла к двери, чтобы вынуть из стоящего рядом шкафа какой-то горшок с горкой наполненный землей вперемешку со мхом, хвоей и прочим лесным мусором. Делать было нечего, и я махнул. Эффект превзошел все мои ожидания. Одного пролета метлы оказалось достаточно, чтобы мелькнувшая сбоку от избушки осинка шустро передвинулась чуть левее и накрыла собой отпечатавшийся в земле куриный автограф. Еще один взмах, и росший с другой стороны куст волчьей ягоды также покинул свое природное место, чтобы ни один преследователь не догадался, что недавно здесь только что прошагал старухин дом-внедорожник – привод два на два – с четырьмя пассажирами на борту. «Так вот почему мы с Ханом не обнаружили никаких следов Избушки!» – вспомнил я события почти недельной давности и продолжил истово размахивать метлой, стирая с поверхности родной земли нежелательные признаки нашего на ней присутствия. Тем временем, внутри самого сруба тоже творились свои маленькие чудеса. Пока Иван, все еще неясно зачем, разводил огонь в печи, Баба Яга вытряхнула на стол содержимое добытого с полки горшка и, разгребая в разные стороны фрагменты экологически чистого мусора, стала напевать знаменитую похабную частушку: «Из-за леса, из-за гор, Показал Егор простор И не просто показал, А к масштабу привязал!» Впрочем, я не мог не заметить, что в версии Арины Родионовны образчик исконного российского фольклора слегка изменился, равно как и на то, какой эффект бабкино пение произвело на покрывшую столу труху. Земля забугрилась холмами и прорезалась оврагами. Хвоя восстала из нее многочисленными карликовыми соснами и миниатюрными елочками. Березовые бруньки образовали одноименные рощицы, чертив белым контуром прогалины нежно-зеленых полей и полянок. Волшебный лес «той стороны» оживал на столе во всем своем великолепии, которое в отличие от его нынешних размеров было представлено в самую что ни на есть натуральную величину.

– Лев, вы отвлеклись! – строго сказал Иван, напоминая о забытых мной дворницких обязанностях и склонившись над картой ткнул пальцем в один из участков волшебной чащи. – Значит так! Примерно шесть часов назад они были здесь и двигались вот сюда. Командир рассеянного партизанского отряда и его начальница штаба склонились над планом местности, а я вернулся заметанию следов, пытаясь на скорости в пятнадцать-двадцать километров в час разглядеть их форму и конфигурацию. Уж больно маленькими начали они мне казаться. То есть сами-то по себе отпечатки куриных лап были очень даже ничего, но жило во мне смутное ощущение, что первый след, который обнаружили мы с Иваном был в полтора если не в два раза больше.

– Короче, Ванька, другого хода, как через Опойцеву гать у тебя нету, – донесся до меня сзади голос Яги. Или по воздуху…

– Ну-да, скажи еще, что ты Мурзоича на ступе утащишь.

– Силушки-то сейчас кругом много розлито, – задумчиво протянула Баба Яга. – Так что утащить, может, и утащу. А вот ежели на хвост сядут, боюсь, не уйдем.

– Сядут, как пить дать, сядут! У Барса нашего всем хвостам хвост. Есть на что садиться. Короче сам пойду.

– Ага. Разбежался. Ты когда последний раз в той дорогой ходил? И сам сгинешь, и меня в холода без теплого места оставишь. Эх… Самой бы тебя провесть. Да не могу.

Сам понимаешь, Избушка-то моя последняя из всего рода осталась. Не могу я ее без присмотра бросить.

– Не надо бросать! – вмешался в разговор Ефим. – Я провожу! Иван с Ягой разом замолчали. Похоже, леший сказал нечто очень неожиданное.

– Ефим, – выдержав паузу, начал Иван. – Я пешком пойти не смогу. Рад бы, но не поспею. Опять же Барса Мурзоевича надо на чем-то везти, а у тебя с техникой сам знаешь, какие отношения.

– Ничего! – буркнул леший. – Перетерплю.

– Уверен? В ответ леший обиженно фыркнул и топнув ногой в пол скомандовал:

– Тпрру-у-у!

