Тёмный Человек Россик Вадим

Глава двадцатая.

Через болото

К топи Семи Сестер путешественников повел Страшила – худой, пугливый селянин средних лет в серой домотканой рубахе. Видно было, что Страшила ни за что бы не согласился, если бы его попросил об услуге не отец Цедрик. Как откажешь священнику? Он же самый уважаемый в селении человек! А если самому Страшиле что-нибудь понадобится от его святости? Например, дать имя новорожденному? По стародавней гвинской традиции детей здесь называли не родители, а священники. Затаит на тебя обиду святой отец и назовет твоего ребенка каким-нибудь замысловатым, а то и приносящим несчастье именем. Тогда беды не оберешься! Пришлось Страшиле брать палку с ножом, вставать во главе маленького отряда и споро шагать к лесу по еле заметной в траве тропинке.

Ротмистр Гильбоа присоединился к нотариусу и его спутникам. Возможно, что его прекрасная дева тоже отправилась в Старый Вилемов Двор. Гусар решил проверить это предположение.

Цепочка всадников: Мельхиор на Упрямце, Мартиниус с Барабарой и Харизмой на Копытце, Гильбоа на Играе и пеший Страшила впереди, углубилась в лес. Под сенью деревьев царили полумрак и прохлада. На полянках играли веселые солнечные лучики. В кронах шумел ветер. Из-за этого шума казалось, что лес наполнен непонятной, но бурной жизнью. Впрочем, так оно и было. С ветки на ветку перелетали птицы, в дуплах деревьев прятались пушистые белки, в кустарнике возились дикие кабаны, между сосен мелькнул темный силуэт лося. Но наши, рожденные в городе, герои в лесу были слепы и глухи.

Страшила замедлил шаг и поравнялся с Копытцем.

– За болото я с вами не пойду, уважаемые, – угрюмо произнес он. – Доведу до гати и покараулю коней, пока вы не вернетесь.

– Боишься, Страшила? – весело крикнул ему ротмистр, услыхав слова селянина. Тот исподлобья глянул на нарядного гусара.

– А как же не бояться, месьер офицер? У нас найдется немного смельчаков, чтобы сходить за гать. Даже днем. А ночью вообще никто не пойдет!

– Ну, ты-то, Страшила, к смельчакам явно не относишься, – продолжал подсмеиваться Гильбоа над проводником.

Страшила сделал охраняющий знак.

– Сохрани меня Гведикус! Здесь всякий знает, что утонувшие в болоте сестры хватают зазевавшихся путников и утаскивают под гать! Идешь себе спокойно ночью, а тебя вдруг маленькая ручка из воды хвать за ногу! Страх-то какой!

Барабара побледнела и теснее прижалась к дяде. Мартиниус успокаивающе обнял испуганную племянницу.

– Ну что вы нас пугаете, Страшила. Это же сказки!

Но селянин лишь покачал головой.

– Вы, конечно, месьер городской, образованный. Говорят, нотариус. Но я сам однажды ночью слышал возле болота голос матери семи сестер. Жуткий такой голос. И сейчас, как вспомню, оторопь берет.

Страшила перехватил половчее свою палку и решительно закончил:

– В общем, будет так, как я сказал: доведу вас до гати, а дальше ни ногой! Вот и весь мой сказ!

– А старую Амброзию ты видел? – спросил ротмистр селянина.

Тот опять сделал охранительный знак.

– Сохрани меня Гведикус! Говорят, кто эту ведьму увидит, так и дня не проживет: или дерево на него свалится, или бык затопчет, или еще какая напасть приключится.

– Так она ведьма? – удивился нотариус.

Страшила боязливо кивнул:

– Самая что ни на есть! Ее в нашей округе все боятся.

– А что же вы ее кормите?

Селянин удивленно посмотрел на Мартиниуса.

