Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия Колотенко Владимир

Наутро, часам к одиннадцати, она была совершенно здорова. Мне нужно позвонить, сказала она, это займет три минуты, и только через час с облегчением вздохнула. Аня сделала несколько телефонных звонков и кому-то ответила, что до конца недели будет плотно занята. С кем? Это, сказала она, не имеет никакого значения. Ясно было, что жизнь ее, как у каждого делового человека, переполнена событиями разного ранга, и она каждый час и минуту должна выбирать, где и с кем должна находиться, что сказать и кому улыбаться. Как бы там ни было, но до конца недели, я на это надеялся, всем другим она предпочла меня. Это была моя маленькая победа? Или не малая? Она говорила в основном по-французски, но и по-русски, и по-английски. Ее греческий оставлял желать лучшего, а арабский и китайский были просто невыносимы.

– Фух! – вырвалось наконец у нее, и она швырнула трубку на диван, как швыряют давно надоевшую вещь. – Едем!

На сборы ушло несколько минут, и мы снова катили в ее фешенебельном «Феррари» по улицам Парижа.

– Хочешь побывать у Наполеона? – спросила Аня, когда мы на бешеной скорости проносились мимо Дома Инвалидов.

– Я уже был у него.

– Когда ты успел?

Я рассказал ей подробно историю с поиском генома императора. Не отрывая взгляда от задницы какого-то «Пежо», она только покачала головой из стороны в сторону.

– Невероятно, – сказала она, – это всего лишь красивая сказка.

– Что?

– Все ваши придумки с Пирамидой и с Наполеоном.

– Это не придумки, это…

– Да знаю я, знаю!.. Но это не укладывается в голове.

Наконец мы вырвались на простор загородного шоссе.

– Куда сегодня? – спросил я, выискивая на карте маршрут нашего движения.

Чем дальше мы жили и узнавали друг друга, тем настойчивее Аня меня допытывала. После поворота на кольцевую дорогу, она пошла в наступление.

– Ты и в самом деле веришь в то, что тебе удастся вырастить Наполеона? Или Ленина, Сталина, Тутанхамона?.. В клонирование Ленина я готова поверить, но оживить фараона, мумию, кусок воска…

Я ни словом не обмолвился о том, что клеточки крайней плоти вождя пролетариата давно были в Америке и уже дали первые всходы. Может быть, я проболтался под действием паров коньяка? Или Аня назвала только тех, кто в тот момент пришел ей на ум?

– А ты? – ответил я вопросом на вопрос. – Разве ты не веришь? Разве мы с тобой уже не вырастили его тогда в бане? Ты же помнишь Азу?

Вскоре мы выехали за городскую черту. Аня вдруг резко приняла вправо, так что раздался скрип тормозов и на нас понеслись крикливые гудки клаксонов. Машина подрулила к высокому, одиноко стоявшему дереву и остановилась в его тени.

– Давай, в конце концов, поговорим, – сказала она, – выкладывай все свои идеи и предложения, мне надоела вся эта мышиная возня, разговоры вокруг да около… 

Мне казалось, что все уже сказано: Аза, Ленин, Тутанхамон… И Пирамида! И Пирамида!.. Я же подробно о Ней рассказывал. Но Аня до сих пор мне не верила. Была среда, кажется, среда. Я начал издалека, из самой бани. Я, как разведчик легенду, выучил наизусть свой рассказ. Конечно же, мне не надо было ничего учить, вся история была у меня в голове, и мне доставляло удовольствие разматывать клубок задуманного, чтобы его нить, как нить Ариадны, вывела Аню из лабиринта неведения. Время от времени Аня спрашивала, я отвечал. Мимо проносились машины, мы их не замечали. Я вглядывался в бесконечную изумрудную даль виноградных полей и, как и день тому назад, с задором пылкого юноши лепил на ее глазах из глины своей мечты Пирамиду жизни.

– Но зачем тебе я?

Я не слышал вопросов. Я пер, как танк.

– Ты просто… Ты не слышишь меня.

– От тебя требуется всего-ничего – бросить все к чертовой матери и последовать слепо за мной.

– Для этого мне нужно сначала сдуреть.

– Кто тебе мешает? Порадуй меня.

– Ты – Иисус? Слепо следовать можно только поверив…

– Верь же, верь!

– Ну, хорошо, хорошо! Допустим, тебе удастся…

– Нам!

– Я не уверена, что подхожу для таких дел.

– От тебя требуется только одно – быть рядом, быть другом!..

Аня, казалось, пропустила эту фразу мимо ушей.

– У меня нет друзей, – грустно сказала она. – Но как, скажи, ты себе представляешь?..

Она спрашивала и спрашивала, задавала даже совсем нелепые вопросы, но я видел, что и глаза, и уши ее полны одной-единственной моей фразой – «быть рядом»! Мы вышли из машины и теперь бродили по густой траве.

– Ты живешь в своем мире, рисуешь картины, на которых все люди друг другу улыбаются, где нет места зависти, и не за что зацепиться предательству. Тебе кажется, что из твоих картин вылетают волшебные птицы и селятся в кронах деревьев твоего райского сада… 

Теперь говорила она, я отбивался, как мог.

– Мой мир не нов, – произнес я, пытаясь защитить свою Пирамиду. – На земле уже были Лемурия и Атлантида, и страна My, ты же помнишь: рай был на земле! И человечество снова живет ожиданием прихода мессии. Люди бредят Золотым веком и Царством Небесным. Разве не так?..

Аня сдвинула свои темные очки на самый кончик носа и подозрительно посмотрела поверх них на меня.

– Да, но в твоей Пирамиде невозможно жить!

– Я – живу.

– Ты не живешь, ты летаешь. Но настанет время, и ты приземлишься, грохнешься как сноп, и тогда…

– И тогда?..

– И тогда люди свернут тебе шею, – произнесла она, чеканя каждое слово. И, уперев указательный палец в дужку очков, снова водрузила их на переносицу.

– Вполне вероятно, – легко согласился я, – и это не исключается.

Мы какое-то время молчали. Слышны были только шум ветра и шуршание шин проносившихся мимо нас на большой скорости автомобилей. Аня первая нарушила молчание.

– Ты живешь как ребенок, – негромко сказала она.

Но я и не думал отступать:

– Завтра так захотят жить другие.

– Создал свой теплый мир, построил свой виртуальный город, населил его ангелами и теперь затягиваешь туда и меня…

– Всегда существует прекрасное завтра, – наступал я, – нужно только набраться сил, сил и духа. И крепкой веры…

– Существует только вечное сегодня, сейчас.

– Зачем тогда жить?

Теперь мы шли рядом, держась за руки, по заросшей тропинке. А затем уселись на теплые круглые валуны. Прошло столько лет, и я с удовольствием отметил, что Аня ничего не забыла, что она легко принимает мои идеи и планы, а отдельные ее вопросы ставили меня в тупик. Она не переспрашивала, как многие, с кем мне приходилось обсуждать эту тему, она предлагала свои варианты решения.

– Ладно, поехали, садись в машину. Скажи, у тебя есть семья?

– Конечно! Хотя я не так удачлив, как большинство из людей.

Аня посмотрела на меня и ничего не сказала. Какое-то время мы ехали молча. Я снова сверил по карте маршрут нашего движения. Вдруг Аня произнесла:

– Нет, нет, это невозможно, непостижимо… Это – утопия. Как вообще можно жить, когда в твоей голове такой кавардак?

– Там царит абсолютный порядок! Я все продумал. И не только я, думала целая уйма умников…

– Со слов Жоры ты – гений.

– Когда он успел тебе это сказать?

– Он все успевает.

Я вдруг вспомнил Юлию. Она точно так же отзывалась о Жоре.

– Что он еще успел?

– И что же придумала уйма умников?

– Семь лет коллективный мозг, – сказал я, – разрабатывал стратегию и тактику воплощения этой мечты. Целых семь трудных лет… Мы купили остров…

– Я-то вам зачем?

– Ты же знаешь.

– Да. Дальше.

– Что «Дальше»? Дальше все – как по маслу.

Потом я снова рассказывал, рассказывал, чуть не крича, споря с ветром и шуршанием шин, сидя вполоборота и уже привычно, помогая пальцами обеих рук, обретать своим словам убедительность и правдивость. В конце концов я сказал, что это – дело моей жизни.

– И если у нас есть хоть капля гордости за свой народ и свою страну, хоть грамм национального достоинства, гран! – заключил я, – мы должны положить его на алтарь отечества…

– Да ладно тебе, – остановила она поток моего высокого красноречия, – нельзя быть патриотом страны, где идет поголовный мор, где… Ну, да ладно, ты все это знаешь, ты скажи: почему ты считаешь это делом своей жизни? Пройдет год или два, ты добьешься каких-то результатов и придет к тебе какой-то успех, мир признает тебя, но достигнуть того, о чем ты мне так страстно рассказываешь, согласись, невозможно.