Изба встала, как вкопанная. Не ожидавшие этого Иван с Приной Родионовной едва не попадали на пол. Мне же повезло чуть больше. Стоя в дверях я вовремя успел ухватиться за косяк. Подлый же леший, не обращая ни малейшего внимания на устроенный переполох, протопав, по просыпавшейся на пол волшебной карте, демонстративно зевнул и полез на печку. «Вот гад!» – с неприязнью подумал я. «Там в лесу наши загибаются, а он выеживается! Я, мол, полежу, а вы меня поуговаривайте!» Как ни странно, Иван воспринял Фимкин выпендер совершенно иначе.

– Похоже, уверен, – слегка понизив голос, сказал он бабке и в свою очередь тоже стал взбираться на печь.

– Ну, бывайте, мужики! Смотрите уж там – поосторожнее! – непонятно с чего стала вдруг прощаться с Дураком и лешим Яга, проходя в угол горницы, куда были составлены ухват, кочерга, большая деревянная лопата и прочая печная утварь.

Добравшись до этого Арина Родионовна почему-то сразу обеими руками ухватилась за сравнительно небольшую металлическую лопатку, предназначенную для выгребания углей из печи, и стала, что есть сил, тянуть ее на себя. Лопатка же, несмотря на свои скромные размеры, отрываться от пола явно не хотела.

– Арина Родионовна, давайте я! – предложил я старухе, почти вплотную подойдя к ней сзади, и как оказалось очень вовремя. Стоило мне оказаться за бабкиной спиной, как упрямая железка, наконец, подчинилась, и Баба Яга рухнула на меня, а я на пол. Впрочем наше падения оказалось далеко не главным последствием старухиной борьбы с непокорным совком. Хотя, как я теперь понял, он и совком-то не был, а выполнял функцию замаскированного под угольную лопатку потайного рычага. Видимо, Арине Родионовне уже давненько не приходилось им пользоваться, вот механизм сперва и заело. Зато теперь он сработал, и вся бревенчатая стенка, к которой примыкала приземистая бабкина печка, вывалилась наружу, превратившись в подвешенный на толстых цепях наклонный трап.

– Лев, – обратился ко мне, свесившийся с печи наставник. – Вы остаетесь старшим от Общества. Понятно?

– Понятно, – прохрипел я из-под, не спешившей подниматься с меня старухи. – А что я должен делать?

– Строго и беспрекословно слушаться Арину Родионовну. Я едва не выругался. Только мне показалось, что меня начали считать за нормального человека, и тут нате вам.

– А ты, Яга, не волнуйся. Транспорт верну в целости и сохранности. Дав это веское обещание, Дурак привстал на коленки и начал медленно задвигать в печную трубу покрытую гарью и ржавчиной заслонку. Видимо, он все же что-то сделал не так, потому что мерно гудевшая под ним печь вдруг дрогнула, плюнула в нас с Ариной Родионовной снопом искр и рывком сдвинулась на полметра наружу.

– Плавней, Ванька, плавней! Руки твои корявые. Сцепление мне пожжешь! – мигом оказавшись на ногах, закричала недовольная Баба Яга, но Иван, похоже, уже и сам вспомнил тонкости управления этим невероятным транспортным средством. Теперь печка уже не дергалась, лишь мелко вибрировала, сантиметр за сантиметром отрываясь от пола, поддерживаемая подушкой из загустевшего до состояния сиропа раскаленного воздуха.

– Яга, еще одно! – обернулся напоследок Дурак. – забыл предупредить. Мы тут со Львом неподалеку след Горыныча обнаружили. Так что, если что, будь в курсе. С этими словами Иван Иванович чуть не до середины утопил заслонку в трубе. Однако в этот раз печь не противилась. Напротив, она легко и стремительно снялась со своего месте и, с мягким подскоком приземлившись в траву понеслась в гущу зачарованного леса.

– Тьфу, ешки-матрешки! – сплюнула в сердцах, старуха, глядя на исчезающий между деревьями отопительный прибор. – Ну, что ты будешь делать?! Опять – Раздолбай эдакий – с третьей тронулся!

