Как пальцы в воде Горлова Виолетта

Глава 18

В тот, памятный для меня, день, который мог стать последним в моей жизни, утро выдалось пасмурным и хмурым. Сад тонул в густом тумане, а на небе сизыми мазками лениво растекались тучи, постепенно сгущаясь над золотисто-малахитовыми вершинами холмов.

По причине мрачной и тоскливой погоды я решил ограничиться короткой пробежкой, хотя иногда мне нравилась такое настроение атмосферы, но сегодня оно могло подействовать на меня излишне угнетающе.

Проснувшись на рассвете, я детально расписал предстоящий день, безусловно, оставив в намеченном плане орбиталь вероятной коррекции, и мне очень не хотелось бы увеличивать ее радиус.

Неспешной трусцой я направился к тропе, начинающейся в трехстах ярдах от моего дома, но пролегала она не через парк, а вела к восточному берегу озера. Тропа была скользкой, кроме того, на ней было немало торчащих корней и камней, и мне приходилось смотреть себе под ноги, чтобы не прекратить пробежку раннее намеченного времени. А выбрал я такие сложности по причине своей лени: не хотелось мне никакой разминки! Хотелось приступить к выполнению своей программы. Но без специфической информации сделать этого я не мог. Не уверен, что Джордж Адлер, наш судмедэксперт, исчерпывающе и бодро ответит на мои вопросы в половину восьмого утра.

Спустя минут десять туман стал понемногу рассеиваться, и я стал различать контуры металлического мостика, висящего над водой и соединяющий холмы противоположных берегов озера. Я подошел поближе к воде. Здесь тропа разветвлялась на две тропинки, одна из которых спускалась к озеру, а другая поднималась к мосту. Усложнять себе жизнь – похоже, одна из причуд моего характера, с ней можно жить, но иногда эта странность проявляет себя независимо от моего желания. Поэтому спустя минуту я уже поднимался к мостику, осознав сей факт по внезапно усилившемуся напряжению икроножных мышц и отсутствию легкости дыхания. Преодолев самый крутой участок пути, я оказался у моста. (В детстве я не боялся высоты, наоборот – она меня притягивала и манила. Но в какой-то момент, я вдруг ощутил, что вместо всплеска «приятного» адреналина стал чувствовать липкий страх и «онемение» мыслей; успокаивало только то, что по всем признакам акрофобии у меня пока не наблюдалось. Тем не менее я все равно отдавал предпочтение местам, возвышающихся над окружающим ландшафтом.)

Уверенно взявшись рукой за влажный поручень, я проследовал по шатким перекладинам моста, вибрирующего под моим вкрадчивыми шагами. Дойдя до середины, я остановился, замерев от восхищения. Из-за густого тумана, умиротворяющей тишины и пьянящего кислородно-адреналинового коктейля мне казалось, что я парю среди облаков. Молочная пелена тумана, похожая на инопланетное существо, ползла по спящим склонам холма, поглощая своим студенистым телом кустарники и деревья. Громкий звонок мобильного телефона показался мне взрывом гранаты, которая детонировала в непосредственной близости от моих, ничего не подозревающих гениталий. Они вяло шевельнулись, что меня несколько успокоило и помогло понять, что жизнь продолжается. Взглянув на дисплей мобильника, я подумал, что такой, ранний, звонок Фрэнка, пожалуй, не менее неожиданный, чем гипотетическая бомба в моих штанах.

– Кажется, я решил твою задачку, – вместо приветствия прорычал мне в ухо радостный Тодескини.

– Надеюсь, ибо в противном случае в ближайшее время тебе грозит ответный звонок и, не думаю, что ты будешь от этого в восторге.

– И это твоя благодарность? – зевая, спросил Фрэнк. – Если моя информация тебя уже не интересует, я могу и скромно промолчать в трубочку.

– Ты даже молчать скромно не умеешь, – усмехнулся я, сдерживая заразительный зевок. – Рассказывай. Вселенная отблагодарит тебя.

– Она меня уже отблагодарила… духовно. Хотелось бы теперь материальный эквивалент благодарности.

– Верь, и будет тебе.

– Иногда моей вере мешают доморощенные Шерлоки Холмсы, – нагло хмыкнул Фрэнк. – Ладно, я тебе все отправил. Ты же просил сразу сообщить, как только обнаружу подтверждение твоей версии. Все, пошел спать. – И он отключился.

После такой новости я уже не мог спокойно наслаждаться открывающимся с моста красочным видом озера и парящей над ним многослойной молочно-перламутровой пеленой тумана.

Пребывая в лихорадочном угаре, дорогу до дома я почти не заметил. Быстро приняв душ и сварив себе кофе, я уселся за ноутбук и стал изучал присланную Фрэнком информацию, напрочь забыв о завтраке не только для себя, но и для Клео, хотя ее «шведский уголок» редко грешил скудным выбором кошачьих деликатесов.

Выяснив необходимые для себя детали, с чувством приятной усталости я отправился на кухню. Сделал пару сэндвичей с пармской ветчиной и телятиной и, приготовив себе кофе, я водрузил все на поднос, не забыв о тостах и мармеладе. Несмотря на пасмурную погоду, решил позавтракать на террасе. Ел я быстро: не терпелось позвонить судмедэксперту. Я вдруг вспомнил, как вчера откровенно обрадовался известию, что исследованием мертвого тела Лоры (даже мысленно не могу сказать «трупа») занимался старина Джордж. Боже мой! Какое кощунство! Я был рад! Красивая умная и молодая женщина, которая недавно искренне радовалась жизни, страдала, мечтала, строила планы на будущее… и распотрошенное холодное тело на ледяном столе прозекторской… Что за цинизм! По-видимому, я просто не способен на длительное страдание… как и на сильную любовь.

Тридцатисемилетний Джордж был родным племянником покойного Тома Адлера. С Джорджем мы учились в медицинской школе, приятельствовали, но не очень активно. Потом наши пути разошлись, хотя иногда я консультировался с ним по какой-либо медицинской проблеме. Адлер окончил университет, ординатуру, аспирантуру, но лечению живых людей предпочел исследование мертвых. Серьезно увлекшись гистологией и поработав пару лет в патологоанатомическом отделении больницы, Джордж перешел на работу в городское Бюро судебно-медицинской экспертизы, в судебно-гистологическое отделение. Но, как он мне когда-то рассказывал, вскоре ему там стало не очень интересно, и, пройдя специализированный курс, перешел работать в отделение экспертизы трупов, выбрав для себя стезю судебно-медицинского эксперта. Все свое время Джордж посвящал работе и зарекомендовал себя отличным специалистом. Адлера, по его собственному признанию, кроме криминальных трупов, больше ничего не интересовало. При этом мужчина не был этаким бирюком, он любил выпить и побалагурить в теплой компании, но в окружении объектов своего пристального изучения ему, видимо, было интереснее. Насколько мне известно, Джордж нечасто общался и со своими родственниками, Кэтрин Адлер и ее сыном Максом, впрочем, судмедэксперт был нарасхват, так как ему приходилось нередко выезжать и в другие города графства. Удивительно, но этот, ужасно циничный, курчавый, худой, нескладный, похожий на циркуль, брюнет пользовался успехом у дам. Почему женщин так привлекают «плохие» парни? И которые, к тому же равнодушны к их уловкам?

