Владыка Асгарда Шведов Сергей
– Тем, что не дал мне, дочери царя альвов Эльмира, вечной молодости и красоты.
– Так вот чем прельстил тебя в свое время рахман Коломан, – трескуче засмеялся Студень.
– Он обещал тебе бессмертие.
– Да, он обещал мне это, но я не захотела принять вечность из его рук, – зло бросила Турица.
– Почему? – резко оборвал смех Студень.
– Потому что он был умнее и сильнее меня, – спокойно отозвалась Турица. – И при нем я всегда была бы только второй.
– Я, кажется, понял, – холодно произнес Студень. – Ты хочешь стать Великой Матерью нового мира, и вместе с Деваной и Мораной создать новую триаду. Морана будет богиней смерти, Девана – богиней плодородия. Непонятно только, какую роль в этой божественной мистерии ты отводишь мне?
– Роль Создателя, сын мой. Ты станешь мужем двух богинь, Мораны и Деваны. Именно ты дашь законы новому миру, взамен давно обветшавших заветов бога Рода.
– И по этим законам миром Яви будут управлять женщины, а не мужчины? – спросил Студень.
– Так уже было когда-то, – спокойно ответила Турица. – И люди не зря прозвали тот век золотым.
– А если я откажусь?
– В таком случае, ты так и останешься демоном, Студень. Жалким рабом старого Вия, впадающего в маразм. Ибо тому, кто не хочет идти путем бога, не суждено остаться человеком.
– Ты умеешь убеждать, матушка, – вздохнул Студень. – Но ведь у богинь уже есть мужья? – Это еще не богини, сын мой, а всего лишь их земные воплощения. Они оболочки, пусть и обладающие магическим даром. Истинным богиням еще предстоит с нашей помощью прийти в мир Яви, чтобы слиться с тобой в божественном экстазе.
– Меня раздражает Божидар, – прошипел Студень.
– Он никогда не покинет замок Оскол, а Девана, не станет долго оплакивать того, кто недостоин ее любви. Впрочем, зачем тебе жалкая копия, если ты будешь обладать самой богиней.
– Хорошо, – сказал Студень. – Ты убедила меня, матушка.
– Я рада, что мы договорились, сын мой, а теперь иди, мне предстоит нелегкий разговор с Мораной. Эта девчонка порой раздражает меня своим упрямством, и я почти жалею, что помогла Горгоне зачать ее.
– Но ведь она родила ее от Семаргла?
– Пусть думает так, – засмеялась Турица, – но истину знаю только я. От Семаргла рождена другая, та что ныне обитает в мире Прави, а этой отца выбрала я.
Божидару очень хотелось услышать, о чем старая колдунья будет говорить с царицей ночи, но Ермень властно взял витязя за руку и вывел его из комнаты в коридор.
– Тебе лучше этого не знать, – сказал боярин едва слышно.
– Выходит, меня убьют? – спросил Божидар.
– Не раньше, чем Турица закончит свой разговор с Мораной. Время для бегства у тебя еще есть.
– Я не могу бросить здесь своих людей, – возразил Божидар.
– Твои мечники ждут нас у подземного входа, – шепнул витязю Ермень. – Бегите в Бранибор к Яртуру, а уж каган сам решит, как распорядиться полученными от вас сведениями.
А ты, боярин? – спросил Божидар.
Я останусь с ней до конца, – вздохнул Ермень. – Мне уже нечего терять в этой жизни. Несчастный Студень, она погубит и его, и себя, и всех нас. Будь проклят тот день, когда царь Эльмир прельстился красотой одной ее матери.
Глава 9
Князья
Бутуй пять дней безвылазно просидел в усадьбе боярина Бренко, глуша страх вином и слушая новые откровения хозяина. Сам незадачливый маг довольно быстро оправился от испуга, сказалась, видимо, привычка общаться с нечистой силой. Именно от Бренко Бутуй узнал о смерти Слепого Бера, и почему-то в этот раз сразу поверил безумному боярину на слово. Коломан прожил довольно долгую, по человеческим меркам, жизнь, и начудил в этой жизни немало. Бутуй даже не сразу сообразил, каким словом, добрым или недобрым, помянуть ушедшего в мир иной рахмана. Пораскинув умом, он пришел к выводу, что в данном случае лучше промолчать. Смерть Слепого Бера вконец запутала и без того непростую ситуацию. В Расене и Асгарде, если верить слугам боярина Бренко, воцарился полный хаос. По городу ходили такие жуткие слухи и пророчества, что у боярина Бутуя остатки волос на голове вставали дыбом, и он никак не мог набраться мужества, чтобы наведаться в Расену и самому разобраться во всем происходящем. Пить боярину уже надоело, и он помимо своей воли стал прислушиваться к бормотаниям сумасшедшего мага, который буквально утопал в клубах сизого дыма, с шипением вырывавшихся из многочисленных сосудов. Что, собственно, собирался Бренко выловить в этом дыму, Бутуй не знал, однако сам он, надышавшись поневоле отравленных паров, вдруг совершенно отчетливо увидел витязя Шемякича, неведомыми путями проникшего в комнату.