– Как ты не поймешь…

– Я понимаю, что я в этой игре – просто никто, но, ты послушай меня: и никто может быть прав. Тебе вскоре наскучит вся эта кутерьма с улучшением человеческой породы и ты захочешь стать известным картежным шулером или неизвестным вором, или режиссером кино, а то и отцом большого семейства.

– Что все это значит?

– Это значит, что ты снова пойдешь нарасхват и вразнос.

– Ань, послушай.

– Где гарантии того, что таких метаморфоз с тобой больше не произойдет, не случится? Даже ты не в силах изменить работу своих генов. Все твои утопические аферы сидят в них, как… как пули в обойме. Дай им только волю!

– Почему же как пули? Как зерна добра…

– Гены, ты же это прекрасно знаешь, как стальные оковы, держат каждого в своем стойле. Разве не так? И, главное, согласись – человек всегда грешен и никогда совершенным не станет. А его неистребимая вера в то, что из дерьма можно сделать пулю, выстроить, как ты предлагаешь, какую-то пирамиду справедливости и добра, эта вера ведет к катастрофам, к таким потрясениям, в сравнении с которыми мелкие жизненные неурядицы и даже трагедии кажутся манной небесной на парном молоке. История натоптана такими примерами, как энергией атом…

– То как пули, теперь как атом…

– Перестань придираться к словам. Плата за воплощение утопий всегда была очень велика, и ты это тоже знаешь. Но тебе нужна помпа, ты жаждешь славы, величия. Тебе хочется влиять на потоки сознания…

Аня не давала мне вставить слова. Я взял ее за руку и крепко сжал пальцы. Я понятия не имел, о чем сейчас буду говорить, теперь мне было необходимо остановить поток ее холодного скептицизма.

– Ань, смотри, – сказал я, ударяя указательным пальцем правой руки по ее правому колену, – смотри, слушай. Во-первых…

И я опять пустился в перечисление своих доводов. Я говорил быстро и горячо. Да, я был сродни великим ораторам всех времен и народов, Аристофаном, Эмпедоклом, Цицероном и всеми ими вместе взятыми, Гераклом современного красноречия и убеждения. Море моих слов бурлило и стонало, клокотало в моем горле, а слова просто кипели и пенились, им было тесно в моей луженой глотке. Я слышал, как умопомрачительно высоко звучало «дом, Родина, величие, вечность, честь…».

Юля бы, услышав все это, сказала: «Ты просто Цезарь в сенате!».

Аня слушала, рассматривая свои красивые руки и не сделала ни единой попытки остановить меня. Когда через полчаса или час пыл мой поугас и у меня исчез запас нужных слов, я поймал себя на том, что стал повторяться. Аня оторвала взгляд от своих восхитительных пальчиков и посмотрела мне в глаза так, как она всегда смотрит, требуя тишины.

– Что? – только это и произнес я. И умолк на полуслове, словно меня сразила пуля снайпера.

Аня улыбнулась своей обворожительной улыбкой с ямочками на щеках.

– Toute la vie est dans l'essor[19], – едва слышно произнесла она, – это единственный путь к совершенству.

– Что-что? – не расслышал я.

На мгновение воцарилась тишина.

– Рестик, – затем миротворно и нежно проговорила она, – я уже сказала тебе, что трудно быть патриотом страны, народ которой погряз в дерьме. Это – первое. И второе – гимны, родной мой, мне не нужны.

И чтобы сбить пену с моих высокопарных слов, она спросила:

– Тебе нравится, как я веду свой кабриолет? Хочешь кончиками пальцев прощупать качество французских дорог?

– При чем тут дороги? У нас грандиозные планы! Неужели ты…

Потом я все-таки, чисто машинально, выразил восхищение ее искусством гнать крылатое авто, кивнув головой и что-то пробормотав по этому поводу, но мысль свою не терял. Мне казалось, я избрал верную тактику убеждения. Правда, я пока не выложил свой главный козырь: я ни разу не упомянул о технологии строительства нашей пирамиды. Пирамида совершенства! – вот моя цель. А технология – это ключ, да золотой ключик от ларца жизни. Это дорога к вечности. Но не пришло еще время, думал я, применить свое главное оружие. Сделать как, know how – вот решение всех проблем. Этот ключ ее восхитит! Ей всегда нравилось все нетривиальное, неординарное, оригинальное и фантастическое… И, конечно, я ни слова не сказал ей об Иисусе Христе! Не то, чтобы всуе, вообще ни-ни. Даже мысль о Нем я гнал от себя.

Хотя и молился, немо молился, взывая к Нему и призывая на помощь. Как же без Него?!.

– И в конце-то концов, – заключил я, – надо знать, зачем ты живешь. Я – знаю. Я знаю и то, что это не только дело моей жизни, это мое предназначение, понимаешь, это мой и Божий дар, и ему я буду служить страстно… Чего бы мне это не стоило. Я отказался от всего…

– Ух, – воскликнула Аня, – вот теперь я тебя узнаю!..

– Да, – сказал я и добавил, – для тебя не будет открытием тот факт, что человечество идет по пути самоуничтожения. Я хочу вывести его на путь совершенства.

– Ха, – сказала она, – ну-ну… Много у нас было таких, кто под флагами добродетелей, пытались предложить свои светлые тропы. И что?

– Но они ничего в этом не понимали. У них не было знаний. Они предлагали пути насилия, используя силу дубинки, дыбы, меча, пороха, атома… Но есть другой, совершенный путь – сила гена. Это невероятно мощный фактор преобразования общества. Ген и сознание – вот выход для сохранения жизни. Это и есть моя Пирамида. Мы обязательно должны помочь…

– Я заметила, что сострадание – теперь твоя главная черта. Ты всех хочешь спасти, всем помочь. Зачем? Зачем тогда Бог? Он все решит.

– Как ты не понимаешь, – возмутился я, – ведь у нас грандиозные планы, и мы должны…

Она не дала мне закончить мысль:

– Если хочешь рассмешить Бога, – сказала она, – расскажи ему о своих планах.

Прошло еще полчаса. Мы снова вышли из машины и теперь бродили взад-вперед от дерева к дереву, глядя под ноги и по сторонам, то рассуждая, то вдруг умолкая.

– Сейчас наука познала истину. Мы умеем считать ее кванты. Кванты жизни, сознание гена… Задача в том, чтобы уметь управлять жизнью так, чтобы залезть на ее вершину. И забрать всех с собой. Там, на этой вершине – Бог, совершенство Природы. И там счастье каждого, и счастье всех.

– Я всегда знала, что ты – неисправимый мечтатель.

Аня наклонилась и сорвала травинку. Она разглядывала ее с таким любопытством, будто это был не зеленый стебелек, а перо из хвоста фазана. Я принял ее высказывание за комплимент, и все же не удержался:

– Но разве не мечтателями были Македонский и Цезарь, Августин и Иисус? Разве не они были Колумбами своих Америк. Вся история человечества покоится на костях мечтателей. Не было бы Тутанхамона, Навуходоносора и Рамзеса, не было бы Гомера, Сократа или Сенеки, Цезаря и Клеопатры, Таис Афинской или Лауры, не было бы Рабле и Гаргантюа, Шекспира и леди Макбет, не было бы Леонардо да Винчи и его Джоконды…

– Ты забыл Наполеона, Ленина, Гитлера, Сталина…

– Если бы их не было – не было бы истории. А что бы она делала без Будды, Магомета, Аллаха или Христа? Скажи что?

Аня молчала.

– Вот я и хочу вернуть истории своих созидателей. Творцов. Это ты понимаешь!? Спрессовать старую и воссоздать, возродить, воздвигнуть и утвердить новую историю. Но теперь уже не историю вождей и полководцев, пап и царей, не историю революций и войн, движений и партий, а историю человека, понимаешь, человека вообще.

– Не понимаю.

– Недра гена неисчерпаемы, – это был мой последний козырь, – в них смысл и суть всех наших историй…

Аня остановилась и взяла мою руку. Затем резким движением головы отбросила со лба распущенные волосы и посмотрела мне в глаза.

– Милый мой, – сказала она, – все это прекрасно! Но ты можешь мне объяснить: во что ты играешь?

– В кости. Ты меня раскусила: в кости. Как Бог. Все во что-то играют, но моя игра стоит свеч. И ты это знаешь.

– Знаю, но чего мы добьемся?

– Мы, – у меня запершило в горле, я закашлялся, как это бывает в кино и в книжках, когда героя зацепили за нерв. Мне удалось справиться с волнением и сказать то, о чем я так долго не отваживался сказать, – мы… мы изменим историю!..

Аня закрыла глаза, и снова ее губы растянулись в добродушной улыбке. Затем она встала на цыпочки, запрокинула голову, подняла обе руки к небу, словно желая улететь, и глубоко втянула в себя воздух через нос, будто наслаждалась запахом любимых фиалок.

– От тебя пахнет парным молоком и босоногим детством. И это – удивительно здорово! – произнесла она, – мне давно не было так хорошо!

На минуту воцарилось молчание, затем Аня тихо произнесла:

– Вернуть прошлое?.. Но ты ведь до сих пор ищешь себя, и я снова окажусь у тебя на пути… Ты же снова… Не знаю… Не знаю…