– Да как же ее не кормить? Она может и неурожай наслать и падеж скота. Вот и приходится нам ведьму задабривать. Она еще ничего, не вредная.

Тем временем веселые солнечные полянки исчезли. Деревья все теснее обступали всадников. Птицы замолчали. Звери пропали. Лес постепенно превратился в мрачную, сырую чащу, заросшую папоротником и мхом. Чувствовалась близость воды. Еле заметная глазу тропинка совершенно потерялась под толстым слоем палой хвои, но селянин каким-то чутьем все же находил верную дорогу. Остальные давно утратили всякое представление о времени и направлении движения. Им казалось, что они уже целую вечность кружат по бескрайнему зеленому морю. Но это было, конечно, не так. Через три гведских мили деревья, наконец, расступились и всадники очутились перед огромным гладким пространством, заросшим осокой. Кое-где в изумрудной зелени проглядывали омуты черной воды. На другой стороне пространства виделась темная стена сосен.

– Вот она – топь Семи Сестер, – со страхом прошептал Страшила. Он показал палкой на узкий настил из трухлявых бревен, уходящий вдаль. – Идите по гати осторожно, уважаемые. Один неловкий шаг и можно оказаться в трясине. А она ведь бездонная!

Все спешились, привязали коней и ослика к кустам, столпились перед настилом. Никто не решался сделать первый шаг. Что ждет их на той стороне ужасного болота? Наконец, ротмистр Гильбоа отважно вступил на бревно. Шаг, еще один… Следом двинулся нотариус, ведя за руку Барабару. Последним пошел Мельхиор, решительно сжав зубы.

Путь через болото оказался нелегким. Каждый шаг давался с большим трудом. Хлипкий, ненадежный настил опасно раскачивался. Длинные стебли болотных растений, лежащие поперек бревен, делали их скользкими. Нужно было постоянно сохранять равновесие, чтобы не угодить в воду. Даже дышать было тяжело. От болота шел гнилостный запах. Запах мертвечины.

Над лесом стояла звенящая тишина. Даже лягушки не квакали. Лишь тяжелое дыхание путников, хныканье Барабары, да тихое чертыхание ротмистра нарушали грозное молчание болота. Путники прошли уже больше половины пути, когда над мертвой водой вдруг раздался пронзительный визг Барабары:

– Я не могу идти! Меня кто-то держит за ногу!

Мельхиор застыл на месте, парализованный ужасом, звучащим в голосе девочки. Мартиниус стремительно обернулся к племяннице. Барабара судорожно дергала ногой, не в силах сделать следующий шаг. Она в отчаянии протянула к нотариусу руки.

– Дядя спаси меня! Я не хочу в трясину!

Мартиниус схватил Барабару за руки и изо всех сил потянул к себе. Тщетно! Какая-то могучая сила приковала к месту рыдающую девочку.

– Я не хочу умирать! Миленькие сестры, отпустите меня! – умоляла Барабара, упав на колени.

Положение спас ротмистр. Он решительно оттолкнул растерявшегося нотариуса в сторону, подскочил к девочке и молниеносным ударом сабли рассек гибкую плеть какого-то болотного растения, обвившуюся вокруг щиколотки Барабары.

– Успокойся милая, – ласково произнес Мартиниус, обнимая, дрожащую от пережитого волнения, девочку. – Это всего лишь безобидная болотная трава. Она намоталась на твою ногу и напугала тебя.

– Не реви, маленькая дева! Никаких утопленниц здесь нет! – неуклюже погладил Барабару по голове Гильбоа. – Гусар никому не позволит обидеть ребенка! Клянусь своей саблей!

Мельхиор, присев, принялся освобождать ногу девочки от остатков растения. Мало помалу Барабара перестала плакать. Она вытерла дядиным платком мокрое от слез лицо и подняла с настила Харизму. Все, можно было продолжать путь.

К счастью, последнюю четверть мили спутники прошли без приключений. Через несколько минут, они, наконец, оказались на другом берегу болота. Страшная топь Семи Сестер осталась позади. От гати в глубину сумрачного леса вела узкая тропинка. Следуя по этой тропинке все четверо (если считать и Харизму, то, конечно, пятеро) вступили в таинственный мир Старого Вилемова Двора.

Здешний лес был настоящей глухоманью. Никаких следов человека, кроме едва заметной тропинки, петляющей между стволов упавших сосен. Буреломы, густые колючие кусты, низко нависшие над тропинкой ветви, делали путь почти непроходимым. Ротмистр, шедший первым, обнажил оружие и время от времени рубил особо нахальные ветки, расчищая дорогу. Барабара теперь старалась держаться поближе к храброму гусару. Иногда она даже наступала ему на пятки. Гильбоа сердито оглядывался на неловкую девочку, недовольно фыркал в большие усы, но ничего не говорил.

«Сам пообещал защищать ребенка. Никто за язык не тянул!» – ехидно подумал Мельхиор, стараясь не отставать от нотариуса.

Вскоре тропинка вывела отряд в маленькую укромную лощину, всю заросшую высокой травой. Там и сям чернели остатки фундаментов, лежали груды обгоревшего печного кирпича, бросалось в глаза гнилое дерево изгородей.

– Вилемов Двор! – пропыхтел Мартиниус, тяжело дыша. Мельхиор взглянул на патрона. Старик явно устал. Черты его узкого лица обострились еще больше, на спине и подмышками расплывались большие пятна пота, но нотариус по-прежнему цепко держал одной рукой Барабару, а другой – котомку со шкатулкой.

Непрошенные гости медленно и осторожно пошли по бывшей главной улице селения. Справа и слева угадывались остатки дворов. Было тихо. Лишь несколько ворон яростно каркали с окрестных сосен.

– Ну и где нам здесь искать эту столетнюю бабку? Есть какие-нибудь идеи? – недоуменно спросил ротмистр, оглядываясь. – Тут же нет ни одной живой души, двадцать тысяч демонов и кулаки Деуса!

Нотариус развел руками. Мельхиор растеряно молчал.

Вдруг Барабара звонко спросила, указывая на покосившуюся хижину у самого леса:

– А может быть, бабушка Амброзия там живет?

Глава двадцать первая.

В хижине ведьмы

Сконфуженные мужчины последовали за глазастой девчонкой. Вблизи хижина оказалась настоящей лачугой. Маленькое окошко, затянутое бычьим пузырем. Кривая труба над соломенной крышей. Грубая деревянная дверь, оббитая железными полосами. На двери медная ручка в виде птичьей лапы, сжимающей кольцо. Перед дверью постелена чистая тряпочка для обуви. Тряпочка говорила о том, что в хижине кто-то живет.

Мартиниус постучал своим маленьким кулачком в дверь.

– Уважаемая Амброзия, можно войти?

В ответ молчание.

Подождав несколько мгновений, нотариус толкнул дверь. Дверь с протяжным скрипом отворилась. Она оказалась незаперта. Спутники нерешительно вошли в хижину и оказались в маленькой клетушке с большой беленой печью. На печи лежал черный как деготь кот и смотрел на незваных гостей круглыми голубыми глазами. Кроме кота в хижине никого не было. На полу лежали пестрые домотканые половики. Пахло душистыми лесными травами, цветами и чесноком, гирлянды которого были развешены под потолком. В углу стоял облезлый зонт. Повсюду виднелись цветочные горшки с васильками.

– По народному поверью, василек – это символ души человека, – тихо сказал Мартиниус своим спутникам. Больше он ничего сказать не успел. Внезапно начался ад.

Чудовищный, нечеловеческих размеров и очертаний череп высунулся из-за печи и жутко заклацал челюстями. Самый настоящий демон! Мельхиор оцепенел от страха. Его волосы встали дыбом. Барабара привычно завизжала. Гильбоа выхватил саблю и отчаянно крикнул:

– Эх, семи смертям не бывать, а одной не миновать! Ко мне, монстр! Отведай-ка гусарской сабли! Гореть тебе в аду, бездушная тварь!

Кот с оглушительным воплем исчез за печью. Незадачливые визитеры не сговариваясь посмотрели на дверь. Она была закрыта. Положение стало совсем безвыходным.

Посреди всего этого ужаса маленький нотариус неожиданно расхохотался. Его спутники с недоумением уставились на него. Мартиниус вытер платком выступившие от смеха слезы и весело произнес:

– Выходите уважаемая Амброзия. Мы только хотим с вами немного поговорить о прошлом.

Череп перестал клацать большими желтыми зубами и скрылся за печью. В наступившей тишине раздался строгий старческий голосок:

– Ладно-ладно, только пусть ваш воин спрячет саблю.

Мартиниус сделал знак ротмистру. Тот, ничего не понимая, вложил оружие в ножны. Из-за печи вышла маленькая старушонка с хитрым личиком, держа подмышкой страшный череп, а в руках веревочки, с помощью которых она заставляла его двигать челюстями. Старушонка отложила череп с веревочками в сторону и уселась на лавку у стены, болтая ногами в кожаных тапочках.

– Раньше-то народ был чистый, неиспорченный, – сокрушенно сказала она. – Обычно нашим селянам хватало россказней про утонувших девчонок. Да изредка приходилось ночью поорать возле гати в железную трубу. Ну, а самых отчаянных встречал лошадиный череп. Завидев его храбрецы без памяти уносили ноги.

Старушонка мелко захихикала. Как горох просыпала на железный противень. Гильбоа сердито заметил:

– Мы из города.

– Вот и видно, что из города! – в ответ рассердилась старушонка. – Ничего святого в вас не осталось! Никакой веры в чудовищ. Никакого уважения к демонам. Одни хихоньки да хаханьки в голове!

Нотариус устало присел рядом с Амброзией.

– Так это вы, уважаемая, придумали сказку о семи утонувших сестрах и их безумной матери?

Старушонка важно сморщила личико.

– Ну а то!

Из-за печи вышел черный кот. Увидев, что в комнате наступил мир, он потянулся и запрыгнул хозяйке на колени.

– Это Гиацинт, – представила кота Амброзия.

Кот вежливо мяукнул. Гости тоже назвали свои имена.

– Может чаю? – предложила старушонка. – А то прямо и не знаю, что с вами делать!

– Бабушка Амброзия, я кушать хочу! – заныла вдруг Барабара.

Старушонка сорвалась с места и принялась доставать из печи посуду.

– Сейчас, сейчас, золотко! Садитесь все к столу. Уж не обессудьте, чем богата, тем и рада!

Пока удивленные спутники устраивались за столом, на нем появился чугунок со щами, полкраюхи картофельного хлеба и дары леса: соленые грибочки, салат из лесных растений, ягодное варенье, мед. Гиацинту хозяйка налила молока в глиняную плошку.

Мельхиор достал из дорожной сумки узелок с пирожками и кисель.

– От нашего стола, вашему столу, уважаемая Амброзия, – пропищал Мартиниус, разворачивая узелок.

– Щи вчерашние. Но они, когда постоят, только вкуснее становятся, – заметила старушонка, разливая по тарелкам свое варево. – Какой чай пьете? У меня есть пачка «Зеленого света». Для добрых людей берегу. Сама-то я пью настой из репейника.

Щи оказались неожиданно вкусными. Даже вечно капризничающая за столом Барабара умяла полную тарелку. После еды стали пить зеленый чай с вареньем.

Нотариус огляделся вокруг.

– Чисто тут у вас. А в селении говорят: ведьма!

Старушонка обиделась.

– Вы думаете, уважаемый, если ведьма, так под потолком летучие мыши должны висеть, под лавками змеи ползать, а углы паутиной затянуты? Что же в грязи-то жить? Гигиена, она и для ведьм остается гигиеной.

– Зачем же все это: лошадиный череп, страшилки всякие? – спросил Гильбоа.

Амброзия глянула своими хитрыми глазками на гусара.

– А чтобы боялись и не лезли ко мне. Я покой люблю, одиночество.

– А вам правда сто лет, бабушка Амброзия? – задала вопрос Барабара, гладя кота, который улегся у нее на коленях и принялся громко мурлыкать.

Старушонка лукаво улыбнулась.

– Смотрите-ка, ведь Гиацинт к кому попало не пойдет. А к тебе, золотко, так и липнет! Видно, тоже будешь той еще ведьмочкой!

Барабара рассмеялась. Обе – девочка и старушка – с симпатией и пониманием посмотрели друг на друга.

– Ну, правда, бабушка Амброзия, скажите: вам сто лет?

– Барабара! – одернул Мартиниус племянницу. – У женщин невежливо спрашивать о возрасте.

– Да, ладно уж, – махнула рукой старушонка. – Скажу. Мне действительно, золотко, без малого сто лет. Даже самой не верится. Деус, наверное, забыл про это место. Как и Темный Хозяин. Никто за мной не приходит, чтобы забрать в Темную Долину. Я еще тридцать лет назад ждала смерти. С тех пор так здесь и живу: чародействую помаленьку, с тварями лесными дружу, снадобья колдовские готовлю.

– Тогда, вы, наверное, слышали историю о пастухе Вилеме, который нашел клад? – спросил Мартиниус.

Амброзия снисходительно посмотрела на нотариуса.

– Ну а то! Конечно, слышала. Мне про Вилема-дурака рассказывал его родной племянник дедушка Ксавьер. Мне было тогда восемь лет, а ему за семьдесят. Он часто сидел вон там, на лавочке у своего дома. Дедушка Ксавьер своего дядю иначе как дураком и не называл.

– Почему дураком?

– Ну а кто же он? Нашел сокровище и растрезвонил по всему селению. Простак он был, этот Вилем-пастух. Погубил и себя и своих родных. Ведь шесть женщин потом казнили на площади в Гвинбурге!

– Вы говорите про, так называемых, шестерых гвинбургских ведьм? – спросил Мартиниус.

Амброзия пренебрежительно сморщила остренькое личико:

– Ну, какие они ведьмы? Так, любительницы. Разве что Гведелупа Кароли, мать дедушки Ксавьера, занималась волшбой.

– Гведелупа Кароли, вы говорите? А Анна Кароли, «Ведьма из Вилемусбурга», отравившая мышьяком двадцать два человека, не ее родственница?

– А как же! Дедушка Ксавьер ее прадед, значит Гведелупа – прапрабабушка Анны.

– Ну и ну! – покачал головой Гильбоа. – И вы точно помните, кто кому кем приходится?

– А что же мне не помнить, кавалер? На память пока особо не жалуюсь, – хихикнула старушонка. Она показала на горшки с васильками. – Вот они, все мои соседи, родные, друзья. Все, кто теперь в Темной Долине. А их души здесь, со мной.

Мельхиор посмотрел на васильки и сердце у него екнуло. «Ой, защити меня Гведикус!» Ему показалось, что в ответ на слова ведьмы, цветы согласно качнули голубыми головками.

– Сохранилась ли могила пастуха Вилема? – задал вопрос нотариус.

– Какая могила, уважаемый? – насмешливо сказала Амброзия. – Вилема за кражу драгоценных камней приговорили к смерти и добрые соседи закидали его булыжниками. А тело опустили в топь. Времена тогда были жестокие. С ворами не церемонились. Да еще мор! Дедушка Ксавьер говорил, что вороны, собравшиеся в нашей баронии со всех концов графства, разжирели так, что едва летали.