У меня же лихой старт бабкиной печки вызвал совершенно другие эмоции. «Так вот,»

– думал я. «Как, оказывается, на самом деле выглядел первый в мире аппарат с двигателем внутреннего сгорания!» Оставалось лишь пожалеть, что сто лет назад Россия не вспомнила свои исконные традиции, а попыталась вслед за остальными осваивать выпуск жестяных коробок, снабженных четырьмя резиновыми колесами и вонючим бензиновым движком. Кто знает, возможно, не откажись мы от своего пути, вовсе не Штаты, и уж, конечно, не Япония, а наша страна по праву стала бы считаться величайшей автомобильной державой мира. Не говоря уж о том, что с таким транспортом, как русская печь, и такими водителями, как Иван, дураки и дороги запросто смогли бы превратиться из главных бед в нашу главное гордость и завоевание.

– Ну, что встал-то, касатик! – прервала мои великодержавные фантазии Арина Родионовна. – Ванька с Фимкой ушли, и нам поспешать надо. Стенку-то поднять подсобишь?

Вернув Избушке на Курьих Ножках прежний вид, мы с Бабой Ягой продолжили наше путешествие. Сколько оно продолжалось, не представляю. Знаю только, что под конец метла в моих руках стала казаться мне ничуть не легче сто пятидесяти двух миллиметрового снаряда, который придурки из комендантского взвода заставляли таскать всех, угодивших на гарнизонную губу. Однако старуха, стремясь увести свою пятистенную собственность подальше от ужасов недавней облавы, была по истине неутомима. Время от времени, оглянувшись, я видел ее строгий силуэт застывший у рулевого колеса прялки, которым она направляла наше странное судно в бесконечном зеленому море зачарованного леса. Наконец, стало смеркаться, и даже твердая рука Арины Родионовны не могла уберечь изнуренные длительным бегом лапы избушки, от бесконечных корней, коряг и прочего бурелома. Похоже, в комплекте с куриными ногами это строение получило еще и типичную куриную слепоту.

– Приготовься, Левушка! Останавливаемся! – предупредила Арина Родионован, после чего в горнице раздалось протяжное, почти что ласковое «Тпрру-у-у!». В ответ на это и Избушка притормозила, гораздо мягче, чем в тот раз, когда ее осадил грубый Фимка. Но если ее труды на этом и закончились, то мне пришлось еще выполнить немало утомительных поручений Арины Родионовны, связанных с техническим обслуживанием нашего экипажа. Сначала я помогал Бабе Яге бинтовать конечности избы в бесконечные смазанные какой-то пахучей дрянью холщовые обмотки. Потом, когда они из куриных ног превратились во фрагменты некой куриной мумии Арина Родионовна припахала меня к маскировочным работам. Для этого потребовалось развести костер – с утратой печки Баба Яга заодно лишилась возможности иным способом разогреть воду – а потом, во-первых, поддерживать ровный огонь под котлом, а во-вторых, подавать старухе то один, то другой ингредиент для Отворотного зелья. Вначале попытался сострить на тему, что такой бадьей этого варева, можно не только Избушку укрыть, но и заставить все сто сорок миллионов россиян навсегда отвести глаза от экранов телевизоров, но, оказалось, что за работой Арина Родионовна напрочь подрастеряла свою чувство юмора. «Не иначе в котел уронила!» – подумал я и уже молча продолжил вкладывать ей в руки требуемые инструменты и биохимические составляющие. Наконец, Баба Яга закончила ворожить и я был освобожден от роли чародейско-опрерационной сестры. Сама же старуха сделала нечто совершенно невообразимое. Опустив в бурлящий котел последнюю щепотку мышиного дерьма, она вдруг взяла да перевернула огромную посудину, содержимое которой немедленно залило весь костер выбросив в припудренное звездами ночное небо столб густого вонючего пара. «Опять ничего не получилось!» – объяснил я себе словами анекдота странной поведение Арины Родионовны, кашляя и вытирая слезящиеся от едкой дряни глаза. Впрочем, когда мне, во конце концов, удалось проморгаться, я понял, что все значительно хуже, чем простое «не получилось». Я-то от бабкиного зелья всего-навсего покашлял, а вот Избушку оно растворила чуть не по самые окошки. Теперь только они, да невесть отчего покрывшаяся мхом крыша остались на присмотренной нами для ночлега поляне. Что же касается нижней части строения и поддерживающих его куриных ног – это все без следа растворилось в едкой субстанции колдовского варева.