Адлер, конечно же, был занят, и я записал свою просьбу на автоответчик его мобильного телефона. К моей неожиданной радости, он перезвонил мне спустя десять минут и сообщил, что я могу к нему «прилететь», так как у него сейчас «окно» для ланча, а подвергать себя экзекуции – есть и говорить по телефону – Джордж не считал для себя возможным. «Miscere utile dulci» – сочетать приятное с полезным – любил повторять мужчина.

Бюро судебно-медицинской экспертизы находилось на втором этаже морга клинической больницы. Этот небольшой комплекс представлял собой вполне современное двухэтажное здание из розовато-кремовой плитки «под мрамор», совсем даже не унылое и не зловещее, а светлое и приятное. Одноярусная хвойная аллея вела к центральному входу, перед которым цвела жизнеутверждающая клумба с вечно зелеными насаждениями. Пожалуй, глядя на эту, радующую взор, красоту, умирать не очень-то и хотелось, но все же приходилось.

В нашем городке, где количество жителей не превышало двадцати тысяч человек, люди умирали и рождались по приемлемому графику, поэтому клиническая больница университетского научного комплекса вполне справлялась с нагрузкой как для встречи вновь прибывших, так и для отправления уже поживших в этом мире, хотя «конечный» пункт назначения не был известен ни «провожающим», то бишь медицинским работникам, ни самим «путешественникам», то бишь усопшим. С продлением же периода между этими самыми важными событиями в жизни каждого жителя Тауэринг-Хилла, врачи клиники справлялись не столь успешно. Но здоровый цинизм последователей Гиппократа, имел право на жизнь; врачи, конечно же, могут ошибаться, но иногда они совершают ошибки вполне сознательно, преследуя свои цели: корыстные, исследовательские, амбициозные или любые другие; допускают халатность, равнодушие и даже жестокость, что уже является преступлением. Но, к счастью, такие случаи являются исключением, безусловно, хотелось бы, чтобы их вообще не было. Об этих философских вопросах, относящихся к медицинской теме, я размышлял, следуя по длинному прохладному коридору к кабинету Джорджа.

Постучав в деревянную дверь, я услышал: «Войдите!» Меня всегда восхищал хорошо поставленный, благозвучный и уверенный голос Адлера. Ему бы перед публикой выступать, а не трупы исследовать. Судя по всему, эксперт почти закончил свою трапезу. Но финал ланча меня устраивал больше, чем его начало: голод вызывал у Джорджа раздражение и агрессию, похоже он сам того не ведая, все же стал мизантропом.

Я знал, что Джордж нередко остается на работе, так что его кабинет был обставлен деловито, хотя и не без предметов роскоши: классеры с металлическими креплениями на полках, собрание книг медицинской направленности, просторный письменный стол с компьютером и принтером. Но всю остальную обстановку: широкое кожаное кресло, комфортный диван с атаманкой, бар-холодильник, плазменный телевизор, стильную настольную лампу и ореховый кофейный столик – вряд ли можно отнести к «спартанскому» дизайну.

Джордж сидел на диване у столика и просматривал какие-то записи, при этом что-то сосредоточенно жуя. Доброжелательно улыбнувшись, он кивком дал мне понять, что я могу присесть рядом. Прожевав, он привычным жестом потер указательным пальцем переносицу и, сняв очки, взглянув на меня близорукими глазами. Без очков он казался несколько моложе и менее увереннее: взгляд близко посаженных, чуть выпуклых карих глаз казался мягким и обезоруживающим. Пару лет назад Адлер, почувствовав необходимость в очках, заметил, что «благодаря одной линзе – микроскопу, он стал нуждаться в двух».

– Марк, у тебя двадцать минут. Извини, столько накопилось бумажной волокиты… Тебя, конечно, интересует мисс Кэмпион, – утвердительно сказал он. – Там все просто. Не понимаю, что могло вас, тебя и миссис Старлингтон, насторожить? – В бархатистом тембре голоса Адлера появились нотки раздражения, он вообще не считал нужным скрывать свое недовольство.

– Джордж, ты сам сказал, что у тебя мало времени, а объяснение… скажем, нашему интересу к этому делу, длинное и непростое… Но поверь мне: причины есть.

– Кофе будешь? – примирительно спросил Джордж.

– Нет, спасибо.

– Ну, тогда не будем терять времени. По просьбе миссис Старлингтон я выделил органокомплекс для проведения дальнейших исследований. Хотя считаю, что это ничего не даст. – Он наморщил лоб и бросил в мою сторону скептический взгляд. Затем, видимо пересмотрев свою позицию, откинулся на спинку дивана и благосклонно улыбнулся.

– Джордж, никто и не сомневается в твоей компетенции, – чуть заискивающе проговорил я. – И если ты поставил определенное заключение, оспариваться оно не должно. Но дело в том, что мисс Кэмпион могли помочь захлебнуться, а для этого необязательно было удерживать ее голову под водой. Ты не хуже, если даже не лучше, знаешь, какими темпами сейчас развивается фармакология.

– Я знаю, о чем ты хочешь сказать, – нетерпеливо перебил меня Адлер, затем, водрузив на тонкий нос массивный очки, продолжил: – Марк, у тебя все-таки есть некоторые познания в медицине, но, боюсь, ты не обладаешь необходимым научным багажом, чтобы… – Джорд растерянно замолчал, не находя нужных слов.

– А я и не претендую на какие-то далеко идущие выводы. И просто хочу, чтобы ты мне разъяснил, почему Лору не могли, к примеру предварительно отравить.

– Я не говорил, что этого не могло быть. – Мужчина внимательно посмотрел на меня, будто прикидывая, хватит ли у меня ума понять его аргументы. Спустя несколько секунд судмедэксперт довольно улыбнулся, вероятно, оценка моих умственных способностей оказалась вполне удовлетворительной. Может, судебные медики уже способны визуально определять интеллект собеседника?

– Что показало вскрытие моего мозга? – усмехнулся я.

– Жить будешь, – улыбнулся он, бросив быстрый взгляд на часы. Удивительно, как у некоторых людей меняется внешность в зависимости от их остроты зрения. Без очков близорукий Адлер казался растерянным, неловким и даже заторможенным. Стоило ему водрузить на свою аристократическую переносицу крупные очки, он мгновенно преображался: взгляд становился острым, проницательным и жестким; и сам Джордж казался очень уверенным, компетентным и властным.

