Политическая лингвистика Чудинов Анатолий
Политическая лексика постоянно обогащается за счет политологической терминологии: например, еще полтора десятилетия назад такие слова и выражения, как консенсус, субъект Федерации, харизматический лидер, импичмент, монетизация льгот были понятны только специалистам. Сейчас эти обозначения стали общеизвестными, т. е. произошла деспециализация термина, превращение его в общеупотребительную единицу русской лексико-фразеологической системы.
Одновременно постоянно идет процесс пополнения политической лексики: новые явления в жизни страны закономерно требуют появления неологизмов. Примером могут служить такие неологизмы постсоветской эпохи, как Федеральное собрание, Федеральный округ, Федеральное агентство.
С другой стороны, многие общеупотребительные в советскую эпоху слова и выражения (исполком, советы, партком, ударник коммунистического труда) уже превращаются в специальные термины политической истории. Вместе с тем вновь актуализировались некоторые слова, которые в советскую эпоху казались связанными лишь с отдаленным прошлым нашей страны или с политической системой иных стран (губернатор, Государственная дума, департамент, мэр). Поэтому границы между политической лексикой и политологической терминологией, между политическими неологизмами и политическими архаизмами достаточно условны: мы не всегда в состоянии определить рубеж, на котором слово становится общеупотребительным или перестает быть таковым, превращается в архаизм или вновь оказывается вполне современным.
В политической речи то или иное слово может приобретать особые смысловые оттенки; нередко ведущим, основным (наименее зависящим от контекста, наиболее частотным) оказывается такое значение, которое в толковых словарях общеупотребительного языка отмечено как вторичное или совсем не зафиксировано. Например, в современной русской политической речи аграрник – это прежде всего член аграрной фракции в Государственной думе (или сторонник этой фракции), а не «специалист по аграрному вопросу» (это значение представлено как единственное в четырехтомном академическом «Словаре русского языка», изданном в 1981 г.).
Слова правый и левый в современных политических текстах характеризуют прежде всего политические взгляды, причем сторонники рыночной либеральной экономики в период перестройки считались левыми, а в последнее десятилетие прошлого века их стали называть правыми; соответственно их политические антиподы – приверженцы коммунистической идеологии – сначала в нашей стране назывались правыми, но со временем в соответствии с международной практикой стали именоваться левыми. В качестве еще одного примера можно привести прилагательные красный, коричневый, розовый и зеленый, которые в современном российском политическом дискурсе обычно характеризуют политические убеждения человека, а не предпочитаемый им цвет. Соответственно в период Гражданской войны в России основной «цветовой» оппозицией было противопоставление красных и белых.
Идеологема. Идеологема – это слово, в значение которого входит идеологический компонент. Следует различать два основных вида идеологем.
В первом случае имеется в виду слово, смысловое содержание которого неодинаково понимается сторонниками различных политических взглядов. Особенно часто эти различия связаны с эмоциональной окраской слова, на которое переносится оценка соответствующего явления. Например, в отечественной политической речи на протяжении всего прошлого века были активны идеологемы буржуазия, демократия, капитализм, коммунизм, народ, пролетариат, свобода, социализм. При этом для сторонников марксизма безусловно положительную оценку несли идеологемы социализм, коммунизм и пролетариат; соответственно отрицательно оценивались капитализм и буржуазия. У их политических оппонентов оценки социализма, коммунизма и капитализма были прямо противоположными, а слова пролетариат и буржуазия в речи антикоммунистов использовались без оценочных наслоений.
Средствами акцентирования оценочных смыслов нередко была трансформация слов (коммуняки, дерьмократы, демокрады), снабжение слова «проясняющим» эпитетом (так называемые демократы, буржуазная демократия), употребление слов с обобщающим негативным значением (тоталитаризм, объединяющий социализм и фашизм). Этой же цели служит использование антитезы: например, вместо традиционного для советской эпохи противопоставления коммунизма и капитализма можно дифференцировать рыночную и нерыночную экономику либо свободную и тоталитарную экономику.
Понимание одного и того же слова нередко зависит от политических убеждений говорящего. Например, как российские коммунисты, так и их противники связывают свои идеалы с борьбой за счастье народа, однако марксисты обычно, говоря о народе, имели в виду только людей физического труда, а для их оппонентов народ – это все жители страны. Непримиримые оппоненты были согласны только в том, что высшая ценность – это свобода, но каждый по-своему понимал, что такое свобода и как ею пользоваться.
Второй тип идеологем – это наименования, которые используются только сторонниками определенных политических взглядов, соответствующие наименования передают специфический взгляд на соответствующую реалию. В тоталитарных государствах нередко предпринимаются попытки прямо или косвенно регламентировать использование тех или иных слов и выражений. Например, в русско-советском языке государства, которые были идеологическими союзниками СССР, назывались странами народной демократии, государствами мировой социалистической системы или социалистическим содружеством (между этими обозначениями существовали некоторые смысловые различия), а диссиденты называли эти страны советскими сателлитами. Крестьян, ведущих индивидуальное хозяйство, одни называют единоличниками, а другие – фермерами.
В речевой практике постсоветской России начали активно использоваться такие идеологемы, как человеческий фактор, общечеловеческие ценности, стратегия ускорения, новое мышление, стабилизация экономики, оптимизация бюджета, монетизация льгот, правовое государство. Подобные слова не просто вводят новые понятия или предлагают новые названия уже известным феноменам, но отражают определенные политические взгляды, способствуют идеологическому воздействию на адресата, рождению новых политических мифов. Филологи и политологи нередко называют идеологемы «орудием лжи и обмана», но следует помнить, что в действительности лгут и обманывают не слова, а авторы политических текстов.
Один из способов регламентации использования идеологем – это их толкование в словаре исключительно с позиций правящей партии. Например, человек, изучавший русский язык по изданному в 1935–1940 гг. словарю под редакцией Д.Н. Ушакова, не получал необходимых сведений о понимании слов-идеологем эмигрантами. Регламентация в использовании идеологем часто интерпретируется как проявление «новояза», средства создания некой иллюзорной действительности (по Джорджу Оруэллу). Впрочем, элементы «новояза» (под другими названиями) при желании можно обнаружить и в странах, считающихся образцом демократии. Например, в Соединенных Штатах изменение наименований некоторых политических реалий проходит в рамках кампании по борьбе за «политическую корректность». Идеологемы в том или ином виде используются во всяком обществе, а борьба против идеологем обычно имеет своей целью не их полное устранение, а замену обозначениями с иной политической окраской.
Итак, политическая лексика – это один из наиболее подвижных пластов языковой системы: одни слова и фразеологизмы уходят из активного употребления, на их место приходят другие единицы, в том числе такие, которые ранее активно использовались в общенародном языке. Эти изменения нередко обусловлены стремлением тех или иных политических сил подчеркнуть принципиальную новизну политической системы: ярким примером подобных процессов могут служить лексико-фразеологические инновации, произошедшие в России после 1917 г., когда на смену монархическим учреждениям пришли советы. В других случаях политические силы стремятся продемонстрировать преемственность традиций, в результате чего возвращаются прежние названия: подобные процессы происходили в конце прошлого века, когда многие главы регионов вновь стали губернаторами, а парламент, как и в эпоху Николая Второго, стали называть Государственной думой. С течением времени изменяется состав идеологем, но не изменяется их место в политической коммуникации.
1. Как соотносятся понятия политическая лексика и политологическая терминология?
2. Какие специфические значения имеют прилагательные красный, белый, коричневый, розовый и зеленый в политической коммуникации?
3. Как вы понимаете следующие выражения: революция роз, революция тюльпанов, цветные революции?
4. Что такое идеологема? Объясните различия между типами идеологем.
5. К какому типу идеологем относятся слова капиталист, бизнесмен, империалисты, патриот?
6. Как повлияли социальные изменения в России конца прошлого века на состав политической лексики? Почему некоторые слова превратились в архаизмы (историзмы), тогда как некоторые архаизмы вновь вошли в состав общеупотребительной лексики?
7. Выделите политическую лексику в составе одного из газетных текстов. Проанализируйте эту лексику с точки зрения соотношения между архаизмами (историзмами), неологизмами и общеупотребительными словами.
8. Одних и тех же людей одни называют экономической элитой страны, а другие – олигархами. Чем это можно объяснить? Какие политические коннотации связаны с этими обозначениями? Относятся ли указанные наименования к числу идеологем?
9. Выявите различия в толковании идеологемы социализм в словарях советского и постсоветского периодов:
1) социализм – это: «1. Первая фаза коммунизма, общественный строй, основой производственных отношений которого является общественная собственность на средства производства в условиях диктатуры пролетариата и уничтожения эксплуататорских классов и при котором осуществляется распределение по труду. 2. Учение о построении общественного строя, идущего на смену капиталистическому. 3. Название различных буржуазных и мелкобуржуазных учений о реформе капиталистического общественного строя» (Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова. Т. IV. М., 1940).
2) социализм. – это: «1. Первая или низшая фаза коммунизма – общественный строй, который приходит на смену капитализму и характеризуется общественной собственностью на средства производства, отсутствием эксплуатации человека человеком, планируемым в масштабах всего общества товарным производством и при котором осуществляется принцип: «от каждого по его способностям, каждому по его труду». 2. Учение о построении социалистического общества. 3. С определением. Название различных мелкобуржуазных и буржуазных учений о реформе капиталистического общества на основе уравнительности или сглаживания антагонистических противоречий» (Словарь русского языка / Под ред. А.П. Евгеньевой. Изд. 2-е, испр. и доп. Т. 3. М., 1984).
3) социализм. – это: «1. В марксизме-ленинизме первая или низшая фаза коммунизма – общественный строй, который приходит на смену капитализму и характеризуется общественной собственностью на средства производства, отсутствием эксплуатации человека человеком, планируемым в масштабе всего общества товарным производством и распределительным принципом «От каждого по его способностям, каждому по его труду». 2. Общественный строй, характеризующийся отсутствием частной собственности на средства производства, всеобщей плановостью хозяйства, неэффективной экономикой, однопартийной системой политической власти, отсутствием демократических прав и свобод» (Толковый словарь современного русского языка / Под ред. Г.Н. Скляревской. М., 2001).
4) социализм – это: «социальный строй, в котором основой производственных отношений является общественная собственность на средства производства и провозглашаются принципы социальной справедливости, свободы и равенства» (Толковый словарь русского языка С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой. Изд. 4-е, доп. М., 2001).
Лексико-стилистические свойства политических текстов
Одним из следствий социальной революции, которая произошла в России на рубеже ХХ и XXI вв., стало и существенное преобразование лексики и фразеологии политического языка. Новые явления в политическом дискурсе получили описание в публикациях В.Н. Базылева, Е.А. Земской, В.Г. Костомарова, Л.П. Крысина, А.К. Михальской, А.П. Чудинова, В.Н. Шапошникова и других специалистов по политической коммуникации. В этих исследованиях отмечаются новые явления в российском политическом языке, в том числе активное использование просторечной и жаргонной лексики, экспансия заимствованных слов, широкое использование аббревиатур. Вместе с тем фиксируется, что в отличие от первых лет советской власти на современный политический язык уже практически не влияют диалекты. Рассмотрим основные группы лексики, определяющие специфику современного политического языка.
1. Просторечная лексика. Заметный лексико-стилистический признак современной отечественной политической речи – это активное использование просторечной (в том числе грубопросторечной) лексики. Специалисты отмечают, что в постсоветской России значительно понизился порог приемлемости в использовании нелитературной лексики, в том числе вульгарных и бранных слов. Некоторые участники политического процесса, бравируя своей «близостью к народу», позволяют себе выражения, за которые обычных граждан по меньшей мере штрафуют.
К чрезвычайно грубым способам выражения наиболее склонны политические экстремисты, среди которых особенно выделяются несдержанностью В. Жириновский, В. Новодворская, А. Проханов и Э. Лимонов. Ср.: Эта старая Русь была на самом деле убогая, грязная, жалкая, хуже бедной Индии. Потому она и околела. Дохлое и безжизненное государство наше вдруг бомбит Чечню вдоль и поперек, бомбит Дагестан, мочит, и мочит, и мочит (Э. Лимонов); Пускай демократическая общественность подавится своим Нюрнбергским процессом и судом над КПСС. Свободу всем врагам демократии! А то ее друзья угробят подругу на два века вперед (В. Новодворская).
Вместе с тем в последние годы к использованию грубо-просторечной лексики нередко прибегают также политические деятели и журналисты, которые имеют несколько иную репутацию. Ср.: Говорят, политика – грязное дело, политика – говно и политики тоже. Но политики разные. Одних, когда опускают в говно, они, чтобы выжить, начинают походить на массу, которая вокруг, растворяются. Другие отбрыкиваются – хотя оно все равно липнет (Б. Немцов. Интервью / Коммерсант-Власть); На же тебе, падла, социализм! У народа достаточно дерьма накопилось (М. Леонтьев. TV-центр, На самом деле); А рабочему человеку трудно по одномандатному округу переговорить всех этих юристов, артистов, экономистов. Я вот вижу, как они красиво говорят, но ни хера не делают (С. Мостовщиков. Московские новости); Нацболы? Засранцы они. Да мало ли у нас таких клопов вонючих? У них одна цель – повонять и уйти (Л. Слиска, Аргументы и факты).
Резко отрицательное отношение к использованию нецензурной и грубо-просторечной лексики не должно переноситься на весь корпус слов, которые имели помету «просторечное» в словарях советской эпохи. Во-первых, в последние годы заметно сдвигаются границы между стилистическими пластами русской лексики и слова, которые еще недавно считались просторечными, могут перейти в разряд разговорных. Границы между названными разрядами иногда почти неразличимы, и словари не всегда успевают их фиксировать. В многовековой истории русского языка можно обнаружить немало случаев, когда просторечное слово становилось сначала разговорным, а затем и стилистически нейтральным.
Во-вторых, в отдельных случаях соответствующее ситуации использование некоторых просторечных по происхождению слов помогает достижению выразительности, служит специфическим средством отражения эмоционального накала или представления непримиримых противоречий. Для современной политической ситуации характерны резкие столкновения политических позиций, агрессивность поведения и бескомпромиссность в выражении собственной точки зрения. В подобных случаях использование субстандартной лексики иногда воспринимается как единственно возможный способ выражения авторской позиции.
2. Жаргонная лексика. В современной российской политической коммуникации чрезвычайно активно используется жаргонная лексика, особенно восходящая к речевой практике преступников и наркоманов. В последние годы политики и журналисты охотно используют такие жаргонизмы из криминальной сферы, как крутой, тусовка, кинуть, обуть, замочить, наехать, разборки, крышевать. Из жаргона наркоманов в политическую речь проникли такие слова, как ловить кайф, сидеть на игле, ломка, отходняк, оттягиваться. Подобное словоупотребление – это своеобразный способ сблизить мир политики и мир криминала. В цивилизованном обществе две названные сферы совершенно не должны соприкасаться, но «умом Россию не понять», и в реальной жизни нашей страны криминал и политика постоянно пересекаются и взаимодействуют. Иногда создается впечатление, что сейчас ни один стремящийся к успеху политический деятель или журналист уже не может обойтись без уголовного жаргона.
«Блатная феня» так часто звучит даже из уст государственных служащих и лидеров крупнейших политических партий, широко известных в стране журналистов и бизнесменов, что может показаться, что некоторые жаргонные слова превращаются то ли в политические термины, то ли в публицистические «штампы».
Ср.: Как Руцкой пытался закозлить генерала ФСБ Суржикова (Н. Варсегов); Мы считаем наезды на Ковпака в подконтрольной Росселю прессе политическим заказом (В. Коршунов); В центре Екатеринбурга продолжает твориться предвыборный беспредел (С. Сыпачев); В.А. Гусинский славен своим искусством разводить на бабки, а для успеха разводок иногда надо пренебрегать строгими требованиями эстетической цельности действа (М. Соколов); Жириновский, не выбирая, как всегда, выражений, «мочил» Примакова, вспоминая его работу в службе внешней разведки и Министерстве иностранных дел (А. Вартанов).
Использование уголовного жаргона позволяет подчеркнуть естественность и общепонятность преступного слова, а вместе с тем и преступных порядков, преступного поведения, преступного мировосприятия. Использование подобной лексики – явление вполне традиционное для русской речи и отражает определенные векторы национального сознания. В какой еще стране «тюремные песни» стали столь заметным жанром фольклора? В каком другом государстве фраза «В детстве я рос хулиганом» стала почти общим местом в мемуарах крупнейших политиков? Где еще в мире едва ли не ежегодно проводятся амнистии? В каком еще обществе в парламент постоянно избирают людей с уголовным прошлым, а бывшие депутаты и министры нередко оказываются на скамье подсудимых? Для русского самосознания преступник – это не обязательно враг общества; во многих случаях это смелый человек, решившийся от отчаяния нарушить несправедливые законы, а заключенный – возможная жертва ошибки. Вместе с тем очевидно значительное усиление частотности и продуктивности криминальной метафоры именно на данном этапе развития русского политического дискурса.
Жаргонная лексика пронизана концептуальными векторами тревожности, опасности, агрессивности, противоестественности существующего положения дел, резкого противопоставления «своих» и «чужих», что, видимо, отвечает потребностям современной политической речи. Можно предположить: одна из причин активизации воздействия жаргонов – это реальное обострение криминальной обстановки, что отражается в народном сознании: давно замечено, что находящиеся в центре общественного сознания явления становятся источником экспансии. Вместе с тем активное использование в речи криминального жаргона (как и едва ли не смакование в средствах массовой информации картин реальных преступлений), несомненно, влияет на общественную оценку ситуации в стране, внушает мысль о том, что общество действительно пронизано криминальными связями и отношениями, что в России преступление – это норма, а подобные умонастроения опосредованно могут сказываться на уровне преступности в обществе.
