Элитный снайпер. Путешествие в один конец Макьюэн Скотт

44

Афганистан

Панджшерское ущелье, Базарак

Хан сидел и слушал хрипы в легких Сандры, затем вынул из ушей стетоскоп и повернулся к Кохистани.

— Я предупреждал тебя, что это может случится. Ее организм боролся с инфекцией десять дней, и теперь у нее пневмония. Она умрет через неделю.

Кохистани смотрел на увядающую американку. Сандра спала. Глаза ее глубоко запали внутрь лица.

— Ты не ошибаешься?

— В чем? В том, что у нее пневмония или в том, что она умрет через неделю?

— И в том, и в другом.

— Нет, — заключил Хан, — не ошибаюсь. Одного пенициллина мало. Я тебе говорил.

Кохистани возмутила дерзость деревенского доктора.

— Тебе лучше попридержать язык за зубами, доктор, не то тебя прилюдно будут бичевать перед всей деревней.

Губы Хана превратились в тонкую линию, а взгляд стал вызывающим.

— Почему бы тебе не попросить у американцев лекарств для нее? Они бы привезли их на вертолете.

Кохистани покачал головой.

— Если они заподозрят, что она умирает, то предпримут попытку спасти ее — им уже нечего терять. Раненая нога заживает?

— Да, наконец-то. Но сейчас это меньшая из ее проблем.

— Понятно. — Кохистани стоял, поглаживая бороду. Он хотел, чтобы американка еще пожила, но смерть, увы, была неизбежна, хотя, признаться, американка и отработала большую часть его плана. Последние две недели были самыми важными для защиты ущелья. Если на то будет воля Аллаха — она выживет, даже невзирая на отсутствие лекарств. Доктора слишком много внимания уделяют таблеткам и слишком мало — воле Всевышнего.

Он повернулся к охраннику-подростку, который точил в углу нож. Мальчик был сыном его покойного брата.

— Они могут прийти за ней в любую ночь, племянник, — сказал Кохистани на арабском, чтобы ни Бадира, ни Хан не поняли ни слова. — Когда деревню станут бомбить… а бомбить ее станут… ты перережешь горло сначала американке… а потом этому дерзкому доктору.

— Я все сделаю, дядя.

— Очень хорошо.

Кохистани удалился.

Когда он ушел, Сандра открыла воспаленные глаза и посмотрела на Бадиру.

— Что случилось?

Бадира отвела взгляд.

— Кохистани послал за лекарством.

Сандра закашляла и саркастически усмехнулась.

— Конечно, так и побежал. Он хочет, чтобы я, наконец, умерла. Он боится, что американцы сделают что-то ужасное, если узнают, что я не выживу… правда?

Бадира посмотрела на Хана, начала что-то говорить, но вдруг остановилась и покачала головой.

— А он прав? Твои люди атакуют нас, если узнают, что ты умираешь?

Сандра подтянула одеяло к подбородку: ее знобило.

— Даже не знаю, что еще они могут сделать. Можешь дать мне немного опиума… пожалуйста?

— Нет. Хан говорит, это ослабит твои легкие.

— Ох, ради всего святого, Бадира. Я умираю. Какая, к черту, разница? Просто дай мне наркотик, чтобы забыться.

Хан различил в голосе Сандры раздражение.

— Чем она расстроена?

— Она хочет опиума.

Хан потянулся за сумкой на столе.

— Я могу дать обезболивающее.

— Нет, у нее не болит нога. Она хочет забыться.

Хан помотал головой и встал со стула.

— Если так, то нет. Опиум ускорит разрушение легких. Если она умрет раньше положенного срока, Кохистани взвалит всю вину на меня.

— Может, в таком случае сделаешь ей укол, — предложила Бадира. — У нас есть героин.

И снова Хан отказался.

— Дай ей обезболивающее для ноги и держи ее в тепле. Давай ей пить… обильно пить… много воды и горячего чая. И, по меньшей мере, каждый час поднимай ее на ноги и проследи, чтобы она сидела как можно дольше.

Бадира вздохнула.

— Может, мы еще посадим ее на лошадь и отправим играть в бузкаши вместе с родом Каримовых?

Хан мягко улыбнулся, вспоминая их нежные любовные объятья прошлой ночью. Бадира согласилась откинуть бурку только при задутых свечах.

— Я понимаю, что вы подружились. Но если ты хочешь, чтобы она и дальше жила, ты должна быть к ней строга.

