История призрака Батчер Джим

Джим Батчер
История призрака

Небу, чьи сумасшедше-яркие краски вдохновили меня на введение в сюжет персонажа Мэб.

Благодарности

Как всегда, есть слишком много людей, которых хочется поблагодарить, и совсем немного места, чтобы выразить им признательность. На этот раз, я должен особо поблагодарить моего редактора, Анну, за то, что терпимо отнеслась к моей задержке с рукописью. Я уверен, что я создал ей, а заодно куче народа, пытающегося запланировать дело с Пингвин аудио, изрядную головную боль. Моего агента, Джен, за неоценимую роль в исправлении всех проблем, возникших с публикацией, а также за помощь мне со сложными кусками, я также обязан поблагодарить. Я хотел бы извиниться перед вами за все подлянки, если бы я был уверен, что это никогда не повторится. В противном случае это покажется несколько неискренним, учитывая всё вышесказанное, так что я просто благодарю вас за ваше терпение и понимание.

Обитатели Бета Асилум заслуживают намного больше благодарностей, чем обычно, особенно все те, кто пожертвовал столько своего времени и внимания в последние несколько недель, до пересмотренного срока публикации. Ваши отзывы, поддержка и консультации были особенно неоценимы.

Мои дорогие постоянные клиенты, читатели, я могу только поблагодарить вас за ваше терпение, когда после выхода предыдущего романа, который я написал, я заставил всех ждать ещё три месяца после обычного срока, пока не убедился, что эта книга готова к выходу. Наслаждайтесь!!! (И технически, ребята, Перемены НЕ заканчиваются на самом интересном месте. Серьёзно.)

И я благодарен Шеннон, которой пришлось жить со мной в этот более-безумный-чем-обычно период умопомешательства: я почти уверен, что я буду снова в своём уме, когда-то в обозримом будущем. Я постараюсь сделать это для тебя.

Глава первая

Жить тяжело.

Умереть просто.

Так много вещей требуется, чтобы жизнь началась. Это должно происходить в подходящем для неё месте, что в масштабах вселенной настолько же редкое явление, как зубы у курицы. Родители, в любом их виде, должны объединиться для её появления. От зачатия до рождения любые опасности могут прервать жизнь. Не говоря уж обо всём том внимании и энергии, что необходимы для заботы о новой жизни, пока она не подрастёт достаточно, чтобы заботиться о себе сама.

Жизнь полна тяжёлого труда, жертв и боли, и ко времени, когда мы прекращаем расти, мы знаем, что начали умирать. Мы год за годом беспомощно наблюдаем, как наши тела стареют и разрушаются, в то время как инстинкт выживания подталкивает нас двигаться дальше — что означает жить с ужасающим знанием о том, что, в конечном счёте, смерть неизбежна. Нужны огромные усилия для создания и поддержания жизни, и процесс полон ловушек и внезапных осложнений.

Завершение жизни сравнительно просто. Даже легко. Это может быть сделано относительно небольшими усилиями — единственный микроб, острое лезвие, тяжёлый груз... или несколько унций свинца.

Так трудно создать. Так легко разрушить.

Подумайте, что нам стоит ценить жизнь больше, чем мы это делаем.

Я умер в воде.

Я не знаю, истёк ли я до смерти кровью из огнестрельной раны или утонул. Для того, кто испытал предельный ужас человеческого бытия, после того, как оно закончилось, детали смерти становятся неважными. Это больше не пугает. Слышали про тот туннель со светом в конце, о котором говорят люди, побывавшие на грани смерти? Плавали — знаем.

Хотя признаюсь, я никогда не слышал о ком-то, мчавшемся к свету и внезапно услышавшем сигнал едущего поезда.

Я смутно сообразил, что чувствую под собой свои ноги, стоящие на том, что казалось рельсовыми путями. Я знал это, потому что мог чувствовать, как приближающийся поезд заставляет их трястись и гудеть под ногами. Сердце забилось быстрее.

Чёрт возьми, я только что сказал, что смерть больше не страшна? Скажите это моим ослабевшим коленкам.

Я положил руки на бёдра и с отвращением уставился на приближающийся поезд. Я провёл долгий, долгий день, борясь с силами зла, уничтожая Красную Коллегию, спасая свою дочь и убивая её мать — о, и был застрелен. Такие вот дела.

Теперь, по логике вещей, я должен покоиться с миром, или слиться с божественным светом, или хотя бы пребывать в ожидании нового виража в аттракционе жизни.

Или, быть может, гореть в печи, оборудованной стереосистемой, в которой крутят одни только песни Барри Манилоу.[1] Это ведь происходит, когда ты отдаешь концы, верно? Ты получаешь своё. Ты находишь ответ на Главные Вопросы бытия.

— Тебя не переедет поезд, — раздражённо сказал я себе. Покрепче утвердился на ногах, сложив руки и воинственно выпятив нижнюю челюсть, ожидая приближающийся громыхающий поезд.

— Да что с тобой такое? — рявкнул мужской голос, а затем тяжёлая, сильная рука, вцепившись в мой правый бицепс, оттащила меня прочь с путей. — Не видишь клятый поезд?

Упомянутый поезд проревел как живое существо, разъярённая бестия, воющая и вопящая от разочарования, что меня убрали с её пути. Поднятый его движением ветер, добравшийся до меня острыми, горячими пальцами, фактически подтянул моё тело на пару дюймов ближе к краю платформы.

После субъективной вечности он проехал мимо, а я плюхнулся на землю, переводя дыхание, с бешено бьющимся сердцем. Когда оно, наконец, стало успокаиваться, я решил осмотреться.

Я лежал на чистой, но потёртой бетонной платформе, и внезапно до меня дошло, что вокруг флуоресцентные лампы, как на многих вокзалах вокруг Чикаго. Я оглядел платформу, но, хотя она и казалась знакомой, точно определить место не смог. Не было никаких пригородных пассажиров. Никаких афиш или других объявлений. Только пустое, чистое, но невыразительное здание.

И пара блестящих остроносых туфель.

Я глянул выше дёшевых брюк и дёшевого костюма и обнаружил мужчину лет тридцати, смотрящего на меня. Он походил на пожарный гидрант и создавал впечатление, что врежься в него на автомобиле — и он помнёт вам крыло. У него были тёмные, ярко блестящие глаза, намекающие на живой ум, линия волос отступила далеко от места, где должна была быть, и хотя выглядел он не особенно круто, но это был тип лица, располагающего к доверию.

— Южные поезда в последнее время ездят быстро, — сказал он, смотря на меня сверху вниз. — Не думаю, что ты хотел бы уехать вместе с ним, мистер.

Я смерил его взглядом. Мысленно добавил стоящему передо мной человеку двадцать лет и сорок фунтов, вычел больше волос и понял, что знаю его.

— К... — я запнулся. — К-к-к...

— Повторяй за мной, — сказал он и продиктовал:

— Кармайкл.

— Но ты... ну, ты знаешь, — сказал я. — Умер.

Он фыркнул.

— Глянь-ка, приятель, да у нас тут на-сто-ящиковый детектив. Потрясающий чародейский интеллект собственной персоной.

Он с усмешкой протянул мне руку и сказал:

— Кто бы говорил, Дрезден.

Я поднялся в ошеломлении и принял руку сержанта Рона Кармайкла, служившего в Полицейском Департаменте Чикаго, Отдел Специальных Расследований. Он был напарником Мёрфи. И он отдал свою жизнь, чтобы спасти её от неистовствующего луп-гару. Это было... Блин-тарарам, больше десяти лет назад. Я видел, как он умер.

Когда я встал, то на мгновение глянул на него в смущении, тряхнув головой. Я был куда выше, чем он.

— Ты... — сказал я. — Ты здорово выглядишь.

— Забавно, что смерть может с тобой сотворить, — сказал он, драматически расширив глаза. — А ещё я вёл здоровый образ жизни и всё такое.

Он посмотрел на часы.

— Всё это весело, конечно, но нам пора двигать.

— М-м, — осторожно сказал я. — Двигать куда именно?

Кармайкл сунул в рот зубочистку и протянул:

— В офис. Пошли.

Я последовал за ним наружу, где стоял старый золотистый Мустанг. Он направился к водительскому месту и сел в машину. Было темно. Шёл дождь. Город светился огнями, но место выглядело пустынным, не считая нас двоих. Я всё ещё не мог точно сказать, где именно в Чикаго мы находимся, что было чертовски неправильно — я знаю свой город. Я заколебался на мгновение, осматриваясь, пытаясь определиться по знакомым ориентирам.

Кармайкл распахнул дверцу.

— Не парься, парниша. Все эти здания такие же, какими должны быть. Ты заработаешь себе мигрень, если будешь и дальше об этом думать.

Я осмотрелся ещё раз и сел в старый Мустанг, закрыв дверь. Кармайкл степенно двинул по пустым улицам.

— Это не Чикаго, — сказал я.

— Гениально, — дружелюбно сказал он.

— Тогда... где мы?

— Между.

— Между чем? — спросил я.

— Между чем, — сказал он. — Между кем. Между где. Между когда.

Я хмуро посмотрел на него.

— Ты забыл «почему».

Он покачал головой и усмехнулся.

— Не-е, парень. Мы тут настоящие любители «почему». Большие фанаты «почему».

Я нахмурился на секунду. Потом сказал:

— Почему я здесь?

— Ты что, никогда не слышал о прелюдии? — сказал Кармайкл. — Может быть, ты тонешь, и всё это — иллюзия, что твой мозг создает для тебя, чтобы скрыть от тебя правду смерти.

— Оказаться здесь? С тобой? Я встречался со своим подсознанием, и оно не настолько больное.

Кармайкл засмеялся. Это был тёплый, искренний звук.

— Но это могло бы быть тем, что происходит здесь. И в этом вся суть.

— Я не понимаю. Вообще.

— В том-то всё и дело, — сказал он.

Я рассердился.

Продолжая улыбаться, он сказал:

— Парень, тебе позволено видеть столько, сколько ты можешь себе позволить. Прямо сейчас, мы находимся в неком месте, которое выглядит почти как Чикаго, и едем сквозь дождь в моём старом Мустанге, потому что это то, что позволяют видеть твои границы. Нечто большее могло бы... — Он сделал паузу, обдумывая свои слова. — Могло бы устранить некоторые возможности, а их здесь не так уж и много.

Я подумал об этом секунду, и затем сказал:

— Ты только что использовал слова «устранить» и «не так уж» в одном предложении.

— Я вычитал их в одном из этих календарей с умными словами на каждый день, — сказал он. — Не выделывайся.

— Ты шутишь? — сказал я, откинувшись на сидении. — Я живу, чтобы выделываться.

Кармайкл хмыкнул, его глаза сузились.

— Ага. Посмотрим.

Глава вторая

Кармайкл остановил Мустанг перед зданием, которое напомнило мне о старых эпизодах «Облавы».[2] Он припарковался на пустой улице и мы пошли к входу.

— Так куда мы идём?

— Я же говорил — в офис.

Я нахмурился.

— А ты не мог бы быть немного поточнее?

Он осмотрелся, сузив глаза.

— Не здесь. Тут небезопасно. Повсюду уши.

Я остановился на совершенно пустом тротуаре, посмотрел вверх и вниз вдоль лишённой движения, свободной улицы и не увидел ничего, кроме одиноких фонарей, светофоров и окон без света или занавесок, пялящихся безучастнее, чем пустые глаза трупа.

— Точно, — сказал я. — Мы в самом центре заговора.

Кармайкл остановился возле двери и глянул через плечо. Пару секунд он ничего не говорил, затем спокойно произнёс, без какой-либо искусственности в голосе:

— Здесь есть Вещи, Дрезден. И некоторые Вещи хуже, чем смерть. Лучше всего будет, если ты зайдешь внутрь.

Я закатил глаза. Но...

Что-то в пустоте вокруг вдруг сильно подействовало на нервы.

Я сунул руки в карманы и изобразил прогулочный вид. Этому немного мешало моё желание выставить между мной и пустотой что-нибудь вроде надёжного здания. Кармайкл же открыл ключом дверь и, пропустив меня вперёд, вошёл сам, не теряя улицу из виду, пока дверь не была закрыта и заперта.

Он кивнул на охранника, местного копа в парадной форме, который стоял с одной стороны лифта, с непринуждённо выпрямленной спиной и сложенными за спиной руками. Униформа охранника была, без преувеличения, идеальна. Идеально чистая, стрелки идеально острые, перчатки идеально белые. У него был служебный револьвер с серебряной гравировкой в блестящей чёрной кобуре на бедре. Выглядел он соответственно униформе — крайне симметрично, сильно и уверенно.

Я притормозил на момент, хмуро глядя на охранника, а затем обратился к своему Зрению.

У профессиональных чародеев вроде меня есть доступ ко всяким крутым штучкам. Одна из крутейших — это Зрение, называемое в разные времена и в разных культурах Вторым Зрением, Третьим Глазом, Злым Глазом и ещё много как. Оно позволяет чародею видеть истинную природу окружающих вещей, прозревать невидимый мир энергии и сил вокруг. Это опасно. Однажды увиденное с помощью Зрения останется с вами навсегда, и время не изгладит воспоминаний. Бросьте взгляд не на ту вещь и можете попрощаться со своим здравомыслием.

Но обстановка настолько напоминала Сумеречную Зону, что я должен был найти что-то в ней, за что мог бы ухватиться, что-то знакомое, что-то, что не пытался всучить мне тип, выглядевший как помолодевший и похудевший детектив Кармайкл. Я решил попытаться опознать единственную вещь, которая, вероятнее всего, расскажет кое-что об окружающих меня людях — источник власти.

Я сосредоточился на пушке охранника.

Секунду не происходило ничего. А затем чернота и серебро сверкающего оружия изменились, сдвинулись. Кобура удлинилась, спустившись вниз по ноге охранника, револьвер также изменился, выпрямив жемчужную рукоять. Серебро ствола и барабана превратилось в навершие, рукоять и эфес крестообразного меча. Оружие сияло светом — не отражением от освещения в холле, а своим собственным.

Голубые глаза охранника моментально переместились на меня. Он поднял руку и мягко сказал:

— Нет.

И внезапно, словно дверь захлопнули перед носом, моё Зрение пропало, а оружие снова стало пистолетом.

Охранник кивнул мне.

— Мои извинения за резкость. Вы могли себе навредить.

Я посмотрел. На его бейджике значилось «Амитиэль».

— О, конечно,спокойно сказал я, подняв пустые руки. — Никаких проблем, приятель. У меня нет к вам никаких претензий.

Кармайкл уважительно кивнул охраннику и большим пальцем надавил на кнопку, вызывающую лифт. Тот открылся моментально.

— Пойдём, крутой парень. Время уходит.

Офицер Амитиэль, кажется, нашёл высказывание забавным. Он улыбнулся, коснувшись двумя пальцами края фуражки в салюте Кармайклу. Потом он вернулся к своей расслабленной позе стража, спокойно встречающего пустоту, которая так меня расстроила.

Двери лифта закрылись, и он слегка поскрипел, прежде чем двинуться с места.

— Итак, — сказал я, — теперь, когда между нами и чем-то-там-нервирующим-снаружи есть, по крайней мере, один ангел-хранитель, вы скажете мне, куда мы идём?

В уголках глаз Кармайкла появились морщинки. Он хмыкнул.

— На данный момент, Дрезден, я по большей части просто гид. Вам надо поговорить с капитаном.

* * *

Кармайкл провёл меня через рабочий зал, где было множество свободно стоящих столов, в отличие от закутков, в которых работают копы. Это больше походило на штаб Специальных Расследований в Чикаго. Тут было несколько мужчин и женщин за столами, просматривающих папки, говорящих по телефону и вообще очень похожих на копов за работой. Все они были примерно Кармайклова возраста — того самого, где энергия юности и дающий мудрость жизненный опыт достигают баланса. Я не опознал никого из них, хотя Кармайклу досталась пара кивков. Он прошёл к единственной другой двери в зале, ведущей в личный кабинет, и постучал.

— Войдите, — прозвучал чистый, спокойный баритон.

Кармайкл открыл дверь и провёл меня в комнату. Это был маленький, хорошо обставленный кабинет. Тут были старые картотечные шкафы, старый деревянный стол, несколько потрёпанных деревянных стульев. У стола были ящики «Входящие», «Исходящие» и штырь для сообщений, рядом с дисковым телефоном. Компьютера не было. Вместо него на столике неподалёку находилась старая печатная машинка.

Человек позади стола также был более-менее в возрасте Кармайкла и походил на профессионального боксёра. Там и тут вокруг его глаз виднелись рубцы шрамов, а его нос был неоднократно сломан. Его пиджак висел на спинке стула, и плечи с бицепсами распирали рукава белой рубашки. Он закатал их по локоть, демонстрируя предплечья толщиной примерно с телефонный столб, выглядевшие не менее крепкими. У него были светлые волосы, голубые глаза, челюсть, достаточно тяжёлая, чтобы заставить меня думать о бульдогах, и кроме того, он очень знакомо выглядел.

— Джек, — сказал Кармайкл, — это Дрезден.

Джек смерил меня взглядом, но подняться не соизволил. И даже ничего не произнёс.

— Он всегда такой, пока не выпьет свою чашку кофе, — пояснил мне Кармайкл. — Не принимай на свой счёт.

— Эй, кофе, — вставил я в последовавшую тишину. — Звучит здорово.

Джек посмотрел на меня на мгновение. Потом сказал всё тем же благозвучным голосом:

— Дрезден, ты голоден?

— Нет.

— Хочешь пить?

Я подумал об этом.

— Нет.

— Это потому, что ты мёртв, — сказал Джек. Его улыбка была краткой и не очень обнадёживающей. — Тебе не надо пить. Тебе не надо есть. Никакого кофе.

Я посмотрел на Кармайкла.

— Я останусь при своём мнении, — сказал Кармайкл. Он глянул на Джека и указал большим пальцем на дверь. — Мне надо вернуться к этой ракшасовой хрени.

— Иди, — сказал Джек.

Кармайкл хлопнул меня по руке и, сказав: «Удачи, парниша. Наслаждайся», вышел, двигаясь, как человек с миссией. В воздухе повисло общее неловкое молчание.

— Не совсем то, что я ожидал от загробной жизни, — сказал я.

— Потому что это не она, — ответил он.

Я нахмурился.

— Погоди, ты сказал, что я мёртв. Значит, это загробная жизнь.

— Ты мёртв, — сказал Джек. — Это промежуток.

Я нахмурился сильнее.

— Что, вроде... чистилища?

Джек пожал плечами.

— Если хочешь, можешь называть так. Но ты здесь не потому, что тебе необходимо очищение. Ты здесь, потому что имеются нелады с твоей смертью.

— Я поймал пулю. Или утонул. Не слишком большая редкость.

Джек поднял большую, квадратную ладонь и помахал ей взад-вперёд.

— Не физические. Духовные.

Я нахмурился снова.

— Духовные?

— Оппозиция, — сказал Джек. — Ты умер, потому что они сжульничали.

— Погоди, какая оппозиция?

— Ангел на страже у лифта — то, что мы, копы, называем подсказкой. Мне нарисовать тебе пару картинок?

— О. Чёрт, ты про... типа... Падших ангелов?

— Не совсем. Но если нравится, можешь так и считать. Вроде того. Всё, что тебе нужно знать — это плохие парни.

— Значит, поэтому я здесь, — сказал я. — Потому что они... нарушили какие-то, типа, космические правила?

— Ты стоял у них на пути. Они желали тебя убрать. Они нарушили закон, чтобы это случилось. Это делает тебя моей проблемой.

Я поморщился и осмотрел себя. Я только сейчас обратил внимание, что одет в джинсы, обычную чёрную футболку и мой чёрный кожаный плащ, — который был разорван в клочья и отправился в озеро часом или тремя ранее того, как меня застрелили. Я имею в виду, мой плащ накрылся.

Но сейчас он был на мне, и выглядел, как новенький.

Что действительно, действительно меня поразило.

Я был мёртв.

Я был мёртв.

Чикаго, Белый Совет, мои враги, мои друзья, моя дочь... всё это ушло. Устарело. И я не имел никакого понятия о том, что со мной будет дальше. Такое ощущение, что комната начала вращаться. Ноги задрожали. Я сел на стул, стоящий напротив Джека.

Я ощутил его спокойное внимание и через мгновение он тихо сказал:

— Сынок, это происходит со всеми нами. Это трудно принять, но ты должен расслабиться и сосредоточиться, иначе я ничем тебе не помогу.

Я сделал несколько глубоких вдохов с закрытыми глазами — и впервые заметил, как невероятно я себя чувствую физически. Я ощущал себя, как ребёнок — полным энергии и необходимости потратить её на что-нибудь приятное. Мои конечности были сильнее, быстрее, легче.

Я посмотрел на свою левую руку и увидел, что на ней больше нет шрамов от ожогов, полученных несколько лет назад. Она была целой, как будто я никогда их не имел.

Я применил логику и понял, что на самом деле не чувствую себя столь невероятно — просто исчез целый список травм и ранений. Давно затянувшийся, застарелый шрам на правом предплечье, полученный, когда я чистил рыбу, пойманную мной и дедушкой, тоже пропал.

Постоянная, медленно растущая ноющая боль пропала. Это имело смысл, ведь и тела больше не было.

Боль ушла.

Я провёл по лицу рукой и сказал:

— Извините. Слишком много за один раз.

Улыбка появилась снова.

— Ха. Просто подожди.

Я почувствовал раздражение от его интонаций. Это было нечто, что позволяло удержаться, так что я упёрся своими метафорическими пятками и заставил комнату перестать вертеться.

— Так кто же вы? — спросил я. — И как можете мне помочь?

— Если хочешь меня как-то называть, называй меня капитан. Или Джек.

— Или Воробей? — поинтересовался я.

Джек посмотрел на меня взглядом копа, выражающим расплывчатый намёк на неодобрение. Он потянулся через стол и придвинул папку с документами к учётной книге, лежащей перед ним. Потом открыл и просмотрел её содержимое.

— Послушай, парень, ты тут застрял. И никуда не уйдёшь, пока мы не разберёмся с этим несоответствием.

— Почему?

— Потому что то, что дальше — не для трусов или нытиков, скулящих о том, как всё несправедливо, — откровенно высказался Джек. — Так что мы должны разобраться, как ты в это вляпался. Только тогда ты сможешь двигаться дальше.

Я представил, как застряну в городе-пустышке снаружи и вздрогнул.

— Ладно. И как мы это исправим?

— Ты вернёшься, — сказал Джек, — и поймаешь ту сволочь, что уделала тебя.

— Назад? — сказал я. — Назад на ...

— На Землю, да, — сказал Джек. — В Чикаго.

Он закрыл папку и бросил в ящик исходящей документации.

— Ты должен выяснить, кто убил тебя.

Я выгнул бровь.

— Ты шутишь.

Он посмотрел на меня, весёлости в нём было, как в горной скале.

Я закатил глаза.

— Ты предлагаешь мне расследовать мою собственную смерть?