Последняя жертва Розы Ветров Ефремова Наталья

Неверный ход

– Там, снаружи, самая настоящая буря. Как же Стив вернется на остров? – спросила я после легкого обеда, состоявшего из холодной говядины, салата и домашнего хлеба.

Ричард не позволил мне подойти к раковине и мыл посуду сам, а я ждала его, глядя в окно на беснующиеся далеко внизу волны. Темно-серые воды залива вздымались и грозно рокотали.

– Гордон хорошо управляет катером. Он доберется, если только ничего не случится.

– А что может случиться?

– Например, может усилиться шторм, – ровным тоном пояснил Ричард, никак не реагируя на прозвучавшую в моем голосе тревогу, – и тогда навигация будет закрыта.

Мысль о том, что Стив не вернется, заставила меня неуютно поежиться.

– Такое часто бывает? Шторма у Розы Ветров?

– Да, в это время года довольно часто. Боюсь, сегодняшний будет тяжелым.

Ричард поставил последнюю тарелку в сушилку и повернулся ко мне.

– Вы говорили, что играете в шахматы. Не хотите составить мне компанию?

Я напряглась: мне в очередной раз показалось, что он придумывает нам занятия, словно опасается оставить меня одну. Или, что вероятнее и много хуже, просто вынуждает себя проявлять положенное радушие нежеланной гостье, волею случая оказавшейся в его доме без компании, на которую можно было переложить ответственность за ее досуг.

Ни тот, ни другой вариант оптимизма мне не добавил.

– Я довольно посредственный игрок.

– Дело не в победе как таковой. Партия с самим собой, конечно, развивает фантазию и оттачивает ум, но не позволяет получить истинное удовольствие от игры. Мы с вами об этом уже говорили, помните?

– Конечно, помню, – согласилась я, вставая из-за стола. – Что ж, если вы не боитесь соскучиться со мной, давайте сыграем.

– Нет, соскучиться с вами я не боюсь, – усмехнулся Ричард, пропуская меня вперед в гостиную. – Я играю в основном с Гордоном.

С Гордоном. Это многое объясняло.

Шахматная доска из какой-то ценной породы дерева заняла весь кофейный столик в гостиной.

– Черные или белые? – спросил Ричард, когда мы закончили расставлять фигуры, искусно выточенные из слоновой кости.

– Какая разница?

– Вы моя гостья, и я предоставляю вам право выбора.

– Что ж, поскольку партия наверняка будет короткой и мы поменяемся, давайте я сыграю белыми.

Ричард развернул доску, и я, не особо задумываясь, передвинула пешку с E2 на E4. Обычный ход. Я никогда не углублялась в стратегию, не умела просчитывать ходы и не пыталась предугадать следующий шаг противника, в роли которого обычно выступал папа. Правда, иногда это был Стив. Вот где он развлекался от души, устраивая показательные поддавки, за которые ему нередко доставалось, стоило мне понять, что он уступает нарочно.

Черная королевская пешка встала на Е5.

– Вы сказали, что играете с Гордоном. А Стив разве не составляет вам компанию, когда приезжает на остров? – спросила я, сходив конем на F3.

Ричард вслед за мной сделал то же самое – его конь оказался на C6 – и лишь после этого ответил:

– Юношами мы играли с ним, но шахматы ему быстро наскучили и разочаровали, что, в общем-то, неудивительно при его подвижности и живом характере.

– Да, на него это похоже.

Мой второй конь манил передвинуть его, но я предпочла ему слона.

– Он быстро увлекается и так же быстро теряет интерес, – без нотки осуждения произнес Ричард, просто констатируя очевидный факт. – Ему всегда было интересно все сразу и ничего конкретно. С детства он любил коллекционировать разные вещи, но охладевал к этому занятию, стоило ему собрать более десяти экземпляров.

Игнорируя мой несколько агрессивный ход, Ричард, в отличие от меня, продолжил дебют четырех коней. После этого мой второй конь все-таки сдвинулся с места и атаковал пешку.

– Сейчас он, кажется, собирает монеты.

– Да? – хмыкнул мой собеседник. – Что-то новенькое. А до этого были бирдекели. В прошлом году он скупал открытки с американскими автомобилями.

Я не удержалась от улыбки, представив Стива у газетного киоска.

– Я всегда поощрял его интересы, – продолжил Ричард, задумчиво глядя на доску. В его голосе прозвучали отеческие нотки. – Помню, как в школе он увлекся марками, и мне пришлось пожертвовать всеми конвертами из моей переписки.

Едва закончив фразу, он неожиданно сделал ход слоном, вместо очевидной и, в общем-то, естественной защиты подставив свою пешку под удар.

– Вы ходили в одну школу? – я не сумела скрыть удивления, вызванного странными действиями Ричарда, и он это заметил: уголки его рта удовлетворенно скривились.

Предложенную пешку я взяла конем.

– Нет, Стивен посещал закрытую частную школу в Катлере, а я занимался здесь, с отцом и преподавателями.

– Учителя приезжали на остров?

– Да, на выходные, как вы. Не хотите переиграть этот ход?

– Что? – мне не сразу удалось переключиться с разговора на доску.

– Вы сделали ошибку, которая может дорого вам обойтись.

– Разве? – что-то в его тоне меня насторожило, словно он говорил не об игре, а о чем-то другом.

О моем приезде на остров, например.

– Уверяю вас. И даю вам возможность изменить ситуацию.

– Нет, – тихо возразила я, – я ничего не хочу менять.

Ричард долго, не мигая, смотрел на меня. Я была почти уверена, что в это время он тоже думал не о шахматах.

– Хорошо, – наконец кивнул он. – Принято. В любом случае теперь вам это и не удастся.

У меня по спине пробежали мурашки. Сомневаться не приходилось: в его словах крылась явная угроза.

Взяв мою пешку, Ричард зачем-то подсунул мне слона:

– Шах королю. О чем мы с вами говорили?

– Об образовании.

– Верно. Мы оба окончили школу раньше сверстников.

– А потом? – я машинально вертела в руках маленькую черную фигурку. Пытаясь не терять нить игры, но все больше погружаясь в разговор, я никак не могла сообразить, что делает Ричард на доске. Преданный им слон заменил пешку в моих нервных пальцах. Правда, при этом белый король переместился с первой на вторую линию, но пока я не видела в этом ничего опасного.

– Что потом?

– Что было после школы?

– Неужели Стивен не рассказывал вам о себе? – поднял бровь Ричард. – На него это не похоже. Он выбрал Гарвард, а после закончил Северо-Восточный университет и обосновался в Портленде…

Усмехнувшись, он добавил:

– …исполнив тем самым свою заветную мечту сбежать с острова и ни от кого не зависеть. Шах королю.

Его конь встал на место моей пешки.

– Я спрашивала не о нем. О вас.

Про Стива мне было все известно, и меня вовсе не удивлял тот факт, что он, с его живой натурой и жаждой общения, тяготился жизнью на острове. Ричард – вот кто интересовал меня в первую очередь.

– Обо мне? – он будто бы удивился. – Я тоже учился в Гарварде. Это наша семейная традиция, которую начал отец. Получил степень по истории и вернулся сюда.

– Могу я спросить – почему?

– Роза Ветров – мой дом. История моей семьи. Моя собственная история, – просто ответил Ричард. – А вы?

– Что я?

– Раз уж мы говорим об образовании, расскажите, где учились вы. Но, может, перед этим вы сделаете ход? – он указал взглядом на доску.

– Неужели Стив не рассказывал вам обо мне? – повторила я недавний вопрос самого Ричарда, скопировав его интонацию, и мы рассмеялись.

Впервые за все время я услышала, как он смеется. Смех его оказался таким мелодичным, что мне захотелось услышать его снова.

– Рассказывал, – Ричард покачал головой, глядя на то, как я в два хода съела его коня. Сам он при этом лишь вывел из-под удара ферзя. – Он рассказывал о вас так много, что мне уже начало казаться, что я и сам знаком с вами. Шах королю.

– Что же он обо мне рассказывал? – спросила я, даже не пытаясь скрыть смущение.

