Город Зга Зенкин Владимир

Глава седьмая

— Да, да, да. Правда. Мы пришли спасать человечество. Дети, видите это зубчатое колесо?.. Вы должны повернуть его ровно в пол-оборота.

Валерий Брюсов

Мы поднялись на насыпь из свежей земли и заглянули в ров. Внизу, на глубине около метра поблёскивала влажная тёмная глина. Ров, по всему, был выкопан совсем недавно небольшим экскаватором — на стенах были видны следы от зубьев ковша. Причём, копался он очень небрежно, неумело, получился неровным, и выкинутая земля была рассыпана, как попало.

Ров начинался невдалеке от мощного ветвистого дуба, росшего рядом с обочиной. Дорога, по которой мы намеревались войти в город, была перерыта, содранный асфальт валялся бессмысленными серыми ломтями. С другой обочины ров уходил за зелёный взгорок, закрывающий горизонт и пропадал с глаз. Может быть, он назначен был охватить весь город в кольцо? Зачем? За рвом продолжалась дорога и вдали переходила в городскую улицу.

— Серьёзные люди поживают в Зге, — заметил Пенёк, — Проводят какой-нибудь газопровод? Или готовятся к нашествию печенегов?

— Для печенегов эта канава маловата, — рассудил я, — конь её запросто перескочит. А вот машина — не пройдёт.

— Какие же тут машины? — удивилась Вела, — Кроме, разве что, автобусов-привидений.

— Наверное, есть там и машины и экскаваторы, — вздохнул я, — Но такое впечатленье, что душевную встречу нам там никто не готовит.

— И доблестных защитников Зги что-то не видать, — добавил Пенёк.

Мы спустились по обочине, обошли нелепый ров слева и поравнялись с зелёным гигантом — дубом.

Мы узнали этого красавца. «Страж дороги», как мысленно называл я его ещё двадцать лет назад. Сколько ему было лет — двести, триста — кто ведает? Он был, наверняка, старше всех деревьев, а значит и всего живого в городе. Многим згинцам он был знаком, любой проезжающий-проходящий по этой дороге не мог не обратить на него внимания. «Страж» провожал и встречал всех путников в начале и в конце их пути. Теперь он поджидал нас и, быть может, каким-то особым растительным зрением нас разглядывал, вспоминал, кто мы такие.

Мы подошли к дубу поближе — нельзя было пройти мимо, не выразив ему почтения.

Мы уже привыкли за эти дни к сверхвозможной, напряженной пышности здешних растений. Дуб не был расточителен, напряжен и показен. Он был собою, его сила и мощь была его собственной спокойной мощью и силой. Коренастый ствол в два обхвата, властный размах нижних ветвей-кряжей — кто когда смел мешать им расти, как вздумается? — взнесённые высоко и свободно вершинные ветви — какой такой ветер, шторм, ураган способен им всерьёз угрожать? Резная листва без числа, без просвета. Россыпи тугих желудей в траве под деревом.

Полюбовавшись зелёным гигантом, мы, было, тронулись дальше. Один Пенёк остался стоять в прежней позе напряженного внимания. Занятый некой мыслью, адресованной дереву. Или мыслью дерева к нему.

— Эй, — усмехнулся я, — Понимаю, что приятно пообщаться с родственником. Но ты же, кажется, не от дуба произошёл. Кроме того…

— Тихо! — оборвал меня Пенёк, не меняя позы.

Мы терпеливо подождали минуту — другую.

— Нет, — огорчённо вздохнул Пенёк, — не получается. Смутно всё. Может быть… Ты не хочешь составить компанию? А что? Сверху осмотрим окрестности. Сориентируемся. Где он, этот чёртов комплекс? Как лучше туда добраться?

— Да, вроде, и так понятно. В своём-то городе не заблудимся.

— Он хочет помочь нам, — посуровел Пенёк, — Он знает то, чего мы не знаем.

— Ладно. Полезли.

Мы всё вернулись под крону дуба. Вела, расположилась на рюкзаках, брошенных на траву. Мы с Пеньком подошли к стволу, закинули верёвку на нижнюю ветку, чтоб подтянуться к ней.

— А я? — воскликнул Лёнчик.

Я хотел Лёнчика оставить с Велой внизу, но, взглянув на его обиженное лицо, понял: лишить пацана этой исконной обезьяньей радости — слишком жестко. Вопросительно взглянул на Велу.

— Пусть лезет, — махнула она рукой, — Осторожней только.

— Мы скоро, — пообещал я.

Я помог Лёнчику взобраться на нижнюю ветку, сам подтянулся следом. Сверху послышался удивлённый голос Пенька.

— Зан-нятно! Кто-то до нас здесь уже неплохо устроился. Мнэ-э. Одноместный спальный номер с видом на город.

Мы увидели то, что с земли от нас загораживала густая листва. Деревянный щит, похожий на дверную створку от какого-то сарая. Точно — это и была дощатая, плохо оструганная дверь с ржавой ручкой-скобою, с ржавыми следами от петель. Дверь была притянута к веткам кусками проволоки, продетыми в щели меж досками, и держалась вполне основательно, так, что на ней можно было лежать, сидеть без большого риска свалиться вниз. Судя по тряпке, свёрнутой в комок, выполняющей, очевидно, роль подушки, на двери и лежали, и спали, и сидели. Кто-то не поленился втащить её сюда и соорудить себе гнездо-укрытие. От кого-то прятался неведомый обитатель дуба. Кто он? Где он сейчас?

Я развернул тряпичный ком — это оказалась куртка из серого плотного материала, ещё вполне новая и свежая. Я пошарил по карманам в надежде найти что-нибудь, указующее на хозяина. Обнаружил лишь смятую коробку спичек, да маленький сильно затупленный карандаш.

Карандаш был затуплен о дерево. На дверном щите была нарисована какая-то схема. Два круга, один, в другом. Внутренний — жирный, корявый, в середине его — маленькие зачернённые фигуры: кружок, квадратик и треугольник. Внешний круг — более тонкая, нервная какая-то линия. И от внешнего круга в середину устремлены несколько стрелок, очёркнутых с особым нажимом, с особой решимостью и, как показалось мне, злостью.

— Что-нибудь понимаешь? — обратился я к Пеньку, тоже разглядывающему рисунок.

— Мнэ-э. Рисовал человек неглупый, но вспыльчивый. Возможно, слегка не в себе. Возможно — и не слегка… Схема? Что-нибудь, вроде плана военных действий. Направление удара — стрелки. В круге — зна ки, объекты действий, закрашены в чёрное… чёрное — плохое. Человек настраивал, готовил себя… к чему? К бою? С чем? Может быть, с тем, что там? он кивнул в сторону города.

— Да. Человек жил здесь. И, видимо, немалое время. Прятался от кого-то или чего-то. Почему на дереве?

— А где же ещё? — удивился Пенёк, — Надёжней убежища не придумаешь. Дуб защитил его от врагов, от враждебной энергии. Знаешь, какой у него энергослой? И, может быть, даже научил, как с ними бороться, с врагами.

— Что же он решил делать, этот герой — одиночка?

— Он не одиночка. Их двое. Вместе с деревом.

— Ров почему-то начинается около дерева. Ты думаешь, это его рук дело?

— Очень возможно. Только, зачем?

— Вот именно. Зачем?

— Давай спросим у дуба.

— Как это? — не понял я.

— Так. Сиди. Молчи. Слушай, — распорядился Пенёк. Сам откинул голову, полуприкрыл глаза, застыл в отрешеньи. Быстро это у него получилось.

Мне пришлось последовать его примеру. Я поудобней устроился на разлапистой ветке, прислонился спиной к стволу. Как мог, стал сосредотачиваться. Мысли и чувства мои должны были рассвободиться, лёгкими прохладными дуновеньями разброситься в полёт, чтобы их потом плавной причудой полёта притянуло к себе, вобрало в себя это удивительное могучее существо, мудрое дерево. Оно ощущало наш мир задолго до нас и будет ощущать его долго-долго после… Да, почтительным мыслежестом коснуться под землёю изглубока корней его, огладить суровый ствол, доверчиво внырнуть в зелёную тучу лиственной кроны. Восхищённо внять его величественной простоте, покою, сообразию. И услышать, наверное… услышать…

Я услышал… ощутил что-то: бесстрастную медленную волну, бесконечный ровный прибой, терпкие неострые пульсы-посылы, нелад, невнятное беспокойство. О чём? О какой-то несделанности… о неуспеньи чего-то — необходимого, неотложного недоступного…

И всё. Ничего конкретного, никаких чётких сведений, указаний, хотя бы намёков к действиям. Я был всё-таки глух к сокровенному языку дерева. Я был слишком занят своими насущно человеческими мыслями и проблемами. Которых было хоть отбавляй. В том числе, например, следить за Лёнчиком, не принимающим участия в наших медитациях и увлечённо лазающим по верхним веткам.

Пенёк был лучше сконцентрирован, глубже погружён в транс и, уж конечно, более способен понять дерево, извлечь из общения с ним нужную информацию. Надеюсь, потом он нам что-нибудь объяснит.

— Эй, — звонко крикнул Лёнчик, — Смотрите-ка. Там, за холмом. Какой-то трактор.

Я, не мешкая, полез к Лёнчику. С высоты травянистый взгорок распрямился, по другую сторону его продолжился ров, и предстал автор оного. Одинокий трактор на колёсном ходу старательно расклёвывал ковшом зелёное поле. Сизый дымок прыскал из выхлопной трубы. Но звук мотора был почти не слышен, очевидно, сминался плотным встречным ветром.

Действительно, бессмысленный ров выкапывался по дуге вдоль города, не приближаясь к видневшимся вдали слева крышам одноэтажных домов. А много-много дальше, над россыпью этих крыш, над волнами садовой и уличной зелени я различил размытые контуры высоких, странно высоких для низкорослой Зги, отчуждённых, словно висящих над городом зданий. По-всему, это и были корпуса научного комплекса, а где-то рядом с ними и сам Ствол — исток всего происходящего.

— Что там? — раздался снизу недовольный голос Пенька. Мы с Лёнчиком своей вознёй помешали его безмолвному диалогу с дубом.

— А там наш загадочный древесный жилец. Он, оказывается, увлекается экскаваторным делом. Или это кто другой?

— Это он, — строго сказал Пенёк.

— Слезаем, — скомандовал я. — Надо срочно познакомиться с этой героической личностью.

Трактор был стар, расхристан. Краска кабины и капота облупилась, выгорела, потеряла прежний цвет, стёкла были покрыты паутинами трещин. Ковш и цилиндры гидропривода тронулись ржавчиной, мотор зарос промасленной пылью. Но машина работала, надрывно тарахтела, ковш сердито скрежетал по сухой земле, тяжело вгрызался в неё, захватывал очередную порцию, переносил её в сторону, чуть не половину просыпая по дороге. Мастерство экскаваторщика оставляло желать…

Человек в кабине, поглощённый своей работой, заметил нас только вблизи. С трудом различимое за разбитым стеклом лицо его дёрнулось, отпрянуло вглубь кабины. Мотор заглох, ковш застыл в воздухе. Дверца кабины не открывалась, безвестный землекопатель не торопился нам навстречу. Видимо, наше внезапное появление не вызвало у него большой радости.

Мы с Пеньком подходили первыми, а Вела с Лёнчиком слегка поотстали. Я сделал им жест, чтобы они подождали в отдаленьи — может быть, так экскаваторщик меньше испугается непрошеных гостей, не рванёт спасаться бегством. Гоняйся потом за ним по полю, чтоб успокоить и поговорить.

— Эге-ей! Земляк! — дружески замахал я ему руками, растянул губы в благодушной улыбке, — Свои мы, свои! Всё в порядке. Потолковать бы!.. А?

Дверца кабины осторожно приоткрылась. Показалась грязная рука, держащая в кулаке стальную монтировку. Видимо, нам в назиданье. Затем высунулась голова — всклоченные волосы, густая щетина на подбородке, острые настороженные глаза. Наконец на землю спустился мужчина — худой, сутулый, нескладный, с непропорционально длинными руками, с массивной головой на тонкой шее. Взгляд недоверчив, непрост, замкнут в себя.

Я шагнул ему навстречу. Он на шаг отступил, демонстративно, но неумело подняв, как боевой меч, монтировку.

— Кто вы такие? Ч-чего надо?

Голос его был хрипл, плохо поставлен в интонациях, как у человека, который длительное время ни с кем не разговаривал.

— Мы згинцы. Коренные жители, — сказал я, как можно мягче, дружелюбнее, — Мы прошли через Кайму. Мы прошли больше ста километров до своего города. Мы хотим разобраться, что происходит здесь. Нам нужна ваша помощь. А может быть, и вам — наша?

Я внимательно следил за его взглядом, опасаясь, что в нём всё-таки проявятся признаки ненормальности, помешательства, либо тихого-мирного, либо — чего доброго — агрессивного. Уж очень нелепым было то, чем он здесь занимался. Но нет, не проявлялись. Он тоже разглядывал нас с явной опаской, весь на пружинах, готовый — вдруг что — защищаться своей монтировкой или бежать прочь. Мои слова не убедили его в нашей благонамеренности. Не верил он мне. И похоже, были у него к этому свои причины. Были…

Внешнее состояние древесного отшельника, фаната-экскаваторщика вызывало сочувствие, даже жалость.

Костлявые узкие плечи — замызганная футболка висела на них мешком. Как, чем он питался здесь, может быть, желудями с дуба? Тёмные круги под глазами, воспалённые веки — знак тяжкой, неизбывной устали. Постоянные движения головой, быстрые гляды-оглядки, привычка-готовность к опасности с любой стороны, со всех сторон сразу. Видно, досталось ему тут. От кого?

— Дружище, поверь, мы с добром пришли, — продолжал я, — Ты — первый разумный человек, которого мы встретили. Ты уже давно здесь, да? Расскажи, что произошло с тобой? Зачем ты копаешь эту канаву?

Человек пошевелил потрескавшимися губами, что-то пробормотал сам себе.

— Не доверяет он нам, — сварливо сказал Пенёк, — Видишь — не внушаем мы ему. Гражданин копает траншею. Готовится к войне. Составлен план генерального наступления. Выбраны направления главного удара. А? Круги-стрелки там, на твоём деревянном диване, что, не так? — ухмыльнулся Пенёк, кивнув на видневшуюся из-за холма верхушку дерева, — Они всё обсудили и решили, что сами со всем справятся. Зачем им помощники?

— Кто это они? — не понял я.

— Они с дубом. Вдвоём. Мнэ-э. Силёнки свои, не преувеличиваешь ли, почтенный?

С дубом? Решили? Пенёк, конечно, по древесной психологии специалист авторитетный… Но — «с дубом», «план наступления»… По-моему, это уже через край.

Но на горе — экскаваторщика бесцеремонные слова Пенька произвели впечатление. Взгляд его потерял решимость, поблек, совсем канул в себя.

— Что? О чём? Н-ничего не знаю. Вы… какое ваше дело? Идите себе…

Теперь он выглядел просто испуганным. Испугали его не мы, как таковые, а то, что сказал Пенёк. Пенёк влез в какую-то его тайну. Которую он не собирался нам открывать. Он отступил на два шага, кратко оглянулся, явно примериваясь к бегству. Он по-прежнему считал нас недругами, да к тому же рассекретившими его планы, поэтому самое лучшее было от нас побыстрее скрыться. Скорее всего, он и пустился бы наутёк, и дурацкая картина нашей за ним погони явилась вы экзотическим украшением сегодняшнего утра. Если бы не подоспевшая Вела.

Она выскользнула из-за наших спин, приблизилась к землекопателю, мягко тронула его за плечо.

— Ты, наверное, голодный, правда? Ты ведь сегодня ничего не ел? А, может быть, и вчера?

Тот, слегка ошарашенный, покачал головой.

— Ну вот. Давай-ка я тебя накормлю вначале. Успокойся. Пойдём. Всё будет хорошо.

Экскаваторщик в замешательстве, даже в смущеньи качал головой, не двигаясь с места.

— Отчего же? — огорчилась Вела, — А как тебя зовут? Меня — Вела. А тебя?

Он довольно продолжительное время осмысливал вопрос в недоуменьи, что кому-то зачем-то вдруг понадобилось его имя, какое значение здесь может иметь его имя и вообще всё имена. Потом наморщил лоб, вспоминая. Наконец, проговорил с трудом, полушепотом.

— В-вил-лен… Вилен… хм. Ви-лен. Да… Вилен.

Несколько раз произнесённое своё имя, с удивленьем, с узнаваньем, наконец с удовольствием, его ритмомузыка взбодрили человека, панический испуг пропал, хотя ещё оставалась настороженность. В от-таявших глазах проступил некоторый интерес к собеседникам.

— Вы… идёте… к Стволу?

— К тому что от него осталось, — подтвердила Вела.

— Вы не дойдёте. До Ствола невозможно дойти. Я пробовал.

— Разумеется, невозможно, — надменно сказал Пенёк, — Потому мы и дойдём.

— Ты сам кто? — спросил я, — Згинец?

Он покачал головой.

— Как попал сюда?

— Н-не помню, — огорчённо-извинительно развёл руками Вилен, — Всё забыл. Куски, обрывки чего-то, каких-то событий… не связывается: может, уже и не я тогда, там, — он с усилием показал рукой в сторону города, — Это… не объяснить. Ты превращаешься… ты делаешься частью чего-то: огромного, невозможного, и уже не вернуться… Как я вырвался, не понимаю. Чудо. Праотец вытащил меня. Как он успел?

— Кто успел? — как можно сочувственней спросил я, — Праотец — это кто?

Вилен расширил глаза, изумляясь моему вопросу. Перевёл взгляд на зелёное облачко за холмом — верхушку дуба.

— А, ну-ну, конечно, — покивал я головой. Вздохнул про себя уже с более искренним сочувствием к бедняге: «У тебя, приятель, не только с памятью непорядок».

Пенёк, в отличие от меня, отнёсся к его словам с большим серьёзом.

— Ты когда познакомился с Праотцом?

— По пути в Згу. Я, как и вы пришёл… оттуда, — Вилен медленно, неуверенно, с опаской вспоминал, — Из-за Каймы. Мне надо было. Что-то мне было…

— Ты пришёл сам? Один?

— Нас было четверо. Нас там держали в каком-то большом доме. Врачи. Военные… везде военные, с автоматами. Мы ушли. Мы как-то перехитрили их. Нам было необходимо. Но двое пропали по дороге, один здесь исчез.

— Вас позвал кто-то? — осторожно спросила Вела, — Вы сами решили?

— Позвал? Может быть. Может… Мы почувствовали — нельзя не идти. Это… это всё равно придёт к нам. Ко всем нам. К людям.

— «Это» уже идёт к людям, — мрачно заметил я, — Кайма раздвигается.

— Нет! — вскинулся, замахал руками Вилен, — Кайма просто барьер. Слабый барьер.

— Ничего себе, слабый. Ни танки, ни самолёты, ни люди…

— Нет. Вы не поняли. Кайма — барьер не оттуда. Кайма — барьер туда. Если… это начнёт двигаться, его не удержит никакая Кайма.

— Что такое, твоё «это»? — раздражённо воскликнул Пенёк, — «Эта-бета-вендетта». Толком можешь объяснить?

— Не знаю я. Не понял ещё. Если б знал, меня бы уже не было. Оно ещё не вышло из Зги. Оно — там, Вилен повернулся к городу, в глазах его мелькнула ненависть, страх, полубезумная решимость, — Там оно, рядом со Стволом. Никак нельзя дать ему выйти. Пока оно там — ещё есть надежда.

— Вспомни. Пожалуйста, попробуй вспомнить, — попросила Вела, — Что произошло? Итак, ты добрался до Зги. Встретился с ду… с Праотцом. Правильно?

— Да, я провёл с ним день. И две ночи. Я вдруг стал понимать его, стал общаться с ним, мыслями. Такого — никогда раньше… Он отговаривал меня, он не разрешал мне идти туда. Я не поверил, пошёл…

— И?.. — торопил я его.

— Потом — всё… провалы, пропасти. Тьма… свет… цветное пространство. Я куда-то летел, я почти перестал быть собою. Но Праотец вернул, вывел меня. Я очнулся вновь под его кроной. Он постарел лет на двести. И листья его были серыми. И много листьев опало. И на коре был жёлтый налёт. И много веток засохло. Он сам едва не погиб, пока спасал меня. Потом выросли новые листья…

— И всё-таки. От чего конкретно он спасал тебя? Постарайся вспомнить, нам это очень важно.

Вилен вздохнул, сокрушённо развёл руками.

— Ну хорошо, — сказала Вела, — Ты вернулся к Праотцу. Что было дальше?

— Дальше я хорошо помню, — оживился он, — Я пришёл в себя. Мне некуда было деваться. Я остался с Праотцом. Я соорудил в его ветвях себе лежанку. Вы, как я понимаю, видели её.

— Дверь отодрал от какого-то сарая? — заметил Пенёк.

— Да… — слегка смутился Вилен, — В одном из ближайших домов. Дома все пустые. Там же я нашёл немного еды: муку, крупу, вермишель… Всё было очень старое, но съедобное.

— И давно ты так обитаешь обезьяньей жизнью? — поинтересовался я.

— Давно. У меня почти кончились продукты. Осталось чуть-чуть перловки. Я пробовал есть жёлуди, они — ничего. Тем временем Праотец выздоровел, вошел в силу. Мы с ним стали думать, что делать. Надо было обязательно что-то делать. Нельзя было больше ждать. Нас было всего двое и рассчитывать было не на кого. Мы должны были попытаться остановить… это. Хотя бы задержать. Праотец сказал, что у нас получится если действовать вместе, действовать, чего бы это ни стоило. Стоить это нам могло только одного. Платить за эту попытку можно было только одним — нашими жизнями. Мы согласились платить.

— Так. Хорошо. Замечательно, — провозгласил Пенёк, — Всё понятно и объяснимо. Кроме одного. Канаву эту ты на кой черт копаешь?

— И откуда ты взял экскаватор? — добавил я.

— Экскаватор я нашёл случайно. Бродил по окраине города, набрёл на какой-то дорожно-ремонтный участок. Я немного умел на нём работать. Он очень долго стоял в бездействии. Я не думал, что заведётся. А он взял и завёлся. И солярки там было полно, целая цистерна. Я рассказал об этом Праотцу. И он придумал, что делать.

— И что делать? — нетерпеливо вопросил я.

— Выкопать ров вокруг Зги. Перво-наперво, — задумался экскаваторщик, — Ров. От этого всё зависит.

— Вокруг Зги? — сердито удивился Пенёк, — Сколько же ты будешь копать? Месяц? Два, три?

— Н-надо как можно быстрее. Замкнуть в кольцо, успеть.

— Да на кой ляд тебе ров? Что, боевой окоп? А бойцы твои где?

— Бойцы? Я и Праотец. А… может быть?..

Он вдруг уставился на нас почти круглыми глазами, осенённый внезапной идей, взволнованно засопел.

— Вы… Вы же тоже пришли… Вы же за этим? А с вами нас… — Он перевёл взгляд от меня и Пенька на Велу, на Лёнчика, сидевшего на траве в отдаленьи, терпеливо дожидавшегося окончания нашей дискуссии, — С вами… — озадаченно пробормотал он, — с вами нас…

— Что? — гаркнул Пенёк, — Что? Говори!

Он решительно выдохнул, тряхнул головой.

— Нам… Нам втроём бы… а? Отойдём в сторону, — он повернулся к Веле, огорчённо заморгал, закашлялся, — Изви-ните, м-мадам, не обижайтесь. Нам с мужчинами… так уж…

— Вообще-то, у нас друг от друга тайн нет, — недовольно заметил я. Но, вчитавшись во взгляд его, за-скорбевший, неприкаянный с искрами-безуминками, махнул рукой, — Пошли.

Он отвёл нас на приличное расстояние, с которого гарантировано ни одно слово не могло быть услышанным нашими спутниками.

— Вы поняли, поняли… теперь нас трое, даже четверо, с Праотцом — это же мощь! Это же такой заслон! Теперь у нас точно получится. А женщину с мальчиком надо увести назад, подальше, чтобы не видели, спрятать в лесу, успокоить. Если всё сделать одновременно… вы поняли?

— Друг мой, мы ещё ни-че-го не поняли, — я говорил спокойно, хотя терпение моё иссякло. А Пенёк, судя по его свирепеющим глазам и закушенной губе, был уже за пределами терпеливости. Ещё чуть-чуть — и он обложит многоэтажно этого очумелого землекопателя.