– А-а-а-Арина Родионовна, – слегка заикаясь от полученного шока, окликнул я Бабу Ягу, которая, возвышаясь над крышей собственного дома молча разглядывала плачевные результаты недавней ворожбы. Старуха не пошевелилась и не ответила, что было неудивительно. Если бы я сам своими руками под дурости вот также раскурочил родной Жигуль, я бы тоже почти наверняка на какое-то время лишился дара речи. Но Жигуль, и даже я готов был это признать, все-таки оставался машиной. А сейчас речь шла о живом доме, более того, о доме-друге, к тому же последнем из своего рода.

– Тс-с! Тихо касатик, – внезапно ожив, шикнула на меня бабка. – Сколько раз тебе говорить?! Здешний лес шума не любит. Ладно. Пошли ужинать. «Куда?» – хотел спросить я, но действия старухи сами ответили на этом вопрос.

Баба Яга подошла к остаткам Избушки и, встав на четвереньки, полезла оказавшееся на уровне земли окно.

ГЛАВА 27

Насчет ужина, Арина Родионовна, конечно, погорячилась. Прежде чем сесть за стол, мы чуть ли не два часа наводили порядок в ее домике, который, кстати, вопреки тому, что увидели мои глаза, оказался в полном порядке, просто погрузился на пару метров в землю.

– Я бы ее и вовсе закопала, – объясняла мне за уборкой Баба Яга. – Но нервировать не хочу. И так уж Избушечка моя родненькая за день страху натерпелась. А под землей она и тем более не успокоится. Решит, что похоронили!

Я невольно поперхнулся, представив, как могла бы выглядеть такая могилка: холм в виде островерхой двускатной крыши, и печная труба вместо обелиска. Впечатляет. И все же, несмотря на все старания, полностью спасти нервную систему Избушки от стрессов Арина Родионовна не смогла. Причиной первого из них стала моя попытка вернуть на законное место полочку, сорвавшую со стены в ходе нашей лихой скачки по лесу. Крючков, на которых она могла бы висеть я не обнаружил, зато разыскал в груде мусора, усеявшего пол, два старинных клиновидных гвоздя. Однако стоило мне приладить острие одного из них к бревенчатой стенке, как весь домик начал мелко дрожать, а сзади раздался истошный вопль Арины Родионовны:

– Ты что ж это, ирод окаянный, удумал?! Совсем с глузду съехал?!

– С чего съехал? – опешил я, не столько от употребленного старухой непонятного слова, сколько от ее неподдельного возмущения. Вот и делай после этого добрые дела. Однако Бабе Яге мои задетые чувства были, прямо скажем, до лампочки. Оттолкнув меня сторону, Арина Родионовна шустро подскочила к стене своего домика и ласково, чуть ли не с материнской нежностью стала гладить мелко вибрирующее дерево.

– Тише, тише милая! Успокойся! Никому тебя в обиду не дам. Никто тебя не тронет! Успокоив свою впечатлительную недвижимость, старуха, наконец-то, соблаговолила повернуться ко мне и объяснить причину своего жесткого наезда:

– Ты, Левка, запомни, это тебе не панельная хрущоба, чтобы в ней стенки долбить. Избушка она хоть на вид и сруб срубом, а все одно живая. Хочешь ей чего на стенку привесить, изволь попросить, договориться, а гвоздями в нее тыкать не смей! Уяснил? Устыдив меня этой по истине гринписовской тирадой, Баба Яга уткнулась носом в стык между двумя бревнами и что-то забормотала. В ответ из гладкой древесной толщи показались два крепеньких сучка, идеально подходящие для того, чтобы нацепить на них злополучную полку. Вторым шоком для Избушки стала моя попытка подмести пол. Подхватив старухину метлу, я начал сметать в кучу пришедший в негодность колдовской скарб: осколки всяких баночек и горшочков, а также россыпи снадобий, которые в этих емкостях недавно находились. К сожалению, мне даже в голову не пришло, что некоторые из рассыпанных ингредиентов отнюдь не стоит смешивать, тем более волшебной метлой. Осознал я это только после того, как собранная мной груда мусора покрылась веселенькими разноцветными огоньками энергетических разрядов и с хлопком разлетелась во все стороны, осыпав помещение яркими искрами праздничного магического салюта. Оправившись от взрыва наколдованной мной светошумовой гранаты, Арина Родионовна отняла у меня метлу и поставила в угол. Вернее посадила. И под страхом превращения в галлюциногенный гриб запретила проявлять какую бы то ни было инициативу. Вместо этого были выданы какие-то странные, как выяснилось впоследствии, ежовые рукавицы при помощи которых я должен был разбирать сложенную в этом углу магическую стеклотару. Треснутые и расколотые склянки Баба Яга велела складывать в деревянное ведро, а целые в простеленный соломкой дощатый ящик. Сперва порученное дело показалось мне весьма скучным, но только до тех пор, пока я не стал рассматривать этикетки. Освещение в Избушке было, прямо скажем не ахти. Сама Арина Родионовна, как и положено древней «нечистой силе», похоже, и вовсе могла без него обходиться. Мне же приходилось довольствоваться с трудом проникающим в маленькое оконце лунным светом. С другой стороны, наверняка, именно он и стал причиной того, что ярлыки на отдельных склянках, колбах и прочих сосудах обрели загадочное волшебное мерцание, а другие и вовсе оказались снабжены красивыми люминесцентными картинками. Так, среди прочего, мне попался небольшой глиняный горшочек, накрепко закупоренный примотанной к его горловине тряпицей, на шершавом боку которого неуместно роскошной золотой вязью была сделана предельно прозаическая бытовая пометка: «Варенье. Ябл. Молодильн. Урож. 68 года.» Прочитав надпись, я чуть не извелся от зуда спросить Бабу Ягу: о шестьдесят восьмом годе какого столетия идет речь? К сожалению, вид мрачной старухи, приводящей в порядок свое потрепанное имущество, не располагал к проявлению любого, пусть даже самого невинного любопытства. Однако, уже через минуту этот вопрос померк перед следующей извлеченной из ящика загадкой. На сей раз мне попался стеклянный флакон-пульверизатор. Примерно такими приспособлениями, если мне не изменяет память, годах в семидесятых прошлого века пользовались парикмахеры, опрыскивая своих клиентов забытым ныне одеколоном «Шипр»! Впрочем, судя по ярлыку, в попавшейся мне бутылочке была куда более примечательная жидкость. Начать с того, что называлась она «Средство для комаров», что уже само по себе показалось мне весьма интригующим, особенно в сочетании с картинкой, на которой непонятно с какой стати красовалась знаменитая Врубелевской «Царевна-Лебедь». Зато с обратной стороны флакона я обнаружил еще одну этикетку, озаглавленную «Инструкция по применению» и набранный мелким курсивом текст, который все объяснял: «Лебедь князю: «Вот в чем горе! Ну послушай: хочешь в море Полететь за кораблем? Будь же, князь, ты комаром». И крылами замахала, Воду с шумом расплескала И обрызгала его С головы до ног всего. Тут он в точку уменьшился, Комаром оборотился…» Ниже следовала приписка: «Срок действия. За море и обратно!» Тут уж у меня никаких вопросов к Арине Родионовне не возникло, зато появилось стойкое желание опрыскать себе хотя бы один палец, чтобы проверить рожден ли я сделать пушкинскую сказку былью.

– Даже не вздумай! – как всегда не вовремя, а может и ровно наоборот, пресекла мой эксперимент Баба Яга.

– Вы о чем? – спросил я, пытаясь прикинуться шлангом, раз уж бдительная старуха не позволила мне сделаться комаром.

– Сам знаешь! – ответила не купившаяся на мою актерскую игру бабка. – Во-первых, водица эта давно просроченная. А, во-вторых, в кровососа ты, может, и перекинешься, а вот обратно никак.

– Это еще почему? – удивился я, чем сразу же выдал свои истинные намерения. Однако, отступать было уже поздно. – У князя Гвидона получалось.

