Тридевятое царство. Удар Святогора Новожилов Денис

Глава 18

Суд скорый и правый

Огромный шатер бывшего хана был полон людьми. После победы войска псоглавцев и бегства Картауса присягать на верность Черному батыру кинулись все и сразу. Кочевники толкались и шумели, сегодня ожидался суд над сподвижниками низложенного великого хана и объявление Великой степи воли ее нового хозяина. Шараган обеспокоенно осматривал собравшихся: далеко не все тут были рады их победе, но выступить в открытую уже никто не решится. Сейчас было очень важно, как покажет себя новый хозяин, как поставит себя перед сообществом. Джучи в своем черном доспехе с белыми черепами смотрелся величественно, шлем из головы огромной черной собаки выглядел грозно и внушительно. Сам вождь сидел абсолютно спокойно, внимательным взглядом обводя собравшихся степняков; выдерживали этот пристальный взгляд немногие. Шараган сидел рядом, чтобы в случае чего выручить советом или повлиять на ситуацию. Лишний раз тут подавать голос было не нужно, не стоило показывать собравшимся вождям, что Черный батыр подвержен какому-либо влиянию. Общая трапеза заканчивалась, и подходило время суда. Двое рослых стражников в собачьих шапках втащили троих главных пленников. Темники Арслан и Джейран и старший сын Картауса Жангир. Первыми судили братьев, за обвинителя был сам Шараган, так что ему пришлось встать и выйти в круг.

– Воины Великой степи, – начал шаман свою речь, – эти люди виновны в том, что они выступили против самого духа Степи. В этом их вина, и духи предков требуют смерти изменников. – Шараган вернулся на свое место; речь получилась краткой, но шаман и не собирался нагнетать страсти, предпочитая отдать больше свободы для принятия решения вождю. Джучи степенно кивнул.

– Это серьезная ошибка и серьезное обвинение. Хочет ли кто-нибудь сказать что-либо в защиту этих людей?

– Я хочу сказать свое слово. – С места поднялся темник Тимур. Его тумен обеспечил победу войску псоглавцам, и сейчас он занимал почетное место подле вождя.

– Темник Тимур хочет сказать слово, – одобрительно кивнул Джучи, – давайте послушаем его слово.

Тимур встал и вышел на середину, под всеобщие взгляды вождей и старейшин разных племен.

– Эти люди – сильные и храбрые воины, – начал свою речь бывший хан, – они верно служили Степи и снискали всеобщее уважение. Никто не сможет обвинить их ни в трусости, ни в малодушии.

Собравшиеся кочевники одобрительно зашумели: братья были известны в Степи всем.

– Законный на тот момент великий хан Картаус от имени Степи призвал их под знамена, и они пришли. В чем же их вина, если они верой и правдой служили Степи?

Вокруг одобрительно шумели: слишком многие держали сторону Картауса в прошлой схватке. Шараган старался не показать своего волнения – момент был крайне важным, именно он определит очень многое в последующем. Шаман бросил быстрый взгляд на своего вождя, но тот сидел абсолютно спокойно.

– Мнение темника Тимура понятно, – произнес он степенно, – я вижу, его тут разделяют многие. Хотят ли сказать что-нибудь те, кого мы обвиняем?

Взгляды степняков обратились на сидящих братьев, Арслан только сплюнул на пол кровью – в бою он был сильно ранен, а Джейран отрывисто бросил:

– Недооценили мы подлость Тимурки, нечего ему нас и защищать. Если бы не он, мы бы уже рвали вас конями на куски.

– И это мнение понятно, – так же спокойно кивнул хан, – слова, достойные воина.

– Готовы ли предки Степи простить этих людей?

– Нет, Великий батыр, – Шараган спокойно выдержал полные ненависти взгляды, – не готовы.

– Законами балуются западные и восточные слабаки, – Джучи встал со своего места, – там у них нет кочевых племен, там есть города и законные правители. В Степи правит тот, кто силен. В Степи правит тот, кто решителен и смел. В Степи правит тот, кто следует заветам предков. Заветы предков просты и понятны: жги, грабь и убивай чужих. Весь мир существует лишь для того, чтобы кормить войско Великой степи, и если куда-то не дошли наши кони, то это только временно. Великий хан Картаус забыл эти заветы, он пытался убить наш дух, дух Великой степи. И за его спиной стояли Арслан и Джейран. Даже когда войско, несущее в себе дух Великой степи, истинный дух, появилось перед ними, они и тогда пыталсь убить нас. Они пытались уничтожить сам дух, что ведет и питает наши сердца, полагаясь на хитрость Жангира и его воинов. Этим людям нет и не может быть прощения. Мое решение только одно – смерть!

Вокруг зашумели разом все, Джучи стоял, сохраняя полное спокойствие, глядя поверх голов спорящих и шумящих кочевников.

– Многие из нас тоже были за Картауса, – раздался голос откуда-то сзади, – нас всех тоже ждет смерть?

– Хороший вопрос, – спокойно кивнул Черный батыр, – все, кто поддерживали Картауса, действительно достойны смерти. Это так. Но я добр. Я не стану убивать всех.

Вождь снова обвел взглядом ошарашенных степняков.

– Из каждой тысячи умрет сотня, из сотни – десяток, из десятка – один человек. Кто именно – определит жребий. Это плата, и она будет уплачена. Кто не согласен… тех убьем всех.

Черный батыр спокойно сел на место. Шараган осмотрел лица собравшихся. Он радостно отметил про себя: они поняли наконец, с кем имеют дело. Поняли и покорились. Больше не будет разговоров и интриг, как в иных странах. У Великой степи есть теперь один вождь, и его устами говорит сам дух Степи. Даже ропота не было.

– Остался еще один предводитель, – продолжил Шараган, не давая кочевникам опомниться, – старший сын бежавшего как трус Картауса, Жангир. Обманом он и его воины проникли в наши ряды, готовясь ударить в спину в самый важный момент. Духи требуют смерти этого изменника.

Закончив свою краткую речь, шаман сел на место.

– Это серьезное обвинение, – спокойно кивнул Черный батыр, – хочет ли кто-нибудь сказать в защиту этого человека?

– Я хочу сказать в его защиту, – снова поднялся с места Тимур.

– Вот как… – Джучи не выглядел удивленным, разве что в глазах его сверкнула легкая усмешка, но ее сумел заметить только Шараган, знающий вождя с самого детства. А может, и ему это только показалось.

– Я прошу помиловать Жангира, потому что он мой родной брат.

– Это все?

– Да, это все. – Тимур спокойно вернулся на свое место.

Джучи крепко задумался, наконец он посмотрел на Шарагана пристально и спросил его:

– Готовы ли духи предков простить этого человека?

– Нет, Великий батыр, – ответил Шараган, – не готовы.

Джучи снова погрузился в раздумья.

– Тем хуже для них, – наконец ответил батыр, – мы прощаем этого человека. Духам придется подождать его смерти.

Вокруг послышались вздохи и вскрики удивления: степняки не понимали, почему братьев ждала смерть, а ханского сына – нет. Даже Жангир выглядел удивленным, лишь темник Тимур сидел абсолютно спокойно.

– Темник Тимур сослужил нам всем большую службу, он имеет право на награду. Родная кровь, род и племя для степняка не пустой звук.

Шараган был очень доволен сегодняшним сбором, все прошло даже лучше, чем можно было ожидать. Джучи заявил о себе как о единственном вожде всех степняков, способном вершить высший суд по своему усмотрению и разумению. Остальные склонились перед его волей. Конечно, далеко не все довольны сложившимся положением вещей, есть и внутренние враги и изменники. Но сейчас они не способны выступить сообща, а потому не так опасны. Сейчас Великая степь снова оказалась подчинена единой воле, их воле. Кто мог подумать, когда они начинали свой поход с несколькими сотнями воинов за спиной, что пройдет совсем немного времени, и вся Степь будет принадлежать им. Дух Степи помогает тем, кто его чувствует, это не вызывало никаких сомнений.

Глава 19

Звери

Серый Волк клацнул зубами в том месте, где только что был заяц, но длинноухий в последний момент совершил неожиданный прыжок и отскочил в сторону. Но это было уже очень близко, в этот раз зайца спасло скорее чудо, чем неуклюжесть охотника. Рыжая волчица с рычанием бросилась вдогонку зайцу, но поскользнулась на замерзшей луже и плюхнулась на землю. Серый Волк мстительно фыркнул, подражая своей спутнице, когда та насмехалась над ним, но волчица не обиделась, а покатилась по земле, открывая ему живот, что на зверином языке означало доверие. В последнее время они часто уходили вдвоем поохотиться, подальше от лежбища стаи. В последнее время заметно похолодало, Серый не знал, началась ли уже зима или это ранние осенние заморозки, человеческие меры времени более были ему недоступны. Поначалу он пытался считать дни в памяти, но потом бросил это занятие. Выслеживать добычу стало проще, на снегу следы были хорошо видны, а вот поймать ее было все так же непросто. Грибы и ягоды стали теперь недоступны, как и рыба с лягушками, оставалась только охота. Недавно стая загнала хромающего лося, лесной исполин повредил ногу и не мог скрыться, став легкой добычей для стаи, так что животы были набиты. Но это сегодня, а повезет ли так завтра, было большим вопросом. К счастью для Серого, его спутница была весьма ловкой и зачастую умудрялась догонять даже очень резвых зайцев. А вчера на лету сбила низколетящую сову, непонятно зачем решившую поохотиться днем. Волку даже начала нравиться такая звериная жизнь. Отношения в стае были достаточно дружественными, волки старались делиться добычей, иногда переругиваясь, но до серьезных свар не доходило. Если же кто-то слишком задирался, вожак быстро ставил нахала на место.

Серый шумно выдохнул воздух, наблюдая за облачком пара на морозе, его спутница прекратила валяться в снегу и вскочила на лапы. Пора уже было возвращаться назад к стае; пусть добычу сегодня и не поймали, но лося еще хватит на несколько дней. Проходя мимо занесенного снегом куста, Серый не удержался от шалости и ударил лапами по стволам, хлопья снега от удара посыпались вниз, накрыв собой идущую следом за ним волчицу. Та, возмущенно фыркая, быстро выкопалась из образовавшегося сугроба и яростно ухватила его зубами за зад. Было не очень больно, но Серый припустил быстрей, и его спутница помчалась догонять. По дороге он увидел замерзшую лужу и легко перепрыгнул ее, преследовательница же не успела заметить льд, и покатилась по нему, скользя лапами во все стороны. Рыжая волчица вновь услышала насмешливое фырканье спутника и от возмущения грозно зарычала. Он, махнув хвостом на прощанье, прыгнул в кусты и побежал к лежбищу, будто не замечая рассерженного рычания сзади.

Вожак все так же лежал на большом камне; видно, он считал это место чем-то вроде трона, с него было хорошо видно всех членов стаи. Волчата возились возле своей мамы, озорно бегая кругом и ловя друг друга за хвосты. Серый любил наблюдать за щенками, они всегда были веселыми и непосредственными. Он помел перед ними своим хвостом, и вся ватага малышей задорно устремилась за новой целью, пытаясь поймать зубами виляющий хвост. Эти вырастут добрыми охотниками.

Первым среагировал молодой волк с ободранным хвостом; как и при каких обстоятельствах тот лишился своей красы, Серый не знал, но давно заметил, что добычу он чуял лучше всех в стае. Вожак это тоже знал и встрепенулся. Куцехвостый волк прыгнул через кустарник, стая потянулась вслед за ним. Серый не спеша трусил следом, однако раздавшийся крик заставил его похолодеть. Стая окружала человека. Маленькая девочка лет двенадцати в красном пуховом платочке держала в руках корзинку с пирожками и в страхе прижималась к березе.

«Да кто же тебя отпустил-то одну в лес, где волки!» – мелькнула злая мысль в голове. Серый прыгнул, стараясь оказаться между девочкой и молодым волком, что уже приближался к ней. Ребенок истошно закричал и выронил корзинку из рук. Серый понадеялся, что крик кто-нибудь услышит и примчится на помощь. Однако кругом стояла полная тишина. Девочка была в лесу совсем одна. Ей было очень страшно, несчастная с ужасом смотрела, как стая медленно смыкает вокруг нее свое кольцо. Серый грозно зарычал, пытаясь отогнать волков, но те лишь с удивлением смотрели на него и не понимали, что означает его рык. Наконец вперед вышел вожак: он, видно, истолковал поведение сородича как проявление жадности и нежелание делиться добычей. За такое поведение в стае волки наказывали сразу. Как им объяснить, что нельзя есть ребенка, речи-то у них нет… Вожак со всей силы ударил лапой Серого, и тот отлетел в сугроб, от березы раздался протяжный крик, это куцехвостый прыгнул на свою жертву.

Поднявшись из сугроба, он не мог сдержать слезы. Влага буквально лилась из глаз, и остановить ее не было никаких сил, взгляд то и дело падал на красный платок, сиротливо лежащий возле березы. Вокруг окровавленного снега толпилась стая, каждый насыщался легкой добычей.

«Что за чудовище отправило ребенка одного через лес, – шептал про себя Серый Волк, – да как же это можно так!» – Он снова кинул взгляд на стаю, и его стошнило. Потом еще раз, уже сильнее. Так плохо ему не было еще никогда; даже когда он лишился человеческого тела – и то не было так худо. Он громко и протяжно завыл, вложив в этот вой всю тоску и злость, на которую был способен. Злился он в первую очередь на себя – злиться на зверей за то, что они звери, было глупо. Девочка в их глазах не отличалась от того же зайца или оленя. Мясо. Добыча. Но он-то не зверь. Он человек, пусть и заколдованный. Устроил тут игры в стаю, в охоту… Особенно он злился на себя сейчас за то, что даже начал получать удовольствие от всего этого. Стремглав он помчался прочь, подальше от страшного места, где снег вокруг березки был пропитан детской кровью и зубастые пасти рвали нежное мясо. Он не мог ненавидеть волков за то, что они сделали. Пожив среди них, он понимал, что в действиях зверей не было ни капли злодейства или изуверства. Просто волк так устроен: он ловит добычу и тем живет. Когда волк преследует зайца, все и всегда сочувствуют именно зайцу, ведь если хищник его догонит, зайчик умрет. Никто не думает о том, что если волк не догонит добычу, то умрет уже он сам. И не быстро, как попавшийся длинноухий; нет, волк будет умирать от голода медленно и мучительно.