– Я тебе постараюсь кое-что объяснить более подробно, – великодушным тоном заметил он. Только прежде выпью, пожалуй, еще кофе. Ты как, не созрел?

– Созрею в процессе. Знаешь ли, omne nimium nocet.

– О! Всякое излишество вредно. Ты делаешь успехи в латыни, Марк.

– Да я теперь к встрече с тобой буду изучать лекции по судебной медицине, – ответил я абсолютно серьезно. Но Адлер, тем не менее, смог уловить мою иронию.

– Напрасно иронизируешь. Если бы ты действительно изучал медицинскую литературу, мы бы сегодня не потратили столько времени.

– Теперь уж обязательно обращу! Хотя ты не совсем прав – я почитываю.

– Для тебя этого недостаточно.

Адлер деловито поднялся и, пройдя к буфетной стойке, включил кофейный автомат. В течение времени, пока готовился кофе, он молча и сосредоточенно смотрел в окно. Сигнал автомата, сообщившего о готовности напитка, казалось, оторвал его от каких-то важных мыслей. Очнувшись, Джордж открыл холодильник, достал оттуда сливки и, поставив чашки, сахарницу, тарелку с галетами на поднос, подошел с подносом к кофейному столику. Методично расставив на столе угощение, больше похожее на солдатский сухой паек времен второй мировой войны, налил сливки в сливочник со вспенивателем и взбил молочную субстанцию в густую пену. Надо сказать, этот ритуал заметно повысил мое настроение. Джордж тоже повеселел. Глотнув напиток, он сказал:

– Одной их самых распространенной форм асфиксии вследствие аспирации и является утопление, то есть закрытие дыхательных путей жидкостью, в данном случае водой.

– И смерть в собственном бассейне – нормальное и вполне обыденное происшествие?

Чуть нахмурившись, Адлер раздраженно ответил:

– Не надо передергивать, Марк. И твой скепсис неуместен. – Голос мужчины понизился, в нем появилась прохлада. – Чтобы утонуть, глубина совсем не обязательна. Как, впрочем, не требуется даже погружения всего тела в воду. Достаточно, чтобы жидкость закрывала нос и рот. И случается это не так редко, как представляется тебе. Но в таких случаях часто возникает вопрос, и даже не один.

– Это мне понятно, – перебил я, не выдержав его менторский тон. Но показывать свою досаду было бы весьма опрометчиво с моей стороны. Хотя Адлер только усмехнулся, во всяком случае, не разозлился, а гневливость ему была свойственна.

– Мне можно продолжать?

– Джордж, извини меня… нервы на пределе, – повинился я. – Ведь Лора обращалась ко мне за помощью… Видишь, я так ей помог, что теперь тебе приходиться устанавливать… от чего она умерла.

– Каждый умерший имеет право знать свой диагноз или хотя бы причину своего exitus letalis, то есть смертельного исхода, – цинично заметил Адлер. – Так вот, возникают вопросы, которые ставит следствие перед судебно-медицинской экспертизой. Имеет ли место: утопление, смерть в воде или тело, точнее труп человека был сброшен в воду. – Он замолчал в раздумье. Может, сожалел, что существует всего лишь три причины подобного финала человеческой жизни в водной стихии? С такой маниакальной страстью к исследованию трупов, являющейся смыслом существования Джорджа Адлера, мое предположение отнюдь не представляется фантастическим.

– Хотя был случай, и, вероятно, не один, когда самоубийца, стоя на мосту, стрелял в себя и падал в воду. Ранение было не смертельным, а он утонул. То есть вариаций может быть много, но причина смерти всегда одна. Невозможно умереть многократно. – Эксперт вновь замолчал, но на этот раз – в каком-то мрачном оцепенении, даже позабыв о лимите своего времени.

Допив кофе, я спросил:

– Так что все-таки случилось с Лорой?

– Чтобы ты больше не сомневался в моем заключении – поясняю. Когда человек начинает тонуть, у него возникает резкое возбуждение: он машет руками, ногами, кричит, то есть предпринимает любые усилия, чтобы всплыть. Затем у него появляется одышка и более глубокие вдохи, и в это время вода попадает ему в верхние дыхательные пути. Рефлекторно наступает спазм бронхов, кашель, в результате чего вода смешивается со слизью, покрывающей трахею и бронхи, в этом процессе участвует и воздух; в итоге образуется светлая пена, которая содержит много слизи, что обеспечивает ее высокую стойкость. Она не смывается водой, несмотря на то что располагается вокруг рта и носа, долго сохраняется даже после того, как труп вынимают из воды. Помимо прочего, когда утопающий глотает воду, у него открываются «слуховые трубы». – На этом Адлер прервался, чтобы глотнуть кофе. А я воспользовался паузой:

– Джордж, ты не забывай, что я окончил только медицинскую школу, и было это, можно сказать, до нашей эры.

– Извини, Марк. Об анатомии человеческого тела я привык разговаривать с компетентными людьми.

– В следующий раз я подготовлюсь.

– Ты уверен?

– А ты о чем? О моей подготовке или о вероятности следующего раза?

– Обычно я думаю о многом, но в определенной последовательности, – сердито парировал он.

Я понял, что надо притормозить.

– Так что там с «трубами»? – супер вежливо спросил я.

– В носоглотке человека имеются тонкие каналы, – сразу оживился Джордж, – соединяющие полость рта с полостью среднего уха, располагающегося внутри черепа в височной кости. Благодаря этим канальцам поддерживается равновесие атмосферного давления с давлением в полостях среднего уха. – Адлер налил в стакан воды из бутылки, стоящей на столе, и жадно сделал несколько глотков.

– Ну да, вспомнил. В полете «закладывает» уши, но стоит сделать глотательные движения, эти канальца открываются, давление выравнивается, и слух нормализуется.

– Верно. Похожее происходит при утоплении: утопающий глотает воду, «слуховые трубы» открываются, и вода изо рта попадает в полость среднего уха; и обнаружение ее там – достоверный признак утопления, так называемый «признак Свешникова». И если человек умер в воде, но по какой-то другой причине, то этого признака не будет. – Джордж вновь чуть надменно бросил на меня пронзительный взгляд, по-видимому, чтобы оценить впечатление, которое произвела на меня его лекция. Что-то в моем лице ему, очевидно, не понравилось и, нахмурившись, мужчина подытожил:

– Не все, кстати, эксперты проводят такое исследование, потому что эта процедура несколько трудоемкая и требует определенных затрат времени. Для этого нужно взять долото, молоток и сколоть пирамидку височной кости.