– Вот потому-то и получалось, что он князь! Ты думаешь, что Лебедь эта, что Василиска – лягушка твоя знакомая – зря царицами прозываются?! Вовсе не зря!

Ворожили-то они – дай Бог каждому. Зато все ихние штучки только для благородных! Короче, если не хочешь до конца жизни пищать, не советую. На секунду у меня в голове возникла мысль поделиться с Бабой Ягой предположениями Барса Мурзоевича и Ивана о том, что я и сам не такого уж мпростецкого происхождения. Однако, в том как старуха помянула «благородных» было столько неприязни, что я решил не касаться этой скользкой темы. Не даром же люди придумали поговорку «Не надо дразнить гусей». А мне уж тем более не следовало дразнить ту, кому эти «гуси-лебеди» подчиняются. И все же я не мог не обратить внимания на то, что за последние несколько часов характер у Арины Родионовны заметно испортился. «Наверное об Избушке своей волнуется!» – попробовал я объяснить себе странную раздражительность Бабы Яги. «А, может, просто устала. Или голодная…» Последняя мысль оказалась весьма неприятной. Печки колдунья, конечно, лишилась, но стоящая в углу горницы деревянная неожиданно напомнила мне о том, что, согласно преданием, старуха не считала каннибализм чем-то неприемлемым. И в тот же момент бабка, словно уловив зародившиеся во мне подозрения, произнесла:

– Ну, хватит! Иди-ка, Левка к столу!

– Зачем? – изо всех сил не впасть в панику осторожно поинтересовался я.

– Затем что ночь на дворе! А я после полуночи стараюсь не есть! – объяснила Баба Яга и, хлопнув в ладоши, оживила лавку, на которой я сидел. «Ядрены пассатижи! Неужели съест?!» – мелькнуло в моем мозгу, когда скамья, резво цокая точеными ножками, понесла меня к столу, за который уже уселась проголодавшаяся ведьма. Судя по всему, именно это Арина Родионовна и собиралась сделать. Во всяком случае, она уже сложила руки перед собой и, закрыв глаза, начала что-то бубнить в свои сомкнутые ладони – ни дать, ни взять благочестивая старушка, которая перед трапезой благодарит Господа Бога за дарованную ей пищу. Впрочем, текст бабкиной «молитвы» оказался довольно странным, хотя и вполне знакомым:

– Сорока-ворона кашку варила! Сорока-ворона деток кормила! Этому дала… Тут же откуда-то сверху на стол упала миска с дымящейся кашей!

– Этому дала… На стол шлепнулась еще одна миска.

– Этому и этому дала… Еще два удара об стол, и вот перед Бабой Ягой выстроились целых четыре деревянных плошки с горячей аппетитно пахнущей пшенкой.

– А этому… Старуха, наконец-то, открыла глаза и строго уставилась на мою скромную персону.

– А этому… Ладно! Этому, так и быть, тоже дала! После этих слов на стол рухнула последняя, пятая миска. Она была чуть поменьше остальных, но зато оказалась прямо передо мной.

– Ну, что смотришь?! Лопай! – усмехнулась Баба Яга. – Или мяса хочешь?

– Нет, что вы?! Спасибо! – поспешил я откреститься от опасного предложения.

– Вот и хорошо! – одобрила Арина Родионовна. – А то я уже лет восемьдесят, как вегетарианствую.

– Правда? – с облегчением воскликнул я, и по смеющимся глазам Бабы Яги понял, что от старухи не укрылось то, какие тревожные взгляды я бросал на ее печную лопату.

Получалось, что она специально решила меня слегка попугать. Что ж, поделом мне – будешь подозревать ближнего в черных делах, не удивляйся, если столкнешься с черным юмором. Ужинали мы молча. Кратковременная вспышка недоброго старухиного веселья снова сменилась ведомыми ей одной мрачными размышлениями. Расправившись со своей порцией каши, и приговорив еще пару мисок добавки, я, наконец, решился поинтересоваться у Арины Родионовны тем, что ее так тревожит. Но, к сожалению, она и теперь была, отнюдь, не расположена к беседе.

– Меньше знаешь, крепче спишь! – оборвала мои расспросы Баба Яга.

