Скажи герцогу «да» Крамер Киран

Конюх прервал свое занятие, чтобы дать хозяину огня.

Так приятно было обладать властью!

«Смотри не потеряй ее», — тут же раздался в голове Грейсона отцовский голос, который он так ненавидел. Этот голос буквально преследовал его. Родитель его был настоящим чудовищем, и Грейсон испытывал огромное облегчение, когда тот лежал на смертном одре, но лишь до тех пор, пока не узнал, что истинный герцог Холси вовсе не он, что гдето по земле бродит мерзкий ублюдок, избавиться от которого предстоит теперь Грейсону, поскольку отец не успел.

Нести это тягостное бремя изо дня в день было невыносимо.

Каким образом он сможет, интересно, исполнить этот наказ, даже если когданибудь найдет истинного герцога? Грейсон не убийца, упаси бог! Он часто задавался вопросом, был ли его отец настолько безумен, чтобы убить ради титула и состояния, и порой думал, что скорее всего был.

Не очень приятная мысль, поэтому Грейсон предпочитал по возможности игнорировать эту проблему и лишь изредка к ней возвращаться — время от времени трепать нервы монахиням из сиротского приюта Святого Мунго, где много лет назад затерялся след законного наследника.

Ничего удивительного, что Грейсон беспрерывно пил и распутничал, когда приезжал в поместье, таким образом запугивая монахинь, ведь в любой момент он мог потерять все, если этот пропавший герцог объявится.

Сельское поместье было единственным местом, где Грейсон мог дать себе волю. В Лондоне ему надлежало изображать блгородного рассудительного пэра королевства, и, конечно, его блистательная жизнь там могла бы стать довольно занимательной, не тяготей над ним эта дьявольская тайна.

В то время как псы Грейсона разбрелись по конюшне, грум повесил щетку на стену, поджег небольшой, туго скрученный пучок соломы в угольной печке и, решительным шагом приблизившись к хозяину, поднес пламя к концу его сигары.

Грейсон затянулся, очень довольный своей властью над работниками конюшни, и пробурчал, держа сигару в зубах:

— Некоторое время нам придется попридержать свои эмоции, дабы показать себя с наилучшей стороны.

Спустя несколько секунд конец сигары задымился, но прежде, чем грум успел отойти, Грейсон выпустил струю дыма ему в лицо.

Ярроу и Раунтри подобострастно рассмеялись, а конюх и глазом не моргнул, на его лице не дрогнул ни один мускул.

«Ублюдок! — подумал Грейсон, когда грум, обогнув его, загасил пучок соломы в ведре с водой. — Испортил все веселье».

— С какой это, интересно, стати мы должны себя ограничивать? — возмутился Майло.

Боже, какой вздорный тип этот баронет! Грейсон принимал его у себя лишь потому, что Майло Фолстафф был непревзойденным мастером выбирать лучших скакунов.

— Сейчас в доме гостит леди из порядочной семьи, которая приехала повидать вдовствующую герцогиню и намерена остаться на целый месяц.

Майло закатил глаза:

— Во имя всего святого, Холси! Вы и впрямь ожидаете, что мы станем вести себя как мальчики из церковного хора? Снегопад запер нас здесь, и что еще делать, если не есть, не пить и не веселиться? Неужели вы не можете отправить ее на санях во вдовий дом, и пусть она суетится там: наводит порядок в вашей библиотеке, например, или чтонибудь в этом роде?

— Нет. — Грейсон хмуро посмотрел на него. — Она меня заинтересовала.

— Вот это новость! — Майло бросил недоуменный взгляд на Ярроу и Раунтри.

— Не в том смысле, — холодно сказал Грейсон. — Я не из тех, кто женится, но и укладывать ее в постель я также не собираюсь. Она из влиятельной семьи, так что всем нам придется вести себя пристойно. Я не желаю, чтобы ктото подпортил мне репутацию в обществе, выставляя себя перед ней не в лучшем свете. Надеюсь, всем все ясно.

— Но с каких пор вас стало волновать, кто что там подумает, Холси? — удивился Фолстафф. — Вы герцог и вправе делать все, что вам угодно, как наш король. Он распутник, и всем это известно.

Для человека, который не был даже пэром, Майло вел себя слишком развязно и никогда не умел вовремя заткнуться.

Грейсон сделал несколько шагов, ухватил нахала за лацканы сюртука и, резко притянув к себе, прошипел:

— Безнравственные поступки доставляют наивысшее удовольствие лишь тогда, когда совершаются тайно. И порочное наслаждение значительно обостряется, если грешник к тому же вызывает восхищение простушек и одобрение благопристойных джентльменов, как в моем случае. Вы не поставите все это под удар.

Герцог отпустил его, и баронет, пошатнувшись, отступил назад.

— Уверяю, вы это переживете без труда. Взгляните на ситуацию подругому: когда после краткого покаяния вы вернетесь к своему обычному своеволию, оно покажется вам слаще во сто крат.

На несколько мгновений в воздухе повисло гнетущее молчание — Грейсон был мастером нагнетать напряженность. Один лишь грум оставался безучастным: подняв левое заднее копыто арабского скакуна, внимательно его разглядывал.

— Ты еще не закончил? — Почемуто конюх раздражал Грейсона, как заноза в пальце.

— Одну минутку, ваша светлость, — спокойно ответил тот, не поднимая глаз, но не из почтения, а оттого что старательно изучал копыто.

Еще один повод уволить нахала: чересчур уж дерзок.

— И кто эта надменная высокородная дама, что нарушила наши планы? — спросил Майло, полируя ногти о сюртук.

— Дочь маркиза Брэди, леди Дженис, — ответил Ярроу.

— Леди Дженис? — На угрюмом лице баронета промелькнуло удивление, что было странно.

Пульс Грейсона участился.

— Что вас так удивило? Вы чтото о ней слышали? Никто из нас ничего не знает о ней.

— Кроме того, что она средняя дочь маркиза Брэди, — вставил Ярроу.

— Я знаю, кто она такая, — проворчал Майло. — Правда, больше наслышан о ее старшей сестре, леди Чедвик. Однако ходят слухи… — Он умолк и рассмеялся.

— Выкладывайте, — приказал Грейсон.

Майло задумчиво поскреб висок.

— Мейфэрские кумушки — и моя мать в том числе — утверждают, что брат лорда Чедвика, Финниан Латтимор, перед тем как покинуть Англию, разбил сердце леди Дженис.

— Я об этом не слышал, — заметил Раунтри.

— Я тоже, — добавил Грейсон, — хотя хорошо помню Латтимора. Красивый бездельник.

— Как и большинство джентльменов, мы не знали об этой истории, поскольку редко бываем в курсе сердечных дел женщин, не правда ли? В особенности таких, что не пользуются особым вниманием в свете. Раз брат Латтимора женился на сестре леди Дженис, кто бы мог заподозрить чтонибудь фривольное? Но, — Фолстафф окинул компанию похотливым взглядом, — коекто утверждает, что отношения между ними были гораздо пикантнее, чем думают многие.

— То есть речь идет о… — подмигнул Ярроу с неестественным блеском в глазах.

— Ну да, — подтвердил Майло. — Говорят, он лишил ее невинности перед отплытием.

Мужчины — кроме Грейсона — разразились громким хохотом, герцог же почувствовал холодное удовлетворение. Он не осознавал, что возвел леди Дженис на некоего рода пьедестал, оттого что она ему отказывала, но, очевидно, так оно и было, а потому ощутил огромное облегчение, узнав, что она ничем не лучше его.

— Хитрая маленькая плутовка. — Его улыбка была явно фальшивой. — Отказывала мне на каждом шагу, словно она герцогиня, а я пустое место.

— Какая наглость со стороны этой шлюшки, — покачал головой Ярроу.

— Не все так просто, — предостерегающе поднял руку Майло. — Общепринятое мнение — что ничего подобного не было. В противном случае маркиз ни за что не позволил бы Латтимору уехать и не дал согласия на брак Чедвика с сестрой леди Дженис.

— А всем известно, что леди Чедвик не только замечательная красавица, но и образец добродетели, — заметил Раунтри.

— Но вот слушокто насчет леди Дженис не утихает, — лукаво усмехнулся Майло. — Как и все пикантные истории.

— Значит, в ней много такого, чего не видно глазом. — Грейсон выпустил изо рта кольцо дыма и проследил, как оно поднялось и лениво зависло в воздухе. Позади него грум повел арабского скакуна в ближайший денник. — Мне нравятся такие серые мышки, опороченные или отвергнутые. Эти создания обычно признательны за малейшие знаки внимания. — Он пальцем разорвал кольцо, грубо продемонстрировав таким образом свои распутные намерения, отчего остальные мужчины сально заухмылялись. — В особенности если думают, что после этого на них женятся.

— В таком случае, — хмыкнул Ярроу, — леди Дженис избрала весьма необычный способ показать, что охотится за обручальным кольцом. Прошлым вечером она вела себя как настоящая мегера, отвергала все и вся, включая клубнику и шампанское, а затем и предложение посмотреть в ваш телескоп.

Майло рассмеялся:

— Возможно, она имела в виду телескоп… иного рода?

Грейсон презрительно скривил губы при взрыве хохота, последовавшем за фривольной шуточкой баронета, поскольку терпеть не мог, когда прохаживались на его счет, в особенности в ущерб его достоинству. Он не сомневался, что его «телескоп» посрамил бы их всех.

— Похоже, она и вас очаровала прошлым вечером, Ярроу.

— Как и всех нас в какойто степени, — заметил Раунтри. — Хотелось бы знать, почему никто не довел этот гнусный слушок до сведения маркиза или его сыновей. Наверняка к этому времени они уже отправили бы ее в монастырь.

— Латтимор давно уехал, — возразил Майло. — Зачем заводить подобные разговоры, рискуя получить пулю в сердце? Ее отец и братья превосходные стрелки.

— Она приехала сюда по приглашению моей бабушки. — Грейсон глубоко затянулся сигарой. — Во всяком случае, так она говорит.

— Видимо, так и есть, — заметил Яроу. — Просто вы ей не нравитесь, Холси. Вот и все.

Грейсон молча хмуро смотрел на него несколько секунд, потом заявил:

— Вы кудахчете словно курица. Впору одеть вас в женское платье и отправить посплетничать к другим матронам.

Ярроу плотно сжал губы, а Раунтри заметил, пожимая плечами:

— Вынужден согласиться с нашим общим другом: леди Дженис не в восторге от вас. Прошу прощения, старина.

Грейсон усмехнулся:

— Вы думаете, меня это хоть в какойто степени волнует?

— Когда в последний раз вы встречали женщину, которая не строила бы планов на ваш счет, Холси? — спросил Майло.

— Никогда, — пожал плечами Грейсон.

— Господи, да будь я женщиной, непременно вышел бы за вас! — воскликнул Ярроу, как всегда, быстро оправившись от оскорблений герцога.

Громкий хохот встревожил ближайших лошадей, и те принялись ржать, пока не появился грум и не успокоил их. Псы Грейсона тут же стали обнюхивать его брюки, почуяв запах конского навоза, их любимый.

— Верен этот слух или нет, — заявил Грейсон, оглядев своих спутников, — я выясню сам. Думаю, это будет превосходное развлечение.

— Уверен, это не займет много времени, — заметил Раунтри. — Даже добродетельные девушки имеют амбиции.

— Ставлю сто фунтов, что все слухи верны! — воскликнул Майло.

Все заметно оживились.

— Принимаю пари, — ответил Ярроу.

В конце концов мнения разделились: Грейсон и Майло бились об заклад, что леди Дженис падшая женщина, а Ярроу и Раунтри держали пари, что она окажется девственницей, когда Холси уложит ее в постель.

Новые взрывы хохота огласили конюшню.

— Помоги вам Бог, если история дойдет до маркиза, — предупредил Ярроу Грейсона. — Брэди не посмотрит, что вы выше его рангом: убьет.

— До сих пор удача всегда была на моей стороне, разве нет? — Носком своего начищенного до блеска ботфорта Грейсон отшвырнул прочь кошку, имевшую неосторожность забрести в конюшню.

— Вы правы, — согласился Раунтри. — И если бы даже какаянибудь из тех девиц пожаловалась, что значат ее слова против свидетельства герцога?

— Да ее и слушать никто не станет, — заметил Майло. — Девушка, почти утратившая надежду, — жалкое создание и готова на все, даже сочинять басни, лишь бы привлечь к себе внимание.

Его слова потонули в очередном взрыве хохота.

— А если вдруг наградите ее ребенком, то сможете обвинить… — Ярроу огляделся вокруг. — Когонибудь из этих, верно?

Он указал на младших конюхов, наполнявших денники сеном. Оба юноши выглядели крайне смущенными, когда джентльмены повернулись к ним и рассмеялись.

— А вы вообще собираетесь жениться, Холси? — продолжил Ярроу, обрадованный всеобщим вниманием.

— Сколько лет этой вашей племяннице? — вместо ответа раздраженно спросил Грейсон.

— Пятнадцать, — с готовностью ответил Ярроу, не почувствовав насмешки и презрения в голосе Грейсона. — Скоро ее дебют.

— Я скорее умру от оспы, нежели допущу, чтобы моя кровь смешалась с вашей посредством брака. — В обычно изысканном тоне герцога проскользнули свирепые нотки. — Не смейте больше даже заговаривать со мной о проклятой женитьбе. Все вы. Я женюсь, если — и когда — сочту нужным.

— В самом деле? — заметил Майло. — Я не так давно видел при дворе этого бездельника, Генри Гордона, и он, по обыкновению, справлялся о вашем здоровье.

— Он порядочная скотина, — разозлился Грейсон. — Я же сказал вам…

— Я ни слова не упомянул о женитьбе, ваша светлость, — беспечно промолвил Майло. — Однако если вы не обзаведетесь потомством, хотите — верьте, хотите — нет, многие полагают, что из вашего третьего кузена, с его кружевными манжетами и избытком колец, выйдет превосходный герцог Холси.

— Только через мой труп! — прорычал Грейсон, содрогнувшись.

— Совершенно верно. А теперь позвольте откланяться. Всего хорошего, джентльмены. Я уезжаю, поскольку делать здесь нечего.

— Вы не можете покинуть имение. — Грейсон недолюбливал баронета, но его втайне задевало, когда ктото пренебрегал его обществом.

— Почему же? Вернусь в Брамблвуд, к той озорнице барменше…

— Но снегопад снова возобновился, — возразил Раунтри.

— Ничего страшного. — Майло презрительно фыркнул. — Уж лучше застрять на несколько дней в деревне, чем торчать в этом унылом месте, пусть и с великолепным виски его светлости. Грум! Седлай Ормонда снова.

— Он уткнулся в мешок с овсом, — послышался спокойный голос.

Грейсон опять обратил свой взор на странного грума и, разглядывая его крепкий подбородок и благородный лоб, счел, что совершенно напрасно Всевышний наделил этого мужлана столь привлекательной внешностью.

— Ничего, я подожду, — вздохнул Майло и, обернувшись к Грейсону, спросил: — Вы не могли бы одолжить мне слугу?

— Категорически нет. Если вам нужен слуга, оставайтесь здесь. — Грейсон мог нагрубить, когда пребывал в дурном настроении, что случалось довольно часто. — Хотя… можете забрать этого грума.

— Прекрасно! — обрадовался Майло.

— Я не могу оставить конюшню, сэр, — спокойно возразил конюх.

— Почему же? Конечно, можешь. — Грейсон небрежно взмахнул рукой. — Мы ведь не выводим лошадей в такую погоду.

— Но, ваша светлость, я слежу, чтобы Плутарху ежедневно делали припарки на поврежденную ногу, — холодно проговорил грум.

Какого дьявола он о себе вообразил, если осмеливается противоречить герцогу?

— Этим займется ктонибудь другой. — Грейсон даже не потрудился взглянуть на нахала.

— И я контролирую график кормления новой кобылы, — твердил свое грум. — Она толькотолько начала привыкать.

Грейсон раздраженно взглянул на конюха и резко выпалил:

— Я могу сию же минуту найти тебе замену. А теперь отправляйся.

— Вы так добры, Холси. — Майло хлопнул герцога по спине.

И Грейсон был убежден, что так оно и есть.

— Когда мы вернемся? — имел наглость спросить у баронета чертов грум.

— Ты спрашиваешь меня? — коротко рассмеялся Майло. — Какое тебе дело? Выполняй, что сказано.

— Я всего лишь хочу должным образом заботиться о лошадях. — Грум уперся кулаками в бедра. — Никто не знает их лучше меня.

Боже милостивый, до чего же он дерзок. Грейсон и хотел бы объяснить наглое неповиновение конюха тем, что тот просто тупой болван, но это явно не соответствовало действительности.

— Тебе больше не нужно возвращаться сюда. Ты уволен.

В глазах грума вспыхнуло удивление.

— Вы меня увольняете, ваша светлость?

— Да. — Грейсона поразило его спокойствие и невозмутимость. — Тебе чтото непонятно?

Грум несколько секунд помолчал, затем произнес:

— Я бы не советовал вам этого делать.

Грейсон ждал, что грум добавит «ваша светлость», но с растущим удивлением понял, что ждать придется очень долго. Сказать по правде, эта неожиданная стычка его крайне раздражала.

— Ты весьма забавный тип. Я никогда не слышал, чтобы грум возражал хозяину. Так скажи всетаки, почему я не должен тебя увольнять. С удовольствием расскажу об этом друзьям в «Уайтсе», когда в следующий раз буду в Лондоне.

Как Грейсон и ожидал, слова его были встречены смехом, но прозвучал он натянуто. Без сомнения, спутники его понимали, что грум ведет себя по меньшей мере странно.

— Так ты считаешь себя большим знатоком лошадей?

Губы конюха вытянулись в суровую линию.

— Да, я прекрасно разбираюсь в лошадях. А кроме того, обеспечиваю безопасность поместья, ваша светлость.

— Ты и безопасность. — Грейсон коротко рассмеялся. — Вчера ты уже упоминал об этом. Мне не нужно, чтобы какойто рядовой работник конюшни присматривал за моим поместьем. У меня имеется управляющий, а также главный конюх. Мои арендаторы.

— Очевидно, у него мания величия, — сухо заметил лорд Раунтри.

— Никакой мании. — Грум по очереди посмотрел на каждого из четверых. — Поместье нуждается в охране, и никто не сумеет защитить его лучше, чем я.

— От чего? — спросил Грейсон.

— От опасности, конечно, — спокойно ответил грум.

— От опасности? — Грейсон расхохотался, к неу присоединились и друзья. — Да ты и вправду свихнулся. Как моя бабуля, вообразившая себе королевой. Может, и ты объявишь себя его величеством и пойдешь войной на моего ближайшего соседа?

Но в лице грума Грейсон увидел чтото такое… от чего волосы у него на затылке встали дыбом. Между тем конюх бросил веревку, которую держал в руке, на пол и, не повышая голоса, произнес:

— Выбор за вами, ваша светлость. Раньше я был боксером, и мне пришлось научиться предвосхищать удары. И сейчас я вам говорю… решайте: игнорировать возможную опасность или оградить себя от нее. Я согласен остаться здесь и охранять поместье, но готов и уйти.

Их взгляды встретились, и какимто образом Грейсон ощутил незримую связь между ними — равенство, не имевшее смысла, уязвившее его чувства и все же казавшееся истинным.

Это случалось с ним крайне редко — чувствовать с кемто подлинную тесную связь.

— Его пылкое стремление защищать ХолсиХаус достойно восхищения, ваша светлость, — заметил Майло. — Я бы на вашем месте его оставил… когда вернется, не раньше.

Грум между тем не сводил глаз с Грейсона.

— Можешь остаться, — важно произнес тот. — Но запомни: если что, выгоню.

— Да, ваша светлость.

И когда дерзкий грум ушел, Грейсон почувствовал, будто в сердце ему вонзили кинжал, — он чудом держался на ногах.

Жаль, что ему некому было рассказать об этом, поскольку никому он настолько не доверял.

Глава 14

Жизнь несправедлива.

Так всегда говорили Дженис родители.

Уже давнымдавно, с тех пор когда была бедной, она твердо усвоила эту истину и смирилась с ней. Так же считала и сейчас, став достаточно богатой. Если Марша необычайно прекрасна, как произведение искусства, то Дженис всего лишь хорошенькая, как детский рисунок. Синтия — превосходная поэтесса, а Дженис неплохо поет. Не всегда получаешь то, чего заслуживаешь, — как плохого, так и хорошего. Судьба так переменчива!

Так какой смысл к чемуто стремиться?

Однако Дженис извлекла ценный урок, наблюдая за отношениями родителей и других членов семьи. Брэди делали все возможное на пути к цели и не теряли надежды. Никогда не сдавались.

Вот почему на следующее утро Дженис проснулась без настроения и долго лежала в постели, глядя на шелковый балдахин над кроватью и размышляя.

Что же ей теперь делать?

Вот уже несколько лет она усердно старалась привлечь к себе внимание представителей противоположного пола, чтобы выйти замуж, как поступали все богатые молодые леди из высшего общества, если не горели желанием уйти в монастырь или смириться с ролью компаньонки, а то и вовсе остаться в старых девах. Дженис пока не оставляла попыток, и герцог вполне подходил для ее цели. Она сама видела, что ему крайне необходимо жениться: он ведь обязан произвести на свет наследника, а ХолсиХаусу требуется хозяйка. Даже вдовствующая герцогиня хочет, чтобы Дженис вышла замуж за ее внука.

И не только это. Есть и другая причина. Брак с герцогом положил бы конец всем гнусным слухам насчет нее и Финна раз и навсегда. Никто не осмелился бы повторять сплетни о влиятельной герцогине хотя бы потому, что ему могли отказать от дома, а потом и вовсе перестали бы хоть кудато приглашать. Если ктото и рискнет обсуждать эти слухи, ему скажут: «Да это полная ерунда! Герцог никогда не женился бы на женщине с подобной репутацией».

Поэтому Дженис не оставляла мысли выйти замуж и надеялась, что герцог Холси ей идеально подходит.

Но…

Если бы не одно «но».

Дженис укрылась одеялом с головой.

Она не испытывала к герцогу Холси никаких чувств. В глубине души девушка твердо знала, что единственный мужчина, которого она желает, это Люк Каллахан.

Не было минуты, чтобы он не занимал ее мысли.

Но он всего лишь грум…

Дженис еле сдерживала слезы отчаяния. Разумеется, она с радостью оставила нелегкую жизнь в нищете позади, но не знала тогда, от чего придется отказаться. Будь она попрежнему бедной девушкой из простой семьи, все оказалось бы намного проще. Только вот еще что: онато влюбилась, точно, а он?.. Как он относится к ней? Несмотря на то что бывал в основном молчалив, зачастую груб и вообще не терпел, когда ему возражают, прошлой ночью, когда он сжимал ее лицо ладонями, Дженис поняла, что он может быть другим. Совсем другим.

И ее отчаянно влекло к нему.

«Господи, — молилась она мысленно, — сделай так, чтобы я видела условный сигнал и сегодня ночью, и завтра, и каждую последующую ночь…»

— Миледи? — прервала ее размышления Изобел. — Вы в порядке? Как вы можете там дышать? Посмотрите в окно: снова пошел снег.

Дженис неспешно стянула с головы одеяло, и яркий свет напомнил ей, что ночь давно прошла. От горького разочарования скрутило спазмом живот, но затем она вспомнила, что есть повод наведаться в конюшню, якобы к щенкам, — мистер Каллахан наверняка будет там.

Дженис нарочито сладко зевнула и спустила ноги с кровати, сделав вид, что толькотолько проснулась: зачем горничной знать, что ее сердце едва не выскочило из груди при мысли, что она увидится с грумом.

Изобел ухмыльнулась:

— Чтото у вас слишком блестят глаза и щеки покраснели. Может, приболели?

— Нет. Я здорова. Правда.

— Тогда почему? Может, произошло чтонибудь… необычное прошлой ночью?

— Произошло. — Дженис улыбнулась. — Мистер Каллахан дал имя последнему щеночку.

— И это все? — Изобел недоверчиво вскинула бровь. — Похоже, это был только предлог, а на самом деле…

— Нет. Все совсем не так! — пробормотала Дженис, залившись краской.

— Разве не для того, чтобы повидаться?

— Нет… — не вполне твердо повторила девушка. — По другой причине — и очень важной.

И Дженис рассказала о дневнике, взяв с Изобел клятву держать все в тайне.

Служанка отложила щетку в сторону.

— Ну и дела. Значит, мать этого грума была камеристкой ее светлости и с ней дурно обошлись?

— Видимо, так. Ты готова помочь мне в поисках?

— С огромным удовольствием, только вот где? Если это произошло тридцать лет назад…

— Первое, что мне пришло в голову, — это книжные полки — они в доме повсюду.

— Тогда я начну с подсобного помещения возле кухни, как только закончу ваш туалет.

— А я поищу в библиотеке герцога, — сказала Дженис. — Никого это не удивит, поскольку я всегда могу сослаться на то, что решила выбрать книгу для чтения.

— Конечно. — Изобел вернулась к своему занятию. — А что, если книги имеются и на чердаке? Как бы это узнать?

— Хороший вопрос. Попробую расспросить экономку. Скажу, например, что коллекционирую старинные книги.

— Хорошая идея. Нужно не забыть также посмотреть в секретерах и бюро.

— Но для этого придется заходить в комнаты, где нам бывать не положено. — Это обстоятельство несколько тревожило Дженис.

— Предоставьте это мне, — успокоила хозяйку Изобел. — Я умею быть незаметной, как мышка, если постараюсь.

Дженис с сомнением посмотрела на яркорыжую голову служанки.

— Давай сделаем так: если меня поймают, я скажу, что искала запасное перо.

— А я скажу, что искала запасное перо для вас! — хихикнула Изобел.

Чтобы не рассмеяться, Дженис прикусила губу, затем сказала:

— Но если Эмили не хотела, чтобы дневник попал в чужие руки, то наверняка не стала бы оставлять его там, где его легко найти.

— Верно. — Изобел нахмурилась. — Но его могли обнаружить случайно — служанка или лакей, которые не умеют читать, — и положить на полку или сунуть в ящик стола.

Дженис стало ясно, что поиски дневника не обещают быть простыми, а значит, у нее не останется времени думать о Люке Каллахане, и, похоже, это вовсе не так уж плохо. Какое будущее у этого ее увлечения?

— Да, начнем с книжных полок и шкафов.

Страницы: «« « ... 56789101112 » ... »»