Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник) Милн Алан
– Ну, коротко говоря, я ничего не сделал. Портвейн снова пустили по кругу, и малый по фамилии Каррутерс рассказывал чертовски смешной анекдот… попросите, и я в другой раз расскажу, чертовски смешной анекдот про одного его знакомого из налогового ведомства, который зашел к жене одного малого… о, ну, возможно, и нет, я, кажется, его забыл… Самое смешное, что только вчера я рассказывал анекдот одной знакомой даме и – надо же, как повезло! – сумел остановиться вовремя и сказал: «Послушай, старушка, тебе я рассказать не могу, но если хочешь, напомни, чтобы я рассказал твоему мужу, когда его увижу, и если он решит тебе передать, это его дело». Так вот, возвращаясь к тому, что я говорил, не знаю, как вам, а на мой взгляд, чертовски невежливо говорить с Америкой с чужого телефона. Но если пока пустить все побоку…
Пастору было тридцать. Нет, тогда он уже принял сан… Двадцать пять – или это слишком мало? Ей самой, наверное, почти тридцать. Ладно, ему тридцать два, и он в армии… только-только избирается в парламент… скоро премьера его первой пьесы… он только что унаследовал титул… лорд Уингхэмптон… О, снова быть молодым! Нет, нет, он счастлив быть старым. Старость меньше сбивает с толку…
– Ну, так или иначе, прошел часик-другой, и к тому времени, когда мы присоединились к дамам и выпили тост-другой, и Чейтер показал нам голландскую кровать, которую купила его хозяйка… чертовски непатриотично, я бы сказал, и престранный поступок, это ее большевистская сторона вылезает… ну так вот, одно за другое…
Пастор, держа одну руку в кармане, в другой покручивая ножку бокала, вытянулся во весь рост в кресле и счастливо улыбался в потолок.
5
В гостиной мисс Уолш делала мелкие стежки.
– Я вечно спрашиваю себя, на ком же женится Перси. Пытаюсь представить ее себе, но это так сложно. Вы давно с ним знакомы?
– Кажется, очень давно.
– Да. С помолвками так бывает. На вас очень красивое платье.
– Я задумывалась, а не слишком ли я в нем вычурной покажусь в таком тихом, счастливом доме, в такой тихой, счастливой местности. Я действительно не собиралась его надевать, но потом вдруг почувствовала, что мне хочется, чтобы вы его увидели.
– Я очень рада, что вы так поступили, моя дорогая. Надеюсь, Мэгги была кстати. Или, лучше сказать, не совсем некстати.
– Очень даже. Большое спасибо.
– Полагаю, обычно вы привозите собственную горничную.
– Да, но ее зовут не Сюзетт. Это милая старушка по имени Эллен, и она со мной уже много лет. Иногда мы друг от друга немного устаем, но нам удается помириться.
– Мэгги, конечно, всего лишь сельская девушка, но руки у нее ловкие, и она обучаема. Вы любите бывать за городом?
– Нет.
– Как мило такое слышать. «Нет» – такое трудное слово для современного поколения, которому вечно приходится оправдываться всякими «на самом деле» или «по сути».
– Возможно, я не принадлежу к современному поколению.
Посмотрев на нее, мисс Уолш сказала:
– Сомневаюсь, что вы из какого-либо поколения, дорогая. – И снова взялась за вышивание. – Почему вам не нравится за городом?
– Я становлюсь несчастной. У меня такое ощущение, будто я что-то упускаю.
– «По лугу гуляешь ты, все одна; зачем прячешь руки, перчатки не сняв, теряешь все больше; скажи мне, зачем?»[68] – тихонько процитировала себе под нос мисс Уолш.
– Вот уж чего бы не стала делать, – улыбнулась Хлоя. – Разве только в церковь. Я предпочитаю всегда носить уместные вещи. Как раз об этом я и говорила. Есть много вещей, помимо уместных, но в Лондоне я слишком занята, чтобы о них думать. За городом времени думать больше, и я чувствую, что хочу чего-то, что не получаю.
– Хотите завтра пойти в церковь?
Едва произнеся эти слова, мисс Уолш, извиняясь, подняла глаза и поймала полный смеха взгляд Хлои, – и они рассмеялись вместе.
– Нет, нет, – сказала мисс Уолш. – Я не имела в виду «Хотите снова увидеть священника, милая, дорогая?».
– Мне бы хотелось послушать священника. Послушать именно этого. Его жена умерла, полагаю?
– Да. Пятнадцать лет назад. И вся его семья за границей. Где в конечном итоге оказываются столько неимущих пасторских детей. Строительство империи, сами понимаете. А потому на тихий дружеский лад мы помогаем друг другу коротать время.
– Не могу вам обоим не позавидовать, – сказала Хлоя.
– Вам не кажется, что когда мы завидуем качествам других людей, их жизни или их имуществу, мы подразумеваем не «Как бы мне хотелось быть вами», а «Как бы мне хотелось иметь кое-что, что есть у вас, в дополнение к тому, что есть у меня»?
– Кажется. Я обычно думаю: «Как бы мне хотелось ради разнообразия побыть вами, скажем, по вторникам вечером», а потом, когда приходит вторник, я слишком занята тем, чтобы быть самой собой, и говорю: «Давайте на этой неделе перенесем на среду, если вы не против».
– Мне бы хотелось быть вами, – сказала вдруг мисс Уолш. – На один великолепный год, а потом вернуться к себе самой и думать об этом до конца жизни.
– Думаю, год вам покажется слишком долгим.
– Я бы рискнула. Когда приближаешься к шестидесяти, рискнешь на все что угодно.
– Надеюсь не дожить до шестидесяти. У меня ужасно получится.
– Только не у вас. Вы будете очень счастливой, очень мудрой старой бабушкой, – произнесла мисс Уолш, но как будто сама в это не поверила.
Саркастически рассмеявшись, Хлоя пересела на софу.
– Можно посмотреть?
– Просто вышиваю букву «Э» на платке.
– Эсси – сокращенное от Эстер?
– От Эсмеральда. – Мисс Уолш порозовела.
– Как чудесно! – воскликнула Хлоя. – Эсмеральда! Вам следовало бы этим щеголять и одеваться соответственно.
– Ради кого, дорогая?
– Ради Эсмеральды Уолш, конечно. Ради кого же еще?
– Теперь уже чуть поздновато. Вам следовало сказать это лет тридцать назад.
– Я собиралась, но забыла. Послушайте, Эсмеральда, где вы покупаете одежду? Только не говорите, что в Челмсфорде.
– В Колчестере.
– Ну, вы хотя бы не сказали, что в Челмсфорде. Но почему бы не попробовать Лондон? Большой город. Много магазинов.
– Боюсь, я не разобралась бы, что в каком.
– Пойдем вместе. Сделаем вас самой настоящей Эсмеральдой к Празднику урожая. Это будет секрет от мистера Уингхэмптона, пока он вдруг не увидит вас в церкви между двух кабачков. Вот будет веселье! Ну, пожалуйста, скажите же, что согласны!
Хлоя вдруг обняла ее, и мисс Уолш поймала себя на том, что соглашается.
6
Едва машина свернула на шоссе, Хлоя спросила:
– Как ты, дорогой, и чем ты занимался весь уик-энд?
Перси представил ей пространный и буквальный отчет о том, чем занимал себя на протяжении уик-энда.
– Вот как было дело, старушка! Сначала бойлер, потом садовые ножницы, а потом электрический веничик для взбивания яиц. Дела прямо-таки валились одно за другим, а веничик для взбивания яиц для меня совсем уж что-то новое… Поэтому пришлось оставить тебя со стариками дольше, чем хотелось. Но так уж вышло. Как ты с ними поладила? Согласен, они и в лучшие времена были не слишком занимательны, и у меня нехорошее подозрение, что Уинг теряет чувство юмора, так что если хочешь извинений, старушка, они твои.
– Никаких извинений не надо, дорогой. Мне просто было интересно, куда ты пропал.
Пастор, пришедший их проводить, стоял с тетей Эсси на пороге и махал на прощание. Едва машина свернула на шоссе, он произнес:
– Она за него не выходит.
– Это не имело бы значения, – откликнулась тетя Эсси. – Ни один мужчина не сумеет ее удержать.
– Она очень привлекательна.
– Она очень умна, – сказала тетя Эсси. – Но я не в обиде.
Глава V
1
Вернувшись в контору после недельного отпуска, Барнаби составлял рекламный проспект «Проссерской энциклопедии» или, как, возможно, она будет называться, «Подручной всезнайки Проссерса».
Первоначальная идея этого оригинального издания принадлежала мисс Линнет Сильвер, секретарше Стейнера. Каждый день вместе с послеобеденной чашкой чая и осборнским печеньицем на блюдце перед Барнаби представали копна взъерошенных светлых волос, пара ярких голубых глаз, пара безупречных ног и чуточку длинный нос, – в целом создавалось впечатление проекта хорошенькой девушки, который не вполне удался. На службе мисс Сильвер носила очки в оправе цвета яичной скорлупы, которые почему-то делали ее более пригожей или, возможно, усиливали впечатление, что она постаралась бы прихорошиться, не будь она слишком занята работой, чтобы отвлекаться. У нее был друг по имени Гумби (предположительно уменьшительное от «Гумберт»), о котором в редакции знали почти столько же, сколько она сама. Барнаби она нравилась потому, что была так явно и так счастливо влюблена.
– Ваш чай, мистер Раш, и сегодня понедельник.
– Спасибо, Сильви. Вот, пожалуйста. – Он протянул шиллинг.
– Спасибо, мистер Раш. Вы не против, если я присяду на ваш стол, а? У меня есть идея.
Она примостилась на уголке стола, счастливо улыбаясь и покачивая красивыми ногами.
– Сигарета будет кстати?
– Ну, не стану отрицать.
Протянув сигарету, он дал ей прикурить.
– Огромное спасибо. В первый раз, когда мой Гумби дал мне закурить, он спросил: «Хочешь сигаретку?», а я ответила: «Спасибочки», а он как будто даже не заметил и сам закурил, и я подумала: «Фу, какой хам», а едва она раскурилась, как он вынул ее изо рта и протянул мне, и вот у меня сигарета и безо всяких хлопот. А теперь он всегда так делает. Иногда удивляет моих друзей. Они говорят: «Надо же!» Разумеется, ни от кого другого, кроме Гумби, я бы не взяла, было бы неестественно, верно? Но когда двое любят друг друга…
– Абсолютно, Сильви. Тогда все в порядке. Так какая у вас идея?
– Она совсем недавно мне в голову пришла. Мы с Гумби лежали вчера на траве в хэмпстедском парке и решали кроссворд, и одна подсказка была «Планета», и, конечно, Гумби сказал «Венера» и особенно на меня посмотрел, а когда я подумала про Марс – из-за него, ведь он в Территориальном добровольческом резерве, – ну, у нас не хватало одной из шести букв, поэтому эту мы пока отложили и попробовали по горизонтали. А там было «Школьный учитель у Диккенса», и Гумби сказал «Скиерс», потому что читал «Записки Пиквикского клуба», он вообще ужасно много читает, и «Скиерс» прекрасно подошло, но было совсем неверно, потому что должно было заканчиваться на «е». Ну, я хочу сказать, нельзя же перекапывать всего Диккенса в поисках учителя, заканчивающегося на «е»? Поэтому Гумби сказал: «А почему нет специальной энциклопедии для кроссвордов, дешевой какой-нибудь, чтобы можно было все быстренько посмотреть, ведь тысячи и тысячи людей решают кроссворды», и я подумала: «Вот это мысль!» – и упомянула про это мистеру Стейнеру, а он сказал: «Бегите поговорите с мистером Рашем, узнайте, что он думает». И вот я тут. – Она наградила его счастливой улыбкой.
– Вы совершенно правы, Сильви, мысль отличная.
– Можно было бы назвать «Проссерская энциклопедия кроссвордов».
– Тут я не уверен. Многие не решают кроссворды, а добрая половина тех, кто решает, любит делать вид, будто никогда в справочники не заглядывает. Совсем как со словарями рифм. Рискну сказать, у Теннисона был такой словарь, но ему бы не хотелось, чтобы Элизабет Браунинг увидела, как он такой покупает.
– Дедушка моего Гумби пообещал ему пять шиллингов, если он прочтет «Потерянный рай» от корки до корки, когда ему было двенадцать, то есть он начал, когда ему было двенадцать, и не важно, сколько ему будет, когда он закончит. И Гумби за шесть недель прочел до половины и подумал, ну это уже полкроны, а потом как-то потерял интерес до восемнадцати и копил на велосипед. Гумби сказал, что ему понадобилась уйма времени, чтобы найти то место, где он бросил, почти столько же, как если бы читать с самого начала, потому что он не хотел обманывать. А потом, как раз когда он закончил, дедушка умер, и в каком-то смысле он читал задаром. Вот только Гумби говорит, что это чудесная поэма и что он, наверное, единственный в Англии прочел ее от корки до корки, а середину, наверное, даже два раза.
– Полагаю, да. Передайте ему мои поздравления.
– Я об этом вспомнила, когда вы сказали про словарь рифм. Но, мистер Раш, если вы назовете книгу не «Энциклопедия кроссвордов», а как-нибудь по-другому, то это уже не Гумби идея будет. Или нет?
– Как мы ее ни назовем, идея все равно будет Гумби. Нам нужно придумать такое название, чтобы оно привлекло широкого читателя, а потом рекламировать как «Гид для любителя кроссвордов» или «Спутник кроссвордиста», или что-то в таком роде. Забавно, что мы никогда раньше энциклопедий не издавали.
– Есть «Карманный справочник Библии Проссерса», мистер Раш.
– Ах да.
– Мой Гумби не верит в Книгу Бытия, – с любовной гордостью заявила мисс Сильвер.
Этот разговор случился месяц назад, и теперь Барнаби пытался придать идее какую-то форму. Сомнений в композиции не возникало. Раздел I: Хлоя. Раздел II: Хлоя. Раздел III: Хлоя. Она заполонила его мысли. Он все еще чувствовал ее в своих объятиях. Он мог бы закрыть глаза и поклясться, что она все еще рядом.
С гвоздикой в петлице он зашел за ней, смеялся с ней, ужинал с ней, танцевал с ней, отвез ее домой. «Поднимайся, выпьем по коктейлю, дорогой», – предложила она, и он поднялся. Они сидели в ее маленькой гостиной лицом друг к другу, забросив ноги на пуфик, с бокалом у каждого кресла на полу; время и место Хлое равно были безразличны – или так казалось. Барнаби думал, она может быть одной из тех безыскусных средневикторианских дев, чья невинность побуждала к милосердию даже мелодраматических злодеев, или она может быть совершенно бесполой, или она может быть садисткой, практикующей особые методы пыток искушением. Однако он знал или думал, что знает, что ни тем, ни другим, ни третьим она не являлась. Возможно, как принцесса из волшебной сказки, она придумала череду испытаний для женихов. Первое испытание – самообладание. Но и это тоже казалось абсурдным.
– Ты все еще не рассказала мне про Томми, – заметил он.
– Про Томми, дорогой?
– Про того, ради которого ты меня завтра бросаешь. Про змея в траве, который нашептал тебе на ушко: «Уимблдон».
– О! Но мы же сегодня ходили танцевать. Разве тебе не понравилось, золотко?
– Сама знаешь, что понравилось, милая. Абсолютно.
– Тогда тебе нечего жаловаться.
– Никогда не испытывал меньшего желания. Кто такой Томми?
– Герцог Сент-Ивс.
– О!
– Незачем говорить «О» таким тоном. Он для меня ничего не значит.
– Прости, интонация подкачала. «О!» Нет, так немногим лучше. Но это было не ревнивое «О!», золотко.
– О, так нет? – быстро переспросила Хлоя. – Тогда надо дать тебе повод для ревности.
– Перестань! – попросил Барнаби.
Рассмеявшись, она послала ему воздушный поцелуй. «Три часа утра, – думал Барнаби, – и мы выпили каждый по бутылке шампанского и танцевали подо все ее любимые мелодии, а она шлет воздушные поцелуи».
– Ты нелепая женщина, – сказал он вслух. – Ты хочешь получать все разом.
– Это не «нелепая», это «женщина».
– Наверное, так. Знаешь, иногда я думаю, что ты абсолютно отвратительна, а иногда на меня нисходит озарение, что это не вполне твоя вина.
– И чем же я отвратительна? – заинтересованно спросила Хлоя.
– Например, много лжешь.
– Женщин приучают лгать. Едва они начинают взрослеть, девочкам внушают не говорить о себе откровенно. Об этом ты не подумал.
– Я же сказал, у меня была мысль, что это не вполне твоя вина.
– Назови мне хотя бы одну мою ложь.
Барнаби рассмеялся.
– Ну уж нет. Не дождешься.
– Чего не дождусь, дорогой?
– Два года назад на Новый год, или что там это было, ты задала мне тот же вопрос, и я как дурак попался на удочку.
– Кто победил?
– Ты, конечно. Я назвал себе шесть безупречных примеров, а ты попросту все их повторила снова.
– Ну вот видишь.
– Да уж вижу. Пристыженный, раздавленный, абсолютно правый и извиняющийся изо всех сил. Не выйдет, красотка.
– Это было в «Кинто», – лениво протянула Хлоя. – Первый раз, когда мы туда ходили. Да, как раз приблизительно два года назад.
– Дорогая моя, ты и вправду помнишь?
– На тебе был галстук, который я велела никогда больше не надевать. Ты его с тех пор надевал?
– Это были цвета моей школьной команды.
– Пора бы тебе их перерасти, голубчик. Я ведь школьный костюм для физкультуры не ношу.
– Золотко, ты сама прекрасно знаешь, что физкультурной формы у тебя никогда не было. В свой первый день в школе ты послала за директрисой и сказала ей, что решила отменить физкультурную форму и что на ленч тоже не появишься, потому что учитель рисования ведет тебя в «Метрополь».
Хлоя рассмеялась.
– Что завтра поделываешь, голубчик?
– Могу сказать, что меня просили сделать.
– Что?
– Поехать в Уимблдон.
– Разве ты не едешь?
– Нет.
– Почему, дорогой? Мы могли бы помахать друг другу…
– Я в тот момент этого не знал. Я думал, у меня есть занятие получше.
– О! – Хлоя помолчала. – Она очень милая?
– С ней довольно весело. Она мне нравится.
– Так же, как я?
– В десять раз больше.
Хлоя счастливо рассмеялась.
– Кто она?
– Не скажу. Ты же не хотела говорить, кто такой Томми, пока я шесть раз не спросил.
– Кто она, кто она, кто она, кто она, кто она. Сколько раз?
– Пять.
– Так кто эта чертова женщина? Шесть.
– Жена нашего главного редактора.
– Ах, милый, не стоит заводить романы с замужними женщинами.
– Я и не завожу. Я завел роман с одной незамужней.
– Какой ты милый! Она в тебя влюблена?
Барнаби рассмеялся.
– Конечно, нет.
– Даже не знаю почему. Я вот влюблена.
– Но опять же ты очень умная женщина.
– А она нет?
– У меня стандарты довольно высокие, дорогая. Она очень даже ничего. Не будь на свете Хлои, я, вероятно, мог бы сделать вид, будто в нее влюблен.
– Так ты любишь только меня, дорогой?
– Да.
– Я люблю только тебя.
– Благослови тебя Бог, красотка, – сказал Барнаби, не веря, что это правда.
Она вдруг встала.
– Мне пора спать.
– И мне тоже.
Он неохотно встал. Вечер окончен. С самого начала это мгновение не выходило у него из головы, мгновение, когда все окончено.
– Тебе незачем пока уходить, дорогой. Оставайся, смешай себе еще коктейль, а я выйду и пожелаю тебе спокойной ночи, когда разденусь.
Сердце стучало у него в горле. С трудом его проглотив, он сказал:
– Ладно.
Налив в стакан содовой, он выпил. Вот если бы время остановилось, сейчас, навсегда…
– Дорогой! – позвала она.
– Да?
Она подразумевала: «Ты тут? Ты готов для меня? Ты готов уйти?» Она вошла.
Она скользнула ему в объятия, крепко прижалась к нему, он ее целовал, она ушла.
– Спокойной ночи, самый любимый! – крикнула она из-за двери.
– Спокойной ночи, красотка, – попытался сказать он.
Потом он очутился на улице. И шли дни, и наступил понедельник. И он все еще чувствовал, как ее тело прижимается к его, пока составлял планы для свода знаний под названием «Проссерская энциклопедия».
2
Но с названием все еще не определились, и в этом подвешенном состоянии энциклопедии предстояло оставаться до следующей недели. А тогда Стейнер послал за Рашем.
– Может, назовем ее «Силовой блок Проссерса»?
Вид у Барнаби сделался удивленным. Такое название никогда не приходило ему в голову.
– А под названием поставим в скобках «Знание – сила». Идея Маршалла. На мой взгляд, неплохо.
– Коротко и доходчиво. И коннотация прослеживается, – сказал Маршалл, упиваясь мудреным словечком.
Он посмотрел на Барнаби поверх очков и подумал: «У меня нет вашего образования, молодой человек, и, рискну сказать, джентльменом меня не назовешь, и все-таки я гораздо лучше вас и про издательское дело забыл больше, чем вы когда-нибудь узнаете». А вслух, разгладив седые прокуренные усы, повторил:
– Доходчиво и коннотация прослеживается.
– Что скажете, Раш?
– Д-да, – протянул Барнаби, – недурно.
– Вам не нравится?
– Думаю, сейчас звучит лучше, чем будет, когда выбросим на рынок. Если бы вы написали роман, где лейтмотивом была бы ценность знания, «Силовой блок» было бы идеальным названием. Наводит на мысль и все такое, как Маршалл говорит, – как раз то, что нужно для романа. Но для непринужденной энциклопедии это кажется… немного помпезно. Не могу себе представить человека, которому нужен простенький справочник и который пошел бы в книжный, чтобы спросить «Силовой блок Проссерса».
– Маршалл?
– Мистер Раш хочет сказать, что не может себе представить, чтобы мистер Раш пошел в книжный и спросил «Силовой блок Проссерса».
– Ну, в целом да. И, думаю, я довольно заурядный человек.
– Нет, мистер Раш, вы не заурядный. Вот где вы ошибаетесь. Вот где все люди вашего класса ошибаются. Это даже не столько ошибка, сколько намеренная фальсификация ценностей. – Он посмотрел на Барнаби поверх очков, потирая усы и говоря про себя: «Выкусите, молодой человек, только смотрите не подавитесь».
Стейнер глянул на Барнаби и, увидев, что оскорбление пропало втуне, сказал:
– Как так, Маршалл?
– Ну, если бы мы с мистером Рашем встали на Оксфорд-стрит и остановили бы первые сто человек, которые прошли бы мимо, у скольких из них было бы образование мистера Раша, сколько думают, как мистер Раш, и хотят того, чего хочет он? Вот вам и средний человек. Если бы я спросил мистера Раша, что он думает о Боге или профсоюзах, о вселенской любви или о собачьих бегах, или о лучшей марке шампанского, а потом поднял бы руку, как раз когда он собрался бы отвечать, – Маршалл поднял руку, точно останавливал уличное движение, – и сказал: «Нет, я спрошу следующего же прохожего, пусть он мне скажет, что вы об этом думаете», мистер Раш согласился бы? А первые сто женщин, мистер Раш и за них тоже собирается говорить?
«Вот вам, молодой человек!»
– Да, сомневаюсь, что женщины так уж падки на энциклопедии, – сказал Стейнер.
– Сами по себе нет, но увесистую и недорогую купят в подарок мужу на Рождество, и вот они… Будут ли они спрашивать «Силовой блок Проссерса»? Ха, да они даже решаются попросить у молодого продавца в аптеке туалетную бумагу. – Он повернулся: – Просят, мисс Сильвер?
Барнаби охнул, Стейнер рассмеялся, а мисс Сильвер счастливо улыбнулась всем троим и сказала:
– Полагаю, мистер Маршалл, мы бы ее не получили, если бы боялись попросить!
Маршалл хмыкнул, оценивая по достоинству себя самого, и посмотрел на Барнаби, чтобы проверить, оценил ли Барнаби по достоинству его сообразительность и его знание женщин, и, прочитав во взгляде Барнаби желаемое, подумал: «А вы не такой уж плохой малый… и когда пробудете на моем месте столько, сколько я, начнете понемногу разбираться в издательском деле».
– Есть еще кое-что, Раш, – сказал Стейнер. – Возьмем «Кто есть кто». Что бы вы об этом сказали, когда название только обсуждалось? «Словарь современных биографий Блэка» или что-то в таком духе. «Кто есть кто» показался бы просто вульгарным и курьезным. А теперь ничего, привыкли. «Кто есть кто» – просто набор взрывных звуков, которые издаешь, когда хочешь получить большую красную книгу. Никто его иначе не воспринимает. Ну, Сильви, у вас такой вид, будто вы сейчас расхохочетесь. В чем дело? В конце концов, это ваша идея.
– По правде говоря, моего Гумби, мистер Стейнер.
– Одно и то же.
Читать бесплатно другие книги:
