Как пальцы в воде Горлова Виолетта
Постояв немного в столовой, Дэвид направился на террасу: нужно использовать погожие деньки; предстоит еще немало дней, чтобы наслаждаться трапезой в столовой.
…Джеймс проснулся давно, но не хотел, чтобы Дэвид, обнаружив этот факт, разрушил хрупкое приятное облако неги и благости, которое в это утро снизошло на молодого человека. Не так уж часто он испытывал такое состояние покоя и счастья, почти абсолютного. По глубокому убеждению Джеймса, категория «абсолютного счастья», то бишь блаженства, является мимолетным состоянием, которое хочется удержать, но такой «фокус» никогда не получается, во всяком случае у него. Обычно спустя какое-то мгновение парящая легкость души и сознания постепенно начинает наполняться ежедневными, суетными проблема бытия; и вскоре эфемерная субстанция светлой радости перестает ею быть, трансформируясь в серость обыденности и скуки. Но сегодня процесс неприятной метаморфозы не предвиделся: последствия их с Дэвидом совместного решения оказался для Джеймса более чем удовлетворительным.
Молодой человек дождался, пока Старлингтон выйдет из комнаты, а затем открыл глаза. Солнечный свет проникал сквозь кремовую органзу гардины, подсвечивая золотом розовато-бежевые портьеры. День обещал быть погожим, что тоже не могло не радовать Джеймса. Сладко потянувшись, он взглянул на часы: до завтрака оставалось совсем не много времени. Набросив халат, мужчина прошел в свою комнату, находящуюся по соседству.
Спустя полчаса он уже спускался в столовую. Конечно, ему не хватило времени, чтобы тщательно продумать свой наряд, но он и не любил по утрам особо напрягаться: в легкой небрежности есть свои преимущества, особенно при том условии, что на нем отлично смотрятся любые стили и практически все цвета, а вернее их оттенки. Его внешность не нуждалась в дополнительных акцентах, но он, как и Дэвид, был отнюдь не равнодушен к драгоценностям, дорогим аксессуарам и роскошной обстановке.
Однако уютная и светлая столовая была пуста. «Действительно, – подумал Джеймс, – в такое погожее утро завтракать в помещении – нонсенс». Он прошел на террасу, где уже, нетерпеливо поглядывая в сторону входной двери, его ожидал Дэвид, потягивавший апельсиновый сок. Перекинувшись несколькими репликами, Джеймс занял место напротив друга. Не успел молодой человек усесться за прекрасно сервированный стол (при хорошей погоде терраса тоже подготавливался заранее, на всякий случай), как прозвучал рингтон мобильного телефона Старлингтона.
Обычно Дэвид злился, когда ему звонили так рано. Это было нечасто, но этот факт ничуть не умалял его раздражение: это же надо (!), кому-то взбрело его отвлечь от того, чем он занимается в данный момент (даже если бы он и бездельничал!). Поэтому Старлингтон решительно нажал на «отбой», мельком взглянув на номер телефона звонившего. «Ничего страшного, дела подождут», – подумал мужчина и посмотрел напротив: перед ним сидел молодой человек с идеально ухоженным видом модели из каталога: «не пропустите нашу рождественскую распродажу роскошных домашних туфель».
Сара, привлекательная молодая женщина, лет тридцати, поставила сок перед Джеймсом. Затем расставила на светло-бежевой скатерти тосты, масло, джем, булочки и омлет с ветчиной. Несмотря на вчерашний поздний и плотный ужин, Джеймс уже чувствовал голод; в отличие от него, Дэвид ел апатично, вяло ковыряясь вилкой в омлете, что ему было абсолютно не свойственно, хотя на это у него была веское основание. И сейчас Старлингтон раздумывал: обманывать ли Джеймса, который чувствовал все нюансы перепадов его настроения, или все же раскрыть причину своего беспокойства.
Миссис Хаусон, безусловно, не могла не заметить угрюмое выражение лица своего хозяина. Причин плохого настроения мистера Старлингтона она не знала, но тем не менее испытывала легкую растерянность и даже чувство вины. Дэвид был справедливым, хотя и требовательным хозяином, но какие-либо бытовые проблемы обычно не отражались на его настроении. «Может, он заболел или все дело в плохой ночи», – стыдливо подумала она, и ее обычно бледное лицо порозовело от фривольной картинки, представленной ее сознанием. Волевым усилием миссис Хаусон направила течение своих мыслей на текущие дела, которые требовали непосредственного ее участия и четких организационных распоряжений.
Тем временем Джеймс с немалым удовольствием отдавал дань мастерству сорокалетнего Антонио, которое проявлялось даже в приготовлении обычной еды, впрочем, омлет нельзя отнести к категории совсем уж простых блюд. Когда-то, по словам самого повара, он работал в «Casa Botin», любимом ресторане Хемингуэйя. И если верить Антонио и Книге рекордов Гиннеса, то это заведение – самый старый ресторан мира. (Тот же Гиннес утверждает, что Гойя в голодные годы своей жизни работал в этом почтенном ресторане мойщиком посуды?) Меню на неделю вперед Антонио составлял сам, конечно, с учетом пожеланий и вкусовых пристрастий своих хозяев и их гостей.
Джеймс не стал спрашивать о причинах отсутствия аппетита у Дэвида, хорошо изучив своего любовника, он ждал, когда тот сам ему расскажет об этом. Мистер Старлингтон недолго раздумывал о том, каким образом обмануть Локхарта:
– Джеймс, – мягким тенором промолвил он, – у нас появилась проблема, но прежде чем рассказать тебе о ней, мне нужно кое-что уточнить. – Дэвид поднял глаза от тарелки с раскуроченным омлетом и посмотрел на молодого человека. Тот молча ожидал, не проявляя каких-либо эмоций.
Старлингтон неспешно промокнул льняной салфеткой жирные губы.
– Я сейчас поеду в Лондон, вернусь вечером, встретимся за ужином, – кратко сообщил Дэвид чуть обеспокоенным голосом и, поднявшись из-за стола, покинул террасу.
Локхарту спешить было некуда. Нервозность любовника не могла не вызвать у него тревожных раздумий, но, в отличие от Старлингтона, он с огромным удовольствием доел свой завтрак. Затем посмотрел новости, не очень в них вникая: мозги были заняты своими собственными проблемами. Что могло случиться за это утро? Почему у Дэвида испортилось настроение? Ведь до завтрака он был в чудесном расположении духа (Джеймс это ощущал там, в спальне). Логика подсказывала только одну причину: какое-то неприятное известие. В мире все, по-видимому, обстояло без каких-либо серьезных потрясений: очередной апокалипсис отложили на неопределенное время, Соединенное Королевство удовлетворяло притязаниям Джеймса, как, впрочем, и Тауэринг-Хилл… Значит, это что-то касается Дэвида. Но стоит из-за этого переживать раньше времени? Не стоит, решил он.
Спустя какое-то время Локхарт услышал, как автомобиль любовника выехал из гаража. Часы показывали половину двенадцатого пополудни. Терзать себя бесплодными размышлениями Джеймс не считал для себя нужным. Разве нельзя найти более интересного занятия, когда не нужно думать о хлебе насущном?
День прошел в приятном времяпрепровождении. Подготовка к ужину заняла у Джеймса более часа: то, что видел молодой человек в зеркале ему абсолютно не нравилось. Несмотря на свою любовь к экспериментам, сегодня их результат не соответствовал его притязательному вкусу. В конце концов он остановился на вчерашнем песочно-фиолетовом туалете.
Возвратившийся Дэвид тоже успел принять душ и переодеться. На нем был серо-голубой костюм от Вивьена Вествуда из коллекции «для джентльменов, готовых пересмотреть принципы мужской элегантности сквозь призму собственного индивидуального подхода». Поэтому вместо галстука мужчина повязал шелковый шарф, сложного рисунка с бордовыми разводами, который органично сочетался с рубашкой и туфлями, сшитыми на заказ. Но весь наряд был слегка перегружен украшениями и аксессуарами из белого золота с сапфирами и брильянтовым напылением.
Старлингтон уже сидел за столом, и по его виду трудно было сделать какие-то конкретные выводы о его настрое.
– Привет, дорогой, – поздоровался Джеймс.
– Привет, – чуть хмурясь, ответил «дорогой». – Ты опоздал, а я ужасно проголодался.
– Извини, что-то не очень получалось с вечерним туалетом.
– Мне бы твои печали… Я к тебе заходил, когда приехал, но ты спал. Не выспался за ночь?
– Представляешь, даже не помню, как заснул, – ответил Джеймс, улыбнувшись.
Бывает. – Дэвид пригубил изысканное белое испанское вино и осмотрел сервировку стола: семь видов домашнего хлеба (соевый, с подсолнечником, пшеничный, из пресного теста с оливковым маслом…), три соуса: гуакамоле, айоли, томатный; три вида соли: с дымком, с розовым перцем, орегано и тимьяном; три вида сливочного масла, четыре вида оливкового… Они с Джеймсом сегодня решили устроить особый ужин – отметить годовщину их совместной жизни. Дэвид скрупулезно сверился с красочно оформленным меню – все было выполнено на должном уровне.