Наверное, мое лицо спонтанно отразило не очень приятную, по мнению Адлера, гамму чувств, и он внезапно всем телом отклонился назад, его высокий лоб прорезала глубокая морщина, узкие губы скривились в недоброй усмешке.

По-видимому, мое, слишком самостоятельное, лицо реально могло испортить дальнейший разговор, вернее, монолог мужчины, поэтому срочно потребовалось волевое вмешательство.

– Джордж, ты так образно рассказывал, что я воочию представил этот процесс, и мне как-то стало не по себе.

Медэксперт расслабил плечи и шею, благосклонно склонив голову, и саркастически произнес:

– Марк, за всю свою практику я еще никогда не скалывал пирамидку височной кости у живого человека, – злорадно усмехнулся он. – С твоей работой весьма опасно иметь такое, живое, воображение. – Ну так что, мне рассказывать дальше?

«Когда-то этот малый был добрее к своим собратьям. Неужели покойники могли так его испортить?» – подумал я, но сказал, оправдываясь, другое:

– Ты прав, Джордж. Я же тебе говорил: моя нервная система в последнее время совсем расшаталась.

– Ладно, продолжим. В этот же период вода проникает и в желудок утопающего, что также является признаком утопления. Затем у тонущего человека наступает редкое глубокое дыхание, он опускается на дно, наступает терминальная пауза, когда утопающий не дышит тридцать – пятьдесят секунд. Потом возникает несколько терминальных, глубоких вдохов, в результате чего вода проникает в легкие и заполняет альвеолы, при их растяжении стенки альвеол разрываются, вода попадает в сосуды, а затем в левую половину сердца. – Он сделал паузу, глотнул воды и возбужденно – чуть ли не радостно (!) – продолжил: – Да, важно то, что после остановки дыхания сердце еще некоторое время продолжает медленно сокращаться. Поэтому кровь, разбавленная водой и микроскопическими частицами различных веществ (в зависимости от того, где произошло утопление), поступает во внутренние органы, в том числе и в костный мозг. Факт наличия этих инородных субстанций во внутренних органах и в костном мозге также является несомненным признаком утопления. Кроме этих доказательств существует еще одна проба… – Джордж выжидающе посмотрел на меня: – Тебе любопытно, что еще мог придумать ненасытный человеческий мозг?

– Более чем!

– Надо взять сердце с кровью и положить его в заморозку. В крови левой половине сердца много воды, и она замерзнет, а в правой половине сердца останется жидкая кровь, так как ее точка замерзания другая. Вода попадает в левую половину сердца только в том случае, если человек утонул, – торжествующим голосом, уподобляясь телевизионному диктору, резюмировал он.

– Тебе бы триллеры снимать, – искренне восхитился я, несмотря на то что картина «замороженного сердца» была описана Адлером весьма устрашающе, впрочем, как и весь процесс утопления. Не знаю, но по какой-то ассоциации, мне почему-то вспомнились фильмы Хичкока, хотя в его кинолентах ужас нагнетался совершенно по-другому, как бы – «исподтишка». – А сколько времени длятся все фазы смерти, произошедшей в результате утопления?

– В воде – минут шесть, но может быть и меньше, если вода холодная или утопающий находится в состоянии алкогольного опьянения. – Мысль о времени, очевидно, натолкнула его позаботиться об окончании нашей беседы. Взглянув на свои наручные часы, мой «добрый» приятель спросил: – Ну что, я убедил тебя, Марк? Но даже если и нет, – усмехнулся он, – вряд ли кто-нибудь сможет рассказать, а уж тем более предоставить тебе иную доказательную базу случившегося.

– Нет, Джордж. Ты был чрезвычайно убедителен. Но у меня есть предположение, что мисс Кэмпион долгое время одурманивали какими-то препаратами, возможно галлюциногенами. Что ты думаешь по этому поводу?

Джордж задумался и медленно проговорил:

– Я размышлял об этом. Меня тоже удивила смерть этой талантливой женщины… Именно – такая смерть, – тихим голосом промолвил Адлер. – Одно из последних открытий, которое было подтверждено в ходе научных исследований, состоит в том, что остатки наркотиков, других ядов и токсинов скапливаются в жировой ткани человека и могут там оставаться долгое время. В этой ткани можно обнаружить такие вещества, как: мышьяк, железо, алюминий и прочие – даже спустя десять лет после их поступления в организм, причем независимо от дозы. Ни наркотиков, ни лекарств, никаких подозрительных химических веществ мне не удалось обнаружить в крови и в тру… в теле мисс Кэмпион. Но это, к сожалению, не доказывает того, что их там не было. – Он развел руками. – Увидев свирепое выражение моего лица, Джордж приподнял руки в капитулирующем жесте: – Успокойся, Марк, я думаю, что Лора Кэмпион сознательно ничего не употребляла из такого рода препаратов. Но ей, безусловно, могли подсыпать, к примеру, яд замедленного действия, органического происхождения. К сожалению, не все токсические вещества можно обнаружить. – Он встал из-за стола и поспешно произнес:

– Ничего нельзя исключить. Посмотрим, что покажет токсикология. И если у меня возникнут какие-либо идеи, я тебе обязательно позвоню.

– Спасибо, Джордж, что уделил мне столько времени, – искренне поблагодарил я его и тоже покинул удобный диван. Мы тепло попрощались, вполне удовлетворенные беседой. Несмотря на безусловный авторитет Адлера в научно-медицинских кругах, его объяснения меня убедили в высоком профессионализме эксперта в большей степени, нежели слухи. А Джордж, похоже потренировавшись в ораторством искусстве, потешил свое тщеславие. Собственно говоря, я и без этой лекции почти не сомневался в том, что Лора утонула, но считал, что ей в этом помогли. Впрочем, Адлер не дал мне доказательств, подтверждающих мою версию, и в душе я чувствовал, что и результаты анализов меня не обрадуют. Остается только один путь, весьма рискованный для меня и очень сомнительный для получения убедительных результатов. Но шанс есть, он есть всегда, просто мы не всегда используем его в нужное время и в нужном месте. С другой стороны, может стоит отворять все двери, открывающиеся на пути, чтобы уж потом не сожалеть о том, что прошел мимо?

Выйдя из здания, я направился в торговый центр, чтобы нормально поесть и подумать. После этого угощения я, пожалуй, стал еще более голодным, чем до его употребления. Мне было известно, что Адлер не делал из еды культ, но не до такой же степени извращать саму идею нормального или хотя бы вкусного питания, если уж не получается совмещать оба этих критерия. А ведь этот человек знает все о процессах, протекающих в человеческом организме! Что ж тогда ожидать от немалого количества несведущих обывателей, к которым я себя, разумеется, не причислял.

Домой идти не хотелось. Не знаю, по какой причине, но после беседы с Джорджем у меня осталось какое-то странное «послевкусие» в мыслях, которое я для себя называю «последумием», и мне нужно было с этим разобраться, но только не на полупустой желудок.

Слегка перекусив в кафе, я все же направился домой.

Предварительно проверив сканером свое жилище на наличие «жучков» и убедившись в их отсутствии, я позвонил Фрэнку, чтобы дать ему несколько поручений. Затем сделал еще несколько звонков, один из которых был родителям Лоры. Приехав накануне, они и другая немногочисленная родня журналистки поселились в отеле на Французской набережной. (Со слов самой мисс Кэмпион я знал, что еще несколько лет назад она составила завещание, где все свое основное имущество завещала своим родителям. Журналистка тогда занималась весьма серьезным и рискованным расследованием и этот шаг ей казался разумным, хотя, насколько я знаю, у нее и не было других близких родственников.)

После всех телефонных разговоров, я разложил все свои записи и наметил план своей работы на предстоящий день, а возможно, и ночь. У меня была довольно-таки стройная версия убийства Лоры, но не было улик, ее подтверждающих, а в таких случаях можно применить метод «ловли на живца», которого у меня тоже не было, хотя я уже предполагал одну кандидатуру на эту роль, и мне, несомненно, было ее по-родственному жаль, но выхода не было; поэтому я и предпринимал любые возможности, чтобы о моих планах теперь узнали и другие.

Окончательный вердикт по делу журналистки звучал кратко: смерть мисс Лоры Кэмпион наступила вследствие несчастного случая.

До сегодняшнего дня я не был знаком с родителями Лоры. Но, думаю, они были наслышаны обо мне со слов своей дочери. Джеймс и Дебора Кэмпион были красивой и гармоничной парой. Оба стройные, выше среднего роста, и выглядели, на первый взгляд, моложе своих шестидесяти лет. У Джеймса были темные волосы, чуть тронутые сединой, черты лица достаточно правильными, но несколько грубоватые; Лора была на него похожа, а от матери она унаследовала карие выразительные глаза. При близком взгляде на супругов мне стало понятно, что их моложавость всего лишь видимость: безысходность, скорбь и тоска – уже наложили свои отметины на лица этой пары; и было заметно, что постарели они быстро и неожиданно. Казалось, супруги держат свои спины прямыми из последних сил, еще немного – и тяжелый груз горя сдавит их плечи и состарит эту несчастную пару еще на добрый десяток лет.

Мне очень не хотелось дополнительно расстраивать их своими, на первый взгляд бесполезными и нелепыми, просьбами. Ведь ничто и никто в мире уже не вернет им их умершую дочь.

Но мои опасения не оправдались. Супруги согласились выслушать меня с большой готовностью, казалось, они готовы были ухватиться за любые сведения и подробности из жизни Лоры, при этом все же проявив интерес, возможно потому, что мое расследование позволило бы им лучше узнать свою дочь… хотя бы после ее смерти.

Я пригласил их выпить кофе на террасе кафе. Погода все еще пребывала в прекрасном настроении, и мне не хотелось пропускать такие солнечные и погожие денечки.

Странно, но чувство неловкости, которое часто бывает между людьми, познакомившимися несколько минут назад, не возникло. Возможно, доминирующая атмосфера грусти и печали стерла все остальное: несущественное и мелкое. Мы пили эспрессо, к которым полагались крошечные миндальные пирожные, в результате так нами и не оцененные.

Мой рассказ поверг родителей Лоры в недоумение и даже легкий шок. За несколько дней до смерти журналистки Дебора разговаривала с ней, и дочь не показалась ей обеспокоенной, а вот недели полторы-две назад Лора проявляла некоторую нервозность и раздражение. Но это у нее иногда случалось во время какого-либо сложного журналистского расследования, хотя Лора сказала миссис Кэмпион, что не выспалась из-за ночного кошмара и чувствует себя разбитой. Другие беседы со своей дочерью как по скайпу, так и по телефону не встревожили супругов Кэмпион, наоборот, их дочь была счастлива, что очень похудела, и находилась в предвкушении нового, более счастливого витка, своей жизни. Ни о каких-либо преследованиях, галлюцинациях они не подозревали и не знали до сегодняшней нашей встречи. Мой рассказ о том, что Лора занималась расследованием, связанным с двумя французскими актрисами, и, возможно, из-за этого дела ее и могли убить, не произвел на них какого-то впечатления. Мне пришлось в доказательство своей версии кое-что приврать, и они сдались, тем более что супруги пока еще не решили, что делать с особняком дочери. Они собирались туда наведаться, чтобы возвратить вещи, которые изымала полиция на время следствия. Меня это весьма обрадовало: я надеялся, мягко говоря, тоже их изъять. Не раздумывая, Джеймс Кэмпион дал мне один комплект электронных ключей. Уточнил дату похорон, которые должны были состояться согласно традиции через девять дней после смерти Лоры, я расплатился за кофе и попрощался.

Предстоящая ночь была в полном моем распоряжении. И только одно обстоятельство существенно отравляло мне кровь: преступнику не составляло особого труда проникнуть в жилище журналистки в одну из ночей, прошедших после смерти мисс Кэмпион. В наш век взломать электронный ключ не является проблемой для опытного хакера. Но я надеялся, что убийца или те, кто за ним стоит, обладают достаточным умом, чтобы выждать некоторое время. И сейчас, когда вердикт о причине смерти мисс Кэмпион, похоже, не вызывал ни у кого сомнений, можно было наведаться в ее особняк, не опасаясь быть замеченным, безусловно, приняв меры предосторожности, а затем удалить компромат из карт памяти видеокамер. В любом случае, у меня пока не было других вариантов, кроме, конечно, продолжения расследования, начатое Лорой. А, судя по всему, мне это делать придется, но шанс – проверить и свою версию все же есть.

До наступления темноты было еще немало времени. Я успевал встретиться с Харли Таусендом, садовником Лоры и мужем Стеллы, их дочерью Мирел и Ларсом Слэйтером, ландшафтным дизайнером, который тоже был вхож в дом погибшей журналистки.

Позвонив Стелле Таунсенд, я договорился о встрече. С Ларсом получилось еще проще: вечером он будет в джаз-кафе «Джем-сешн». Моя просьба либо не удивила флориста, либо он неплохо скрывал свои эмоции.

Я не стал переодеваться, в очередной раз порадовавшись своей мужской сущности. Покормив Клео, я направился в гараж. Несмотря на свою любовь к пешим прогулкам, на это развлечение сегодня у меня не было времени. Усевшись в машину, я завел уже соскучившуюся по работе «мазератти» и выехал на Каштановый бульвар. Проехал сквер с музыкальным киоском и террасами кафе, миновав центр города, с его переплетением узких улочек, я подъехал к Тенистой улице. Дорога вела через большую прямоугольную площадь, окаймленную парком, одна из аллей которого спускалась к берегу озера. Пять минут спустя я остановил машину у небольшого коттеджа, окруженного аккуратным, ухоженным садом, рядом с которым располагалась и усадьба мисс Кэмпион. Прежде чем выйти из машины, я посмотрел на себя в зеркало заднего вида. После сегодняшней ночи, проведенной мною в перманентных метаниях от полусна до призрачной реальности, выглядел я не так уж плохо, разве что впалые щеки и легкая тень под глазами выдавали напряжение и усталость последних дней. Вздохнув, я вышел из машины и подошел к живой изгороди и низкой, в большей степени – символической, деревянной узорчатой калитке. Нажав на кнопку звонка, я приготовился к ожиданию. Но буквально через минуту седоватый ежик волос мистера Таунсенда показался из-за куста можжевельника. Мужчина заметил меня поверх невысокой кустарной посадки. Открыв калитку и приветливо поздоровавшись, садовник пригласил меня войти. По моим расчетам мистеру Таунсенду было уже под семьдесят, но у меня даже мысли не возникало думать о нем, как о старике. По-видимому, работа с зелеными насаждениями способствует омоложению человеческого организма. Высокий и мускулистый он производил впечатление спортивного тренера. Загоревшее широкое лицо, небольшие, близко посаженные глаза под темными кустистыми бровями, белые зубы и твердый подбородок – приятный и располагающий к общению мужчина.

Ухоженный двор, ведущий к коттеджу, размещался на небольшом участке, но каким-то странным образом здесь вольготно расположились и аккуратная «фасолинка» искусственного водоема с миниатюрным каскадом водопадов, окруженная буйной растительностью, и цветущий палисадник, и чудесный сад! Пагода, каменные горки, фонарики – специфические дальневосточные элементы садовой эстетики. Лора рассказывала мне о замечательных талантах своего садовника, и сейчас я в том убедился. Молча улыбаясь, но явно польщенный моим восхищением, Харли спросил меня, что я предпочитаю: войти в дом или поговорить во дворе. Я предпочел второй вариант. Неподалеку от миниатюрного водопада радовала глаз беседка, увитая неизвестным мне растением, похожим на пушистый зеленый коврик в мелкий розовато-лиловый цветочек.

Мы уселись в удобные плетенные кресла. Гостеприимный хозяин предложил выпивку, мне не очень-то хотелось выпивать, но, чтобы не обижать мистера Таунсенда, которому явно не хватало мужской компании, я согласился на домашнее молодое вино. Мужчина открыл небольшой холодильник и, вынув оттуда темную бутылку, разлил вино по бокалам, которые уже стояли на столе. Очевидно, супруги любили здесь посидеть за чашкой чая или бокалом вина.

Мы пили очень неплохое малиновое вино, сдобренное монологом садовника об удивительном мире флоры. Мне с трудом удалось поучаствовать в беседе и задать несколько вопросов. Мое терпение было вознаграждено: кое-какую информацию я смог выудить из узкоспециализированной словоохотливости мужчины. Оказывается, незадолго до трагедии Лора обнаружила в своем саду ворона со свернутой шеей! Я не знал об этом! Почему она не рассказала мне о такой странной смерти птицы?

Возвращаясь домой и размышляя о разных моментах, связанных с Лорой Кэмпион, я все больше и больше приходил к неутешительному для себя выводу: немного же мне было известно о своей приятельнице! И теперь, чтобы узнать, кто ее убил, надо постараться понять и разобраться в характере покойной журналистки, впрочем, я всегда считал, что аспект виктимологии очень важен в расследовании любого уголовного дела. Просто раньше я был почему-то уверен, что Лару Кэмпион я изучил очень хорошо. Тяжело осознавать свою такую, серьезную, ошибку и собственную самонадеянность. Боже мой, глупость человеческая, в частности моя, беспредельна в своем совершенствовании! Я пытался ответить на вопрос, насколько погибшая женщина была откровенна со мной, но понимал, что ответа уже никогда не получу, и волна уныния захлестнула меня, вновь повернув мои воспоминания в те времена, когда журналистка была еще жива и даже счастлива.

Заехав в свой двор, я застыл за рулем, уставив свой взгляд в темнеющее небо… Может быть, Лора и сейчас счастлива? Кто сказал, что умершие несчастны?

…Джаз-кафе «Джем-сешн», куда я направлялся, находился на территории кампуса. Идея его открытия возникла лет десять назад у местного бизнесмена, страстного любителя джаза. Богатый фанат планировал организовать в своем заведении творческие встречи джазовых музыкантов для совместного музицирования и проведения импровизированных конкурсов в исполнительском мастерстве. Но постепенно, конечно же, из-за демократичных цен заведения основной публикой здесь стали студенты, неравнодушные к этому виду искусства и нередко участвующие в самодеятельных конкурсах, которые часто имели весьма отдаленное отношение не только к джазу, но и к нормальной музыке вообще.

Небольшое двухэтажное здание с двумя террасами было декорировано без особой роскоши, но в стиле музыкального салона XIX века: кирпичная кладка, каминные ниши, кожаная обивка кресел с металлическими заклепками. Атмосфера легкомысленности и неторопливой размеренности бытия действительно настраивали на спокойной и беспечный отдых. Так что я понимал студентов да и остальных посетителей, пытавшихся хоть на какое-то время ощутить ностальгический дух беззаботного веселья.

Я поднялся в бар второго этажа. Оформление здесь было выдержано в приятной бежевато-терракотовых и шоколадных оттенках. Слабые световые инсталляции создавали мягкое освещение и не раздражали взгляд. В баре – преддверие аншлага, но Ларса я увидел сразу: он сидел за ореховой стойкой бара, потягивая пиво, и увлеченно беседовал с длинноногой брюнеткой, которую я видел частично (длинная челка закрывала пол-лица девушки), поэтому не смог ее сразу узнать. Она была скорее раздета, чем одета: черные кожаные шорты, короткий жилет, с трудом скрывающий отсутствие самой привлекательной части тела, высокие сапоги на шпильках. Для общей гармонии не хватало хлыста, наручников и прочих атрибутов жестких развлечений. Но девушка и Ларс, судя по всему, не очень переживали из-за их отсутствия и пока довольствовались оживленным разговором. Ларс сидел лицом ко входу и, увидев меня, улыбнулся еще шире. Его собеседница, очевидно заметив это, слегка повернула голову в мою сторону. И в этот момент наступило время удивляться мне: с трудом, но я все же узнал в «кожаной» незнакомке Мирелу Таунсенд. Последний раз я видел девушку несколько месяцев назад в доме Лоры. Но тогда Мирел, облаченная в скромную униформу, подавала нам кофе, а сейчас девушка выглядела несколько эпатажно, как готовая садо-мазо модель для порнофильма. Но это было только первое впечатление, подсказанное моим воображением. А когда я подошел поближе, то пересмотрел свою первую версию о порнофильме, точнее, произвел некоторую коррекцию. На бровях, носу, губах и подбородке Мирел сверкали рубиновые капли пирсинга. Шею и выбритую часть затылка «украшали» татуировки-иероглифы и какие-то символы. В мочке уха, вернее, там где она когда-то была, сверкал мини-фонарик (если это украшение использовалось для практической цели, быть может, мне стоило пересмотреть свои взгляды на такого рода аксессуары?). Еще недавно сексапильная фигурка мисс Таунсенд превратилась в тощую, изможденную мумию. Мрачный макияж лица логически завершал образ, вполне подходящий для празднования Хеллоуина. Какие ошеломительные метаморфозы за такой короткий период, – подумалось мне. Изобразив приветливую улыбку (надеюсь, она не была кривой), я поздоровался.

Кивнув, Мирела неожиданно громко расхохоталась, заглушив Энн Леннокс, безответно вопрошающую уже пару десятилетий: «Way?» (на самом деле, я в восторге от этой певицы).

– Не смущайтесь, мистер Лоутон. Я, наверно, сегодня чуть перебрала с алкоголем. Но меня этот факт совсем не огорчает.

– Меня, в общем-то, тоже, – заверил я ее почти весело, переключаясь на их волну легкой эйфории, не забывая при этом о цели своего прихода. Поэтому я сразу же обратился к Слэйтеру, решив, что с Мерил поговорю в другой раз, когда она будет в адекватном состоянии.

– Мне нужно поговорить с вами, Ларс.

– Я готов, Марк, хотя ожидал, что вы проявите это намерение несколько раньше. – Он, казалось, был вполне искренен. – Присядем пока еще есть свободные столики?

– Да. Вы идите, а я сейчас подойду.

Захватив свои бокалы с пивом, веселая парочка направилась к ближайшему, чудом уцелевшего от поползновений подвыпившей публики, свободному столику. Подождав пару минут пока мне нальют пинту «London Pride», я присоединился к ним.

– Так что вас интересует, Марк? – спросил Ларс, похоже, чуть обеспокоенно.

Я пригубил эль и не спешил с ответом, чтобы ухватить какую-то мысль, промелькнувшую в моей голове. Дело в том, что пару лет назад Слэйтер занимался благоустройством моего сада. Тогда он делал только первые свои шаги в овладении искусством ландшафтного дизайна, и сейчас можно было уже резюмировать, что он вполне преуспел в этой деятельности. В то время молодой человек мне показался достаточно скрытным, но несмотря на это, пару раз мы с ним беседовали на тему музыки, философии, психологии, безусловно, не вдаваясь глубоко в суть обсуждаемых проблем; и у меня осталось двойственное впечатление об этом тридцатипятилетнем мужчине. Привлекательный, атлетически сложенный, совсем не глупый и целеустремленный; интроверт и эгоист, нечасто, похоже, проявляющий эмпатию к окружающим, осторожен и скуп в словах, жестах и мимике. Немного впалые, большие серые глаза Ларса скрывали тонированные очки в тонкой серебристой оправе. Светлые короткие волосы, высокий лоб, аристократический нос, слегка вытянутое лицо, тонкие губы, иногда, правда, он растягивает их в скептической улыбке. Кожа чуть тронута загаром, хотя от природы, насколько я помню, она у него светлая. Часто работая под открытым небом и не желая, по-видимому, терять свою врожденную аристократичную бледность, Слэйтер, наверно, пользуется солнцезащитными кремами. В общем, вполне симпатичный, чуть глянцевый, но без слащавости; по моему мнению – для женщин, предпочитающий плод с гнильцой. Во всяком случае, Лоре он понравился. Может, мое отношение к нему было предвзятым из-за возникших у меня подозрений, больше основанных на интуиции, чем на фактах. И мне удалось поймать ускользнувшую мысль – похоже, что за прошедшие пару лет Ларс изменился, только я пока не понял – как, и неплохо бы увидеть: в чем. Вновь пришлось применить недавно обретенные знания в персонологии. Пытаясь не нарочито, я рассматривал своего собеседника в течение нашей беседы, чтобы потом сделать выводы об изменениях, которые произошли в мужчине или которых я, быть может, просто не замечал ранее. Честно говоря, я подозревал Ларса в причастности к смерти мисс Кэмпион. А, собственно говоря, мне больше некого было подозревать среди тех, кто был вхож в ее дом в качестве наемного работника. Нет, были еще, конечно же, члены семьи Таунсенд, одна из представительниц которой сидела сейчас напротив меня и уже была изрядно подшофе. Но пока их причастность мне казалось маловероятной. Кроме того, мне не казался подходящим на эту роль и студент Джон Бэнкс, ухаживавший за бассейном журналистки, тем более что его не было в городе с воскресенья. Да и Слэйтер… даже если он и был преступником, то действовал, вероятно, по заданию кого-то другого.

Мне пришлось слегка приоткрыть свои карты:

– Ларс, я хотел бы у вас спросить. – Сделал я драматическую паузу, посмотрев ему в глаза, вернее, на поблескивающие в лучах искусственного освещения стекла очков. – Миссис Старлингтон не верит в смерть мисс Кэмпион вследствие несчастного случая, как, впрочем, и я. А вы?

Он усмехнулся:

– А вас интересует только мое мнение?

– Нет, конечно.

Задумавшись, Слэйтер потер рукой гладкий острый подбородок, «говорящий» о врожденном упорстве. А упорный человек в жизни нередко бывает игроком. Судя по всему, Ларс азартен и любит риск, а ради самоутверждения способен преодолевать многие преграды. Интересно, в чем же заключается движущая сила мистера Слэйтера? Только флора и ландшафтный дизайн? Где здесь риск? Да и скучно, на мой взгляд. Вероятно, мысленно рассуждая о своем визави, я стал выглядеть несколько рассеянно, потому что Ларс спросил, не скрывая иронии в голосе:

– Марк, вам еще интересен мой ответ?

– Извините, Ларс, конечно.

– Вопреки очевидным фактам, я скорее соглашусь с вами.

Это было несколько неожиданно для меня, но я попытался скрыть удивление вопросом:

– А вы не вспомните, когда вы виделись с журналисткой в последний раз?

Ларс медленно снял очки и, чуть прищурившись, внимательно посмотрел на свой опустевший бокал, будто хотел в пивном осадке прочитать ответ на мой вопрос.

– Еще по одной? – подала голос Мирел, оторвав сосредоточенный взгляд от своего маникюра, выполненного в темных тонах, определить основной цвет которого не представлялось возможным. – Я бы добавила, – с придыханием произнесла она, глядя на Ларса с откровенным вожделением.

Цветочник покачал головой.