– Не скажите, Арина Родионовна! – попробовал пошутить я. – Иной раз именно знания и усыпляют. По лекциям в универе помню!

– Ну, вот и поезжай себе на свою лекцию! – сказала старуха, щелкая пальцами, и я поехал.

Странным образом мой путь в университет лежал по Рублево-Успенскому шоссе. Очень неподходящая трасса, чтобы куда-то опаздывать. Мало того, что там вечная пробка, так еще и Ментов пруд пруди. Да еще и с такими расценками, что при моих доходах о нарушениях лучше не помышлять. Увы, какой-то черт меня все ж таки дернул выйти на встречную полосу. После чего я окончательно пролетел с лекцией, а вернее сначала в кого-то врезался, а потом пролетел, причем прямо через лобовое стекло.

Очнулся я от воя сирены. Сначала мне показалось, что это «Скорая помощь» прибыла собирать мои фрагменты со здешней узкой обочины. Однако, вскоре ее истошный вой трансформировался в не менее истошный женский визг. А тот в свою очередь стал распадаться на более-менее внятные слова и многочисленные междометия.

– Козел! Кретин долбанный! Ты что ж, гад такой, сделал?! Куда ты пер, урод?! Я тебя спрашиваю! Еще не подняв головы, я уже знал, что из всех автодорожных зол выбрал самое большее – столкновение с классической рублевской дамочкой, почти наверняка, крашеной блондинкой, и более чем наверняка, натуральной стервой.

– Лишенец! На фига ты, вообще, сюда влез! С твоими дровами только по дальним выселкам ездить! Точно! Я не ошибся. Этой мало будет оставить выпотрошить мои и без того полупустые карманы. Для полного морального удовлетворения она должна будет живьем содрать с меня шкуру и пустить ее на кожаный салон своей новой тачки. А то, что после этого от меня останется, она велит собрать в маленький полиэтиленовый пакетик и скормить своему любимому той-терьеру.

– Что ты лежишь?! Вставай, посмотри во что ты мне эркер превратил. Я уже про каминный зал не говорю! Скотина! Я же только что евроремонт сделала!

С каждым словом пострадавшей от моего лихачества дамочки, мне хотелось как можно глубже зарыться в качественный местный асфальт. Тем более, что меня скоро так или иначе в него закатают. Шутка ли сказать: я разворотил женщине новенький эркер. Оставалось только набраться мужества, поднять голову и посмотреть что же это такое.

Я посмотрел, и обретенное знание не прибавило мне ни покоя, ни радости. Напротив, я лишь теперь смог оценить подлинный размер случившейся катастрофы. Прямо посередине Рублево-Успенского шоссе стояли покореженных в столкновении друг с другом транспортных средства – моя, а вернее взятая по доверенности у Бабы Яги Избушка на Курьих Ножках и принадлежащий нервной дамочке элитный коттедж на страусиных ногах.

– Ну, что, понимаешь теперь на какое бабло ты попал?! – продолжила набрасываться на меня жертва аварии.

– Понимаю! – с ужасом прошептал я, но мой слабый голос не был услышан. Он потонул в реве звуковых сигналов, издаваемых бесконечной вереницей застрявших в созданной мною пробке эксклюзивных экипажей. Боже, каких только моделей здесь не было?! И роскошные виллы на кенгуринных лапах, и многоэтажные особняки на массивных слоновьих конечностях, и даже пара-тройка роющих копытами асфальт дворцов в мавританском стиле. И вдруг надо всем создаваемым ими шумом и гвалтом разнесся властный многократно усиленный мегафоном рык:

– Принимаем! Принимаем к обочине! Освобождаем проезд! Оглянувшись на этот глас возмездия, я увидел нечто совершенно невообразимое и кошмарное одновременно. К месту аварии скачками приближался стационарный пост ДПС на длинных волчьих ногах. «Бежать! Только бежать!» – в панике подумал я и прыгнул в чрево раскуроченной мной Избушки.

– Давай! Выноси, милая! – обратился я к покосившемуся срубу, кладя руки на штурвал-прялку. А снаружи ревел и негодовал невидимый сотрудник ГАИ: