Популярность. Дневник подростка-изгоя Вейдженен Майя ван

Я отвожу взгляд, проглатывая слезы.

Я плетусь по коридору, цепляясь за последние капли надежды. Я уже даже не знаю, состоится ли вечеринка вообще, так что мысленно я возвращаюсь к выпускному. Краешком глаза я замечаю Николаса. Сердце подпрыгивает к самому горлу. Он разговаривает с хорошенькой девушкой из оркестра. Он смеется и накидывает свою толстовку на ее худенькие плечи. Он улыбается и хлопает ресницами. Они обнимаются, а потом вместе идут на следующий урок. Их руки почти соприкасаются.

Я яростно запихиваю конверты обратно в рюкзак, и подкладка выбивается из-под сетчатого материала, как внутренности раненого животного.

Сердце мое болит. Я думала, что теперь все будет по-другому. Вероятно, я все это время обманывала себя.

Стоматолог ковыряется у меня во рту разными инструментами и решает, что мне нужно поносить брекеты еще пять недель. Я так и не сниму их до окончания школы.

Сегодня концерт нашего хора.

Я обнимаю колени и пытаюсь представить, что меня здесь нет, что это кто-то другой. Теперь я жалею, что полезла прослушиваться на это дурацкое соло. Кого я обманываю? С моим везением, я, наверное, свалюсь со сцены.

Исполняется песня за песней, пока не настает черед нашего финального номера под названием «It’s A Beautiful Day»[1]. Если это не ирония, то что тогда? Я помню почти все движения, но когда подходит моя очередь петь, ноги наливаются свинцом. Я через силу подхожу к микрофону. Слышу фонограмму первых аккордов песни. Я начинаю петь.

Я пытаюсь изображать радость и петь текст с чувством, но язык мой сухой, как наждак.

Я выглядываю в зал. Вот папа снимает концерт на камеру, Наталия закрывает уши руками. Вот Броди с отсутствующим выражением на лице, мама с надеждой во взгляде.

Я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться на словах, но запинаюсь и не успеваю пропеть фразу. Как будто меня ударили кирпичом в грудь, я не могу дышать. Мне удается взять себя в руки и закончить песню, но впечатление уже испорчено.

По окончании концерта, одна из моих подруг по хору тянет меня за руку.

– Ты отлично пела, – она хмыкает. – По крайней мере, пока не налажала. У тебя было такое идиотское выражение лица. Ты конкретно налажала!

– Спасибо, Клэр… – говорю я, опуская взгляд. На соседних сиденьях я слышу издевки других девочек, они поют мою партию и изображают, что задыхаются.

Все их имена написаны на конвертах в моем рюкзаке.

Я не позволяю себе расклеиться, пока не забираюсь в машину.

– Что ты, солнышко, – говорит мама. – Все было не так уж и плохо.

Горячие слезу текут по щекам, и я утыкаюсь лицом в ладони.

Мне больно не только от слов Клэр. В четвертом классе я играла ирис в школьной постановке «Алисы в Стране чудес». У меня было несколько реплик. Я притворялась, что это все на самом деле, входила в образ. Люди смеялись, когда видели меня, но я думала, это от того, что у меня так хорошо получалось.

Накануне спектакля я пришла на репетицию с опозданием. Все остальные цветы собрались в кружок и о чем-то разговаривали.

– И она так по-дурацки говорит слова! Если бы Майя понимала, какой дурой выглядит, как только открывает рот! – сказала маргаритка. – Она отвратительно играет… – потом она подняла глаза, увидела меня в дверях, ухмыльнулась и произнесла мои реплики, в точности так, как говорила их я. Остальные цветы засмеялись.

Я убежала в туалет и выплакала себе все глаза.

И теперь, оглядываясь на свою жизнь, я вижу только то, каким анекдотом она обратилась. В моей голове все еще отдается эхом смех маргаритки.

Неужели к этому свелся весь мой эксперимент? К тому, что люди притворяются моими друзьями, чтобы подставить подножку, когда они мне больше всего нужны? Карлос Санчес был прав. Кензи была права. Я никакая не особенная, просто ненормальная девчонка в старушечьих туфлях. Какая уж тут отвага.

Прости, Бетти. Я пыталась.

Популярность – это миф.

С меня хватит.

Вечером вторника, лежа в постели, я поклялась, что со всей этой затеей с популярностью покончено. Все эти последние дня я заставляла себя подниматься и ползти в школу. В хоре за моей спиной перешептывались девочки. Николас попросил, чтобы его пересадили. На большой перемене меня больше не звали за чужие столы. Я просто сидела со своей компанией изгоев (которые теперь отдалились от меня). Волосы были непричесаны, одежда помята, нитка жемчуга казалась не к месту. Все причиняло боль.

Я обещала себе, что больше не сделаю ни одной записи в дневник.

А потом пришла почта.

Сегодня днем я получила еще одно письмо. Оно было от дочери миссис Корнелл, Бетси. В конверте оказались семейные фотографии.

Видеть Бетти в роли бабушки было удивительно. Хотите – верьте, хотите – нет, но она не очень изменилась с 40-х годов. Улыбка все так же сияет, глаза все так же блестят. На фотографиях Бетти запечатлена с мужем, тремя детьми, их супругами и девятью прекрасными внуками. Они кажутся очень счастливыми.

Глядя на снимки и аккуратные строчки ее письма, я понимаю, что не одна. На моей стороне – Бетти Корнелл и ее дочь. Это должно чего-то стоить.

Могу ли я просто так взять и сдаться? Я через многое прошла, слишком усердно трудилась. Пожалуй, пустив все коту под хвост, я забыла, сколько хорошего приключилось со мной за это время.

Но я не знаю, куда отсюда двигаться.

Вся моя уверенность, внутренняя сила – как снова их обрести?

Я просыпаюсь от солнечных лучей. Они пробиваются сквозь стекло, словно стараясь убедить домочадцев, что все будет хорошо. У них не очень-то получается.

Заставляю себя выползти из кровати и усаживаюсь за кухонным столом, пытаясь сообразить, что мне делать дальше. Раз уж вечеринки сегодня не будет, наверное, надо разобраться с парой на выпускной.

Я хватаю со стола лист бумаги и рассеянно вывожу большими буквами:

ДАНТЕ

Данте хороший друг. Он как старший брат, и поддразнивает меня, и не дает меня в обиду, но его сердце занято другой. Переходим к следующему кандидату.

ФРАНЦИСКО

Франциско тоже был бы хорош. Но он люто ненавидит школьные торжественные мероприятия. С содроганием я пишу следующее имя.

АДРИАНО

ф-ф-фу. Вычеркиваю из списка.

ЛЕОН

Он наверняка постесняется идти. И я боюсь, что все будут глазеть и насмехаться над ним и нашей «парой». Как я могу просить его пойти на такое?

НИКОЛАС

Записываю его имя и задумываюсь.

Он самый серьезный парень, что я знаю.

И милый.

Но у него есть девушка.

Я рву список в клочья и падаю головой на стол. Вечеринка и выпускной должны были стать кульминацией всего, чему я научилась за этот год. Почему все идет прахом?

Внезапно меня пронзает мысль, что я что-то упускаю. Последние девять месяцев, как кино, в картинках проигрываются в моей голове.

Когда я ближе всего к популярности? Не тогда, когда я похудела. Не тогда, когда меняла прически. Не тогда, когда ходила с прямой спиной, с новым макияжем или в юбках. Не тогда, когда панталоны врезались мне в бедра, или когда я зарабатывала деньги.

Это было тогда, когда я разговаривала с людьми. Когда я приоткрыла двери в свой интровертный мирок и впустила туда всех, с кем встречалась на своем пути. Когда я никого не исключала. В отличие от планирования вечеринки и свидания на выпускной.

Каталина сказала, что к Эллисон приглашены «все».

Ну так «все» – это неправильное слово. Эллисон не пригласила меня – и это было обидно, да. И чем отличалась бы от этого моя вечеринка или выпускной, на который ты идешь с кем-то одним? Я не смогу открыть двери для всех, потому что кого-то не окажется в этом списке.

Меня озаряет внезапная идея, и я нахожу выход.

Я слышу только как бьется мое собственное сердце, и мне хочется нестись куда-то со всех ног. Нет. Лететь.

Я знаю, что мне делать!

Бетти Корнелл, я придумала свой заключительный акт.

– Кензи, мне пришла в голову шикарная идея. Если у нас все получится, то будет потрясающе. Но для этого нужно подойти к вопросу со всей душой. Ты со мной?

Она отрывается от телефона и вздыхает.

– Ох, сейчас будет что-то страшное, я угадала?

– Нет, но ты должна пообещать, что будешь вместе со мной до конца, что бы ни случилось.

– Ну, допустим, – говорит она, и как бы невразумителен ни был этот ответ, я ему рада. Это ее знак согласия. Я помню, как она утешала меня после смерти мистера Лоуренса. Не могу представить, чтобы Кензи не поддержала меня.

– Кензи, – говорю я и беру ее за плечи. – Я хочу пригласить всех, у кого нет пары на выпускной, пойти вместе со мной, – я заглядываю ей в глаза. – С нами. Все вместе мы составим большую прекрасную команду. Как финал какого-нибудь сопливого фильма восьмидесятых.

Она закрывает глаза и стонет. Потирает виски, как будто от моей бестолковости у нее разболелась голова.

– Кензи, только представь, что это будет! Мы можем изменить здесь все! – я практически умоляю ее. – Ты сама знаешь, что никто не приходит на выпускной без пары. А мы можем это исправить!

Кензи ахает и мотает головой.

– Майя, наша крошечная иерархия – это то, на чем держится школа! – она всплескивает руками. – Эти группировки поддерживают иллюзию хоть какой-то системы. Представь, как бы мы все жили без них! Был бы чистой воды ад! Встанем мы все под общие знамена, а какой-нибудь дурак одним махом все и развалит. Я так и вижу это: один решает выкурить косячок – и вскоре все следуют его примеру. Группировки – это же средство самозащиты, они отделяют нас от гангстеров и от cholo. Ты ступила на опасную дорожку, подруга, поверь мне, эти правила вросли в школу и пустили глубокие корни. Мы все на своих законных местах. Одумайся!

Я вздыхаю.

– Кензи, хватит нагнетать.

Она впихивает мне в руки свой кофр с гобоем и затягивает потуже хвост, растрепавшийся за время ее пылкой тирады.

– Давай хотя бы попробуем, – я смотрю на нее умоляюще. – Я ведь переезжаю… – мне не нравится давить на жалость, но если больше ничего не работает – Я люблю этих людей…

Она фыркает.

– Нет, правда! – я вспоминаю о девочках на хоре, и понимаю, что больше не злюсь на них. Я улыбаюсь Кензи. – Вокруг столько хороших и добрых людей, и я хочу, чтобы ты присматривала за ними, ладно? Не давай их в обиду. Пусть они знают, что тебе не все равно. Это лучшее, что можно сделать! Все у нас получится!

Она обдумывает мои слова и забирает у меня кофр.

– Ладно, только не упоминай мое имя.

– Договорились… Так, Кензи, ты пойдешь со мной и с остальными на выпускной?

Всем видом она показывает, как ее воротит. Я не могу сдержаться и обнимаю ее. Она стряхивает с себя мои руки.

– Ты – супер, – говорю я.

– Допустим.

Люди, которых я пригласила на выпускной, и их ответы:

• Вся группа изгоев общества. Франциско пришлось уговаривать. Я напомнила ему, что переезжаю, и он сказал, что, может быть, придет;

• Две готки. Одна сказала, что не придет, но я заглянула ей прямо в глаза, я просила и уговаривала, и наконец она сказала, что подумает;

• Волейболистка отказалась, но я пообещала, что приду с распущенными волосами и немного подкручу их, и скрепя сердце она согласилась;

• Парень за столом Габриэля отказался. Но, может, он еще передумает;

• Одноклассница с английского, которая обещала прийти ради меня;

• Вето, который начал с «Ни за что!» и закончил «Может быть…»;

• Могут подойти еще трое из хора, но они не уверены;

• Девочка, с которой мы вместе сидим на литературе, поначалу отказывалась, но мы с подругой этой девочки обложили ее, и ей пришлось согласиться;

• Один мальчик из хора, который согласился быть частью моей команды.

После школы в библиотеке я встречаю Леона.

– Ты идешь на выпускной? – спрашиваю я.

Он мотает головой.

– Я не хожу на танцы.

– Приходи, – говорю я. – Можешь присоединиться к нашей компании, будет здорово!

Он кивает и улыбается.

– Благодарю тебя, Майя.

Еще прибавление к моему списку.

Я чуть ли не вприпрыжку возвращаюсь домой.

Кажется, что людей набралось немало, но этого все равно недостаточно. Завтра нужно будет развернуться еще шире. И каким-то образом воодушевить Кензи.

В очередной раз мы с мамой делаем покупки в благотворительном магазине. Только на этот раз это не для проекта Бетти, не юбки и не свитера. На этот раз мы ищем что-то, чего у меня еще никогда не было.

Взрослое платье.

Я решила последовать совету миссис Корнелл и купить голубое. Это, оказывается, не так-то просто, понимаем мы с мамой, когда находим внушительные ряды вешалок с вечерней одеждой.

Платьев бесконечное множество, но нам попадаются или на хлопчатобумажные старушечьи варианты, или вульгарные в пайетках. Найти золотую середину не получается.

Я успеваю пощупать сотни нарядов, пока не вижу то самое.

Когда я надеваю это платье в примерочной и смотрю на свое отражение, я едва узнаю себя в зеркале. Мама стучится, и я впускаю ее. Она делает круглые глаза и улыбается.

– Это платье ты хочешь?

– О, да, – отвечаю я.

– Майя, я сейчас в штаны наложу.

– Я рядом, – говорю я и беру Кензи за взмокшую дрожащую руку. – Я их всех очень и очень люблю, и я покажу тебе, как это просто. Но тебе для этого нужно перестать бояться. Они не заденут тебя, если ты им не позволишь.

– Я не могу… Как я дала впутать себя в такое?

Она пытается отстраниться от меня и вернуться за наш уютный столик изгоев, но я тяну ее за собой вперед.

– Ты пообещала мне полную отдачу, – мы стремительно приближаемся к первому столу. – Давай же, как мы репетировали.

– Майя, – предупреждает она, упираясь ногами в пол, – раз так, я требую что-нибудь за это.

– Ладно, – соглашаюсь я и готовлюсь к какой-нибудь глубокомысленной философской просьбе.

Она сглатывает и спрашивает:

– Знаешь такие эластичные нитки для фенечек? Есть у тебя такая?

Я смеюсь.

– Да, Кензи, можешь взять мою леску.

Она кивает.

– Хорошо. Я готова.

Столовая переполнена, но меня уже много недель не пугают чужие компании. Я сажусь в самую гущу испанского клуба. Кензи неловко топчется в сторонке, переминаясь с ноги на ногу.

– Ребята, привет. Вы идете на выпускной? Потому что мы с Кензи хотим пригласить вас всех присоединиться к нашей компании.

Они перестают жевать и отрываются от своих бутербродов. Кензи неловко машет им рукой и пытается улыбнуться. Как ее не любить.

Они переглядываются в замешательстве. Наконец один из них отвечает.

– Мы подумаем…

Так мы обходим все столы в кафетерии. Люди не вполне понимают, чего мы добиваемся. Они считают нас совсем безнадежными. Удивляются, почему мы к ним пристаем. Но мы (или по крайней мере я) пропускаем колкости мимо ушей и идем дальше. Кензи сначала явно не по себе, но через пять или шесть столов она разогревается. Скоро она уже сама, без моих подсказок, рассказывает о нашей затее.

Когда звенит звонок, я ей улыбаюсь.

– У тебя получилось.

– Меня чуть не стошнило… дважды!

– Только посмотри на себя, Кензи, – смеюсь я. – Ты принимаешь у меня эстафету.

Она ворчит, но не отрицает этого, и мы идем на урок. На полпути она останавливается.

– Майя, – говорит она, – мне кажется, я не смогу пойти на выпускной.

– Что?!

Земля уходит у меня из-под ног.

– У меня просто… церковь.

Я мотаю головой, пытаясь сообразить, что она говорит.

– Кензи, в начале года ты назвала себя атеисткой.

– Я не пойду.

– Кензи, я… – я пытаюсь подобрать слова. – Ты мне нужна. Я даже купила платье, по дешевке, конечно, но все же… Ты мне нужна!

– У тебя все прекрасно получится и без меня, – и она уходит на урок.

Как она может просто взять и бросить меня?

Но прежде, чем мои мысли примут такой знакомый мрачный оборот, я выбрасываю их из головы. До этих пор всего, связанного с моим проектом, я добивалась сама. Я не пропаду, что бы ни случилось.

Сегодня на алгебре я открываю тетрадь и вижу там страницу, озаглавленную «Определение популярности». Я ахаю. Со всеми недавними происшествиями я и забыла свою затею с поиском истинного значения этого загадочного и могущественного слова. Какая досада.

Но потом я вспоминаю, что сегодня мы всем классом отправляемся в боулинг. Еще есть время. Я достаю ручку и начинаю спрашивать всех подряд, что они считают популярностью. Нас отпускают с урока, мы идем к автобусам, и я продолжаю опрос. Тетрадные страницы постепенно заполняются.

• «Всегда быть в центре внимания. Всегда выставлять себя напоказ»;

• «Быть непохожим на других, не таким как все»;

• «Вписываться»;

• «Хорошо относиться к людям, хорошо учиться. Иметь друзей. Это по-хорошему. По-плохому – это когда ты популярен, потому что притворяешься кем-то другим. Это не выход»;

• «Когда тебе легко в любой обстановке»;

• «Когда ты нравишься людям, и все хотят с тобой общаться. С тебя берут пример, тебя уважают»;

• «Когда ты всем нравишься. Когда все считают тебя своим другом».

Потом я задаю и второй вопрос: может ли кто-нибудь, по-вашему, стать популярным? К моему удивлению, никто не считает, что это невозможно. В завершение я спрашиваю, считают ли они популярными сами себя.

Все единодушны в ответе: «Нет».

– Спасибо, – благодарю я опрошенных. – Не забудьте прийти на выпускной, хорошо? Будем с вами все вместе.

Нас загоняют в клуб для боулинга. Это ярко окрашенное здание, стены которого помнят один из моих самых кошмарных личных провалов – день рождения Кензи. Пока мои сверстники заняты выбором дорожек и шаров, я хожу между столов и приглашаю всех на выпускной, попутно продолжая опрос о популярности.

Я начинаю с когорты «непопулярных».

Примерно час спустя я оглядываю помещение и понимаю, что успела поговорить практически со всеми, кроме самых популярных ребят – спортсменов (волейболисток и футболистов). Я собрала уже порядочное количество ответов, и как ни удивительно, они все практически об одном. Интересно, определяют ли популярные люди, расположившиеся на вершине социальной лестницы, это слово так же, как и те, кто примостился у ее подножья, поглядывая на них снизу вверх?

Придется выяснить.

Карлос Санчес отсутствует, зато тут как тут Пабло и шестеро его дружков. Я задаю им свои вопросы. Они хохочут и разражаются оживленной дискуссией на заданную тему.

• «Иметь крутую интересную походку. Нужно быть всегда уверенным в себе. Никогда не робеть»;

• «Тусоваться с правильными людьми»;

• «Быть крутым».

– Далее, – выпытываю я. – Думаете ли вы, что популярным может стать каждый?

– Запросто. Кто угодно.

– Но тебе-то, Майя, не о чем беспокоиться. Ты и так офигенно популярная. Все о тебе знают.

О! МОЙ! БОГ! Они только что использовали это самое слово по отношению ко мне! Самые популярные парни в школе только что включили меня в ту же элитарную категорию, в которой состоят сами!

Я улыбаюсь в знак признательности, но мое сердце готово пробить ребра насквозь. Я беру себя в руки и задаю последний вопрос.

– Считаете ли вы себя самыми популярными людьми в школе?

Этот вопрос, похоже, вызывает у них неловкость.

– Ну, э-э-э, не так чтобы «самыми».

– Ближе к верху, но не на самом верху.

– Нет, не совсем.

Чего?

В этот момент мне кажется, что вся социальная лестница крушится и валится мне под ноги. Может, я придавала ей силу своей верой в нее? «Популярность» – это просто слово. «Популярностью» нисколько не исчерпываются все замечательные, интересные и удивительные люди, с которыми я познакомилась.

И в одночасье я понимаю: никакой лестницы нет.

Мы все одинаковые.

Я прощаюсь и, отходя от стола, слышу, как они продолжают обсуждать тему, делятся предположениями: что потребуется, чтобы о ком-то узнали все.

Я разыскиваю Николаса, мою нынешнюю несчастную любовь. Он сидит за столом один, и я подсаживаюсь рядом, выбившись из сил. Вокруг мне везде слышится это слово. Популярность. Оно у всех на устах, оно заполняет собой и без того шумное помещение.

– Ну и что, ответил кто-нибудь «да» на последний вопрос? – спрашивает Николас.

Я смотрю на него и не могу сдержать улыбку. Так значит, он обратил внимание на мои интервью.

– Нет. Трудно поверить, правда?

– Ты знаешь, – задумчиво говорит он, – я даже никогда не задумывался об этом, пока ты не подошла со своими вопросами. Мне теперь кажется, это все просто у нас в головах, и ничего больше.

Рядом с нами садится еще один парень. Я не удерживаюсь и тоже задаю ему свои вопросы.

– Думаю, – говорит он после минутного раздумья, – единственный способ стать популярным – это сделать что-то рискованное… и страшное. На что никто больше не решается.

Это высказывание дословно описывает мою жизнь. Именно этим я и занималась с самого сентября!

В этот момент появляется учитель и сообщает, что пора выдвигаться обратно. Николас смотрит на меня, и мы вместе идем к автобусу.

Когда мы возвращаемся в школу, он открывает передо мной дверь. Я улыбаюсь.

– Слушай, Николас, ты же идешь на выпускной? – спрашиваю я с растущей надеждой в голосе. – Если придешь, то ты всегда можешь присоединиться ко мне.

– А с кем ты идешь? – спрашивает он.

Я чуть было не отвечаю, что ни с кем, но понимаю, что это неправда.

– Со всеми, – сознаюсь я абсолютно серьезно.

Он опускает глаза и поправляет очки на носу.

– Не могу, – говорит он и быстро уходит, не поднимая взгляда.

Что тут скажешь.

Если танцуешь ты никудышно, возьми уроки танцев. Девушка, которая только и делает, что наступает партнеру на ноги да извиняется за это, едва ли будет пользоваться успехом. Юноши обычно очень привередливы в этом вопросе. Сами они могу танцевать кое-как, но девушка обязана уметь танцевать. Это может быть и несправедливо, но такова правда жизни.

Страницы: «« « ... 56789101112 » »»