Элтон, молодой симпатичный официант, внес крохотные закуски: жареные молодые кальмары; микросэндвичи с пюре из лисичек, голубым сыром и шпинатом; ярко-красные молодые креветки в соусе карамель; мельчайшие моллюски. Как считал Дэвид, миниатюрные порции – еда для миллионеров, к которым он пока не относился, но очень этого хотел и упорно шел к этой цели. Джеймс молча посмеивался над упражнениями своего бойфренда в миниатюризации, но снисходительно прощал ему эту слабость, совсем не желая вызвать в Дэвиде злость и раздражение: Локхарт тоже хотел стать миллионером, ну в крайнем случае, супругом оного.
Звонок мобильного телефона оторвал Дэвида от поглощения поданных деликатесов. Недовольно поморщившись, он вышел на террасу, захватив с собой источник беспокойства. Джеймсу не были слышны реплики друга, но он надеялся, что по возвращению Дэвида в столовую, тот наконец расставит точки над i. Тем не менее Локхарт ошибся, Старлингтон поднялся в свой кабинет по лестнице, ведущей из террасы на второй этаж. Джеймс быстро почувствовал тревогу, а возможно, даже страх своего любовника, ведь Дэвид всегда и во всем был с ним откровенен… А вот сейчас он явно не был расположен поделиться причиной своей паники. И это обстоятельство не могло не тревожить Джеймса, который верил в свою исключительность и в то, что он достоит жить так, как ему хочется, и совсем не важно, кто позаботится об этом. И никаких препятствий на пути к этой жизни у него не должно быть! Дэвид просто обязан все ему рассказать! И если ему необходима будет помощь, Джеймс ее окажет, и никакие моральные или нравственные принципы его не остановят.
Стерев, словно губкой, все мрачные мысли, еще с утра перманентно терроризировавшие его мозг, он с наслаждением вдохнул изумительный аромат маринованного кабана с «какао-вуаль» – очень вкусным пенным муссом. Вошедший официант, без суеты и спешки, налил в бокал красное вино, хорошо оттеняющее вкус мяса. Джеймс медленно смаковал чуть терпкий напиток, не забывая о еде, и этот приятный процесс повысил тонус его настроения. Но многие явления в мире имеют тенденцию заканчиваться во времени и в пространстве, особенно быстро это происходит с удовольствиями. И закончив вкусную трапезу, молодой человек стал подумывать о продолжении кайфа. Кивком дав понять Элтону, что тот может удалиться, он подошел к барной стойке и налил свой любимый бурбон «Blanton`s». Сделав небольшой глоток отличного виски, Джеймс ощутил ноты ириса, цедры, а затем – аромат дуба. Вскоре окружающая действительность стала беспричинно радовать взгляд Локхарта, который, казалось, вместе с порцией бурбона глотнул немалую порцию оптимизма и уверенности в том, что он, Джеймс Локхарт, сможет все. Разве у него может что-то не получиться?
В то же самое время Дэвид сидел в своем огромном кабинете, совмещенным с его персональной гостиной. Беленая дубовая мебель (слоновая кость с патиной) отличалась респектабельным шиком и была комфортной для работы и отдыха. Изящный камин из итальянского розового мрамора, бронзовые светильники и бра, антикварные каминные часы с канделябрами, статуэтка собаки породы пойнтер известного французского скульптора Пьера Мене, старинный ситзендорфский фарфор и веджвудская керамика создавали неповторимую «живую» ауру этого помещения. У окна, наполовину прикрытыми шторами, цвета молочного шоколада, стоял письменный стол. На одной из стен отсвечивал темным экраном плазменный телевизор, напротив которого матово поблескивали пухлые кожаные кресла и кофейный столик.
Дэвид подошел к окну и посмотрел на освещенный садовыми фонарями сад, пестревший в это время года яркой цветовой гаммой. Искусственный грот отсвечивал бархатистой зеленью мха и лишайника. Ковер из опавших листьев покачивался на серебристо-графитной поверхности водоема.
Мужчина больше всего любил осень, удивительно меняющую цветовую палитру окружающего мира. Казалось, что вся природа наполнена золотистым сумеречным светом. На саркококке созревали ягоды прошлого сезона, а вскоре растение вновь зацветет. Чуть позже покраснеют листья японского клена и гортензии дуболистной. Бело-розовые кружева астр и пауковых лилий, ярко-оранжевые ягоды пираканты, сиреневые облака гортензии… И этот фантастически красивый мир, его мир, кто-то пытается разрушить! Руки Дэвида самопроизвольно сжались в кулаки, костяшки пальцев побелели от напряжения. Он до боли стиснул челюсти: так ярко и реалистично предстала перед его глазами воображаемая картина разрушения его дома. Мужчина резко отвернулся от окна и подошел к письменному столу. Тяжело присев в кресло, Дэвид вынул из кармана маленький ключ на позолоченной цепочке и открыл им верхний ящик стола. Злополучное письмо лежало в верхней стопке рисунков и эскизных набросков. Старлингтон осторожно, как воришка, вынул листок с напечатанным текстом и прочел его еще раз: «Запретный плод сладок, и его нельзя срывать незрелым – велика вероятность бессонных ночей впоследствии преступного деяния… избежать которых можно… при наличии дорогого лекарства. Но солидная репутация стоит еще дороже. На размышление времени мало. Что выберет «джентльмен» из двух зол? Если отсутствует нравственность, то может, присутствует здравый смысл?»
Дэвид знал, что пока он не придет к какому-либо конкретному выводу о своих дальнейших шагах – не сможет больше ни о чем думать. Но послание сформулировано в такой обтекаемой форме, что он даже не догадывается о сути этой странной анонимки. Предполагать можно многое… Но что же конкретно имеется в виду? Какие-то требования тоже пока не предъявляются… По всей видимости, ключевое здесь слово – «пока». Конечно же, такой метод шантажа выбран специально, дабы держать шантажируемый объект в неведении, то бишь в состоянии нервозности и тревожного ожидания. Безусловно, у него есть причины бояться определенной информации, если он правильно истолковал довольно-таки прозрачный намек анонима. Никогда не стоит уповать на то, что «скелеты в шкафу» не захотят покинуть свое убежище, и последствия этого могут разрушить все, достигнутое немалым трудом. И теперь ему остается только ожидать. Но неужели кто-то мог знать о той старой истории? Кто?! И могла ли эта информация быть у Лоры? Ведь она, мягко говоря, дружила с Кристианом… А у этого чернокнижника есть, вероятно, компромат даже на римского понтифика… Журналистка, к счастью, уже не сможет ему навредить, но, к сожалению, это не означает, что можно расслабиться… Тем более что не только он участвовал в тех…гм гм… мероприятиях. А ведь тот человек, уже даже не миллионер, а уж о его могуществе лучше даже не думать. Что может стоить его, Дэвида, жизнь, если о той истории станет известно не только ее участникам?.. Текст анонимного письма мужчина уже выучил наизусть: снова и снова ядовитые фразы убийственного послания, как тошнотворная мелодия, раздавались в его голове, разболевшейся от зуда мрачных мыслей и дурного предчувствия.
Дэвид включил настольную лампу и стал изучать анонимку в розоватом свечении светло-карминного абажура. Буквы явно напечатаны на принтере, но ничего особенного в них не было, во всяком случае ничего, что можно было бы рассмотреть невооруженным глазом. Да и в самом листке с запиской тоже не нашлось ничего примечательного. Даже если он вычислит шантажиста, что это ему даст? Очевидно ничего, если только не привлечь к этому делу полицию. А он, безусловно, не сделает такого шага. Знать бы сейчас, по крайней мере, что от него хотят. Шантаж – вполне распространенный способ обогащения, и более чем вероятно, что от него потребуют большую сумму денег. А может, шантажисту (или шантажистке) нужна какая-либо услуга? Прочитав письмо первый раз утром, он сразу подумал о том, что анонимку писала женщина, а сейчас был уже практически уверен в этом… Стиль письма. Не будет мужчина «облачать» анонимку в воздушные кружева… Поездка в Лондон ему не помогла, хотя он потратил на эту цель усилия и деньги. Ничего выяснить не удалось, что неудивительно: времени прошло немало.
Дэвид вновь взглянул на конверт: на штемпеле была указана дата и время обработки послания; почтовый индекс указывал на местное отделение связи. Ни у кого из его знакомых и жителей города не было видимых причин желать ему зла. Хотя с чего он взял, что ему кто-то этого желает? Его могут безмерно любить, но это совсем не означает отсутствие обычного финансового интереса. Зачем отказываться от дополнительных денег, если их можно «вежливо» попросить?
Мужчина взглянул на небольшой зеркальный бар, призывно светящийся в причудливом сочетании золотистых лучей заходящего солнца и светло-рубинового потока искусственного света. Выпивка, несомненно, не могла решить возникшую серьезную проблему, но она поможет изменить его отношение к этому, неожиданному и крайне неприятному, сюрпризу. А там, может быть, придет и решение. Умный человек всегда найдет выход из любой ситуации. И какие-то морально-нравственные переживания – это не для него, а для – неуверенных и слабых. Хорошие мозги, кроме прочего, найдут убедительные оправдания собственных, скажем, не очень достойных поступков.
Он подошел к бару и налил порцию скотча с содовой. Взяв бокал с напитком, Дэвид подошел к окну и услышал стук в дверь.