Следует, однако, отметить, что далеко не всякое использование жаргонизмов в политической речи заслуживает несомненного осуждения. Использование подобных слов нередко позволяет коротко и точно обозначить явление, для которого пока не создано стилистически нейтрального однословного обозначения. Примером может служить выражение отмывать деньги, которое обозначает обращение в узаконенный доход тех денег, которые были получены незаконным путем. Ср.: Американцы… Посмотрите, что они сделали. Прибалтику отделили, и Прибалтика торгует с Кавказом. Мы содержим Прибалтику, а они отмывают наркоденьги, и оружие оттуда идет на Кавказ (В.В.Жириновский). Показательно, что некоторые слова жаргонного происхождения уже включены в современные словари литературного языка.
С другой стороны, в отдельных случаях использование жаргонизмов способствует достижению выразительности, помогает выразить эмоциональное отношение к проблеме. Показательно, что даже президент России позволил себе на встрече с лидером Великобритании цитировать высказывание о «козлах» и говорит о необходимости «мочить» террористов «в сортире». Все это позволяет сделать вывод о том, что в настоящее время жаргонизмы превратились в такое выразительное средство, использование которого вполне допустимо в определенных контекстуальных условиях. Критерием здесь должны служить чувство меры, уместность и языковой вкус автора.
3. Иноязычная лексика. В отечественном политическом дискурсе доля заимствованных слов издавна была выше, чем во многих других социальных сферах. Традиционно в русском политическом языке было особенно много интернационализмов – слов, имеющих древнегреческие и латинские корни и имеющих аналоги во многих языках (революция, демократия, олигархия, социализм и др.).
В современной политической речи продолжается процесс заимствования иноязычных слов, что диктуется как потребностями общества, так и политической ситуацией. Современная Россия все больше ориентируется на мировые политические стандарты и общечеловеческие ценности. Для обозначения многих подобных явлений в русском языке не существовало исконных слов, а поэтому вполне закономерным становится использование интернациональных обозначений.
Рассмотрим в качестве примера небольшой отрывок из выступления Сергея Кириенко: Согласитесь, на территории каждого региона есть федеральные службы, начиная от силовых структур, и заканчивая такими структурами, как казначейство, налоговая инспекция, служба по несостоятельности и банкротству, антимонопольные комитеты и так далее. Сегодня они стали, по факту, если не приватизированы, то регионализированы, т. е. ими командуют губернаторы.
Значительная часть заимствованных слов уже давно воспринимается нашими соотечественниками как вполне привычные и не вызывающие раздражения. Некоторым исключением являются только новейшие заимствования из английского языка (секьюрити, рэкет, лоббизм, мессеж, триллер, блок-бастер, киллер, пиар и др.). Специалисты отмечают, что в последние годы происходит неконтролируемый и необоснованный процесс насыщения русского языка английскими заимствованиями. Чрезмерное использование варваризмов способно привести к определенной трансформации языковой картины мира. Новые слова нередко преобразуют эмоциональную оценку тех или иных реалий, что приводит к изменению представления носителей языка об окружающей действительности. Такое положение начинает все больше тревожить общество, все чаще предлагается остановить «американоманию» и вернуться к традиционным российским ценностям. Своего рода знаком национального возрождения нередко представляется и стилистически уместное использование преимущественно русских по происхождению слов.
Русский язык в течение всей своей истории был языком открытым для заимствований, наш народ всегда умел отобрать действительно нужное и отбросить то, что не соответствовало его потребностям. Поэтому многие специалисты считают, что нет смысла бороться с отдельными заимствованными словами, что подлинный патриотизм проявляется вовсе не в способах отбора лексики. Вместе с тем неумеренность в использовании заимствований часто воспринимается как показатель низкой речевой культуры и неспособности пользоваться всеми богатствами родного языка.
4. Сложносокращенные слова. Специалисты еще в начале прошлого века отмечали активное использование сложносокращенных слов как яркую черту политического языка послереволюционной эпохи: эта часть лексики стала яркой приметой «советского» языка, хотя истоки данного явления возникли значительно раньше Октябрьской революции. В первые годы советской власти использование аббревиатур было своего рода модой, которая затем на много десятилетий переросла в привычку. Показательно, что немало сложносокращенных советизмов ушло в небытие вместе с реалиями, для обозначения которых эти слова использовались (КПСС, ЦК, КГБ, облисполком, партком и др.).
Специальные подсчеты показывают, что в современных текстах используется не больше аббревиатур, чем в текстах советской эпохи. Отличительной чертой постсоветского периода стало не количественное, а качественное изменение состава сложносокращенных слов. Новая реальность потребовала обновления наименований политических реалий, и важным источником обогащения лексикона вновь стала аббревиация. Наши современники познакомились с такими обозначениями, как РФ, ГКЧП, ЛДПР, УрФО, ГОУ ВПО, ООО,
СПИД, РАО ЕЭС, МЧС и множеством подобных. Мы уже начали привыкать даже к английской аббревиатуре PR и ее производным в русском языке (пиариться, пиарщик и др.). Вместе с тем новые аббревиатуры непривычны для наших граждан, непонятность подобных неологизмов становится своего рода символом непонятности новой жизни. В результате высказывается мнение о каком-то «нашествии» неологизмов-аббревиатур и в очередной раз раздаются призывы спасать родной язык и саму отчизну.
Как уже было сказано, отечественные политические тексты еще с советских времен насыщены аббревиатурами значительно в большей степени, чем тексты иных сфер. Сам по себе этот факт не должен оцениваться положительно или отрицательно, но при использовании указанных слов особенно важно соблюдать чувство меры. Использование сложносокращенных слов не должно приводить к непониманию, двусмысленности или неблагозвучию.
Подводя общие итоги рассмотрения лексико-стилистических процессов, характерных для русского языка нашей эпохи, можно сделать вывод, что наиболее важной особенностью постсоветской политической коммуникации стало ослабление стилистических норм и усиление воздействия некодифицированных сфер национального языка на политический дискурс. Результатом этих процессов стало чрезвычайно активное использование просторечных слов, жаргонизмов, заимствованной лексики и сложносокращенных слов. Показательно, что эта тенденция не была для русского языка чем-то принципиально новым, но в прежние времена большее предпочтение отдавалось общеупотребительным словам, не было столь заметного стремления к обновлению политического словаря.
1. Какими причинами можно объяснить активное использование просторечной лексики в современной политической коммуникации?
2. Почему в постсоветский период усилилось воздействие жаргонной лексики и фразеологии на политический язык? Какие именно жаргоны активно воздействуют на современный политический язык?
3. При каких условиях использование просторечной и жаргонной лексики в политическом тексте может считаться уместным?
4. Чем можно объяснить тот факт, что после революции 1917 г. в политической коммуникации появилось много диалектизмов, тогда как в настоящее время подобные процессы не наблюдаются?
5. Почему политические экстремисты охотно используют грубо-просторечную лексику, тогда как для депутатов центристских партий это характерно в меньшей степени?
6. Чем можно объяснить все более широкое использование заимствованных слов в российском политическом дискурсе?
7. Лексика и фразеология, заимствованная из каких языков, наиболее представлена в отечественных политических текстах?
8. Приведите примеры аббревиатур, которые за последние годы стали общеизвестными. Какие советские аббревиатуры уже превратились в историзмы?
9. Почему языковеды рекомендуют проявлять сдержанность при использовании аббревиатур в политической коммуникации? Насколько целесообразно вообще отказаться от использования сложносокращенных слов?
10. В выступлениях Е.Т. Гайдара практически отсутствуют просторечные и жаргонные слова, но активно представлена книжная лексика, особенно научная. В какой мере названные особенности сказываются на имидже политика?
11. Воспитанные люди не должны использовать нецензурную брань. В какой мере этому требованию соответствуют авторы следующих высказываний? Кто из них и почему допускает использование указанных слов? Какими причинами политики пытаются оправдать использование брани?
В отношении таких слов, которые являются, нелитературными, грешен, употребляю. Но не по отношению к людям – никогда стараюсь не обижать личность. А для того чтобы связывать различные части предложений бывает (мэр Москвы Ю.Лужков).
Мы матом не ругаемся, мы им разговариваем (приписывается губернатору Красноярского края А. Лебедю).
Тогда будет, полный дефолт… Я не использую более распространенный русский термин (депутат Государственной думы А. Шохин).
На любом языке я умею говорить со всеми, но этим инструментом я стараюсь не пользоваться (председатель российского правительства В. Черномырдин).
Как бы вы одной фразой охарактеризовали положение дел в сегодняшней России? – Этого не сделаешь без использования ненормативной лексики (депутат Государственной думы, знаменитый правозащитник С. Ковалев).
12. Проанализируйте лексический состав одного из политических текстов с точки зрения использования в нем необщеупотребительной лексики и сложносокращенных слов.
13. Выделите стилистически окрашенные слова в следующих высказываниях. Насколько уместным вы считаете использование этих слов отечественными политическими лидерами?
В правительстве Чубайса – Черномырдина можно было либо воровать, либо стоять на атасе (вице-спикер Государственной думы РФ Г. Явлинский).
Я не из тех людей, чтобы доводить дело до мордобоя, я извиняюсь за это слово. И мордобой-то опять, не они же бы, не их же! Если бы. их там. навесить – это бы с удовольствием! (председатель правительства РФ В. Черномырдин).
Надо было удавить Асцатурова, который из-за своих жлобских претензий на взносы денег в городской бюджет потерял все рамки разумного! (мэр Москвы Ю. Лужков).
Я – за стабильность. Но не только сохранить кресло под своим задом сегодня, а хотя бы и завтра тоже (губернатор Красноярского края А. Лебедь).
Тем ноги повыдергиваем, а этим головы поотворачиваем (президент Белоруссии А. Лукашенко).
А как нам дальше быть? Или, я извиняюсь, голую задницу подставить, или все-таки как-то обеспечить себе, понимаешь, на востоке хорошее прикрытие (президент Б. Ельцин).
Глава 5
Выразительные средства в политической коммуникации
Специалисты по современной политической коммуникации отмечают все возрастающую выразительность современной политической речи. Если в советские времена своего рода «сверхзадачей» советской элиты (к которой в определенной мере относились и журналисты официальных СМИ) была «политическая правильность» текста, соответствие его содержания господствующей идеологии и традициям ее языкового представления, то в постсоветскую эпоху на первый план выходит стремление к выразительности речи. Яркость и неожиданность способов выражения мысли, удачная языковая игра, индивидуальность стиля во многих случаях ценятся даже в большей степени, чем ясность и политическая корректность содержания текста. Рассмотрим ведущие приемы выразительности, активно используемые в современной политической коммуникации.
Стилистические фигуры и тропы
Специальные речевые средства воздействия на чувства и умы людей подразделяются на фигуры и тропы. И то и другое представляет намеренное отклонение от стандартной речи с целью привлечь внимание слушателей, заставить их задуматься, увидеть многоплановость картины и в конечном счете глубже понять смысл, почувствовать образ.
Стилистическая фигура – это необычное, привлекающее внимание построение текста, используемое для усиления его выразительности. Стилистические фигуры могут проявляться на различных языковых уровнях – фонетическом, морфемном, синтаксическом. К числу фигур относят антитезу, инверсию, эллипсис, парцелляцию, фонетический, лексический и морфологический повтор, синтаксический параллелизм, риторический вопрос и риторический диалог.
Термин «фигура» перенесен античными учеными в риторику из искусства танца: риторическая фигура – это необычный оборот речи, предназначенный для ее украшения, усиления эмоционального воздействия. Движение и слово в танцевальных и риторических фигурах в равной степени превращаются в эстетическую ценность, доставляют человеку удовольствие, привлекают его внимание.
Троп – это необычное употребление одного слова, образное его использование, которое способно служить украшением речи; прямое значение в подобных случаях становится лишь фоном, оттеняющим специфику нового употребления и одновременно помогающим его понять. Термин «троп» восходит к латинскому глаголу со значением «поворачивать»: в данном случае «поворачивается», изменяется значение слова. Наиболее яркие тропы – это метафора, метонимия, олицетворение, символ, эпитет.
Во многих современных публикациях дается обзор стилистических средств, которые применяются в отечественной политической коммуникации. С чисто лингвистической точки зрения в политической речи используются те же стилистические средства, что и во многих других сферах коммуникации. Как и в других коммуникативных сферах, удачное использование стилистических фигур и тропов делает изложение более ярким, выразительным, привлекает внимание читателей и слушателей.
Для более детального рассмотрения закономерностей использования стилистических фигур и тропов в современном политическом тексте обратимся к стилистическим средствам, которые использованы в широко известной статье Александра Зиновьева, опубликованной в газете «Советская Россия».
«Исповедь «совка»?
Нет, советского человека!»
Словом «совок» сейчас называют представителей поколений, которые сформировались и прожили более или менее значительную часть жизни в советский период. Употребляя это слово, употребляющие его люди тем самым выражают презрение к советской эпохе и порожденным ею людям.
Я принадлежу к числу таких совков, с молчаливого согласия которых был разрушен Советский Союз и советский социальный строй в России и других частях бывшего Советского Союза. До сегодняшнего дня я боялся признаться себе в этом, разделяя и выдумывая всяческие оправдания тому, что произошло у нас в горбачевско-ельцинские годы. Но вот в институте, в котором я проработал более тридцати лет, мне сообщили, что в моих услугах в связи с приватизацией и реорганизацией тут больше не нуждаются. Я знал, что рано или поздно это случится. Я ждал этот момент. И вроде бы был готов к нему психологически. Но когда мне официально сообщили об этом, это прозвучало для меня подобно смертному приговору.
БЕЗРАБОТНЫЙ
Безработный? Для меня как для совка за все годы жизни в Советском Союзе никогда в голову не приходила мысль даже в виде гипотезы, что я могу остаться без работы. Теперь я это слово воспринимаю как диагноз неизлечимой болезни. Болезни особого рода: социальной. Против нее нет и теперь никогда не будет лекарства.
В состоянии окаменелости, не замечая своих бывших коллег, я покинул институт. Как будто покинул целую эпоху. Неужели это произошло в реальности, а не в болезненном бреду?! Как и почему это произошло?! Кто в этом повинен?!
Пройдя пешком полпути до дому, я обрел способность к логическому мышлению. Ты сам и повинен в этом. Как ты реагировал на горбачевскую перестройку? Ты приветствовал ее. Как ты реагировал на ельцинскую «революцию» в августе 1991 г.? Ты приветствовал ее. Как ты реагировал на расстрел Верховного Совета в октябре 1993 г.? Ты одобрил его. Вот ты и получил то, что тебе и следовало получить за свою глупость, легкомысленность, безответственность, если не сказать нечто большее о твоем поведении – за предательство и в лучшем случае за попустительство предательству. Что посеешь, то и пожнешь!
ПОТЕРЯ КОЛЛЕКТИВА
Покинув институт в тот же день, когда мне заявили об увольнении, я вдруг понял, что потерял не просто привычное рабочее место и источник заработка, а нечто неизмеримо большее: коллектив. Пожалуй, это самая большая потеря для совка. Легче пережить потерю друзей и родственников, чем коллектива. Вовлеченность в жизнь коллектива во всех аспектах его бытия – вот что, оказывается, было основой нашей жизни. И вот этого величайшего завоевания советской эпохи больше нет!
Я стал замечать это, еще когда работал в институте. С началом горбачевской «перестройки» стало происходить в жизни института нечто такое, чему я не находил названия. Нечто вроде загнивания. Были те же помещения, студенты, преподаватели. Все вроде оставалось тем же, что и раньше. Но исчезало главное: организация людей в единый коллектив, коллективное самосознание, коллективная психология, коллективное поведение. Потеряли смысл партийная и комсомольская организации, собрания, совещания, отчеты и прочие компоненты целостности коллектива. Оставалась еще инерция советской коллективности, еще смутная надежда на то, что такое состояние временное, что вот-вот произойдет чудо, нас всех соберут в актовом зале, зачитают некое письмо высших инстанций – и опять все вернется на «круги своя». Но увы, ничего такого не случилось. Надежда пропала. Тонкая ниточка, связывавшая меня с прошлым, оборвалась.
Основное содержание жизни совков составляло все то, что они делали в своих первичных коллективах и через них. Мы не придавали этому значения, поскольку считали это само собой разумеющимся и незыблемым. Многие советские эмигранты признавались, что страдали, лишившись советских коллективов. Но они были исключены из коллективов, которые продолжали жить без них, и у них оставалась потенциальная принадлежность к мыслимым (потенциальным) коллективам. А тут произошло нечто более страшное: люди остались дома, а коллективы вдруг исчезли. Эмигранты пережили личную драму. А тут произошла трагедия целого народа: его лишили основного условия его бытия… С нами сделали нечто подобное тому, как если бы рыб вытащили из воды на сушу и сказали: «Вот вам освобождение от коммунистической воды, наслаждайтесь демократической сушей». Вот мы и наслаждаемся.
ПРИВАТИЗАЦИЯ
Я шел мимо бесчисленных учреждений и предприятий – деловых клеточек постсоветской России. В них работали люди. Но это были уже не коллективы, какими были советские деловые клеточки. Это были опустошенные деловые машины, очищенные от всего того, что составляло суть жизни совков. И люди в этих новых деловых машинах стали казаться мне лишь призраками людей, пустыми формами от людей, а их движения стали казаться лишь имитацией человеческой жизни. Город выглядел для меня оживленным в мультфильме кладбищем.
Разрушение советских коллективов – самая глубокая болезнь нашего народа. Поразительно, что оно произошло без сопротивления и почти незаметно. Никому не пришло в голову, что это станет основой всего прочего беспредела. Человек тем самым освобождался от самого глубокого контроля – от контроля ближайшего окружения.
Я только теперь осознал, что вся затея с приватизацией была направлена фактически на разрушение коллективов и коллективизма. Убито общество коллективов, коммун. Страшно от того, что это произошло на моих глазах, а я пальцем не пошевельнул, чтобы помешать этому.
