Шестой моряк Филенко Евгений

Часть вторая. САМАЯ МЛАДШАЯ ЭДДА 

Я знаю, что звук в вакууме

не распространяется. А теперь

задавайте свои вопросы.

Джордж Лукас

   Жил человек по имени Откель Разумник. Он был сыном Торгрима Дырявой Лодки. Он жил в Бьёрндале — Медвежьей долине, неподалеку от Холостяцкого залива, на берегу Овечьей реки. Жены у него не было, потому что ни одна женщина не ужилась бы с человеком, который, глядя на небо, говорил о звездах, глядя под ноги, говорил о травинках, глядя же на женщину, не говорил ни о чем. У Откеля Разумника был друг по имени Оттель Долдон. Он был сыном Торхадда Среднего Пальца. Шли слухи, что он берсерк. Да он сам же их и распускал. Напивался, бывало, и начинал кричать: «Я, мол, берсерк! Всех порублю! Всех порву, как Фенрир[1] тряпку!..» Но проверить это не было возможности, потому что давненько что-то никто не воевал и не грабил чужие хутора. Оттель жил по соседству, на другом берегу Овечьей  реки, где держал большое стадо овец и несколько коров. Жены у него тоже не было, потому что женщинам не нравилось, когда кто-то, глядя на них, говорит о других женщинах. Словом, оба друга жили пустодомами, и не походило на то, чтобы в их жизни могло что-то перемениться.

   Еще в том же конце Медвежьей долины жил человек по имени Хрейн Тёртый. Он был остер на язык и был известен своими выходками далеко за пределами Холостяцкого залива. Однажды Хрейн Тёртый сидел за столом с человеком по имени Хродкетиль Зеленый. Выпорожнив целый рог браги, Хрейн задумался, а после вдруг сказал такую вису[2]:

             Бродят по долине

             Два больших придурка.

             Хоть один — Разумник,

             Прозван так затем лишь,

             Что двоих Долдонов

             Для одной долины

             Непомерно много.

  — Чем тебе насолили Откель и Оттель? — удивился  Хродкетиль Зеленый.

   Хрейн Тёртый снова призадумался, а потом сказал:

  — Ничем они мне не насолили. Просто такой уж я человек, что люблю острое словцо.

  — Когда-нибудь ты огребешь неприятностей, — сказал Хродкетиль.

  — Это уж точно, — согласился Хрейн Тёртый. — Огребу как пить дать.

  — Как ты думаешь, что случится, если друзья из Медвежьей долины услышат твою вису? — спросил Хродкетиль.

  — Да уж ничего хорошего не случится, — сказал Хрейн Тёртый. — Только как они ее услышат, если я уже сказал эту вису и меньше всего намерен повторять, особенно в их присутствии? Вот разве что ты им ее скажешь.

  — Вряд ли я так поступлю, — заверил его Хродкетиль Зеленый.

   Вечером того же дня Хродкетиль  Зеленый сидел за столом у Оттеля Долдона, в гостях у которого был Откель Разумник. И он повторил им вису, придуманную Хрейном.

  — А ведь Хрейн Тёртый прав, — поразмыслив, сказал Оттель. — Ничего хорошего нет в том, чтобы два разных человека имели одинаковое прозвище.

  — Только виса у него неправильная, — прибавил Откель. — Не хватает одного стиха. Зря говорят, что Хрейн Тёртый искусен в словах.

  — Я-то думал, что вы пойдете и снесете ему башку, — сказал Хродкетиль. — Хутор его спалите, а жену его Мимру-бьярмку[3], всех его рабов и весь скот заберете себе.

  — Хорошее дело, — сказал Оттель Долдон.

  — Может быть, однажды мы так и поступим, — согласился Откель Разумник. — Хрейн Тёртый давно уже напрашивается, чтобы огрести мздюлей.

   Наверное, здесь больше нечего сказать о Хрейне Тёртом и его остром языке.

2

   Однажды утром Оттель Долдон пошел доить коров, потому Что рабов у него не было, как и жены, а родители давно умерли, так что даже эту работу ему приходилось выполнять самому. Когда подойник наполнился, Оттель собрался перелить молоко в жбан побольше. Однако ему не понравился запах, который исходил от молока. Вначале Оттель подумал, что молоко скисло прямо в корове. Он обрадовался, что не нужно будет ждать, пока получится простокваша. Но потом решил, что хорошего в том мало, потому что здоровая корова никогда не доится кислым молоком. Оттель звал эту корову Дочь Ярла[4], хотя никогда не произносил этого имени при посторонних, и она была его любимицей. Поэтому ему вовсе не улыбалось, чтобы Дочь Ярла заболела и ее пришлось бы пустить под нож. Вот он и  отважился попробовать  молоко на  вкус. Это было не самое мудрое решение, если только Оттель не собирался весь оставшийся день провести в нужник Но на сей раз всё обошлось. Если не считать того, что на вкус молоко оказалось чистой брагой. Оттель снова об радовался, а потом снова огорчился, потому что, как н крути, а коровы не должны доиться брагой.

   Оттель перелил молоко от Дочери Ярла во флягу и отправился с ней к другу. Он перешел Овечью реку по Овечьему броду, миновал Овечью рощу и вскоре постучал в дверь дружнего дома.

  — Послушай, Откель, — сказал Оттель. — Моя корова доится брагой.

  — О какой из своих коров ты говоришь? — спросил Откель. — О Дочери Ярла?

  — О ней самой, — отвечал Оттель. — Удивительно, что ты знаешь, как я ее называю.

  — Да это все знают, — сказал Откель.

  — Тогда ответь мне, —  промолвил Оттель, — это хорошо или плохо, что Дочь Ярла дает брагу вместо молока?

  — Это хорошо, — сказал Откель. — Потому что теперь ты всегда можешь быть пьян, просто выгоняя свою корову на пастбище. Но это плохо, потому что теперь в твоем доме будет меньше сыра и масла.

  — Ты очень умный, — сказал Оттель. — Но сыра и масла в моем доме и раньше  никогда не бывало в изобилии. Как ты думаешь, что стряслось с моей коровой?

   Откель посмотрел на миску с молоком от Дочери Ярла и сказал:

  — Никогда не видал белой браги.

  — Что это значит? — поинтересовался Оттель.

  — А то, — ответил Откель, — что если ты думаешь, будто всё дело в траве, на которой паслась твоя корова, то заблуждаешься. Если бы дело было в траве, то и молоко было бы другого цвета.

  — Никогда не видел зеленого молока, — поразмыслив, возразил Оттель.

  — Надеюсь, и не увидишь, — сказал Откель. — Когда корова ест зеленую траву, то дает белое молоко. Если бы она паслась на красной траве, то, быть может, давала бы синее молоко. И ты бы наверняка заметил, что на твоем выгоне растет красная трава.

  — Ну и что? — спросил Оттель.

  — А вот что, — ответил Откель и сказал такую вису:

                От травы зеленой

                Молоко белеет.

                От травы багряной

                Молоко синеет,

                От травы лиловой

                Молоко желтеет.

                Быть не перестанет

                Молоком при этом.

  — Ты сам-то понял, что сказал? — удивился Оттель.

  — Странно, что ты не понял, — ответил  Откель. — Трава здесь ни при чем.

  — Я и  не говорил, что дело в траве, — возразил Оттель. — Кто вообще начал говорить о траве?

  — Неважно, — сказал Откель. — Я думаю, что во всем виновата Хейд с Утиного утеса. И настало самое время ее в этом уличить.

  — Хорошее дело, — сказал Оттель. — А что значит «уличить»?

  — Это значит припереть ее к стене и наговорить всяких гадостей прямо в личико, — пояснил Откель. — А то и чего похуже сотворить.

  — Мне всё больше нравится эта затея, — сказал Оттель.

3

   Жила женщина по имени Арнора. Кто был ее отец, неизвестно, потому что она пришла на Утиный утес невесть откуда. Она жила в маленькой хижине, держала немного овец, и нельзя было сказать, что жизнь ее балует. Нрава она была независимого, собой весьма хороша, хотя никто не мог назвать точное число прожитых ею зим. Росту в ней было никак не меньше шести футов, волосы были медного цвета, а лицо белее свежих сливок. Один глаз у нее был голубой, а другой темно-зеленый. Платье она носила небогатое, но чистое, а передник ее был вышит непонятными узорами. Накидку она скрепляла костяной застежкой в форме черепахи, а бусы ее были из чистого янтаря. И зимой и летом она ходила босиком. Словом, всякий, кто ее встречал, терялся в догадках, бедная ли перед ним женщина или зажиточная. Все звали ее Хейд Босоногая, потому что считали колдуньей, а в Стране Льдов спокон веку всех колдуний называли Хейд.

  Откель и Оттель решили, что это по вине Хейд Босоногой молоко обернулось брагой. Они взяли мечи и направились к ней на Утиный утес.

  Путь их лежал мимо кузницы. Там кузнец Вермунд по прозвищу Сухой ковал меч. Он делал это в одиночку, потому что его подручный Харек по прозвищу Курятник спал в углу кузницы, укрывшись медвежьей шкурой. Вермунд орудовал огромным молотом, один раз попадая по слитку железа, из которого должен был получиться меч, а другой раз непременно рядом, по наковальне. При этом он не переставал бормотать себе под нос какие-то заклинания. Откель и Оттель задержались посмотреть. Наконец Откель спросил:

  — Почему ты работаешь один? Верно, ты не доверяешь изготовление волшебного меча никому, кроме самого себя?

  — Нет, — сказал Вермунд. — Эта свинья Харек напился парного молока и сомлел так, что не то что молот, а и свой уд не удержал бы двумя руками.

  Тогда Откель задал следующий вопрос:

  — Почему ты бьешь один раз по железу,  а другой раз по наковальне? Какой в том смысл? Не означает ли это, что ты призываешь в помощники самого Вёлунда, князя альвов?[5]

  — Это означает лишь то, что я нынче завтракал ячменной лепешкой и большой миской парного молока, — сказал Вермунд.

  — А что за странные слова ты приговариваешь при этом?  — спросил Откель. — Не взываешь ли ты к Тюру Однорукому [6], чтобы он даровал этому мечу голод битвы и жажду крови?

  — Я взываю ко всем асам[7] сразу, — ответил Вермунд, — чтобы они даровали хороший дрын в задницу тому, кто так упоил меня с утра пораньше.

  — Как ты думаешь, — спросил Откель, — добрый у тебя получится меч?

  — Вообще-то я хотел выковать орало для Грейпа по прозвищу Фрукт, — сказал Вермунд. — А теперь уж и сам не знаю, что выйдет из этой затеи.

  — Хорошее дело, — сказал Оттель.

   И они двинулись дальше. По дороге они заходили к Глуму, сыну Гнупа, что жил неподалеку от Хагаля, сына Хавара, и держал десять лошадей, с которыми не знал сладу и понятия не имел, зачем они ему нужны; к Асвальду Треснутому, сыну Гудрона Кипучего; к Хьяльмару Рукохвату, сыну Осмнагли Головоногого, который снабжал треской всю Медвежью долину и приторговывал с соседями  из Сонной лощины; к Мёрду Наглому, сыну Нагли Мордастого, который первым напивался на свадьбах и последним отдавал долги; к Арнстейну Носатому, сыну Фрейстейна Плутоватого, внуку Хавстейна Хитрозадого и племяннику Эйстейна Кудреватого, которого все прочили в годи[8] как и его отца, деда и дядю, но надежды на то было мало, потому что на тингах[9] отчего-то не жаловали носатых, плутоватых, хитрозадых и кудреватых; к Хродкетилю по прозвищу Зеленый, сыну Бьяргмода по прозвищу Толстый, который передавал новости от дома к дому, даже те, что не следовало бы выносить и за ворота хлева, везде ел, пил и жрал на дармовщину и ни разу еще не получил за это причитающейся вздрючки; к Хвати, сыну Мунди; к Ерунду, сыну Ёкуля; к Арни Железному, сыну Свартньёгра Законоговорителя, самому сильному человеку в долине, который хотел стать конунгом[10] или хотя бы ярлом, и потому изо всех сил делал вид, что он не только сильный, но и умный; к Хербьёрну, сыну Херфинна и Хердис, жену которого звали Хергерд, и она была дочь Хергрима и Херрид, и с ними жил взрослый сын Херлейв, женатый на Херрёд, дочери Херварда и Хертруд, а другого сына звали Херлауг, и он сватался к Хервер, дочери Херли и Херню, но пока не получил согласия; к Грейпу по прозвищу Фрукт, сыну Лейвмунда Кислого, который, похоже, не скоро дождется своего орала; к Фроди Мохноногому, сыну Дроги Мохнорылого; к Брюнки Короткому, сыну Хаки Защитника; к Харри Красному, сыну Мёрда Толстого; к Храппу Громкому, сыну Асруна Вонючего; к Колли Рыжему, сыну Лаки Полосатого; к Старри по прозвищу Черт, сыну Скальпа по прозвищу Лысый; словом — ко всякому, что жил в Медвежьей долине и в  ее окрестностях. И всюду им говорили, что хозяин выпил с утра свежего молока и теперь не имеет сил привечать гостей.

   Лишь один человек не пил нынче свежего молока. Звали его Браги Любитель, он был сыном Бранди Ценителя, а жену его звали Бьёрк Косоглазая, и она была дочерью Хромунда Косолапого. Но и Браги не смог принять гостей как положено, потому что лежал пьяный еще с прошлого вечера.

4

   Наконец Откель и Оттель завернули к Хрейну Тёртому.

  — Выходи, Хрейн! — закричал Оттель. — Пришла пора тебе ответить за твои слова.

   Навстречу им вышла жена Хрейна по имени Мимра-бьярмка.

  — Кто вы такие и зачем пришли? — спросила она самым визгливым голосом, какой только может быть у женщины.

  — Я Откель Разумник из Медвежьей долины, — сказал Откель, — а это Оттель Долдон из Медвежьей долины. И не прикидывайся, что видишь нас впервые в жизни.

  — Удивительно, — сказала Мимра, — как это вы нашли друг друга.

  — Мы идем, чтобы наказать Хейд Босоногую за ее колдовство, — сказал Откель, — а сюда зашли, потому что нам все равно в эту сторону.

  — За какие такие слова мой муж должен отвечать перед вами? — не унималась Мимра-бьярмка.

  — Уж и не упомню, — сказал Оттель. — Он много чего говорил о нас с Откелем.

   А Откель сказал:

  — Пускай твой муж, если он настоящий мужчина, ответит за свою вису, которую сочинил про нас в присутствии Хродкетиля Зеленого.

  — А, это где он говорит, что двух Долдонов многовато для одной долины? — спросила Мимра.

  — Точно, — подтвердил Оттель.

  — А нет ли у вас желания посчитаться с Хродкетилем Зеленым? — продолжала Мимра.

  — Хорошее дело, — сказал Оттель.

  — Возможно, — согласился Откель. — Но за что же нам убивать Хродкетиля?

  — За то, что он переносит сплетни от дома к дому скорее, чем ветерок долетает с одного конца долины до другого, — ответила Мимра.

  — Но ведь у нас нет пока другого способа узнавать свежие новости, — сказал Оттель.

  — А еще при этом он ест, пьет и жрет на дармовщину, — сказала Мимра.

  — Пожалуй, ты  права, женщина, — сказал Откель. — Возможно, мы так и сделаем после того, как разберемся с твоим мужем и его висой про нас с Оттелем. За новости полагается платить, но не такую цену.

  — Что же неправда в этой висе? — спросила Мимра. — Может быть, то, что тебя, Откель, сын Торгрима Дырявой Лодки, прозывают Разумником?

  — Нет, — сказал Откель. — Это чистая правда, как и то, что я сын того человека, которого ты назвала.

  — Тогда, Оттель, сын Торхадда Среднего Пальца, может быть, тебе не по нраву то, что когда в Медвежьей долине кого-то называют Долдоном, то сразу вспоминают о тебе?

  — Нет, — сказал Оттель. — Не стану спорить, это мне по нраву.

  — Или, может быть, ты хотел бы, чтобы в Медвежьей долине еще кого-то называли Долдоном? Например, того же Хродкетиля? Или Харека? Или даже колдунью Хейд? Хейд Долдонша — как тебе это понравится? Что тогда будет на весеннем тинге, или, страшно сказать, на альтинге[11], когда годи выкликнет человека по прозвищу Долдон? Вся Медвежья долина закричит это я Долдон, это мои овцы, это мои коровы, это мои рабы!

  — Не думаю, чтобы я хотел такого, — признался Оттель.

  — В чем  же тогда причина вашего недовольства, — спросила Мимра, — что вы с мечами явились к дому моего мужа и требуете, чтобы он к вам вышел?

  — А в том, — ответил Откель Разумник, — что в сказанной им висе не хватает одного стиха. Уж не знаю, почему он так поступил. Возможно, ему не достало обычной остроты языка, чтобы закончить начатое. Или же он выпил слишком много браги, и она запросилась на волю прежде, чем он докончил вису. Но вернее всего, что этой незавершенной висой он желал посильнее уязвить нас с Оттелем.

  — Это серьезное обвинение, — согласилась Мимра-бьярмка. — И как же вы намерены поступить с моим мужем?

  — Снести ему башку, — сказал Оттель. — Спалить его хутор.

  — А всех его рабов и весь скот забрать себе, — прибавил Откель.

  — А что будет со мной? — спросила Мимра.

  — Мы еще не решили, — сказал Откель. — Может быть, Оттель возьмет тебя?

  — Не думаю, — сказал Оттель. — Лучше будет, если я и ей снесу башку. Все равно за убийство Хрейна Тёртого придется держать ответ на тинге, а за бьярмку никто не потребует платить виру[12].

  — Это верно, — согласился Откель.

  — Не думаю, что мне это по душе, — возразила Мимра.

  — Да уж наверное, — сказал Оттель.

  — Пойду позову мужа, — сказала Мимра. — Если повезет, он убьет вас обоих, и все обойдется.

  — Может и так статься, — признал Откель.

   Мимра-бьярмка ушла в дом, и спустя какое-то время оттуда  показался Хрейн Тёртый. В одной руке он держал меч, а в другой — щит. За ним шли пятеро рабов с топорами и вилами.

  — Кто пожаловал в мой дом, чтобы лишить меня жизни  и завладеть моей женой? — грозно спросил Хрейн Тёртый. — Кому не по вкусу мои слова?

   Затем он сказал такую вису:

               Всяк властитель стали,

               Всяк орлов питатель,

               Всяк сражений тополь,

               Всяк дробитедь злата,

               Словом, всяка сволочь,

               Взявши молот смерти [13],

               Думает, что скальда[14]

               Ей обидеть можно.

   Закончив вису, Хрейн Тёртый упал ничком и громко захрапел.

  — Похоже, и он начал свой день с парного молока, — сказал  Откель.

  — Не много чести убивать спящего, — прибавил Оттель.

  — Мне хватает хлопот и со своими овцами и коровами, — сказал Откель. — К чему мне лишние? Можешь взять их себе.

  — И уж последнее, что я хотел бы забрать, так это его жену, — сказал Оттель.

  — Но ведь ты справедливо рассудил, что ее можно просто убить, — возразил Откель.

  — Вообще-то мы пришли не за тем, чтобы убивать эту сварливую ведьму, — сказал Оттель.

  — И мне не нравится, как смотрят на нас эти пятеро рабов, — сказал Откель.

  — Наверное, они думают, что мы хотим здесь кого-то убить, — сказал Оттель.

  — Думаю, самое время тебе вспомнить, кто из нас двоих берсерк, — сказал Откель.

  — Хорошее дело, — согласился Оттель.

  Он нагнулся и  подобрал щит, который лежал рядом с храпевшим Хрейном, а затем принялся рычать, будто дикий зверь, пускать изо рта пену и грызть его кромку.

  — Нет, так не годится! — закричал старший из слуг Хрейна Тёртого. — Не ровен час, этот берсерк всех  нас порубит в капусту!

  И все начали кричать на Оттеля:

  — Эй, Оттель, бросай свои глупости! Оставь щит в покое! Еще убьешь кого-нибудь ненароком! Кто-нибудь, отнимите у него щит, в самом деле!

  Но Оттель уже и сам прекратил свое занятие.

  — Дерьмовый.у Хрейна щит, — сказал он разочарованно. — Как черствая ячменная лепешка. Хоть весь его изгрызи, а боевого бешенства ни на грош.

  — Тогда успокойся, — сказал Откель. — В конце концов,  на сей раз Хрейн Тёртый сказал правильную вису. И он  назвал нас «дробителями злата» и «тополями сражений». Похоже, нам не на что обижаться.

  — Лучше будет, если мы продолжим наш путь на Утиный утес, — предложил Оттель.

   Так они и сделали.

   Вскоре они добрались до хижины на Утином утесе и постучали в дверь. Хейд Босоногая вышла на порог. На колдунье была только нижняя рубаха из тонкой шерсти, голова была непокрыта, так что медные волосы доставали до пояса, а ноги были босы, как всегда.

  — Ты такая высокая, — сказал Откель, — а ступни у тебя такие маленькие.

  — Разве вы пришли за тем, чтобы рассматривать мои ступни? — удивилась Хейд.

  — Полагаю, ты знаешь, зачем мы пришли, — сказал Оттель.

  — Если вы из-за хмельного молока, — сказала Хейд, — то это получилось не по злому умыслу. Все вышло случайно, и уже завтра  коровы в долине станут доиться обычным молоком.

  — Но ведь это колдовство, — сказал Откель.

  — Можно сказать, что так, — согласилась Хейд.

  — Полагаю, ты знаешь, как поступают со злыми колдуньями в Стране Льдов, — сказал Оттель.

  — Наверное, вы хотите меня убить? — спросила Хейд.

  — Нельзя сказать, что сильно хотим, — ответил Оттель. — Но так уж повелось.

  — Я не знаю, как у вас, — сказал Откель, — а у нас в Исландии спокон веку убивали и за меньшее.

  — У нас в Ирландии, — возразила Хейд,  — со мной и разговаривать бы не стали. Зарезали бы, как овцу, и вся недолга. Но что-то я не припомню, чтобы за последнее время здесь погибло много народу. Все, кто был жив в тот  день, когда я пришла на Утиный утес, живы и сегодня. Если, конечно, не считать Хравна Старого.

   — Хравн Старый умер от старости, — уточнил Оттель. — Он был очень стар, за что его и прозвали Старым. И теперь в долине никого нет, наверное, старее Ульвхедина Пустого Мешка. Которого прозвали Пустым Мешком зато...

   — ...что его лицо сморщилось от прожитых зим, как пустой мешок, — перебила его Хейд. — Это даже я знаю.

  — Негоже, однако, оставлять твой проступок без наказания, — сказал Откель. — Но убивать мы тебя не станем.

  — Что же вы станете делать? — поинтересовалась Хейд.

  — Я над тобой надругаюсь, — сказал Откель.

  — Хорошее дело, — согласился Оттель.

  — Что ж, — сказала Хейд. — Чему быть, того не миновать.

   Она вошла в дом, разделась и легла на свою лежанку, прикрывшись одеялом из овечьей шерсти. Оттель стал над ней и начал ругаться. Поскольку ругался он долго, то из произнесенных им вис можно было сложить целую бранную драпу[15] . Вот лишь немногое из того, что он сказал:

              Ауд вшивой крысы,

              Биль худой коровы,

              Гна двух медных грошей,

              Диса толстых задниц,

              Идунн драной юбки,

              Липа льна гнилого,

              Нанна битых гривен,