Кибершторм Мэзер Мэтью

День 33 — 24 января

— Но что, если ты не вернёшься?

Лорен умоляла меня остаться.

— Я вернусь, зачем мне там оставаться. Меня не будет всего один день, я ни к кому даже подходить не буду.

Она сидела на стволе поваленного дерева и крепко сжимала в руках Люка.

— Я пойду прямиком в Капитолий, — добавил я, — а если меня кто-нибудь остановит, я покажу им твою карточку.

Я держал её водительское удостоверение. Её фамилия была Сеймур — племянница сенатора Сеймура. Этого удостоверения было достаточно, чтобы вызвать подмогу, в какой бы ситуации родственница сенатора ни оказалась. Вся её семья, наверное, уже собралась вместе.

Она ничего не ответила.

— Мы не можем просто сидеть здесь, — попытался вразумить её я. — Эти гады залижут раны и снова вернутся, и что тогда?

— Не знаю. Спрячемся?

— Мы не можем прятаться вечно, Лорен.

Мы разбили в лесу, вдали от домика, лагерь и расставили силки на животных. Отсюда был хороший вид на дорогу, но это было лишь временное решение. Вместо того, чтобы убегать, нужно было что-то предпринять, и я решил, что нужно пойти в Вашингтон.

Отчаянная мера, но ничуть не хуже других вариантов.

Чак спорил со мной, утверждая, что это слишком опасно. Он считал, что надо выждать, но я слишком боялся ожидания. У нас закончится весь наш скромный запас продуктов, и что тогда? Он ещё не скоро поднимется на ноги, и ловить рыбу и животных придётся мне одному? А кто знает, может, он и не встанет на ноги — ему срочно нужна была медицинская помощь. Как и малышке Эллароза — она таяла на глазах.

Время стало нашим врагом, и я устал ждать, не зная, что принесёт следующий день.

— Один день, вот и всё. Я обернусь за один день, не стану лезть в неприятности и ни с кем не буду разговаривать.

Лорен ещё сильнее обняла Люка.

— Только обязательно вернись. Обязательно.

День 34 — 25 января

Я вышел затемно.

За всю свою жизнь, я ни разу не проходил больше пяти километров, разве что выходил днём погулять, но я полагал, что вполне осилю девяносто километров: шесть километров в час, за пятнадцать часов — все девяносто.

Я могу пройти девяносто километров за один день. За один день.

Всего за день я смогу, наконец, узнать, что случилось, почему на нас пала эта кара небесная.

Президент, как он сам сказал, покинул Вашингтон, но сейчас в городе горели огни. Я собирался пойти в Капитолий, объяснить кто я такой, что дядя моей жены — сенатор, и через день вернуться с подмогой.

В небе ещё висел месяц, когда я вышел утром на улицу. Я пошёл по просёлочной дороге, светя перед собой налобным фонариком. Когда я проходил мимо дома Бэйлоров, у меня душа ушла в пятки, но внутри не горел свет, не было никакого движения. Когда я добрался до дороги, ведущей вниз с гор, утренний полумрак начал рассеиваться.

Я взял хороший темп, слегка прихрамывая из-за раны на ноге.

У подножия гор снега почти не осталось. Передо мной разбегались в стороны поля, леса и холмы. Вскоре серое утро пронзили лучи солнца, и мир начал приобретать цвета. На траве блестели капли росы, и я чувствовал себя полным сил и энергии.

После всего, что нам пришлось пережить, оставалось протянуть всего один день.

Я не боялся заблудиться — это было невозможно. Вниз по склону и на восток по шестьдесят шестой трассе до центра Вашингтона, пока не упрусь в монумент Вашингтона. А затем по Национальной аллее до самого Капитолия.

Я взял с собой телефон. GPS работал, но карты без Интернета не загружались — у меня была только карта Нью-Йорка, которую закачал Чак. Она мне была не нужна, но я взял телефон на тот случай, если в городе есть связь.

Я шёл и шёл, и шёл.