И все же он не волк, и волком ему никогда не стать. Теперь он понимал это ясно. Сзади слышалось пыхтение, Серый обернулся и увидел рыжую волчицу, что бежала вслед за ним. Ее морда не была в крови, и уже за это он был ей благодарен. Подруга, видно, почувствовала, что происходит что-то нехорошее, она не фыркала, как обычно, а жалобно заскулила, заискивающе глядя на него. На мгновение ему стало жалко свою рыжую напарницу по играм и охотам, но только на мгновение.

«Ты не волк, ты человек, – одернул он себя, – никаких больше звериных игр».

Серый грозно зарычал, обнажив зубы: мол, не приближайся. Рыжая волчица грустно смотрела на него, не решаясь подойти, только стояла и смотрела печальным взглядом. Серый отвернулся и пошел дальше, волчица засеменила следом.

«Да не ходи ты за мной, – разозлился Серый Волк, – человек я – слышишь? – человек, глупая ты волчица. И дела у меня человеческие – задрать одного чрезмерно говорливого кота, а потом искать Ивана-царевича. Ничего, за городскую стену волку, конечно, не проникнуть, но однажды эта киса вылезет наружу». Волчица не слышала его мыслей и понуро сменила следом. Не понимает она; думает, что он просто не в духе, или еще что-то подобное.

Он снова повернулся к ней и зарычал так грозно, как только смог. Рыжая стояла перед ним, поджав уши, прямо как собака, которая в чем-то провинилась. Ему было ее жаль, но волком ему не стать все равно. Всем будет лучше, если она сейчас уйдет. Он снова грозно зарычал, и волчица отступила на шаг.

«Давай, назад, иди к стае. Возвращайся».

Волчица повернулась и потрусила назад. Он отвернулся, стараясь не смотреть на ее понурую фигуру, ему тоже было плохо, хоть волком вой… Почему «хоть», волком и воет. И все-таки она фыркнула напоследок, уже от самого края поляны, где они расстались. Только этот ее фырк был совсем невеселый, полный безнадежной грусти и тоски.

Глава 20

В граде чудном

Яшка давно потерял счет дням, да и трудно было понять в этом подземелье, когда день, а когда ночь. Обращались с ним вполне достойно, даже более достойно, чем можно было ожидать. Сам-то он уже готовился к палачам и заплечных дел мастерам, какие встретили бы его в глубинах тайного двора боярина Полкана, но никто его не пытал, ничего не вызнавал. Посадили в клетку – и сиди. Кормили вполне сносно, каша была наваристая и вкусная, да и супы тоже. К тому же на день давали каравай свежего, еще теплого хлеба. Иные крестьяне за такую неволю еще и дрались бы, но Яков был не простой крестьянин. Безделье изводило его хуже любой пытки, он постоянно пытался придумать план побега, но ничего путного не придумывалось. Стены каменные крепкие, блоки большие и тяжелые, так просто такой не расшатаешь, тем более деревянной ложкой. Он, конечно, начал ковырять раствор, но, судя по скорости продвижения работы, он вряд ли доживет до ее завершения. Ну и угроза остаться без единственной ложки тоже угнетала. Есть горячий суп без прибора было бы непросто. Охранник в разговоры не вступал никак. Это был уже пожилой мужчина, явно опытный и умный. С такими волкодавами всегда было сложней всего, зубы ему не заговоришь, бдительность не притупишь. Он словно не видел Якова, приносил и уносил еду да лопухи для отхожего места; за все время заключения он не сказал и одного слова.

Кикимора сидела напротив, ее камера не была окружена стальными прутьями решетки: стена там была сплошная, но прозрачная. Яков знал, что эта новинка называется стеклом, но такое чистое и прозрачное видел впервые. Если это и правда стекло, то его можно попытаться разбить, но сам он не мог дотянуться, а у кикиморы никогда не хватит сил на такое. Кикимора лишь строила виноватые мордочки из своей прозрачной камеры, ее голос до него не долетал. Почему-то ей казалось, что напарник на нее серчает за то, что попалась. А чего сердиться, коль сам попался в ловушку, уж больно хорошо ее поставили. Что-то ему подсказывало, что сбежать от таких людей он не сможет, но это не значит, что он не будет и пытаться.

От мыслей о побеге его отвлек шум из коридора, это было необычно, тем более еду приносили совсем недавно. Сквозь прутья решетки он увидел, что к его камере идет женщина; если бы Якова попросили описать ее одним словом, он бы выбрал слово «величественная». Не было на ней ни какого-либо богатого одеяния, ни бросающейся в глаза роскоши украшений, что так любят купчихи; нет, простая, но очень добротная одежда, толстая коса, почти до пояса… но, встретившись с ней взглядом, Яшка понял, что сейчас ему надо быть особенно осторожным. В этом логове, где и так все – матерые медведи, к нему вышла медведица-мама, главная хранительница и защитница берлоги и своих медвежат. Почему ему пришла в голову аналогия с медведями, лазутчик и сам не понимал, неуклюжести у посетительницы не было и в помине; может, густые каштановые волосы напомнили бурый медвежий мех, может, карие глаза, красивые и немного усталые, показались схожи с медвежьими.

