История призрака Батчер Джим

Глава шестнадцатая

Лемуры набросились, и я исчез, переместившись прямо вверх.

Я стоял в пустом воздухе в сотне футов над ними, в ярости, и ругался:

— Вы, уроды, выбрали действительно паршивое время, чтобы взяться за меня!

Капюшоноподобные головы поискали наверху, но я был нечёткой фигурой в затемнённом небе, уже расплывчатый из-за снега, в то время их очертания резко выделялись на белом фоне.

Я замахнулся для удара, исчез снова и появился прямо позади лемура номер один.

Мой кулак въехал в основание его шеи, в то же время, как я крикнул:

— Бам!

Немного чести в трусливом ударе исподтишка, но это чертовски хороший способ вывести противника из игры. Несмотря на законы, правящие в мире духов, в их теле должен быть какой-то аналог человеческой нервной системы. Лемур издал придушенный стон и упал на землю, в то время как два других запаниковали из-за неожиданного нападения и исчезли. Я несколько раз пнул упавшего парня по голове и шее, помогая ему достичь состояния, аналогичного сотрясению мозга. Всё это время я кричал, пребывая в состоянии чистой необоснованной ярости.

Я получил сигнал об опасности за долю секунды, холодное дыхание в затылок, пульсирующая волна неосязаемого давления в спину. Я исчез, чтобы появиться на пять футов дальше от моего нынешнего положения, я хотел быть обращённым лицом в ту же сторону, когда переместился.

Я прибыл туда вовремя, чтобы увидеть одного из оставшихся лемуров, замахнувшегося топором причудливой формы в то место, которое недавно занимал мой череп. Он споткнулся и потерял равновесие из-за промаха, а я дал ему пинка под зад — в буквальном смысле. Я отклонил верхнюю часть моего тела немного назад и сделал вид, что использую свою пятку, чтобы оставить отпечаток алюминиевой подошвы канадского башмака. Это был мощный удар, особенно учитывая при этом массу моего тела, и лемур полетел вперёд прямиком в снег.

— Ну, и кто тут крутой?! — кричал я на растянувшегося лемура. Страх, и гнев, и возбуждение повысили мой голос на октаву выше, чем обычно. — Кто тут крутой?!

Капюшон упал с лица второго, и мужчина средних лет совершенно непримечательной внешности вытаращился на меня в полном непонимании. Кто знал, сколько десятилетий поп-культуры упустили лемуры. Вероятно, они даже никогда не слышали о Уилле Смите.

— Я совершенно не понят своим временем, — пробормотал я.

Я же, видимо, не профи, когда дело доходит до простой математики: пока я уилл-смитничал, лемур номер три появился из ниоткуда и врезал мне бейсбольной битой по шее.

Боль была просто невероятной — гораздо больше, чем просто реакция от физической травмы, которую я ожидал бы от такого удара. Это вознесло меня на олимпийские высоты тошноты в сочетании с беспорядочным кружением пятибалльного шторма. Я почувствовал себя настолько беззаботным, что моё эго оказалось просто раздавленным. Это дало мне пару-тройку секунд для осознания, что я медленно дрейфовал боком под углом в сорок пять градусов от земли. В голове стоял рёв; а жуткий крик триумфа и голода звенел в ночи.

Затем лемуры пришли за мной.

Я почувствовал, как чертовски холодные пальцы стальными когтями вцепились в меня, стягивая вниз. Холодные, неумолимые руки тянули меня к горизонту. Я был всё ещё дезориентирован, и едва смог повернуть голову, чтобы увидеть приближение третьего лемура.

Капюшон слетел с головы — это была юная девушка заурядной внешности: ни красивая, ни неприятная. Но её глаза были тёмными и запавшими; и отвратительная пустота плескалась в них. На невероятно долгое мгновение она пристально посмотрела на меня, и её тело охватила дрожь мрачного восторга.

Затем она издала медленное шипение, запустила свои пальцы в плоть моего левого бицепса и оторвала кусок мяса.

Эктоплазма потекла кровью. Моей кровью. Она брызнула в воздух ленивыми капельками, которые, отлетев от меня на пару шагов, упали каплями дождя на снег.

Было больно. Я закричал.

Все трое лемуров закричали на меня, как будто в ответ на мой собственный крик. Девушка-лемур с триумфом подняла вверх кусок моей плоти и сжала, держа её над открытым ртом. Струйка крови потекла ей в рот. И она, издав стон наслаждения, стала заталкивать кусок моих бицепсов в себя, так словно она несколько недель ничего не ела.

Её глаза закатились. Она вздрогнула.

— О, — выдохнула она. — Боль. Он чувствовал так много боли. И ярость. И радость. О, это целая жизнь.

— Сюда, — сказал второй лемур. — Иди, подержи его ноги. Моя очередь.

Девушка обнажила окровавленные зубы на него, и оторвала ещё один, меньшего размера, кусок от моей руки. Она сожрала его, а потом наклонилась, прижав мои ноги к земле. Второй лемур оглядел меня, как человек разглядывает говяжью грудинку. Затем он оторвал кусок плоти от моего правого бедра.

Прошло несколько минут, в течение которых тройка по очереди вырывала мясо из моего тела.

Я не буду утомлять вас деталями. Я не хотел думать об этом. Они были сильнее меня, лучше меня, опытнее меня, когда дело дошло до духовного конфликта.

Они поймали меня. Монстры поймали меня. И мне было больно.

До тех пор, пока шаги не захрустели по снегу к нам.

Лемуры ничего постороннего не замечали. Я пребывал в слишком сильной агонии, чтобы всерьёз озаботиться этим, но всё же не был совсем поглощён делами. Я поднял голову и увидел одинокую фигуру, упорно пробивающуюся ко мне через густой снегопад. Он был не очень большой, и был одет в белую куртку и белые лыжные брюки, а также в такую шапку-маску, как у ниндзя, тоже белую, скрывающую лицо. В правой руке он нес большой, старинного стиля, тяжёлый переносной прожектор, с расположенной сверху пластиковой ручкой для переноски. Сей близнец лампочек накаливания озарял снег ярким оранжевым светом.

Я хихикнул про себя. Он был человеком. Он погружался в снег с каждым шагом. Он не был способен видеть, что происходило непосредственно  перед ним. Не удивительно, что лемуры платили ему полным пренебрежением.

Но в десяти футах от меня он резко остановился и выпалил:

— Срань господня!

Он протянул руку и сорвал капюшон ниндзя, открывая тонкие, приятные черты мужчины лет сорока. Его волосы были тёмные, вьющиеся, перепутавшиеся под капюшоном. Он носил очки, криво сидящие на кончике носа, и его тёмные глаза расширились от шока.

— Гарри!

Я уставился на него и сказал, через кровь:

— Баттерс?

— Останови их, — прошипел Баттерс. — Спаси его! Я выпускаю тебя для этого!

— Выполняю, сахиб! — выкрикнул другой голос.

Облако искр вылилось из двух источников света в фонаре прожектора, взметнулось миллионами огоньков и сгустилось в огромную, человекоподобную фигуру. Она издала львиный рёв и устремилась к лемурам.

Двое из них были достаточно бдительны, чтобы осознать появление опасности, и быстро исчезли. Третий — молодая женщина, была в середине поглощения очередного куска, и не оглядывалась, пока не стало слишком поздно.

Светящаяся форма поразила лемура и просто расщепила его. Как я видел, оболочка, одежда и плоть злого духа разорвались так стремительно и свирепо, как будто были счищены  пескоструйным аппаратом. Спустя удар сердца там ничего не осталось, только мягко дрейфующее облако искр, испещрённое тут и там плавающими пятнами, чем-то, похожим на большие призматические драгоценные камни.

Светящееся существо подняло голову и затем быстро разделилось на две части, каждая из которых превратилась в комету, которые понеслись в ночное небо. Произошёл взрыв и почти сразу же дождь из кусочков второго лемура стал медленно падать вниз, вместе с более разноцветными драгоценными камнями.

 Высоко в небе раздался страшный вой. Я услышал быстрое трепетание тяжёлых лоскутов одежды. Вторая комета заметалась по небу, очевидно, происходил какой-то воздушный бой, а затем лемур и комета помчались вниз. От их удара гром потряс землю, оставив, правда, снег нетронутым.

Оранжевые огоньки снова стеклись в человекоподобную форму, на этот раз затронув распростёртого лемура. Светосущество падало каплями на голову лемура снова и снова, поражая со скоростью и силой поршня двигателя. В течение десяти или двенадцати секунд голова лемура была расплющена в липкую грязь из эктоплазмы, и его искры света — его воспоминания — и те же странные, крошечные драгоценные камни начали появляться из его разрушенной фигуры.

Светосущество восстало из останков павшего лемура, и его безликая голова медленно и внимательно поворачивалась, осматривая местность вокруг нас.

— Что за чёрт! — сказал Баттерс, его глаза расширились. — Я имею в виду, что, чёрт возьми, это было, парень?

— Расслабься, сахиб, — сказал молодой мужской голос. Он исходил от пламенной фигуры, которая кивнула и отметила несомненное удовлетворение движением рук. — Просто вытряс мусор. Такая чепуха над всеми старыми городами смертных. Останки постчеловеческого существования, как ты бы сказал.

Я просто смотрел. Я не чувствовал, что способен на что-либо ещё.

— Да, да, — сказал Баттерс. — Но он в безопасности сейчас?

— Пока что, — сказало существо, — насколько я знаю.

Баттерс протопал по снегу и глянул на меня. Коротышка был одним из небольшого числа чикагских судмедэкспертов, судебный следователь, изучающий трупы и выясняющий все детали касательно их. Несколько лет назад он исследовал трупы вампиров, сгоревших до смерти в огромном пожаре, начатом кем-то. Он был уверен, что они однозначно не были людьми, и в результате на полгода угодил в психушку. Теперь он более тщательно относился к своей карьере — ну, по крайней мере, так было, когда я ещё не умер.

— Это действительно он? — спросил Баттерс.

Светосущество осмотрело меня невидимыми глазами.

— Я не могу установить что-либо, что могло привести к предположению, что он нечто другое, —осторожно ответил он. — Что не то же самое, если бы мы сказали что это призрак Гарри. Это нечто...  большее, чем другие призраки, с которыми мне доводилось сталкиваться.

Баттерс нахмурился.

— Большее чем?

— Чем-то, — ответило существо. — Это означает, что я не уверен, чем именно. Очевидно, чем-то, в чём я не разбираюсь.

— Э-э, призрак, — сказал Баттерс. — Он ранен?

— Вполне ощутимо, — сказало существо. — Но это легко исправить — если ты пожелаешь.

Баттерс, удивлённо заморгав, посмотрел на него.

— Что? Да, да, конечно, я желаю этого.

— Отлично, сахиб, — сказало существо. И оно взвилось и метнулось сквозь ночную мглу, собирая плывущие, мерцающие драгоценные камни из исчезающих останков лемуров. Собрав их воедино, оно преклонило колени рядом с моей головой.

— Боб, — сказал я спокойно.

Боб-череп, прежде мой личный помощник и доверенное лицо, заколебался около меня, поскольку я произнёс его имя. Ещё раз, я узнал его напряжённый взгляд, но если он и увидел что-нибудь, оно не отразилось на его невыразительном лице.

— Гарри, — сказал он. — Откройся. Ты должен восстановить свою сущность этими воспоминаниями.

— Восстановить что? — спросил я.

— Съешь их, — сказал Боб твёрдо. — Открой рот.

Я устал и был смущён, так что было легче просто сделать, как он сказал. Я закрыл глаза, пока он бросал массу драгоценных камней в мой открытый рот. Но вместо того, чтобы ощутить твёрдые драгоценные камни, свежая, прохладная вода текла в мой рот, циркулируя по моему выжженному языку и горлу, когда я нетерпеливо проглотил её.

Боль моментально пропала. Дезориентация начала меркнуть и исчезла. Мои замешательство и усталость поспешили исчезнуть вслед за другими ощущениями, и глубоко вздохнув, я смог сесть, чувствуя себя более или менее в порядке и собранным — именно так я чувствовал себя, проснувшись этим вечером.

Боб предложил мне руку, и я принял её. Он потянул и поднял меня на ноги, как будто я весил меньше, чем ничего.

— Ну, — сказал он. — По крайней мере, ты, кажется, не плохая копия. Я наполовину боялся, что ты будешь безумным подражателем Зимнего Рыцаря с глазной повязкой и козлиной бородкой или чем-то ещё.

— Гм, — сказал я. — Спасибо?

— De nada,[15] — ответил Боб.

— Боб, — сказал Баттерс твёрдым голосом. — Ты выполнил свою задачу.

Боб-череп вздохнул и повернулся, чтобы поклониться Баттерсу витиеватым жестом вежливости, прежде чем снова рассыпаться в облако оранжевых искр, плавно влетевшее обратно в фонарь. Я замтил, что в его корпусе не было ни лампочки, ни батареек, ничего такого — просто череп Боба, человеческие кости, артефакт, принадлежавший давно умершему чародею, который использовал его в качестве убежища, которое могло бы стать пристанищем для сущности духа.

— Эй, Боб, — сказал я. — Не мог бы ты ретранслировать мой голос Баттерсу?

— Этого не требуется, бывший босс, — жизнерадостно сказал Боб. — Учитывая тот факт, что Баттерс в целом чертовски более талантлив в магической теории, чем ты.

Я нахмурился.

— Что?

— Ну, он не обладает и крупицей магического дара, — уверил меня Боб. — Но у него есть мозги, что, посмотрим правде в глаза, не всегда было твоей самой выдающейся чертой.

— Боб, — тоном выговора сказал Баттерс. Затем он повозился в кармане своей куртки на меху и извлёк небольшое, старое радио. — Вот, видите? Я попросил Боба пробежаться по вашим заметкам по делу с Кошмаром, Гарри. Боб сказал, что вы создали радио, чтобы он мог общаться через него. Так...

Я едва удержался от того, чтобы шлёпнуть себя ладонью по лбу.

— И не понадобилось таких уж сложных трюков, чтобы превратить его в радионяню. Тебе нужен был всего лишь старый полупроводниковый приёмник.

Баттерс выслушал, наклонив голову к радио, и кивнул.

— Я объяснил концепцию Молли сегодня утром, и она всё сделала за час. — Он помахал фонариком, жильём Боба-черепа. — И я вижу призраков в виде светящихся фигур. Так что я могу видеть и слышать тебя. Привет!

Я уставился на тощего человека и не знал, хочу ли я разразиться смехом или дикими рыданиями.

— Баттерс... ты... ты понял всё это самостоятельно?

— Что ж... нет. Я имею в виду, у меня был наставник. — Он с намёком покачал фонарём.

— Не заставляй меня блевануть, — предупредил его Боб. — Тебе не понравится, если меня стошнит.

— Тихо, Боб, — сказали Баттерс и я точно тем же самым тоном, в точно то же самое время.

Мы оба на мгновение встретились взглядами. Возможно, с его стороны приказ черепу заткнуться был своеобразным собственническим защитным жестом.

— Вы не должны оставаться здесь, со всеми этими официальными типами вокруг, — сказал я.

— Как раз думаю о том же, — сказал Баттерс. — Идёте со мной?

— Конечно, — сказал я. — Э-э. Куда?

— В штаб-квартиру, — сказал он.

Из другого кармана Баттерса раздалось шипение и пронзительный сигнал от того, что, оказалось, было портативной радиостанцией дальнего действия. Он поднял её, посмотрел на что-то на небольшом дисплее, и сказал:

— Глазастик на связи.

— Мы ничего не получили в его старом жилище, — сказала Мёрфи усталым голосом. — Что у вас, Глазастик?

— Он прямо сейчас разговаривает со мной, — не без гордости ответил Баттерс.

Он заметно похорошел.

— Превосходно, Глазастик, — сказала Мёрфи, её голос осветился искренней радостью. — Я отправила  к тебе несколько теней. Доставь его немедленно.

— Будет сделано, — сказал Баттерс. — Отбой. — Он засунул радио обратно с карман, улыбаясь сам себе.

— Глазастик? — спросил я его.

— Дэниэл как бы дал мне прозвище, — сказал он. — Они поставили меня вести наблюдение, и он поинтересовался, почему они поставили делать это четырехглазого парня. И это приклеилось ко мне.

— Кроме того, у нас шесть глаз, — сказал Боб-череп. — Я пытаюсь убедить его купить мне очки, и тогда у нас будет восемь глаз. Как у пауков.

Я кивнул, озаряясь пониманием.

— Ты всё ещё работаешь в морге.

Баттерс улыбнулся.

— Много людей слушают нашу передачу. Мёрфи не позволила мне использовать настоящее имя.

— Мёрфи умна, — сказал я.

— Очень, — сказал Баттерс, согласно кивая.

— Это она отдала тебе Боба?

— Да, — ответил он. — Ты был мёртв, только и всего. Она хотела сберечь его на всякий случай.

— Я не обижаюсь,  — сказал я, хотя отчасти это был обман. — Я поручил ей решать такие вещи.

— О... эй, отличное перепоручение. И говоря о решении, тебе лучше пойти со мной.

— Мне это подходит, — сказал я, и пошёл рядом с ним. — Куда мы идём?

— В пещеру Бэтмена, — ответил он. — Штаб-квартиру.

— Штаб-квартиру чего? — спросил я.

Он уставился на меня.

— Союза, конечно. Чикагского Союза.

Я поднял брови.

— Что ещё за Чикагский Союз?

— Тот, что он организовал, чтобы спасти город от Фоморов, — ответил Баттерс.

— Он? — спросил я. — Фоморы? Это ещё кто? Кто он?

— Я извиняюсь, Гарри, — сказал Баттерс. Он прикусил губу и опустил взгляд. — Я думал, ты знаешь... Марконе. Барон Джон Марконе.

Глава семнадцатая

Я нашёл пистолет Стью на земле, там, где я его выронил во время борьбы. Затем я последовал за Баттерсом к его машине, старому плимуту Роуд Раннер. [16]Он выглядел ещё хуже, чем мой старый Жучок, когда я его в последний раз видел. Вмятины и царапины покрывали всю его поверхность, некоторые из них выглядели подозрительно, словно процарапанные в металле двумя когтями — но его двигатель работал с впечатляющей, гармоничной энергией. Его номерные знаки гласили: МИПМИП.[17]

— Я, типа, поменял свою старушку, — говорил мне Баттерс, пока я входил прямо сквозь дверь. Я не издал ни звука от дискомфорта. Только не перед Баттерсом. Это нанесло бы непоправимый ущерб моему авторитету призрака.

— На другую старую рухлядь, — сказал я. Мой голос, исходящий из радио, проскользнул вместе с рекламой автомобильных солнцезащитных козырьков.

— Сталь мне больше нравится, чем стекловолокно, — сказал он. — Фоморы и фэйре, по всей видимости, состоят в родстве. Ни один из них не любит касаться металла, если в него добавлено железо.

Череп Боба отдыхал в контейнере, который был установлен в Роуд Раннер на приборной доске —  в виде раскачивающейся туда-сюда игрушки, как кукла Пупс.

— Там много крови намешано, — сказал Боб. — Они появились в старые, старые, старые времена. Перед войной Сидхе.

Я поднял брови.

— Я ничего не слышал об этом.

— Потрясные вещи, — сказал с огромным энтузиазмом Боб. — Это было ещё до того, как я появился, но я слышал всевозможные истории. Даоин Сидхе, Туата, Фомор, Тилвит-тег, Шен. Эпические альянсы, эпические предательства, эпические сражения, эпические свадьбы, эпический секс.

— Эпический секс? — фыркнул я. — По каким таким стандартам секс оценивается как эпический?

— И тонны и тонны смертных лохов, которых мы использовали в качестве пешек. — Боб счастливо вздохнул, не обращая внимания на мой вопрос. — Просто нет слов. Это было словно «Властелин колец» и  «Все мои дети» [18]сделали ребёнка с Мачо мэн Рэнди Сэведжем [19]и игровым автоматом «Ударь по кроту».

Баттерс фыркнул, представив себе эту картину.

Но... То есть, адские колокола. Кто бы не представил?

— Так или иначе, — выдавил он спустя минуту, — в жилах Фоморов течет много крови фэйре. Я предпочитаю детройтскую сталь вокруг себя, когда езжу.

— Мёрфи говорила что-то про Фоморов вчера вечером, — сказал я. — Я так понял, что они выдвинулись по направлению к городу.

Его лицо стало более замкнутым.

—  Супер. Я был занят. — Он медленно выдохнул. — Гм. Послушай, мужик. Это действительно ты?

— То, что осталось от меня, — сказал я устало. — Да.

Он кивнул.

— Гм. Есть проблема с Молли.

— Я видел, — сказал я.

— Ты не видел, — возразил он. — Я имею в виду, Мёрфи сказала тебе, что у неё шарики за ролики заехали, но её проблемы гораздо серьёзнее.

— Что за проблемы? — спросил я.

— Семнадцать человек убиты за последние три месяца, — ответил он ровным голосом.

Я ничего не говорил на протяжении нескольких кварталов. Затем я спросил:

— Кто?

— Подонки, — сказал он откровенно. — В основном. Полицейский, который, возможно, изнасиловал проститутку. Мелкие преступники. Грабители. Она даже не пытается скрыться. Она полностью стала Тёмным рыцарем. Свидетели направо и налево сообщали о высокой женщине, одетой в несколько слоев оборванной, бросовой одежды. В рапортах её через две недели начали называть Леди Оборванкой. Люди называют её по-разному, чтобы посмеяться, чтобы показать ей, они не боятся, но...

—  В этом городе было убито множество людей, — сказал я. — Это не значит, что это Молли.

— Гарри... 

 Баттерс остановился на светофоре, и окинул меня прямым взглядом.

— Я освидетельствовал двенадцать жертв. Характер смерти у каждого из них различный, но я нашёл у всех обрывок ткани, затолканный в рот.

— И что? — требовательно спросил я.

— Я исследовал ткань. Она такая же самая, что осталась от одежды, которую ты носил в Чичен-Ице. У них были некоторые лоскутки в качестве доказательства, когда они исследовали место твоего... твоего убийства. Только кто-то проник туда, не будучи замеченным никем и ни одной камерой, и забрал их прямо оттуда.

Мучительная память вспыхнула у меня в голове. Молчание каменных зиккуратов в ночи. Шипение и скрежет нечеловеческих голосов. Затхлый, рептилий запах вампиров. Моя фея-крёстная  (Да, я серьёзно. У меня есть одна, и она до чёртиков пугающая.) превратила мою одежду в защитную броню, которая, вероятно, спасла мне жизнь полдюжины раз в ту ночь, а я даже не подозревал об этом. Когда они превратились обратно в мой плащ, рубашку и джинсы, от них почти ничего не осталось, только клочья и обрывки.

Так же, как и от меня.

Кто-то, у кого были крупные проблемы с моей смертью, убивал людей в моём городе.

Может ли оказаться, что это моя ученица?

У нее было чувство ко мне, как говорила практически каждая женщина, которую я знал. Оно не было взаимным. Да, она была великолепной, умной, находчивой, смелой, рассудительной и компетентной. Но я знал её ещё в ту пору, когда её лифчик был формальностью, когда я только начал работать с её отцом, одним из очень немногих людей в мире, которых я на самом деле уважаю.

В Молли была тьма. Я заглядывал в её душу. Я видел это в более чем одном из возможных вариантов её будущего. Я чувствовал это в чёрной магии, которую она использовала, с лучшими намерениями, на хрупких умах смертных.

Но, несмотря на то, что в Чичен-Ице она сражалась зубами и когтями, рядом с нами... она не была убийцей. Не Молли.

Так ли это?

Людей могли вести к крайностям правильные события, правильные ставки. Я пожертвовал своим будущим и своей душой, когда я должен был это сделать, чтобы спасти мою дочь.

И я был учителем Молли. Её наставником. Примером для неё.

Не была ли она доведена до крайности, потеряв меня, так же как был доведён я потенциальной потерей моей дочери? Не отвернулась ли она от всего, чему я пытался научить её, и не позволила ли себе соскользнуть в насильственные проявления могущества?

«Почему бы ей так не сделать, идиот?» —  услышал я внутренний голос из тёмной части моего сознания. — «Ты показал ей, как это работает. Она всегда была способной ученицей».

Хуже того, Молли была чувствительным волшебником, чьи сверхъестественные ощущения были такими острыми, что выбросы мощной магии или чувства, которые сопровождали ситуации жизнь-или-смерть, были чем-то, что вызывало в ней психическую и физическую боль. Это было то, что я едва даже рассматривал, когда тащил её с собой  в Чичен-Ице в самую большую, самую дикую и смертельнейшую свалку, в какой я лично когда-либо поучаствовал.

Не сделала ли боль от участия в битве что-то с моей ученицей? Не оставила ли её с постоянным умственным ущербом, подобно тому, как рана от выстрела оставила постоянный шрам? Чёрт, да совсем не требовалось никаких сверхъестественных сил чтобы война — а это было именно то, что было в Чичен-Ице  — испортила молодых солдат, вдруг вынужденных бороться за выживание. Навалите поверх всего этого ещё мистическую угрозу — и то, что я оставался, по большей части, в здравом уме, покажется немного сверхъестественным.