– Я планировал сегодня пораньше лечь спать, милая, – чуть насмешливо ответил он. – Да и тебе, по-моему, достаточно. Дорогая, избыток алкоголя превращает девушку в вульгарную шлюху.

– А ты считаешь, что я на нее еще не похожа? – попыталась рассмеяться она, но голос девушки предательски сел, и вместо смеха послышалось прерывистое кудахтанье.

Я делал вид, что не слушал их диалог, и рассеянно оглядывал публику, постепенно заполнявшую зал. За соседним столиком, рассчитанным на четверых, сидел молодой парень, очевидно студент, который давно уже допил свой кофе и, разложив перед собой стопку листов, книгу и ноутбук, полностью погрузился в решение своих задач, не обращая внимания на окружающих. Мне было интересно узнать, кто же попросит его свернуть этот учебный процесс, но при этом я не переставал внимательно слушать легкую перепалку моих собеседников. Похоже Мирел, притворяясь достаточно выпившей и не смущаясь моего присутствия, откровенно соблазняла Ларса. Но тот только усмехался ее дилетантским потугам. Мужчина пока так и не ответил на мой вопрос, но я не переживал из-за этого. По большому счету, мне было все равно, что он скажет, я хотел за ним понаблюдать, как он говорит, как меняется его мимика, голос, жесты, и постараться понять, когда он врет, а когда говорит правду. Для этой цели я и пришел сюда, хорошо сознавая, что на некоторые вопросы Ларс мне соврет или, в лучшем случае что-то не доскажет. Спустя пару минут Мирел, потерпев поражение, хмуро надула пухлые губки.

– Марк, извините нас за это выяснение отношений, – усталым голосом сказал молодой человек.

Следующий мой шаг был совсем не скромным, а даже наглым, но мне нужна была провокация:

– А я думал у вас, мистер Слэйтер, отношения совсем с другой женщиной.

Ларс, судя по его виду, оторопел (и я его понимал!), однако он быстро пришел в себя:

– Отношения бывают разными. Вам ли этого не знать, мистер Лоутон, – едко ответил он. – Вы знаете, я действительно хочу отправиться домой, – грубо сказал мужчина, видимо, решил отплатить мне такой же монетой. – Так что задавайте ваши вопросы. Я ведь в курсе, что вы ведете собственное расследование смерти мисс Кэмпион, – он огорченно вздохнул. – Мне нравилась Лора, то есть мисс Кэмпион, – чуть расстроенным голосом проговорил Ларс.

– А можно спросить, почему она вам нравилась?

– Это имеет отношение к ее смерти?

– Пока не знаю. Но хотелось бы знать.

– Она делала то, что ей нравилось и не скрывала свой интерес к различного рода специфической информации, в том числе и щекотливого характера.

– Но ведь Лора была журналисткой! Что же в этом удивительного?

– А я и не собирался вас удивлять, просто констатировал факт, – мужчина лучезарно улыбнулся. – Вы можете мне не верить, но об этом женщина сообщила мне сама.

– Отчего же, верю, – заторможенно ответил я. – А можно узнать, что вам еще рассказывала мисс Кэмпион?

Усмехнувшись, Ларс тихо спросил:

– А хотите дословно?

– Ну, если вы можете… – неуверенно произнес я, интуитивно чувствуя подвох, но не мог сообразить, в чем же он заключается.

– Так вот. Лора Кэмпион как-то сказала мне: «Я не скрываю свой интерес к различного рода специфической информации, в том числе и щекотливого характера». – Слэйтер замолчал, глядя на меня печальными глазами английского мастифа. Пауза затягивалась.

– Ну а дальше? – спросил я, не выдержав.

– А дальше… все, – проговорил он, сверкнув белозубой улыбкой.

– Как все?

– Марк, вы спросили меня, почему мне нравилась мисс Кэмпион, я и ответил. Больше добавить мне, к сожалению, нечего.

Мирел внимательно слушала наш разговор, проявляя в жестах худых, как плети, рук некоторую нервозность: тонкие, длинные пальцы, похожие на паучьи лапки, с острыми – оказывается – синими ногтями судорожно обхватили торчащие птичьи коленки, которых мне не было видно, но я их явственно представлял. И эта судорожная нервозность девушки была связана, скорее всего, с закончившимся допингом. Порыскав по столу огромными, потемневшими до антрацитового цвета глазами, она огорченно и чуть картинно вздохнула. Затем поднялась и, вихляя сушеными ягодицами и тощими бедрами, направилась к барной стойке.

Я же молча пил эль, пытаясь погасить досаду, но помня, что в любую минуту этот шутник-ботаник может уйти, поэтому спросил вполне миролюбивым тоном:

– Так когда вы видели…

– Не надо повторяться, Марк. Извините, что перебил. – Ленивым жестом он вновь нацепил очки и провел рукой по волосам. – Что-то я сегодня немного устал… Я помню ваш вопрос… Видел я мисс Кэмпион в это воскресенье. Предвосхищаю ваш следующий вопрос. Запомнить этот день недели мне было несложно. Когда я услышал о гибели журналистки, я автоматически подумал, что видел-то ее живой и здоровой всего пару дней назад. Да и приходил я к Лоре по важному делу. – Он мельком взглянул на возвратившуюся Мирел, которая, видимо, обидевшись на своего спутника, выглядела злой фурией. Усевшись, она молча стала цедить свое пиво. – Да, мне нужно было обсудить с женщиной окончательный вариант ландшафтного проекта ее участка, – продолжил дизайнер. – Ну и буквально на днях я уже вспоминал об этом факте… при разговоре с инспектором Теллером.

– Ничего странного не заметили в тот день или, может быть, ранее?

– Марк, я представляю, что вы подразумеваете под этими вопросами… Но я ничем вам не могу помочь. И не потому, что не хочу, просто не знаю. – Он передернул плечами. – Правда, был один момент, не совсем вписывающийся в тот образ журналистки, который я себе уже составил. Обсуждая вопросы, связанные с переустройством ее участка, мы, безусловно, затрагивали и другие темы, шутили, а иногда и сплетничали. Она всегда была жизнерадостной, вернее, жадной к жизни, пыталась все попробовать, испытать… Не знаю, как это описать. Конечно, я могу ошибаться, но я ее почувствовал именно так, хотя сейчас могу констатировать, что этого очень мало для какого-то вывода. И почему у меня возник именно такой образ… тоже не могу объяснить. Поэтому рассматривать в этом случае версию самоубийства, думаю, абсурдно.

Я был немного озадачен: мое восприятие Лоры было совершенно другим. Какой же она была на самом деле? Впрочем, кто сказал, что в человеке не могут уживаться, казалось бы, несовместимые черты характера? Очнувшись от раздумий, я попробовал затронуть другую тему:

– И вы даже не пробовали с ней флиртовать?