– Изыди, – попробовал отмахнуться от назойливого призрака Бутуй, но тот, как ни в чем не бывало, присел к столу, налил себе из кувшина в кубок вина и даже поприветствовал вконец очумевшего боярина.
– Твое здоровье, благородный Бутуй.
– И тебе не хворать, – откликнулся на пожелание друда потрясенный ас.
– Яртур рассчитывает на тебя, боярин.
– Всегда готов услужить кагану, – сказал Бутуй и закашлялся, поперхнувшись вином.
– В таком случае, ты должен свести меня с княгиней Лелей.
– А разве она в Расене? – удивился боярин.
– По нашим сведениям – да.
И только тут до боярина Бутуя дошло, что перед ним совсем не призрак, а самый что ни на есть натуральный друд во плоти. И что пришел Шемякич в дом Бренко самым обычным путем, переступив через порог. С души боярина Бутуя словно камень свалился, и он, ни секунды не медля, вывалил на голову слегка опешившего витязя все, что пережил и передумал за последние дни.
– Значит, боярин Влад умер, – покачал седеющей головой Шемякич.
– Врагу такой смерти не пожелал бы, – неожиданно даже для себя всхлипнул Бутуй.
– А боярин Синегуб?
– Этот от великого страха распахнул ворота Асгарда перед чужаками, предав и племя, его породившее, и бога Перуна. – А что стало с князем Гостевидом?
– Да какой он князь, – обреченно махнул рукой Бутуй. – Беспутный мальчишка, сбитый с толку родным дядькой.
– Тебе, Бутуй, следует повидаться с Синегубом. Боярин, надо полагать, уже вошел в разум после пережитого и, возможно, захочет искупить свою вину перед каганом.
– Боюсь я соваться в Расену, – вздохнул Бутуй. – Вдруг опознают?
Заговорщикам сейчас не до тебя, – усмехнулся Шемякич. – Они власть делят.
Бутуй не был уверен, что его поездка в Расену пройдет столь уж гладко, однако сидеть безвылазно в усадьбе боярина Бренко ему уже изрядно надоело. Кроме всего прочего, Бутуя разбирало любопытство. Он никак не мог взять в толк, чего хотят князь Хорс и темник Хмара, затеявшие на земле асов весь этот кровавый хоровод. И что нужно в Расене княгине Леле, которая если верить Шемякичу уже вернулась в город, ставший для нее почти родным.
От боярина Синегуба, еще недавно ражего и уверенного в себе мужчины, осталась одна тень. И когда эта тень попыталась подняться с лавки навстречу гостю, Бутуй в испуге замахал руками:
– Сиди, боярин, чего уж там.
Бутуй въехал в город на исходе дня. Никто не остановил боярина ни в воротах, ни на улицах города. Похоже, Шемякич был прав, победителям было сейчас не до асов, каждый из них рассчитывал завладеть куском пожирней и с ненавистью поглядывал на недавних союзников. А победителей, между прочим, становилось все больше. К Хорсу и Хмаре добавились князь Волох и царь Таксак, уже вступившие в город в сопровождении многочисленных мечников. Боярин Бутуй, проезжая по узким улочкам Расены, успел вдоволь налюбоваться и берами, и сарматами, и сколотами, выжидавшими подходящий момент, чтобы вцепиться в горло друг другу.
– А что слышно о витязях Асгарда? – спросил Бутуй у Синегуба.
– От воевод Люта и Гнеуса пока нет вестей. По слухам, сарматы Таксака и беры Волоха окружили наши приграничные крепости и пытаются вступить с витязями в переговоры.
– А из волхвов Перуна никто не уцелел?
– Пока их не слышно и не видно, – вздохнул Синегуб. – Зато Расену заполонили ведуньи Деваны. Говорят даже, что и сама богиня сейчас находится в Асии. Я спросил об этом у воеводы Стемира, но волкодлак только усмехнулся в усы.
– А что стало с Гостевидом?
– Гостевид убит темником Хмарой прямо на ложе княгини Олены. Теперь несчастная дочь князя Родегаста ищет защиты у княгини Лели от гнева мстительного орлана.
– А где остановилась княгиня Леля?
– В твоем доме, боярин, – усмехнулся Синегуб. – И царь Таксак с нею.
– А храм Ярилы не пострадал? – спросил Бутуй.
– Пока нет, – покачал головой Синегуб. – Волхвов Ярилы взял под свою защиту князь Хорс, объявив бога плодородия юным воплощением Даджбога. С этим, естественно, не согласились ни беры, ни сарматы, считающие Ярилу воплощением Велеса. Кроме того, Хорс рассорился с ведуньями Деваны, требующими сравнять с землей все храмы прежних богов во славу своей богини.
– А зачем Хорсу понадобились волхвы Ярилы? – удивился Бутуй.
– Так ведь должен же кто-то объявить его владыкой Асгарда, – скривился Синегуб. – У Хорса в руках замок, его поддерживают асские бояре и мечники, вставшие на сторону сколотов. В конце концов, лучше поклониться Яриле, чем волкодлачке из Муромских лесов.
Выпалив последние слова, Синегуб спохватился и затравлено огляделся по сторонам. Судя по всему, опасался гнева богини, которую невзначай обозвал волкодлачкой. Боярин был настолько запуган и сбит с толку, что боялся даже собственной тени.
– Ты себе не представляешь, что мне довелось пережить, – тихо произнес Синегуб.
– А боярину Владу, выходит, повезло больше? – брезгливо бросил Бутуй.
– Ты их бойся, – зашептал Синегуб, не расслышавший, похоже, вопроса соседа.
– Кого их?
– Княгиню Лелю и княжну Злату. Они владеют сердцами мужчин, и управляют ими по своей прихоти.
Стар я уже, Синегуб, чтобы бояться бабьих чар, – засмеялся Бутуй.
А я, по-твоему, отрок, – зло выдохнул Синегуб. – Помяни мое слово, боярин. Мы утонем в крови по их милости. Эти ни перед чем не остановятся. Царь Таксак и князь Хорс пляшут под их дудку, сами того не понимая. Волох пока держится, но его разумения не хватит, чтобы остановить безумцев. – Чего они хотят? – насторожился Бутуй.
– Уничтожить всех сильных мужей в Скифии, чтобы раз и навсегда покончить с войнами и усобицами. Так мне сказала княжна Злата.
– Дочь Велемудра умом никогда не блистала, – холодно заметил Бутуй. – А тебе, боярин, самая пора задуматься о своей судьбе. Крови на тебе столько, что враз не отмоешься. – Я свой выбор сделал, – дернул отвисшей щекой Синегуб. – И от слова, данного богини Деване, не отступлю.
Князь Волох терял терпение. Из Себерии шли дурные вести. Каган Яртур, о котором больше месяца не было ни слуху, ни духу, вдруг неожиданно вынырнул из небытия и прибрал к рукам город Бранибор. Эту печальную весть привез князю боярин Ермень, нежданно объявившийся в Расене в самый разгар споров между мятежными князьями. Волоха слегка удивило, что его двоюродный брат, проделавший столь долгий путь от Себерии до Асии, смотрится если не соколом, то, во всяком случае, не мокрой вороной.
– Путь по воздуху короче, чем по земле, – загадочно проговорил Ермень.
– Так ведь грифон моей матушки сдох, – удивился Волох.
– Зато гарпии полны сил и готовы обрушиться на Асию всей своей мощью.
– Вот оно как! – протянул Волох.
– Тебе следует поторопиться, князь, – прошептал Ермень, косо поглядывая на дверь. – Если Асгард не обретет своего владыку в ближайшие дни, то Яртур, получив поддержку от воевод Гнеуса и Люта, вновь подгребет Асию под свою руку.
– По-твоему, я должен отдать Асгард дураку Таксаку? – нахмурился Волох.
– У этого дурака под рукой сорок тысяч мечников-сарматов.
– Так ведь и княжич Хорс не сирота, – рассердился князь.
– Раньше надо было думать, Волох, – зло процедил сквозь зубы Ермень. – Еще до того, как ты обратился за помощью к Деване.
– А как ты думаешь, боярин, она действительно бессмертна?
– Откуда же мне знать, – вздохнул Ермень. – Твоя мать, княгиня Турица, считает, что ты должен помочь Деване и Леле унять князя Хорса.
– А как считаешь ты?
– Беги отсюда, Волох, и как можно дальше, – пристально глянул в глаза брата Ермень. – Если замыслы княгини Турицы сбудутся, то в Скифии многим не поздоровится. – Значит, я был прав! – засмеялся Волох. – Это она породила Морану, подослав к прикованной Горгоне демона ночи. Проклятая колдунья. Мне повезло с родителями Ермень, эти люди стоили друг друга. И я почти жалею, что когда-то, очень давно, встал на сторону матери, а не отца.
– Здесь в Расене, есть еще один человек, готовый повторить твою ошибку.
– Ты имеешь в виду Мортимира? – насторожился Волох.
– Да, – кивнул головой Ермень. – Он здесь.
– В таком случае, ты прав, боярин, – задумчиво проговорил Волох. – Мне надо спешить. Ермень проводил глазами двоюродного брата и потянулся к кувшину с вином. Возможно, боярину следовало рассказать Волоху всю правду о замысле его матери. Но Ермень не был уверен, что князь сохранит их разговор в тайне от княгини Турицы. А гнева тетки, и без того уже заподозрившей племянника в двурушничестве, боярин боялся до икоты. Дочь альва Эльмира обладала куда большим могуществом, чем Ермень до сих пор предполагал. Если кто-то и мог противостоять Турице в этом мире, то только ее внук Яртур, на которого боярин и решил сделать свою последнюю ставку.
Княгиня Леля глянула на вошедшего Волоха с большим подозрением. Видимо решила, что дядька вновь станет вилять и пятится, боясь принять самое, пожалуй, трудное в своей жизни решение. Однако Волох с порога опроверг это нелестное мнение о себе, произнеся именно те слова, которые ведунья Деваны ждала от него все последние дни:
– Нам надо выманить Хорса из Асгарда, если не сегодня, так завтра.
– Ты решил поддержать Таксака?
– А у тебя есть другой претендент на булаву, княгиня? – пристально глянул на Лелю Волох.