Солнце поднималось выше, стало теплее. С наступлением утра на дороге появились редкие машины. Я шёл по дороге, параллельной трассе шестьдесят шесть, и старался не высовываться понапрасну. Смотреть под ноги, не привлекать внимания и идти вперёд.

Порой, вдали на трассе появлялась машина, медленно росла в размере, приближаясь ко мне, и в одно мгновение проносилась мимо. Меня так и подмывало махнуть им рукой, чтобы они остановились, чтобы расспросить их, но я боялся. На меня полагались Люк и Лорен.

Я не мог рисковать.

Идти, идти и идти вперёд. Сколько же километров я уже прошагал?

Я цеплялся взглядом за гребень холма на горизонте и смотрел на него. На протяжении целой вечности он оставался так же далеко, но потом вдруг начал увеличиваться, и вскоре я уже спускался с него, выбирая новую цель. В кармане лежала мезуза Ирины, и я порой сжимал её в руке, словно надеясь, что в ней есть некая магическая сила, которая меня защитит.

Ноги ныли от усталости, рана горела огнём.

К обеду солнце уже жарило нещадно, и я промок насквозь от пота. За спиной висел рюкзак — в основном там лежали бутылки с водой — но из-за него спине было очень жарко, и я порой снимал его, чтобы немного остыть. Слабый ветерок холодил поток пота, струящийся по спине.

После пяти недель лютого холода неожиданно стало очень жарко. Я и представить себе не мог такого. Может, мне вообще пойти в одних трусах? А почему нет?

Я остановился, чтобы снять джинсы.

Неловко сняв их, я осмотрел пропитанную кровью повязку на правой голени. Осторожно потрогал края раны. Она ещё была воспалена. Я надел кроссовки и с удивлением посмотрел на свои худые ноги в разных носках. На бледной коже синели какие-то отметины, хотя я не помнил, обо что я мог набить такие синяки.

Без пояса мои семейники на мне не держались. Я потерял столько веса, что мог бы сделать на поясе ещё одну дырку, итого вышло бы пять за месяц. Я, наверное, потерял пятнадцать сантиметров в талии. Трусы пришлось дважды закатать, чтобы они не падали, но обретённое чувство прохлады этого точно стоило.

У меня было с собой немного еды, арахиса, были и деньги, и кредитные карточки. Если электричество восстановили, значит, город вернулся к жизни, и я смогу что-нибудь купить. Идя по нарастающей жаре, я мечтал о том, что куплю первым: может, сочный гамбургер, или даже закажу стейк? Неожиданно вернулось воспоминание о мясе в котле, о крови, и желудок едва не вывернуло.

Чья это вина? Кто превратил нас в диких животных?

Таких совпадений не бывает, слишком много целей за раз: сначала атаковали логистику, затем обрезали доступ в Интернет, объявили о вспышке птичьего гриппа, а потом что? В воздушном пространстве над Америкой появились неизвестные цели, а следом пропало электричество. Дело рук преступников? Но что они с того выгадают? Террористов? Слишком хорошо всё организовано, слишком тщательно спланировано.

После полудня боль в ногах стала невыносимой, и я направил её на растущий в душе гнев. Это сделал Китай, иначе и быть не может.

Сражение в Южно-Китайском море, новости об их нападении на наши Сети, кража данных.

Вашингтон рос вдали с каждым шагом, вопрос становился всё важнее, а ответ на него — яснее.

Я томительно ждал, когда же солнце опустится, и воздух охладится.

Крутые холмы сменились покатыми, а леса и поля — фермами и небольшими поселениями.

Во второй половине дня я увидел на дороге первого путника и обогнал его, не поднимая головы.

Пройдя дальше, я остановился и надел джинсы. К закату по дороге двигалось ещё несколько человек: и впереди, и позади меня.

Все держались на расстоянии друг от друга.

Здесь электричества ещё не было. Большинство домов стояло в полной темноте, но в некоторых дрожал неровный свет — скорее всего, от свечей. Трасса уходила к горизонту, и небо над ним светилось. Я был всё ближе и ближе.

Но по-прежнему очень далеко от города. Имеет ли смысл и дальше идти?

Боль стала просто невыносимой. Ноги, руки, спина — болело всё. Я сжал зубы. Смогу ли я идти ночью?

Я посмотрел на горизонт. Ещё слишком далеко. Мне нужно отдохнуть. Завтра дойду.

В небо снова поднялся полумесяц, в его свете по земле тянулись полупрозрачные тени.

Впереди, между деревьями, возвышался какой-то силуэт. Прихрамывая, я подошёл к нему и сошёл с дороги, чтобы рассмотреть получше. Это был заброшенный сарай, между истёртыми досками зияли большие щели. Двери не было. Я достал из рюкзака налобный фонарик и посветил внутрь.

— Эй! — крикнул я.

В сарае лежал разнообразный хлам: доски, старые башмаки, ржавый детский велосипед. В углу на кирпичах стоял старый «Шевроле», покрытый горой мусора.

— Есть кто?

Мне ответило эхо.

Сил больше не было.

Я осторожно направился внутрь. Луч фонарика выхватил из темноты какую-то старую тряпку — штору, что ли, — и я поднял её с земли. К ней пристала грязь, но я постарался, как мог, очистить её и отряхнуть.

По спине до сих пор стекал пот, и я задрожал в холодном ночном воздухе.

Я добрался до пикапа и открыл дверь. Внутри меня ждало длинное трёхместное сиденье, и я, улыбнувшись, прыгнул за руль. Пристроив рюкзак вместо подушки, я закрыл дверь и лёг на сиденье, обернувшись шторой.

Что-то впилось в кармане. Мезуза Бородиных. Я достал её, приподнялся на локте и сунул в ржавую дыру на двери.

Я улыбнулся. Чем не вход?

Стоило положить голову на рюкзак, как я провалился в сон.

День 35 — 26 января

За мостом над верхушками деревьев показался монумент Вашингтона. Я проснулся утром закоченевший от холода и с пересохшим горлом. Допив почти все свои остатки воды и доев арахис, я вернулся на дорогу. Только у выхода из сарая я вспомнил о мезузе и вернулся за ней.

Чем ближе к Вашингтону, тем больше попадалось навстречу заправок и магазинчиков. Почти все были пустыми, но перед одной из заправок стояли машины, и я, не сумев пересилить любопытства, подошёл ближе. На полках внутри ничего не было, но мужчина за прилавком сказал мне, что завтра уже привезут топливо.

Он набрал воды в мои бутылки и, когда я уже собирался уходить, предложил мне свой бутерброд — скорее всего, весь его обед. Я поблагодарил его и, почти не жуя, проглотил. Он сказал, что мне нечего искать в Вашингтоне, не стоит туда идти, безопаснее оставаться за городом.

Я снова его поблагодарил и пошёл дальше.

Теперь, вблизи от Вашингтона, я медленно брёл вместе с остальными по правой полосе трассы.

Наступил полдень.

Справа от меня в серое небо возносились офисные центры, брошенные краны и строительные машины, а слева корчились голые деревья, которые обвивал зелёный плющ. Впереди показались знаки: прямо — к мосту Рузвельта, направо — к Пентагону и Арлингтону.

Я почти дошёл. Чем сейчас заняты в Пентагоне? Он был совсем рядом, буквально в паре километров. Есть ли у них план? Посылают ли они солдат отважно защищать нашу родину?

Я никогда в жизни не проявлял отваги, не совершал подвигов. Мужественно ли это? Пройти девяносто километров, не зная, что тебя ждёт в конце пути?

Меня подтолкнул к этому страх, но оставить Люка и Лорен одних было куда страшнее.

Я шёл среди растущей толпы, по обочине между высокими стенами, по которым змеились стебли плюща. Целый поток беженцев двигался через Фэрфакс, Октон и Вьенну. Меня заставляла двигаться любовь к Люку и Лорен. Только она помогала преодолевать боль и переставлять ноги, одну за другой, шаг за шагом.

И к ней присоединялся гнев.

Раньше меня заботило только одно — как нам выжить. Но теперь, когда передо мной уже виднелся Вашингтон, когда близился конец всем мучениям, я был твёрдо убеждён — кто-то должен за всё ответить. Кто-то заплатит за все беды, выпавшие моей семье.

Я пересёк по мосту реку Потомак. Уровень воды упал из-за отлива, в небе кружились чайки.

Впереди, над деревьями, возвышался монумент Вашингтона. Я последовал за всеми по авеню Конституции. На дороге были возведены баррикады, отгораживающие мемориал Линкольна, создавая путь для идущих в город.

Нас хотели куда-то завести.

Начался лёгкий дождь. Низкие тяжёлые тучи скрыли солнце. По дороге сновали машины, военные джипы. Я едва удержался, чтобы не остановить один из них.

Кто ради меня остановится? Я был одним из множества оборванцев, одиноко бредущих под дождём. И у меня была совсем другая цель. Нужно было лишь пройти ещё пять километров.

Передо мной предстали знакомые по открыткам и фотографиям здания. Впереди, едва видимый за стволами деревьев, показался Белый дом, а дальше за ним — крыши Смитсоновского института.

Но справа от меня длинную национальную аллею — полосу газона от мемориала Линкольна до самого Капитолия — отгораживали высокие заборы с мотками колючей проволоки наверху.

Заборы закрывали полотна брезента, но я видел сквозь щели, что внутри кипит активная деятельность. Что они там прячут?

На перекрёстках стояли полицейские и регулировали движение. Вдоль Музея естественной истории, который располагался на полосе Национальной аллеи, были возведены строительные леса.

Я хотел увидеть, что же там за забором, и отошёл к обочине. Убедившись, что на меня никто не смотрит, я пролез под леса.

Меня закрывало синее полотно, свисавшее с лесов, и я полез наверх. Я поднимался вдоль стены здания, и, забравшись на самый верхней уровень лесов, перелез на крышу музея и лёг около самого края.

Я осторожно выглянул.

Газон усеивали бесконечные ряды тёмно-зелёных тентов и алюминиевых сооружений, около военных джипов лежали груды коробок и мешков. Я посмотрел влево: палатки тянулись до самого Капитолия, — направо: они окружали монумент Вашингтона и тянулись вдоль пруда до мемориала Линкольна. Похоже, это был военный лагерь.

Но что-то меня насторожило. Это не американская военная форма. Я знаю, как выглядят наши ребята…

Это китайцы.

Я не мог поверить своим глазам, по телу пробежала дрожь. Я протёр глаза, глубоко вздохнул и выглянул ещё раз. Куда бы я ни посмотрел, передо мной были азиатские лица. Одни солдаты были в форме цвета хаки, другие — в серой, многие — в камуфляже, но у всех были красные нашивки. И на фуражке у каждого по центру располагалась красная звезда.

Передо мной была китайская военная база. В самом центре Вашингтона.

Я снова спрятался за парапетом, с трудом пытаясь воспринять увиденное. Что это были за неизвестные воздушные цели, почему президент бежал из Вашингтона, почему только здесь горел свет, почему они бросили нас в Нью-Йорке, вся ложь и обман — на всё был один ответ.

Нас захватили.

Я выудил из кармана телефон и быстро сфотографировал лагерь.

Какой смысл идти в Капитолий? Там мне никто не поможет. Если меня поймают, я уже не вернусь к Лорен. Что же я наделал? Нужно выбираться отсюда.

Под действием адреналина я сбежал вниз по лесам и осторожно вернулся в толпу на улице, стараясь не привлекать к себе внимания. Похоже, никто не заметил. Я остановился перед забором, всего в нескольких шагах от меня стоял полицейский, и я не удержался.

— Там военные? — спросил я, показывая в сторону ограды. Он посмотрел на меня и легонько кивнул.

— Китайские военные?

— Да, — подтвердил он и снова обречённо кивнул, — и уходить они не собираются.

Меня словно под дых ударили. Я потрясённо смотрел на него. За ним возвышался монумент Вашингтона, прорезая завесу дождя.

— Привыкай, мужик, — добавил он, заметив, что я не спешу уходить. — Иди, не стой столбом.

Я покачал головой, не в силах сдвинуться с места, хотелось что-то сделать, хотелось закричать. Что все они делают? Люди шли, свесив головы, не говоря ни слова. Прибитые, поражённые. Неужели Америка уже сдалась?

Я начал идти, развернулся и побежал в обратную сторону. Не может этого быть. Как такое возможно?

Нужно вернуться к Лорен и Люку. Только это сейчас и важно. Не помню как, я добежал под дождём до реки Потомак, перешёл на ту сторону и оставил столицу позади.

Но вместо того, чтобы вернуться на шестьдесят шестую трассу, я свернул на мост, ведущий на юг, и оказался перед входом на национальное кладбище Арлингтона.

Я стоял перед широким овальным газоном, который облюбовала стая гусей. Прошёл между ними — они гневно загоготали вслед. Вдоль широкой аллеи росли аккуратные кустики с крошечными красными ягодами.

Интересно, они съедобные? Наверное, нет.

За ними в небо, словно кровеносные сосуды, тянулись голые ветви деревьев. Я прошёл мимо памятника сто первой воздушно-десантной дивизии и гордого орла на его вершине. Где они сейчас?

Над светлым зданием с массивными колоннами на вершине холма висел наш флаг — наполовину спущенный. Нужно идти дальше, не останавливаться.

В конце дорожки перед стеной, ограждающей само кладбище, стоял серый фонтан. Воды в нём не было, дорожки вокруг были пусты. Передо мной были четыре арки, ведущие наверх, и я выбрал самую левую.

Поднимаясь по лестнице, я увидел, что внутри, вдоль стен, за стёклами висели картины и фотографии. Дань памяти «Величайшему поколению», как было написано на плакате сверху. Лица тех, кто, как мой дед, сражался на побережье Нормандии, взирали на меня, пока я поднимался вверх.

Наверху передо мной расстилался зелёный газон — по-прежнему аккуратно подстриженный — а по нему тянулись ряды белых надгробий. Перед каждым стоял свежий венок с красным бантом — кладбище выглядело очень ухоженным. По холму строем взбирались белые надгробия, уступая место дубам и эвкалиптам. Здесь лежали наши герои, немые свидетели нашей гибели.

Я шёл между плитами, читая написанные на них имена.

Я поднялся на холм, пройдя на своём пути мимо могил братьев Кеннеди и Арлингтон Хауса.

Наверху я остановился. Вдали, серой полосой тянулась река Потомак, а за ней в серой пелене дождя прятался Вашингтон с белым колом монумента, торчащим из самого его сердца.

Я покачал головой и стал спускаться. Что мне делать?

Я вдруг понял, что ужасно хочу пить. Язык прилипал к нёбу от жажды. Дождь шёл все сильнее, и я склонился около водосточной трубы, чтобы набрать воду в бутылку. Кто-то ещё шёл по дорожке, но поравнявшись со мной, обошёл стороной. Я, наверное, выглядел, как какой-то дикарь: в рваной и мокрой одежде, бритый налысо. Мне хотелось закричать, выместить на нём весь мой гнев.

Почему он идёт так медленно? Что он тут делает?

Он что, не видит, что миру пришёл конец?

Когда я добрался до трассы, действие адреналина стало сходить на нет. Меня ждала бесконечная дорога домой. Сил не осталось, я промок насквозь. Я же просто не дойду. Мышцы и кости ныли от холода и усталости. Гнев полностью растаял, и я медленно заковылял по дороге.

Я не дойду — просто упаду на полпути и уже не встану.

На въезде на магистраль я решил, что нужно попытать счастья и найти попутную машину.

Мне придётся пойти на этот риск. Я шёл, опустив голову и вытянув в сторону руку с поднятым большим пальцем. Меня сильно трясло от холода. Нужно было скорее найти какое-никакое укрытие.

Погрузившись в свои мысли, я едва заметил остановившийся передо мной грузовик.

Из окна высунулся пассажир.

— Подбросить?

Я как мог быстро подбежал и кивнул. Становилось всё холоднее, а я был мокрый до нитки.

— Куда вам? — спросил один из парней впереди. Они сидели втроём и слушали кантри-музыку на радио. Обычные молодые ребята. Меня вдруг качнуло.

— Эй-эй, с вами всё в порядке?

— Д-да, — заикаясь, ответил я. — Восемнадцатая развязка, после Гейнсвилля.

Парень повернулся к остальным в машине и что-то сказал.

Я стоял под дождём и ждал.

— Вы один? — спросил он и вытянул шею, посмотрев по сторонам.

Я кивнул.

— Один.

Он показал большим пальцем в сторону прицепа.

— Можете там присесть. У нас тут места нет, но сзади достаточно. Конечно, никаких удобств, да и вы не один будете, но, по крайней мере, мокнуть не придётся. Что скажете?

Я кивнул, решив, что выбора-то у меня и нет. Я обошёл грузовик, и увидел, что кто-то уже опустил задний борт, я запрыгнул внутрь и поднял его за собой. Мы поехали.

В темноте сидели другие пассажиры. Я выбрал себе место в конце, подальше от остальных, и вжался в угол. Я сидел молча, понимая, что лучше помалкивать, но не смог сдержаться.

— Давно китайцы здесь? Когда они заняли Вашингтон?

Никто мне не ответил.

В полумраке железного прицепа на грязном тряпье сидели, сжавшись, пятеро человек. Один из них бросил мне одеяло, и я пробормотал «спасибо». Дрожа от холода, я завернулся в него. Можно ли им доверять? Выбора снова нет. Один, на таком холоде и мокрый до нитки, я просто умру. Этот прицеп был для меня единственным спасением. С кем мне бороться, когда я сам на волоске от смерти? Нужно вернуться в горы.

— Давно они тут? — снова спросил я, зубы стучали от холода.

В ответ — молчание.

Я уже был готов сдаться, как вдруг один из попутчиков, сидящий в другом углу молодой парень со светлыми волосами и в кепке ответил:

— Несколько недель.

— Что случилось?

— Кибершторм, вот что, — ответил другой парень, с ирокезом, сидящий рядом. Я насчитал с дюжину колец на его лице, остальные в темноте не было видно. — Вы откуда?

— Из Нью-Йорка.

Он ответил не сразу.

— Сурово там было, а?

Я кивнул. Весь ужас двух месяцев — в одном крохотном жесте.

— Где наши военные? — спросил я. — Почему они их не остановили?

— По-моему, хорошо, что они здесь, — ответил парень с ирокезом.

— Хорошо? — воскликнул я. — Да ты совсем умом тронулся?

Блондин сел прямо.

— Слышь, мужик, остынь. Нам не нужны неприятности, ладно?

Я покачал головой и завернулся в одеяло. И эти дети наше будущее? Неудивительно, что мы оказались в такой заварухе. Считаные недели назад Америка казалось несокрушимой, но теперь…

Мы почему-то потерпели поражение.

Главное сейчас — вернуться к моей семье, защитить их.

Я вздохнул, закрыл глаза и отвернулся от остальных, прижавшись лицом к холодному металлу.

Мерный гул двигателя затягивал меня в объятия ночи.

Вдруг кто-то толкнул меня в плечо.

— Эй, дружище, — это был один из парней с переднего сиденья. Он стоял около прицепа, борт был опущен. Грузовик стоял около развязки.

Они решили высадить меня раньше?

— Твой поворот, мы доехали.

Я мотнул головой — похоже, я уснул. Кроме меня в прицепе уже никого не осталось. Я был укрыт кучей одеял, одно даже лежало сложенное у меня под головой. Видимо их положили, пока я спал. Мне стало стыдно, что я так разозлился на тех ребят.

— Спасибо, — пробормотал я, выбрался из-под одеял и взял рюкзак. Я выпрыгнул наружу — дождь закончился, но уже было темно.

Парень заметил моё недоумение.

— У нас ушло больше времени. Нужно было завезти тех парней…

— Спасибо, — сказал я, — правда, большое вам спасибо.

Он посмотрел на горы.

— Куда тебе дальше, туда?

— Нет, — тихо ответил я и показал в сторону холмов. — Туда.