– Войдите, – сказал мужчина громко и немного удивленно, зная, что Джеймс в это время смотрит программу о новых тенденциях в моде и прервать это занятие не сможет даже стая НЛО, пролетевшая в поле его зрения.
В дверь кабинета темной тенью вплыла взволнованная миссис Хаусон. В серо-синем платье, худая и плоская, как жердь, с лицом, исчерченным узкими полосками морщин, глаз и губ, Кэтрин олицетворяла собой мрачный пессимизм и суровую безнадежность бытия. Но несмотря на такую, по-своему колоритную, внешность, женщина проявляла замечательные организаторские способности, что по достоинству и оценивал мистер Старлингтон.
– Что случилось, миссис Хаусон? – спросил Дэвид, с трудом сдерживая раздражение.
Та, взволнованно моргая, ответила:
– Извините, мистер Старлингтон. Я хотела у вас спросить… – она запнулась: продуманная ранее речь вдруг исчезла из ее памяти, и теперь смутившаяся женщина не знала, как тактично сформулировать вопрос. Заметив растерянность и волнение своей управляющей, Дэвид, не повышая голоса, поинтересовался:
– Миссис Хаусон, что случилось? Пожар, наводнение, быть может, недостача канцелярских скрепок?.. У меня много работы, и мне хотелось бы знать причину вашей тревоги.
– Да, да. Извините меня, мистер Старлингтон. Просто вы сегодня ничего не ели… и я забеспокоилась, уж не заболели ли вы?
Дэвид молча смотрел на это «воплощение пессимизма», пытаясь держать себя в руках: ведь не миссис Хаусон прислала ему письмо. А вдруг это она? И сейчас только прикидывается такой расстроенной, а в душе смеется над ним. «Господи, я действительно заболел, если мог так подумать об этой фанатично мне преданной селедке», – мысленно возмутился он.
– Нет, все в порядке. Вы же знаете: скоро юбилей фирмы. Много работы, ну и, конечно, в такой ситуации не обойтись без проблем, – пояснил он и, пригубив виски. – К вам и ко всем остальным в этом доме у меня нет никаких претензий. Успокойтесь и идите к себе, – чуть улыбнувшись, промолвил мистер Старлингтон.
– Спасибо, сэр, – вздохнув с облегчением, прогундосила женщина и вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь.
Сделав несколько глотков «успокоительного», Дэвид взял мобильный телефон и позвонил своему хорошему приятелю в Лондон, в Центр биохимических исследований. Он неплохо знал Макса Адлера и надеялся, что тот ему поможет.
Теперь предстоял разговор с Джеймсом. Дэвид и не собирался умалчивать факт получения анонимного письма просто потому, что не сможет скрывать поселившуюся в его мыслях тревогу. Тем более что Джеймс автоматически попадает под удар. Да и чувства… Любовь и надежда помогают преодолевать любые трудности.
Джеймс выслушал сообщение молча. Затем он спросил: в перчатках ли Дэвид осматривал послание, хмыкнул, услышав возмущенный возглас отрицания. Попросив друга больше не прикасаться к конверту и подождать его минут пять, Локхарт вышел из кабинета. Вскоре Джеймс возвратился с латексными перчатками. Натянув их на пальцы рук, он сел в кресло и стал внимательно изучать послание. Затем откинулся на спинку кресла и констатировал:
– Невооруженным взглядом никаких особенностей не вижу. Надо посмотреть через лупу.
Он поднялся и подошел к письменному столу, выдвинул один из ящиков стола и вынул оттуда лупу. Рассмотрев послание через увеличительную линзу, Джеймс восторженно сказал:
– В первой строчке видны погрешности печати принтера. – Он поднял глаза на Дэвида, который наливал себе вторую порцию скотча. – Это нам может как-то помочь?
– Нет. Поменяют картридж, поменяются и особенности печати, – Дэвид раздраженно заметил: – Даже если на анонимке имеются отпечатки пальцев шантажиста, которые я уже смазал, что ты предлагаешь? С чем мы их будем сверять?
– Если ты не хочешь обращаться в полицию… Хотя с этим я, в принципе, согласен. Можно обратиться к какому-нибудь хакеру и взломать необходимую базу данных.
– Джеймс, ты же читал анонимку. Разве ее автор похож на дебила?
– Но проверить-то не мешает?
– Согласен, но у нас нет времени. Такая проверка займет не один день. И когда ты меня спросил о перчатках, ты сам-то, хотя бы сейчас понимаешь абсурдность своего вопроса? Как ты себе представляешь такую картину?.. Сижу я за кофейным столиком, просматриваю почту, и вдруг меня озаряет: а не надеть ли мне латексные перчатки?.. Так, на всякий случай. Может, кто письмецо мне пришлет, с ядом, к примеру, или бомбой. А я уже и подсуетился – разз, и готовы пальчики преступника… – Ехидно улыбаясь, он посмотрел на Джеймса, который недовольно поморщился:
– Да, признаю… сморозил глупость. Не будем об этом, – Локхарт обаятельно улыбнулся. – Налей мне лучше бурбона.
Через пару минут, пригубив виски, Джеймс выстрелил чередой вопросов:
– Что делать-то будем? Ты же что-то уже надумал? И куда ты ездил сегодня днем?
– В Лондоне я ничего не смог разузнать, но я звонил Максу Адлеру. Он пообещал проконсультироваться с одним своим приятелем из отдела поведенческой психологии Полицейского департамента. В общем, любой более-менее хороший специалист может составить примерный психологический портрет шантажиста. Ну а я, исходя из составленного профиля, подумаю, кто может быть этим анонимом.
– Ну и что дальше?
– Пока не знаю. А у тебя есть другое предложение?
Джеймс молчал, задумчиво глядя на бокал с алкоголем.
– Что я могу тебе на это ответить? Ты мне сказал об этом письме десять минут назад. – Он чуть возмущенно пожал плечами. – Подумаю… хотя даже не представляю, что можно предпринять. Может, когда получим вторую анонимку, сможем выработать какое-либо приемлемое решение…
– Какое? – раздраженно спросил Дэвид, подойдя к окну. И вновь, глядя на свой сад, окутанный бархатными сумерками, он почувствовал волну ненависти, ярости и страха. Несовместимое, казалось бы, сочетание эмоций, но не такое уж и невозможное для некоторых людей.
– Ты, очевидно, знаешь шантажиста, – чуть повеселев, заметил Джеймс.
– Ну и что? – С надеждой в голосе произнес Дэвид, повернувшись от окна. – Как это может помочь?
– Пока не знаю.
– Чему же ты тогда радуешься? – обиженно спросил Старлингтон.
– У меня появились некоторые соображения. – Он встал из-за письменного стола и подошел к расстроенному мужчине. – Пойдем присядем. Только тебе не мешает взять себя в руки. Раздражение никогда еще не помогало в решении проблем.
Дэвид угрюмо молчал, уставившись в окно. Затем обычным тоном резюмировал:
– Ты прав. – Отвернувшись от картины вечернего сада, он прошел в другой конец комнаты и расположился в широком низком кресле за кофейным столиком.
Джеймс, не забыв захватить с собой бутылки с бурбоном и скотчем, уселся в кресло напротив. Затем, скептически посмотрев на любовника, спросил:
– Может, принести лед?
– Пожалуй, да, – ответил Старлингтон после некоторого раздумья. – Не следовало бы напиваться.
Джеймс многозначительно хмыкнул, воздержавшись от комментариев, и направился к барной стойке. Открыв небольшой льдогенератор и положив щипцами несколько кубиков льда в хрустальную креманку, он возвратился назад и, разложив лед по хайболам, наполнил их алкоголем. Глотнув золотисто-янтарный напиток и откинувшись на спинку кресла, Локхарт сказал:
– Несмотря на эту неприятную ситуацию, у нас есть возможности ее переломить…
– Каким образом? – прервал его Дэвид, вновь прибегнув к агрессивному тону.
– Если ты не будешь меня перебивать – у меня будет шанс высказать свои соображения.
– Извини, – виновато ответил Старлингтон, сделав большой глоток спиртного.
– Во-первых, насколько мне известно, шантаж – это преступление одиночек.
– Не всегда.
– Но, во всяком случае, групповой шантаж менее распространен. Согласен?
– Пожалуй.
– Двое не самых, надеюсь, глупых мужчин смогут противостоять одному умному?
– А может, он или она умнее десятка таких, как мы с тобою?
– Если бы это было так – ему или ей не пришлось бы прибегать к такому методу обогащения.
– А если предполагается иное?
– Например?
– Допустим, услуга или информация?
– Все может быть, – задумчиво промолвил Джеймс. – Если верить Александру Дюма, то за большие услуги можно рассчитаться только неблагодарностью. И улыбнувшись, заметил: – А знаешь, эта анонимка, похоже, нас прилично взбодрила. Даже стало как-то интересно: ощущаю себя героем детектива.
– Еще бы… К тебе-то эта история не имеет прямого отношения, – обиженно скривил полные губы Старлингтон. – Но я не могу разделить твою радость.
– Дэвид, я только пытаюсь настроить тебя на достойное противостояние, даже на борьбу, которая должна увенчаться нашей, слышишь! Нашей победой! Может, я выбрал не самый лучший способ… Но ты размяк, раскис, как…
– Это я раскис? Я зол, раздражен, но не потерял самообладание, – решительно заявил Старлингтон.
Джеймс мысленно себе поаплодировал: его тактика сработала – Дэвид не терпел критику в свой адрес, и особенно если та попадала в цель. Вот теперь можно было надеяться, что их беседа будет более конструктивной.
– Возможно, мне это показалось, – примирительно согласился он.
– Так ты думаешь, я знаю шантажистку?
– Уверен, она состоит членом местного «змеиного» клуба.
– Я тоже это подозреваю, – полные губы Дэвида вновь скривились, но уже презрительно и гневно. – Это уже кое-что.
– Ладно, я не спрашиваю тебя ни о чем… Но ты сам-то предполагаешь, что имеет в виду шантажистка?
– Точно не уверен. Но предположения есть, – тихо проговорил Дэвид и замолчал, а затем, слегка смущаясь, еще тише произнес: – Мне нужно хорошо подумать, да и память свою хорошенько напрячь.
– Должны, наверно, существовать и компьютерные программы – анализаторы такого рода писем?
– Разумеется. Полагаю, полицейские психологи руководствуются выводами подобных программ. Но мнение одушевленного последователя Фрейда нам тоже не помешает.
– Неужели ты сомневаешься в наших способностях? – иронично спросил Джеймс.
– Нет, конечно!
– Так почему мы должны омрачать такой вечер? Ты уже забыл?..
Удивленно посмотрев на Локхарта, Дэвид вдруг вспомнил об их годовщине и звонко хлопнул себя по лбу.
Улыбнувшись друг другу, они облегченно рассмеялись.
Компания Джеймса и его готовность помочь, несомненно, улучшили настроение Дэвида. Вечер начинался не так уж и плохо. Все-таки любовь – отличная вещь!
Впервые, наверное, за время, прошедшее после возвращения домой Энн Старлингтон, Линда проснулась в отличном настроении. И причины для этого были: для кого-то чужая смерть – горестная утрата, сожаление, отчаяние или разочарование, но найдется, бесспорно, немало людей, для кого уход из жизни знакомого и даже близкого человека – радость и облегчение, а иногда – исполнение многих надежд и желаний. Конечно же, мисс Доэрти тщательно скрывала переполнявшее ее счастье, еще бы! Одну, весьма серьезную, конкурентку можно было вычеркнуть из списка потенциальных невест Эдварда Крайтона!
Линда вытянула руку, чтобы отключить мелодию будильника, а затем вновь откинулась на подушки и натянула шелковое одеяло из экофайбера, больше похожее на кремовое кружевное облако, до подбородка. Спать не хотелось, но погрузиться минут на десять в приятную негу мечтаний было просто необходимо, хотя этим планам помешало воспоминание девушки о просьбе Дэвида и Джеймса присмотреть за их салоном одежды, но это занятие ей нравилось, поэтому она проводила в их салоне-магазине много свободного от своей основной работы времени. В общем-то, Линда работала в рекламном агентстве, директором которого являлся Дэвид Старлингтон, но подумывала в перспективе заняться предпринимательством, связанным с индустрией модной одежды, и такой опыт девушке был, безусловно, необходим. Она восхищалась способностями Дэвида. Надо же, он даже смог заинтересовать своего любовника-лентяя такого рода деятельностью, а Джеймс, по-видимому, сам удивился собственному энтузиазму. Линда знала, что Старлингтон приобрел еще одно помещение для открытия бутика модной одежды. Интересно то обстоятельство, что их салон всего лишь за полгода приобрел солидную клиентуру, в принципе, не так уж это и удивительно, не зря Дэвид считался успешным рекламщиком. Проведя тщательный маркетинг, мужчина сделал вывод, что бутиков одежды в их городе достаточно, а вот салона-магазина, оказывающего еще и услуги, нет; для таких целей люди ездили в Брайтон или Лондон. Никто из местных предпринимателей не хотел рисковать с такого рода бизнесом, а Дэвид дерзнул… и выиграл! Хотя надо отдать должное способностям Джеймса, эпатажность которого нашла свое достойное применение. Конечно, отпуск любовников был формальный, на самом деле, они контролировали ситуацию в своем салоне, а в рекламном агентстве у Дэвида был неплохой заместитель.
Самой же девушке работа в салоне нравилась намного больше, чем в агентстве, и она рассчитывала, что через какое-то время у нее будет больше возможностей развиваться именно в в этом направлении; поработает в новом бутике Дэвида, наберется знаний и опыта, а потом уйдет в самостоятельное плавание. Конечно, надо признать, что без денег Элизабет, ее имени и помощи честолюбивые мечты Линды даже частично вряд ли могут исполнится, но, к счастью, тетка не боится вкладывать свои инвестиции в новые виды бизнеса. Удалась же ее авантюра с заведениями, практикующих молекулярную технологию приготовления пищи, хотя многие ее отговаривали – мол, в провинции… какая там «атомная кухня», а Минерва не стала никого слушать и правильно сделала!
Линда сладко зевнула и потянулась, как вдруг в ее голове появилось воспоминание о кузине, что враз испортило хорошее настроение девушки, заставив ту досадливо поморщиться… Энн Старлингтон! Если бы не стало и этой выскочки – мир стал бы чище и лучше для нее, Линды. Темная тяжелая субстанция, похожая на отравляющую желчь, вытеснив кровь, стала растекаться по жилам, оседая в груди тяжелым камнем ненависти. Даже мысленно мисс Доэрти не хотела себе признаться, что Энн смогла затмить признанных местных красавиц и не потому, что была красивее – вопрос, безусловно, вкуса – а потому, что была непосредственна и естественна. Кузина возвратилась как раз к осеннему показу мод, который проводили Дэвид и Джеймс. Да, мужчины сделали правильный ход, пригласив Энн в качестве модели. Конечно, великолепная организация всего показа, оформление подиума, фуршет – все было продумано тщательно и с безупречным вкусом. Этого у гомиков не отнять. Да и сам городской Дворец и площадь Радужных Фонтанов представляли собой красивое зрелище; цветы на клумбах были подобраны с определенной последовательностью: разноцветье красок создавало впечатление удивительных рисунков. Интерьер зала, где проходил показ, украшали многочисленные панно, скомпонованные из растений зеленых, желтых, голубых и красных оттенков. Фонтаны, легкий шлейф ароматов (разумеется, применялось озонирование воздуха), приятный блюз, чувственные улыбки, грациозные движения, струящийся шелк… Блеск гламура и чуть эпатирующей роскоши… Совсем «чуть», чтобы не оскорбить сдержанную эстетику настоящего богатства. Сам показ был срежиссирован Дэвидом и Джеймсом как зрелищный спектакль с продуманным сценарием, кроме того, позиционировался в виде театрального действа, а не банального процесса купли-продажи. Вечер тогда прошел замечательно… до определенного момента, после которого у Линды испарилось малейшее желание предаваться веселью… И память вновь услужливо продемонстрировала неприятные эпизоды того вечера перед ее мысленным взором. Помечтать о прелестях любви не получилось. Зато негативные ощущения мобилизовали в ней спортивную злость и желание безжалостной войны. Как писал Лопе де Вега: «Чем больше трудностей в борьбе, тем и победа будет краше»!
Без сожаления расставшись с теплой и уютной постелью, Линда быстро накинула на себя махровый халат, но не стала завязывать на нем пояс. Босиком пробежав к зеркальной стене в дальней части спальни, она сняла свое облачение и осмотрела свою фигуру, которая могла бы украсить обложки глянцевых журналов, а вот «язык» подиума – вряд ли. Разве что возникнет потребность в невысоких манекенщицах, а это, в принципе, более чем сомнительно. Что ж, существуют другие варианты… Девушка понимала, что ее серьезно ранило превосходство Энн именно в том, модельном, показе. Глупо было завидовать. Линда сознавала сей факт, но пока ничего не могла поделать с этой, какой-то детской и нелепой, завистью. Вылечить эту глупость могло время и… еще кое-что.
Улыбнувшись своему отражению, девушка вновь надела халат и, завязав пояс, возвратилась к своей кровати, сунула ноги в домашние туфли и подошла к огромному окну. Раздвинув светлые розовато-бежевые шторы, Линда посмотрела в окно: утро порадовало безоблачным небом и мягким неярким светом осеннего солнца. Легкий свежий ветерок прорвался в открытую часть окна, привнеся в комнату свежесть и очарование наступающего дня.
После легкой пробежки и душа, Линда прошла на кухню и включила телевизор; достала из холодильника апельсины и яблоки и приготовила из них сок. А затем, подсушив пару тостов, она приготовила из них бутерброды с нежирной ветчиной и отварной телятиной, приправив закуску свежими овощами и зеленью. Свежесваренный кофе с молоком завершал ее обычный утренний ритуал. Каши она не любила, а чаю обычно предпочитала кофе, какао или горячий шоколад. За едой Линда просматривала газеты, время от времени прислушиваясь к транслируемым телепередачам, но ничего, заслуживающего ее внимания, не было.
Переодевшись в брючный костюм из легкой шерсти светло-фисташкового цвета, она прошла в гараж, где стояла ее машина. До места работы мисс Доэрти было пятнадцать минут неспешной прогулки, но Линда решила проехаться. Через десять минут она припарковала свою вишневую «мазду» на стоянке у небольшого торгового центра и направилась в сторону Стрэнда. Миновав ратушу, построенную в традициях готического стиля и похожую на уменьшенную копию лондонского Гиндхолла, девушка неспешно пересекла городскую площадь.
Салон «Лаборатория моды» даже в ясный день притягивал взгляды прохожих, а уж в ненастное утро его витрина смотрелась особенно привлекательно. Изящные манекены, похожие на представителей инопланетной цивилизации совершенных существ, надменно улыбались дефективным землянам. Аккуратные головки из полистирола или стеклопластика с безупречными лицами венчали стройные, идеально пропорциональные фигуры, не имеющих ни малейших изъянов, если, конечно, учесть, что в современном обществе искусственность давно уже не является дефектом и даже стала более предпочтительнее естественной нормы. Наряды манекенов переливались яркими золотисто-терракотовыми оттенками: новая коллекция «Осенняя сказка», по-видимому, действительно создавалась для сказочных героев, живущих в замках из золота и брильянтов. Взглянув на всю эту ослепительную картину, девушка самодовольно подумала: «Роскошное обрамление для леди и джентльменов! И в создании этого великолепия я принимала совсем не второстепенное участие!»
Когда-то, тринадцать лет назад, одиннадцатилетняя Линда поняла, что точные дисциплины ее не очень-то интересуют (а чтобы сделать карьеру в науке одного упорства недостаточно), поэтому можно было подумать об административной сфере деятельности, но путь к достижению успеха в любом виде бизнеса – весьма длительный процесс. И Линда стала размышлять о какой-либо творческой профессии, к тому же у нее имелись необходимые способности; она хорошо рисовала, чертила, ее фантазия и воображение тоже были развиты достаточно прилично, хотя чувство меры иногда подводило девушку, но примеры эпатажа стали уже нормой, и не только в модельном бизнесе, поэтому она не считала это свое качество недостатком.
Получив среднее образование, Линда выбрала художественный колледж Кембервелл, где обучалась искусству иллюстрации, живописи и скульптуре. Элизабет Старлингтон отметила ее способности и считала выбор своей племянницы вполне приемлемым, пообещав той помощь и любое содействие, тем более что Линда аргументировала свой выбор достаточно логично. Дальнейшее свое обучение мисс Доэрти продолжать не стала, решив попробовав себя в деле. Девушка пошла работать в рекламное агентство графическим дизайнером, но сейчас уже подумывала о другом виде деятельности: менеджмент моды ей казался более интересным и перспективным.
Войдя в салон, Линда довольно улыбнулась: Полин и Камилла – консультантки магазина – являли собой живое воплощение закона философии: единства и борьбы противоположностей, а это в таком бизнесе, как мода, весьма ценно: противоречия всегда выступают движущейся силой, а не тормозом.
Двадцатидвухлетняя Камилла – яркая кокетливая брюнетка, худощавая и смуглая, подвижная как ртуть, эмоциональная и общительная, предупредительная и корректная.
Полин Форестье обладала другими качествами. Внешне неприметная и даже безликая, она, тем не менее имела немалый круг «своих» клиентов. И это легко объяснялось: на фоне ее заурядной внешности даже не очень привлекательная дама, примеряющая какую-нибудь модную тряпку, смотрелась достаточно эффектно. Хотя при небольшом желании и таком же количестве усилий Полин могла бы выглядеть вполне симпатичной девушкой: высокая, слишком худая, без видимых примет груди, талии и бедер; пепельно-русые, будто поникшие, жиденькие волосики, обрамляющие остроносое лицо; небольшие, но красивого миндального разреза светло-серые глаза, тонкие губы, бледная тонкая, как папиросная бумага, кожа. Мисс Форестье обходилась минимальным набором косметических средств, которые, по всей видимости, были заметны ей одной. Но такой внешний вид Полин не ухудшал качество ее работы, а, возможно, был даже более предпочтителен, особенно в тандеме с эффектной Камиллой Райз. Эти две девушки были отличными сотрудницами. Первое время слишком яркая, экзотическая внешность мисс Райз действовала на Линду несколько раздражающе, но воспоминания о том, что в переводе с латинского имя Камилла означает «прислужница богов», мисс Доэрти самодовольно улыбалась, на время забывая о досаде. Она сама не могла понять, почему невольно завидует этой девушке, ведь ее собственную внешность окружающие считали яркой и сексапильной, и мисс Доэрти была с ними абсолютно согласна. Но… быть бы ей только повыше ростом!
И Полин, и Камилла были заняты клиентками. Линда отметила про себя, что ей не знакомы эти две дамы, одной из которых было явно больше пятидесяти, а другой – не более тридцати. Женщины не были очень уж похожи между собой, но что-то указывало на их родственную связь. Обе – ухоженные и привлекательные, окутанные совсем легким флером тонкого, дорогого парфюма. Дама в возрасте: худощавая, с очень короткими и очень светлыми волосами, тонкими чертами бледного лица, в тонированных очках. На ней был серо-голубой жакет от Шанель, лацканы и рукава которого оформлены вручную плетеным кантом; мышиного цвета блуза, классические брюки – на полтона темнее; шейный платок, туфли и сумка – все оттенки серо-голубого цвета. Несомненно, что и глаза, скрытые сизыми стеклами очков в серебристой оправе, не должны были разочаровать окружающих цветом своей радужной оболочки. Ее молодую спутницу тоже нельзя было упрекнуть в плохом вкусе. Легкая небрежность пепельно-русых волос; платье-футляр с вертикальными линиями геометрического орнамента. Массивная темная оправа очков делали девушку слишком серьезной и добавляли ей пару лет. Но Линде показалось, что так было задумано. Зачем? Но она не стала тогда задумываться об удивившем ее факте, вспомнив об этой, казалось бы, незначительной встречи много позже. А в тот момент ее мысли были заняты Ларсом Слэйтером, появившимся на противоположной стороне улицы. В этом не было ничего удивительного: молодой человек проводил в своем недавно открытом бутике цветов много времени. Странность заключалась в том, что он покидал «Цветочную феерию» в начале рабочего дня, в период, когда помощь Слэйтера была необходима его сотруднице Джейн. Но ее не волновали причины ухода Ларса, хотя мысли непосредственно о нем еще некоторое время занимали голову Линды. Ей нравился молодой востребованный ландшафтный дизайнер и начинающий флорист, и она задумывалась о его кандидатуре в качестве «запасного» варианта на тот случай, если у нее ничего не получится с Эдвардом. Девушка была уверена: одного ее намека будет достаточно для того, чтобы Ларс забыл о своей толстой старухе. Линда вообще была уверена в том, что мужчина закрутил роман с Анной Теллер от скуки и собственной лени. Никаких хлопот, да и физиология не страдает. А Ларс – весьма интересный молодой человек, оч-чень перспективный… Есть, правда, в нем какая-то чертовщинка… Но так даже интереснее. В общем, неплохой вариант. Может, даже и не хуже Эдварда. Что ж, будущее покажет, но помочь ему не мешает…
Глава 17
Утро, к моему счастью, оказалось намного лучше, чем я прогнозировал. Времени для подготовки ночной вылазки в особняк мисс Кэмпион было достаточно, тем более что планировал я ее все-таки не на сегодняшнюю ночь по нескольким причинам: во-первых, не хотелось бы без особых причин нарушать закон и проникать на чужую собственность. И надо было бы заручится хотя бы разрешением родителей Лоры (хотя если следовать букве закона – они тоже пока не имеют на это права, но этим я решил пренебречь и рискнуть), а во-вторых, мне нужно было время, чтобы о моих планах узнали другие.
Быстренько проделав почти весь свой утренний ритуал, за исключением душа и завтрака, – есть после вчерашнего не хотелось – я сделал себе апельсиновый сок и кофе, а затем решил устроить небольшой променад по парку. Ничего так не дисциплинирует мысли и не снимает нервный мандраж, как физическая нагрузка. Получасовая пробежка и прохладный душ превратили мою нервную систему в каркас стальных канатов. Я ощущал себя хладнокровным супер-агентом, на манер героев Брюса Уиллиса или Джейсона Стэтхэма. Захватив свой блокнот с записями, ручку и диктофон, я направился на террасу (погода «улыбалась»).
Все, что можно было сделать до вечера, так это расписать по пунктам и расположить в хронологическом порядке всю информацию, полученную от мисс Кэмпион, миссис Таунсенд и миссис Старлингтон. Кроме того, нужно было определить более-менее значительные или просто странные события, произошедшие в течение двух месяцев до смерти Лоры; и попробовать расставить хоть какие-нибудь «маркеры».
Конец июля. Лора и Элизабет идут на спектакль, после просмотра которого журналистка высказывает свое восхищение молодой, мало известной французской актрисой Кристель Феррье, очень похожую – и внешне, и манерой игры – на умершую двадцать два года назад французскую актрису Мишель Байю, тоже, по слухам, талантливую. Об этом своем открытии Лора поведала всем, с кем часто общалась. А если учесть возможности «сарафанного радио» получается, что людей, знающих о ее пристальном интересе к этим актрисам, немало. И еще одно обстоятельство: ранее Лора слыла талантливым театральным критиком, но несколько лет назад она приняла решение стать известным стрингером и занялась журналистскими расследованиями, и намеченный план у нее весьма успешно реализовался (хотя «успешно» – это смотря с какой стороны посмотреть, если бы ей кто-то сказал о таком финале ее деятельности, взялась бы она за такого рода расследования?). А я в свою очередь полагал, что в этом деле ей оказывал информационную помощь наш экстрасенс Кристиан Стюарт, но доказательств такого сотрудничества у меня не было.
Далее… Кристель отказывает Лоре в интервью, что уже весьма удивительно, но актриса объясняет свой отказ тем, что уезжает на гастроли. Лора узнает, что актриса – сирота, воспитывалась в приюте, и журналистка едет на Корсику, где провела свое детство и отрочество Кристель. Там женщину принимают нормально, но при этом сообщают чрезвычайно мало сведений о мадемуазель Ферра. Лора делает выводы, что ее собеседники что-то скрывают. После этого посещения журналистка подозревает за собой слежку и этот факт, по мнению мисс Кэмпион, имеет отношение к ее расследованию. И школа, и монастырь показались ей довольно-таки подозрительными, хотя какие-то конкретные причины для такого вывода она назвать не смогла, выразившись, что у нее «чутье на сенсацию».
Я прервался на несколько минут и пошел на кухню покормить кошку, не забыв и о себе. Положил в миску Клео ее любимый лососевый паштет, я обнаружил, что о себе стал заботиться намного меньше, чем о кошках и женщинах: в холодильнике, в скорбном одиночестве, застыл мумифицированный кусок пирога, слегка украшенный гербарием из овощей и сморщенной зелени. Все это «великолепие», опрометчиво названное мною «пиццей», было усыпано скрюченной, как в предсмертной агонии, сырной стружкой. После пятиминутного мозгового штурма я смог припомнить свой урок кулинарного мастерства, который я в пьяных (!) сумерках вчерашнего вечера демонстрировал Клео. Но она даже не стала пробовать этот «шедевр» поварского искусства; сомневаюсь, чтобы вообще какая-нибудь женщина сподобилась бы на такой смелый шаг. Супруги Риттер уехали всего лишь на пару дней, и я оказался таким беспомощным! Стоило ли теперь привередничать? А еще говорят, что мужчина не способен на лишения! Мой организм, правда, попытался сопротивляться такой трапезе, но небольшое насилие вкупе с двумя чашками кофе сломили его негодующий протест. Впрочем, надо признать, по окончании процесса мне стало непонятно – зачем я устроил себе такую экзекуцию? Возможно, таким наказанием я пытался хотя бы немного заглушить пронзительные стоны своей беспокойной совести?.. Судя по дальнейшим результатам дня, мне это частично удалось, но, скорее всего, не из-за проблем своего желудочно-кишечного тракта, а благодаря небольшой активизации умственных процессов моего мозга.
Мне всегда было нелегко расставить правильные «маркеры» при анализе произошедшего и происходящего: среди множества фактов и различного рода обстоятельств всплывает огромное количество деталей и, казалось бы, мелочей. А что в расследовании действительно существенно, и что – нет? Иногда даже помехи неплохо вписываются в звучание основной темы музыкальной композиции. Как отделить зерна от плевел? Имеет ли значение исчезнувшее шоколадное пятно на баночке с заменителем сахара? Объяснений его исчезновения может быть немалое количество. И все это, возможно, не имеет отношения к моему расследованию.
Я качался в кресле на террасе, окутанной лучами полуденного солнца, время от времени записывая все, что приходило мне в голову, дабы ничего не забыть, а затем уже в ближайшей перспективе предстояло отсеять явную ересь, хотя именно ею, ересью, казались мне сейчас все мои записи. Неплохие мысли, надеюсь, все же были, но они пока казались мне похожими на размытые тени проплывающих аквариумных рыбок, медлительных и вялых. Лучше бы их вообще не было, тогда возможно, если верить парапсихологам, у меня бы открылся канал подключения к ноосфере, так сказать, к порталу информационной сети планеты… Я бы столько всего перекачал в себя!.. Мои смелые мечты, вероятно, имели бы шанс воплотиться в в этой реальности, но злополучный телефонный звонок их нагло распугал. «Пугалом» выступил инспектор Теллер – что, в принципе, недалеко от истины, – сообщивший о своей готовности встретиться со мной. Мы договорились с ним о встрече в семь вечера в «Молекуле». После короткого разговора с инспектором мои размышления неожиданно перестали быть разноцветными и вдруг окрасились в тревожный оранжевый цвет, может быть, по ассоциации с моей Клео. (Когда она бывает очень злой и рассерженной – ее огромные глазищи приобретают ярко-апельсиновый цвет.) Мысли в моей голове стали активнее, но и в то же время – беспокойнее, как те аквариумные рыбки, получившие вместе с кормом немного наркотиков, и теперь – одуревшие! – не знали, что делать: то ли – есть, то ли – воздержаться.
Но все же гора родила мышь. Роды случились в душе. Мыльная пена, приятно пахнущая мятой, геранью и кедром вызывала противоречивые чувства: успокаивала и будоражила. Казалось, смывая грязь с моего тела, она удалила туман, окутавший мою голову ватным одеялом. Мысли стали проясняться, и произошедшее стало приобретать хоть какую-то логику, пусть даже и не объясняющую многих обстоятельств. Во всяком случае, мне удалось вспомнить и понять, что даже если шоколадное пятно и пытались удалить, то нарушили бы и целостность бумажного стикера с аннотацией на данное вещество. Шоколад содержит жир, и напечатанные слова, при попытке удаления пятна, затерлись бы. А этого не было! Мне только одно было непонятно, почему я раньше (!) не пришел к такому очевидном выводу! Да и другие моменты стали вполне объяснимыми.
Вполне удовлетворенный водными процедурами, а больше – их последствиями, воодушевленный и настроенный на принятие новой информации, я поднялся наверх, в свою мини-гардеробную. Здесь мне предстояла легкая задача: выбор одежды для встречи с Алексом не составлял никаких затруднений. (Лет пять назад тот вообще перестал заморачиваться в выборе для себя какого-либо стиля в одежде: Теллер перешел в другую весовую категорию, несколько «округлую», да и разлад с женой, видимо, отразился на его финансовых возможностях. Так что теперь инспектор обходился без всякого стиля.) Но после встречи с Алексом мне предстояло свидание Элизабет, которая замечает все! Она просто сканирует окружающее пространство через увеличительные призмы всех своих органов чувств и записывает полученную информацию на свой «жесткий диск», несомненно, для личного просмотра и пользования. Следовательно, мне желательно быть чрезвычайно аккуратным и тщательным во всем без исключения. Плохо только, что миссис Старлингтон, насколько мне известно, редко высказывает свои замечания, тем самым не давая возможности окружающим исправить допущенный ими промах; хотя уверен, этот ее метод наблюдений не относился к производственной сфере.
Погода была просто чудесная, и я решил выйти на встречу с Алексом пораньше, чтобы пройтись по парку и подышать осенней прохладой. Из одежды я выбрал беспроигрышный вариант: темно-серый блузон на микрофлисе и темно-синие брюки из тонкой шерсти. Получилось немного уныло, хотя вполне приемлемо и корректно в свете вчерашней трагедии. Я знал, что весь наш город гудит, обсуждая смерть нашей знаменитости, а все наши увеселительные заведения будут пополнять кошельки своих владельцев, как в рождественские праздники; и цинизма в этом никто не видит. Впрочем, я – тоже. Рождение и смерть идут по жизни рука об руку, но, несмотря на понимание этого, мне было грустно и вновь захотелось напиться. Правда, позволить себе еще раз такой вираж – категорически запрещено: обязательства и необходимость решения уравнения со множеством неизвестных требовали немало выдающихся способностей, коими я, даже будучи трезвым, не мог похвалиться, а уж, находясь под воздействием алкоголя, – тем более. Что ж, иногда получаешь удовольствие в самом отказе от такового. Вот выпить бы немного коктейля из каких-нибудь супер мощных нейростимуляторов, но в обычных барах такое не продается, так что придется обойтись без помощи такого рода препаратов.
Я вышел из дома и попал в ту предвечернюю пору, когда дневной свет медленно тает, а парковые фонари еще не торопятся прийти ему на смену. Упоительный воздух, наполненный флюидами чуть уставшей зелени, сладковато-древесный, но при этом свежий и прохладный, одарил меня энергией удачи и уверенностью, что все в конечном итоге будет замечательно, и у меня получится решить задачи, которые передо мной поставила – не без присущего ей сарказма – судьба. Я шел по парку и просто наслаждался живописной природной палитрой красок и полутонов, причудливыми формами флоры, фоновым звучанием вечернего досуга парка и его обитателей…
Терраса ресторана пустовала в ожидании посетителей, чему я был рад: можно было присесть за давно облюбованный мною столик – а он нравился не только мне – отсюда открывался красивый вид на морское побережье. После короткого, но бурного спора одного внутреннего голоса с другим, победу одержал я, решив придать божественной октябрьской благодати легкую сафьяновую нотку терпкости посредством молодого каберне. Вино – все же меньшее зло, нежели виски или джин.
Алекса я заметил издалека. Он, по всей видимости, тоже хотел выпить, потому что шел от полицейского участка пешком, хотя, насколько я знал, инспектор не являлся любителем пеших прогулок. Мы с Алексом Теллером состояли в отношениях «женской дружбы» двух змей, одна из которых умеет плавать, но не умеет кусаться, а другая – кусается, но не плавает, однако противоположный берег нужно достичь обеим.
Алекс – крепкий и коренастый мужчина, выглядевший под пятьдесят, с обветренным и грубоватым лицом; он больше похож на малограмотного крестьянина эпохи «махрового» феодализма, чем на бравого полицейского офицера. Но это впечатление обманчиво и длится оно до тех пор, пока не встретишься взглядом с его глазками-буравчиками, ввинчивающимися в тебя, как штопор в пробку, весьма ощутимо, и не всегда такая, визуальная, дуэль, имеет хорошие последствия для «пробки». Жиденькие темные волосы окаймляли его крупную голову со скошенным затылком, а узкие губы застыли в желчной улыбке, по-видимому с младенческих лет. Несмотря на отсутствие физической привлекательности, инспектор не комплексовал. По-моему, он и понятия не имел, что такое комплексы. Во всем его облике чувствовалась грубоватость, даже наглость, но редко – мужская решительность. Честно говоря, мне не нравился Алекс, поэтому, быть может, мое восприятие этого человека было таким субъективным и противоречивым. Ко мне, думаю, он питал еще большую «любовь». В общем-то, мы друг друга доброжелательно ненавидели, хотя иногда вполне плодотворно сотрудничали. Я не удивился, что на вызов приехал именно он: как-никак Лора была местной знаменитостью.
Теллер тоже заметил меня, но ритм своей неспешной, несколько тяжеловатой походки не изменил и подошел к моему столику с неизменной ухмылкой на широком, округлом лице. Невысокий, полноватый Алекс напоминал мне комичный персонаж полицейского из какой-то французской комедии. Его лицо удивительным образом сочетало в себе противоречивые особенности: добродушие полных щек, хитрость близко посаженных щелочек-глаз, бульдожью хватку тяжелого подбородка и ограниченность низкого и узкого лба. Но самое интересное, что внешность инспектора абсолютно соответствовала такому же, не очень приятному на мой взгляд, внутреннему ее содержанию.
Хмуро поздоровавшись, Алекс удобно разместился в кресле напротив меня. Приятная джазовая композиция звучала приглушенно, что для меня было не самым последним фактором при выборе им места для нашей беседы, сегодня это было его прерогативой; радовало, что в некоторых аспектах наши вкусы совпадают.
Привлекательная и высокая официантка грациозно несла свое тело по направлению к нашему столику, вероятно, представляя себя на подиуме. Минут десять назад она принимала у меня заказ с дежурной и равнодушной улыбкой безработной манекенщицы, а сейчас выражение ее лица было откровенно радостным, а взгляд, которым девушка одарила Алекса, со стороны казался мне многообещающим авансом… как будто, Теллер был не полицейским, а редактором глянцевого журнала, так что его простой заказ – бокал пива и бифштекс с картошкой – совсем не разочаровал красотку. Неужто эта симпатичная официантка была пассией инспектора? Хотелось бы знать, что находят в нем женщины?
– Марк, я очень хочу есть, а совмещать еду с разговором не люблю, ты же знаешь, – чуть надменно сказал мужчина, сделав большой глоток пива. Свое легкое высокомерие он, наверное, оттачивал годами до такой филигранной точности, что ему удавалось не скатываться до откровенного хамства. Я давно изучил эту манеру Алекса. Он был плохим актером, но это был как раз тот случай, когда количество переходит в качество.
– Знаю, Алекс, не волнуйся, – спокойно ответил я, изобразив на своем лице умиротворенное ожидание, и пригубил вино. Интересно, думалось мне, насколько его хватит? Как долго он будет строить из себя комиссара Мегрэ? Похоже, я даже понимал, для чего ему это было нужно: обычный способ самоутверждения. (Судя по всему, комплексы у инспектора все же были, и не исключено, что они уже давно взывали о профессиональной помощи. Или опять-таки, это внешнее проявление внутренней борьбы его противоречивой натуры?)
Я молча ждал, всем своим видом показывая, что торопиться мне некуда. Алекс тоже молчал, небрежно изображая Атланта, скорбно и мужественно несущего на своих плечах все тяготы мира. Спустя пару минут поза и выражение лица инспектора несколько изменились: то ли мировые проблемы сошли на нет, то ли алкоголь изменил отношение Теллера к ним. Он расслабился и даже улыбнулся. Настроение его заметно улучшилось, хотя свой голод Алекс еще не успел утолить: его бифштекс, грациозно покачиваясь в изящных руках модельной официантки, только сейчас появился в моем поле зрения.
Я выпил полбокала вина (есть мне совершенно не хотелось), пока Теллер страстно и самозабвенно поглощал мясо с овощами. Наконец мужчина вытер салфеткой жирные губы и удовлетворенно откинулся на спинку кресла, плотоядно поглядывая на подошедшую официантку. Та принесла второй бокал пива Алексу, а мне – чай.
– Поведай мне, Марк, что происходило с твоей приятельницей мисс Кэмпион в последнее время, – пренебрежительным тоном проговорил он, алчно косясь на стройные ноги двух молодых девушек, усаживающихся за соседний столик.
– Алекс, что плохого тебе сделала Лора? – резко спросил я, решив сразу сбить его апломб.
Он пожевал свои змеиные губы и негодующе фыркнул:
– Терпеть не могу этих проныр – журналюг, папарацциев всяких… Подглядывают, вынюхивает, подслушивают, копаются во всяком дерьме, а потом вываливают кучу грязи на наши головы. От них все беды и распутство. Проститутки они все, как, впрочем, и частные детективы… доморощенные Шерлоки Холмсы.
– Ну твое недовольство мне понятно, – спокойно отреагировал я, хотя внутри у меня стала подниматься волна гнева и вскоре, достигнув точки кипения, грозила обрушиться шквалом негодования на голову инспектора. Этого нельзя было допустить, как бы мне не хотелось: информация, которой обладал Теллер, была для меня жизненно важна. Но самое главное – инспектор хотел меня разозлить. Такое удовольствие я не собирался ему предоставлять.
– Лора не была такой.
– Откуда тебе знать, – язвительно усмехнулся Алекс. – Не думаю, что она тебе исповедовалась во всех своих грехах.
– Стоит ли сейчас обсуждать ее грехи. У тебя их, наверное, нет? – надменно усмехнулся я. Этот, отнюдь не риторический, вопрос заставил мужчину зло сузить глаза, которые и в нормальном состоянии не могли похвалиться красивым разрезом. По выражению его лица было заметно, что ему очень хочется разразиться в мой адрес уничижительной тирадой, но он сдержал свой порыв. Однако, чтобы успокоиться, ему пришлось немного помолчать.
– Ладно, – спустя минуту примирительно сказал он. – Это ты можешь заниматься всякой ерундой… Выкладывай, что тебе нужно. – Он вновь злобно просверлил меня зрачками своих неподвижных, змеиных глаз.
– Мне нужно все, – нагло ответил я. И посмотрел на него с тем же высокомерием, которым он недавно щедро одаривал меня. Я не боялся, что Теллер может скрыть от меня какие-нибудь факты: такая смелость может ему дорого стоить. И Алекс это хорошо знал: не выполнить просьбу – имея в виду приказ Элизабет – инспектор был просто не способен. Трусость прекрасно уживалась в нем с осторожностью и хитростью.
– По заключению экспертов и патологоанатома: мисс Кэмпион умерла от асфиксии, попросту: захлебнулась и утонула, – равнодушно проговорил он и замолчал, будто сообщил мне все и, поставив жирную точку, цинично улыбнулся. Это легко было расшифровать: я должен был задавать вопросы, чтобы он вальяжно и нехотя на них отвечал.
– Что установило предварительное расследование?
– Ничего криминального. И судебно-медицинское обследование трупа это подтвердило. Никаких улик, указывающих на то, что мисс Кэмпион убили, нет. Отпечатков пальцев – множество, но свежие принадлежат самой журналистке и ее обслуге. Умерла она позавчера вечером, около десяти часов. Никто к ней не заходил ни утром, ни накануне поздним вечером: записи всех шести наружных видеокамер это подтверждают. С видеокамерами тоже все в порядке, никто с ними не проводил никаких манипуляций. Кстати, ты же был у нее в тот день.
– Да, я же тебе сам говорил. И если нужны письменные показания – я готов. Только я ушел ранним вечером. Собственно говоря, мне нужно было поздравить Лору с прошедшим днем рождения.
– Да знаю я, – прервал меня инспектор. – Все говорит о том, что смерть мисс Кэмпион произошла в результате несчастного случая, – почти на одном дыхании проговорил Теллер. – Да, у журналистки обнаружили порок сердца в начальной стадии. Возможно, она даже и не подозревала об этом.
– А версию самоубийства вы рассматривали? – спросил я больше для проформы: Лора была стоиком, и такое решение проблемы, даже чрезвычайно сложной, не являлось для нее приемлемым. Хотя если произошли какие-то сдвиги в психике женщины… тогда все возможно. Но я в это не верил.
– Более чем маловероятно. Никакими подтверждениями в пользу этой версии мы пока не располагаем. Ни писем, ни записок, ни дневников. В ноутбуке – только ее статьи о спектаклях, фильмах, актрисульках всяких… так, рабочие материалы наверное. Ничего подозрительного мы не обнаружили, но самое главное… – он резко замолчал, обратив все свое внимание на оставшийся кусок мяса. Я не стал прерывать этот, не очень эстетичный, на мой взгляд, физиологический процесс в исполнении Алекса. Доев и глотнув пива, он продолжил: – Так вот… Накануне вечером мисс Кэмпион звонила родителям и обещала приехать к ним во вторник, то есть вчера. Получается, что самоубийство она не планировала, по крайней мере на этой неделе.
– А что обнаружили в ее аптечке?
Он пожал массивными плечами.
– Ничего подозрительного: никаких психотропных препаратов, наркотиков или галлюциногенов. Только легкое снотворное, симвастатин и обычные медикаменты от простуды и насморка.
– Симвастатин?
– Да. Выписывал лечащий врач несколько месяцев назад, но женщина выпила всего лишь пару таблеток. Видимо, увлеклась диетой, – он недовольно хмыкнул, – вон как похудела, и препарат для уменьшения количества холестерина в крови ей уже был без надобности.
– Какое заключение сделал судмедэксперт?
– Смерть журналистки наступила вследствие обтурационной асфикции. – Он устало посмотрел на меня. – Марк, если хочешь подробностей – поговори с Джорджем Адлером. Он проводил вскрытие. – Вынув из кармана платок, инспектор вытер вспотевшую физиономию. (Меня покоробило его «вскрытие», нет бы сказать «судебно-медицинское исследование».) – Больше ничего не знаю и, честно говоря, мне этого вполне достаточно. – Он чуть повысил голос: – Ты думаешь, что люди не тонут в своих бассейнах? Некоторые в собственной ванной умудряются захлебнуться, – раздраженно заметил Алекс.
– Ну, положим, если человек перепил или под действием наркотиков…
– А сердечники? – перебил он меня. – Были случаи, когда от инфаркта умирали водители, находясь за рулем транспортного средства… Ты знал, что у нее были проблемы с сердцем? – усталым голосом спросил инспектор.
– Знал, но все равно мне непонятно, что могло спровоцировать такую смерть? Она ежедневно занималась в бассейне, хотя, правда, признавалась, что так и не научилась хорошо плавать… как же так получилось, что она захлебнулась?
– Почти все, кого мы опрашивали, говорят, что мисс Кэмпион в последнее время вела себя несколько странно. – Он пристально посмотрел на меня: – Я думал, ты мне тоже сможешь рассказать что-нибудь интересное. Неспроста же вы с миссис Старлингтон так всполошились.
Я кратко рассказал Теллеру о том, что с Лорой действительно в последнее время происходили странные вещи: ее посещали всякие видения, возможно, галлюцинации, и что я и другие ее знакомые, были обеспокоены этим обстоятельством, а мне даже пришлось проводить расследование, но ничего подозрительного моей команде обнаружить тоже не удалось. Обо всем прочем я скромно умолчал, зная, что Алекс сам задаст те вопросы, которые у него должны были возникнуть. А я постараюсь на них ответить так туманно, чтобы у Теллера появилось желание закончить нашу беседу как можно скорее.
– А чем она занималась в последнее время?
– Да так. Лору заинтересовала какая-то французская актриса, умершая больше двадцати лет назад. Мисс Кэмпион показалось, что другая молодая и современная актриса на нее похожа. И журналистка предполагала выяснить родственные связи умершей актрисы, – монотонно и скучно промямлил я.
– Бред какой-то, – прокомментировал Алекс и, судя по его виду, инспектору стало совсем не интересно слушать об этом: он нарочито посмотрел на свои наручные массивные часы и тяжело вздохнул. Но я игнорировал его вздохи, мне важно было уяснить для себя: все ли он мне выложил, что знал, хотя бы из-за его собственной безопасности: шутки с Минервой заканчиваются далеко не так, как хочется шутнику.
– А может, за ней действительно следили? – виновато спросил я, натужно изображая на лице чувство вины, надеясь, что Алекс клюнет на это. Допив вино, я продолжал монотонным голосом «похоронного» клерка высказывать свою версию: – На фоне беспокойства у нее и развился маниакальный психоз с привидениями. Когда она ко мне обратилась за помощью – слежку за ней прекратили, и у журналистки прошли галлюцинации.
– Ты сам-то в это веришь? – клюнул Теллер. Ехидная улыбка на его лице стала до неприличия довольной. – Или просто хочешь себя в этом убедить? – злорадно скривился он. – Да и меня заодно? А может, тебя мучит чувство вины за плохо проделанную работу?
Все, что я коряво «написал» на своей физиономии явно обрадовало моего собеседника. Мужчина с удовольствием хлебнул пива и пренебрежительно взглянул на мою тарелку с недоеденным бифштексом и на пустой бокал из-под вина. Ответить на выпад Алекса было нечем, вернее, это мне пока было невыгодно.
– Да, ты прав, Алекс, есть такое дело, – понуро вздохнул я. По-видимому, мое чистосердечное признание несколько удивило инспектора.
– Да ладно, не переживай, – благосклонно порекомендовал он. – Все равно ничего уже не исправишь.
– Но ведь это только предварительные выводы? – Глоток воды смягчил мои голосовые связки и чуть усмирил злость на инспектора. Хотя, скорее всего, получив небольшой эффект в результате своих актерских поползновений, я просто впал в легкую эйфорию от самого процесса лицедейства. – А не могли ее отравить? И так случилось, что в этот момент она плавала в бассейне, ей могло стать плохо, например, прихватило сердце, женщина стала терять сознание… ну и захлебнулась.
– Возможно. Во всяком случае, миссис Старлингтон тоже предположила такую же версию, – безразлично согласился Теллер и замолчал, недовольно хмурясь. Но вскрытие этого не подтвердило, разве что был использован какой-то, неизвестный нашему гению-«трупорезу», яд. (Мне захотелось его ударить, но я сдержался.)
– Думаю, что все намного проще. – Он скептически посмотрел на меня. – Журналистка испугалась своих же галлюцинаций. Так что твой рассказ только подтвердил предварительные выводы следствия о несчастном случае, – отрезал он, явно разозлившись. – Вот я и говорю: нечего совать свой нос во всякие расследования, чтобы потом не страдать бредовыми кошмарами.
– И что предприняла миссис Старлингтон в связи со своим предположением?
– А разве ты еще не в курсе? – удивился он.
– Нет, – спокойно ответил я. Признаваться в своей вчерашней пьянке и отключенных телефонах мне не хотелось. – Мне предстоит встреча с ней. – «Заковав» свой взгляд в «свинец», я пристально посмотрел на Алекса, с удовлетворением заметив, что «металл» свою задачу выполнил: апломб инспектора поубавился.
– Ну… если ты еще не знаешь… Элизабет попросила, – он хмыкнул, – ну ты знаешь, как она «просит»… взять образцы биоматериала и отправить их на судебно-химическое исследование, гистологию и прочее. Но результаты этих исследований, сам знаешь, придется подождать.
– Не думаю, что это будет долго. Полагаю, в этом случае будет сделано исключение. – Мое предположение не было надуманным: городское Бюро судебно-медицинской экспертизы благодаря Минерве было оснащено супер современным оборудованием для проведения различного рода анализов, и специалисты, работающие там, были дотошными исследователями.
– Есть еще кое-что… можешь ответить мне… честно, – неуверенно промямлил Теллер. – Следствие-то пока не закончено. Мало ли что еще может всплыть. Не хотелось бы мне потом, глядя на твое краснеющее лицо, уличить тебя во лжи. Или ты не краснеешь?
Что за песню ты поешь, старый попугай, – думал я. Ты очень бы хотел уличить меня во лжи! Ты так этого жаждешь, что готов сейчас прикидываться другом, братом, отцом и даже родной матерью… только, чтобы развести меня сейчас на откровенность. Ну что ж, получите, Мистер Скудоумие!
– Ты знаешь, Алекс, этого атавизма у меня никогда не было. Я просто с возрастом пришел к выводу, что говорить правду все же выгоднее, но не всегда. – Воспользовавшись моментом, я глотнул остывший чай, а шестеренки моего мозга лихорадочно вращались, пытаясь мне что-то подсказать, но где-то произошла пробуксовка, и подсказки не получилось. Выручила интуиция:
– Я ни разу не спал с Лорой Кэмпион… Ты это хотел узнать? – тихо, но с чувством спросил я, в общем-то, уже не нуждаясь в его ответе: лицо Теллера постепенно стало наливаться молодецким румянцем. Но опасаться, что у инспектора может случиться апоплексический удар, не стоило: у некоторых людей неслабое проявление эмоций – чаще – негативных – вкупе с алкоголем окрашивает кожный покров их физиономий в цвета розы сорта Жюбиле дю Прэнс де Монако, то бишь – в вишнево-малиновый. И у Алекса сейчас было не лицо, а «этюд в багровых тонах».
– Ну, ну, – только и смог затравленно промычать он, но решился на атаку:
– И что же ты теперь будешь делать со своим расследованием?
Я помолчал, делая вид, что не знаю, насколько могу быть откровенен с Алексом. По-видимому, это у меня получилось неплохо, потому что глаза инспектор алчно блеснули:
– Не очкуй, Марк. Ты же знаешь, я могу быть полезным, особенно когда меня об этом просила… сам знаешь кто.
Читать бесплатно другие книги:
