Мой Ванька. Том первый Лухминский Алексей

– Ничего… – растерянно говорит он и… улыбается!

Ну слава Богу! Получилось. Краем глаза отслеживаю Танину отвисшую челюсть. Приступаем. Господи, помоги мне исцелить страждущего!

…Всё! Поставил на место, как мог. Только по своим ощущениям. С гипсом промахнулись. Мало взяли. Не хватило чуть-чуть…

– Так… Надо ехать в больницу! – говорю я Сергею Ивановичу, начальнику станции. Проверим рентгеном мою работу и добавим гипс.

– У нас только два места в «Антилопе гну», – извиняющимся тоном произносит он.

– Ничего! Я справа на этом вашем кожухе поеду, а Николай Николаевич и Таня сзади.

– А я на кожух ещё и ватник брошу, чтоб снизу не так поджаривало, – весело заявляет Саша. – Поехали! Надо до пурги успеть!

Ну до пурги, по закону всемирного озорства, мы, конечно, не успели. Она уже бушует за сваренными из железных листов стенками «Антилопы». Снегоход едва ползёт… Перегружен.

Поглядываю в маленькое оконце. Еле узнаю окраину Булуна, куда я ходил к Вовану.

– Хватило бы топлива… – бормочет Саша, а машина, надсадно воя, штурмует только что нанесённый снег.

– Саша! Останови машину. Я пойду пешком, – говорю я. – Поверь дипломированному инженеру-механику – не доедем.

По всей видимости, Саша уже и сам это чувствует, поэтому и останавливает машину.

– Александр Николаевич! Я вас одного не отпущу! Я с вами! – и Таня, обвешанная нашими сумками, с ватником в руках, тоже выпрыгивает в снег вслед за мной.

– Таня! Назад в машину! – командую я, – Сам доберусь!

– Сашка, езжай! – в свою очередь командует Таня, и снегоход трогается.

– Ну что ты наделала! – перекрикиваю я пургу.

– Вы не местный. Не дойдёте! Пошли! – кричит Таня.

Кое-как продвигаемся. Хорошо, что Таня захватила из машины ватник, на котором я сидел! Моя одежда сегодня не рассчитана на хождение в пургу. А вообще – хорошо, что ветер в спину.

Снег становится всё глубже. От его густоты силуэты заброшенных домов едва видны. И ветер усиливается.

– Александр Николаевич! – снова кричит мне Таня. – Надо переждать! Идёмте к домам!

Сворачиваем. Кое-как добираемся до ближайшего. Хорошо, что брошенные дома почти все не заперты! Закрывая за нами дверь, ветер вталкивает нас с Таней в дом. Завывание сразу становится тише.

– Ну вот… – удовлетворённо произносит Таня и достаёт фонарик.

Оказывается, всё не так уж плохо! Дом, конечно, брошен, но видно, что хозяева уехали только этим летом. Даже ещё есть запас дров! Ого! И уголь есть!

Хочу затопить печку, но Таня меня отодвигает в сторону.

– Вы не знаете, как у нас топят! – заявляет она и принимается за дело сама. – Светите!

Послушно свечу. Хотя и не понимаю, чем может отличаться топка печей в Питере и на севере. Огонь не хочет разгораться. Видно, сильный ветер поначалу мешает тяге. Вот… Вроде пошло дело…

– Пойдёмте искать, что прежние хозяева нам тут оставили! – весело говорит Таня, и мы начинаем исследовать дом.

Первое, что находим, – кастрюли.

– Ну вот… Горячая вода будет! А пирожки у нас есть! Идёмте!

Приоткрыв входную дверь, Таня нагребает в кастрюлю снега и несёт его на печку. По всему видно, что наше приключение ей нравится.

– А вот и керосиновая лампа! Ищем керосин! – слышу я голос Тани из соседней комнаты. – Нас ведь должны искать. Найдут по светлому окну.

Керосин тоже находится.

– Александр Николаевич, давайте все двери в комнаты закроем. Всё равно весь дом не протопить. Хоть бы здесь, на кухне, потеплело… И вот этот топчан давайте перенесём на кухню к печке!