Игра перешла на мое поле, причем во всех смыслах. Я наконец-то осознала, какая опасность грозит белому королю. И то, что разговор вдруг зашел обо мне, еще больше выбивало меня из колеи.

– Что вы похожи на сонного экзотического зверька, что вы любите чтение, что вы пахнете корицей…

– Довольно!

Я не знала, куда деться от охватившего меня смятения. Все это Стив не раз говорил и мне, но из уст Ричарда это звучало настолько… настолько по-другому, что я почувствовала, как краска заливает мои щеки.

– …однако про то, где вы учились, он мне не сообщал.

Я благодарно посмотрела на своего собеседника.

– Я окончила юридическую школу Университета штата Мэн, а потом по рекомендации одного из клиентов папы пришла работать в деловой женский журнал.

Не придумав ничего лучшего, я закрыла своего короля пешкой.

– Шах королю, – тут же отреагировал Ричард, как будто только этого и ждал. – Почему же вы не захотели работать вместе с отцом?

Я взяла черную пешку слоном.

Ричард повторил мой ход.

– Я не задумывалась об этом. Так сложилось, и меня все устраивает. Моя работа, круг общения, моя жизнь. По крайней мере, устраивало до недавнего времени.

– А теперь?

Я не поняла, к какому ответу подталкивал меня Ричард. Хотел ли он утешить меня или растормошить, как это пытался делать Стив? И я решила ответить ему то, что думала. Правду, на которую, скорее всего, он и рассчитывал:

– А теперь я ни в чем не уверена. Не знаю… Возможно, лучше было бы все забыть. По крайней мере, это проще.

– Проще – возможно, но не лучше, поверьте мне, Селена, – тихо проговорил Ричард. Отблески свечей превращали его болотные глаза в драгоценные камни, и я завороженно смотрела на золотистые искорки под его ресницами и слушала его голос. – И делать этого не нужно. Человек устроен таким непостижимым образом, что никогда не забывает плохое, а хорошие события стираются из памяти, растворяясь в потоке новых впечатлений, новых воспоминаний, таких же хороших или, наоборот, плохих.

Словно в тумане, я передвинула ферзя, предлагая Ричарду размен, но он, даже не опуская глаз, сходил слоном, которого я по инерции сняла с доски королем.

Я перестала делать вид, что слежу за игрой. Меня все больше охватывало необъяснимое чувство странной раздвоенности происходящего: словно партия шла сама по себе, а разговор – отдельно от нее. Как будто играли одни, а беседовали совершенно другие люди. И если Ричард-собеседник был приятным, внимательным и искренним, то Ричард-противник обескураживал меня своей беспощадностью и скрытностью. Впрочем, целиком сосредоточившись на первом, второго я уже не воспринимала.

Проследив за маневром черной пешки, которой Ричард поставил мне очередной шах, я, уже не думая, увела короля единственным возможным ходом.

Что он говорил мне до этого? Утешал меня, но мне казалось, что он имел в виду себя. И находился он сейчас будто бы не здесь – таким отстраненным стало его лицо.

– Радость от минуты счастья хранится в сердце во всей своей полноте совсем недолго: она неизбежно блекнет, а потом забывается совсем. Но память обладает жестоким для человека свойством, подчас разрушающим душу изнутри: горестные, тяжелые воспоминания не исчезают из нее с течением времени, не меркнут, оставляя за собой шлейф печали и разочарования, что было бы в какой-то степени спасением. Нет, они пульсируют с той же четкостью и ранящей ясностью, как будто все происходит здесь и сейчас. И вновь от страдания перехватывает дыхание, и прошлое давит на виски своими беспощадными ледяными пальцами, и душу разъедает одно желание: забыть. Забыть то, что не дает покоя, что заставляет вздрагивать каждый раз, когда из глубин души, темных и неизведанных, поднимаются воспоминания о прошлых ошибках и потерях. Их не стереть из памяти, их не вернуть к жизни, чтобы исправить. Они всегда с тобой, твои потери, твои спутники в час одиночества. Они оставляют на сердце незаживающие раны, в глазах – темные блики тоски, а на лице – горестные морщины.

В камине громко треснуло полено, и Ричард моргнул, словно стряхивая с себя оцепенение.

– Простите, мне кажется, я заговорился.

– Нет, напротив, я вас внимательно слушаю.

– Не буду утомлять вас дальнейшими рассуждениями. Я всего лишь хотел сказать, что забыть прошлое – не выход. Потому что не помнить – это не жить вообще.

Не жить вообще… Что же, в таком случае, делала я на протяжении последнего месяца?

– Нужно жить, Селена, – голос Ричарда прошелестел, словно издалека.

Я думала о нем и о том, что он хотел сказать. Меня не покидало ощущение, что он убеждал не только меня, но и себя тоже.

– А вам… вам не одиноко здесь? – неожиданно спросила я, сама немало удивленная вопросом, слетевшим с моих губ. Наверное, на меня так подействовали его слова.

Шахматы были забыты.

Едва улыбнувшись, Ричард отрицательно покачал головой:

– Нет. Мне не одиноко. Развлечений здесь, конечно, немного. В хорошую погоду – прогулки, в дурную – домашний арест и занятия, которые меня увлекают и заполняют мое время. А вы что думаете об этом?

– Я не стремлюсь к развлечениям, – ответила я, абсолютно не лукавя.

– Но вы живете в большом городе, где для этого столько прекрасных возможностей. Вам это нравится?

– И да, и нет. С одной стороны, я уверена, что, будь у меня квартира где-нибудь в центре, с окнами на стену соседнего офисного здания, мне не хватало бы зелени и простора. Но живя, скажем, на ферме, я тосковала бы по городскому укладу жизни. Парадоксально, конечно. Однако если проанализировать, то мне по душе небольшие города. С иллюзией столичной жизни и патриархальным укладом провинции.

– …где царит тишина, и нет городского шума, рекламных огней, сирен и всего прочего, что воспринимается нормально, когда ты находишься внутри всего этого, и кажется таким далеким и неестественным, когда ты стоишь в лесу под деревьями и смотришь на воду.

Затаив дыхание, я ждала продолжения, но оно не последовало. Вместо этого Ричард вновь перевел разговор на меня:

– Насколько мне известно от Стивена, вы сами предпочитаете уединение, отклоняете его приглашения на вечеринки и в клубы. И потом, не далее как позавчера вы встали на защиту замкнутого образа жизни, когда брат по обыкновению подшучивал надо мной. Разве нет?

– Да, но… все-таки мы с отцом живем… жили в городе, у нас есть… были соседи, пусть и немногочисленные. Одиночество наше… мое… хорошо тем, что оно может кончиться в любой момент, что оно, по сути, иллюзорно, ведь я знаю, что меня окружают люди. Мы… я… ведь не одна, если подумать.

Я окончательно запуталась во временах и числах и умолкла. Нелегко перестроиться на восприятие действительности только от своего лица, если привыкла чувствовать мир вдвоем, вместе с близким человеком. А когда он уходит, еще долго ошибаешься подобным образом, подсознательно сопротивляясь неизбежным изменениям.

– Вам нравится ваша жизнь?

– Да. Другая мне не нужна. Правда, иногда кажется, что моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе… – я зябко поежилась, несмотря на то что в комнате было тепло. – Достаточно, скажем, было открыть другую дверь или взять с полки другую книгу. А может, мне стоило заняться чем-то совсем иным: не работать в редакции, а писать музыку, например, или преподавать в школе математику. Кто знает? Такая неопределенность и неуверенность в однажды сделанном выборе угнетает, когда начинаешь об этом задумываться. Та ли я на самом деле, кем должна была стать? Может, пока еще есть время, стоит многое пересмотреть и начать все заново? Попробовать переехать жить в другое место, покончить с уединением, завести многочисленные знакомства, заняться благотворительностью. Я не знаю… Вдруг этим решительным шагом я нарушу равновесие? А если ничего не должно меняться, отчего тогда так порой тоскливо и неуютно, словно я живу чужой, не своей жизнью?

Я взглянула на Ричарда так жадно, словно он был единственным человеком, способным помочь мне разобраться в себе.

Он откликнулся не сразу:

– Вы затронули тему, которая волнует и меня, да, наверное, и каждого здравомыслящего человека. Кто может с уверенностью сказать, что постиг смысл своего существования и избрал единственный верный путь? Хотя… Вы не пробовали взглянуть на это с другой точки зрения? Только представьте: вам точно известно, что вы на своем месте и с уверенностью можете сказать, что случится, скажем, через год. Вся жизнь, как на ладони, все предопределено и от этого вы чувствуете себя безвольной игрушкой в руках судьбы. У вас нет выбора. Только тот, который предназначен вам свыше. Вы точно знаете, что это ваша судьба, но свободной себя не ощущаете. Что нового и неизведанного ждет вас за поворотом? Ничего. Тогда зачем жить?

Это вечные вопросы бытия, Селена. Я склонен думать, что Прометей был глубоко прав, когда лишил людей дара предвидения. Это не дар, а проклятие, тяжелый груз, который по силам только богам, а не простым смертным. Нельзя наверняка знать свое предназначение, нельзя до конца быть уверенным ни в чем, иначе мы перестанем быть людьми. Есть особая прелесть в хрупком существовании человеческой души и в том, как мы балансируем на грани мига и вечности, догадки и мудрости.

– А вы? Разве вы не уверены в своем выборе?

– Нет.

– Неужели? Вы производите впечатление человека, который нашел свою судьбу и управляет своей жизнью.

– Разве? – Ричард недоуменно взглянул на меня. – Признаюсь, сейчас вы меня поразили.

– При общении с вами кажется, что вы полностью удовлетворены действительностью, обрели себя в своих занятиях и уединении.

– Хотел бы я подтвердить ваши предположения, но не могу.

– Отчего?

– У меня есть причины сомневаться в своем образе жизни. Но нет причин взять и все изменить. Вот он, тот призрачный баланс, о котором я говорил только что.

Мы замолчали. Тишина сближала нас, и я поймала себя на мысли, что думаю не о Стиве, о котором мне следовало беспокоиться в данный момент, а о Ричарде.

Как просто и разумно он все объяснял! Как верно давал ответы на мои вопросы, спутавшиеся в комок противоречий, так долго мучивших меня!

Да, в жизни, как и в шахматах, есть свои неожиданные повороты и ходы. И если может ошибаться судьба, тогда что говорить об ошибках человеческих, о собственных заблуждениях и неверных решениях, приводящих к последствиям, ценой которых может стать вся твоя жизнь? А порой и не только твоя…

Но кто мне сможет ответить, правильно ли я поступаю, когда не захожу в комнату папы, не навещаю его на кладбище? Или когда отказываюсь принять Стива и выйти за него замуж?

Или взять хотя бы вот такой до невозможности простой вопрос: следовало ли мне приезжать на Розу Ветров?

Стоило мне об этом подумать, как Ричард отрицательно качнул головой. Или мне показалось? Протянув руку, он вдруг коснулся моих пальцев, в которых все еще был зажат слон, и произнес:

– Разве я не предупреждал вас о том, что вы совершили ошибку?

– Какую ошибку? – чувствуя приближающийся приступ паники, я бессмысленно взглянула на черного ферзя, не понимая, что происходит и о чем говорит Ричард.

– Вы проиграли, Селена. Вам мат.

Воздух вибрировал от его тихого голоса Глядя в загадочные болотные глаза, я почувствовала, что вокруг меня все начинает кружиться.

И в это мгновение тишину гостиной расколол телефонный звонок.

Узкий круг

– Они не вернутся.

– Что вы сказали?

– Келлеры сегодня не вернутся на остров, – Ричард, нахмурившись, смотрел на телефонную трубку, которую почему-то все еще держал в руке.

Под предлогом того, что нужно собрать шахматные фигурки, а на самом деле, чтобы побороть страх, вызванный неоднозначным предупреждением, я задержалась в гостиной и поэтому застала лишь окончание разговора: стоя спиной к двери, Ричард повторял услышанную метеосводку. Что-то о штормовом ветре, надвигающемся грозовом фронте и предписании всем судам вернуться в Торнвилль.

