Разлюбил – будешь наказан! Крицкая Ирина
Мы входим в класс. Я откидываю на плечо волосы, длинные, выгоревшие на солнце. И сразу приземляются бумажные самолетики, стихает ржание, падают на пол летящие портфели. Зильберштейн, единственный воспитанный человек во всем нашем болоте, врезался в меня глазами, подхватил свои книжки – и ко мне, по рядам, спотыкаясь о стулья.
– Я буду сидеть с тобой.
Вероника ехидно улыбнулась и переехала на другую парту.
То ли оно было, лето? То ли нет? И льет теперь, и дует. Дождь не кончается, сапоги промокают, руки мерзнут, перчатки теряю. Одна ладонь в кармане, другую греет Страхов. Мы обходим грязненький прудик. Утки плавают заляпанные, бутылки пивные тонут в грязи.
– Если ты хочешь быть по-настоящему свободным человеком, тебе нужна финансовая независимость, – учит меня Страхов, – что смотришь? Тебе нужна работа. – Это совсем не то, что нужно говорить юной нежной девушке, но идея интересная. – Да, – повторяет он, – настоящая работа, с зарплатой.
– Где ее найти в нашем городе?
– Подумай. Ты в редакции все время крутишься… А без своих личных денег ты с мамой можешь даже и не спорить, ты от нее во всем зависишь. Пока ты еще никто.
– Почему это я никто? Я родилась – значит, я уже кое-кто. Бог меня создал…
Страхов прошел с важным видом несколько размеренных тяжелых шагов и усмехнулся:
– Бог ее создал! Посмотри на свою бабушку – сразу начнешь верить в эволюцию. Мало ли что ты о себе думаешь! Людям все нужно доказывать. Просто так тебе никто не поверит.
Золотые слова! Мне захотелось спихнуть его в камыши. Мудрейший Антон Николаич не знает, что в сумке у меня лежит письмо. А там: «Как я завидую тем парням, которые могут спокойно смотреть на тебя каждый день! Они даже не понимают своего счастья. Я постоянно ловлю себя на том, что ищу тебя на улице, в толпе. Я знаю, что это невозможно, но ищу…»
Так и пошло, каждую неделю по три штуки. И в каждом письме: «Соня, ты самая лучшая на свете. Как я счастлив, что ты у меня есть… Да, у меня… Все-таки у меня».
До моих ворот остается еще несколько метров, а я уже смотрю на почтовый ящик. Через дырочки видно беленькое – конвертик, от него.
– Что это? – спрашивает Страхов.
– От девчонок, – говорю и прячу в стол.
Антон Николаич колет мои губы щетиной и вкрадчиво мурчит:
– Где страсть? Где твоя страсть?
Страсти нет. Мы обложились инструкциями: Вислоцкая, Мастерс, Камасутра, Китайский трактат для строителя и помощницы… Антон разобрал меня на запчасти и никак не может настроить. Я – утюг, не включенный в розетку. Я свежее бревно – никаким трением из меня искру не высечь.
Кончалось все одинаково: я вспоминаю своего Антона, чувствую его губы на лице и толкаю Страхова коленками под живот.
– Ты меня подавляешь! Ты меня задавил!
– Извини, я не заметил, – Антон поднимался на руках.
– Уходи!
– Я хочу, чтобы всем было хорошо. Что не так?
– Все не так.
– Объясни, – говорит он терпеливо.
О! Этот танк умеет скрывать свое раздражение. Нервов у него нет совсем.
– Не могу. Ничего не могу объяснить!
– Это важно, – настаивает Антон, – расскажи, что ты чувствуешь, мы все решим.
Как же я ему расскажу, что я хочу сейчас сбежать от него? На север! В этот нереальный город, на проспект Революции, нажать кнопку звонка и упасть на руки к совсем другому Антону. К своему! Прямо сейчас мне хочется его увидеть и потрогать. Я знаю точно – там моя страсть, у него.
– Ты меня не любишь? – допытывается Антон, ближний, тот, которого разумно было бы возлюбить.
Я поднимаюсь с подушки. Вся пропиталась страховским парфюмом. Он уезжает на неделю учиться, а подушка пахнет. Я привыкла. Мне нравится засыпать рядом с большим теплым зверем. Мне нравится сидеть у него на коленках.
– Ты любишь меня? – Он повторяет вопрос.
– Наверно… Не знаю… Да…
– Понятно… А я тебя люблю.
«Люблю» он произносит важно и спокойно. Его любовь – кредит, он ждет, когда я начну отдавать проценты.
– Антон, – я пытаюсь во всем разобраться, – наши… отношения…
Я ломаю свой слабенький мозг, подбираю изящные определения «эмоциональная скупость», «чувственный примитивизм», «особенности воспитания» и молчу.
Не дождавшись конструктивных предложений, он сажает меня на коленки и убирает длинную челку с моего лица.
– Ничего, – говорит, – вырастешь скоро. Все у нас будет хорошо.
Антон перебирался за мой стол, решал мне на неделю всю физику, алгебру и геометрию. До сих пор не знаю, что мы проходили по алгебре. Так вот иногда моешь полы или рубашки детские гладишь, и вдруг всплывает в памяти «логарифм» и «функция». Что такое? Для меня это гангстеры-любовники, как Бонни и Клайд. Или, к примеру, лук режешь, слезы текут – и вдруг тюкнет ни с того ни с сего. «Тангенс и котангенс»! Не знаю, кто это, педики какие-то.
– Спасибо, Антон, – мама принесла ему чай, – я не могу в этой школе появляться. На меня там все сразу кидаются. Особенно физичка. – Она поцеловала Антона в макушку и дальше сказала с укором: – Ты тоже, Соня, додумалась… Что ты у доски понесла? «Каждое утро Ньютон выходил в сад с сигаретой и чашкой кофе. Он садился под яблоню, курил и мечтал о любви…».
Антон посмотрел на меня как на маленького написавшего котенка.
– Что уж тут такого? – спрашиваю.
– Да ничего, – обиделась мама, – а потом мне выговаривают за тебя, – ты представляешь, Антон, так и орала мне на всю учительскую: «Им нужен один секс!»
– Ничего, мы ее в люди-то выведем. – Он похлопал меня по плечу.
Я настороженно смотрю на маму и прижимаюсь к его пушистому свитеру. Антон – мой щит. С тех пор как он появился в нашем доме, мама перестала бросаться на меня с воспитанием.
– Ой… А что это? – Мама, как всегда, нечаянно залезла в мой карман.
Ну почему я не повесила в шкаф свое пальто? В кармане лежали презервативы. Как она заорала!
– Сволочь! Грубая скотина! Животное! – Это самое мягкое из всего, что досталось Страхову. – Я тебе доверяла! Я впустила тебя в свой дом! А у тебя один хер на уме!
На этот раз Антон Николаич ее успокоил. Держал меня на коленках и гипнотизировал ее кошачьими глазами:
– Я сам хотел все рассказать… Я ее люблю… Беру на себя ответственность… Не волнуйтесь… Школу закончит… Потом поженимся… Хотя… моя мама… – тут он благоразумно замолчал.
Когда все стихло, он долго обувался в прихожей, крепко и ловко затягивал шнурки на своих безупречно белых кроссовках, это по нашей-то разбитой дороге. Щелкали кнопочки на свеженькой куртке. Шарфик ложился под горло.
– Ничего у меня причесочка?
– Ничего, – говорю.
Железная калитка закрывалась на засов, и я спешила в свою комнату. В ящике, в столе у меня радость – письмо от моего Антона! Еще не распечатанное. А там! «Соня, ты ни в чем не виновата. Просто он рядом с тобой, а я нет…»
26. Развод
Утром варю кофе и чувствую себя свободной женщиной. Жаль, курить бросила, как разведенке мне полагается сигаретка.
На запах выползает мой вандал. В длинном халате, босиком, взъерошенный, но, в общем, не страшный, с широкими плечами, с крепкими ногами, с аккуратными сильными ладонями, с едва заметным серебристым блеском в черных кудрях… Интересный мужичок появился у меня на кухне! Сейчас предложу ему кофеечку.
– Ну, – начинаю покручивать задницей, – мы будем разводиться?
– Будем, конечно, – говорит, – ты же так этого хочешь.
– Ну, может, я еще передумаю… Зачем мне разводиться с таким красавцем?
– Ах, вот как вы запели! – усмехнулся тигр. – Небось, все деньги просадили. Знаю я эти ваши песенки в конце месяца… Нет, нет, нет. Развод, только развод.
– Да? И ты решил, на каких условиях? Пустишь меня по миру?
Мне уже хочется укусить его за ушко. Сейчас кусну. Он вывернулся из моих зубов и притворился важным:
– Ну почему вы, женщины, всегда видите в мужиках одни мерзости? – Он забрал у меня чашку кофе. – Смотри. Я куплю дом, тебе и детям, плюс половина всех моих настоящих и будущих доходов. К детям я буду приходить в любое время. Тебя устраивает?
– Да. – Я начинаю строить глазки. – Как приятно звучит: «настоящие и будущие доходы»!
Сырку ему отрезала, раз такие дела. Подсунула бутербродик.
– Одно условие – в этот дом ты мужиков водить не будешь.
– Конечно, у меня будут мужики со своими домами, – я изловчилась и чмокнула его в колючую щеку, – и потом… мне некогда. У меня появятся духовные интересы.
– Знаем мы твои духовные интересы! – ухмыльнулся тигр.
– Может, тебе яичницу пожарить? – вырвалось у меня.
– Нет, спасибо, – он крутит носом, – я должен привыкать обходиться без завтраков.
– А ты… ко мне будешь приходить?
– К тебе? Зачем? Нет. Мне будет не до этого. У меня будет новый бизнес, командировки по всему миру. Скоро я похудею. Надену свой любимый костюм… А что ты цветешь? Ты же разводиться собралась?
– Я передумала.
– Что так?
– Детям нельзя жить без отца.
– Да. Детям нельзя жить без отца. А без матери можно.
– Антон, – я начинаю мяукать, – Антон, я не хочу терять вторую половину доходов.
Как всегда, за столом зазвонил телефон. Рома унюхал мой кофе. Пока тигр отвечает, я смотрю на него и не могу налюбоваться. О! Как же деньги украшают мужчину! Особенно молодого и умного. Посмотрите, какой у меня красавец на кухне! Живот у него совсем небольшой. И лицо никакое не опухшее. И не намечается у него никакого второго подбородка. А кожа смуглая, глаза с восточным загадочным разрезом, и колечко на безымянном пальце ему идет. Мое колечко!
А секс? Секс как еда. Случается, что блюдо подгорает, и мухи попадают в суп, но ведь у нас не Баден-Баден, чтоб из-за этого ресторан закрывать.
Какой туман волшебный за окном! Я смотрю на дорогу, на поля и соседние цветники. Беспризорная белая кошка залезла на беседку и прячется в виноградных листьях от моего Макса. Сквозь молочные волны просвечивает трава и еще спящие маки…
К нашим воротам подъезжает эвакуатор, и на нем новая машина Ромы. Всмятку, капот снесло совсем. А Рома? А Рома вот он, живой, выпрыгивает из кабины и все еще по телефону разговаривает с моим тигром.
Рома был летчиком. Рома не может забыть самолеты. И, конечно, любит аплодисменты. Оказывается, вчера вечером он спешил в летное училище на встречу со старыми друзьями. Немножко опаздывал, потому что по пути уболтал двоих клиентов. Спешил. Решил проскочить между подъемным краном и встречной машиной. Сорок лет! Последний шанс подпрыгнуть выше головы. Заработать кучу. Выйти на новый уровень. Если бы не туман, все было бы в ажуре.
Мой тигр сбрасывает халат и натягивает джинсы:
– Ты прикинь, крошка, у него подушки не сработали. Хорошо, хоть пристегнулся.
– С ним все нормально? – Я смотрю вниз, из окна.
Рома в порядке, загоняет машину в самый дальний гараж.
– А зачем он ее прячет?
– Мышь моя, он не хочет, чтоб народ все это увидел.
– Почему?
– Ты не понимаешь?
– Он что, стесняется? Он же чуть не разбился и думает о такой ерунде!
– Все, все, мне некогда тебе объяснять мужскую психологию. Посиди там сама, в Интернете почитай…
Антон уже почти убежал, и дверь уже почти закрылась, медленно поворачиваясь на петлях, но я успела подставить ногу, успела поймать его за рубашку, и он поцеловал меня, и губы у него были еще горячие от кофе. Исправляется, малыш!
27. Меня никто не любит!
В воскресенье с утреца моя мама начала двигать мебель. Толкает буфет, тот самый трофейный, из Берлина. Мореный дуб! Гляжу, как она в него уперлась, и думаю: «Не к добру». У кого нервы в порядке, те мебеля не тягают. А у моей мамы осложнение после деноминации – подавленный невроз, она боится паперти и одиночества.
А я вообще не понимаю, что это за дурная наклонность – все драматизировать? Это порок. Я, как жертва драматизации, знаю точно, это порок не менее страшный, чем гордыня и алкоголизм. С драматизацией нужно бороться. Но вы попробуйте, скажите ей об этом, она драматично швырнет в вас утюгом. Так и тянется ее швабра в мою комнату, подбирается к моему столу, только ноги успеваю поднимать. А я работаю, между прочим, как старшие товарищи посоветовали. Две статьи шпарю к понедельнику, а мне еще программу на радио записывать.
Вы прикиньте, меня взяли в штат! Такую крошку. Отдали мне весь отдел радио – говори что хочешь. Раньше там читались сводки: что на полях да что в райкоме, кому грамоту, кому медаль. А теперь я бегаю повсюду с репортерским магнитофоном и впариваю в эфир свои забавные новостюшки. Вот так, как сейчас с вами разговариваю, так же и в микрофон говорила про банкротство всех городских предприятий. «Ничего страшного! – Я народ веселила. – Скоро у нас будет свободный рынок. И конкуренция сделает свое дело!»
Жаль, моя мама долго радоваться не умеет. Вижу грозовые зарницы в глубине ее глаз. Все из-за того, что ей зарплату на три месяца задержали. И вот он грянул, гром, взбрело ей в голову меня покормить.
Наливает супчик. Легкий, овощной, не самый плохой в ее жизни супчик:
– Ешь! Ты испортишь себе желудок своими диетами!
– Попозже. – Я стучу на печатной машинке и никакую физику учить не собираюсь.
– Нажрешься на ночь! А потом опять на голодовку!
– Ну и что? – говорю и знаю: пленных она не берет.
– А что ты морды такие корчишь!
– А что ты орешь сразу! Не надо на мне зло срывать! – Я заправляю в машинку чистый лист. – У меня своих проблем полно.
– Как ты со мной разговариваешь! – В меня полетела тарелка с супом.
Мама бросилась в атаку. Майка на мне треснула по шву. Я успела закрыться в ванной.
– Выходи! Открой сейчас же, хамка! – ругалась мама, бедная моя.
Сначала она стучала в дверь ногами. Долго, настойчиво, с комментариями. Потом затихла. А вдруг бабахнуло чем-то тяжелым. Нет, не молоток. Неужели топор? Крючок не выдержит. Беседовать не хочется. Я открыла маленькое окно, наступила на бортик ванны и вылезла во двор. Обхожу крыльцо, заглядываю в прихожую. Обуваюсь. Мама штурмует дверь, в руках у нее строительная кувалда.
Бабуля услышала шум и высунула нос из своего блиндажа.
– Тихо, – я ей пальцем показала, прихватила мелочь у зеркала и убежала.
Сама не знаю зачем, но бегу через луг, по тропинке, мимо коров с крутыми широкими задницами, мимо прудика с гусями и тритонами, мимо брошенного ржавого трактора, через поле – желтое, волнистое, как море… Бегу на дачу, к другу папеньке.
Ну… дача, не дача… Мама называет это притоном. Среди бурьяна и одичавшей малины, среди низких кривоногих яблонь стоит маленький замок людоеда из старого кирпича. Там сыро и холодно даже в жару. В каждом углу склад боеприпасов. Как немой упрек мотается старая люстра из нашего дома. Заезженный диван прикрыт старушечьим одеяльцем. Кот срамотной, камышовый, случайно забежал, да так и остался. Иногда женщины, в основном тоже срамотные, случайно забегают и остаются. Похаживают местные неформалы. Любят поболтать о возрождении русской духовности. Поэтому меня сюда не пускают и не зовут.
Сегодня, как назло, у отца тоже гости. В кресле уснул один, я его уже видела раньше, так… фрагментарный собутыльник. В прошлом этот парень орошал поля на кукурузнике. Всем говорил: я летчик. Я видела его неделю назад у соседки. Копал огород за бутылку.
– Соня! – испугался папа. – А я вот, видишь, работаю…
На столе лаконичный мужской натюрморт: чугунная сковородка с жареной картошкой, полбанки прокисшего молока, засохший хлеб, соленые огурцы, кусок сала и мутненькая бутылочка, конечно.
– Работаю, – отец наигранно улыбнулся, – рубрику себе пробил. «Люди-трансформеры». Сейчас модно все такое… Секешь фишку? Мой первый герой. Летчик. «С небес на землю» назовем.
Герой проснулся, отрапортовал:
– Лучшие люди нации служат в авиации!
– Ну, рассказывай, что у тебя случилось, – отец имел в виду: «давай по-быстрому говори и вжваривай».
– Мама бегала за мной с кувалдой, – я надеялась, это для него будет сенсацией.
– С кувалдой… – он совсем не удивился, – подумаешь, с кувалдой… За мной она с ножом бегала, с монтировкой, с лопатой бегала…
– Мне негде жить! – говорю. – Мне что, снимать квартиру?
– Оставайся … – предложил отец, зная, что я не останусь.
– Пап, у меня премия намечается. Тут врач один есть… в редакции некоторые уже обращались…
– Спасибо, какая ты умная, Соня! Вся в мать. Купи себе мороженое на свою премию и давай, – он закурил и отмахнулся, – не назидай.
Завоняло дешевыми сигаретами. А ведь еще два года назад он курил нормальные. Тогда-то я и начала подтыривать у него из пачки, по одной. А потом вдруг моего отца все достало.
В газете сняли бывшего редактора. Он был традиционным партийным чиновником. Все журналисты сдали партбилеты и что-то обсуждали горячо по поводу свободы и демократии. Мой отец хотел занять редакторское кресло. Но выбрали другого человека.
Когда новый редактор был сотрудником отдела писем, все втихую тыкали на него пальцем: «кагэбэшник, стукач». И тем не менее дружно, хором назначили его редактором. Потому что знали, наша администрация всегда ему отстегнет, а с моим отцом придется бегать, искать рекламу, трепать нервы, собирать тираж – крутиться. На том и кончилась демократия в этой маленькой газетенке. Там и сейчас все те же сводки с полей и все те же казенные рожи на фотографиях. А мой отец ушел. Теперь я знаю – ему чего-то не хватало.
– Я на истребителях летал, – похвалился авиатор, – вот так вот.
Парень расставил ноги, откинулся на спинку стула, поставил руки на штурвал и загудел:
– У-у-у-у-у-у-у…
– Папа! – Я еще улыбалась, но уже начала беситься. – Я все придумала. Будем с тобой газету выпускать. Свою. Займем денег и попрем!
– Газету! – Он нервно посмотрел на бутылку. – Вот он – юношеский максимализм… Как у тебя все просто!
– А у тебя всегда все сложно. Всю жизнь у тебя все сложно!.. И всегда у тебя…
– Соня! Хватит! Несешь с броневичка, – папаня отмахнулся от меня вялым жестом. – Газету…
– Папа! Ты что, не хочешь задвинуть всех этих пеньков из редакции? Мы ничего не теряем! Даже если прогорим!
Летчик заходил на посадку и стал гудеть еще громче. Им не терпелось. Отец не выдержал:
– Ну, все, Соня. Иди в кино!
– Сколько можно сидеть тут? – Я на него закричала. – В этом склепе?! Ты же не настоящий алкоголик!
– Так! – Он скомкал сигарету в тяжелой мраморной пепельнице, раньше она дома стояла. – Иди отсюда! Писака хренова! Поторчишь еще в этой редакции, тогда поймешь. И замуж еще потом выскочишь за алкоголика!
Он полез в банку за огурцом, а у него рука широкая, не пролезает… Я помню, он всегда маму или меня просил. И у меня даже было движение к столу подойти, достать ему этот сраный огурец…
– У-у-у-у-у-у-у-у, – летчик из последних сил старался дотянуть до своих.
Я не поняла тогда, что люди давно в процессе. Обиделась, закричала:
– У меня будет муж пре-крас-ный! И тебя, с твоей черной рожей, на моей свадьбе не будет!
И бегом! Опять через поле, через луг… Куда? Сижу на бревне, под ракитовым кусточком. Курю и смотрю в поле, на горизонт, на небо, на облака… Сейчас бы обняла своего Антона, да ручки не дотянутся.
Меня спасла Алла Пугачева. Как же она вовремя приехала! Страхов привез билеты на концерт. Мама обрадовалась, платье гладить побежала. А я в комнате закрылась. «Мне переодеться», – говорю, а сама письмо свеженькое открываю: «Софка! Плевать на все! Главное, что ты у меня есть, главное, что ты про меня помнишь. Значит, мы вместе».
28. Осторожно – яд!
Ох, как меня мучает совесть! Пока я тут с вами свое несчастное детство вспоминаю, муж мой пашет как лошадь. С утра уже успел в аэропорт съездить, встретил итальянцев, Тони с командой. Тигру сегодня некогда, он везет делегацию в поле, испытывать итальянские культиваторы на кубанских колхозниках. Вот он – заскочил на минутку, переодеться.
– Держи, – отдает мне блестящий пакет. – Подарки от мафиозо.
Тигр стянул рубашку через голову и подозрительно на меня посмотрел.
– Что это ты у нас такая счастливая?
– Просто так. – Я его поцеловала крепко-крепко.
А у меня счастье (только вам расскажу, по секрету) – мне приснился Антон. Первый раз за десять лет. И сон такой, как ванна с пенкой, как мягкая собачья шерсть по коже, никакого экшена, просто мне кажется, он рядом, где-то совсем рядом.
– Ну-ну, – усмехнулся мой реформатор и вырвался из моих объятий, – все, я побежал. У меня дел херова туча. – На пороге он остановился и поднял указательный палец: – Так, еще! Надо ужин организовать. Я надеюсь, ты справишься. Постарайся, чтоб мне за тебя стыдно не было.
– За меня? Стыдно? – Я даже кашлять начала, – Ноу проблемс, шеф.
Я выхожу за ним и поднимаюсь в свою башню. Смотрю вниз – что там творится! Припарковаться негде. Все заставлено агрегатами, как в троллейбусном депо. На каждой железке красным по белому: «Не стой под стрелой!», «Держи дистанцию!», «Осторожно, вращается шнек!», «Осторожно, яд!»… Типичные мужские заявления. Только задержись рядом с ними – сразу что-нибудь отдавят. У них всегда так, особенно в июне. У тигра это называется – сезон.
А мне не страшно! Я завожу свой «кабриолет» – и на рынок, на веселый южный рынок, за мясом. Иду по рядам, вдыхаю пряности и вспоминаю, как мы с Антоном все-таки… Представляете, это случилось в Москве, да, на диване моей тетки Машки! Потом об этом, потом – сначала проводим делегацию. Что? Без вас проводить? Нет, без вас не могу – хочу похвалиться, как моего диктатора настиг приступ ревности.
Вечером на территорию заезжают пыльные машины. Оттуда выходят грязные, голодные, уставшие мужики с красными обгоревшими рожами. Я пересчитываю их с легким беспокойством – не маловато ли вина купила.
– Бамбинья, – улыбнулся Антонио и пощекотал мою дочку.
И остальные итальянцы вслед за ним тоже потянулись щекотать моего ребенка.
– Спасибо за подарки, нам очень понравились игрушки. – Я им ответила по-инострански.
– Не напрягайся, крошка, – сказал мой узурпатор. – Он английский не знает, мы с переводчиком. Это Сабрина. – Он кивнул на маленькую подсушенную мышь. Неужели правда, что она пытается захомутать сеньора?
Антонио снял мятый пиджак, посмотрел на меня и сморщился. Ой, да, пожалуйста, простим ему эту фамильярность, почистим мы вашу миланскую одежонку.
Все проходят в номера для гостей и тревожно оглядываются по сторонам – почувствовали аромат из моей духовки. Прованские травки! На всю трассу несет. О! Что их ожидает: сверху поджаристая корочка, а внутри…
Все уже искупались, осмотрели мой веселый офисный дизайн и ждут, вдыхают, предвкушают, но Антон все не идет и не идет. Застрял на складе. Без него? Нет, без хозяина начинать не хотят.
Тони достал ноутбук и стал демонстрировать свою коллекцию фотографий. Голые бабы! Как интересно! Все сразу носы в монитор и «Вау! Супер! Класс!», а сами косятся на дверь в столовую, где у меня уже все блестит.
– Пожалуйста, – говорю Антонио, – вот пиджак, вот штопор, вот бутылка.
– Что? Нет, не надо переводить. Отдохните. – Я усадила переводчицу в уголок.
Тони показывает, как ему жарко было в поле. И ботинки выдвигает из-за стола, кожаные закрытые, гигантские.
– Соньчик, прикинь, – улыбается неутомимый Рома, – этот наивный человек хотел купить в нашей деревне ботинки сорок седьмого размера. Мы так и не смогли ему объяснить, почему их там нет.
Антонио открыл бутылку, разлил вино и вдохнул.
– Оптима, – говорит. Покатит, значит.
– Челентано! – вырвалось у меня.
Наконец появился мой муж. Мокрый и красный, упал на диван. Заглянул в ноутбук Антонио.
– Что это у вас? А-а-а…
– Хочешь переписать? – Тони спросил.
– Да, – отвечает мой реформатор, – сейчас, – и открывает свой портфель. – Где-то моя флешка была…
Ах, так! Я вытащила листок из принтера, взяла Антонио за руку и по контуру обвела его гладиаторскую лапу. Гранде! Эксклюзив! Мемори!
Конечно, тигр искромсал мне эстетическое удовольствие. Сделал вид, что не слышит, как манит всех мое жаркое. Ноутбук захлопнул. Бейсболку на нос натянул. Обвел всех колючими глазами и прохрипел:
– Сейчас я отвезу вас в ресторан.
Шуточку не поняли. С недоумением переглянулись, демонстративно пожали плечами. А он еще раз всем показал, чтобы поднимались, и скомандовал:
– Едем!
Я слышала, как уже за полночь он сигналил охране, видела свет в его кабинете. Неужели обиделся? Нет. Идет. Стучит ботинками. Открывает дверь. Вручил мне сразу два букета.
– С ума сойти! Спасибо! А почему два? Ты что, долги отрабатываешь?
– Второй от Антонио, – буркнул тигр и направился в ванную.
Он стоял под душем с закрытыми глазами и выговаривал мне:
– Крошка, вот ты увидела большого черного кобеля и обо всем забыла. А он еще тот мерзавец, между прочим, темная личность. Треплет нам, что мы его эксклюзивные представители…
– Да? Ну и что? – Я подошла ближе под теплые брызги.
– Так вот знай: пока ты бесстыдно и похабно… Да, бесстыдно и похабно отиралась возле этого маньяка, я сунул ему винчестер в ноутбук и содрал все нечаянно.
– Ты что?! Я и не знала, какой ты коварный.
– Да! А сейчас посидел, полюбопытствовал, и что выясняется? Основные узлы на свои сеялки он покупает где?
– Где?
– В Аргентине! В три раза дешевле, чем нам продает. А что это значит?..
– Что?
– Я лечу в Аргентину!
Он летит в Аргентину! Вот так вот в один миг решил и полетит. Восемнадцать часов перелета! Тысячи километров через океан. И что? Кого волнуют сейчас расстояния? А раньше нам с Антоном пришлось ждать целый год, чтобы встретиться в Москве.
29. Нам бы на Москву
Читать бесплатно другие книги:
