Непобежденные Бахревский Владислав

Директор лесного банка

Землянку Золотухина заполонили мешки с деньгами. Он даже спал теперь на деньгах. Свободного места – проход бочком к окошку. Подоконник заменил и стол, и сейф. Здесь обед, здесь работа, здесь коробка с документами.

В любой день и час тринадцать увесистых мешков с красными знаками могли обернуться тяжкой обузой. С мешками денег мыкаться по лесу потеха, но очень даже веселая.

На заседании обкома Золотухин внес удивительное предложение:

– Первоочередной задачей считаю избрание, вернее назначение, директора банка.

Члены обкома воззрились на Золотухина с тревогой.

– Зачем нам банк в лесу? – осторожно спросил Афанасий Суровцев.

– А затем, что мне надоело спать на мешках с деньгами.

Назначили директора и поручили ему передать отвоеванные у полицаев семьсот пятьдесят тысяч рублей в ближайший государственный банк.

– А таковой, как я понимаю, в Сухиничах. Всего семьдесят километров, – сказал Золотухин.

Начальник штаба Алексеев заохал:

– Верно, семьдесят. Но таких, что не разбери-помилуй. Где-то немцы, где-то наши, где-то бои, а где-то тишь да гладь.

Однако ж все согласились: партизанская землянка – для больших денег хранилище сомнительное. Суровцев сказал нерешительно:

– Кто отважится с такими деньгами пробираться через территорию, занятую врагом, фронтами?

– Коммунист! – отрезал Золотухин. – Есть у меня на примете коммунист. Из рабочих.

И вот уже проселочной дорогой катила, не особенно поспешая, большая двуконная подвода. Груз не ахти как тяжек, но велик объемом. Опять же – мало ли что? Одну лошадь убьют, другая повезет.

Ездок в телеге один-одинешенек. Костя Фирсов. Неулыбчивый, но лицом открыт, лоб светлый. Сорок лет человеку. Экватор жизни.

Когда вожжами тронул, там, возле землянки командира, кто-то сказал:

– Двуконь, а ездоку не легше…

Директорам банков легко-то и не бывает. Костя и оборачивался, и по сторонам поглядывал.

За ремнем на животе револьвер, в брезентовой куртке, в обоих карманах патроны и в каждом по гранате, по лимонке.

Костю из леса выводил Коротков с двумя разведчиками. Расставаясь, дал немецкий автомат. К автомату приложил пару рожков.

– Под сено положи. Это тебе не пукалка. От разбоя не спасет, а если напорешься на солдат – не стреляй.

Первую ночь директор банка ночевал на краю леса, в телеге. Утром запряг лошадей, а на дороге рокот: немецкие танки. Переждал, поехал проселками в сторону Думиничей.

И вот она, удача счастливого человека, – наши! Полк вышел из боя, потому что немцы отступили. Красноармейцы обживали новые позиции, ждали пополнения.

Директор банка со всей своей казной покатил к штабу.

Начальник штаба выслушал товарища Фирсова и замахал руками:

– Нам не до миллионов! Была бы у тебя тушенка!

Костя Фирсов уперся, потребовал доложить о себе комполка. Комполка был всего лишь капитан, замещал убитого полковника. Посоветовал:

– Езжай, пока немцы помалкивают. У нас в тылу, кажется, свои.

Поехал, на ночь глядя попал под артиллерийскую дуэль. Со стороны немцев били без передыху, наши отвечали редко, но из пушек с голосами могучими.

Над головой огненная буря. Куда ехать? Да и какая езда ночью!

Утром повернул-таки к Сухиничам, заехал в село, а на другом конце села – немцы.

Не жалел лошадок, кнутом стегал. Никто, впрочем, не гнался.

Лесной дорогой, ведущей неведомо куда, выехал к городу. И немцы – вот они! Ставят мины в поле.

Костю-директора сомнения одолели. Немцы огораживали себя с тыла. Значит, наши ушли вперед, на запад? У кого он? В тылу? Где фронт?

На пятый день мытарств вынесло директора банка с его тысячами в мешках на батарею. Не какие-нибудь пушчонки – гаубицы.

В начальниках – комбриг.

Костя про семьсот пятьдесят тысяч, а комбриг – улыбается:

– Зачем мне такая морока? Гору объяснительных записок придется писать. Под подозрение попадешь.

Приказал накормить директора и выдать ему паек на неделю.

– В Сухиничи езжай. Это от нас девяносто километров.

Ехал-ехал, а ближе не стало, стало дальше.

Дважды был Костя Фирсов от немцев в сотне шагов. Горькая чаша миновала. И опять удача. Наехал на госпиталь Красной армии.

– У нас вон какая бухгалтерия! – сказал Фирсову главврач. – Идут тяжелые бои. Раненых сотни.

Раненые и впрямь на улице лежали.

«Двуконь, а ездоку не легше!» – вспоминал Костя нечаянное напутствие.

Въезжая в Сухиничи, не радовался. Устал. Да и вечер на дворе. Ночевал возле банка, ломиться ночью не стал, еще арестуют, а главное – как бы не завернули!

Утром все пошло честь по чести, доложил о прибытии.

– А где деньги? – спросил директор госбанка.

Костя в окно показал:

– В телеге.

Мешки приняли, деньги сосчитали, на справке печать поставили.

– Теперь куда? – спросил директор госбанка.

– Домой, в отряд.

– Не проедешь…

И очутился Костя Фирсов в Ельце. В разведшколу взяли. Подучили – и в леса. Лесов на русской земле много.

И уже в тех лесах Костя сообразил: он ведь так и не видел денег, огромных денег, какие в телеге вез. Поглядеть-то было бы любопытно.

И приснился Косте Фирсову сон: золотая гора денег, и он на этой горе.

Золото снится к хорошему.

Живой вернулся с войны. Ни единая пуля не оцарапала, а ведь всю войну в разведке, в партизанской, в армейской.

На фронте всякий день памятный, но чтоб с возом денег две недели по лесам, по тылам, по передовым – такого счастливца среди всех миллионов солдат не найти. Судьба.

А справку с печатью до конца жизни хранил, у себя, в Людинове. Никому не понадобилась.

Гибель подрывника

На железных дорогах движение возросло. Немцы гнали эшелоны с вооружением, с горючим, с боеприпасами к Сталинграду.

Гитлер ожидал легкой победы на Волге. На этом направлении его разведка не обнаружила больших сил. И разведчики не обманулись. Однако Волгу заслоняли не только солдаты, но и светлый Дон – река, полюбившая казаков.

Гитлер снял с Кавказского направления 4-ю танковую армию и направил ее на помощь Паулюсу. Чтобы сузить удар на Сталинград, к Дону была брошена 8-я армия итальянцев под командованием генерал-полковника Гарибальди.

Война – зверь прожорливый, его надо кормить каждый день, и железные дороги в районах, где действовали партизаны Людинова, немцы превратили в крепости.

На уничтожение эшелонов врага отправилась группа разведчика Белова. С его отрядом пошел Григорий Иванович Сазонкин. Немцы железную дорогу отгородили от леса минными полями.

Появились новые типы мин, новые схемы минирования местности. Главному подрывнику отряда было важно все это изучить самому.

Перед походом Сазонкин выполнил приказ штаба Западного фронта – взорвал Псурский мост в Людинове. Движение эшелонов здесь было особенно интенсивное.

Подступиться к мосту с берега не представлялось возможным. И Сазонкин соорудил в лесу плот с мачтой, с парусом. Плот загрузили взрывчаткой, пустили в хорошую ветреную погоду в плавание. Опора моста развалилась на куски, мост рухнул в реку. Еще одна победа Григория Ивановича.

Под Зикеевом минеры Белов и Копылов вышли к полотну железной дороги, а здесь – часовые, чехи. Замахали руками партизанам:

– Товарищи! Тут – не надо. Тут наш участок. Нас расстреляют. Идите за поворот. Там участок немецкий.

Когда по тебе не палят, а просят, да еще по-русски, да еще славяне!

Белов с Копыловым с чехами согласились. Перешли на новые места, осторожности ради засели в лесу. В разведку отправился Белов. Вернулся веселый!

– Чуть было не попался! Разглядываю окопы вдоль дороги – чего у них там? Гнезда вроде пулеметные, но никого нет. А за спиной: «Хальт!»[19] Два немца. Один с автоматом.

– И ты теперь вот он, перед нами! – засмеялся Копылов, друг и напарник Белова. – Где же автомат немецкий?

– Переволновался. Забыл подобрать.

– Садись, тушенки поешь.

– Да нет, ребята! Все правда. Они: «Хальт!», и я, как положено, руки – вверх. Думаю, подойдет один, обыщет. Так и вышло. Немец по карманам моим стучать, я его – за ворот. Поднял и на другого немца кинул. Сразу же навалился. Задушил, сначала своего, потом того, что под нами ворохтался. Короче говоря, не до тушенки. Пока никого там нет, надо мины ставить.

Подивились балагуру, пошли. Сазонкин, впрочем, поглядывал на Белова. Не великан, руки как руки. Очень даже небольшие. Григорий Иванович до войны бывал у него в гостях. Помнил, жена смеялась над своим трусоватым муженьком: поросенка им резал сосед, а Белов на печке уши зажимал. Петуху не мог голову отсечь.

– Идти по одному. За мной, нога в ногу! – по-командирски приказал Белов. – Всюду мины.

У просеки остановил группу. В группе их было шестеро.

– Просеку немцы прорубили, чтоб смотреть, кто из большого леса идет. Здесь – строго за мной, но бегом.

Перебежали. Снова лес, и вот оно, полотно железной дороги.

– Где твои немцы? – спросил Копылов.

– У ракитова куста. Я их оттащил и – дёру… Копылов! Мы с тобой – мины ставить, а остальные прикрывают.

Возле куста и впрямь лежали два солдата. Партизаны забрали автомат, парабеллум, документы. На Белова бы подивиться, а он уже на полотне. Копает под рельсами лунки. Копылов мины в лунки закладывает, гравием засыпает.

Мины поставили с двух сторон. Сазонкин отдал приказ:

– Отходить!

Приказ есть приказ. Белов встал во главе группы. Сказал главному подрывнику:

– Еще бы могли парочку поставить.

– Показалось, рельсы подрагивают. Я пойду последним, погляжу, как мины сработают.

Спешили перейти просеку. Белов и под ноги смотрел, и на партизан. Заметил краем глаза: Григорий Иванович нагнулся, что-то руками делает. Изучает немецкую систему? И тут, нарастая, полетел по лесу грохот и гул тяжелого эшелона. Белов успел войти в большой лес, за ним – Копылов, и все замерли, глядя, как могучий паровоз проходит над минами. И – ничего!

– Не сработало? – испугался Копылов. И тотчас – взрыв, клубы тьмы, клубы пара, летящая к небу земля. Паровоз повалился, вагоны полезли друг на друга… Пальнула винтовка. Дрыгнулась автоматная очередь.

– Все в лес! – скомандовал Белов, поворачиваясь лицом к просеке.

Еще взрыв!

Там, где стоял Григорий Иванович.

Белов, забыв про немцев, про взорванный эшелон, добежал до воронки:

– Тяжелая мина.

Собрали, что осталось от подрывника. Похоронили в лесу.

– А ведь он на мину наступил! – догадался Копылов. – И не окликнул!

– Григорий Иванович видел, как летели под откос вагоны эшелона. – Белов снял фуражку. – Легкая смерть. Сам успел за себя отомстить.

Тяжелая жизнь подполья

Сталинская машина власти – контроль над каждым человеком страны – добралась и до патриотов, пребывающих в оккупации.

Все семьдесят миллионов, живших на оставленной фашистам территории, отныне были людьми под знаком вопроса. Подлежали слежке, проверкам, негласно лишались нормального карьерного роста, только с благословения НКВД.

Подпольщики работали на победу. Все они люди, пропущенные сквозь сито госбезопасности, по сути своей – энкавэдэшники, но ведь – вольница. Жертвуют жизнями сами по себе, одной своей волей, своей совестью.

Такое для сталинского аппарата было недопустимо.

В августе 1942 года пришла очередь людиновским подпольщикам вставать на учет. Из отряда пришла инструкция об обязательной подписке.

Шумавцов первым сочинил строгую бумагу:

«Я, Шумавцов Алексей Семенович, 1925 года рождения. Беру на себя обязательство работать на пользу социалистической Родины путем собирания данных разведывательного характера, идущих на пользу Красной армии и красным партизанам. Если я нарушу свое обязательство или выдам тайну, то несу ответственность по законам советской власти как изменник Родины. 2/VIII-42 г. Орел». И подпись.

Третьего августа подписку сдала старшая из сестер Хотеевых.

«Я, Хотеева Антонина Дмитриевна, 1921 г. рождения, член ВЛКСМ с 1937 года, беру на себя обязательство снабжать отряд информационными данными разведывательного характера, способствующими скорейшему разгрому фашизма. Если я откажусь от взятого обязательства, то пусть меня покарает советский закон как изменника Родины.

Победа Хотеева А.».

Обязательство Апатьева, данное 4 августа, самое короткое:

«Я, Апатьев Анатолий Васильевич, 1924 года рождения, даю настоящую подписку в том, что я обязуюсь работать в пользу партизанского отряда, в пользу своего Отечества. Если я изменю этой подписке, то пусть меня постигнет суровая кара советских законов.

Руслан к сему Апатьев А.».

Подписку Шумавцов взял со всех членов своей организации.

Новый член группы, Прохор Соцкий, подписку дал с радостью. Он теперь боец за советскую Родину. Доверяют.

Вот только братьев Цурилиных Алеша не торопился брать в отряд.

Секретные органы отряда занимались бумажными делами, а в это время кипели бои по всему Брянскому лесу.

Под Сталинградом, со стороны советских войск, война тоже пошла отчаянная. Две танковые армии, их даже не успели сформировать, 1-ю и 4-ю, бросили в контрнаступление. 240 танков на громаду немецких войск. Впрочем, к Сталинграду рвались не только немцы. Восьмая итальянская армия взяла станицу Вешенскую. Третья румынская осаждала город Серафимович. Уже везли на поездах на подмогу Паулюсу 4-ю румынскую армию; она вступит в дело в октябре, но вся тяжесть войны, вся ее мистика – на немцах.

Паул юс 26 июля прорвал оборону 62-й нашей армии и атаковал город Каменский. До Сталинграда совсем уже близко. Так ведь немцы и Москву видели в бинокли.

Только через полтора месяца, 13 сентября, 6-я армия Паулюса и 4-я танковая выйдут на окраины Сталинграда.

Нельзя было допустить перебоев в снабжении войск, и немцы разработали новую тактику борьбы с партизанами.

Брянские и Брынские леса теперь прочесывали власовцы, бои шли постоянно, партизан выматывали насмерть.

Среди лесного воинства было много раненых, были пропавшие без вести.

Четырнадцатилетний Володя Рыбкин принес Шумавцову приказ: провести разведку в Зикеевском лагере для военнопленных, задача – выяснить судьбу партизан, попавших в плен.

Собрались у Лясоцких. В просторном доме Хотеевых немцы устроили склад, и семье пришлось перейти во вторую половину дома, где жили Хрычиковы.

– Тебе, Тоня, в Зикеево идти нельзя, – твердо сказал Шумавцов. – Могут найтись те, кто знал Анну Рерих.

– А я на что? – гордо поднялась Шура.

– И какая у тебя будет легенда? – спросила Мария Михайловна. – Зикеево – моя забота. Я пойду искать пропавшего мужа. Это естественно. Пропуск мне выправят хорошие люди.

Думала об отце Викторине, о его дочери, но зачем говорить лишнее, даже среди своих.

Через несколько дней немецкие часовые благодушно пропустили разведчицу в концлагерь.

Жестокая партизанская война научила фашистов уму-разуму. Милосердие проявляли. Женщины, нашедшие в таких лагерях своих мужей, сыновей, получали их в дар от немецкого командования. Ступайте домой с миром, будьте благодарны фюреру, живите, плодитесь: Германии нужны работящие руки.

Мужа Мария Михайловна найти среди пленных не могла. Лейтенант Саутин, командир партизанской роты, сражался теперь со власовцами. А вот партизан Мария Михайловна встретила в Зикеевском карьере.

Ее окликнул Николай Рыбкин, отец Володи Рыбкина. Передала ему еду. Спросила о Сергее Апокине, о его судьбе тревожились в отряде – коммунист. Апокин был жив, а вот молодой партизан Федя Сиваков – дал слабину. У Сивакова отец, мать, сестра – в отряде, а он, спасая себя от голода и неволи, согласился надеть форму полицая. В Людиново увезли.

Рыбкин познакомил Марию Михайловну с партизанами Иваном Бардиным, с Николаем Уткиным. Уткин был при советской власти милиционером, лагерное начальство назначило его командиром роты военнопленных.

Спросила Мария Михайловна об Алексее Белове, бывшем председателе Жиздринского райсовета. Это он помог партизанам из отряда «Митя» захватить в Жиздре полицейское управление. Уткин сам видел, как Белова застрелил конвоир. Белов был ранен, по дороге в лагерь обессилел, упал.

Уткин рассказал об Андрее Новикове из Людинова: приезжает, отбирает здоровых мужиков, вербует в полицию. В лагере особых строгостей нет, но кормят очень плохо, больных не лечат.

С Николаем Рыбкиным Мария Михайловна обговорила возможность побега.

Задание было выполнено. В отряде знали теперь, кто в плену, кто погиб, знали изменников.

Побег Рыбкина вскоре удался.

Митькино геройство

К Бенкендорфу из поселка «Красный воин» приехал староста Илья Антохин, по уличному прозвищу Шумов.

Пожаловался: одолели партизаны. Одни приходят подкормиться. Столуются и забирают продукты у Марфы Кретовой.

– Марфа мне родня. Я нарочно партизан приваживаю, чтобы вы их схватили сразу всех. – Тут староста Илья сделал глаза страшные, а лицо скорчил плаксивое. – Захаживают в село еще какие-то лесовики. Эти ловят по деревне женщин, тащат их в баньки, насилуют. Убили Веру Иванову с дочкой малолетней. Насильничали, дом ограбили.

Бенкендорф выслушивал старосту «Красного воина» в присутствии Митьки Иванова, распорядился:

– Господин Антохин! Вот тебе господин старший следователь, он поедет с тобой и расследует дело. – Митьку задержал, сказал ему, когда остались один на один: – Так называемых партизан в Людиново не тащи. Живыми не брать.

– Так их – группа, а мне ехать одному? – спросил Иванов.

– Они – банда, а ты воин. Возьми с собой опытного Цыганкова и пулемет.

Чтоб не подставлять старосту, Иванов и Цыганков приехали в «Красный воин» через три дня, в пятницу. Антохин говорил, что к нему партизаны приходят по пятницам.

В селе на улицах пусто.

– Где народ? – спросил Митька Антохина.

– На поле. Хлеб убирают. Техники никакой нет, серпами бабы жнут.

– Где нам расположиться?

– Чтоб не спугнуть, в чулане. В чулане у меня чисто. Табуретки берите.

Пулемет у Цыганкова, Митька – автомат на шею, пистолет в руке. Не успели к темноте привыкнуть, с улицы мальчишка прибежал, сын Антохина:

– Идут!

Митька – пистолет на боевой взвод. Затаились. А Митьку трясет.

– Не убивал? – спросил Цыганков.

– Я – охотник.

– Человек – не заяц. Хочешь, я?

Митька Цыганкова локтем оттеснил.

Дверь отворилась; по шагам, по голосам – двое. Прошли мимо чулана в дом. Было слышно, как Антохин здоровается с партизанами, за стол усаживает.

Митька вышел крадучись из чулана, отворил левой рукой дверь в избу. Партизаны из-за стола глаза на него подняли. Нажал курок раз, нажал два. Нажал три.

Цыганков тут как тут. Вот только пулемет забыл взять.

– Наповал! – Подошел к убитым, поглядел: – Этого ты два раза убил. Сначала в сердце, потом в голову.

Митька спрятал пистолет в карман.

– Их надо в телегу перенести. Они – наш отчет об ударной работе.

Втроем трупы на телегу укладывали, и тут в калитку вошел человек с винтовкой. Митька подскочил, сунул партизану пистолет в лицо, винтовку отнял.

Подошел Антохин:

– Это наш, деревенский. Королев фамилия. В партизаны его увели, согласия не спрашивая.

– Почти что силой! – закивал головою партизан поневоле.

Митька сказал старосте:

– Илья, мы с Валентином выехали из дома спозаранок. Жрать хочется.

– И выпить, – сказал Цыганков. Ткнул Королева в ребра кулачищем: – А с этим что? В телегу?

Королева затрясло не хуже Митьки.

– Пошли, мужик, выпьем! – Старший следователь взял партизана под руку, в дом завел.

Антохин выставил бутыль самогона, мальчишка его слазил в подпол, достал соленых огурцов.

– А где твоя жена? – спросил Митька старосту.

– Как где? Вся деревня, говорю, рожь убирает. Война войной, а зима – зимой.

– Чего у тебя в печи-то?

– Пшенная каша.