Переносим топчан с матрацем.

– Ты, похоже, собираешься здесь жить до весны, – иронично замечаю я.

– Пурга у нас – дело долгое… – Таня подходит ко мне и заботливо застёгивает верхнюю пуговицу моего ватника. – Надо готовиться ко всему. Давайте посмотрим, есть ли что из продуктов.

Из продуктов находим рис и манку.

– Ну вот! Будем с кашей! – весело заявляет Таня, берёт ещё одну кастрюлю и идёт за снегом.

От её постоянного «ну вот» веет каким-то спокойствием и надёжностью. Не могу сказать, что я растерян из-за случившегося, но когда Таня взяла на себя лидерство в нашей ситуации, мне стало спокойней. Действительно, она – человек, привыкший к местным капризам природы. Меня беспокоит только, что утром в больнице, не обнаружив меня и узнав от Сашки, что мы с Таней вышли, Кирилл Сергеевич будет волноваться. Что же делать?

– А здесь, хоть и мороз, но уже теплее! – объявляет Таня, входя на кухню.

Не знаю, теплее ли, чем на улице, но у меня зуб на зуб не попадает.

– Да вы совсем замёрзли! – Таня обращает внимание на мое состояние.

– Холодновато… – признаюсь я.

– Сейчас и чай будет! Я заварку нашла. Правда, старая!

Заварка действительно старая. Это грузинский чай второго сорта. То есть ещё советский! Какой-никакой, но всё-таки – чай.

Жизнь стала веселее. Едим Танины пирожки с несладким чаем. Да и в кухне заметно потеплело. По крайней мере, вокруг печки начал оттаивать потолок и на маленьком окне стали появляться узоры.

– Так, Александр Николаевич! Сейчас вы ляжете отдыхать, – командует Таня, снимая развешанное над печкой найденное тряпьё, бывшее когда-то одеялами, и укладывая его на топчан. – У вас была тяжёлая операция, вы устали… Давайте, ложитесь!

– А ты?

– Северная женщина должна поддерживать огонь в очаге, – спокойно и жёстко объявляет она. – Ложитесь!

Подхожу к топчану и начинаю стаскивать унты. Это спасибо Кириллу Сергеевичу!

– Только, Александр Николаевич, не ложитесь в одежде! Раздевайтесь полностью, иначе замёрзнете.

– Как полностью? – не понимаю я. – Догола, что ли?

– Можно и догола, – спокойно уточняет Таня. – Главное, чтобы не в одежде! Я потом приду к вам и буду собой греть. Вместе нам тепло будет.

Я слегка вздрагиваю от предчувствия. Но топчан один, а я действительно устал. Таня говорит эти слова спокойно и уверенно, я бы даже сказал, с чувством некоторого превосходства. Стаскиваю с себя одежду. Остаюсь в одних трусах и ныряю под нагревшиеся одеяла. Тёпленько… Не то чтобы очень, но действительно теплее, чем в моих шмотках.

– Одежду заберите под одеяло. Выстудится… – следует очередное указание.

Послушно исполняю… От усталости и хоть какого-то тепла глаза начинают слипаться…

…Открываю глаза. Просыпаюсь постепенно.

В тусклом свете керосиновой лампы с сильно прикрученным фитилём и отблесках огня из щелей в печной дверце первое, что я вижу, – это голову Тани рядом со своей. Лица не вижу, но чувствую её дыхание и… её тело… Я чувствую её груди, живот, ноги… Совсем голая… Крепко прижавшись ко мне, она тихонько дышит, и я не могу понять, спит она или нет… Делать нечего – тоже обнимаю её и прижимаю к себе.

– Вам тепло? – сразу же шёпотом звучит вопрос.

– Очень… – признаюсь я.

– И мне… Ну спите дальше…

– Сейчас в печку подброшу, – бормочу я, желая выйти из создавшегося положения.

– Не надо. Там много угля… Я уже уголь положила. Не уходите… от меня… Мне будет холодно… – шепчет она, и я опять чувствую её дыхание на своём лице.

– Ладно… Не уйду… Спи…

– Поцелуйте меня, – шелестят её губы. – Если… не стесняетесь…

– Стесняюсь, – буркаю я, не зная, что делать в такой щекотливой ситуации.

– А вот Сашка, шофёр с «Антилопы», не стеснялся… – шепчет она. – Он на второй день меня… завалил…

От такого признания у меня перехватывает дух. И здесь всё то же!

– Поцелуйте…

Найти её губы совсем нетрудно… Таня глубоко вздыхает.

– Вы так ласково… А вообще мужики грубые…

Понятно… У неё есть опыт.

– Спи, Танюшка… – шепчу я и ещё раз её целую.

– Я хочу вас… согреть… – так же шёпотом отвечает она, опрокидывается на спину и… тянет меня на себя!

Я давно не имел секса. Я нормальный, здоровый мужик, а тут… В общем, тут всё, как с Дашей на даче… Ну да бог с ней, с Дашей! Я же начал здесь новую жизнь. Отпускаю тормоза!..

От этой полярной девчонки я не ожидал такой страсти! Едва успел всё правильно закончить, то есть чтобы не было последствий. Лежу на Тане и слушаю наши с ней сердца. Её губы захватывают мои…

– Я не знала, что так можно… – шепчет она и снова меня целует.

– Как так?

– Так ласково… – и вдруг вопрос: – У вас в Питере жена есть?

– Нет… Но есть маленький сын, – честно признаюсь я.

Молчим. И снова её губы…

– Танюшка, давай я печку посмотрю, а потом будем спать.

– Нет… Это у нас обязанность женщины, – и, ничего на себя не надевая, встаёт.

В имеющемся тусклом свете я с удовольствием рассматриваю её фигурку. Это хорошо, что она её взяла от европейской составляющей…

– Ну вот… – и Таня лезет ко мне под наш ворох тряпья, которое было когда-то одеялами.

Обнимаю её и прижимаю к себе.

– Спи, Танюшка… – целую. То, что произошло, теперь нас связывает.

Опять просыпаюсь. Ветер завывает по-прежнему. Тани рядом нет. Она чем-то занята у печки. Собираюсь встать.

– Лежите, Александр Николаевич! Я сейчас вам каши принесу, – подхватывается она, видя, что я сел на топчане.

– Ладно! Не могу же я всё время лежать и спать!

Одеваясь, оцениваю мудрость предложения забрать одежду под одеяло. Несмотря на то что печка уже топится часов десять, в помещении, в котором мы находимся, хоть и образовался плюс, но очень небольшой. Одеваюсь и обращаю внимание, каким взглядом на меня смотрит Таня. Всё-таки мужскому самолюбию восхищённый женский взгляд льстит.

Едим варёный с солью рис. Съедобно.

– Таня, ты давай сейчас ложись и поспи, а я буду дежурить. Если нас будут искать, то будут ездить по той дороге, где нас высадили. Поэтому надо сидеть и слушать.

Обращаю внимание на слегка грустный её взгляд.

– Ты чего?

– Александр Николаевич, разве можно что-то услышать в таком вое? Такая пурга будет ещё сутки или двое. Потом стихнет. Ложитесь лучше и вы.

– Ты хочешь, чтобы я лёг рядом? – спрашиваю я, подходя к ней вплотную и глядя прямо в глаза.

– Угу, – кивает она. – Всё равно никого пока не будет…

И молча начинает раздеваться. Подбрасываю угля в печку и следую её примеру. Лежим, тесно прижавшись друг к другу. Не выдерживаю и целую её губы…

– Согрейте… меня, – шепчет она и, снова опрокидываясь на спину, тянет меня на себя…

Просыпаюсь… Мы лежим, так же прижавшись друг к другу. Маленькое тело Тани вжимается в меня, чем-то напоминая – Ваньку. Смешно сравнивать… Неужели она меня… любит? Да вряд ли! Только сейчас понимаю, что ветер стих. Это значит, нас должны начать искать!

– Танюшка, просыпайся! Пурга кончилась, – бужу я её.

Рука притягивает мою голову к себе, и Таня долго меня целует.

– Всё кончается… – шепчет она. – Жалко…

– Танюшка моя… – опять нахожу губы.

Встаём, не стыдясь наготы. Я прижимаю Таню к себе, и мы стоим…

– Ладно… Голыми холодно, – шепчу я ей на ухо, и мы начинаем одеваться.

Ещё даже не полностью одевшись, отчётливо слышу шум машины. Молодцы. Быстро они собрались! Набрасываю ватник и бегу к двери, выхватив из печки головешку для сигнализации.

В больницу приезжаем на Сашкиной «Антилопе» в девять вечера.

Ого! И Кирилл Сергеевич, и Николай Фёдорович, и Виктор, отец Тани, нас ждут.

– Ребята! – Кирилл Сергеевич бросается к нам. – Слава богу! Как мы тут волновались!

Он обнимает Таню, меня… Честно говоря, мне очень совестно, что из-за нас было столько волнений.

– Кирилл Сергеевич, со мной была Таня, а она специалист по выживанию в полярных условиях, – я улыбаюсь.

– Знаешь, я согласен, – старый доктор поворачивается ко мне. – Ты удивишься, но единственным спокойным человеком среди нас был вот… Виктор. Он сразу сказал, что дочка у него нигде не пропадёт.

– Это точно! – соглашаюсь я. – Если бы не Таня – всё! Кранты!

– Да ладно! – Таня смущается, но видно, что похвала ей приятна. – Папа, я сейчас сумки разложу, и пойдем.

Виктор молча кивает и садится.

– Ладно, а что с Николаем Николаевичем? Как он? Там вообще как всё совместилось? – наверное, достаточно нервно интересуюсь я, поскольку этот вопрос меня волновал с самого выезда со станции.

– Смотрите, Кирилл Сергеевич, как он волнуется! – поддразнивает замглавврача. – Не волнуйся. Идём, посмотришь снимок.

Заходим к нему в кабинет.

– На!

Смотрю. Сам удивляюсь. Всё совмещено точно. Уф-ф…

– И с точки зрения хирургии всё отлично! Молодец, ученик! – Николай Фёдорович хлопает меня по плечу. – Скоро доверю аппендициты резать!

– Только не это!

– Будешь, будешь! Не сопротивляйся.

– В какой он палате?

– В девятой.

В девятой палате Николай Николаевич мирно почитывает газетку.

– Здравствуйте! – приветствую я его.

– Александр Николаевич! Ну слава богу! А я-то винил себя, что так получилось.

– Всё в порядке! Не волнуйтесь. Как нога?

– Спасибо вам… Вы знаете, все сказали, что всё точно совмещено. Как вы это – и без снимка?

– Просто я очень старался не ошибиться. Ну ладно, Николай Николаевич, пойду разбирать наши сумки. Спокойной ночи…

В моём кабинете Таня уже разбирает содержимое наших сумок. Когда я вхожу, она оборачивается и грустно смотрит на меня. Подхожу и беру её за плечи.

– Ну что случилось?

Она как-то съёживается, прижимается щекой к моему плечу и так и стоит.

– Ну что случилось? – повторяю я вопрос.

– Там… я была счастлива… – она поднимает голову и отвечает мне шёпотом. – Вы там были только мой…

– Я и здесь буду твоим, – тоже шёпотом отвечаю я.

В ответ она отрицательно качает головой.

– Почему? – вырывается у меня.

– Вы не можете быть моим…

– Почему?

– Не можете… – она вздыхает и вжимается в моё плечо.

Домой с Кириллом Сергеевичем добираемся пешком. Таня с Виктором ушли раньше нас. Наконец заходим в тёплую квартиру. Усталость сразу начинает валить меня в сон.

– Саша, тебе надо помыться под горячим душем, выпить и сразу спать, – мягко говорит Кирилл Сергеевич. – А насчёт твоей работы… я другого от тебя и не ждал. Ты обязан был так сделать! Я имею в виду сломанную ногу. Понял? Обязан! А то, что тебе Николай дифирамбы пел, – это потому, что он тебя ещё не знает. А я тебя знаю. Если бы ты сделал хуже – это был бы твой позор. Ну и мой тоже, как твоего учителя.

Действительно, после похвал от Николая Фёдоровича я даже взлетел, а тут меня приземлили. То, что я сделал, по моим возможностям, оказывается, совсем рядовая работа, а отнюдь не выдающееся достижение. И это правильно! Раньше без снимков обходились…

– Спасибо, Кирилл Сергеевич! Спасибо за очередной урок, – я подхожу к нему, обнимаю и признаюсь: – Честно говоря, я было взлетел… А вы меня вернули на грешную землю. Спасибо.

– Я понял, что ты взлетел, Сашенька. Потому это тебе и сказал. Ты же сам понимаешь, что чем больше тебе даёт Бог, тем больше твои пациенты вправе от тебя потребовать.

– Согласен… Вы меня простите за ваши волнения, Кирилл Сергеевич!

– А чего прощать? – спокойно возражает он. – Это тоже рядовая, штатная ситуация. И то, что ты вышел из машины, было совершенно правильным решением врача во благо пациента. Так что тоже нос не надо задирать, – он ласково улыбается. – Теперь давай в душ, водки и спать! Не хватало, чтобы ты сам у меня заболел.

После всего произошедшего с нами в брошенной избе я стал с Таней немного другим. Хочется быть помягче, поласковее с ней. Всё это так напоминает мне наши первые дни с Ванькой!

Ванька… Что-то не звонит он, да и я весь в делах и тоже не звоню. Как там Серёжка, Даша? Всё ли у них хорошо?

– Александр Николаевич, повязки сняли, пойдёте смотреть? – сестра из процедурного выводит меня из состояния задумчивости.

– Да! Конечно!

Надо работать! У меня же здесь новая жизнь началась…

Курю в форточку. Раз новая жизнь, то, может, жениться на Тане? Всё верно! Сделать ей предложение и жениться! Будет у меня своя семья, дети…

– Александр Николаевич, – Таня трогает меня за руку, – пора приём начинать. Там уже пришли…

– Да-да… Иду…

Сегодня пациентов было всего двое. Сидим с Таней в кабинете и пьём кофе. Она так ласково на меня поглядывает, угощая своими пирожками!

– Знаешь, Танюшка, – тихо говорю я, – в той избе мне было с тобой так хорошо… Может, мне ни с одной женщиной так ещё не было…

– Знаю… Только и вы там были совсем другим.

– Каким?

– Ласковым… Добрым очень… – и вдруг улыбается. – Даже послушным!

– Я бы ещё раз туда вернулся… – бормочу я, сосредоточенно глядя в сторону.

Очередной раз ловлю себя на мысли, что мне очень хочется тепла и уюта, такого… Да-да! Такого, какой был у нас с Ванькой в нашей маленькой квартирке на одиннадцатом этаже. Этим уютом и этой лаской там была пропитана атмосфера. Я не могу без этого! Я тоскую по этому состоянию! И если это невозможно теперь там, то я хочу, чтобы это было здесь!

– Александр Николаевич! Александр Николаевич! – видно, уже не в первый раз окликает меня Таня.

– Да, Танюшка…

– Вы почти пятнадцать минут не отвечали, молчали и смотрели в одну точку…

– Извини меня, пожалуйста. Давай собираться домой…

– Александр Николаевич, а что вы завтра собираетесь делать?

Вопрос Тани застаёт меня врасплох.

Сегодня пятница, и мы уже закончили вечерний приём. Был только один пациент, и то с мнимой болезнью. Пришлось его долго разубеждать в надуманных опасениях. Таня уже навела порядок в кабинете после прошедшей недели, так у нас теперь заведено ею же самой, и собирается одеваться. Задав свой вопрос, она почему-то напряжённо смотрит на меня.

– Да я не знаю… – мямлю я, потому что уже догадался, что она хочет предложить.

Вот чёрт бы побрал мой дар!

– Давайте завтра сходим… в тот дом? – тихонько предлагает Таня, подходит ко мне и заглядывает мне в глаза.

Какое-то время мы смотрим друг на друга, а потом я, взяв её за плечи, притягиваю к себе и… наши губы встречаются.

– Давай… сходим… – шёпотом проговариваю я, не отпуская её.

К своему стыду, в этот момент я думаю о том, что Кирилл Сергеевич в субботу уходит на сутки (он для себя исключения не делает) и я смогу избежать возможных вопросов.

Бушевавшая четыре дня назад пурга принесла Булуну чистое полярное небо с яркими звёздами и достаточно глубокий снег. Хороший здесь мороз. Сухой. Дышится легко. Не то что у нас, в сыром Питере. По знакомой дороге, ведущей к метеостанции, мы идём уже полчаса. Не потому, что это далеко, – просто снег глубокий… По крайней мере, мне идти тяжело с непривычки. Слава богу, наше приключение не стало чьим-либо достоянием, полярная ночь всё-таки в такой ситуации нам на руку.

Дом ещё сохранил остатки того тепла. Хорошо здесь, на севере, строят частные дома! Не дома – термосы!

Таня сразу начинает заниматься печкой. Меня она к ней опять не подпустила. Я же с керосиновой лампой слоняюсь по пустому жилищу. При этом ловлю себя на мысли о том, что прикидываю, как можно было бы здесь расположиться и жить. Одно плохо – от центра посёлка далековато, трудно будет до работы добираться.

Таня очень тихо подходит сзади и берёт меня за руку.

– Пойдёмте к печке. Там уже теплее стало.

Возвращаемся в кухню. От чугунной поверхности, под которой смачно потрескивает горящий уголь, уже тянет теплом. Над ней на веревке развешаны два бывших одеяла, которые укрывали нас тогда. Боже мой! Хоть пока и не совсем тепло, но как всё-таки здесь пахнет домом! Не могу сказать, что в квартире Кирилла Сергеевича я не чувствую себя дома. Там тоже достаточно уютно (один Антошка сколько уюта создаёт!), но всё равно – это другое! Здесь мы с Таней вдвоём…

Смотрю на огонь в щелях печной дверцы… Как это всё мне напоминает Дашину дачу! Но это в прошлом… Пусть они будут счастливы! Таня стоит рядом. Протянув руку, тяну её к себе, усаживаю на колени, прижимаю и укладываю голову на плечо.

А ведь так же у меня на плече лежала Ванькина голова… Ох-х… Ну не отпускают меня эти воспоминания! Против своего желания я постоянно возвращаюсь мыслями в ту свою жизнь.

– Александр Николаевич, вам тут хорошо?

Согласно киваю, хотя мыслями…

– Мне тоже… – шепчет Таня мне в ухо, и поэтому я крепче прижимаю её к себе.

Так, обнявшись, мы сидим долго, пока она не встаёт с моих коленей, не начинает снимать прогревшиеся остатки одеял и укладывать их на топчан. Едва уложив одеяла, Таня начинает раздеваться. Она спокойно снимает вещь за вещью, не глядя на меня. Она знает, что делает! Так, наверное, раздеваются в своей спальне замужние женщины после десяти лет семейной жизни. Как зачарованный, смотрю на её плавные неспешные движения. Процесс настолько целомудренный, что это даже отдалённо не напоминает мне стриптиз.

Обнажившись полностью, Таня залезает под одеяла и только тут смотрит на меня. Понимаю – настала моя очередь. Тоже вылезаю из своих шмоток. Правда, делаю это несколько поспешно, поскольку всё-таки холодно. Наконец лезу к Тане под одеяло. Вот оно, её тело… Я его чувствую кожей и прижимаю к себе. Танины руки и губы скользят по лицу… Отвечаю…

– Согрейте меня… – шелестят её губы.

Стук наших сердец и учащённое дыхание… Всё…

– Люблю… – шепчет Таня, проводя ладонью по моей щеке.

Это звучит для меня совершенно неожиданно.

– Танюшка, давай поженимся, – тихо говорю я.

– Я не могу…

– Почему? – удивляюсь я.

– Я грешная… А вы – шаман…