Джентльмен-дьявол Макнамара Эшли

Глава 17

В сухой одежде, с подсвечником в руке Джордж проскользнул в бальный зал.

– Можно войти.

В доме стояла полная тишина. Свечи потушены. Огонь в каминах догорел. Даже слуги отправились спать. Джордж бесшумно двигался по коридорам, чтобы не разбудить мальчика-слугу в холле.

Изабелла неслышно шла следом, прячась в его тени. В зале, как и в комнате Джорджа, камин мерцал слабым светом догоравших углей. Присев возле очага, Джордж сгреб кочергой головешки и кое-как заставил их вновь разгореться. Подняв глаза, он увидел, что над ним стоит Изабелла.

– Все же я мог бы дать тебе что-нибудь из одежды.

– Я не желаю разгуливать по дому в мужском наряде, даже когда все спят. Когда-нибудь мое платье должно высохнуть? – Она сделала жест в сторону рояля, прячущегося в углу зала. – Твой фант.

– И правда. Ты стой здесь и сохни, а я…

Он развернулся на каблуках, вскочил и направился в глубь комнаты. На стуле возле фортепьяно лежала тетрадь. Альбом? Чьи-то ноты? Джордж пролистнул страницы. Нет, не ноты, на листах были рисунки. Без сомнения, они принадлежат мисс Аберкромби, «всевидящему оку».

Джордж стал рассеянно просматривать их. На первом была изображена мисс Маршалл, собранная и холодная. Несколькими точными штрихами мисс Аберкромби сумела передать ледяной и высокомерный взгляд своей модели.

На следующей странице развязно ухмылялся Лич с преувеличенно крупными зубами. В руках он держал колоду карт, а из рукава торчал туз.

– Тут она ошиблась, – пробормотал Джордж. – Будь он шулер, выигрывал бы куда чаще.

Шурша листками, он продолжал любоваться рисунками. Вот мисс Аберкромби поймала Джулию и Рэвелстоука врасплох. Их угольные двойники смотрели друг другу в глаза и вели один из своих беззвучных диалогов. Художница очень точно изобразила все, разве что опустила содержание разговора.

Если бы сам Джордж стал смотреть на какую-нибудь женщину подобным образом – в полном ослеплении и размягчении мозгов, – он попросил бы кого-нибудь из друзей вывести его из транса. Но так было неделю назад, теперь же он мог думать только об Изабелле. А она смотрела когда-нибудь на мужчину с таким влюбленным выражением? Сходила ли с ума по отцу Джека?

От этой мысли ему стало дурно. А если бы она стала смотреть так на самого Джорджа, что бы он делал? В прошлом он всегда бежал со всех ног от женщин, которые начинали бросать на него влажные взоры, но вот если бы Изабелла одарила его таким взглядом…

Сердце застучало сильнее. Джордж тряхнул головой и отогнал видение прочь. Он обдумает это в другой раз и предпочтительно не в ее присутствии, чтобы не рисковать.

Джордж так поспешно перевернул страницу, что едва не порвал изображение Джулии и Рэвелстоука. Перевернул и тут же пожалел об этом. С рисунка на него смотрел его собственный портрет.

– Это рисовал очень талантливый человек.

Джордж чуть не подпрыгнул от неожиданности. Изабелла приблизилась абсолютно неслышно.

– Талантливый, – согласился Джордж. – И беспощадный.

– В Лондоне ты одеваешься именно так?

Как и в других портретах, мисс Аберкромби преувеличила некоторые детали. В его случае это была одежда. Блеск на ботинках изобразила так, что он затмевал солнце. Уголки воротничка торчали выше ушей и почти закрывали лицо. Галстук был завязан невообразимым узлом, а волосы…

Джордж рассеянно поднял руку, чтобы проверить. Так он и думал. Никто не носит такой немыслимый кок. Не носил даже Красавчик Браммел до своего падения. И уж конечно, не Джордж Аппертон. Неужели он так выглядит в глазах света? Нелепый щеголь, пустой денди, который кое-как проводит летние и осенние месяцы, ожидая, когда общество вернется в Лондон, чтобы снова целыми днями спать, а по ночам торчать в игорных домах и казино.

Но ведь отец хотел видеть его как раз таким человеком. Пустым, рассеянным, пожалуй, даже распущенным. И Джордж показал себя прилежным учеником. Он откашлялся:

– Ну, не до такой степени. Таких вообще не бывает, во всяком случае, я не видел.

– А я видела. – Джордж не успел потребовать, чтобы она привела пример, как Изабелла спросила: – А художник знает, что ты играешь на рояле?

Проницательный взгляд мисс Аберкромби видел Джорджа насквозь. Она изобразила его стоя. Именно так он позировал ей в саду. Но фон был явно дорисован позже, когда Джордж невольно выдал свою тайну. Художница добавила махину рояля. Теперь казалось, что Джордж, стоя в своей напыщенной позе, пытается спрятать его от зрителя.

– Браво, мисс Аберкромби.

– Мне кажется, ты тянешь время, – заметила Изабелла. – Если бы мне было на что держать пари, я бы поспорила, что ты не хочешь исполнять задание.

Пальцы Джорджа замерли. Последний чистый звук стих в ночи. Эти руки умело касались и клавиш, и ее тела. При этой мысли Изабелла закусила губу.

Когда она еще была Изабеллой Маршалл, ей случалось встречать таких денди, каким изобразила мисс Аберкромби Джорджа. Мужчин, которые часами решали, какой именно цилиндр подойдет к этим панталонам, и доводили своих камердинеров до белого каления, требуя, чтобы их галстук был повязан определенным образом. Самовлюбленных ослов, лучшим другом которых являлось трюмо, таких же плоских и пустых, как этот их лучший друг.

Но Аппертон казался ей другим. Для него забота о внешности была лишь фасадом, за которым он прятал свою истинную суть. На самом деле Джордж был куда более глубокой личностью с более серьезными заботами и, возможно, скрытой болью.

Джордж распахнул глаза, словно очнувшись от многочасового транса.

– А ты играешь на фортепьяно?

Вопрос застал Изабеллу врасплох.

– Не так, как ты.

– Тебя ведь наверняка учили. Разве способность нажать несколько клавиш на рояле не является непременной частью образования юной леди? – Ненужное ударение на слове «леди» придало высказыванию некоторый цинизм. – Во всяком случае, у нас в доме считают именно так.

– У меня лучше получалось вышивание.

Джордж поднялся со стула.

– Иди сюда. Сядь.

– Но у меня даже близко нет твоего таланта. – Не говоря уж о том, что Изабелла несколько лет не дотрагивалась до клавиш. Она сжала пальцы в кулаки.

– Я дал тебе концерт, теперь твоя очередь, – непререкаемым тоном произнес Джордж. По телу Изабеллы прокатилась теплая волна. Оно еще не забыто того, что произошло в коттедже. И у нее на кухне. Она мечтала о повторении, снова и снова.

Если она будет послушной, вдруг его странное настроение изменится и они займутся чем-то более приятным? Изабелла села у рояля, разгладила юбки и поставила руки, как ее учили, – первый палец правой руки на до первой октавы, а пятый палец левой – на до малой.

– Столько времени прошло. Я, честно, не знаю, помню ли что-нибудь. – В последний раз она садилась за рояль как раз перед первым балом. Юная девица в белом, сама невинность, демонстрирует свои достижения свету. Семья ею гордится. – Что мне сыграть?

Джордж стал у нее за спиной. Изабелле казалось, что его дыхание колышет волосы у нее на голове.

– «Eine kleine Nachtmusik» – маленькую серенаду Моцарта.

– Но она же для струнных.

– Есть переложение для фортепьяно.

– Но Моцарт… Пощади. – Изабелла уронила руки на колени.

– Моя сестра Генриетта разделывает ее, как свиную тушу, с завидной регулярностью, – с нескрываемой горечью произнес Джордж. – Едва ли у тебя получится хуже.

Изабелла хотела обернуться, чтобы заглянуть ему в глаза, но вспомнила, где именно он стоит, и испугалась, что уткнется лицом не туда, куда следует.

Джордж нагнулся, грудью касаясь ее спины, а щекой – щеки. Запах сигар, бренди и мужчины защекотал ей ноздри. Он положил левую руку на клавиши и передвинул третий палец ее правой руки на соль третьей октавы.

– По крайней мере веди тему.

Изабелла ударила по клавишам, сыграла несколько тактов, постоянно чувствуя за спиной присутствие Джорджа. Его рука почти обнимала ее, а аккомпанемент быстро превратился в контрапункт. Изабелла споткнулась и прекратила игру, но левая рука Джорджа продолжала выбивать безжалостное аллегро. Даже когда Изабелла постоянно занималась, она не могла поддерживать такой ритм.

А Джордж не останавливался. Тему он напевал сам, но она постепенно превратилась в нечто совсем незнакомое. Аккорды были те же самые, но Джордж изменил порядок, импровизируя, как, по слухам, делал настоящий автор серенады. Он так увлекся, что даже не заметил, когда Изабелла сложила руки на коленях.

– Если ты хотел Моцарта, – заметила она, – то лучше бы выбрал одну из опер. Тогда я могла бы спеть.

На миг пальцы Джорджа остановились. Его правая рука проскользнула к клавишам. Теперь он окружал ее с обеих сторон. Изабелла оказалась в ловушке его объятий. Джордж сыграл несколько мощных аккордов, затем проявилась звонкая, словно хохочущая, мелодия, и лишь тогда Изабелла узнала начальные такты «Волшебной флейты». Разумеется, опера была оркестрована для целого оркестра, но Джорджу удалось передать ее дух в фортепьянном переложении.

– Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я спою арию Царицы ночи?

Его грудь завибрировала от смеха, а пальцы начали известную арию.

– Значит, не принимаешь вызов.

– Мне хватает тебя в качестве вызова.

Джордж прекратил играть.

– Что ты имеешь в виду? Ты же видела мой портрет. Я простой малый. Люблю, чтобы выпивка была крепкой, ставки – высокими, а женщины… – Он убрал руки с клавиатуры и стиснул ее груди ладонями, потом наклонился, прижался щекой к щеке и прошептал: – Люблю, когда женщины страстные.

Изабелла задержала дыхание. Ее соски отвердели.

– Ты вовсе не так прост. Ведь почему-то ты прячешь эту часть своей натуры от всего света. Ты должен играть в Лондоне для короля.

– Я должен играть для тебя.

– Ты играл. Это было настоящее откровение.

– Я еще не закончил. – Он лизнул ее мочку. – Это был просто разогрев.

– Ты опять прячешься.

– Не прячусь, – он куснул ее за шею, – а пытаюсь перейти к более интересным частям программы, раз уж я выполнил задание своего фанта.

Да, он умеет убеждать. Убеждать, соблазнять, покорять. Перед Изабеллой замаячило новое падение, и она с радостью летела в разверстую пропасть. Но не прямо сейчас. Она наклонила голову, уклоняясь от поцелуев.

– Ты пытаешься уйти от темы.

– Разве наша тема – не поцелуй вот сюда? – Он снова потянулся губами к ее шее, но Изабелла еще раз уклонилась.

– Нет, наша тема – Моцарт. Ну, композитор. Знаешь такого? Австрийский гений, – с насмешкой проговорила она.

Джордж отстранился и выпрямился. Напряжение между ними осталось, но теперь оно было иного сорта.

– Но я-то не гений, – четко выговаривая слоги, произнес он, как будто желая развеять ее сомнения, а может быть, и свои собственные.

– Разве можно стыдиться своего дара?

– Спроси об этом у моего отца.

Джордж прошелся по залу. Шаги гулко отдавались в пустом помещении. Ни свеча, ни отблески догорающих головешек не могли разогнать тени по углам зала, но Изабелле хватило воображения, чтобы представить его, – спина прямая, плечи расправлены, на лице суровая маска.

– Музыка, – резко бросил он, – это женское дело, слишком фривольное, немужское.

Изабелла встала и подошла к нему.

– Вовсе нет.

– Постыдное.

– Нет.

– Отец считал именно так. – Он провел пальцами по волосам, окончательно растрепав их. – Ты можешь себе представить, что значит, держать… это в себе, держать в тюрьме музыку? Видит Бог, иногда мне кажется, что она живая. Она голодна и рвется на свободу. Но она часть тебя, часть твоего существа. Ты никогда от нее не избавишься, но должен прятать ее, скрывать, кто ты на самом деле, потому что так принято. Изабелла, ты понимаешь, каково это?

Джордж стоял к ней спиной. Изабелле хотелось видеть его глаза, но она и сама могла представить их выражение. Голос Джорджа выдавал глубокую душевную боль. Часть ее души рвалась утешить его, обнять, прижать голову к своей груди, успокаивающе провести по волосам.

Но другая часть помнила о годах бесчестия. «Ты должен скрывать, кто ты на самом деле». А потому она скрестила на груди руки и ответила:

– Понимаю.

Джордж стиснул губы в жесткую линию. Черт возьми, он не собирался так раскрываться, не хотел говорить о таланте и необходимости скрывать его. И он не ждал, что кто-нибудь его поймет.

Но от Изабеллы, похоже, ничего не укрылось. В последние годы ей пришлось вынести столько, что это превосходило все, с чем ему довелось столкнуться из-за непонимания отца.

– Боже, какой я осел.

– Временами. – Изабелла подошла ближе. – Но у тебя доброе сердце. Не думаю, что нашлось бы много мужчин твоего положения, которые приняли бы мое дело так близко к сердцу без надежды на вознаграждение.

Джордж откашлялся.

– Давай не будем говорить о вознаграждении. Боюсь, что некоторые мои действия в последнее время при ближайшем рассмотрении не покажутся такими уж благородными.

– Ты имеешь в виду – прямо сейчас или раньше? – Изабелла стояла перед ним, но в темноте Джордж не мог разглядеть ее лица, а по тону ничего нельзя было понять. Если бы она прикоснулась к нему, пусть только кончиками пальцев, – он бы знал, что стоит на твердой почве.

– Прошлой ночью. Раньше. Прямо сейчас. Все время.

Изабелла долго стояла молча. По виску Джорджа скатилась капелька пота. Слышно было только ее дыхание и легкий шорох материи. Во всяком случае, она не ушла и не подняла руку, чтобы дать ему пощечину.

– Прошлой ночью ты не соблазнял меня, просто пытался успокоить.

– А сегодня?

– Мне следовало ожидать, что ты попробуешь еще раз там, где однажды уже преуспел. Разве не все мужчины так поступают?

Да, мужчины. Отец воспитал его как раз таким.

Джордж протянул к ней руку, но поймал лишь край юбки. Изабелла выскользнула.

– Ты ничем мне не помогаешь, – буркнул он.

– Потому что ты идешь неверным путем.

Фраза показалась ему обнадеживающей, как будто Изабелла давала ему шанс.

– А какой путь правильный?

– Терпение. Дай мне самой прийти к тебе.

– Я не силен в терпении.

– И не надо пытаться меня искушать, когда не хочешь говорить на какую-то тему, – продолжала она, как будто не услышав его слов. – Может быть, сегодня я должна вернуть долг и сама утешить тебя.

О чем, черт возьми, она говорит? Прошлой ночью она нервничала из-за Джека и Бигглз. Тогда он не мог выказывать обиду или гнев. Правда, не так уж он сердился и не так уж обижался. Разве у него есть право на эти чувства?

– Итак, мистер Аппертон…

– Не лучше ли называть меня Джорджем? После вчерашнего…

– Мистер Аппертон, – на сей раз Джордж подметил улыбку в ее голосе, – почему вы не расскажете мне об этом?

Джордж покачал головой, впрочем, Изабелла не могла этого видеть.

– Рассказать – о чем?

– Что есть в вашем сердце такого, чего не одобрял ваш отец?

– Но я же объяснил тебе – музыка. В свете об этом не знают. Во всяком случае, не знали. Теперь будут знать.

– И кому, вы считаете, я могу рассказать?

– Не ты. Я вчера допустил ошибку. Зашел сюда при ясном свете дня поиграть и забылся. Со мной так бывает. Забываю, где я. А когда очнулся, вокруг была толпа слушателей.

– Похоже, вам почти не требуется утешение. – Что за ритмичный звук? Неужели это она нервно постукивает ногой?

– Но теперь все эти молодые леди знают. И моя матушка – тоже. И если ты думаешь, что она не заставит меня выступить на публике, то ты ошибаешься.

– Пока ваша позиция выглядит слабой, мистер Аппертон.

Эта женщина могла бы быть адвокатом.

– А джентльмены в моем клубе? Что они скажут?

– Смею заметить, вы это переживете. – Джордж представил, как она сложила на груди руки и с притворно серьезной миной на лице сдерживает улыбку. Что за хорошенький адвокат.

– Я же сказал, что я осел.

– Но почему это вас так тревожит?

Вопрос был действительно острый. Ему не следовало отвечать на него, во всяком случае честно, но какая-то часть его души жаждала исповеди. Изабелла слышала, как он играет, то есть он открылся ей больше, чем самым старинным друзьям. Она первая из всех услышала, как он играет. Может быть, рассказать ей кое-что? Конечно, не все, только часть.

– Родители не собирались учить меня музыке. Учителя пригласили для сестер.

– Но ты же хотел учиться.

– Больше всего на свете. – Но он так и не сумел ясно выразить эту потребность. – Я слушал, как они пытаются играть, и знал, что могу лучше.

Перед глазами Джорджа всплыли картины из детства. Сколько времени он провел под дверями, слушая, как сестры мучаются над гаммами? Пальцы ныли от желания показать, как это следует делать.

– Учитель играл им новые пьесы, – продолжал Джордж. – Мне было достаточно только раз прослушать, и я выбирался ночью из постели, садился за рояль и играл, пока не разучивал все до конца.

– Должно быть, ты недосыпал.

– Это занимало не много времени. – Он вяло усмехнулся. – Матушка всегда заявляла, что у моих сестер выдающиеся способности, но им мешает стеснительность. Может быть, она слышала, как я ночью играю, и думала, что это Хенни?

– Почему ты прятался?

– Сначала я просил отца, чтобы мне тоже позволили брать уроки. Он очень ясно дал понять, что подобное увлечение пристало только девчонкам и его сын ни за что не станет заниматься таким недостойным мужчины делом, как музыка. – Джордж замолчал. Что тут еще добавишь?

– А потом?

Черт возьми эти расспросы!

– Однажды ночью отец вернулся из клуба и застал меня за игрой.

Джордж до сих пор помнил ту пьесу. Бах. Токката и фуга ре минор. Он очень гордился, что выучил ее по слуху. Играл и играл сложные, переплетающиеся темы. Сначала медленно, потом пальцы привыкли, он стал играть быстрее, пока не достиг нужного темпа. И скоро исполнял бы ее безупречно.

Конечно, он снова забылся. Музыка завораживала его, как чары колдуньи, и он забывал обо всем на свете.

И тут в дверь, спотыкаясь, вошел отец, изрядно выпивший. «Мой сын не будет содомитом!»

Джордж не станет повторять этих слов Изабелле. В том возрасте он весьма смутно представлял их смысл. Педик. Джордж едва не произнес это вслух, но прикосновение ее пальцев к его руке остановило грубость. Изабелла погладила его по плечу. Это было еще не объятие, но все же надежда.

– И что он сделал, когда поймал тебя?

– Разразился бранью, конечно. – Такое можно и позабыть, но утром наступило продолжение. – Только его это не удовлетворило. На следующий день он поклялся, что сделает из меня мужчину. И повез в свой боксерский клуб.

Джордж провел рукой по лицу.

– Подозреваю, он надеялся, что я разобью костяшки пальцев.

Изабелла подалась к нему, и Джордж ощутил слабый запах лаванды, ее тепло согрело его кожу.

– Но ведь ты не разбил?

– Нет. – Он научился маневрировать. Изнурять противника бесконечным терпением, отвлекать болтовней. Все, что угодно, лишь бы уберечь руки. А когда приходилось бить, Джордж старался, чтобы удар был сокрушительным. – Я не допустил, чтобы он добился своего. Именно отец сделал меня таким, какой я есть. Простой малый, который играет по-крупному, многовато пьет, имеет слишком много внебрачных связей.

Как пошло все это звучит. Теперь он на личном опыте убедился, к чему приводит такая жизнь, но сказать об этом Изабелле не мог.

– В тебе есть не только это! – воскликнула она. – Ты настоящий человек и настоящий мужчина. Я это точно знаю.

Она не дала ему времени возразить, накрыв губами его губы.

Глава 18

Сначала ее губы осторожничали, несмотря на все, что уже было между ними. Джордж не желал требовать большего, чем Изабелла сама хотела дать. Пусть поймет собственную меру власти над ним, найдет свои средства воздействия. Пусть начнет действовать, когда действительно будет готова.

Вот она припала к его губам, и Джорджу показалось, что рухнули какие-то невидимые стены. Он обхватил руками ее талию, такую тонкую и стройную. Ее пальцы легкими прикосновениями летали по его плечам, затылку и шее, пытались проникнуть под воротник, но Джорджа они жгли как огнем.

Уже скоро. Боже, пусть это случится скорее. Ее невинные поцелуи для него настоящая пытка.

Джордж крепче обхватил ее талию и слегка приподнял. Ее маленькие груди прижались к его груди. Видит Бог, как ему хочется спрятать их в своих ладонях, целовать, пробовать на вкус, языком ощутить напрягшиеся от вожделения соски.

Но пока он крепко удерживал ее, не позволяя отдаваться сладкому изнеможению. Пока не время, не время, но уже скоро.

Изабелла отстранилась и распахнула глаза. Ее резкое дыхание касалось его щеки.

– Не здесь, – хрипло прошептал он. – Слуги скоро поднимутся разжигать камины, и если мы провозимся долго, нас поймают. Пойдем ко мне в комнату.