– Из-за шторма?

– В том числе.

Его голос мне не понравился.

– Ричард, что случилось?

– У Марии сердечный приступ. Пока ей не станет легче, Гордон будет ухаживать за ней в больнице.

– Боже мой! А Стив?

Прежде чем Ричард ответил мне, в голове у меня прозвучал голос Стива: «Я встану за руль этой чертовой посудины только под страхом смерти или еще чего похуже». Он не преувеличивал, когда говорил, что не умеет пользоваться компасом и сходит с ума от мысли оказаться одному на воде.

А это означало только одно.

– Стивен не доберется до Розы Ветров. По крайней мере, сегодня. Навигация закрыта.

– Вы можете связаться с ним?

Ричард отрицательно покачал головой.

– Почему?

– Телефонная линия повреждена. Я даже не смог закончить разговор с Гордоном. Теперь у нас нет никакой связи с берегом.

Ясно. Сотовые же здесь не работают!

Ричард наконец вернул трубку на место.

– Боюсь, мы с вами будем ужинать в компании друг друга.

Если я и почувствовала разочарование, то оно коснулось моего сознания легкой, еле заметной дымкой. Выходит, мы остаемся с Ричардом вдвоем еще как минимум на ночь.

Мне было очень жалко Марию, но с ней Гордон, и она под присмотром врачей, а Стив один не сможет добраться до острова, тем более в такой шторм. Значит, они все в безопасности на берегу. Это самое главное.

Я хотела переодеться к ужину, но, увидев себя в зеркале, которое занимало в холле целую стену от пола до потолка, вполне удовлетворилась своим внешним видом. Зеленое платье из тонкой шерсти с небольшим вырезом и рукавами в три четверти, кожаный поясок в тон закрытым коричневым туфлям. Карманы, скрытые в боковых швах. Просто и элегантно.

Это платье папа подарил мне на день рождения в прошлом марте. Помню, я сразу надела его, и мы поехали ужинать в «Касл». Случайно или нет, но сегодня утром Ричард принес мне именно его. Мое любимое.

Я не хотела заходить в свою спальню, но мне нужно было взять из ящика приготовленный подарок. Что ж, в любом случае рано или поздно придется переступить порог этой комнаты, хотя, признаюсь, я все-таки смалодушничала и попросила Ричарда проводить меня.

Он ждал у двери, пока я искала коробочку и прятала ее в карман, старательно отворачиваясь от ванной. Я еще не думала о том, где проведу сегодняшнюю ночь, но точно не здесь. Возможно, лучшим выходом будет переночевать в комнате Стива.

Мы решили накрыть стол в гостиной. Ничего особенного: сырное ассорти, фрукты и бутылка вина. Ричард зажег свечи, два канделябра на каминной полке и еще три напольных в углах комнаты.

Когда все приготовления были закончены, часы пробили восемь. Я задернула шторы, и в гостиной сразу стало намного тише. Деревья за окном скрипели и стонали от ветра, завывающего в каминных трубах. Где-то далеко внизу океан остервенело бился о скалы. Но здесь, у огня, рядом с Ричардом, мне было спокойно и тепло.

Вино в моем бокале сияло, как расплавленное солнце. После первого тоста тонкий хрустальный звон растекся по комнате, и я почувствовала укол совести – с нами должен быть Стив. И Мария, и Гордон. Но Келлеры в больнице, а мой друг? Где он сейчас? Задержался в Портленде? Изнывает от бездействия в гостинице Торнвилля? Или мчится по залитому водой шоссе?

Лучше бы он остался дома. Тогда за него не пришлось бы переживать.

Взглянув на Ричарда, я увидела, как внимательно он на меня смотрит.

– Должно быть, вам странно праздновать день рождения вот так?

– Как?

– В узком кругу.

Настолько узком, что в этот раз он ограничился для именинника одним, почти незнакомым человеком. Мною. Не знаю, как он, но я бы точно чувствовала себя, мягко говоря, не в своей тарелке.