— Что он говорит? — спросила Сандра, раздражаясь из-за непонятных разговоров вокруг. — Он говорит, что не даст мне опиума, да?

— Да, — ответила Бадира. — А еще он говорит, что тебе надо больше двигаться и ходить.

— Конечно, — еще более рассерженным тоном сказала Сандра. — Почему бы не отправить меня сразу играть в футбол, раз уж на то пошло?

Глаза Бадиры сверкнули из-под вуали.

— Я сказала ему то же самое… но ты должна попытаться. А еще тебе надо пить больше чая.

— Да он на вкус как козлиное дерьмо. Хан вообще сам пил этот чай?

Хан, не привыкший к тому, что женщины могут так громко говорить, с любопытством смотрел на Сандру.

— Что она теперь хочет?

— Ей не нравится чай.

Он фыркнул.

— Ты же не сказала ей, из чего он?

— Думаешь, я такая дура? Но она почти угадала.

— Так из чего же чай? — спросил подросток в углу.

— Из забродивших грибов, — небрежно ответил Хан. Он знал, что при атаке американцев тот мгновенно зарежет Сандру, и за это его ненавидел.

Сандра медленно приподнялась на кровати и села напротив стены, натягивая одеяло до подбородка.

— Вы двое, вы уже сделали это? — внезапно спросила она. — Поделитесь со мной, пока я не умерла. Ну что, голубки, было у вас или нет?

Глаза Бадиры вспыхнули из-под вуали.

Хан заметил это и спросил:

— И что на этот раз она говорит?

Сандра уловила интонацию любопытства в его голосе и, хихикнув, показала жестом, был ли у них секс. Для этого она оттопырила большой палец одной руки и зажала его четырьмя остальными.

— Секс, Хан. У вас уже был секс?

Хан понял жест и слово секс. Он посмотрел на Бадиру и засмеялся, немного краснея.

— Американцы, — сказал он, качая головой. — Несносны до безобразия.

45

Афганистан

Панджшерское ущелье, Базарак

Гил наблюдал за тем, как молодой охранник проверял Фаруха у подножья горы, и похвалил себя за то, что отказался от идеи переносить контрабандой в деревню любые электронные устройства связи. Часовой тщательно досмотрел незнакомца — от него не укрылось бы ничего даже размером с небольшой сотовый телефон. И когда пикап, на котором Фаруха увезли в деревню, без задержки вернулся обратно на пост, Гил счел, что это хороший знак.

Тело и мозг нуждались в отдыхе. Поэтому следующие шесть часов он позволил себе расслабиться. Он лежал с открытыми глазами, соблюдая технику, выработанную за годы тренировок, когда тело отдыхает, будучи начеку. Глубокое дыхание диафрагмой растягивало мышцы груди и плеч, чтобы скопившееся напряжение не сжало в ответственный момент мускулы и не повлияло на точность стрельбы. Также глубокое дыхание помогало регулировать частоту сердечных сокращений и обеспечивать мышцы кислородом, чтобы вступить в бой в любой момент. В бою напряжение вызывают не только стрельба и кровь. Еще хуже затяжные периоды ожидания, когда снайпер бездействует. В эти опасные периоды он должен правильно организовать свой ум, чтобы не погрузиться в сон. И ум, и тело должны всегда оставаться бдительными, упругими, готовыми в любой момент броситься в бой, если начнется внезапная заваруха.

С наступлением сумерек Гил вышел из расслабленного состояния и настроился на операцию. Фарух находился в селении уже шесть часов, и, хотя Гил еще не видел отмеченного маячком дома, он решил, что волноваться рано. Он продолжал изучать систему охраны, пытаясь определить дом, где могли удерживать Сандру. Некоторые хезби стояли на посту, другие бродили по улицам. Заметно было, что «бродяги» идут не в случайном порядке. Их маршруты не были постоянными, но каждая группа двигалась строго по «своей» территории. Кроме того, Гил разглядел на высоких крышах троих снайперов с винтовками Драгунова.

Часть селения с южной стороны долины была разбита на сорок с чем-то земельных участков, которые отличались по форме и по размеру. Каждый из участков занимал не больше полутора гектаров и был огорожен каменной стеной высотой по пояс. На участках стояли какие-то постройки и росли деревья, и Гилу подумалось, что из-за рельефа снайперы едва ли его разглядят, если он ближе подойдет к деревне. Это позволит ему беспрепятственно приблизиться к ним на двести метров. А винтовка с дозвуковой скоростью пули поможет бесшумно снять с шахматной доски две крупные фигуры.

Также на юге деревни располагались различные конюшни и загоны для лошадей, и Гил уже набросал мысленно путь, который приведет его к лошадям. По счастливой случайности, здесь не бродили козы и овцы. Гил также не видел и не слышал ни одной собаки. А это означало одно: в деревне мало собак. В темноте собака видит в десятки раз лучше человека. Кроме того, есть что-то особенное в темном силуэте припавшего к земле человека, — это зрелище наверняка вынудит собаку залиться лаем. Гил вспомнил Осо и улыбнулся. Именно сегодня ему не хотелось бы стрелять в собак.

Как только окончательно стемнело, его внимание привлек дом, расположенный в центре деревни. Он вскинул Remington и через очки ночного видения стал наблюдать за шестью вооруженными людьми, которые столпились на крыше; еще четверо заняли позиции на земле. Внутри дома зажегся свет. Подъехали два джипа, и каждый из них высадил еще по шесть человек.

— Черт, — выругался Гил: на глазах здание превратилось в надежно защищаемый объект. — Его вычислили.

Спустя несколько минут группа из двадцати мужчин направилась к конюшням по узкому переулку. Каждый вывел по лошади в квадратный загон, затем все вместе их оседлали.

Выматерившись как сапожник, Гил приготовился отступить. Даже на таком расстояние ему не удастся потягаться с ХИК: у него при себе всего триста патронов от Remington и M4. Им достаточно всего лишь выйти ему в тыл — на машинах или на лошадях — а затем, когда он будет окружен, уничтожить его из миномета или гранатомета. Непонятно, проболтался ли Фарух, но ждать уже точно не было смысла. Все рано или поздно развязывают языки, и Гил надеялся, что Фаруху не пришлось отдать слишком много пальцев, чтобы Кохистани получил нужную информацию.

Фарух затянул подпругу и влез в седло.

Его дядя Орзу сел на рядом стоявшую лошадь.

— Ты все еще можешь ездить на лошади, племянник?

— Да, прошло не так уж много времени, дядя. — Фарух включил инфракрасный маячок, привязанный к шнурку на шее. Он не мог видеть света, который тот излучал в темноте.

— Хорошо, — сказал дядя с огоньком в голосе, придерживая лошадь. — Пока ночь, тебе придется скакать осторожно, чтобы ничего себе не отбить!

Дядя и братья Фаруха засмеялись.

— Ты точно уверен, что никто кроме американца не увидит, как тот мигает? — настороженно спросил другой дядя.

Фарух показал маячок.

— Он сейчас включен. Ты что-нибудь видишь?

Удостоверившись в надежности прибора, Орзу ударил лошадь каблуками по бокам, подгоняя ее.

— Помни: не прикрепляй маячок, покуда не начнется стрельба.

— Хорошо, дядя.

Колонна выступила из загона. У каждого за плечами был автомат АК-47 с запасным магазином, спрятанным под теплой одеждой. Они скакали по двое по дороге, которая немного уходила к реке, затем повернули на север и помчались по грязному проулку, минуя ряд домов с левой стороны. Таким образом, они добрались до Т-образного перекрестка и свернули налево. Параллельно шла еще одна дорога с севера на юг, а перпендикулярно — с востока на запад, в центре же деревни стоял хорошо освещенный командный пункт, который они только что миновали.

Когда Фарух и его родственники пересекли T, Орзу привел их к безлюдному, обшарпанному зданию, затерянному в тупике, там, где обрывалась дорога с востока на запад.

Четверо вооруженных человек выбежали из открытой двери и начали кричать, целясь в колонну и пиная лошадей, чтобы те отошли от здания. Фарух со своими родными заорали им в ответ, сознательно поднимая шум; вскоре вокруг образовался настоящий хаос.

Сидевший в седле Орзу нарочито громко обращался к хезби, требуя, чтобы те перестали пинать лошадей. Он угрожал затоптать хезби, если те не уйдут с пути.

— Это не ваша деревня! — орал он на них сверху. — Мы идем, куда хотим!

Из командного поста, расположенного в девяноста метрах от них, набежало еще больше людей.

Открылась дверь, и из дальнего угла здания поспешно вышел Кохистани в сопровождении Рамеша, того самого человека, который отрезал Сандре палец.

Во время всей этой неразберихи Фарух притворился, что не смог удержать лошадь, и, попятившись бочком к зданию, закинул на плоскую крышу инфракрасный маячок.

— Что здесь происходит? — потребовал объяснения Кохистани. — Почему вы на лошадях и с оружием? Куда вы скачете?

Увидев, что Фарух справился с маячком, Орзу поднял руку, призывая своих людей прекратить ругань и усмирить лошадей.

— Мы едем на север заготавливать дрова. У нас много работы.

— В такое время? — озабоченно спросил Кохистани. — Но ведь сейчас темно!

— Конечно, темно! — добродушно засмеялся Орзу. — Ты думаешь, мы будем нелегально рубить лес среди белого дня?

Раздался дружный взрыв хохота.

Орзу знал, что Кохистани почти ничего не понимает в контрабанде древесиной, из-за которой так стремительно скудеет пейзаж Афганистана, и поэтому, вероятнее всего, поверит ему на слово.

— Но… А где ваши инструменты? — спросил Кохистани.

— Ты думаешь, мы возим туда-обратно наши инструменты, а, Кохистани? Может, пойдешь с нами? Тоже заработаешь себе на хлеб!

И снова всадники дружно загоготали.

Кохистани мгновенно пришел в ярость. Его обидело, что Орзу оскорбил его прилюдно, перед его же людьми.

— Ага, Орзу Каримов! — прокричал он сквозь смех. — Я все знаю! Тогда, если ты рубишь чужую древесину, будешь платить больший налог. Иначе в Кабуле все узнают о твоих незаконных делишках!

Орзу притворился, что тоже очень рассержен.

— Аасиф Кохистани, а с каких это пор хезби собирают налоги для правительства Карзая в Кабуле?

— А почему хезби не должны эти заниматься? — парировал Кохистани. На лице его появилась улыбка, демонстрирующая, что последнее слово осталось за ним. — Я просто объявлю, что высокие местные налоги необходимы, чтобы Карзай не узнал о твоих незаконных подвигах… А теперь прочь отсюда! Забирай своих людей и глупых животных. Это вам не игровое поле.

Ненавидя Кохистани всей душой, Орзу хотел сказать больше, хотел даже затоптать до смерти всех этих людей, но это не входило в их планы и привело бы к задержке. Здание уже было помечено, и не было смысла рисковать, вступая в открытое противостояние, которое могло — и должно было — обернуться кровавым боем. Он обернулся в седле, призывая всех своих братьев и племянников покинуть деревню.

Кохистани стоял посреди дороги и смотрел им вслед.

— Мы должны перенести женщину в другой дом, Аасиф, — сказал Рамеш. — Если американцы наблюдают за нами сверху, они могли определить, что командный пункт — это приманка.

— Ты прав, — согласился Кохистани. Его самолюбие было уязвлено. — Но мы не можем перенести ее незаметно сегодня ночью. Нам вначале надо разработать план. — Он помолчал, затем добавил: — Отбери мужчин, которые могут хорошо скакать в темноте. Я хочу, чтобы они проследили за этим животным Каримовым. Надо понять, что те задумали. Каримов был приятелем Масуда, и, думаю, пришло время избавиться от него. Наши люди на севере проследят, чтобы ни он, ни его родственники не вернулись. Также объяви остальным жителям, что они больше не смогут покидать деревню. И мы не будем их эвакуировать перед атакой американцев. Чем больше таджиков погибнет в этом налете, тем лучше. Во всяком случае, они этого заслужили.

— Все будет сделано, Аасиф.

Гил не хотел завязывать с кавалерией бой на этом месте — пришлось бы отступать вниз, к подножью горы. Наверху было слишком много склонов, где враг мог бы внезапно появиться и начать обстрел. Единственный его шанс — спуститься к подножью сейчас и отойти как можно дальше от ущелья. Надев очки ночного видения, он в последний раз окинул взглядом долину в поисках маячка. Ничего не увидев, он повернулся.

Но стоп!

Он бросил новый взгляд и увидел, как светится один из наездников.

— Сукин сын! — пробормотал он, опускаясь на колени. — Неужто это ты, Фарух? — Он поправил очки и вскинул винтовку, чтобы лучше разглядеть наездника в оптический прицел. Конечно, это был Фарух. Гил поспешил обратно в укромное место между камнями. — Дурачок, тебе надо было дом пометить, а не себя. Ну, и что ты задумал?

Он смотрел, как всадники удалились от конюшен и повернули на север. Затем он увидел четверых мужчин, которые вышли из одинокого старого дома. Зашевелились на затылке волосы. Сосредоточив внимание на Фарухе, он наблюдал стычку между всадниками и охранниками. Если бы он моргнул, то упустил бы момент, когда Фарух закидывал маячок на крышу.

— Черт! Командный пункт — это приманка. А вы не настолько просты.

Он заметил, как Кохистани и Рамеш выходят из дома, который находился справа от перекрестка на северной стороне дороги.

— Итак, что ты задумал, а? Хорошо, господин Кохистани, вы будете первым, кого я убью… вместе с этим уродом, который должен мне палец.

46

Афганистан

Панджшерское ущелье, Базарак

Спрятавшись на склоне, Гил наблюдал за деревней, лежащей в восьмистах метрах ниже. Было уже за полночь, и Гил, лежа в очках ночного видения, оценивал обстановку. По движениям охранников он понял, что те все еще настороже, но Гил знал: к рассвету бдительность всегда ослабевает. Он отчетливо увидел дом, где держали Сандру; инфракрасный маячок по-прежнему мерцал. Этот дом сливался с другими такими же обшарпанными постройками в ста метрах от реки, ничем не примечательный и незаметный. Через прицел ночного видения американец разглядывал охранников, мелькавших в темноте дверного прохода рядом с пленницей, и от скуки задавался вопросом: догадываются ли они, что в двадцать первом веке тьма уже ничего не скрывает?

Он также посматривал и за командным пунктом, оказавшимся приманкой, которая должна была обмануть американцев и нарушить их планы, если те решат провести спасательную операцию. Расположенный в центре деревни командный пункт хорошо освещался за счет дизельных генераторов. Шесть человек, стоя на крыше, охраняли его; еще больше людей сторожило главный вход. Здание выглядело воинственно, и казалось, каждый из его обитателей готов броситься в бой. И того больше мужчин размещалось в освещенных домах по соседству.

Идея с ложным зданием была тактической уловкой. Если бы не Фарух, Гил никогда бы не догадался, что Сандру держат в одном из ветхих домов, скученных на склоне выше реки, на отшибе от остальной части селения. Казалось естественным удерживать ее в центре поселка, в хорошо освещенном, охраняемом здании. Своеобразная защита от современного врага, который может атаковать глухой ночью, в любой момент, — врага, который, спускаясь с гор, вламывается в дома, когда жители этого меньше всего ожидают.

Теперь, чтобы выполнить операцию, Гилу первым делом следовало расчистить дорогу к дому, находившемуся на западе деревни. Сделать это он должен абсолютно бесшумно. И никакого права на ошибку. Если какой-нибудь бродячий охранник или даже кто-то из деревенских засечет его, — вся деревня встанет на дыбы.

Следующие три с половиной часа ушли на изучение маршрутов движения часовых. Особенное внимание Гил уделил тем, кто патрулировал запад деревни, территорию вблизи реки. Он насчитал двадцать девять охранников, но из них патрулированием занималась лишь половина. Отдельная песня — трое снайперов на крыше: с ними надо разобраться с большого расстояния. Гил догадывался, что у противника есть рация, и был даже уверен, что хотя бы одной пользуются охранники Сандры. Также он был уверен, что на посту в девяноста метрах от дороги прислушиваются к малейшему шороху и готовы мгновенно среагировать. Главная деревенская дорога проходила через командный пункт и спускалась вниз по склону, образуя тот самый тупик, в котором стоял дом с похищенной Сандрой.

Гил так все распланировал, что поддержка с воздуха должна была прийти только в случае, если к охранникам Сандры подтянется подкрепление.

В 03:30 Гил отправил мужу Сандры смс-сообщение: «мяч в игре». Это значило: спасательная операция начинается, Бруксу пора садиться за штурвал Spectre. Топлива было достаточно, чтобы самолет мог довольно долго кружить над деревней. А пока самолет будет в воздухе, Гил возьмется за часовых и разберется с той неизвестной переменной, которая могла бы внезапно сорвать поддержку с воздуха и, в конечном счете, помешать их эвакуации из горячей точки с намеченного места.

Держа Remington MSR в руках, он вышел из укрытия с автоматом M4 и рюкзаком на спине. Пришло время произвести зачистку в стаде.

Он спустился с горы к реке и перешел ее, ступая по большим камням, подобно местным жителям, за которыми он наблюдал ранее. Огороженные участки земли были распаханы, и прятаться в них было бессмысленно, так же, как и за дувалом высотой по пояс. Поэтому Гил держался ближе к реке — шум журчащей воды должен приглушить звук его шагов. Почти над горизонтом висел тонкий серп луны, и свет ее улучшал видимость в очках ночного видения. Но этот свет был слишком тусклым, чтобы кто-то смог заметить Гила невооруженным глазом с пятидесяти метров.

Спецназовец прополз вдоль реки, минуя двух часовых, которых ему предстояло убить прежде, чем он войдет в южную часть деревни. Он присел за каменной стеной, разложив приклад MSR и повесив винтовку на плечо. Двое мужчин стояли в конце участка вблизи друг от друга и курили под кустом. В очках ночного видения их фигуры просматривались ясно, как днем.

Прикидывая, сможет ли он их прикончить одним выстрелом, американец сменил ракурс, быстро заняв другую позицию. Затем прилег у стены, прицелился в поясницу ближнего часового и спустил курок. Винтовка тихонько ткнулась в плечо, когда из ствола вырвалась пуля. Мужчины грузно упали, брызгая кишками от гидростатического удара. Он выстрелил еще раз по каждому из них, чтобы убить наверняка. Прятать тела было необязательно — курили они и так в уединенном месте.

Теперь пришло время разобраться со снайперами на крышах. Первого застрелить было проще всего. Он расположился ниже остальных и в их поле зрения не попадал. Их-то убрать будет сложнее: они видели друг друга, находясь всего в ста метрах друг от друга. Гил подумал, что может убить первого, не меняя позиции, но задача снайпера напоминает игру в бильярд. Игрок забивает в лузу шар таким образом, чтобы вывести биток на ударную позицию. Если Гил прикончит первого снайпера, то можно быстро перебежать в другое место, выжидая секунду-другую перед следующим выстрелом. Но он бы предпочел избежать такой задержки: без нее эффективней и безопасней.

Он перепрыгнул через стену и обошел земельный участок с восточной стороны, двигаясь на север и отходя все дальше от реки, пока не остановился у ржавого танка Т-34/85. Оба дальних снайпера теперь находились на юге от него, по правую и по левую рукe. Втроем они образовывали равнобедренный треугольник, в котором ближний к Гилу стрелок находился на остром углу в пятидесяти метрах, а дальние — в ста. Гил навел сетку прицела в область грудины ближнего стрелка и спустил курок. Винтовка неслышно выстрелила.

Как осел, которого пнули в грудь, снайпер рухнул с крыши, свалившись на спину. Гил увидел, как отлетела в сторону винтовка Драгунова, и спрятался за танк, выжидая, когда же в ответ в его сторону полетят пули, означающие, что его засекли. Но ничего не происходило, и после минутной тишины он поднялся, проверяя оставшихся снайперов. Казалось, они даже не догадывались о случившемся; и Гил направил винтовку так, чтобы между часовыми была дуга в сорок пять градусов.

План действий был следующим: убить одного, когда второй отвернется, и перенаправить винтовку на другого скорее, чем тот поймет, что его товарищ уже отдал концы в ста метрах от деревни. Снайпер справа казался Гилу менее бдительным, но технически лучше бы было начать с его соратника слева. Впрочем, Гил предпочитал стрелять справа налево, а не слева направо, даже если угол между мишенями превышает двадцать градусов. Так и для тела естественней, и из винтовки легче стрелять.

Он дождался момента, когда часовой слева не смотрел на товарища, и, прицелившись в правого стрелка, выстрелил в точку по центру спины, прямо над сердцем. Затем, открыв затвор, провел винтовку по дуге, не отрывая глаз от прицела, и обнаружил, что последний снайпер исчез с крыши. Гил сохранил положение, выискивая беглеца в прицел. Неужели тот спустился по лестнице, когда Гил убивал его соратника? Если так, то тревога может и не подняться. Снайпер мог попросту спустится вниз за чашкой кофе или по нужде.

Еще пять минут американец провел в полной тишине и только потом обнаружил, что снайпер снова появился. Он шел с тарелкой еды, за плечом висела винтовка Драгунова. То, что его дружок лежит мертвым на крыше, по-видимому, его нисколько не волновало и никак на нем не отразилось.