Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие Коллектив авторов

Фантастическое направление и его своеобразие

Современная фантастика представляет собой интенсивно развивающееся направление отечественной прозы. По сравнению с началом века в ней произошли кардинальные качественные изменения. Из средства выражения технических и провидческих идей она превратилась в занимательный жанр, интересный самой разной читательской аудитории и отличающийся разнообразием содержания и форм.

В конце 20-х годов ХХ в. Х. Гернсбек вводит определение научной фантастики (science fiction), предполагая, что фантастика делится на технологическую (информативную) и фантастические сказки (фэнтези). Первая разновидность получала и другие определения – «твердая», «научная фантастика». Второй вид определялся как «произведения на сказочной основе».

Собственно фантастикой называют особый вид литературы, специфический способ художественного мышления. Подобное восприятие произведений, где основной темой является тема будущего, а действие обычно происходит в условной реальности, сложилось уже в XIX в.

В основе такого деления содержание произведения. Указывалось и на фантастическое допущение, особый тип условности. Отмечалось, что фантастика представляет собой «специфический метод художественного отображения жизни, использующий художественную форму образ (объект, ситуацию, мир), в котором элементы реальности сочетаются не свойственным ей в принципе способом, – невероятно, «чудесно», сверхъестественно».

Одновременно отмечалось, что в фантастических текстах речь идет о создании особого фантастического мира, мира «чистых сущностей», обычно скрытых в эмпирической стихии реальных форм» («Краткая литературная энциклопедия». М., 1972). Следовательно, фантастическое начало использовалось для создания системных образований, где проводились определенные идеи и выстраивалась авторская реальность. Поэтому о фантастическом направлении чаще стали говорить как о более объемном образовании, где фантастическое начало выступало в качестве одного из приемов и становилось структурообразующим признаком.

В отечественной словесности изучение фантастического направления началось давно, постоянно выходят новые исследования, разнообразные словари, указатели, справочники; существуют специальные журналы, в которых публикуются аналитические материалы. Нередки обзоры на страницах газеты «Библиографии» (специальный раздел одно время вел Е. Харитонов), фантастическая рубрика существует в «Книжном обозрении» (выпускающий полосы – В. Березин), а также и в других профессиональных изданиях (НГ Ex-libris).

Однако внимание литературоведов и критиков нередко ограничивается отрицанием данного направления как явления «серьезной литературы» или анализом наиболее интересных произведений. Иногда речь идет скорее о тенденциях развития, чем о конкретных формах. К сожалению, после исследований А. Бритикова и Ю. Кагарлицкого не появилось серьезных аналитических работ, в которых бы история развития фантастики была прослежена до наших дней. Частично этот пробел восполняют публикации Р. Арбитмана. Очевидно, нужны подробные биографические описания, подготовленные в центральных библиотеках и научных центрах, а не усилиями отдельных специалистов[22].

Обозначим внутреннее деление фантастики (фантастического направления). «Техническая фантастика» представлена прежде всего произведениями Ж. Верна, в России она была популярна в творчестве отдельных авторов, среди которых выделяется творчество А. Беляева и братьев Стругацких. Правда, А. и Б. Стругацкие полагали, что выделение феномена «научной фантастики» ограничивается только содержанием и практически никак не затрагивает художественные особенности произведений. Подобную точку зрения находим и в книге Т. Тодорова «Введение в фантастическую литературу», где говорится, что фантастика – это не жанр, а особый тип прочтения текста.

Другая разновидность «технической фантастики» впервые была представлена в творчестве английского писателя Г. Уэллса. Он не интересовался собственно достижениями цивилизации, а отмечал социальные и психологические последствия научно-технического прогресса. В отечественной фантастике подобные идеи реализовывались в форме утопии и гораздо чаще антиутопии (классическим произведением считается роман Е. Замятина «Мы», 1921). Особые исторические условия развития и републикация произведений антиутопического характера начала ХХ в. позволили интенсивно развиваться этим формам и в конце столетия («Русский Букер» 2006 г. получил роман О. Славниковой «2017»). Подробный анализ отдельных произведений можно, в частности, найти в монографии А. Мережинской.

Некоторые отечественные авторы (А. Ким, Т. Толстая) используют форму антиутопии для создания авторского мифа. Данная форма получила название «неомиф».

Выделение фантастики как самостоятельного направления привело к дальнейшему членению на более мелкие разновидности, чаще других выделяются: альтернативная история, киберпанк, турбореализм, фэнтези (в том числе славянская фэнтези, городская фэнтези). Так сложилось, что трилогия Дж.Р. Толкиена «Властелин колец» (1954-1955), считающаяся классическим образцом фэнтези, стала известна отечественному читателю только в конце 1970-х годов. Поэтому основные произведения данного формата публиковались начиная с середины девяностых годов (романы М. и С. Дяченко, М. Семеновой, Е. Хаецкой).

Используются также определения: сакральная, сказочная, эпическая, героическая, мифологическая, историческая, юмористическая фантастика. Выделение данных направлений во многом основано на тематической доминанте (историческая), что ведет к смешению формы и содержания, тогда как жанровые формы (фэнтези) обозначаются реже.

На развитие современной фантастики оказало влияние несколько факторов. Известна буквально подвижническая деятельность периферийных изданий – «Уральского следопыта», «Искателя», напечатавших в свое время многие произведения, не прошедшие цензуру в центральных изданиях. Периферийные и малотиражные издания начали широко знакомить читателей с произведениями зарубежных авторов. Сегодня организация выпуска подобных изданий подчинена более четкой коммерческой деятельности, некоторыми журналами руководят ведущие специалисты, одним из них является видный критик А. Ройфе. Отметим и деятельность журнала «Если», регулярно публикующего самые разные тексты и поощряющего своих авторов специальными премиями.

В 1988 г. при издательстве «Молодая гвардия» возникает Всесоюзное объединение молодых писателей-фантастов (ВО МПФ). При нем было проведено 25 всесоюзных и международных семинаров писателей-фантастов и выпущено 105 книг. Вскоре аналогичные объединения возникают и в других городах. Постепенно форма семинаров трансформировалась в разнообразные совещания, конгрессы и конференции, на которых обсуждают состояние фантастики и отмечают наиболее отличившихся авторов. Одновременно вручаются разнообразные премии («Большой Зилант», «Странник», «Бронзовая Улитка», «Интерпресскон», «Меч Руматы», «Старт»). Причем не только в области литературы, но и критики.

Регулярно проходят фестивали фантастики («Интерпресскон» и «Странник» в Петербурге, «Басткон» и «Роскон» в Москве), на которых проходят творческие встречи, мастер-классы и вручаются премии.

Со временем изменилось и направление издательской деятельности, приобретшей не только масштабный, но и целенаправленный характер. В начале перестройки на выпуске фантастической литературы специализировался «Северо-Запад», теперь это одно из приоритетных направлений ряда издательств – «Азбуки», «АСТ», «Армады», «Олма-пресс», «Центрополиграфа», «Эксмо» и др. Разрабатываемые ими серии отражают разные направления фантастики – «Боевая фантастика», «Сага о Конане», «Звездные войны» («Войны миров»), «Фантастический боевик».

Несомненно, издатели во многом учли опыт самиздата и журнальной деятельности, где ряд серий уже был «отработан». Выпуск книг о Конане помог ряду писателей выстоять в условиях рыночной экономики. Было запущено несколько проектов, в частности сериалы о Конане Варваре и Рыжей Соне по идее Р.И. Говарда (1906-1936). Известно, что под псевдонимом Дугласа Брайана Е. Хаецкая выпустила несколько повестей о Конане. Первоначально отечественным авторам было сложно пробиться на рынок, поэтому они часто печатали свои произведения под псевдонимами – Г. Олди (Д. Громов и О. Ладыженский), М. Симонс (Е. Хаецкая), А. Скаландис (А. Молчанов), М. Фрай (С.Ю. Мартынчик; иногда пишет при участии художника И.В. Степина). Некоторые из них сохранили в логотипе свои имена.

В течение ряда лет отечественным авторам пришлось заниматься и переводами, поэтому так распространена форма фэнтези и сюжеты, связанные со средневековым европейским материалом. Анализ произведений показывает, что речь не идет об интертексте, перерабатывалась общая сюжетная схема, отсюда и переклички на мотивном уровне.

В 1995-2003 гг. появились романы «Волкодав», «Право на поединок», «Истовик-камень», «Знамение пути», «Самоцветные горы». О популярности произведений свидетельствует и продолжение цикла «Спутники Волкодава», созданное П. Молитвиным. Так постепенно через освоение западной мифологии писатели шли к отечественным мифам и оригинальным сюжетам. Сегодня говорят об образовании самостоятельной разновидности славянской фэнтези.

Переходом к собственному творчеству становились и пересказы известных текстов, справочные издания. М. Семенова выпустила своеобразный справочник «Мы – славяне», позже трансформированный в энциклопедию «Быт и верования древних славян». Он представляет собой авторское переложение трудов славистов прошлого, прежде всего А. Афанасьева. Свою мифологическую систему пытаются создать и другие авторы, в качестве примера можно привести – сериалы М. Фрая, романы М. и С. Дяченко, Е. Хаецкой, хроники Н. Перумова. Некоторые соединяют разностадиальные материалы – мифологические сюжеты и образы волшебных сказок, элементы разных мифологических систем (Г. Олди).

Кроме того, благодаря подвижнической деятельности Р. Погодина была задумана и осуществлена серия обработок и пересказов известных мифологических текстов. В рамках данного проекта М. Семенова выпустила сборник «Поединок со Змеем», куда вошли пересказы скандинавских и славянских мифов. Правда, хотя автор и признается, что «отсебятины» здесь немного, все же лучше было бы, если бы М. Семенова ограничилась только переложением сюжетов из «Старшей Эдды», «Песни о Нибелунгах» и некоторых саг. При отсутствии достоверных первоисточников она опирается на такие сомнительные в научном плане труды, как «Велесова книга». Но все же именно мифологические системы европейских народов стали основой, на которой писательница создала собственный мифический мир.

При анализе фантастического направления следует учесть тенденции развития региональной фантастики: «украинской», «сибирской» (красноярской), «рижской». Ряд национальных авторов пишут на русском языке и публикуются в российских издательствах (Г. Олди).

Среди фантастов встречается немало интересных имен. Выделение репрезентативных текстов представляет определенные сложности, поскольку читательский интерес далеко не всегда отражает истинное положение дел. Ряд авторов создают откровенно развлекательные тексты, отличающиеся схематизмом обрисовки характеров и низкими языковыми качествами, что не всегда позволяет отнести эти произведения к «высокой литературе». Они все же выражают тенденции развития направления, поскольку в них четче прослеживаются особенности отдельных форм (в частности, фантастического боевика или детектива).

Проблематика и основной круг произведений первоначально связывались с воссоздаваемой в них моделью будущего. Соответственно и герой ранних произведений представлял собой первопроходца, покорителя новых миров. Сегодня подобный персонаж чаще всего встречается в «космической опере». Обычно данное название обозначает произведения, объединенные в цикл общими темой, местом действия и героем. «Космическая опера» возникла как своеобразный парафраз зарубежных, в первую очередь американских, романных сериалов о звездных войнах и сверхгероях.

Название связано с присутствием в произведениях общего мотива «звездных войн», которые ведут между собой уже не планеты, а целые галактики, поэтому в произведениях обязательно встречаются армады звездолетов, героям свойственны необычайные перемещения. Назовем романы С. Лукьяненко «Лорд с планеты Земля» (2001) («Принцесса стоит смерти», «Лорд с планеты Земля», «Стеклянное море»). Судьбы отдельных героев выписаны на фоне масштабных событий. В результате человек воспринимается как песчинка в огромном враждебном мире. Нередко «космическую оперу» считают субжанром, подразумевая, что в цикл входят самые разные произведения – циклы романов, собрания повестей.

Данную форму активно разрабатывает А. Орлов в своеобразном «сериале»[23] «Тени войны», действие цикла произведений разворачивается в пределах одной вымышленной Вселенной. Динамичный, увлекательный сюжет и авторские афоризмы (своеобразные квинтэссенции неких жизненных наблюдений) стали отличительными чертами прозы А. Орлова[24]. Цикл продолжает выходить и в XXI в.

Среди других тематических групп выделим и произведения на тему «альтернативной истории». В произведениях обычно представляются описания несостоявшихся вариантов развития по модели «что было бы, если…». Обычно действие разворачивается в параллельном мире и связано с путешествием или перемещением во времени, причем далеко не всегда герой совершает его по своей воле. Нередко направление «альтернативной истории» соотносят с социальной фантастикой, где проблемы времени решаются в условной или фантастической форме. Часто предметом анализа становится исследование поведения героев в нетривиальных условиях. Рассматривая те или иные этические нормы, автор часто приходит к неутешительному выводу о необходимости их изменения. Но конкретная программа в большинстве случаев отсутствует, просто делается вывод, что следование данным канонам может привести человечество к полной деградации. Чтобы изменить ситуацию и спасти людей, нередко выводится герой-супермен или персонаж, наделенный особенными свойствами.

Обычно сторонников данного направления относят к школе И. Ефремова (1907-1972), чьи романы «Туманность Андромеды» (1957) и «Час быка» (1970) стали эталоном для ряда авторов.

Из современного поколения к ярким представителям направления можно отнести М. Успенского (Михаил Глебович, р. 1950), создавшего цикл романов «Приключения Жихаря» («Там, где нас нет» (1995): «Дорогой товарищ король»; «Там, где нас нет»). Ряд исследователей полагают, что он использует форму фэнтези. Сходство наблюдается в выведении авторской картины мира. Изображаемый М. Успенским мир немного отличается от той современности, когда создавались тексты, только реалии иные (иногда проскальзывают реплики типа «менты поганые»).

Условность мира проявляется и в эпиграфах, цитируются самые разные источники – «Книга о вкусной и здоровой пище» и отрывки из текстов разных времен: Г. Мелвилла, Р. Стаута, М. Твена, Э. Хемингуэя, Ши Цзына. Они косвенно проясняют содержание как книг цикла, так и отдельных глав.

Все произведения трилогии М. Успенского представляют собой законченное общее сюжетное пространство с центральным образующим мотивом дороги/пути. Отнесенность к циклическому типу повествования обусловливается и наличием постоянных персонажей, продолжением их похождений, последовательностью временных отношений. С помощью авторских ремарок, по сериальному принципу в беседах героев сообщаются сведения о предыдущих событиях. «Каково княжить?» – расспрашивает водяной Мутило главного героя. «Детки-то пошли у вас?» Или: «Я же тебе рассказывал».

Общее нарративное поле создается ироническим дискурсом: «Хорошо тому, кто умеет всю долгую многоборскую зиму проспать в берлоге, в дупле, в норе под корнями». Далее следует градация, начинающаяся с риторической конструкции: «Неплохо ему!»

М. Успенский организует сложную жанровую парадигму контаминационного характера, соединяя элементы антиутопии, социальной сатиры, сказа, политического памфлета, мифов, легенд, саги, авантюрно-приключенческого романа. Чаще других вводятся сказочные мотивы. Иронически автор замечает, что дочка Перебора Недосветовича Карина «женихов, как мусор, перебирала, вот и припоздала, дождалась мачехи на свою голову. Мачеха же, как и полагается, задумала ее погубить – послала дочку в лес землянику искать под снегом, двоих верных слуг . к ней приставила для верности, чтобы та не воротилась».

Добавляя литературный мотив, автор завершает историю: «два зимних ухаря», Морозко да Метелица, «да с ними третий, товарищ Левинсон, – он, говорит, из Разгром-книги приблудился», спасают девицу и выводят ее к людям. Остается сказочный дискурс, вводимый частицей «да», образуется повествовательная интонация.

В центре оказываются разные истории, связанные с героем по имени Жихарь. Необычность трактовки проявляется в том, что автор указывает на множество ролей героя, выступающего в функции и богатыря, и забияки, и даже пьяницы. Героическое и бытовое соединяются как атрибутивные признаки. Подобно былинному Илье Муромцу он осмеливается противоречить Князю, отвергает его «дар» – отравленную ложку, «кинув так метко, что чуть не размножил бы ему голову: а дружинники хвастались бы потом, что на столе у них сегодня были княжьи мозги». Ироническая интонация дополняется градацией (используется и гипербола): «Щедро обливаясь кровью и метко плюясь друг в друга выбитыми зубами», «верные соратники» сбрасывают Жихаря в Бессудную Яму.

Постепенно биография героя продолжается, к осени, обретя славу, став Джихаром Многоборцем, прошедшим «с боями и драками чужие земли», достигнувшим «пределов света и там покорившим своей воле Мирового Змея», он возвращается в родное Многоборье, собираясь стать князем, о чем говорится и в начале второй книги. Таким образом образуется общее повествовательное пространство.

Завершение повествования первой книги в конце года обусловливает использование традиционного для фольклорных и древнерусских текстов циклического времени, что соответствует мышлению человека древних времен. В репликах вводится мифологическое время, некоторые герои живут не одно столетие – «Македонский же не управился.» (ситуация с Гогой и Магогой). Отсутствие указаний на конкретное время свойственно обычно для мифологических конструкций. Обобщенность проявляется и в названиях «Там, где нас нет», «Кого за смертью посылать» (по аналогии с фольклорными клише).

Налицо и условная ситуация; психологических изменений не отмечается, сохраняется парадигма героя – защитника своей земли. Кроме атрибутивных признаков добавлены другие, упоминается рыжий цвет волос героя. Таких людей обычно считали хитрыми и проницательными.

Множественные разнообразные характеристики Жихаря разбросаны по повествованию – он и рыжий, и князь-чародей, и герой. В третьей книге все характеристики сходятся в авторской реплике: «стоял здоровенный детина в алом княжеском плаще» (использована атрибутивная деталь). В начале повествования у детины «еще борода как следует не выросла». В конце цикла он укачивает сына, собираясь дать ему имя. Появился продолжатель рода. Налицо возрастные изменения героя. Свои подвиги он совершает начиная с пяти лет, когда расправляется с Ягой-Бабой.

Вторая книга посвящена возвращению богатырской славы, отнятой благодаря коварству кабатчика Нестора, женитьбе героя. Герой замечает: «Народ не обманешь! Народ, он такой – живо разберет, кто настоящий герой, а кто чужой славой воспользовался». Так оно и происходит, хотя слава и власть проходят, как оказывается, в конце цикла.

В третьей книге Жихарь отправляется за Смертью, вернув ее в мир людей, удостаивается всеобщей неблагодарности: «работать нужды не было, есть не хотелось… Можно было даже не дышать». Лишив жителей беспечного существования, Жихарь из доброго князя превращается в злого и гонимого. Вместе с семьей он оказывается там, где провел первые годы своей жизни. Повествование окончательно замыкается, кольцевая композиция завершается. Правда, остается возможность продолжения его истории, если он снова задумает княжить.

Во время своих странствий Жихарь совершает многочисленные подвиги: добывает Полуденную Росу и расправляется с Мировым Змеем, побеждает Мироеда, проходит разными дорогами в поисках Смерти. Своеобразным прологом к перемещениям служит рассуждение Лю Седьмого о Пути. Сам же герой замечает: «А вот я, как проклятый, как рудокоп, из-под земли не вылажу. То Бессудная Яма. То Адские Вертепы. То вавилонские темницы. То курган-могила» (следует косвенная самохарактеристика). Воплощением Рудры называет Жихаря отправивший его в странствия мудрец Беломор.

Своеобразным двойником богатыря выступает Безымянный принц, по многим деталям похожий на знаменитого короля Артура, по совету своих товарищей он собирается устроить круглый стол, «людей я стану подбирать, подобных вам по верности и доблести». Но некоторые реплики говорят, что он вбирает в себя и черты рыцаря Ланселота. Он бродит по свету, пытаясь самоидентифицироваться, не ведая о своих родителях, хотя и знает, что они королевской крови.

Приводится и портретная характеристика:

Схожесть героев обозначается через мотив двойничества, центральный для цикла. Герои обладают равной силой, никто не может победить друг друга. Оба – будущие правители, проходящие через ряд испытаний. Во всем подобные побратимы предстают в Дурной Бесконечности. Там, где времени нет, во время битвы герои сражаются сами с собой. Получив Святогорову силу (вновь использован былинный ремейк), герои порождают множество себе подобных сыновей. Правда, им не суждено узнать, «то ли попались в очередной обман, то ли и вправду стали прародителями двух великих народов» (библейский римейк).

Соблюден и принцип троичности. Третьим героем оказывается чайнец Лю Седьмой, со временем занявший пост Мужа обширных познаний во дворце, хотя он мечтает о жизни «в уединенной горной хижине под бушующим потоком», как положено монаху, мудрецу и философу. В цикле он выполняет функции советника и волшебного помощника, ему же принадлежат основные умозаключения (кроме авторских).

Среди других персонажей библейские личности (Иаков, Лот и его близкие), множественные мифологические и легендарные персонажи (Индрик, мавки, кикиморы). Они упоминаются или становятся постоянными действующими лицами (царь Водяник, Мироед, петух Будимир). Упоминая традиционную триаду богатырей (Валигора, Валидуб и Валидол), автор использует перифраз известных имен и авторское прозвище явно иронического свойства.

Древний мир прописан достаточно подробно, в Многоборье происходит множество событий, некоторые из них связаны с платежом дани, установлением отношений с соседями. Когда Жихарь начал княжить, он рассказывает: «В первую зиму кое-как замирились с кривлянами»; «А летом пришлось нам снова туговато: Мундук-хан со своими степняками пошел в набег».

Автор проводит своеобразную смысловую игру, соединяя клишированные выражения, лозунги, фразы из кинофильмов, рекламных слоганов и книжные обороты: «Жихарь уже показал полуденную росу змею Уроборосу и тот, открыв от удивления рот, выпустил из него свой хвост, время пошло нормальным чередом, хотя, похоже, поначалу не очень-то раскачалось». Разговорный повествовательный дискурс и ироническая интонация доминируют в его текстах. Встречается и летописный дискурс: «дело было летом». Он создается также с помощью инверсии: «И в некоторый день».

Среди упоминаемых автором географических реалий – Чайная земля, Зимние горы, Грильбар. Они выстраиваются на антитезе – «в жаркой стране за Зимними горами». Выстраиваются событийные ряды, невозможные для описываемого времени: «.Много лет спустя заехал в ту деревню странствующий чародей и стал показывать за деньги живые картинки на белом полотне…».

Разнообразные источники обусловливают насыщенность повествования разнообразными цитатами. Цитируются песни (чаще всего фольклорные), разнообразные источники. Текстовое пространство образуют перифразы советской классики: «жизнь дается человеку только один раз, и ту ему по-человечески прожить не дают», «не надо бояться человека с мечом». Иногда из классических текстов: «Слышу, сынку». Клишированность отразилась и в именах героев, на сравнении выстраивается характеристика: «как Закаленная сталь». Обычно в основе сравнение по свойствам: Сладкоголосый скальд, Хрюндиг Две Колонки.

Используются кинематографические аллюзии (рассуждение об овсянке при назывании сыновей героев). Иногда происходит соединение кинематографического и литературного кодов: «Назови – ка его лучше Терминатор. Тогда его и кирпичом не убьешь. Про Терминатора особое сказание сложено, называется «Повесть о настоящем человеке»».

Открывается действие описанием Многоборья, где появляется будущий правитель князь Жупел Кипучая Сера. Как всегда в подобных случаях, постепенно складывается сказ о легендарном правителе, «повесть о чудесном обретении князя из зацветшей лужи». Мудрец (выступает в функции alter ego автора) комментирует, что подобное происхождение «в сущности, генезис любой власти». Разгневанный же князь «приказал считать, что это сам Громовник, пролетая над Многоборьем, изронил свое живоносное семя в лоно Матери – Сырой Земли, отчего она и понесла на радость людям».

Появлению князя предшествует знамение: «Вороны в тот день летели по небу не простые, а красные». Оно соединяется с другими, не менее неблагоприятными: «У многих чесалась левая же ладонь, предвещая новые налоги». Примета сбывается, когда за словесное и физическое оскорбление княжеского величия богатыри, члены дружины, «рыдая в голос», сбрасывают Жихаря, по велению князя, «прямо в Бессудную Яму на острые осиновые колья» (былинный дискурс).

Разнообразные эпические ситуации повторяются, Жихарь ведет себя соответствующим образом: «как заведено по законам природы, сперва полетели крайние, а потом и все остальные». Липовую ложку он бросает на расстояние в три версты. Примеры богатырских подвигов множатся по мере развития повествования, постепенно дополняясь, отсюда и реплики типа «молодой боец». Или: «Несмотря на зеленые лета, слава у Жихаря была самая дурная. Много всякого он успел натворить и в бою, и в пиру, и в девичьих светелках».

Принцип троичности проявился в том, что вначале герой минует три смерти – от умруна, Индрика и неназванной по имени головы «на длинной шее», вроде бы человеческой, только она «очень большая, а шеи такой, конечно, у людей никогда не бывает», комментирует герой.

Контаминационный характер отразился и в стилевой манере. Автор проводит своеобразную смысловую игру, пытаясь соединить расхожие фразы и глубокие философские умозаключения. Как отмечает его друг и коллега Е. Лукин (р. 1950), М. Успенский «не просто изощренный, а какой-то извращенный стилист с невероятно глубоким чутьем языка». М. Успенский действительно уделяет особое внимание языку, соединяя лозунги, разговорные и книжные выражения. Приводимые автором цитаты разнообразны: «Жить стало лучше, жить стало веселее». Основной прием – парафраз: «Земля задрожит, и камень не удержится – тут мне и конец» (воинские формулы переиначены); «Там, где нас нет» (использован сказочный дискурс).

Встречаются и заговоры: «Против двенадцати сестричек [лихорадок. – Авт.] имеется крепкое, надежное заклинание: помянуть Белого Аспирина да Горького Трациклина, только это тому помогает, у кого и так здоровье хорошее». В них вкрапливаются современные реалии: «Признал и напев: жуткое додревнее заклинание, поднимавшее мертвецов из земли, но не всех подряд, а только проклятых, заклейменных, голодных и рабов, с тем чтобы они разрушили до основания весь мир, а затем.»

Свой вариант истории предлагает Вяч. Рыбаков (Вячеслав Михайлович, р. 1954), также относящийся к «ефремовской школе». Если М. Успенский представляет Краснодар, то Вяч. Рыбаков работает и живет в Санкт-Петербурге. Несомненно, на творчество этого автора оказала влияние его собственная работа в качестве научного сотрудника Института Востоковедения РАН. Прекрасное знание мировой истории позволило ему создать иронические повествования в форме утопии «Гравилет «Цесаревич» и исторического цикла «Плохих людей нет», выпущенного под псевдонимом Хольма ван Зайчика вместе с востоковедом И. Алимовым, который также известен своими творческими экспериментами, отметим его попытку создания двуллера с инспектором Сэмивалом Дэдлибом, борцом за демократию в городе Тумстаун[25]. Как отметил писатель, он стремится «развлекать зрителя, меняя и путая сюжеты, где-то недоговаривая, где-то преподнося избыточную информацию, но так, чтобы он не мог оторваться от экрана, потому что ему каждосекундно и непредсказуемо интересно».

Появление «Евразийской симфонии» (подзаголовок проекта) сопровождалось некоей игровой ситуацией, авторство книг сразу же начало оспариваться, поскольку за изображенными проблемами ясно просвечивали актуальные современные политические и социальные идеи. Тем не менее и сегодня новые произведения Хольм ван Зайчика публикуются в библиографическом списке «Книжного обозрения» в рубрике «Зарубежная литература».

В настоящее время «Евразийская симфония» (2000-2005) состоит из семи книг, трех цзюаней. Первая – детективная, в ней появляются герой-сыщик и герой-интеллектуал, которым суждено распутать разнообразные человеконарушения, имевшие место в Александрии Невской («Дело жадного варвара», «Дело незалежных дервишей», «Дело о полку Игореве»). Вторая основывается на китайских классических книгах типа «Троецарствия» и «Путешествия на запад», в ней идет речь о мистических происшествиях, которые пытаются распутать те же герои («Дело лис-оборотней», «Дело победившей обезьяны» и «Дело Судьи Ли»). Постепенно в повествование встраивается и любовная интрига. Третья цзюань открывается романом «Дело непогашенной луны» и посвящена этическим и нравственным поступкам человека, также вписанным в детективный сюжет.

В своей книге авторы представили геополитическую модель, великое государство Ордусь, образованное, как полагают авторы, в XIII в. в результате слияния Золотой Орды, Руси и Китая, состоящее из Цветущей Середины (собственно Китай) и семи улусов. В нем соответственно три столицы: Ханбалык, Каракорум и Александрия Невская. Очевидна попытка создания некоего условного государства, в котором отношения близки к современным.

Отчетливые реминисценции, разнообразные отсылки к различным произведениям мировой культуры превращают повествование в увлекательное чтение, где нужно отгадать не только убийцу, но и постараться понять, кого, как и почему тактично высмеивает автор. Отметим также простой и ясный язык, гротесковые ситуации. Несомненной удачей стали и образы героев, обладающие собственной динамикой развития и индивидуальными характеристиками.

Во второй половине 1980-х годов в США появляется направление, названное киберпанком. Практически оно является разновидностью твердой фантастики; в качестве одного из предшественников исследователи называют Ж. Верна. Основной в подобных произведениях является проблема соотношения «человека и машины», превращения людей в некий атрибутивный элемент техники. Оценка авторов нередко пессимистична, перспектив развития у такого общества нет. Иногда действие переносится в виртуальную реальность.

Сам термин «киберпанк» появился в 1983 г., когда американский фантаст Б. Бетке опубликовал в журнале научной фантастики А. Азимова «Amazing» («Развлечение») рассказ о группе злостных хакеров. Автор не скрывал, что название «киберпанк» (cyberpank) должно было привлечь читателей, понятие было образовано из популярного в начале 1980-х гг. направления кибернетики и набиравшего силу неформального движения «панк». Героем текстов становился увлеченный компьютерами молодой человек, не обремененный моральными соображениями, нередко использующий свои знания в преступных или хулиганских целях. «Человека играющего», например, изобразил в своем рассказе В. Пелевин («Принц Госплана»).

Художественные приемы киберпанка разрабатывал У. Гибсон («Нейромант», 1984; «Граф Ноль», 1986; «Мона Лиза овер-драйв», 1988, составившие трилогию «Пространство»), благодаря которому это направление в фантастике и стало популярным. Элементы киберпанка появились также в кинематографе, культовым стал фильм «Матрица».

Среди отечественных авторов этого направления в первую очередь называют А. Тюрина (Александр Владимирович Тюрин, р. 1962), написавшего повесть «Сеть» (1997) в соавторстве с А. Щеголевым и роман «Каменный век». Самым известным считается роман «Падение с Земли».

По ряду признаков сюда же М. Мещерякова относит Е. Васильева («Погружение в киберспейс»), В. Кузьменко («Древо жизни»). Другие исследователи называют В. Бурцева («Алмазные нервы») С. Вартанова, А. Зорича («Сезон оружия»), А. Лазаревича, С. Лукьяненко («Лабиринты отражений» и «Фальшивые зеркала»), М. Шелли («Паутина»).

А. Чертков полагает, что в отечественной фантастике киберпанк больше развит западными авторами, отразившими развитие компьютерной субкультуры и придумывавшими свою систему ценностей, особый язык. Правда, С. Лукьяненко (Сергей Васильевич, р. 1968) – выступает также под псевдонимами С. Заров, С. Королев, Я. Скицын и пишет романы в соавторстве с Ю. Буркиным – резко отличается от других авторов. Его произведения отмечались премиями «Старт-93» (повесть «Атомный сон», 1991), «Меч Руматы» (роман «Рыцари сорока островов», 1990), «Интерпресскон-95» (рассказы «Фугу в мундире», 1995 и «Слуга», 1996). В 1999 г. он стал лауреатом крупнейшей российской премии «Аэлита», присуждаемой за общий вклад в развитие фантастики; в 2003 г. на конференции фантастики «Eurocon» был назван лучшим фантастом Европы.

В тематике С. Лукьяненко доминирует тема детства, предполагающая особую лирическую интонацию, основанную на воспоминаниях, мечтах о дальних странах и морях. Свойственные Лукьяненко сентиментальность и эмоциональность не исключают строго выверенного, тщательно продуманного сюжета, наполненного разнообразными деталями и подробностями. Сам автор подчеркивает, что стремится создать разнообразные миры (назовем цикл романов о Диптауне), которые активно осваиваются его героями. Не случайно в его творчестве доминируют первооткрыватели и даже завоеватели, играющие без правил. После выхода на экраны фильма «Ночной дозор» (2004) С. Лукьяненко стал лидировать среди писателей-фантастов. По форме его произведения разнообразны, автор определяет свой художественный подход к теме как «фантастику жесткого действия» и «фантастику пути».

В последние годы появились отдельные течения киберпанка: стимпанк (пар+панк), где произведения создаются в тематике альтернативной истории, рассматривается вариант, как жило человечество, если бы сохранило любовь к паровой тяге. В нанопанке превозносятся достижения нанотехнологий и рассматриваются опасности, которые они несут для человечества. В кибертранше речь идет о высоких технологиях.

Интересным и перспективным представляется направление «урбореализма», зародившееся в конце 1980-х годов, одним из основоположников которого можно считать А. Столярова (Андрея Михайловича Столярова, р. 1950). К нему относят и А. Лазарчука, Э. Геворкяна, раннего В. Пелевина. Правда, в 2001 г. А. Столяров заявлял, что турбореализм умер: основав «критический солипсизм», и В. Пелевин, с его точки зрения, перешел к психоделической прозе, А. Лазарчук «безнадежно увяз в коммерческих сериалах», сам он сместился в сторону «фантастического реализма».

Анализ произведений А. Лазарчука (Андрей Геннадьевич, р. 1958) показывает, что он работает в разных формах: эпопеи («Опоздавшие к лету», 1996), альтернативной фантастики («Транквиллиум», 1995), социально-философского романа («Мост Ватерлоо», 1994). Трилогия А. Лазарчука «Опоздавшие к лету» (1996) по форме представляет собой антиутопию – повествование о мире, который последовательно погружается в Апокалипсис. В нем на равных действуют люди и боги, соединены реальность и видения. К трилогии примыкает роман «Иное небо» (1993), где сюжет основан на допущении, что Россия в 1942 г. была завоевана Германией (попытка обращения к альтернативному направлению).

Автор пародирует стиль разных произведений советской прозы 1940-1950-х годов. Жесткий стиль прозы А. Лазарчука на самом деле действительно позволяет говорить об освоении опыта зарубежной фантастики. Писатель формирует собственную концепцию, согласно которой история движется по закону петли, поэтому, перемещаясь по времени, можно попадать в «параллельные варианты» развития мира. Герою романа «Транквиллиум» Глебу и восемнадцать, и тридцать лет. В нем соединены черты сверхчеловека и человека обычного: он свободно движется как в пространстве, так и во времени.

Свою версию истории А. Лазарчук предлагает также в романе «Посмотри в глаза чудовищ» (1995), написанную в соавторстве с М. Успенским, где «чудом спасшийся от смерти поэт Н. Гумилев направляет ход русской истории, в том числе и литературной, по неожиданному руслу»[26].

Подобными перемещениями изобилует и роман В. Пелевина «Чапаев и Пустота» (1996), который иногда относят к турбореализму за склонность автора создавать ситуацию «эпиката-строфы» и выводить подтекст, содержащий нравственную философию автора. Некоторые исследователи полагают, что при создании своего мира В. Пелевин пользовался самыми разными системами – антропософией, теософией, буддизмом и суфизмом, стоицизмом и другими учениями об «альтернативной реальности». Как отметил Н. Кондаков, писатель «управляет этим миром, разворачивая его в нашем сознании».

Критик С. Бережной определил турбореализм как «философско-психологическую интеллектуальную фантастику, свободно обращающуюся с реальностями». Он отнес к ее представителям и Э. Геворгяна (Эдуард Ваганович, р. 1947). Действительно, в его произведениях («Времена негодяев», 1995 и др.) отмечаются некоторые особенности «турбореализма». Автор часто представляет самобытную версию развития истории Земли. Обычно моделируется ситуация после перманентной катастрофы – ядерной, нравственной, социальной, космогологичной/космической, что создает пессимистический настрой. В динамично развивающемся повествовании действуют обычные люди, попадающие в нестандарные ситуации.

Турбореализм предполагает создание «надподтекста», смысловой реальности, где автор не проговаривает все варианты решения, а представляет своеобразную метафору сегодняшней жизни. Обычно писатель свободно перемещает героев в разные реальности, представляя варианты их развития – физические, нравственно-этические и политические. Иногда персонаж ставится перед выбором, когда ему приходится отвечать не только за себя, но решать судьбу близких и даже мира.

Фантастическое допущение как одна из структурообразующих линий используется в направлении, получившем название «фантастический реализм». Представляя в мае 2002 г. проект «Полдень, XXI век», Б. Стругацкий и А. Житинский отметили, что магистральным направлением станет «фантастический реализм» – «традиционная психологическая проза о современной жизни с элементом необычайного». Действие произведений, относящихся к этому направлению, происходит в современной действительности, в организуемом авторами пространстве оказываются равнозначными мифологические и конкретные персонажи. Отчасти здесь можно увидеть перекличку с социальной фантастикой, фактически предпосылки создания модели мира одинаковы: независимо от времени действия обрисовывается конкретная реальность, где оказываются возможными разнообразные необычные явления. Поэтому «фантастический реализм» можно рассматривать не как отдельное направление, а как особую форму фантастической условности. Отметим также, что фантастическое допущение использовалось всегда для решения тех или иных социальных и общественных проблем (в этой связи можно вспомнить историю развития жанра утопии).

Следовательно, при характеристике данного направления нужно различать такие понятия, как «бытовая проза» с элементами фантастики и фантастика с элементами бытовой составляющей. Фантастическое допущение, условный сюжет, ирреальные персонажи используются многими авторами для решения различных художественных задач.

К «фантастическому реализму» относят, в частности, произведения В. Орлова (Владимир Викторович, р. 1936), часто выстраивающего сюжет на основе фантастического допущения. Первым произведением подобного рода стал «Альтист Данилов» (1980), где писатель впервые проявил себя последователем «фантастических повестей» М. Булгакова. Сюжет произведений В. Орлова строится на событиях современной истории. Чаще всего описывается московская реальность, при этом органично соединяются элементы реалистической прозы, сатирического, юмористического и условного повествования. Автором ставятся разнообразные этические и нравственные проблемы (о предназначении человека, о доминанте добра и зла), происходят фантасмагорические перемещения и приключения героев, допускается бытование реальных и ирреальных персонажей). В частности, в «Аптекаре» (1988) в действительность конца восьмидесятых годов встраивается конфликт героя с появившейся из бутылки «берегиней».

Нередко герою придаются функции «избавителя» и «защитника». Часто он относится к представителям интеллигенции, наделяется творческой профессией, и тогда рассматривается проблема, откуда проистекает его дар, божественной или дьявольской он природы и какое влияние (положительное или отрицательное) может оказать на окружающих. Решение определенных философских и нравственных проблем также отличает эту разновидность прозы. В последнее время В. Орлов стал склоняться к мистической составляющей («Камергерский переулок», 2008), дополняя ее фантастическим допущением.

Выделение фэнтези связано с использованием в качестве структурообразующей модели мифологических сюжетов и образов. Сложность определения ведущих признаков этого направления связана с тем, что современные авторы часто используют мифологическую и фольклорную основу. Вслед за Дж.Р. Толкиеном авторы стремятся создать особую условную реальность и воплотить свою концепцию мира.

В первом случае повествование выстраивается в вымышленном мире, изображается страна со своей географией, историей, культурой, мифологией. На форзацах и фронтисписах обычно тщательно прорисовывается место действия, которое потом последовательно населяется разнообразными мифологическими существами. Сообщаются и подробности о жизни его обитателей, описываются обычаи, словом, проводится своеобразная реконструкция отношений. Авторы нередко соединяют разновременные образы, вводят и сюжеты, заимствованные из различных жанров фольклора, прежде всего из сказок, легенд и преданий. Другим источником является европейский рыцарский роман, для которого также характерна широкая опора на фольклор.

Во втором случае художественное пространство в фэнтези лишается географической и временной конкретности, события происходят в условной реальности, часто специально не определяемой автором, обозначаемой как «где-то и когда-то». Но, несмотря на условность, мир не одномерен, он содержит и прошлое, и настоящее, и будущее. Как правило, соотношение времен определяется представлением о «золотом веке», которым часто считают век рыцарства или времена родового общества. Иногда под прошлым понимают эпоху, в которую якобы существовали мифологические и фольклорные персонажи, духи и демонические существа. Обычно используется традиционный романтический принцип противопоставления двух миров и выводятся герои, в одиночку противостоящие силам зла.

Чаще всего сюжетообразующим становится мотив путешествий, причем сохраняется традиционная эпическая мотивировка. Герой отправляется в путь ради поставленной цели или ищет другого героя. В путешествии ему помогают разнообразные магические силы или он сам оказывается наделенным необычными умениями и навыками. Иногда происходит война между силами Тьмы и Света, к которой герой также имеет определенное отношение. Следовательно, получается сложная форма, где соединяются элементы мифа, исторического романа, а иногда сказки.

Некоторые исследователи предлагают выделить фэнтези в самостоятельное направление художественной литературы. Другие сближают ее с фантастической прозой, тем более что многие современные авторы широко вводят в произведения реалии современного мира, оружие, разнообразные технические средства, скоростные средства перемещения. Обычно по содержанию различают героическую, эпическую, мистическую, волшебную фэнтези и фэнтези о животных.

Иногда форма фэнтези используется и как определенная структура. А. Громов (Александр Николаевич, р. 1959) признавался, что создавал свой роман «Запретный мир» (1999) как «упражнение в жанре фэнтези», избрав временем действия Бронзовый век. Однако рационалистическое начало победило, и получилась социальная фантастика, правда, сохранились мифологические персонажи, колдуны.

В странном мире, созданном Ю. Латыниной (Юлия Леонидовна, р. 1966) в романе «Сто полей» (1996), как в кривом зеркале, отражается прошлое нашей земной цивилизации. Герои книги – торговцы, рыцари, колдуны, монахи – одержимы поистине шекспировскими страстями. Сюжет образует прихотливую, ни на что не похожую ткань, где подлость и честность, алчность и любовь идут рука об руку. Часто соединяются жесткая фантастика и волшебная сказка, динамичный детектив и героическая сага, рассказывается о том, как отважные герои должны раскрыть множество тайн и пережить череду невероятных приключений в странной реальности, прежде чем они доберутся до границы с миром колдовства, где сокрыто загадочное творение древней цивилизации, имя которому «Сто полей».

Подобный прием Ю. Латынина сохраняет и в других своих произведениях – романах «Проповедник» (1995) и «Колдуны и империя» (1996). В них нельзя не отметить сходства с трилогией «Волшебник Земноморья» У. Ле Гуин, но пристальный анализ показывает, что обе писательницы пользуются общим набором сложившихся штампов. Ю. Латынина создает удивительный временной парадокс, помещая человека будущего в прошлое (налицо явная реминисценция с романом М. Твена «Янки при дворе короля Артура»). Кроме того, она использует и своеобразную смесь жанров – вводит мотивы и приемы романа приключений, мастерски используя стилевую подвижность формы.

Особую группу фантастов составляют писатели, которые ориентируются на славянскую историю и мифологию. Одной из первых к этому материалу обратилась Е. Грушко (Елена Арсеньевна, р. 1952), во время учебы она увлекалась поэтикой фольклора. Е. Грушко относится к так называемой молодогвардейской школе, для которой как раз свойственна опора на славянскую мифологию, соединение современности со сказочным миром.

Героиня повести «Лебедь белая» (1984) Настасья живет сразу в двух измерениях – как обычная женщина с соответствующими проблемами и как сказочная героиня. Более свободна писательница в следующей повести «Цветица» (1986). Ее сюжет построен на соединении мотивов поиска чудесного цветка и змееборства. Автор широко использует тексты заговоров, описания ворожбы. Интересно, что в 1984 г. она объединила все свои рассказы и повести в сборник «Добрыня, Последний чогграм», обозначив единое текстовое пространство.

Естественно, что каждый из авторов, основывающий свои тексты на мифологии, преследует свои художественные задачи. В творчестве М. Семеновой с самого начала прослеживается установка, хотя и не всегда явно выраженная, на создание собственного мира. Она начала с изучения освоения истории русского северо-запада, т.е. поморов, жителей далекой окраины Руси, а также их ближайших соседей – викингов.

Особенностью текста М. Семеновой становится своеобразие передачи психологии героя, она как бы смотрит в создаваемый ею мир глазами человека того времени, который «еще не разучился видеть в реке – русалку, в лесу – лешего». Писательница отмечает: «В «Волкодаве» я сознательно уходила от славянских богов, от конкретных реалий. И славяне у меня называются веннами и сольвеннами. Отказавшись от буквы, я постаралась взять дух, который владел тогдашними людьми». Уходя в созданный мир, она уводит за собой читателя, подменяя одну реальность другой: «Эта ежедневная жизнь здешняя, все эти хождения по магазинам для меня совсем не главное. Настоящая-то жизнь, она ТАМ».

Отметим и разнообразие персонажей. Здесь встречаются герои из общеевропейской мифологии – образ Зима (роман «Валькирия», 1989 – 1991). Из сказки взяты дополнительные персонажи. В качестве волшебного помощника выступает ель – подруга жены героя. Соединение разностадиальных мотивов показывает, что М. Семенова стремилась не приблизить древность к современному читателю, а найти в ней то, что созвучно его менталитету. Поэтому основную коллизию М. Семенова строит не на фольклорном, а литературном приеме – герой-антагонист преследует род Зима, чтобы отомстить за смерть своей жены-березы и детей-березок. Иногда в мифологический сюжет инкорпорируются современные ситуации. Контаминационный характер проявился и в выборе формы, отсюда доминирующая в творчестве писательницы форма фэнтези.

В качестве основы она использует форму саги, с традиционно повествовательной интонацией. Сага позволяет создать образ цельного макромира через ограниченное пространство семьи, историю одного из представителей рода, который и становится героем ее цикла.

Герой постоянно действует, находится в движении, его психологические переживания, чувства, отношения с другими персонажами констатируются, но не поясняются и не раскрываются изнутри. Практически не передаются внутренние монологи героев, что также соответствует нормативной поэтике ранних форм эпоса. Очевидно, что данная стилистика оказалась слишком тесной для М. Семеновой, но выход из ее границ происходил постепенно.

Приемы хроники и записок объединены в новелле «Два короля». От первой она берет ретроспективный взгляд, а от вторых – форму внутреннего монолога главного героя, обозревающего прошедшие события.

«Я снова вижу мои боевые корабли, узкие, стремительные, хищные. Гордо и грозно летят они над темно-синей пучиной, и белоснежная пена окутывает поднятые форштевни!

Все дальше и дальше уходят они от меня… уже без меня» (с. 17).

В однотомник под общим названием «Викинги» М. Семенова объединила произведения разной формы: переложения саги, короткую биографическую историю, рассказ о жизни во времена викингов и конунгов. Она не случайно помещает в конце сборника список литературы, поскольку в ряде случаев выстраивает структуру своих текстов по известной эпической схеме: «Тёмное небо пронеслось над самой водой, цепляя верхушки волн. Бешеный ветер нёс пригоршни снега. В снастях выла стая волков. Дочери морского Бога Ньёрда заглядывали через борта».

Через освоение мифологии М. Семенова и пришла к отечественным мифам и оригинальным сюжетам. Как и многие авторы фантастических повествований, она обращалась и к переводам, не случайно герой ее романа Волкодав определялся критиками как «русский Конан». В этом выражении проявился стереотип мышления критиков, одновременно став доказательством типичности персонажа, выведенного автором.

В цикле произведений рассказывается о последнем воине из рода Серых псов и о выпавших на его долю испытаниях: о семи годах в рудниках Самоцветных гор, о битвах с многочисленными врагами. «Дальние странствия» предстоят Волкодаву. Его путь и описан в книге – путь воина, наемника, не понаслышке знавшего смерть, происходящего от Пса-оборотня, спасшего Праматерь племени от лютых волков. Он наделен особой силой, способен в темноте видеть как днем. Во сне или наяву, автор не поясняет, герой способен превратиться в серую собаку. В реальной жизни он обладает звериной выносливостью. Успех первого романа цикла предопределил последующее обращение М. Семеновой к герою.

Мир М. Семеновой органично обозначается пространственными, временными и бытовыми деталями. Например:

«Скоро он увидел двоих жрецов, старого и молодого, стоявших возле резного деревянного изображения. Одеяния у жрецов были двуцветные. Справа серая ткань отливала краснотой, слева – зеленью. У старшего жреца цвета одеяния были поярче, у молодого – совсем тусклые. Он-то и звонил, ударяя маленькими молоточками в литой бронзовый знак Разделенного Круга. Начищенный знак покачивался и сиял дрожащим золотым блеском, испуская высокий и чистый звук, словно манящий куда-то, за пределы зримого мира»[27].

Не менее подробно описывается и топос: «Лишь медленно обвела взглядом жилье, вытесанное, быть может, руками ее собственных предков. Очаг в северном углу и потрескавшаяся от времени кожаная труба, сквозь которую в отверстие высоко на стене уходил дым. Деревянные сундуки, по крышкам которых были напоказ выложены тончайшие шерстяные ткани, слава итигульских мастериц, и с гордостью расставлены дорогие покупные предметы вроде сосуда от водяных часов, по неосведомленности превращенные в кубок. Крюк для люльки, пухлые войлоки и ковры, укрывшие плоть скалы. и груды подушек» (с. 438).

Соединяется несколько культур, указывается на своеобразие устройства жилья («вытесанное» предками, «кожаная труба»), соседствующие, но не пересекающиеся между собой предметы обихода (водяные часы, ставшие кубком). Хотя встречается иногда и описание обобщенного свойства: «облюбовал ровное поле под крутым холмом с четырьмя древними дубами на вершине» (с. 126).

Переданы и обычаи: «Она спокойно пошла навстречу жутковатым гостям, держа в руках большую свежую лепешку, поджаренную по-сегвански, с луком и гусиными шкварками»; «Венны считали бесчестьем убивать тех, с кем довелось разговаривать. По их вере, слово накладывало узы не менее прочные и святые, чем совместно съеденный хлеб» (с. 13). Таков «закон разделенного хлеба». Или: «Древний обычай предписывал стражникам исправлять службу в кольчугах, с мечами наголо и в шлемах, застегнутых под подбородками. Чтобы, значит, готовы были тотчас сражаться, да и всякий мог видеть – не просто так люди стоят» (с. 192).

Естественно, упоминаются множество фантастических народов: вельхи, венны, арранты, итигулы. Некоторые из них обладают особыми способностями, приручая легендарных симуранов, небесных летунов, способных летать по воздуху. Используя прием фантастического допущения, автор замечает, что они «.Напоминали больших поджарых собак, снабженных от Божьих щедрот еще и широченными перепончатыми крыльями. У каждого на спине, касаясь коленями перепонок, сидел всадник» (с. 35).

В этом мире одушевляются предметы: «Меч, стоивший гораздо больше своего веса в золоте, сам перешел к Волкодаву в бою, бросив прежнего своего владельца, разбойника, по праву носившего благородный клинок. И пообещал, явившись во сне, что не покинет Волкодава, пока тот будет достоин им обладать». Во сне герою приходит и имя меча: «Солнечный Пламень» (с. 48). Так он к нему с тех пор и обращается.

Выводятся и современные отношения. Пишущий «Дополнения к описаниям стран и земель» Эврих (парафраз слова «Эврика») пользуется особым пером, сотворенным его добрым другом и учителем Тилорном с Солнца, знавшего «многое, неведомое лучшим умам Верхней Аррантиады, не говоря уж о Нижней». Следует описание пера, явно напоминающего авторучку: «дивное писало могло сразу принять в себя изрядную толику чернил и потом отдавать их строка за строкой, не требуя постоянного обмакивания в сосуд с «кровью учености»» (с. 19).

Впрочем, и сам грамотей, называющий себя Собирателем мудрости, не из здешних мест и не похож на обычного ученого: «Дураку ясно, что не бывает ученых таких молодых, загорелых и широкоплечих. Ученые – это длиннобородые старцы, изможденные и высохшие за книгами. И если они путешествуют, то с целыми караванами стражи и слуг. А вовсе не с единственным телохранителем» (с. 15). Эврих также оказывается искусным врачевателем, и это искусство незнакомо жителям тех стран, где он оказывается.

Обозначенные особенности свидетельствуют о свободном обращении автора с реалиями. Условности способствует и упоминание о паранормальных способностях персонажей: «Вместо ответа виллин показал ему каменные домики, казавшиеся игрушечными на цветущем склоне горы» (с. 57). Т.е. создал мысленную картинку.

Косвенно показываются и современные взгляды: «Ну вот скажи мне, друг варвар, почему просвещенные люди, умственный свет своего народа. замечательные мудрецы всегда живут в нищете? И вынуждены идти на поклон к тем, кто не пригоден ни к чему возвышенному, кроме как рыться в вонючем навозе» (с. 240).

Автором создается своеобразный сплав на основе включения мифологических, фольклорных, средневековых[28] и литературных сюжетов: «В это время года в Галираде и в венских лесах царили очень светлые ночи. Сверкающая колесница Бога Солнца скользила за самым земным краем, почти не заглядывая в Исподний мир. А если верить сегванам, у них на Островах солнце не садилось совсем» (с. 248). В описании реконструируется одна из легенд придуманного автором народа.

Интересный подход к изображению фантастического мира разрабатывают М. и С. Дяченко (Марина Юрьевна, р. 1968, и Сергей Сергеевич, р. 1945), в настоящее время являющиеся лауреатами многочисленных отечественных премий по фантастике. Дяченко дебютировали романом «Привратник» (1994), сразу же отмеченным критикой (в 1995 г. – приз «Хрустальный стол»). Он стал первым романом трилогии (в нее также вошли «Шрам», 1997; «Приемник», 1997). Начиная с этого произведения, они всегда используют хорошо известные читателю архетипические сюжеты мирового фольклора. Применяя устойчивые формулы, легко узнаваемые реалии, они создают достаточно традиционный «фэнтезийный» мир.

Обычно в каждом романе выстраиваются две параллельные линии, которые соединяются в конце, где и происходит общая развязка. Узнаваемость мотива приводит к тому, что главным для читателя становятся не увлекательные приключения героев, а их переживания, реакция на происходящее.

Основной мотив в романе «Скрут» (1999) определяет сказочный сюжет «заколдованного жениха», известного по сказке «Финист – Ясный сокол». Но авторы соединяют несколько фольклорных инвариантов сюжета. В частности, концовка выстроена на основе финала истории о «Красавице и Чудовище» (реализацию его, в частности, находим в сказке С. Аксакова «Аленький цветочек») и мотива жертвенного камня, получающего в романе символическое наименование Алтаря. Последний мотив представлен и в европейской фэнтези, в частности, на нем основан сюжет повести К. Льюиса (1898-1963) «Лев, колдунья и платяной шкаф» (1950). Отечественные авторы часто в качестве первоосновы берут и произведения Л. Кэрролла (1832-1898).

Сюжетная коллизия построена на мотиве поиска: чтобы чудовище освободило жену героя, ему нужно взамен найти и привести женщину по имени Тиар. Традиционное (формульное) развитие действия (использован и мотив испытания) сочетается с занимательной интригой и философскими рассуждениями. Несмотря на обилие отступлений, они вполне естественно вводятся в повествование.

Только в конце дается дополнительное объяснение причин расставания Аальмара и Тиар (из-за возможного кровосмешения, которое на самом деле нереально, поскольку герои не являются родственниками по крови) выглядит нарочито, так как дублирует основную интригу романа, которая в целом выстроена авторами последовательно и четко.

М. и С. Дяченко осторожно обращаются с фольклорным и этнографическим материалом, сообщаются лишь необходимые сведения, без которых движение сюжета стало бы непонятным. Повествование близко к философской притче, в которой рассматриваются вопросы абсолютного добра и зла, вечной любви, возможности самопожертвования: «Скрут… Это вечное непрощение. Это такая мука и такая жажда мести. Обратная сторона преданной любви… И преданной любви. Это скрученные жилы самых древних сил земли. Это скрученные шеи надежд. Это душа, скрученная жгутом… »

Критика определила форму произведения как эпическую, назвав его «романом дороги», «романом вопросов».

Использованный М. и С. Дяченко прием контаминации собственного повествования на основе сложившихся структурных схем встречается в произведениях ряда других авторов. Отметим как одного из интересных современных авторов Ника Перумова (Николай Даниилович, р. 1962)[29]. Его творчество во многом складывалось под влиянием Дж.Р. Толкиена, встречаются даже авторские варианты интерпретации и продолжения знаменитой трилогии. В дальнейшем Н. Перумов сохранит верность традициям классической фэнтези, напишет романы с продолжениями, выстраивая из них дилогии и трилогии («Кольцо Тьмы» («Нисхождение Тьмы», 1993; «Летописи Хьерварда», 1994-1995)[30].

В качестве модели создаваемого им мира Н. Перумов избирает Средневековье, где «в ходу мечи и прочее холодное оружие, вовсю колдуют маги, а где-то на горизонте смутно прорисовываются фигуры всесильных (или не очень) властительных богов». Так построены его дебютные романы, позже составившие трилогию «Кольцо Тьмы»: «Нисхождение тьмы», «Эльфийский клинок», «Черное копье», «Адамант Хенны» (1993). Затем появился роман «Летописи Хьерварда» (1994-1995).

Создав мир Средневековья, писатель как бы опробовал разные варианты его наполнения. Об этом свидетельствует его роман «Черная кровь» (1996), написанный совместно с С. Логиновым, где Н. Перумов использует образы славянской мифологии. Но, видимо, рамки одной мифологической системы оказались для него тесны. Практически одновременно он выпускает книгу «Разрешенное волшебство» (1996), в которой соединяет приемы фэнтези и научной фантастики.

Позже Н. Перумов назвал свой метод «научным фэнтези», а затем «техномагией». Он переносит действие романа на другую планету и объясняет волшебство не властью сверхъестественных сил, а высочайшим уровнем развития цивилизации. Так писатель выражает свой взгляд, показывая реальную власть идеологии над людьми. Он прослеживает весь механизм создания такой веры, которая постепенно овладевает все большим количеством людей и, наконец, становится неотъемлемой частью их мира.

На аналогичных посылках построен и роман «Похитители душ», написанный в соавторстве с П. Каминской (1996). Практически в каждом произведении Н. Перумов исследует тему свободы человека в различных условиях. Средневековье и его наполнение, прошлое и будущее нужны автору только как материал, на котором он выстраивает нужную ему модель. Несомненно, творчество Н. Перумова нуждается в подробном и детальном изучении; интересные наблюдения содержатся, в частности, в статьях и выступлениях Е. Харитонова.

Интересно развивалось творчество петербургского прозаика Е. Хаецкой (Елены Владимировны, р. 1963). Как отмечалось, под псевдонимом Дуглас Брайан писательница выпустила несколько повестей о Конане. Она занималась и переводами (публикации под именем Р. Джордана). Первое ее оригинальное произведение – «Меч и радуга. Сага о Хелоте из Лангедока» (1993) вышло под псевдонимом Меделайн Симонс в известной серии «Fantasy» издательства «Северо-Запад». Роман сразу же привлек внимание читателей и даже породил собственное фэн-движение, однако имя его настоящего автора оставалось нераскрытым, пока Е. Хаецкая под собственным именем не выпустила роман в форме фэнтези «Завоеватели» (1996). Позже одна из фантастических премий стала называться по имени романа Е. Хаецкой «Меч и Радуга».

Отметим также историко-фантастическую мистерию «Мракобес» (1997) и литературную фантазию «Вавилонские хроники» (1997, впоследствии переизданную под названием «Вавилон-2003»). Популярность произведений Е. Хаецкой позволяет говорить о ней как об одном из ведущих российских писателей-фантастов. Вместе с тем она развивалась достаточно традиционным путем для представителей ее поколения: от переработок известных мотивов и тем к созданию оригинальных произведений. Поэтому анализ ее произведений должен вестись с учетом данного фактора. Так, в романе «Меч и Радуга» она разрабатывает форму исторического романа о рыцаре Хелоте, попавшем к Робину Гуду в Шервудский лес.

Скрытые цитаты из известных баллад или пересказы отрывков из них накладываются на авторские иронические комментарии. Уже в первом произведении Е. Хаецкая предлагает читателю своеобразную игру в известные и легко узнаваемые реалии Средневековья. Она отмечает: «Я долго сомневалась, уместно ли писать о Европе, но потом решила присоединиться к мнению о том, что писатель имеет право пользоваться культурным наследием всего мира, хоть Дагомеи».

Она достаточно свободно перекладывает разнообразные легенды, истории, отрывки из рыцарских романов, выстраивая из них своеобразное фантасмагорическое повествование, где соседствуют ирония, гротеск и абсурд. Хотя некоторые ее произведения относят к исторической фантастике («Анахрон», «Лангедокский цикл»), сама писательница не считает, что является автором исторических произведений, а лишь копирует их в своих романах. Подобный подход проявился и в текстах, основанных на русских реалиях, – романах «Государевы конюхи» и «Зведные гусары» (2008) в стиле русской романтической прозы позапрошлого века. Роман «Мишель» (2006) представляет построенную на смеси фантастики и допущений версию биографии М. Ю. Лермонтова. Фантастическое допущение позволяет автору выстроить собственную версию событий.

Отметим также четкость и логичность построения произведений Е. Хаецкой, продуманность композиции, наличие сложной и иногда даже запутанной интриги, яркий и образный язык. Она свободно сочетает в одном повествовании разнообразную лексику, смешивая «высокий» и «низкий» стили; избегает сложных оборотов, приближая язык к разговорному и тем самым достигая особого динамизма повествования.

Не ограничивая себя одной формой, Е. Хаецкая создает достаточно увлекательные произведения, используя и жанр фэнтези, и обращаясь, по ее собственному выражению, к «сакральной фантастике», пишет футурологические произведения, разрабатывает формы романа странствий, иронического романа. Интересны «Вавилонские хроники» (1997)[31], представляющие собой своеобразную зарисовку на тему древней истории, где только имена героев и отдельные поступки говорят об их отношении к Вавилону. Остальные атрибуты относятся к современному миру, поэтому упоминаются и компьютеры, и гамбургеры, и диваны, и макароны, и биржа.

Композиция в «Вавилонских хрониках» открытая, автор сразу же вводит в основной сюжет, необычным образом представляя и героя, и место действия: «Я ненавижу рабство. Когда в Вавилоне были выборы, я голосовал за мэра-аболициониста. Он, конечно, еще худший вор, чем тот, кого все-таки избрали, но зато он обещал отменить рабство. И рабов я тоже ненавижу.»

Повествование ведется от лица главного героя по имени Даян, которое друзья переделали в Баян. Разнообразные авторские отсылки к разным историческим событиям указывают, что Е. Хаецкая представляет свой взгляд на современный мир, где интересы героев ограничиваются малопонятной деятельностью, выпивкой и развлечениями. Язык произведения нарочито клиширован и состоит из выражений типа «Медленно, со значением отхлебнули»; «Он и в робе выглядел бы подтянутым».

Характеристики героев номинативны и в то же время информативны: «Высок, строен, подчеркнуто вежлив, нелюбопытен, немногословен. Пиджак с искрой, как у Исхака, но зеленый.

Все в нем было противное. И брови эти его широкие, блестящие, будто маслом намазанные. И щетина над губой. И ямка в пухлом подбородке».

Несмотря на подобную краткость и даже некоторую стереотипность, Е. Хаецкой удается создать живые индивидуальные характеры, на страницах ее книг персонажи проживают определенный отрезок своей жизни. Она не ставит своей целью показать развитие героев, их изменения во времени, поэтому эволюция героев происходит в рамках развития того или иного типа – рыцаря, воина, балагура, весельчака, шута. Сама писательница признается, что ей легче создавать образы положительных героев.

В последнее десятилетие в журналах и книжных сериях возникло новое, ироническое течение, еще только начинающее оформляться в самостоятельное и поэтому не получившее единого названия. В произведениях Е. Хаецкой также можно отметить использование игровой составляющей (на сюжетном – структурном уровне).

Заметим, что сатирические элементы присутствуют в творчестве многих писателей, они выполняют прежде всего оценочную функцию, нередко заменяя собой авторскую оценку. Создатели социальной фантастики часто использовали ее, особенно в 1980-е годы, конструируя разнообразные модели Вселенной. Юмористическое мироощущение свойственно и М. Успенскому, обращавшемуся, как отмечалось выше, к разным структурам для создания своих миров (в фантастической реальности традиционна оппозиция двух миров, но их может быть и значительно больше, тогда разнообразнее становятся перемещения героев в разные пространства).

В 90-е годы сатирическое отношение стало все чаще соседствовать с юмористическим и ироническим. Именно так конструируют свое мифологическое пространство Ю. Буркин и С. Лукьяненко в трилогии «Сегодня, мама!» (1993). Поскольку один из авторов давно и плодотворно работал в форме фантастической повести, а другой предложил структуру школьной повести, в трилогии мы и встречаемся с синтезом обоих жанров. М. Мещерякова даже определяет поиски авторов как постмодернистские.

Подобное направление широко распространено в западной прозе, когда берутся устоявшиеся формы и в них вводится фантастическое содержание. В качестве примера можно привести последний бестселлер – книги о Гарри Поттере Дж. Роллинг, где «школьная повесть» соединена с приемами приключенческих и фантастических повестей. Подобный подход окончательно сформировался в четвертой повести писательницы.

Что же касается героев, наделенных сверхъестественными способностями, то в свое время повесть о волшебнице написал О. Пройслер («Маленькая ведьма»), но она была локализована деяниями маленькой ведьмы, поэтому повесть воспринималась как сказочное произведение, предназначенное для детей. Школьная повесть оказалась более удобной формой.

В отечественной литературе существовала и другая традиция, когда дети становились главными персонажами, активно познающими мир, повествование насыщалось разнообразными приключениями и одновременно вводился «научный аспект» (до настоящего времени популярны произведения Я. Ларри «Приключения Карика и Вали» (1937) или Е. Велтистова «Электроник – мальчик из чемодана» (1964).

Сюжет трилогии Ю. Буркина и С. Лукьяненко «Сегодня, мама!» явно недостаточно проработан. Между эпизодами отмечаются несостыковки, авторы перепрыгивают от одной сюжетной ситуации к другой, вовсе не заботясь о мотивировках и объяснениях, описания больше похожи на инструкцию к компьютерным играм типа «догонялок». В основе сюжета – перемещения братьев-погодков Константина и Станислава. Полагая, что возрастные особенности героев не предполагают глубины высказываний и детальных психологических характеристик, авторы упрощают все описания, ограничиваясь клишированными оценками.

Роль автора в подобном повествовании возрастает, отсутствие сюжетной разработанности обусловливает постоянную необходимость объяснения случившегося. Она дается через реплики авторов и практически всех героев, последовательно рассказывающих о случившемся тем, кто еще не в курсе происходящего. Как в сказочном мотиве или в детективной истории, в этой роли оказываются вводимые в повествование по законам сказки новые персонажи.

Особенностью построения книг самого С. Лукьяненко становятся пространные авторские комментарии и разнообразные справки. Чаще всего автор рассказывает о времени написания произведения, о том, что чувствовал в период его создания, какое место занимает оно в его творчестве. В упомянутой нами книге предлагается словарик.

Фольклорные мотивы образуют и циклы Д. Емца (Дмитрий Александрович, р. 1974) о Тане Гроттер (начал публиковаться с 2002 г.) и о Мефодии Буслаеве (с 2005 г.). Выстраивая повествование на их основе, автор сохраняет и реалии повседневности определенного времени, воспроизводит отношения подростков.

Авторские включения, имитирующие язык конструированного им текста, нередко встречаются у современных фантастов. А. Белянин придает им оценочный характер, М. Фрай полагает, что реминисценции можно использовать как своеобразный строительный материал в авторском описании и для создания языка произведения. Получается повествование, состоящее из блоков-цитат (иногда они принадлежат самому автору и выглядят как философские квинтэссенции).

Особое место среди авторов, тяготеющих к юмористическому направлению в фантастике, занимает А. Белянин (Андрей Олегович, р. 1967), которому удалось превратить пародирование и парафразы в элементы особого стиля. Издательство «Альфа-книга» («Армада»)[32], осуществляющее выпуск произведений писателя, в настоящее время превратило его имя в бренд, издавая в общем типовом серийном оформлении и произведения других фантастов. Кроме прозы, А. Белянин пишет стихи, часть которых опубликована отдельно, прочие – в составе его прозаических произведений[33].

Рассмотрим некоторые произведения А. Белянина, чтобы показать специфику его работы с материалом. Автор не скрывает своей установки на создание игровой ситуации. Главный положительный герой – Андрей увлекается ролевыми играми и имитацией старинных поединков. Отправившись на такой сбор, он неожиданно перемещается в совсем иной мир. В частности, действие романа «Меч Без Имени» (1998) происходит в условном мире, на острове, где главный злодей Ризенкампф уединяется от остальных людей. Условные миры существуют и в других романах, из игры приходит рыцарь Нэда Гамильтон, между мирами располагается замок Мальдорор.

Объяснение позиции автора находим в «Сестренке из преисподней» (2001): «…Наш город находится вне времени и вне пространства. В него легко попасть из любого измерения, он всегда открыт для всех, и всё сущее здесь насыщено магией». Положение героя предопределено, он должен выжить в условном мире и, может быть, даже совершить подвиги. Поэтому герой – петербургский поэт, член Союза писателей России, редактор маленькой литературной газеты «Хлебниковская правда» – Сергей Александрович Гнедин, не имеющий особенной силы, приобретает ее благодаря своим стихам, используемым как заклинания (отметим определенную автобиографичность образа).

Писатель конструирует сознание человека определенного времени, нередко идеологизированное, стереотипное и даже клишированное. Столкновение разных точек зрения на мир составляет основу конфликта его произведений, который разрешается пародийно, в юмористической тональности, обычно подчиняясь сказочной формуле «добро побеждает зло». Поэтому антагонист оказывается поверженным, но не побежденным, что создает возможность продолжить повествование.

Рассмотрим третью повесть цикла «Летучий корабль» (2000), выстроенную на соединении двух структурных схем. В основе одной советский детектив 1970-х годов («Деревенский детектив» В. Липатова), вторая строится по модели русской бытовой сказки (сюжет «Летучий корабль»). Понимая, что для соединения этих схем необходима соответствующая среда, А. Белянин обращается к стилистике русского лубка, точнее так называемой лубочной прозы, использовавшей фольклорные клише и разговорные обороты. Повесть входит в серию «Тайный сыск царя Гороха», состоящую из шести книг: «Тайный сыск царя Гороха», «Заговор Черной мессы», «Летучий корабль», «Отстрел невест», «Опергруппа в деревне», «Дело трезвых скоморохов».

Отчасти А. Белянин движется по тому же пути, по какому шел, например, И. Кассиров (настоящие имя и фамилия Иван Семенович Ивин, 1886 – 1918 [1919]), создававший произведения, рассчитанные на широкого читателя. Осознавая, что основным качеством современной массовой литературы является динамичность, быстрая смена повествовательных планов, А. Белянин вводит элементы детектива в традиционный сказочный сюжет.

Интрига начинается с похищения чертежей летучего корабля, организованного Кощеем Бессмертным. Поскольку понятия розыска в древнем мире не существовало до эпохи Ивана IV (Грозного), т.е. до XVI в., автор пользуется приемом перемещения во времени и переносит в сказочный мир современного героя, «сыскного воеводу», милиционера Никиту Ивановича Иванова, обладающего определенными знаниями и даже располагающего техникой.

А. Белянин удачно использует соответствия между отдельными особенностями сказки и детектива, построение данных форм по определенной модели. Созданные сказочный и детективный миры отражают деление на две половины – враждебную и дружественную. В них органично существуют демонологические персонажи – Кощей, Баба-яга, основные функции которых соответствуют фольклорным. Иногда герои в согласии с сюжетом наделяются дополнительными ролями – Баба-яга становится помощником сыщика и его главным советником, а Кощей – главарем шпионской сети. Кроме детективной. вводится романтическая линия, но она проработана не так детально.

В последнее время авторы стали часто опираться на сведения по демонологии и оккультистике. В данном случае автор не смог до конца использовать материал и вывести определенные мотивы (связанные с характеристикой нечистой силы). В ряде случаев содержатся и очевидные фактические ошибки. Не происходит и традиционного очарования героя ведьмой (мотив широко распространен в русской классической литературе, но об использовании традиций, например, Н. Гоголя в повести говорить не приходится). Введение данного мотива связано с тем, что автор ощущает чужеродность детективного сюжета в фольклорной среде. Отметим смешение функций героя: наряду с функцией волшебного помощника ведьма выступает и как даритель, дающий герою шапку-невидимку. А. Белянин использует присущую образу полифункциональность. Поэтому образ Бабы-яги и дан разносторонне: она наделена кулинарными способностями, помогает герою.

Практически только данный образ разработан так подробно, прочие демонологические персонажи даны более схематично. Складывается впечатление, что на собственно художественные приемы сил у писателей не остается. Вся энергия уходит на создание сюжета и расстановку действующих лиц. Поэтому для автора и оказались значимыми клишированные обороты, выполняющие оценочную функцию. Гораздо органичнее выглядят включенные в сюжет мотивы преданий, связанные с образами разбойников. Столь существенная разница объясняется тем, что предания являются отражением окружающего мира, а демонологические былички построены на вымысле.

Отметим, что чужеродность материала сразу же сглаживается, когда автор переходит к стилистике фабулата, т.е. формы, основанной на сюжетной динамике (эпизоды, связанные с проверкой трактира, – «доходное место»). Напряженность действия неизбежно зависит от деятельности героя (он попадает в ловушку, когда оказывается на поворачивающейся кровати, постоянно втягивается в разнообразные драки, поединки). Автор ведет прямую игру с читателем, слегка иронизируя по поводу происходящего, – налицо аллюзия с повестью А. и Б. Стругацких «Понедельник начинается в субботу» (1965); почти говорящий кот явно пришел из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Книга «Меч Без Имени» (2000) построена на многоуровневой пародии. Автор начинает повествование как дневник рыцаря Нэда Гамильтона, который должен расколдовать своих друзей. За этой книгой следует роман «Рыжий Рыцарь» (2002). Пародийность усиливается тем, что жертвой колдовства становится сам волшебник, который вроде бы должен защищать героев от враждебных сил.

Объясняются чудеса диковинного мира с помощью цитат из дневника Нэда Гамильтона: «Мне удалось загнать негодяя на окраину некогда великой империи, теперь это угасающее место… Воздух напоен серой, воды рек ядовиты, земля отравлена, кругом опасные машины, что-нибудь постоянно взрывается, рушится, идет под откос, свирепствуют неизлечимые болезни. Люди истерзаны бедностью и задушены налогами, власть продажна, преступность безнаказанна, церковь не имеет духовной силы. Этот мир подобен полуразложившемуся трупу, пожирающему остатки собственной плоти… »

Ожидание героя не может быть обмануто, поэтому благородный рыцарь возвращается к своей возлюбленной. Такова специфика массовой литературы – любой предугадываемый сюжетный ход следует прояснить, «разжевать». Отсюда и клишированность описаний: «Китайская медвежуть из ленточек и чашечек.»; «Карлик страдальчески закатил глаза, теперь божок ни за что не будет делиться с ним долгоиграющей мужской силой».

Некоторая стилизация, использование элементов высокой и низкой лексики необходимы автору, чтобы различить речь героя из разных миров, Подобные свойства, нарочитая семантическая бледность, отсутствие оригинальных сюжетов, собственных изобразительных средств[34] выводят фантастику в разряд массовой литературы, предназначенной для однократного употребления. Подобную жвачку заглатывают, но качество пищи не всегда оказывается доброкачественным, последствия обязательно проявятся. Кроме того, подобные произведения невольно отражают определенный уровень читателей – фантастика часто воспринимается как юношеское чтение.

Популярность отдельных авторов объясняется прежде всего умением придумать необычную ситуацию, интересный поворот сюжета, ввести необычные словечки, характеризующие будущее. Насыщенность повествования подобными приемами можно встретить, например, у В. Головачева (Василий Васильевич, р. 1948), в произведениях которого часто описываются предметы обихода и вооружения людей из иных миров. Они одеваются в уник – «универсальный компьютеризированный костюм, способный принимать любую форму», пользуются «тахис-каналами» («тахис-тунелями»).

Характеристика героев зависит от той роли, которую они выполняют в тексте. Отметим схематизм их изображения: они напоминают персонажей компьютерной игры – динамично двигаются, совершают множество действий, но ничем не проявляют себя в личной жизни. Их отношения плоски, стандартны, стереотипны. Поэтому часто встречаются штампы, клишированные выражения типа «лицо побледнело, потом жарко вспыхнуло». Трудно называть авторскими определения такого рода: «интершизики», «хомо-мыслящий-разумный-твердотопливный мутант» (в дальнейшем он именуется для краткости «хмырем»).

Один из критиков написал об «Избавителе» (2002): «Настоящий, образцовый Головачев, с обязательными словосокращениями, аббревиатурами, с обилием заглавных букв, с разрядкой (что превращает любое обычное слово в тайное и знаковое), с таким же обязательным офицером спецназа в качестве главного героя, с Дуггуром и Уицраором» (В. Владимирский). Добавим, что герои В. Головачева наделяются сверхъестественными способностями: ясновидением, особой физической выносливостью и силой.