– А про тогдашнего священника отца Фабиана дедушка Ксавьер рассказывал?

– Так отец Фабиан расправу над Вилемом и устроил! Этот простак ему на исповеди признался, что нашел невиданное сокровище и сказал, где оно спрятано. Отец Фабиан был очень жадным и хитрым человеком. Это он обвинил пастуха в краже, а потом с помощью своего братца Гуга – всех родных Вилема в колдовстве. Мол, из-за них и мор случился. Гуг-то был помощником самого епископа, уж не припомню сейчас, как того звали!

– А женщин-то за что казнили?

– Чтобы они не смогли забрать клад себе. Пастух же им тоже сказал, где он лежит.

– И что? Отец Фабиан завладел сокровищем? – спросил ротмистр, доставая трубку. – Вы не курите, бабуля?

Амброзия недовольно посмотрела на нахала.

– Гадкая привычка, кавалер.

Гильбоа пожал плечами.

– У нас в полку все курят.

– А ты не кури, – с нажимом произнесла старушонка, глядя ротмистру прямо в глаза. Тот с неожиданным смущением отвел взгляд.

– Ладно, бабуля, я позже покурю.

– Так сокровище нашли или нет? – напомнил Амброзии Мартиниус вопрос гусара.

Глава двадцать вторая.

Кто такая Мелодия?

К разочарованию нотариуса старушонка пожала плечами.

– Сие достоверно неизвестно. Дедушка Ксавьер говорил, что после казни ведьм, братец Гуг добился от епископа, чтобы отца Фабиана перевели служить в гвинбургский собор.

– Так он в Гвинбурге стал жить? – удивился Мартиниус.

– А как же! Важной шишкой стал наш отец Фабиан. Только недолго он там важничал. Мор и его стороной не обошел.

– И что стало с отцом Фабианом? Умер? А где он был похоронен?

– Вестимо где. На соборном кладбище. Еще чаю будете?

Нотариус умоляюще приложил руки к груди.

– Нет-нет, благодарю вас, уважаемая Амброзия.

Остальные тоже замотали головами.

– Ну, как хотите. А я еще чашку выпью.

Старушонка принялась наливать себе чай.

– Бабушка Амброзия, а зачем тебе зонтик? – спросила Барабара. – Ты на нем летаешь?

Ведьма умильно сморщила личико.

– Нет, золотко, не летаю. Стара стала. Но это вещь полезная – зонтик-невидимка. Раскроешь его над собой и никто тебя не увидит.

– Вот здорово! – обрадовалась девочка. – А можно мне его раскрыть?

– Да он не работает, золотко! – подосадовала старуха. – То ли прежняя хозяйка что-то в зонтике испортила, то ли у него срок годности вышел. Только от дождя защищает, но тоже не очень хорошо – дырок слишком много.

Барабара разочарованно посмотрела на зонтик.

– А почему вас, уважаемые, интересуют наши стародавние дела? – спросила Амброзия, с шумом прихлебывая чай.

Мартиниус достал из котомки шкатулку из красного дерева, поставил ее на стол, открыл.

– У нас есть вот эта вещица. Мы знаем, что она принадлежала отцу Фабиану. В ней заключена какая-то тайна, потому, что шкатулкой стараются завладеть некие люди. Они уже убили двух человек и мы пока не знаем, почему.

Старушонка почесала макушку.

– Какие вы, однако, страсти рассказываете!

Она, не трогая содержимого, любознательно заглянула в шкатулку.

– Да вы не стесняйтесь, бабуля! – протянул Амброзии молитвенник Гильбоа. Ведьма поспешно отшатнулась от ротмистра.

– Эти вещи священные! Мне их трогать нельзя!

Гусар поскорее сунул молитвенник обратно в шкатулку.

– Экий ты, кавалер, бестолковый! – попеняла старушонка смущенному Гильбоа.