На лицо дочери князя Авсеня набежала тень, из чего Волох заключил, что витязь Мортимир уже успел повидаться с матерью. Тем не менее, княгиня солгала своему союзнику:
– Нет. Владыкой Асгарда станет мой муж, князь Таксак.
– Ты уверена, что сумеешь удержать его в своей воле? – спросил княгиню Волох.
– Не сомневайся в этом, дядя! – гордо вскинула голову княгиня.
Собственно, Волох и не сомневался. Князь Таксак был обречен с того самого дня, когда позволил чувствам возобладать над разумом. Его, возможно, могли бы остановить ближние беки, но самые мудрые из них сложили свои головы в Биармии, а те, что сейчас окружали Таксака, думали больше о сокровищнице Асгарда, чем о благополучии своего царя и своей земли. Волоху ничего другого не оставалось, как признать очевидное: горячая кровь княгини Турицы не остыла в жилах ее внучки. Княгиня Леля была столь же властолюбива и своенравна, как и все потомки Слепого Бера и его красавицы жены. И жалости к людям в ней было не больше, чем в князе Волохе.
– Скажи сармату, что я не собираюсь таскать для него каштаны из огня, хотя обязательно приду ему на помощь, если сколоты станут брать над ним верх.
– Я привлеку в поддержку Таксаку орланов Хмары, – успокоила дядю Леля.
– И гордый орлан согласится плясать под твою дудку? – усомнился Волох.
– Согласится, если я отдам ему Олену.
– Не лучше ли призвать на помощь сарматов, которые сейчас стерегут витязей на границе? – Во-первых, у нас нет времени, во-вторых, переброску большого количества людей нельзя сохранить в тайне. Князь Хорс обязательно узнает об этом и примет все необходимые меры.
Волох вынужден был согласиться с княгиней. Впрочем, если орланы и волкодлаки поддержат Таксака, то под рукой у царя Сарматии будет шесть тысяч мечников, что обеспечит ему двойное превосходство над сколотами. При таком раскладе очень трудно будет проиграть. А если учесть, что на помощь Таксаку готовы будут прийти беры Волоха, то у князя Хорса не будет шансов уцелеть в этой бойне.
– Я прошу тебя, дядя, тайно съездить в Асгард вместе с боярином Синегубом и уговорить Хорса, принять булаву из рук волхвов в храме Ярилы.
– А что я получу в уплату за риск и старание? – спросил с усмешкой Волох.
– Ты получишь Себерию, Биармию, и Орланию, князь.
– Вот даже как? – вскинул правую бровь Волох. – А что на это скажет темник Хмара? – Он ничего не скажет.
– Почему?
– Потому что мертвые не разговаривают, – спокойно отозвалась Леля. – Если Хмара не погибнет в схватке со сколотами, то его отравит княгиня Олена, считающая орлана виновником своих бед.
Какое счастье, что князь Волох не женат. И дочерей у него тоже нет. А своих любовниц он держит на коротком поводке, вытряхивая из их утроб недозревшие плоды. И дело здесь не только в проклятии, наложенном Вием на род Слепого Бера, но и в осторожности, присущей Волоху от рождения. Он сам предал отца, а потому и не мог рассчитывать на благородство своих детей.
На пути к счастью у нас останется только одно препятствие, дорогая Леля, – вздохнул Волох. – Я имею в виду Яртура.
– Оставь его мне, – холодно сказала княгиня. – Участь кагана уже решена. Такова воля Деваны и моя.
– Я никогда не верил женщинам, – покачал головой Волох. – Но в данном случае, я умолкаю.
Смерть Яртура очень сильно облегчила бы Волоху жизнь. Вот только убивать его своими руками князю не хотелось. Он питал слабость к сыну, и ничего не мог с этим поделать. Он любил его почти так же, как и ненавидел. Спасать Яртура от сумасшедших баб Волох не собирался, но сам даже пальцем бы не пошевелил, чтобы помочь им справиться с самым страшным своим врагов. Он уже однажды стрелял в Яртура в замке Бранибор и промахнулся. Точнее, намеренно послал стрелу в грудь, прикрытую доспехами. А среди лучников князя Волоха не нашлось человека, сумевшего бестрепетной рукой всадить стрелу в голову кагана. Остается надеяться, что женщины окажутся удачливее и решительнее мужчин.
Боярин Синегуб уже поджидал Волоха во дворе усадьбы боярина Бутуя. На исхудавшем лице немолодого аса блуждала странная улыбка. Князь не понял, чему радуется этот человек, а потому насторожился. Именно боярин Синегуб открыл ворота замка Асгард сколотам Хорса и тем погубил князя Гостевида и ближних к нему людей. Теперь он собирался предать и князя Сколотии с такой же легкостью, с какой предал прежних своих друзей.
– Ты можешь на меня положиться, князь, – глухо сказал Синегуб. – Я никогда не нарушу слова, данного богине Деване. Моя душа принадлежит ей.
Волох в ответ только плечами пожал. Ему не волновали ни сам Синегуб, ни его душа. Если волкодлачка Девану сумела так околдовать асского боярина, что он почти начисто лишился разума, то честь ей за это и хвала. Волох готов был принять помощь из любого источника, в том числе и черного, только бы достичь поставленной цели.
Князь Хорс гостей не ждал, но встретил их с отменной вежливостью, свойственной всем сколотам. Волох смотрел на своего старого союзника почти с сожалением. Разумом Хорс далеко превосходил Таксака, но властолюбие погубило и его. А ведь Волох не раз намекал князю, что булава владыки Асгарда слишком тяжела для руки сколота. Однако самоуверенный Хорс сам шел в силки, расставленные для него княжной Златой. Дочь Велемудра сидела здесь же за княжьим столом, словно знатный муж, призванный для совета. Волох эту хитрую женку и близко бы к себе не подпустил, но у Хорса, видимо, на этот счет было свое мнение.
– Кудесник Ярилы Изогаст готов взять на себя тяжкое бремя выбора, – сказал Волох, принимая из рук княжны Златы здравный кубок. Вообще-то Злата не была женой Хорса и потчевать гостя, да еще в чужом доме, не имела права, но Волоху сейчас было не до соблюдения дедовских обычаев. Слишком многое стояло на кону.
– Надо решаться, князь Хорс, – горячо поддержал Волоха боярин Синегуб. – По Расене идет слух, что каган Яртур собирает рать, чтобы двинуть ее в пределы Асии. Безвластие в таком положении смерти подобно.
– А как же царь Таксак? – подозрительно глянул Хорс на Синегуба.
– Обряд волхвы будут вершить ночью, – понизил голос почти до шепота асский боярин. – Никто ничего не заподозрит. Храм Ярилы охраняют твои сколоты, надо только увеличить их число до разумных пределов. А ближние подступы прикроют орланы Хмары и беры князя Волоха.
– А с чего это темник решил мне помочь?
– Он рассчитывает, что ты поможешь ему вырвать из рук ведуний Деваны княгиню Олену. – Не бывать этому, – поднялась из-за стола разгневанная Злата. – Только волю дочери Перуна отныне будет вершится суд в этой земле.
Волох поморщился:
– Эту женку запри в клеть и приставь к двери мечников, не склонных к загулу. Игры закончились, Хорс. Мы не можем допустить, чтобы бабы правили землями Великой Скифии. Не нам, простым смертным, судить, чьим воплощением является Ярила, Велеса или Даджбога. Пусть боги разбираются сами. Но если асские старейшины решили, что лучше тебя князя им не найти, значит, так тому и быть. Таксаку придется смириться с решением волхвов. – А если не смирится?
– Тогда собственные беки поднимут его на копья, – усмехнулся Волох. – Зачем сарматам на престоле царь, пляшущий под дудку волкодлачки.
Осторожный Хорс сделал все от него зависящее, чтобы самый важный в его жизни обряд прошел без сучка, без задоринки. Храм Ярилы был окружен тройным кольцом из мечников, а священную рощу заполнили беры и орланы, коих сколоты числили своими союзниками. Князя Хорса сопровождали не только сколотские, но и асские бояре во главе с Синегубом. Свита была многочисленной, что, безусловно, подчеркивало торжественность момента. Кудесник Ярилы Изогаст вышел навстречу будущему владыке Асгарда в сопровождении седобородых старцев. Один из волхвов держал в руках булаву, усыпанную драгоценными камнями. Правда, передавать ее в руки Хорса он не торопился. Прежде чем стать полновластным хозяином Асии сыну князя Авсеня предстояло пройти обряд очищения и величания. Ибо достойным столь блестящей судьбы его мог признать только бог. И пусть в данном случае, это был не Перун, а Ярила, священной сути обряда это не меняло. В конце концов, не важно из чьих уст прозвучит божественное слово, важно, чтобы его провозгласил один из владык мира Прави. Эта речь, торжественно произнесенная кудесником Изогастом, была встречена гулом одобрения старейшин, спешившихся у ворот храма.
– А ты разве не войдешь в храм? – оглянулся Хорс на Волоха.
– Для тебя лучше, если в святилище будет только один князь, чтобы потом не возникло кривотолков, – усмехнулся Волох. – Я постерегу вход.
Хорс, увлеченный боярами под своды храма, успел все-таки бросить озабоченный взгляд на вождя беров, но Волох успокаивающе помахал ему рукой.
– Все готово, – шепнул князю Себерии на ухо подъехавший Ермень. – Я отвел наших мечников, дабы дать дорогу сарматам.
– В таком случае, нам с тобой следует убраться отсюда и как можно скорее.
Боярин Синегуб хоть и ждал нападения сарматов на храм Ярилы, но все же невольно вздрогнул, когда со стороны священной рощи донесся жуткий звериный вой, прервавший плавное течение таинства в самом начале. Кудесник Изогаст так и замер с открытым ртом. Волхвы отшатнулись к жертвенному камню, то ли от растерянности, то ли в надежде на спасение. Быстрее всех в создавшейся ситуации разобрался князь Хорс, именно он первым выхватил меч и крикнул во всю мощь своих легких:
– Нас предали, бояре! К оружию, сколоты! Не по воздуху, так по земле!
Сколотские и асские бояре гурьбой бросились к выходу из храма вслед за князем. Коней они расхватали в мгновение ока. И князь Хорс, охваченный праведным гневом, сам повел мечников на прорыв. Боярин Синегуб тоже сел на коня и обнажил меч, но, в отличие от сколотов, биться не на жизнь, а на смерть с орланами и сарматами он не собирался. К сожалению, ему не удалось сразу выскочить из кровавого хоровода, и он едва не погиб от удара кривого сарматского меча. Лишь в самый последний момент Синегуб успел прикрыться щитом, но потерял стремя и был выброшен из седла сулицей, прилетевшей невесть откуда. К счастью, сулица была на излете и не причинила боярину большого вреда. Синегуб откатился в ближайшие кусты и замер там в неподвижности. А сеча перед воротами храма Ярилы становилась все ожесточеннее. От света многочисленных факелов в священной роще стало светло как днем. Кое-где от огня занялись кусты и деревья. Тушить их было некому. Люди с остервенением истребляли друг друга, круша мечами и секирами чужие жизни. Превосходство нападающих в численности вскоре стало очевидным. Свита князя Хорса таяла прямо на глазах. Сам Хорс являл миру чудеса храбрости и ловкости, но противостоять настырным сарматам, рвущимся к победе, сколотам становилось все труднее. Хорс попытался громким криком собрать вокруг себя мечников, разбросанных по священной роще, но мало кто из сколотов сумел пробиться к своему вождю через лес чужих мечей и копий. Видимо, князь, наконец, понял, кому он обязан самым страшным в своей жизни поражением, он вскинул над головой меч, призывая в свидетели небеса, и прорычал на всю священную рощу:
– Волох, будь ты проклят сам, и да будут прокляты твои потомки!
Прикрыться щитом от летящей в лицо смерти князь Сколотии не успел. Стрела, пущенная меткой рукой, угодила ему точно в глаз, и он рухнул с коня на землю в пяти шагах от Синегуба, замершего в испуге. А между тем огонь, бушевавший в священной роще, перекинулся на храм Ярилы. И хотя стены храма были сложены из камня, это мало помогло укрывшимся под его сводами волхвам. Огонь и дым выгнали седобородых старцев наружу прямо под мечи и секиры обезумевших от крови сарматов, орланов и волкодлаков. Последние особенно старательно рубили именно волхвов, расчищая тем самым путь своей богини к всевластию. От дыма стелившегося по земле у Синегуба закружилась голова и запершило в горле. Огонь уже охватил куст, ставшим в эту ночь для боярина надежным прибежищем. Синегуб вскочил на ноги и, прикрыв голову руками, ринулся прочь от опасного места. К счастью для него, из священной рощи, объятой пожаром, бежали не только побежденные, но и победители. Людям стало не до кровавой бойни, враг у них теперь был один – огонь, набирающий силу с чудовищной скоростью. Сколько людей сгорело заживо в этом неистовом вихре, Синегуб не знал, но сам он спасся чудом, с маху окунувшись в реку, протекавшую в трех верстах от пылающего храма. Быстрое течение увлекло асского боярина, успевшего на свое счастье сбросить колонтарь, и выбросило его на противоположный берег прямо под ноги чужого коня. – Да это Синегуб! – услышал он голос Волоха над своей головой и потерял сознание. Впрочем, в беспамятстве он пребывал недолго. Сердобольные беры довольно быстро привели аса в чувство и посадили в седло. Синегуб отдышался и обрел себя настолько, что смог ответить на вопрос, заданный князем Волохом:
– Что с Хорсом?
– Князь Хорс убит. Стрела угодила ему в глаз, и он рухнул на землю в двух шагах от меня.
– Жаль князя, – вздохнул Волох. – Позарился на чужое вместо того, чтобы довольствоваться своим.
Эти слова, прозвучавшие из уст самого коварного из князей Скифии, показались боярину Синегубу настолько нелепыми, что он не выдержал и зашелся в надрывном смехе.
– Умом тронулся, – сделал вывод Ермень, с жалостью глядя на опаленного огнем боярина.
– Что, впрочем, неудивительно.
– Вперед, – махнул рукой Волох по направлению к Расене. – Что сделано, то сделано. А оплакивать павших – не наша забота.
Глава 10
Сердце друда
Боярин Бутуй, наконец, осмелился переступить порог своего дома. Надменные беры, охранявшие покой княгини Лели, едва не спустили его с крыльца, но после вмешательство приказного Глузда, сумевшего все же найти с пришельцами общий язык, боярина все-таки допустили пред светлые очи дочери Авсеня. Лицо княгини было удивительно спокойным и даже умиротворенным, словно это не она только что потеряла единокровного брата. Впрочем, в борьбе за власть нет ни братьев, ни сестер, а есть только препятствие, через которое следует перешагнуть. Вот Леля и перешагнула. Отправив на тот свет вместе с Хорсом еще и волхвов Ярилы, мешавших торжеству культа ее богини. Теперь замок Асгард, построенный некогда Перуном, был захвачен волкодлаками, самыми преданными сторонниками Деваны.
– Я удивлена, боярин, – холодно произнесла Леля, вопреки всем обычаям даже не вставшая с лавки, чтобы поприветствовать гостя. – Прежде ты не числился среди моих друзей и даже изменил моему мужу.
– Это которому мужу? – не удержался от язвительного вопроса Бутуй, обиженный неласковым приемом.
Лицо княгини Лели потемнело и подурнело от гнева, но ронять себя перед гостем она не стала и быстро овладела собой: – Я веду речь о князе Родегасте.
– Князь Родегаст пал не по моей, а по божьей воле, – махнул рукой Бутуй. – Мне не в чем оправдываться перед тобой, княгиня.
– Так, может, ты ждешь оправданий от меня?! – вскинулась Леля.
– Не жду, – спокойно сказал Бутуй. – Я пришел к тебе совсем по другому делу. Витязь Шемякич хочет повидаться с тобой.
Нельзя сказать, что Лелю удивило заявление боярина, но заставило призадуматься, это точно. Во всяком случае, она далеко не сразу отозвалась на слова Бутуя. Зато у аса появилась возможность попристальней присмотреться к женщине, которую он не видел так близко несколько лет. Внешне Леля почти не изменилась, разве что девичий румянец навсегда покинул ее щеки, да черты лица стали резче и строже. Годами княгиня приближалась к сорока, но альвийская кровь, унаследованная от бабки, позволяла ей сохранять красоту лица и тела. С возрастом эта женщина научилась управлять не только собой, но и мужчинами, не оставшимися равнодушными к ее красоте. А магия, которой она овладела в совершенстве, служила ей в этом большим подспорьем.
– Что слышно о кагане Яртуре? – спросила Леля у Бутуя.
– Каган оттеснил сарматов и беров от приграничных крепостей и соединился с витязями. Воеводы Гнеус и Лют уже принесли ему клятву верности. Впрочем, тебе об этом, наверное, уже известно. – Что нужно от меня Шемякичу?
– Каган не желает зла ни тебе, княгиня, ни твоему сыну Мортимиру, – спокойно ответил Бутуй. – Более того, он готов назначить Мортимира правителем Сколотии.
– Правителем, но не князем? – переспросила Леля.
– Твой сын рожден от альва и прав на титул у него нет, – твердо произнес Бутуй. – Князей дают нам боги, и Яртур не вправе изменить закон, данный нам Родом.
– Каган не бог, – кивнула головой Леля.
– Я рад, что ты смирилась с неизбежным, – сказал Бутуй пристально глядя на княгиню.
– А кто тебе сказал, что я смирилась, – сверкнула глазами Леля.
– Так ведь и асы не смирятся с унижением своих богов, – повысил голос Бутуй. – Женщины должны знать свое место и в мире Яви, и в мире Прави. Так было и так будет. Боярин ждал возражений, возможно вспышки гнева, но лицо княгини Лели осталось безмятежным, похоже, она просто пропустила его слова мимо ушей.
– Хорошо, боярин, – сказала она спокойно. – Передай друду, что я готова встретиться с ним сегодня ночью. Буду ждать его в беседке у пруда.
Бутую ничего другого не оставалось, как отвесить княгине поклон и покинуть собственный дом, занятый, к слову, дочерью Авсеня без разрешения хозяина. Верный приказный Глузд ждал хозяина во дворе. Бутуй, кося глазами на беров, сгрудившихся у крыльца, все-таки сумел перемолвиться с ним несколькими словами.
– А кто он такой, этот бек Курсан?
– По слухам, он родственник царя Таксака, – прошептал Глузд.
– Ну и что?
– Зачастил он к нам в последнее время, и я думаю, неспроста.
– А Мортимир был у матери?
– Только однажды. Пришел он ночью в сопровождении двух мечников. Впрочем, в одном из них я, кажется, признал княжича Ратмира.
– Кажется или признал? – рассердился Бутуй.
– Так ведь столько времени прошло, боярин. Тот был черен, как жук, а этот сед, как волхв. – Следи за нею в оба, – шепнул приказному Бутуй, садясь в седло. – Особенно сегодня ночью. Но ни во что не вмешивайся, дабы голову не потерять.
Об этом боярин мог бы Глузду и не говорить. Приказный если и был обделен богами, то родовитостью, а уж никак не умом. И, пораскинув мозгами, Глузд пришел к выводу, что борьба за булаву владыки Асгарда со смертью князя Хорса отнюдь не закончилась, а, значит, и для Асии не закончились тяжелые времена. Тем не менее, ослушаться хозяина Бутуй не мог, а потому старался не спускать глаз с Лели. В полдень к княгине наведался Волох. О чем племянница договаривалась с дядей, Глузду выяснить не удалось, зато он видел, как князь Себерии покинул двор боярина Бутуя в глубокой задумчивости. Не успел приказный прикрыть за ним ворота, как ему вновь пришлось их открывать настежь, чтобы впустить еще одного охотника до женских ласк. Правда, темнику Хмаре нужна была не княгиня Леля, а княгиня Олена, о чем он и заявил во весь голос со свойственной всем орланам грубостью. Добавив в сторону несчастной дочери Родегаста несколько крепких выражений, покоробивших даже Глузда. Все-таки речь шла не о гулящей девке, а о княгине. Справедливости ради следует отметить, что Олена сама была виновата в позоре, обрушившемся на ее голову. Такого прежде не бывало в Расене, чтобы вдова вступила в повторный брак, не справив все положенные обряды и не выдержав сроки, предписанные законами Рода. И в довершение всех несуразностей выяснилось, что муж Олены жив, а, следовательно, поведение княгини нельзя оценивать иначе, как прелюбодеяние. Другое дело, что спрашивать с княгини за нарушение супружеского долга вправе был лишь каган Яртур, его близкие родственники да волхвы, а темник Хмара таковым не был. Правда, он заручился поддержкой седого старца, чудом уцелевшего от погрома храма Ярилы и в своем споре с княгиней Лелей кивал именно на волхва. Спор продолжался долго, но своего орлан все же добился. Олену обрили наголо, обернули простой дерюгой и выдали на потеху черни. Впрочем, Хмаре этого показалось мало, и он, сорвав с несчастной княгини покрывало, обнаженной посадил ее на спину осла, лицом к хвосту. В таком виде он и провез дочь князя Родегаста по всему городу. К чести асов, никто из них, ни мужчины, ни женщины, не бросили в сторону княгини Олены ни камня, ни злого слова. А с наступлением сумерек в усадьбу Бутуя ворвался взмыленный орлан с худой вестью. Темника Хмару нашли на ложе с кинжалом в груди, а рядом с ним лежала мертвая княгиня Олена, видимо принявшая яд. Орлан долго бесновался во дворе, желая непременно поговорить с княгиней Лелей. Но та не снизошла до разговора с наглецом, а разъярившиеся беры выбросили гонца за ворота, строго настрого запретив Глузду открывать их до утра. После чего все вроде бы успокоилось. Сам приказный, потрясенный происшествием, осушил подряд два кубка и впал в глубокое уныние. Приказ Бутуя, глядеть в оба, просто вылетел у него из головы, и спохватился он только ночью, когда все обитатели усадьбы погрузились в глубокий сон. Глузд все-таки вышел в сад, но уже просто для очистки совести, чтобы не чувствовать себя совсем уж виноватым перед боярином. В саду было темно, хоть глаз коли, но приказный все-таки обнаружил живой огонек рядом с беседкой. Не иначе одна из дворовых девок решила полюбезничать с каким-нибудь бравым бером. Мешать блудодеям Глузд не собирался. Но узнать имя негодяйки, чтобы потом спустить с нее три шкуры, было его прямой обязанностью. Именно поэтому приказный прокрался к беседке и, раздвинув виноградные листья, заглянул внутрь. Светильник, стоящий на столике, позволил Глузду разглядеть женщину. Княгиня Леля, облаченная лишь в белую рубаху, с непокрытой головой сидела на лавке и пристально смотрела на мужчину, стоявшего к приказному спиной. Разговор, видимо, начался давно, и Глузд не сразу понял, о чем идет речь.
– Мужчины слишком часто клянутся в любви женщинам, – холодно проговорила Леля. – Но крайне редко предоставляют доказательства своих чувств.
– Тебе мало моей жизни?
– Это все слова, Шемякич, – рассердилась Леля. – Какая мне радость от того, что ты умрешь у моего порога? Мне не нужна твоя жизнь.
– А что тебе нужно, княгиня?
– Власть, – твердо сказала Леля. – Я слишком долго была приживалкой сильных мира сего, чтобы не заразиться от них жаждой повелевать.
– Не всякую жажду нам суждено утолить, – с вздохом сказал друд. – Моя жажда длится вот уже целую вечность.
– Ты знаешь мой ответ, Шемякич, – равнодушно отозвалась Леля. – Уж слишком ты близок к Навьему миру. Я не стану любить оборотня.
– Никогда? – голос друда дрогнул.
Глузд ждал уверенного ответа Лели, но княгиня почему-то медлила и тем, похоже, вселила надежду в сына вилы Шемахи. Во всяком случае, друд шагнул к женщине, взял со стола светильник и пристально глянул ей в глаза.
– Есть одно условие, Шемякич, – едва слышно произнесла побледневшая Леля. – Он должен умереть.
– Почему? – хрипло спросил друд.
– Потому что он порождение Навьего мира, и его смерть станет не только моим, но и твоим освобождением. Убив кагана, ты докажешь мне, что твоя душа чиста, и что Навий мир не имеет над тобой власти. Иного доказательства я не приму.
– Ты станешь моей женой, Леля?
– Да, клянусь Деваной.
– Но ведь богиня простит тебе обман друда, – почти зло выдохнул Шемякич. – К тому же ты, видимо, забыла, что являешься мужней женой.
– Ты Таксака имеешь в виду? – криво усмехнулась Леля. – Да.
– Он умрет, – твердо сказала Леля. – Я тебе обещаю.
– Он должен умереть раньше кагана, тогда я поверю, что твои слова не пустой звук.
– Хорошо, я сделаю так, как хочешь ты.
– Мне нужен задаток, – сказал хрипло Шемякич.
– Ты забываешься, друд, – надменно вскинула голову Леля.
– Ну отчего же, – ласково проворковал сын вилы Шемахи. – Ты отрекаешься от мужа, а я – от кагана, которому служил много лет. Поверь мне Леля, предать друга гораздо труднее, чем отравить мужа или любовника. К тому же ты получишь мужа взамен, если, конечно, сдержишь слово, а я больше никогда не обрету друга.