Что имеем – не жалеем, потеряем – плачем. Как же мы потешались над явлениями нашей коллективной жизни! Стремились уклониться от собраний, от субботников и других мероприятий. А теперь я мечтаю поучаствовать хотя бы в одном таком мероприятии, почувствовать себя одним из членов гигантской семьи – коллектива. Послушать свежие анекдоты, поболтать о всяких пустяках, пофлиртовать с сотрудницами, выпить с коллегами, потанцевать на вечеринке, выехать за город за грибами или просто на пикник, поучаствовать в спортивных соревнованиях или самодеятельности, посмеяться над карикатурами в стенной газете, получить благодарность или даже премию к празднику.
Боже, неужели это все кануло в Лету и не вернется никогда?! Какими же мы были идиотами, проморгав все это!
В рассмотренном тексте активно используются метафоры: преобразование социальной системы образно представляется то как прекращение существования живого существа, то как разрушение физического объекта. Ср.: …был разрушен Советский Союз и советский социальный строй в России; Это прозвучало для меня подобно смертному приговору; я это слово воспринимаю как диагноз неизлечимой болезни. Болезни особого рода: социальной. Против нее нет и теперь никогда не будет лекарства; Неужели это произошло в реальности, а не в болезненном бреду?! Как ты реагировал на расстрел Верховного Совета в октябре 1993 г.? Легче пережить потерю друзей и родственников, чем коллектива: Нечто вроде загнивания. Тонкая ниточка, связывавшая меня с прошлым, оборвалась; С нами сделали нечто подобное тому, как если бы рыб вытащили из воды на сушу…; И люди в этих новых деловых машинах стали казаться мне лишь призраками людей, пустыми формами от людей, а их движения стали казаться лишь имитацией человеческой жизни. Город выглядел для меня оживленным в мультфильме кладбищем; Разрушение советских коллективов – самая глубокая болезнь нашего народа; Вся затея с приватизацией была направлена фактически на разрушение коллективов и коллективизма; Убито общество коллективов, коммун. Страшно от того, что это произошло на моих глазах, а я пальцем не пошевельнул, чтобы помешать этому. Боже, неужели это все кануло в Лету и не вернется никогда?!
Своего рода смысловым и стилистическим стержнем рассматриваемой публикации стал вынесенный в заголовок псевдоэтноним совок.
По данным академического «Словаря русского языка» (1981–1984), совок – это «лопатка с загнутыми кверху боковыми краями и короткой ручкой». В качестве иллюстраций в словаре представлены словосочетания железный совок. Совок для мусора. Метафорическое использование этого слова для пренебрежительного обозначения обычного советского человека, конечно, во многом объясняется фонетической близостью, однако не менее важен ассоциативный потенциал слова: «совок» – это нечто малозначительное, связанное с уборкой мусора. Эмоциональная окраска этой метафоры раскрывается уже в самом начале публикации: Употребляя это слово, употребляющие его люди тем самым выражают презрение в советской эпохе и порожденным ей людям. Эмоциональный потенциал образа продолжает развиваться и в последующем тексте.
Особое место метафоры совок в рассматриваемом тексте определяется уже самим ее вынесением в заголовок, где с помощью антитезы задается основной пафос статьи. Повествователь подчеркивает свою собственную принадлежность к «совкам» и рисует ностальгическую картину жизни «советских коллективов». Легко заметить, что антитеза – одна из главных риторических фигур этой публикации: в ней последовательно противопоставляются советская эпоха и «горбачевско-ельцинские годы», «коммунистическая вода» и «демократическая суша», коллективизм и индивидуализм, уверенность в своем будущем и необходимость постоянной борьбы за существование.
Важнейший прием акцентирования рассматриваемой метафоры – постоянный повтор слов совок и советский. Ср.: Словом «совок» сейчас называют… Я принадлежу к числу таких совков, с молчаливого согласия которых был разрушен Советский Союз и советский социальный строй в России и других частях бывшего Советского Союза. Используя эту риторическую фигуру, повествователь снова и снова напоминает о советской эпохе, советском социальном строе, советских коллективах и Советском Союзе. Показательно, что в данном тексте лексический повтор – это не единичный пример, а постоянно повторяющийся (в том числе с использованием других слов) прием: Я покинул институт. Как будто покинул целую эпоху; Но это были уже не коллективы… Это были опустошенные деловые машины. И люди в этих деловых машинах стали казаться мне лишь призраками…
Для акцентирования используемых метафор автор постоянно использует и риторические фигуры, основанные на взаимодействии повтора и расположения элементов. Автор последовательно применяет лексическую, смысловую и грамматическую анафору: Как ты реагировал на горбачевскую перестройку? Ты приветствовал ее. Как ты реагировал на ельцинскую «революцию» в 1991 г.? Ты приветствовал ее. Как ты реагировал на расстрел Верховного Совета в октябре 1993 года? Ты одобрил его. Обращает на себя внимание использование эпифоры: Я… потерял… коллектив….Легче пережить потерю друзей, чем коллектива. Только теперь я понял… что душа совка – в его приобщенности к жизни коллектива. В тексте встречается также эпанафора (стык): Теперь я это слово воспринимаю как диагноз неизлечимой болезни. Болезни особого рода: социальной (попутно отметим, что в этом фрагменте текста, как и в ряде других, для акцентирования метафоры использована еще одна риторическая фигура – парцелляция). В тексте используется также кольцо: И люди в этих новых деловых машинах стали казаться мне лишь призраками людей, пустыми формами от людей… Примеры использования различных видов повтора (морфемного, лексического, смыслового, морфологического и синтаксического) можно легко продолжить.
В рассматриваемом тексте активно применяются и другие виды фигур: риторический вопрос, риторическое восклицание, риторический диалог, инверсия, уже названные выше антитеза и парцелляция, риторические вопросы и восклицания, риторический диалог и т. п. Особое впечатление производят развернутые метафоры с использованием «свежих», сохраняющих яркую внутреннюю форму образов: С нами сделали нечто подобное тому, как если бы рыб вытащили из воды на сушу и сказали: «Вот вам освобождение от коммунистической воды, наслаждайтесь демократической сушей!» Все это усиливает эмоциональный накал текста и привлекает внимание читателей к стилистической организации текста.
1. Чем можно объяснить повышенное внимание современных политиков и журналистов к форме своей речи, к использованию разнообразных выразительных средств?
2. Проанализируйте один из политических текстов, представленных в приложении к данному учебному пособию, с точки зрения выявления в нем стилистических фигур и тропов.
3. В каких политических жанрах (речевка, лозунг, партийная программа, выступление на митинге и др.) особенно активно используются стилистические фигуры и тропы?
4. Охарактеризуйте лексико-стилистическую организацию одного из представленных в приложении политических текстов.
5. Какие выразительные средства используют политики в следующих высказываниях? С какой целью это делается? Насколько удачными вы считаете эти фразы?
Если не заменим законодательство, будем с вами ловить блох, а акулы капитализма будут, уходить из-под нашего пристального внимания (С. Степашин).
У Доренко изо рта прямо долларами пахнет, (губернатор Красноярского края А. Лебедь).
Что нельзя, сделать за деньги, можно сделать за большие деньги (вице-премьер московского правительства А. Ресин).
Коней на переправе не меняют, а ослов можно и нужно менять (губернатор Красноярского края А. Лебедь).
Когда не платят зарплату, директору надо делать массаж копчика с помощью напильника (министр экономики А. Лившиц).
Нам надо перегрызть долларовый поводок (председатель Центробанка России В. Геращенко).
Интертекстуальность и интерстилевое тонирование текста
Интертекстуальность – это присутствие в тексте элементов других текстов, что обеспечивает его восприятие как частицы общего политического дискурса и – шире – как элемента национальной культуры (М.М. Бахтин, Р. Барт, Д.Б. Гудков, В.В. Красных, Ю. Кристева, Н.А. Кузьмина, С.И. Сметанина и др.). Вместе с тем конкретный текст – это автономный феномен, для которого характерны внутренне единство, цельность и законченность.
Современный политический текст часто строится и воспринимается как своего рода диалог с другими текстами: автор развивает и детализирует высказанные ранее идеи, полемизирует с ними, дает свою интерпретацию фактов, подчеркивает собственную позицию. Такой текст оказывается насыщенным множеством скрытых и откровенных цитат, реминисценций, аллюзий, прецедентных метафор; его полное восприятие возможно только в дискурсе с использованием множества фоновых знаний из различных областей культуры.
В соответствии с концепцией Д.Б. Гудкова, И.В. Захаренко, В.В. Красных и Д.Б. Багаевой в качестве культурных знаков интертекстуальности могут использоваться следующие виды прецедентных феноменов
Прецедентный текст – законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности. К числу прецедентных текстов относятся произведения художественной литературы, фольклора, политические документы и др. В политическом дискурсе символом прецедентного текста нередко выступает его название, которое помогает читателю вспомнить содержание произведения. Ср.: Роль парламента свелась к квартету, который, как не рассаживай, все равно плохо играет. В этом высказывании Г. Зюганова название крыловской басни вместе с трансформированной цитатой помогает читателю лучше понять мысль автора.
Прецедентное высказывание – это цитата, афоризм, пословица. В современной политической речи прецедентные высказывания часто структурно и содержательно трансформируются, в них вкладывается обновленный смысл. В качестве прецедентного высказывания могут выступать не только развернутые фразы, но отдельные слова и выражения, по которым опознается коммуникативная практика известного человека (ельцинское «понимашь», горбачевское «начать и углубить»).
Прецедентная ситуация – хорошо известная историческая ситуация, событие, яркие признаки которого запечатлены в народном сознании с той или иной эмоциональной оценкой. Такая ситуация может обозначаться не только прямо, но путем указания на место событий, их время, яркие признаки: татаро-монгольское иго, Ледовое побоище, Смутное время, 1812-й год, Брестская крепость, Курская дуга и др. В современной политической речи названия этих прецедентных ситуаций обычно используются метафорически. Например, по словам депутата Н. Харитонова, «Ирак – это наша Брестская крепость».
Символом прецедентной ситуации нередко оказываются предметы быта, иные артефакты, природные объекты: для Гражданской войны в России – это шашка и буденовка, для позднесоветской эпохи – талон на колбасу, для конца ХХ в. – сникерсы и памперсы.
Прецедентное имя – это имя (фамилия, прозвище и др.) известного политика, военачальника, ученого, писателя, героя литературного произведения и т. п. Такое имя (Ломоносов, маршал Жуков, Наполеон, Менделеев, Иуда, Летучий голландец) служит своего рода знаком определенных качеств, оно может символизировать тот или иной прецедентный текст или прецедентную ситуацию.
К числу прецедентных феноменов можно отнести также разнообразные устойчивые сочетания, фразеологизмы, штампы, повторяющиеся метафоры и иные знаки вторичности текста.
Используемые в тексте прецедентные феномены делают изложение более интеллектуальным, формируют новые смыслы, вводят новое событие в общеисторический и культурный контекст. Названные феномены позволяют сделать сообщение более ярким, привлекающим внимание и одновременно ввести в изложение некоторые элементы языковой игры, предложить читателям для кого-то прозрачную, для кого-то достаточно сложную загадку.
Рассмотрим с точки зрения интертекстуальности следующую статью Андрея Пионтковского, опубликованную в «Новой газете».
В предчувствии Фороса, или Свита перестала играть короля: Российская политическая элита (она же партийно-хозяйственный актив) не дождалась своего ночного портье и оскорбилась
«А не пора ли вам, дорогие товарищи, стать законодателями мод в мировом автомобилестроении?» – обратился как-то молодой, энергичный и невероятно популярный генеральный секретарь к группе корпулентных мужчин партийно-хозяйственного помета, четверть века смотрящих вместе с местными бандитами за конвейером, установленным когда-то на берегах великой русской реки изобретательными сыновьями Средиземноморья.
«А не пора ли вам, господа министры-капиталисты, ставить перед собой более амбициозные задачи? Не замахнуться ли нам на Джорджа, понимаете ли, Дабл-Ю Буша и резко сократить разрыв с ведущими индустриальными странами?» – обратился 16 лет спустя молодой, энергичный и невероятно популярный президент к группе очень похожих мужчин, занимавшихся похожей деятельностью, но уже в масштабе всей страны.
Через несколько дней он обратился с тем же посланием к расширенному заседанию партийно-хозяйственного актива, или, как теперь принято говорить, с тем же «мессежем» к российской политической элите. Еще совсем недавно состояние, или, во всяком случае, внешнее поведение «элиты» на подобных ритуальных действах отвечало словам поэта: «Когда Он входит, все они встают – одни по службе, прочие от счастья».
На этот раз он был встречен мрачным гробовым молчанием оставшегося сидеть зала. На лицах проступало глухое и растущее раздражение. Элита знала, что президент знает, что в зале сидят люди, давно уже не только поставившие, но и успешно реализовавшие настолько амбициозные цели, что и их внукам мало не покажется. Напрягать их упреками в отсутствие амбиций и требовать от них еще одного рывка, чтобы догнать какую-то Португалию, было вопиющей бестактностью и откровенным нарушением конкорданса о передаче власти.
Была у них и еще одна причина для раздражения, очень российская. В первые дни славного президентства было столько истребителей, подлодок, патриархов, сортиров, в которых корчились враги павловских, визжащих о «мистической связи Путина с народом», чекистов без страха и упрека, стройными рядами идущих во власть, что российской политической элите, как старой полковой лошади, в какой-то момент показалось, что она услышала знакомый Глас Трубы.
Нещадно поротая и при Иоанне Грозном, и при Петре Великом, и при Иосифе Кровавом, она послушно и даже с некоторым диктуемым исторической памятью вожделением нагнулась, приспустила штаны и обнажила нашкодившие задницы, ошибочно угадав в нем своего долгожданного ночного портье.
Зверств ждали от него неслыханных и необыкновенных. Как минимум порки, а может, и еще более решительной, калигуловской, если хотите, актуализации своей статусной роли. А он даже двух чижиков не смог как следует придушить. Может быть, все чекисты, опьяненные неожиданно открывшимися возможностями, разбежались крышевать мебельные магазины, променяв на валютную похлебку первородство железного Феликса. А может быть, ему просто противно стало.
Так или иначе стояние в неловкой позе ожидания утомило элиту и, не получив глубокого удовлетворения, она почувствовала себя дважды униженной и оскорбленной. Свита перестала играть короля. В таких случаях обычно меняют свиту. Или свита меняет короля.
В рассматриваемом тексте ярко представлены разнообразные прецедентные феномены. Широко используются прецедентные тексты, преимущественно трансформированные: А не пора ли вам, дорогие товарищи, стать законодателями мод в мировом автомобилестроении?; А не пора ли вам, господа министры-капиталисты, ставить перед собой более амбициозные задачи? Не замахнуться ли нам на Джорджа, понимаете ли, Дабл-Ю Буша и резко сократить разрыв с ведущими индустриальными странами?; Когда Он входит, все они встают – одни по службе, прочие от счастья; униженные и оскорбленные; ночной портье; мистическая связь Путина с народом; короля играет свита.
Автор умело актуализирует в сознании адресата прецедентные ситуации: В предчувствии Фороса; догнать Португалию; истребители, подлодки, патриархи, сортиры, в которых корчились враги; без страха и упрека; полковая лошадь, услышавшая знакомый Глас Трубы; двух чижиков не смог как следует придушить; променять на валютную похлебку первородство. Современный российский читатель легко понимает и аллюзии, связанные с прецедентными именами: Иоанн Грозный, Петр Великий, Иосиф Кровавый, железный
Феликс, калигуловская актуализация своей статусной роли; павловские, визжащие о «мистической связи…».
Ключевые метафоры рассматриваемого текста – это представление характерных для России взаимоотношений президента и элиты как закрепленного в исторической памяти физического и сексуального насилия. В соответствии с российскими традициями статусная роль президента требует от него агрессивности, ярким примером которой служат упоминаемые в статье царь Иоанн IV, император Петр I и генеральный секретарь ЦК КПСС Иосиф Сталин. Даже ближайшее окружение (бояре, воеводы, генералы, министры, секретари ЦК) должны быть в постоянном трепете. Таким образом, использование прецедентных феноменов (текстов, ситуаций, имен), интерстилистического тонирования, разнообразных стилистических фигур заметно акцентирует используемые в тексте метафоры.
Каждый прецедентный феномен в тексте – это знак бесконечного диалога различных сфер культуры, различных ее поколений и вместе с тем показатель интеллектуального уровня автора и его оценки возможностей адресата. Творческая индивидуальность автора, автономность текста проявляются в удачном отборе элементов интертекстуальности, в умелом отборе самих компонентов из предшествующего опыта человечества для создания нового оригинального текста.
Интерстилевое тонирование текста. Интерстилевое тонирование – это намеренное использование в тексте языковых средств с максимально разнообразной стилистической окраской, в том числе таких, которые воспринимаются как стилистически инородные, не соответствующие традиционным представлениям о качествах политического текста. Одна из особенностей современной политической коммуникации состоит в том, что авторы не считают необходимым ограничивать себя использованием исключительно публицистической лексики, а смело вводят в текст, казалось бы, совершенно несовместимые элементы.
Если обратиться к рассмотренной выше статье Андрея Пионтковского, то легко заметить, что автор постоянно использует названный стилистический прием. В данном тексте, с одной стороны, постоянно применяются жаргонные, просторечные, разговорные слова и выражения (сортир, нашкодившие задницы, крышевать, мало не покажется) или стилистически закрепленные значения общеупотребительных слов (партийно-хозяйственный помет, смотреть за конвейером, замахнуться на Джорджа Дабл-Ю Буша, напрягать упреками). С другой стороны, стилистически сниженная лексика особенно ярко выделяется рядом с книжными словами и выражениями (партийно-хозяйственный актив, вопиющий, конкорданс, вожделение, актуализация статусной роли). Использование жаргонной и просторечной лексики параллельно с книжными словами при описании российской политической и деловой элиты, как и сообщение о ее совместной с бандитами деятельности, упоминание о «крышующих» преступников чекистах, служит средством смыслового сближения сферы власти со сферой криминала, этот прием как бы объединяет политических лидеров и преступных «авторитетов».
Показательно, что в данном тексте интерстилевое тонирование нередко дополняется всевозможными смысловыми и структурными трансформациями фразеологизмов, прецедентных высказываний и даже отдельных слов.
В тексте находят широкое применение и стилистические фигуры. Обращает на себя внимание смысловой, синтаксический и лексический параллелизм двух первых абзацев, что позволяет подчеркнуть сходство знаменитых выступлений М.С. Горбачева и В.В. Путина. Автор использует антитезу: противопоставляется прежнее и современное поведение элиты, ожидаемые и реальные действия президента. Текст завершается осложненным хиазмом, в котором в разных синтаксических позициях используются метафоры свита и король. Постоянно используется инверсия, парцелляция и цепочки однородных членов.
Представленный материал наглядно демонстрирует широкое разнообразие стилистических средств, которые используются в современной политической коммуникации с целью акцентирования структурных свойств текста, привлечения внимания к самому способу выражения авторской мысли. Показательно, что современные политики и журналисты активно используют как ресурсы, которые были охарактеризованы еще в древних риториках, так и новые, созданные и осмысленные в рамках постмодернистской эстетики (интертекстуальность и интерстилевое тонирование).
1. В свое время М.В. Ломоносов настойчиво предостерегал от смешивания «штилей», т. е. совмещения в пределах одного текста «высокой» и «низкой» лексики. Почему современные политики и журналисты совершенно пренебрегают этим предостережением, позволяя себе использовать в политических текстах интерстилевое тонирование текста?
2. Что такое прецедентные феномены? Какие типы прецедентных феноменов вам известны?
3. С какими целями прецедентные феномены используются в политических текстах?
4. Какие прецедентные феномены, восходящие к современной политической ситуации, будут использовать наши потомки?
5. Известный швейцарский лингвист Патрик Серио назвал советский политический язык «деревянным». В основание этой метафоры легли представления о чрезвычайно стандартизированном, сопротивляющемся всему новому языке, предназначенном прежде всего для демонстрации верности коммунистической идеологии. Насколько указанная метафора соотносима с современным политическим языком?
6. Насколько обоснованны представления о том, что современный политический язык лучше (или хуже), чем политический язык советской эпохи?
7. Выявите прецедентные феномены в следующих контекстах и определите источники прецедентности.
– У Бушей нефтяной бизнес, и им выгодно общаться, с арабами – тогда цены на нефть будут высокими. В Техасе у них там свой «Лукойл» местный или ЮКОС. С арабами они деньги зарабатывают (В. Жириновский).
– Армия, МВД и органы госбезопасности в ходе реформ разрушены весьма основательно. Но «Альфа» и «Вымпел» сохранили боеспособность. И именно они спасли Россию от унизительного поражения и десятков новых «Норд-Остов» (В. Тетекин).
– Незадолго до сыр-бора с ЮКОСом Чубайс как раз и выступил со своим, манифестом, заявив стране, что его «партия меньшинства» возглавит, второй этап либеральной реформации в России. Ставки сделаны, и все эти стенания, вокруг «термидора» питерцев и «второй 37-й год» – невсерьез, на публику (В. Попов).
– Вызов терроризма абсолютно неожиданный. Вспомним «Войну с саламандрами». Террористы и есть те самые саламандры: у них нет. армии, нет. государства, они появляются, из ниоткуда, каждое государство имеет, своих саламандр… Фактически мы. живем в состоянии войны с саламандрами (И. Хакамада).
8. Выявите прецедентные высказывания в следующих контекстах и определите источники прецедентности.
– Минутки ненависти в американской прессе удивительным, образом, совпадают, с перипетиями «дела ЮКОСа» (К. Славин).
– Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Чубайсе и фугасе (О. Бакушинская).
– Пугачев не принадлежал сам. себе. Он уже хотел остановить этот, бунт, бессмысленный и беспощадный (Б. Немцов).
– Власть начинает работать, когда ее критикуют, не дают почивать на лаврах. А у нас скоро будет, написано на властных зданиях: «Мы живем, под собою не чуя страны» (Б. Немцов).
– А дальше будет еще хуже. Потому что народ-то молчит. Народ безмолвствует, и голосует, за власть (И. Хакамада).
– После создания карманной националистической пугалки «Родина» шли всякие разговоры о создании еще и карманного объединения, демократов. И вообще-то имя Касьянова в этих разговорах звучало… И тогда я, знаете ли, поняла: «биографию делают нашему рыжему» (О. Бакушинская).
9. Проанализируйте один из политических текстов, представленных в приложении к настоящему учебному пособию с точки зрения использования в нем ресурсов интертекстуальности и интерстилевого тонирования.
Глава 6
Метафора в политической коммуникации
Исследование политической метафоры и описание ее конкретных моделей – одно из интенсивно развивающихся направлений современной политической лингвистики. В современном политическом дискурсе наблюдается высокая частотность метафор, это объясняется тем, что метафора превратилась в одно из наиболее сильных средств представления политических концепций и воздействия на политическое сознание общества. Специалисты стремятся выявить функции политической метафоры, описать ее ведущие типы и модели, охарактеризовать закономерности развертывания метафорического образа в политическом тексте.
Метафора и ее функции в политической коммуникации
При традиционном подходе, который берет начало еще в трудах Аристотеля, метафора понималась как перенос названия с одного предмета на другой, в чем-то сходный с первым. Исследователи отмечали, что использование метафоры обогащает арсенал наименований (лексикон языка), служит средством украшения речи и способствует воздействию на адресата. Вместе с тем многие исследователи считали, что метафоричность нередко мешает ясности и точности мышления.
Современные специалисты подчеркивают, что человек не только выражает свои мысли при помощи метафор, но и мыслит метафорами, познает при помощи метафор тот мир, в котором он живет, а также стремится в процессе коммуникативной деятельности преобразовать существующую в сознании адресата языковую картину мира. Соответственно метафоричность – это естественный путь творческого мышления, а вовсе не уклонение от главной дороги к познанию мира и не прием украшения речи.
Метафору нередко образно представляют как зеркало, в котором вне зависимости от чьих-либо симпатий и антипатий отражается национальное сознание, в том числе сущности политической жизни и взаимосвязи различных сфер человеческого бытия.
Множество метафор, используемых в политической коммуникации, образно называют метафорической мозаикой. Как известно, каждая отдельная частица мозаики – это всего лишь «кусочек камня или стекла», по которому практически невозможно судить о картине в целом. Точно так же каждая конкретная метафора отражает мировосприятие одного человека, нередко метафорическая конструкция передает только сиюминутное настроение этого человека. Если же рассматриваемую метафору сопоставить с множеством других, если выделить доминантные для современного политического дискурса метафорические модели, если сравнить системы политических метафор в различных языках, то, возможно, удастся обнаружить какие-то общие закономерности в метафорической картине политического мира, существующей на данном этапе развития в национальном сознании. Так маленькая частица становится органичной частью большой картины. В связи с этим очень значимо социальное признание авторской метафоры, что может проявиться, в частности, в цитировании соответствующего высказывания и в дальнейшем развертывании образа.
Ср.: Мой коллега Юрий Яковлев сказал: «Нас затоптали, во всем мире Россию воспринимают как черт знает какую страну, и тут такая радость (Ж. Алферов, Комсомольская правда).
Когда фразу «Нас затоптали…» произносит «широко известный в узких кругах» физик, то это его частное мнение и индивидуально-авторский образ. Но когда рассматриваемую фразу запоминает и повторяет (а значит, образ показался ему точным и выразительным) нобелевский лауреат и одновременно депутат Государственной думы, когда интервью с этой фразой печатает газета с многомиллионным тиражом, то это уже не частное мнение и отражение личного мировосприятия, а значимый для политического дискурса факт.
Рассмотрим основные функции метафоры в политической коммуникации.
1. Когнитивная функция. В современной лингвистике метафорическое мышление рассматривается как не менее значимое, чем мышление рациональное. Соответственно метафора понимается как основная ментальная операция, способ познания и категоризации мира. В процессе мыслительной деятельности аналогия играет не меньшую роль, чем формализованные процедуры рационального мышления. Обращаясь к чему-то новому, сложному, не до конца понятному, человек нередко пытается использовать для осмысления элементы какой-то более знакомой и понятной сферы. При метафорическом моделировании политической сферы, отличающейся сложностью и высокой степенью абстракции, человек часто использует более простые и конкретные образы из тех сфер, которые ему хорошо знакомы. Например, в следующем контексте авторы стремятся охарактеризовать сложное положение, в которое попал Национально-патриотический союз России, при помощи привычных для русского языкового сознания метафор со сферой-источником «Мир растений»:
В минувший год НПСР был похож на дерево, охваченное бурей, которая ломала ветки и сдирала листву. Эта буря унесла много желтых листьев, недозрелых плодов, чахлых, нестойких побегов. Под этим потрепанным древом по сию пору никому не нужные лежат Подберезкин, Лапшин и Тулеев. И их начинает точить червь забвения. Но дерево в своем стволе, корнях и ветвящейся кроне не сломалось. Стремительно набирает новые соки, одевается свежей листвой, обретает новую высоту и ширь (В. Чикин, А. Проханов).