– Здравствуй, Яков, – просто сказала она, словно и не держали его в темнице уже долгое время.

– Не знаю, – пожал плечами лазутчик, – может, Яков, может, Прохор: я вам не объявлялся.

– Ты Яков, не Прохор; лучший лазутчик тайного двора князя Киевского, или теперь – великой княгини Киевской.

«Какой великой княгини Киевской?!»

– Не знаю никакой княжны Киевской, – буркнул Яшка, – я простой путник, гулял себе, никого не трогал. Спеленали меня ни за что.

– Простой путник не сумел бы пробраться в Белый город и добыть планы приграничных крепостей, – карие глаза собеседницы смотрели на него весело и задорно, – простой путник не получил бы ключ от алькова самой шамаханской царицы – да так, что ее ближние и не знают об этом, между прочим, по сей день.

«Они много знают. Такое не всякому известно – наверняка кто-то из них и в тайный двор вхож. Очень, очень плохо. Узнать бы, откуда они все это прознали».

– Ну, боярыня, выходит, этот Яков и вправду удалой молодец, даже завидно.

– Боярыня? С чего ты подумал, что я боярыня?

«Взгляд умный, проницательный, речь правильная, не крестьянская. На купчиху не похожа, у тех взгляд оценивающий: богаче их или беднее собеседник. Тех, кто беднее, они презирают, перед теми, кто богаче, – лебезят. Князей в Китеже не было, в жрецы женщинам путь заказан. Боярыня, кто еще».

– Не знаю, показалось так, не серчай, матушка, люди мы простые.

– Ладно, «простой человек» Яков, пусть буду боярыней, – рассмеяась его собеседница задорно, – неужели в Киеве не знают, кто правит Китежем?

«В Киеве пока про Китеж вообще не знают, только догадываются. Хотя я тут давно сижу, может, за это время кому-нибудь из лазутчиков Полкана повезло больше».

– Откуда же мне знать, что в Киеве знают, матушка, я простой человек, новгородец.

– Говору новгородскому подражаешь хорошо, этого не отнять. Да ты не бойся, дорогой гость незваный, ну что ты можешь такого знать, чего нам и без тебя ведомо? В планы свои великая княгиня не посвящает. Хотя великая княгиня в свои замыслы не посвящает даже себя, за нее князь Даниил думает.

«Какая такая великая княгиня, при чем тут галицкий князь?.. Запутать хочет».

– Вроде же в Тридевятом царстве князь Владимир был.

– Был, – усмехнулась загадочная боярыня, – да весь вышел.

– Владимира сам Колыван бережет, то и ребенку известно. А мимо Колывана не проскочишь.

– Не проскочишь, – заметно погрустнела посетительница, – пойдем, Яков, погуляем немного. Город наш тебе покажу, все веселее, чем в мешке этом сидеть.

– Вот это верно, это так и есть, – охотно согласился пленник, – доброту твою, боярыня, век не забудем. Может, и спутницу мою можно взять с собой?

– А, кикимору… На ней мы и прокололись, это правда. Даже для богатырей отвод глаз организовали, а на кикимор и прочую нечисть не рассчитывали. Так что тебе мы даже благодарны, помог нам прореху найти в маскировке нашей. Нет, она пока посидит тут.

– Даже дети знают, что богатырям глаз отвести никак невозможно.

– Волшебством – да, волшба богатырей не берет, но есть и другие возможности.

«Ничего себе новости – появился способ отводить глаза богатырям! Это всем вестям весть, ее необходимо сообщить Полкану… только как? Думает, что я сейчас начну расспрашивать подробности и выдам себя как лазутчика; не на того напали. Хотя знают они про меня немало».

– Ну что же, погулял бы я с удовольствием, ноги размять – дело доброе. А про что ты говоришь, боярыня, я уж не ведаю, не обессудь.

Молчаливый стражник открыл его клеть, и впервые ему позволили выйти на свежий воздух. Бежать сейчас смысла не было никакого, вокруг незнакомое окружение. Так только глупые люди бегут, и их же быстро ловят. А в том, что ловить здешние обитатели умеют, Яшка не сомневался – вон даже кикимору поймали.

Конечно, после долгого заточения выход наружу всегда производит впечатление, но тут случай был особый. Китеж производил впечатление сам по себе. Для начала: все дома, которые видел перед собой узник, были каменными. Да что там дома, мостовые тоже были мощены камнем. Такого даже в Киеве нету, да пожалуй, и нигде не было. В Еуропах, поговаривали, пошла такая мода, да в империи орла, в самом Риме такое было, до его падения. Но Рим – он такой один, а тут какой-то Китеж, на задворках Руси… Но и это не все: окна в домах были большими, и в них стояло прозрачное стекло. Да такое, что поначалу и не заметишь. Стекло использовали и в Киеве, но пока оно было мутноватым, чаще использовали цветные стекла как витражи. У князей окна были почище, в домах попроще бычий пузырь натягивали, но такого ровного и чистого стекла Яшка еще не видывал. Но еще более чудные устройства стояли вдоль улиц: внешне напоминавшие палку, но на конце ее – огонек, освещавший все вокруг. И свет ровный, совсем не похожий на отсветы факелов или лучин. Если стекло и мощеные улицы еще можно было как-то уложить в понятные рамки, то эти устройства были лазутчику совсем незнакомы. А Яков, по роду своей деятельности, много где бывал, в разных странах и городах.

– Никак солнце поймали, – вяло пошутил он, стараясь не выказать своего интереса к непонятным устройствам.

– Нет, здесь не солнце, скорее – молния, – поймала его взгляд таинственная боярыня.

– Молнию поймать нельзя, молнию Перун пускает, когда ему того хочется.

– Так, может, сам Перун нам ее и подарил.

– Быть того не может, чтобы Перун – да врагам Руси-матушки что-либо хорошее сделал. Не говорите, как солнце поймали, ну и не надо, а про Перуна врать не нужно, молнию поймать никак нельзя, потому как она есть проявление божественной воли.

– А солнце, стало быть, можно?

– Солнце – его как сотворили боги нам на радость, так и светит, никто и не запрещал его ловить да использовать. Оно для того и существует, чтобы светить. А молния – она поражает неверных да врагов Перуна.

– То ли еще увидишь, – усмехнулась его спутница, – пойдем, покажу тебе город наш, а ты уж там сам решишь, враги мы Руси-матушке или нет. Про меня-то слыхал что-нибудь?

– Как не слыхать, слыхал. Постоянно мне матушка говорила – ох, попадешься ты беде-кручине, если мамку слушать не будешь!

Боярыня звонко рассмеялась; смех у нее был приятный, как и голос. Женщина вообще сразу к себе располагала, но Яков был калач тертый, на такое не велся. Шутим, травим байки, а вокруг посматриваем внимательно, да на ус мотаем, что говорят и как это говорят.

– Нравишься ты мне, Яша, мы с тобой еще подружимся, я бойких да находчивых людей страсть как люблю.

– Так я со всей нашей радостью, – широко улыбнулся Яков, – но разве друзей в клетках держат?

– Так мы пока не друзья, мы только можем ими стать, но ведь можем и не стать. Так все же, Яков, что тебе про меня известно?

– Да я тебя, уважаемая, первый раз в жизни сегодня увидел, что мне может быть про тебя известно?

Женщина долго и изучающе смотрела на него, а Яков сделал самое невинное выражение лица, на которое был способен, тем более тут и играть не пришлось, что он мог ее знать-то.

– А ведь и вправду ничего не знаешь, – задумчиво произнесла его спутница, – это, конечно, для тайного двора очень странно. Мне казалось, боярин Полкан службу организовал справную, что-то должно было просочиться…

– Вспомнил! – радостно гаркнул Яков; боярыня выжидающе взглянула на него. – Вспомнил, говорю. Полканом собаку соседскую звали!

Теперь Яков старательно изображал веселого, но глуповатого человека, проверяя, как поведет себя собеседница.

– Собаку, значит, – улыбнулась собеседница, – ну что же, ладно. А зовут меня, милый мой друг, Марья. Должен был слышать, в народе Искусницей прозвали.

– Ага, – недоверчиво протянул Яшка, – а я – Святогор. Просто болею немного, вот и усох. А так-то я большой и очень сильный.

Боярыня снова звонко засмеялась, как будто маленькие колокольчики звонили.

– Святогора я уж тысячу лет знаю, ты на него совсем не похож. Святогор к тому же шутить не очень любит. – Самозваная Марья Искусница задумалась на некоторое время. – Даже больше тысячи лет его уже знаю, мы же первые богатыри с ним были, да еще Черномор.

– Впервые вижу женщину, которая себе возраст не убавляет, а прибавляет, – искренне восхитился Яшка, – надо этот момент как-то запечатлеть. И вообще, женщин-богатырей не бывает.

– Это кто тебе такое сказал?

– Ну… никто. Просто богатыри – они…

– Могучие мужики, закованные в доспехи, с острыми железками наголо, бегают и ищут чудовищ, чтобы тех поубивать, – подсказала Марья.

– Точно. Кроме Микулы, он крестьянствовать любит. Но все равно мужик могучий.

– Если я возьму булаву и дам промеж глаз твоей кикиморе, ты поверишь?

– Дело это нужное, – одобрил Яков, – я бы и сам ей ремня всыпал, только богатырем меня это не сделает.

– А что сделает?

– Как что, сила богатырская! У богатыря раны заживают быстро, его яды не берут, он тяжести может поднять.

– У меня сила богатырская другого рода, я диковинки всякие могу создавать, да такие, что никому не под силу. Пойдем, покажу одну из них.

Горница была чистая и светлая, однако же самая обычная, решительно ничем не примечательная. Стол, несколько стульев, скатерка на пустом столе, стены. Яков, ожидающий увидеть что-то этакое, даже немного разочаровался. После пойманных в стекло солнц можно было ожидать чего-то особенного.

– Скажи, Яков, чего бы ты больше всего хотел сейчас съесть?

– Щуку, как мама моя готовит – с яблоками и капустой, – нахально ответил Яков, не задумываясь.

Боярыня постучала по скатерти – и на ней из ниоткуда появилась вдруг щука на тарелке. Запах от нее шел именно такой, как надо, тот самый – из детства. Яшка недоверчиво посмотрел на блюдо.

– Да ты попробуй, не бойся, чего нам тебя травить, если можем запросто казнить.

Пленник недоверчиво отломил кусочек и положил в рот. Это было невероятно: готовить щуку подобным образом умела только его покойная матушка, в этом Яшка мог поклясться. И все же это была именно та щука, тот самый рецепт, давно потерянный.

– Вот уж не думал, что кто-то сможет повторить это блюдо… тут удивили, врать не буду.

– Я назвала это «скатерть-самобранка», – охотно пояснила спутница, – вот и такие чудеса могу иногда делать, когда проголодаюсь и настрой нужный.

– Так ведь это же чудо, – восхитился Яков совершенно искренне, – такую скатерку в каждый дом надо, и вот оно, счастье, только руку протяни!

– Слышал ли ты про мечи-кладенцы?

– Так кто же на Руси не слышал!

– И сколько их всего?

– Ну как сколько, – задумался лазутчик, – один у Святогора, еще один у Финиста был, остальные пропали во время набега Тугарина, всего их десять было, если память меня не подводит, только при чем тут мечи?

– Это одновременно и правда, и нет: настоящий кладенец только один, тот, что у Святогора. Его сам Сварог сковал, остальные же девять – это Перун пытался повторить творение брата, да так и не вышло.

– Как же не вышло, когда мечи эти есть и рубят исправно…

– Сила, истинная волшебная сила – только в мече Святогора, названном Завет, остальные – просто куски звездного металла. Острые, но мертвые, без толики волшебной силы.

– Ты, боярыня, еще и Сварога встречала с Перуном?

– Вижу в глазах твоих недоверие, а только все равно отвечу честно: да, встречала.

– Не то чтобы я богов не почитал, но все же…

– Я уж не знаю, боги они были или кто… Сварог мастер был такой, что и вообразить сейчас немыслимо. Даже мне немыслимо, а я сама мастерица, многое могу. Перун – он воинственный был, творить у него не очень выходило, а Велес – он в земле больше любил копаться. И пшеница, и лен, и рожь, да и многое другое – это все его дары.

– И они вот так запросто ходили по земле? Я, признаться честно, думал, что это враки жреческие, чтобы не делать ничего, а жертвы и подношения получать.

– Что-то, конечно, враки, но они жили на нашей земле. Это ведь они Русь и создали. Сварог заветы дал, по которым жить надо, Перун отобрал молодого вождя одного из племен, который и стал первым русским царем, научил его, как объединять племена. Велес показал, как делать, чтобы земля кормила народ.

– И куда они делись?

– Не знаю, – вздохнула тяжко Марья, – мы однажды пришли, а их нет. Никого нет, как корова языком слизнула. Искали их и звали, а только с тех пор они больше не показывались. Так что государство наше строили уже цари и Святогор. Вот только заветы, что Сварог оставил, они настолько жизненными оказались, что и без него работали, хоть на первый взгляд и казались странными. Но про заветы мы позже поговорим, а завела я этот разговор для того, чтобы показать: настоящее творение можно только раз создать, и повторить уже не выходит, даже если ты сам Перун. Думаю, и Сварог не смог бы создать второй кладенец. Так что скатерть-самобранка тоже только одна. Как и шапка-невидимка или сапоги-скороходы.

– Это разве не сказки детские?

– Нет, это все мои творения. Вот, для примера, последнее – пойдем, покажу.

В соседней комнате на полу лежали огромные доспехи, переливаясь всеми цветами радуги.

– Это на Гримтурса, что ли, какого-нито, великана с севера? – поинтересовался Яков, с интересом разглядывая огромный доспех.

– Почему сразу на Гримтурса? Есть у нас и поближе гиганты. Это Святогору мой подарок, ему царя охранять; он и так силен сверх всякой меры, а с таким доспехом и вовсе будет непобедим.

– Царя?

– Я все время забываю, что ты не в курсе последних событий, – спохватилась Марья, – князь Владимир убит, его сын поднял мятеж, но был разбит и бежал. Правит теперь Тридевятым царством его сестра Аленушка, но это только для виду, на самом деле галицкий князь Даниил, бояре да Кот Баюн ею вертят как хотят. А Святогор все это время прятал законного наследника престола, ждал, пока тот подрастет. Мы также законного царя поддерживаем, так что ты не спеши нас во враги записывать.

Это была новость. Даже не просто новость, это была НОВОСТИЩА! Наследник царя жив, Святогор стоит за него. Конечно, его сопровождающая могла и соврать, тут верить никому нельзя. Но Святогор соврать не мог. Если Святогор действительно сказал, что кто-то – наследник бывшего царя, так оно и есть. Богатырь врать не умеет, да и не стал бы. А раз объявился наследник, то впереди смута большая, не все наследника павшей династии рады будут видеть на престоле, особливо князья. Ой, война будет, если это все правда: такие события заворачиваются, а он сидит в плену…

– Вижу, вижу, как глаза заблестели, – усмехнулась боярыня, – я тебя даже выпущу. Да, не смотри так, отпущу. Но не сейчас. Зима кончится, и весной Святогор войско двинет на Киев. Так что после этой кампании и отпущу, а там уж сам будешь решать, кто тебе друг, а кто враг. Про нас ты ничего все равно путного сказать не сможешь, лазейку, позволяющую с помощью кикимор наш град обнаружить, мы уже заткнули. Хоть стадо зеленокожих пригоните, все без толку будет. А пока время у нас поболтать есть, нам смышленые лазутчики нужны. Войска у нас в городе нету, только стража, так что мы не военной силой берем, а тем, что знаем много. Где, когда и как нанести удар, а где отойти. У нас такому, как ты, будет интересно, слово тебе даю. А сколько всяких тайн да диковин в этих стенах спрятано, не перечесть.

Словно подтверждая слова Марьи, в мастерскую вошло очередное диво города Китежа: существо с телом птицы, но лицом и грудью человека – женщины, если говорить точнее, и весьма ладной, не считая птичьей части. Яков понял, что перед ним та самая птица Гамаюн, о которых он слышал разве что только в сказках. Китеж умел удивлять; чудесная птица выглядела недовольной, она прошла мимо него с Марьей Искусницей и попросила у скатерти-самобранки освежающего кваса.

– Ничего не удалось увидеть?

Марья замерла, выжидающе глядя на свою чудную собеседницу.

– По Святогору ничего, ты же знаешь, с богатырями в этом деле всегда сложно.

– Стало быть, по царю Мстиславу что-то удалось? По Мстиславу сейчас важней всего пророчества уловить.

– «Что-то», – передразнила Гамаюн, – точнее и не скажешь. Он не будет убит в ближайшее время – наверное, так можно истолковать то, что я видела.

– Это отличная новость, – обрадовалась Марья.

– Хорошая, – согласилась угрюмо пророческая птица, – только помни про Сарлавана.

– Помню, – кивнула Марья, – так что это только Святогору, уж он тоже не забудет, Сарлаван его ученик был.

Яков знал эту историю, хоть и почитал ее больше за сказку. Один из первых богатырей земли Русской, Сарлаван, ученик Святогора, получил от вещей птицы пророчество, что не будет убит в следующем бою. После чего полез в самое средоточие битвы и закономерно был убит. Мораль была простая: пророчества – лишь подсказка, а не точное указание; битву тогда выиграли, и останься Сарлаван на левом фланге, как и говорил ему Святогор, он бы остался жив. Говорили, что с тех пор Святогор не жаловал пророчества и всяких вещунов.

– Не удалось увидеть, кто в итоге выйдет победителем?

– Я тебе уже говорила кто, да ты не слушаешь меня.

– Потому что мне кажется, что тут как раз ситуация, схожая с той, в которой оказался Сарлаван.

– Не схожая, – отрезала Гамаюн, – то видение было особое. Правда-Истина. Говорю тебе еще раз, Русь объединит Иван-царевич.

– Да, – кивнула Марья, – услышав твое пророчество, мы и вмешались, послав на помощь Садко с новгородцами и не мешая двигаться войску Даниила Галицкого. Да, победа была у сына Владимира в кармане, и мы ее у него вырвали. Пророчество сбывалось? Сбывалось. Мы его изменили, вмешавшись? Изменили. Сарлаван, один в один.

– Не понимаешь ты, – вздохнула птица, – он тогда мне в глаза посмотрел, и я ясно видела – вот кто победителем выйдет, вот кто Русь объединит, да так, что никакому Владимиру не снилось. Я такое ясное видение лишь однажды получила, когда увидела Финиста – Ясного Сокола: меня как ножом в сердце кольнуло – вот он, конец династии русских царей.

– Вот только династия не окончилась, благодаря Святогору. Внук царя жив, а Финист – уже нет. Снова не сбылось пророчество.

– Тебе решать, сбылось или нет, а только я это пророчество увидела, когда Дабог царем был, а Финист – юнцом безусым.