Метафора – это особый способ мышления, повседневная реальность языка, обусловленная проявлением аналоговых возможностей человеческого мышления. Метафорические образы заложены уже в самой интеллектуальной системе человека, это особого рода схемы, по которым человек думает и действует.
Политическая ситуация в современной России постоянно преобразуется, и для характеристики новых, пока еще «безымянных» реалий нередко используются метафоры. Яркий пример подобной метафоры – это обозначение политической доктрины М.С. Горбачева словом «перестройка».
В других случаях метафора представляет собой другое название взамен уже существующего, но по каким-либо причинам не устраивающего автора. При помощи метафоры соответствующее явление подводится под категорию, что позволяет лучше определить сущность этого явления и выразить свое отношение к нему. Например, процесс передачи государственной собственности в частное владение имеет общепринятое название – приватизация. Но представители непримиримой оппозиции постоянно называют проведенную в России приватизацию грабежом, т. е. при помощи метафоры подводят соответствующие действия под категорию «уголовные преступления» и одновременно подчеркивают их негативную оценку. Ср.: Это было не накопление капитала, а бандитский грабеж страны – бессовестный и наглый. Сейчас разграбление продолжается, и края этому пока не видать (Г. Зюганов).
Найденный образ начинает последовательно уточняться и детализироваться: если приватизация – это грабеж, то ее организаторы и участники – это бандиты, а президент страны – главарь банды, пахан, крестный отец. Соответственно противники приватизации воспринимаются как люди, стоящие на страже законности и препятствующие продолжению преступлений. Такая система метафор постоянно использовалась в коммунистической прессе, создавая характерную для коммунистического сознания метафорическую модель современной российской действительности.
Во многих случаях метафора позволяет представить что-то еще не до конца осознанное, создать некоторое предположение о сущности метафорически характеризуемого объекта. Эта разновидность присуща научному дискурсу, но не исключена и в политическом. Например, в середине 80-х годов прошлого века для обозначения взаимоотношений между государствами на нашем континенте стала использоваться метафора общеевропейский дом, которая в постсоветский период сменила конфронтационную метафору железный занавес. Точные формы отношений между вчерашними врагами были еще неизвестны, но метафора, используя хорошо знакомую понятийную основу с ярким эмоциональным ореолом, создавала по крайней мере представление об общих принципах отношений: предусмотрительные люди стремятся поддерживать с соседями по дому добрые отношения, соседям часто приходится совместно решать те или иные проблемы, они помогают друг другу.
2. Коммуникативная функция метафоры. Язык – это не только орудие мышления, но и средство передачи информации. Если человек мыслит метафорами, то вполне закономерно, что и передача информации осуществляется с использованием метафор. Больше того, во многих случаях метафора позволяет передавать информацию в более удобной для адресата форме. Например, метафорическое обозначение политической организации «Медведь» воспринимается значительно легче, чем официальное ее наименование «Межрегиональное движение «Единство»» или возможная аббревиатура МДЕ. Показательно, что слияние политических движений «Единство» и «Отечество» (и соответственно появление нового названия) не оказалось препятствием для использования «медвежьих» метафор.
Разновидностью коммуникативной функции можно считать эвфемистическое использование метафор. Во многих случаях метафора помогает передать информацию, которую автор по тем или иным причинам не считает целесообразным обозначить прямо, при помощи непосредственных номинаций. Примером подобного использования метафоры может служить опубликованное газетой «Известия» интервью, в котором Ю. Лужков отказался прямо говорить о своей оппозиционности «партии власти», но, рассказывая о своей пасеке, упомянул о том, что «если пчелы не будут защищать свой мед от всяких там медведей, то они погибнут». Поскольку медведь – это символ движения «Единство», а Ю. Лужков в то время был лидером движения «Отечество» (которое враждовало с «Единством»), то метафора становится вполне понятной. Сила метафоры, ее «голубая кровь» (А.Н. Баранов) заключается в эффекте балансирования между сказанным и несказанным, между определенностью и неопределенностью, в известной условности и вместе с тем в особой значимости метафорической концептуализации мира. Метафора – как партком в коммунистической России – все решает и ни за что не отвечает.
Следующая разновидность коммуникативной функции – популяризаторская функция. Метафора позволяет в доступной для слабо подготовленного адресата форме передать сложную идею. Например, бывший председатель правительства России Сергей Кириенко сравнивает трудности принятия бюджета с ситуацией в бедной студенческой семье. Молодые супруги решают, что купить – холодильник или сапоги. И то и другое нужно, но денег на все не хватает.
Несколько другой прием использует Вячеслав Костиков, который в своей аналитической статье «Где они, ресурсы развития?» последовательно использует метафору для своего рода дублирования или резюмирования важнейших положений:
Российская экономика исчерпала те резервы, на которых основывался экономический рост последних трех лет. По оценке Центра макроэкономического анализа, минимальным условием для развития до 2010 г. являются 4,5 % годового роста экономики. М. Касьянов обещает В. Путину 3,5 %. А бывший министр А. Лившиц считает, что и 2 % будут удачей. Мотор заглох, колеса буксуют. Становится очевидным – нужны новые ресурсы роста. Эксперты называют три – сокращение доли малоэффективной государственной собственности, иностранные инвестиции и – главный резерв: стимулирование среднего и малого бизнеса. Горячие головы говорят: чтобы сдвинуть застрявший состав, нужны новые локомотивы. Необходимы руководители, способные перевести эти идеи в практику работы правительства. Нужны новые машинисты (АиФ. 2002. № 12).
Как известно, политическая речь часто ориентирована на самые широкие массы, а поэтому бывший пресс-секретарь президента России стремится, с одной стороны, рационально обосновать свою точку зрения (при помощи статистики, ссылок на авторитеты и др.), а с другой – выражаться в доступной и привлекающей внимание адресата форме. В этом смысле метафора напоминает картинки в детской книжке: они призваны привлечь внимание к тексту, но служат единственным источником информации для детей, не научившихся читать.
3. Прагматическая функция метафоры. Метафора является мощным средством преобразования существующей в сознании адресата политической картины мира, побуждения его к определенным действиям и формирования у него необходимого адресанту эмоционального состояния.
Использование метафоры способствует усилению действенности побуждения граждан к политической деятельности. Например, метафорический призыв «Выйти на решающий бой с врагами» воспринимается совершенно иначе, чем банальное приглашение проголосовать на выборах или принять участие в демонстрации, хотя в данном случае метафорический бой – это и есть участие в выборах или демонстрации.
Метафорическая аргументация постоянно используется в политической речи как способ изменения политических воззрений адресата. На первом этапе аргументации метафора позволяет обратиться к некоторому общему для коммуникантов фонду знаний и тем самым создать своего рода общую платформу, опираясь на которую, говорящий с легкостью может развить свою точку зрения. Например, противники продажи земли часто используют такую аргументацию: «Земля – это мать, а мать продавать нельзя». Из этого делается вывод, что нельзя продавать и землю. Первая часть этого высказывания вводит привычную для русского сознания метафору, во второй части высказывания (если не рассматривать слово мать как метафору) тоже представлено общепринятое суждение. В результате софистический характер обоснования требует специального анализа, к которому склонны далеко не все слушатели.
Существуют люди, на которых метафорическая аргументация воздействует намного эффективнее, чем любая иная. В других случаях метафорические аргументы выступают как важное дополнение к рациональным или эмоциональным аргументам.
Метафора часто используется для воздействия на эмоционально-волевую сферу адресата и создания соответствующего отношения к рассматриваемым реалиям. Например, ассоциируя название партии «Межрегиональное движение «Единство»» с образом медведя, люди переносят на партию традиционное для России позитивное восприятие «хозяина тайги», «генерала Топтыгина», сильного и добродушного героя народных и литературных сказок и даже символа Олимпиады-80. Подобные метафоры создаются прежде всего для того, чтобы перенести имеющееся у читателя эмоциональное отношение к понятию-источнику (его обозначает слово в основном значении) на понятие, которое концептуализируется метафорическим значением слова. Иначе говоря, вполне традиционное для русского национального сознания отношение к медведю закономерно переносится и на соответствующую партию.
4. Эстетическая функция метафоры. Данная функция является основной для художественного дискурса, вместе с тем она очень существенна и для политической сферы общения. Хорошо известно, что образная форма привлекает внимание адресата и способна сделать высказывание более действенным. Блеск метафорической формы часто воспринимается как признак глубины и смысловой точности высказывания. Поэтому роль красивой языковой формы напоминает роль красивой упаковки товара: она не гарантирует качества, но очень значима для успешной реализации продукции.
Читать бесплатно другие книги:
